Танцуй, пока можешь

Утомляла меня и постоянна борьба Джессики с собственными внутренними противоречиями. С одной стороны, она страстно верила во все феминистские идеалы федерации, а с другой – не только жила с одним из ярых врагов феминисток, но и начала по-настоящему к нему привязываться. Джессике никак не удавалось разрешить эту проблему, и она пребывала в конфликте с собой. Я тоже не мог примириться со многими вещами. Так, например, я никогда не настаивал, чтобы она готовила, мыла за мной посуду или гладила мои вещи. Я был вполне в состоянии обслуживать себя сам, что, собственно, и делал. Но порой у Джессики возникал хозяйственный зуд, и тогда она стремилась взять это в свои руки. Однако, утверждая, что делает все исключительно из любви ко мне, она уже через несколько минут начинала гневно обличать меня в том, что я унижаю ее достоинство, ее статус современной и независимой женщины, как и все мужчины, хочу превратить ее в рабыню, в красивую куклу, заставить рожать детей, чтобы потом воспитать их по своему образу и подобию. И вообще в мире не существует ничего более глупого, нелепого и высокомерного, чем мужчины!
      После одного такого конфликта, вспыхнувшего из-за того, что я имел неосторожность попросить Джессику отправить мое письмо, я пулей вылетел из дому. Мне было отчаянно необходимо мужское общество, и уже через несколько минут мы с Генри радостно хлопали друг друга по спине, как будто никогда не ссорились. В моей старой комнате теперь жил Роберт Литтлтон. Он приехал в Оксфорд после Итона через год после нас и хорошо знал семью Генри. Мы стали проводить много времени вместе. Мы ходили в «Браунз», в «Кингз Армз», но чаще всего в «Парсонз. Плэже», потому что эта забегаловка считалась чисто мужской, и я знал, что Джессика ее терпеть не могла.
      Отсюда, конечно, не следует, что мы с Джессикой перестали жить вместе. Наши крайне эксцентричные и причудливые отношения, замешанные на ненависти и похоти, продолжали развиваться своим, весьма оригинальным путем. Привязанность Джессики давала мне все большую власть над ней, и я даже получал своеобразное удовольствие, наблюдая, как она отчаянно старается не обращать внимания на мои многочисленные связи и мстить, заводя собственных любовников. Кроме того, у меня было еще одно немалое преимущество перед Джессикой. В отличие от нее, меня такие отношения полностью устраивали, и я не собирался ничего менять.
      Поэтому когда однажды, вскоре после выпускных экзаменов, я предложил пригласить мисс Энгрид погостить в Оксфорде, то был удивлен собственным решением не меньше всех окружающих. Генри же, судя по выражению его лица, был просто потрясен.
      – Ты только представь себе, – сказал я, прежде чем он успел что-то возразить, – как эта старая крокодилица будет расхаживать по Оксфорду и напоминать всем, чтобы они не кусали ногти и аккуратнее заправляли рубашки. Да это будет просто отпад!
      – А где она остановится?
      – Наверное, у нас с Джессикой.
      Честно говоря, я не задумывался над этим вопросом и, лишь увидев, как расширились глаза Генри, понял, что такая идея вряд ли была удачной. Это и подтвердилось чуть позже, когда Джессика открытым текстом заявила, что не собирается целыми днями выносить присутствие старой кошелки, и ехидно поинтересовалась, зачем мне понадобилось ее приглашать. Может быть, я испытываю особую слабость к кастеляншам?
      Если до этой выходки Джессики у меня еще оставались сомнения, стоит ли приглашать мисс Энгрид, то после нее я в тот же вечер сел и написал письмо в Фокстон. На следующей неделе пришел ответ, в котором мисс Энгрид сообщала, что с удовольствием приедет, и просила заказать для нее номер-люкс «в этой милой истгейтской гостинице», где она останавливалась в прошлый раз. Если я, конечно, могу себе это позволить.
      При ежегодной стипендии в четыреста двадцать фунтов и шестисотфунтовом содержании, которое нам выплачивали родители, мы с Генри легко наскребли нужную сумму. И уже в следующую субботу я встречал мисс Энгрид на вокзале. Я ужасно нервничал и мысленно проклинал Джессику за то, что по ее вине оказался втянутым в эту историю. А тот факт, что при виде мисс Энгрид, выходящей из поезда, мое сердце оборвалось и ушло куда-то в пятки, разозлил меня еще больше. Однако, как ни странно, положение спас «мерседес». Подойдя к машине, мисс Энгрид не произнесла ни слова, а лишь выразительно поджала губы и посмотрела на меня поверх новых очков таким знакомым взглядом, что мне захотелось сжать ее в объятиях и пуститься в пляс прямо здесь, на автомобильной стоянке.
      Генри ждал нас в гостинице. Увидев мисс Энгрид, он вскочил на ноги и изогнулся в таком изысканном поклоне, что невозможно было не рассмеяться.
      После обеда мисс Энгрид достала подтрепанный путеводитель, и мы отправились на: экскурсию по городу, не пропуская ни одного памятника, музея, колледжа или библиотеки. Следует отметить, что ее знание города произвело на нас изрядное впечатление. Но наконец все закончилось – мы достигли Баллиола, и она попросила Генри показать ей его комнату.
      Я чуть не поперхнулся, когда увидел выражение лица Генри. Казалось, время повернулось вспять. Состояние комнаты ужаснуло мисс Энгрид, что, впрочем, было совершенно понятно. Генри что-то мямлил про слугу, бывшего как раз в отъезде, и мы облегченно вздохнули, почувствовав, что ответ, судя по всему, удовлетворил мисс Энгрид.
      Вечером мы ужинали вместе. Я задержался несколько дольше, чем рассчитывал. В присутствии мисс Энгрид я, как никогда остро ощущал, насколько чужда мне Джессика, насколько она неуместна в моей жизни. Но возвращение домой, так же как и гнев Джессики, все равно было неизбежно, и я оставил мисс Энгрид и Генри с бренди и воспоминаниями, а сам отправился восвояси. Джессики не было. Как, впрочем, и всех ее вещей. На кровати, правда, лежала какая-то записка, но я настолько был уверен в скором возвращении Джессики, что даже не стал ее читать.
      На следующий день Генри участвовал в соревнованиях по гребле, и я повез мисс Энгрид в Магдаленский олений парк.
      – Значит, в конце месяца вы отсюда уезжаете?! – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала она, когда мы подходили к мосту. – Угу.
      Заметив в плоскодонке, плывущей под мостом, нескольких знакомых, я небрежно помахал им рукой.
      – И что же вы собираетесь делать потом?
      – Пойду в юридическую академию.
      – А Генри?
      – То же самое.
      – Вы все еще хотите заниматься уголовным правом? – спросила мисс Энгрид, облокачиваясь на перила моста и глядя в воду.
      – Да.
      – Ну и как теперь относится к этому ваш отец? Мне казалось, что после той истории…
      – Не возьмусь утверждать, что он особенно счастлив, но мы, по крайней мере, больше не спорим на эту тему.
      – Как он себя чувствует? Я читала в газетах о его болезни. Кажется, что-то с сердцем, да?
      – Думаю, ему уже лучше. Доктор ведь предупреждал его, чтобы он не воспринимал все окружающее слишком всерьез, но вы же знаете моего отца!
      – А. как поживает ваша мать?
      – О, с ней все в порядке. Особенно в последнее время, после того как у Люсинды родился ребенок и маме есть чем себя занять.
      – Ах да, конечно! Я совсем забыла, что у вас есть сестра. Кажется, она вышла замуж за француза?
      – Да, за Этьена. А теперь у них сын. Можете не задавать следующий вопрос. Я и так отвечу. Конечно же, в свое время его отдадут в Фокстон. Думаю, что Этьену не удастся настоять на французском образовании.
      Мисс Энгрид рассмеялась:
      – Ну, хорошо, тогда расскажите мне о себе. Кто такая эта Джессика, о которой мне вчера поведал Генри?
      – Генри говорил с вами о Джессике?
      – Да. Правда, я и сама догадалась, что у вас кто-то есть, иначе бы наверняка вы жили вместе с Генри. Итак, какая она? Почему вы нас не познакомили?
      – Джессика давно собиралась съездить к своей бабушке на эти выходные.
      Мисс Энгрид посмотрела на меня подозрительно:
      – У вас это с ней серьезно?
      Я как можно небрежнее пожал плечами и поспешно перевел разговор на последние события в Фокстоне. Мистер Лир теперь был заместителем директора, а мистер Эллери, к моему большому удивлению, женился на молоденькой учительнице английского, которая появилась в Фокстоне вскоре после моего отъезда. Сообщив мне эти новости, мисс Энгрид с осуждением добавила, что их команда по регби уже третий год подряд проигрывает школе Мокрофтского аббатства.
      – Такое впечатление, что после вашего отъезда они разучились играть. А вы, я слышала, получили голубую ленту.
      – О, да вы в Фокстоне стараетесь держаться в курсе всех событий! – рассмеялся я и, оттолкнувшись от перил, пошел дальше. Мисс Энгрид последовала за мной. – А как поживает та, другая кастелянша? Я уже забыл ее имя.
      – Мисс Остин? Она по-прежнему работает в Фокстоне.
      Мы перешли мост и по ступенькам, ведущим к реке, спустились к самой воде. Я оглянулся и заметил, что мисс Энгрид больше не идет за мной. Она стояла, слегка склонив голову набок, засунув руки в карманы кардигана и внимательно глядя на меня.
      – Что-то случилось? – спросил я и, не дождавшись ответа, посмотрел на часы. – А, знаю! Сейчас как раз время пить чай. Кстати, здесь неподалеку прекрасная чайная. Правда, боюсь, что там не найдется тостов с маслом, но их вполне заменят великолепные лепешки с домашним джемом и свежим…
      – Александр, – перебила меня мисс Энгрид, – почему бы вам прямо не спросить меня о том, что вас интересует? Ведь именно ради этого вы пригласили меня сюда, разве не так?
      Я отвел взгляд. Конечно, она была права. Хотя до этой минуты я сам не отдавал себе в этом отчета. Все осталось так далеко в прошлом. Я даже не был уверен, что смогу ясно вспомнить лицо Элизабет. Так почему же сейчас мое сердце учащенно забилось? Почему внезапно вспотели ладони?
      Я заставил себя повернуться к мисс Энгрид. Она по-прежнему наблюдала за мной.
      – Конечно, я могу вернуться в Фокстон, ни разу не упомянув ее имени, если вы уверены, что так будет лучше. Все зависит только от вас.
      Я молча сел на траву и подтянул колени к подбородку. Мисс Энгрид присоединилась ко мне. Но, задавая следующий вопрос, я так и не смог заставить себя посмотреть ей в глаза.
      – Она давала о себе знать?
      – Да, как-то я получила от нее открытку. Я на всякий случай захватила ее с собой. Хотите прочитать?
      Порывшись в сумочке, мисс Энгрид достала открытку, к которой, впрочем, я так и не притронулся.
      – Как давно вы получили ее?
      – Чуть больше года назад.
      – Вы не знаете, где она сейчас?
      – Нет.
      – Разве она не написала этого в открытке?
      – Нет.
      Я горько рассмеялся:
      – Прекрасно. Значит, все, что нам известно, – это то, что год назад она была еще жива.
      Мисс Энгрид молчала, и я снова заговорил, чувствуя, что срываюсь, на крик:
      – А что еще я могу сказать? Она ушла из нашей жизни четыре года назад. Она прекрасно знает, где нас искать, и будь у нее хоть малейшее желание связаться с нами, она бы это сделала. Слава Богу, меня уже давно перестали мучить бессонницы по этому поводу!. – Конечно, я произносил совсем не те слова, которые хотел, но другие почему-то не приходили на ум.
      Вздохнув, мисс Энгрид протянула мне руку, и я помог ей подняться.
      – Не обманывай себя, Александр! Я же все вижу по твоим глазам, несмотря на прошедшие годы. Я, правда, надеялась, что ошибаюсь, но здравый смысл подсказывал мне, что, если ты действительно забыл ее, меня бы сейчас здесь не было.
      Я отвернулся, чтобы, мисс Энгрид не видела моего лица, а она тем временем продолжала:
      – Она была совершенно необыкновенным человеком. И, пожалуй, никто из нас тогда не понимал, как много она значит для тебя. Ведь вы оба были так молоды! Теперь же послушайся моего совета и перестань мучить себя. А заодно и всех окружающих. Прошло достаточно много времени, чтобы ты наконец смог примириться с происшедшим. Лишь. тогда пройдет боль, а вместе с болью уйдут и воспоминания.
      Я резко обернулся к ней:
      – Но никакой боли давно нет! Слышите, нет! Господи, ну что мне сделать, чтобы доказать это? Да, она действительно очень много значила для меня. Но ТО было так давно! Я ведь был еще школьником. Сейчас же все совершенно по-другому. И главное заключается в том, что я теперь совсем другой.
      Мисс Энгрид снова вздохнула и, грустно посмотрев на меня, слегка покачала головой. Это почему-то пробудило во мне такую ярость, что захотелось ее ударить. Ну почему они все не могут оставить меня в покое? Почему продолжают мучить и не верят тому, что я давно все забыл? Черт побери, да я уже больше года живу совсем с другой женщиной! А это что-нибудь да значит!
      Я очень обрадовался, когда Генри наконец присоединился к нам и, мгновенно почувствовав напряжение, постарался тотчас же разрядить его. И он почти преуспел в этом. Единственное, что мешало мне окончательно расслабиться, – это понимание того, что Генри придерживается точки зрения мисс Энгрид. После чая я отвез ее на станцию и посадил в поезд. Когда я уже закрывал за ней дверь вагона, она вдруг быстро обернулась и сунула мне в руку какой-то листок. Сев в машину, я развернул его и невольно улыбнулся, увидев небольшой отрывок из Шелли:
 
Жизнь наша меняется, но, как океан, она неизменна.
И пеной морской исчезает надежда – но вечна, как пена;
И правда погаснет, но, словно огонь маяка,
продолжает светиться…
Любовь как волна —
захлестнет и отхлынет, но вновь все равно возвратится.
 
      Снова разозлившись, я ударил кулаком по рулю. Черт бы ее побрал! Ну что я должен еще сказать или сделать, чтобы все наконец поверили, что я больше не люблю Элизабет и вообще люблю совсем другую женщину? Джессика, конечно, стерва, но я тем не менее не могу прожить без нее. Мы просто созданы друг для друга, а все эти окружающие умники пусть отправляются ко всем чертям! В этот момент я окончательно решил, как именно поступлю, чтобы доказать всем: Элизабет больше для меня ничего не значит! Абсолютно ничего.
      – Что ты хочешь сказать этим своим «нет»? – взорвался я. – Ты отказываешься?
      – Угадал. Именно это я и хотел сказать. – Генри был абсолютно невозмутим.
      – Тогда, наверное, мне придется попросить Роберта Литтлтона, – растерянно пробормотал я. – Можешь попробовать.
      – Послушай, Генри. – Вся эта ситуация начинала не на шутку раздражать меня. – Я женюсь. Для меня, как и для любого другого человека, это одно из самых важных событий в жизни. И я прошу тебя быть рядом со мной.
      – А я тебе уже сказал, что отказываюсь. Более того, я вообще не хочу присутствовать на этой свадьбе. Я не смогу спокойно наблюдать, как мой лучший друг играет роль главного шута в каком-то балагане.
      – В балагане?! Черт возьми, Генри, я…
      Но он не дал мне договорить:
      – Ведь ты затеял это после приезда мисс Энгрид, разве не так? А все потому, что она без труда раскусила тебя насчет Элизабет. Да-да, я знаю, что с этим давно покончено. Слышал от тебя тысячу раз. Хорошо, ты меня убедил. И совсем не обязательно жениться на Джессике, чтобы еще раз доказать мне это.
      Его слова несколько остудили мой пыл.
      – Ты же прекрасно знаешь, что я прав, – продолжал тем временем Генри. – Практически все, что бы ты ни делал за последние четыре года, было сделано из-за Элизабет. Причем твоя слава сердцееда оказалась такой громкой, что за тобой начала охотиться главная феминистка Оксфорда. В результате ее тоже постигла участь остальных – она влюбилась. Это было неизбежно. Они все влюбляются в тебя, потому что ты ведешь себя с ними, как последний мерзавец. Тебе же плевать на них! Ты используешь их лишь для того, чтобы отомстить всему женскому полу из-за той, единственной, «предавшей» тебя. И при этом ты еще утверждаешь, что она тебе совершенно безразлична. Что ж, если это действительно так, еще не поздно остановиться, прежде чем ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни.
      – Это невозможно.
      – Возможно!
      Генри хотел сказать, что при всем желании я не смогу совершить самую большую ошибку в своей жизни, потому что я ее уже давно совершил.
      – Тогда ты был почти ребенком. А сейчас ты сознательно снова впадаешь в детство.
      – Но я уже сделал ей предложение.
      – Значит, скажешь, что передумал.
      – Чего ради? Я по-прежнему хочу жениться на Джессике.
      Генри устало вздохнул.
      – Ну что ж, черт с тобой. Если ты твердо решил разрушить свою жизнь, тебе никто не сможет в этом помешать. Вперед! Теперь я понимаю, что просто не смогу найти слова, которые бы остановили тебя.
      После этого мы довольно долго молчали. Когда наконец мне удалось встретиться с ним взглядом, Генри нехотя улыбнулся в ответ.
      – Вы уже назначили день?
      – Да, девятнадцатое июля.
      – К чему такая спешка?
      – А зачем тянуть?
      Генри пожал плечами:
      – А если бы сейчас в эту дверь вошла Элизабет, что тогда?
      Я чуть снова не набросился на него, но все-таки сумел сдержать себя и слегка натянуто улыбнуться:
      – Тогда я получил бы прекрасную возможность пригласить ее на свадьбу.
      – Нет, ты действительно отъявленный мерзавец, – рассмеялся Генри.
      – Но ведь, судя по твоим же собственным словам, именно по этой причине Джессика согласилась выйти за меня замуж.
      – Просто, это единственная причина, которая приходит в голову. Не считая, конечно, титула…
      Теперь пришла моя очередь смеяться.
      – Ну и пусть получит этот несчастный титул. Главное, что мы с ней прекрасно понимаем друг друга. Она – именно та жена, которая мне нужна. И если бы тебя не ослепляла ненависть, ты бы тоже это увидел. Такая женщина – мечта любого адвоката. Во-первых, она незаменима на всякого рода вечеринках. Она остроумна, образованна, и, наконец, у нее есть живопись, которая хоть в какой-то степени отвлекает ее от всякого феминистского бреда.
      Генри с ужасом посмотрел на меня:
      – Надеюсь, ты ей этого не говорил?
      – Боюсь, что тогда бы меня уже не было в живых. Да, так могу я дальше развить свою мысль? У Джессики независимый, хотя и несколько извращенный склад ума. Она красива. У нее хорошая форма бедер, вполне подходящая для того, чтобы производить на свет очередных Белмэйнов. Чего же мне еще желать?
      Терпеливо выслушав все мои излияния, Генри язвительно заметил:
      – А вот ответ на этот вопрос, друг мой, можешь дать только ты сам.

Глава 12

      – Ума не приложу, где они могут быть. – Джессика слегка отступила от зеркала и придирчиво оглядела себя с головы до ног.
      Наша спальня, как, впрочем, и всегда, находилась. в состоянии полного хаоса. Влажные полотенца валялись там, где их бросили, повсюду были раскиданы туфли, а содержимое сумочки Джессики усеивало неприбранную и смятую постель, на которой мы еще час назад занимались любовью. Вещи беспорядочной кучей были свалены в шезлонге.
      Отшвырнув ногой полотенце, о которое она неминуемо бы споткнулась, я стал рассматривать отражение Джессики в зеркале. Поправив жемчужное колье, она слегка опустила бретельку платья, обошедшегося мне неделю назад в восемьдесят три гинеи. А все потому, что я немного задержался и на час опоздал к открытию выставки, где экспонировались две ее картины. Она была красива. Вьющиеся светлые волосы, приподнятые на затылке, закреплялись заколкой, украшенной сапфирами и бриллиантами. Эту фамильную драгоценность Джессика получила от моей матери почти год назад, в день нашей свадьбы, и она великолепно подходила к ее сегодняшнему туалету.
      – Наверное, попали в пробку, – отозвался я, продолжая ее рассматривать.
      Джессика слегка наклонилась вперед и полуприкрыла глаза.
      – Ты не считаешь, что эти тени слишком темные? – спросила она. – У меня есть более светлые того же оттенка.
      Я лишь пожал плечами и начал завязывать галстук.
      – Честно говоря, мне кажется, что тебе к лицу все.
      При этом я бросил взгляд на часы, и Джессика надулась.
      – Ну вот, теперь ты; мёня торопишь Но учти – я и шагу не сделаю из дому, прежде чем ты не скажешь, какие тени тебе нравятся больше.
      – Меня вполне устраивают те, что на тебе сейчас.
      Мой торопливый ответ развеселил Джессику.
      – Ну что ж, если так, то пошли. – Она несколько раз повертела меня в разные стороны и, сняв невидимую пылинку с безупречно вычищенного смокинга, осталась вполне довольна осмотром. – Ты взял билеты?
      Убедившись, что билеты в кармане, я успел перехватить Джессику, прежде чем она снова устремилась к зеркалу. Проведя губами по ее обнаженным плечам, я с удовольствием вдохнул изысканный запах дорогих духов. – Как насчет поцелуя на дорожку?
      – Нет, не надо, ты размажешь помаду… Ой, ну посмотри, что ты наделал! – Несмотря на ворчливый тон, глаза Джессики сияли, и я поцеловал ее. еще раз.
      – Почему меня никто не предупредил, что, собираясь на бал, мужа необходимо изолировать? – рассмеялась она, снова доставая помаду, – Господи, ну куда же они запропастились? Они уже давным-давно должны были быть здесь.
      – Может, рейс отложили и Лиззи прилетела позже? Давай я позвоню в аэропорт.
      Но служащая Британских авиалиний подтвердила, что рейс из Мельбурна прибыл точно по расписанию – в половине седьмого.
      – Что же нам теперь делать? – Щеки Джессики начал заливать предательский румянец. Так бывало всегда, когда какие-то непредвиденные обстоятельст ва расстраивали ее планы.
      – Мы могли бы выехать без них,, – предложил я. – Их билеты все равно у Генри, и нам совершенно незачем ждать. Джесс, в конце концов она летела много часов и могла просто устать.
      – Ты не знаешь Лиззи.
      – Ну, тогда, может быть, они отправились туда прямо из аэропорта?
      – Не говори ерунды. Ей же нужно сперва переодеться и привести себя в порядок. Нет, наверное, они все-таки попали в пробку. Давай подождем еще пять минут. А ты пока налей мне, пожалуйста, джина с тоником.
      Мы спустились в гостиную и подождали еще пять минут. И еще пять. Все это время Джессика нервно расхаживала взад-вперед, шурша тяжелыми юбками. Тот прилив нежности, который я испытал в спальне, прошел, и я наблюдал за женой со все возрастающим раздражением. Иногда своим поведением она напоминала испорченного ребенка, которого хотелось хорошенько отшлепать. Правда, когда я однажды попытался это сделать, Джессика так возбудилась, что дело закончилось любовной возней прямо на кухонном полу. С тех пор меня не покидало ощущение, что она иногда специально раздражает меня, желая снова испытать те ощущения. Но сейчас, глядя на ее исказившееся лицо, я понял, что на этот раз ее мысли далеки от секса.
      Брак с Джессикой оказался именно таким, как и следовало ожидать. Мы постоянно соперничали друг с другом. Джессика демонстративно проявляла нарочитое безразличие почти ко всему, чем по-настоящему интересовался я. Заявив, что не намерена, как клуша, сидеть дома и пережевывать жвачку моих успехов, она совершенно замучила меня своей живописью, феминизмом, ревностью и постоянными обидами. Я действительно нередко изменял ей, но самое странное заключалось в том, что, несмотря на, всю двойственность моих чувств к Джессике, я тем не менее всегда испытывал угрызения совести, сознавая, какую боль ей этим причиняю.
      Однако время шло, и, несмотря на все мои усилия, мы становились все более и более несовместимыми. Единственное, что нас по-прежнему объединяло, – это постель. И я все чаще думал о том, что могло бы быть, если… Если бы Элизабет… Я не мог понять, почему снова и снова возвращаюсь к мыслям о ней. В конце концов со времени нашей последней встречи прошло уже более пяти лет.
      Джессика фыркнула от досады и снова начала мерить шагами комнату. Я вздохнул. Конечно, женись я на Элизабет, все сложилось бы иначе, совсем по-другому. Не было бы той холодной ярости, что едва не опустошила мне душу в Оксфорде. И обиды, которая по сей день заставляет меня мстить почти всем женщинам, встречающимся на моем жизненном пути. Господи, ведь я был всего лишь мальчишкой! Да, я поступил с ней по-детски жестоко, но разве она, будучи старше, не могла этого понять и простить? Ведь она действительно любила меня! Так почему не дала о себе знать?
      Черт побери! Ну что я до сих пор так страдаю из-за нее? Ведь даже появись она снова в моей жизни, ничего уже нельзя изменить. Я женат. Вдумайся в это слово, Александр Белмэйн! Женат. А помнишь, как ты клялся ей в вечной любви? И что из этого вышло? Ты женат на Джессике. Почему?
      Хотел доказать всем, что больше не любишь ее? И это вместо того, чтобы найти в себе мужество посмотреть в лицо правде…
      – Черт, да что же это такое! – Джессика с грохотом поставила на стол бокал и подошла к окну.
      Усилием воли подавив нарастающее раздражение, я налил себе выпить. Я слишком хорошо знал Джессику, чтобы ссориться с ней перед выходом из дому. Нет, такой глупости я не совершу! Лучше попридержать язык, каких бы усилий это ни стоило. Начнем с того, что я вообще не хотел идти на этот бал, но Джессика нашла нового потенциального покровителя своего творчества в лице некоего Джорджа Мэннеринга, владельца небольшой галереи на Найтсбридж. Он должен был присутствовать на этом балу, поэтому и мы, естественно, не могли его пропустить.
      Идея пригласить Генри принадлежала, естественно, мне. Тем более что в Лондон на пару месяцев, «а может быть, и навсегда, кто знает», должна была вернуться Лиззи, сестра Джессики, которой на первых порах несомненно понадобится провожатый. Генри с такой готовностью откликнулся на это предложение, что я невольно испытал угрызения совести из-за Каролины – девушки, с которой он в последнее время встречался несколько чаще, чем с другими. Хотя справедливости ради следует признать, что он был вожделенной целью множества незамужних девиц.
      Теперь нас обоих от звания королевского адвоката отделяло лишь несколько экзаменов да по торжественному обеду в каждой из четырех юридических корпораций. Моя решимость заниматься уголовным правом осталась непоколебимой, и со стороны отца больше не поступало никаких возражений – после отмены смертной казни его страхи по поводу того, что со мной произойдет нечто подобное истории с Альфредом Инсом, окончательно рассеялись. Итак, теперь, при условии, что я выдержу все оставшиеся испытания, мне предстояло стать членом юридической корпорации, одним из старшин которой был лорд Грин. Конечно, не обойдется без разговоров о том, что отец замолвил за меня словечко, но мне это безразлично. С тех пор как он стал лордом канцлером, я шагу не мог ступить без того, чтобы меня за глаза не называли его протеже. Приходилось привыкать.
      Часы на каминной полке пробили девять раз, и Джессика не выдержала.
      – Ну все, хватит! По-моему, мы прождали достаточно долго.
      Я послушно поставил бокал и направился в другой конец комнаты за ее накидкой. Внезапно мне почему-то стало очень жаль Джессику. Ведь она с таким нетерпением ждала приезда сестры, так хотела отправиться на этот бал вместе с ней!
      – Выше голову, дорогая, – сказал я, укутывая накидкой обнаженные плечи. – В конце концов я ведь тоже не такая уж плохая компания.
      Увидев, как мгновенно смягчилось выражение ее лица, я невольно отвернулся.
      К тому времени, как мы приехали на бал, все наши общие знакомые давно были там. Причем некоторые уже успели изрядно набраться, а другие спешно наверстывали упущенное. Так как шатер с напитками стоял на открытом воздухе, путь к шампанскому оказался весьма тернистым – высокие каблуки Джессики постоянно увязали в земле.
      – Если ты, сейчас скажешь, что предупреждал меня, – прошипела она мне на ухо, – я тебя ударю.
      Среди толпы гостей я сразу заметил Роберта Литтлтона под руку с чрезвычайно привлекательной женщиной средних лет. После Генри Роберт считался, пожалуй, самым желанным гостем на всевозможных приемах и в домах, где имелись незамужние дочери. Кроме того, я знал, что в отличие от Генри его поджимало время. Сделав головокружительную карьеру в министерстве иностранных дел, он должен был в ближайшее время отправиться послом в какую-нибудь приличную страну. Но для этого сперва требовалось обзавестись женой.
      Представив нам свою спутницу, которую, как оказалось, звали Рейчел, Роберт тотчас же переключил свое внимание на Джессику. Она, как всегда, расцвела от его комплиментов, и я в очередной раз испытал укол ревности. Интересно все-таки, спали они в Оксфорде или нет?
      – Так значит вы – Александр Белмэйн, – сказала Рейчел. – Я немного знакома с вашей матерью. Кстати, как она поживает?
      Оторвав наконец взгляд от Джессики, которая, запрокинув голову, весело смеялась какой-то шутке Литтлтона, я повернулся и посмотрел в зеленые, колдовские глаза Рейчел. От них было невозможно оторваться. Затем ее полные, сексапильные губы приоткрылись в соблазнительной улыбке, обнажив безупречные белые зубы. И то ли из-за того, что я ревновал Джессику, то ли по какой другой причине, но мной вдруг овладело почти нестерпимое желание грубо и страстно поцеловать эту женщину. Спас меня один из гостей, случайно задевший Рейчел, отчего ее шампанское слегка выплеснулось из бокала на руки. Она музыкально рассмеялась и, по-прежнему не сводя с меня глаз, быстро провела языком по кончикам пальцев.
      – Так как же она поживает? – повторила она свой вопрос, так и оставшийся без ответа.
      – Кто? Ах да, моя мама! Благодарю вас, очень хорошо. – Оглянувшись по сторонам в поисках Джессики, я обнаружил, что она уже успела присоединиться к группе друзей и, казалось, совершенно забыла о моем существовании.
      Я танцевал с Рейчел, постоянно высматривая в толпе гостей Генри. Но тот по-прежнему не появлялся, и мне ничего другого не оставалось, кроме как сосредоточить все свое внимание на Рейчел. Уже во время первого танца я понял, чем именно закончится наше сегодняшнее знакомство. Обычно меня раздражали слишком доступные женщины, но зрелая, мягкая красота Рейчел странным образом возбуждала меня, так же как и ее слегка полноватое, но чрезвычайно податливое тело.
      После одного из танцев она; протянула мне свой пустой бокал, и я снова отправился к шатру за шампанским, по дороге оглядываясь по сторонам в поисках Джессики, но она, казалось, провалилась сквозь землю. На какой-то миг мною овладело восхитительное упоение полной свободой, но почти тотчас же змейкой ужалила мысль: а что, если в это время она где-то с Робертом Литтлтоном? Я никогда не ревновал ее ни к одному другому мужчине, но Литтлтон… С ним было все иначе. Уж слишком привлекателен, слишком уравновешен и компетентен во всем! Я не возражал против того, чтобы Джессика спала с кем угодно. Но только не с Робертом Литтлтоном! Хотя в последнее время она, похоже, не спала вообще ни с кем, кроме меня.