Танцуй, пока можешь

      Мы начали с условий завещания Эдварда. Мне бы, конечно, очень не хотелось их затрагивать. Но я прекрасно понимал, что если первым не подниму этот вопрос, чуть позже это сделает Сэмюэльсон, и тогда все будет гораздо хуже.
      Лишь предоставив возможность присяжным убедиться в том, что у Кристины были все основания желать смерти Элизабет, я перешел к событиям, происшедшим в день пожара.
      Ободряюще улыбнувшись Элизабет, я попросил ее рассказать, когда именно она вернулась в Вестмур в день пожара и что произошло после того, как она обнаружила записку Кристины. Элизабет спокойно и подробно рассказала и о самой записке, и о телефонном разговоре с Кристиной. Подтвердив показания Канарейки о том, что она якобы поехала по магазинам, Элизабет упомянула и встречу с мисс Барсби, и то, как она возвращалась обратно в Вестмур, испугавшись, что записка Кристины может попасться кому-то на глаза.
      – Вы можете предъявить суду эту записку? – спросил судья Макки.
      – Боюсь, что нет, ваша честь, – ответил я.
      Мы действительно так и не смогли найти записку, хотя поиски были более чем тщательными. В результате мы пришли к выводу, что она просто сгорела во время пожара.
      – Понятно.
      Голос Макки не выражал никаких эмоций, но и одного слова было достаточно, чтобы поставить под сомнение факт существования записки. Кроме того, ее отсутствие косвенно подтверждало показания мисс Барсби: она, мол, показывала офицерам таможенной службы дорогу в Вестмур, а Элизабет, увидев их, резко развернула машину с явным намерением укрыться от правосудия. Я снова повернулся к Элизабет:
      – Что вы сделали после того, как забрали записку?
      – Поехала прямо к складу. Когда я туда приехала, Дэн – смотритель – стоял у дверей. Но я не стала с ним разговаривать, а сразу побежала на второй этаж, где у моего мужа было довольно большое складское помещение. Я искала Кристину, но ее нигде не было. До этого дня я была на складе только один раз, но помнила, что в конце коридора должно быть еще одно складское помещение, чуть поменьше размером. Эдвард также использовал его в качестве кабинета. По дороге туда я заглядывала во все комнаты в надежде все-таки найти Кристину. А открыв дверь маленького склада, закричала и стала звать Дэна.
      – Пожалуйста, объясните суду, почему вы стали звать Дэна.
      – Потому что комната была полностью разгромлена. Сначала я даже не могла поверить собственным глазам. Хотя даже эти обломки, насколько мне известно, стоили целое состояние.
      Краем глаза я заметил, что Сэмюэльсон поспешно делает какие-то пометки в блокноте.
      – И что же случилось потом? – спросил я.
      – Я услышала какой-то шум за спиной, резко обернулась, но даже не успела ничего сообразить. Меня тотчас же затолкали в комнату.
      – Сможете ли вы опознать человека, который на вас напал?
      – Нет. Могу лишь утверждать, что это был мужчина.
      – Мужчина. Но ведь приехать вас попросила сестра вашего покойного мужа, разве не так?
      – Так.
      – Скажите, а вы вообще видели вашу золовку в субботу после обеда?
      – Нет.
      Я кивнул.
      – И что же произошло после того, как вас затолкали в ту комнату?
      – Я упала на какие-то осколки и в ту же минуту почувствовала резкий запах бензина. А потом кто-то бросил на пол зажженную газету, и дверь захлопнулась.
      – Рассказывайте, пожалуйста, дальше.
      – Внезапно все вокруг вспыхнуло. Я попыталась добраться до двери, но она была заперта. Я стала искать что-нибудь, чтобы вышибить ее, но поскользнулась и упала. На мне загорелась одежда. Я хотела крикнуть, но не смогла. Вся комната была заполнена едким дымом, и мне с трудом удавалось даже дышать.
      Тогда я всем телом навалилась на дверь, но какая-то сила отбросила меня обратно в огонь. Сначала я даже не сообразила, что кто-то одновременно со мной старается открыть дверь снаружи, а потому отчаянно сопротивлялась. Все, что я помню после этого, – чей-то громкий голос и то, что меня вытащили из комнаты. Потом я увидела, что это Дэн. Он снял, с себя комбинезон и стал им сбивать с меня пламя. Еще помню, что он все время спрашивал, что произошло, но я ничего не могла сказать, только повторяла имя Кристины. Наверное, он подумал, что она осталась там, в комнате, потому что прикрыл руки и лицо комбинезоном и бросился туда. Прошло буквально несколько секунд, и я увидела, как пылающий шкаф рухнул прямо на него. Дэн закричал, и я попыталась дотянуться до него, чтобы помочь выбраться. Все это время он продолжал кричать, пока не рухнуло что-то еще, а потом… потом он больше не кричал.
      Элизабет рыдала, и судья велел кому-то из служителей подать ей стул. Я ждал, пока в зале снова не установится тишина. Наконец Элизабет дала мне знак, что она снова может говорить.
      – Как вы думаете, миссис Уолтерс, к тому времени Дэн был уже мертв?
      Элизабет провела рукой по лбу, как бы пытаясь снять усталость..
      – Честно говоря, я не помню, о чем именно думала в тот момент. Но полагаю, что да… Да, я действительно подумала, что Дэн погиб.
      – А что делали в это время вы?
      – Я по-прежнему лежала на полу. Огонь распространялся очень быстро, и я чувствовала, что обязательно должна позвать на помощь. Через некоторое время мне удалось встать на ноги, но я сразу начала задыхаться. Я поняла, что надо обязательно выбраться наружу.
      – А почему вы не воспользовались телефоном в конторе Дэна, у входа на склад?
      – Я думала об этом, когда спускалась вниз, но потом услышала звуки сирен и поняла, что вот-вот подоспеет помощь.
      – Миссис Уолтерс, а можете ли вы объяснить присяжным, почему вас уже не было на складе к моменту приезда полиции и пожарных?
      Элизабет снова провела рукой по лбу и тряхнула головой, как бы пытаясь отогнать дурной сон.
      – Я испугалась. Струсила.
      – А чего вы испугались?
      – Понимаете, я была в таком смятении, что не могла мыслить логически… Я не знала, кто поджег склад, но постоянно вспоминала слова Кристины, что люди, с которыми она имела дело, способны на все. В тот момент я не могла думать ни о чем, кроме своих детей. Я хотела лишь одного: как можно скорее быть рядом с ними.
      – Что произошло после того, как вы вернулись домой?
      – Когда я входила в дом, по лестнице как раз спускалась Канарейка – это наша няня. Я попросила ее отвести меня наверх так, чтобы дети этого не видели. Она довела меня до спальни и хотела вызвать врача, но я ей не позволила. Я, конечно, понимала, что у меня очень сильные ожоги, но ведь и Канарейка, и я – профессиональные медсестры. Наверное, после этого я отключилась, потому что снова пришла в себя лишь где-то полчаса спустя…
      – А в котором именно часу?
      – В половине пятого. Канарейка подвела меня к зеркалу. Я попросила ее срезать обгоревшие волосы, зайти в парикмахерскую и купить несколько шиньонов. Пока она туда ходила, я переоделась в брюки и рубашку с длинными рукавами. Я пыталась скрыть ожоги, потому что не хотела пугать детей.
      – А почему же вы тогда не позвонили в полицию?
      Элизабет запрокинула голову, словно пытаясь вернуть обратно текущие из глаз слезы.
      – Не знаю, – всхлипнула она. – Но клянусь Богом, теперь я бы все отдала за то, чтобы сделать это тогда.
      – В ваших показаниях сказано, что вы не стали вызывать полицию, чтобы не травмировать детей.
      – Конечно. Но я также боялась, что если обращусь в полицию, тот или те, кто хотел меня убить, обязательно предпримут еще одну попытку. В то время я совершенно утратила способность связно мыслить. Теперь-то я понимаю, что сделала все не так, как надо. Правда, даже тогда я отдавала себе отчет в том, что в моем звонке в полицию не было особой нужды. Я прекрасно знала: они сами приедут ко мне и очень скоро.
      Я повернулся к присяжным. Ведь моя следующая фраза адресовалась именно им.
      – Конечно. И в полиций нам уже сообщили, что вы очень помогли в проведении следствия. А как на счет вашей золовки, миссис Уолтерс? Она больше не…. пыталась, связаться с вами?
      – Нет….
      – А, кто-нибудь другой?.
      – Все это время я общалась исключительно с полицейскими. Они приходили несколько раз в течение двух дней после пожара. А после этого меня арестовали.
      Элизабет выглядела совершенно измученной, и я попросил судью сделать перерыв на обед. Он согласился, понимая, что ей понадобятся свежие силы для перекрестного допроса.
      Сэмюэльсон начал перекрестный допрос с того, что ещё раз вернулся к завещанию Эдварда.
      Я сразу понял, к чему он ведет: в течение долгих лет Элизабет уговаривала мужа оставить ей все деньги, и единственным препятствием между ними и ее детьми стала Кристина, которую необходимо было устранить. Не имея никаких доказательств, Сэмюэльсон не настаивал на своей точке зрения, но сделал все возможное, чтобы эта мысль запала в головы присяжных. Потом он сразу перешел к ее приезду на склад.
      – Вы сообщили нам, что на складе на вас напал какой-то мужчина и прежде, чем он схватил вас и толкнул в огонь, вы посмотрели прямо на него. И несмотря на это, вы утверждаете, что не сможете ни описать этого человека, ни даже опознать его.
      – Совершенно верно.
      – То есть вы совершенно не запомнили, как выглядит этот человек?
      Сэмюэльсон наигранно-удивленно приподнял брови и повернулся к присяжным.
      – Кого вы пытаетесь прикрыть, миссис Уолтерс?
      Элизабет смотрела на меня.
      – Никого. Я никого не прикрываю. Все было так, как я уже сказала и…
      Я отвел взгляд, и Элизабет тотчас же осеклась. Мы договорились, что это мое движение должно означать: «Отвечай только на вопросы и не говори ничего лишнего».
      – Прошу вас, миссис Уолтерс, поправьте меня, если я ошибаюсь, но, судя по всему, вы пытаетесь убедить суд, что сестры вашего мужа вообще не была на складе?
      – Я ее не видела.
      – То есть она все-таки могла там быть?
      – Не знаю.
      – Миссис Уолтерс, если вашей золовки там действительно не было, почему Дэниел Дейвисон вдруг решил, что она находится в горящей комнате? Всиомните, ведь была суббота, спокойный день, Дейвисон наверняка бы увидел, как она входит на склад.
      – Нет. Ее там не было.
      – Вы утверждаете, что сестра вашего мужа угрожала вашим детям. Может быть, именно по этой причине вы толкнули ее в огонь, миссис Уолтерс?
      Элизабет смотрела на него в неподдельном ужасе. Видно было, что у нее просто не укладывается в голове, как кто-то может считать, что она на такое способна.
      – По этой причине вы попросили ее встретиться с вами на складе? Чтобы сразу убить двух зайцев? Сжечь все улики, находящиеся на складе, и одновременно избавиться от мешающей вам родственницы? Наверное, вы думали, что этим оградите от опасности себя и своих детей?
      – Нет! Конечно, нет! Я не делала ничего подобного, я…
      – Чего вы не делали, миссис Уолтерс?
      – Я не видела ее.
      – Миссис Уолтерс, присяжные, к сожалению, могут подумать обратное. Предположим, она сейчас скрывается потому, что боится вас. Теперь уже совершенно ясно: ей удалось выбраться из горящего склада. Но что если она стала свидетельницей убийства Дэниела Дейвисона? Убийства, которое вы совершили вместе с вашим сообщником. Миссис Уолтерс, сестра вашего мужа жива?
      – Нет. Да. Нет.
      – Так да или нет, миссис Уолтерс?
      – Да.
      – Она жива? Но ведь вы же сказали, что не общались с ней с того самого дня, когда произошел пожар. В таком случае, откуда вам это известно?
      – Я не…
      – А если она, как вы утверждаете, жива, то где же она в таком случае, миссис Уолтерс?
      Я видел, что еще немного, и Элизабет сломается. Именно этого и добивался Сэмюэльсон. В таком состоянии ему будет легче получить от нее любые показания. Я встал.
      – Ваша честь, мне казалось, уже совершенно точно установлено, что миссис Уолтерс ничего не знает о местопребывании своей золовки. Может быть, мы могли бы…
      – Мистер Белмэйн, прошу вас, сядьте.
      Сэмюэльсон улыбнулся и, прежде чем продолжить, сделал долгую паузу.
      – Мы все слышали, как миссис Дэниел Дейвисон давала свидетельские показания. Она утверждает: ее муж знал о том, что предметы старины, находящиеся на втором этаже и принадлежавшие покойному мистеру Уолтерсу – а ныне принадлежащие вам, миссис Уолтерс, – были либо крадеными, либо добытыми нелегально. Она также сказала, что мистер Дейвисон все время сомневался, следует ему сообщить об этом властям или нет. Может быть, это и было основной причиной его смерти, миссис Уолтерс? Может быть, его просто хотели заставить замолчать?
      – Но ему совсем не надо было… Но я не…
      – А тот человек, которого вы встретили на складе? Он был вашим сообщником? Ведь мистер Дейвисон был достаточно крупным мужчиной. Вам могла понадобиться помощь.
      – Вы ошибаетесь! Я почти совсем не знала Дэна. Я вообще ничего не знала о краже до тех пор, пока не прочитала записку сестры моего мужа.
      – Записку? Какую записку? Миссис Уолтерс, в деле нет никакой записки.
      Элизабет беспомощно посмотрела на меня, но я, к сожалению, ничем не мог ей помочь.
      – А как насчет канистры из-под бензина, которую нашли в полумиле от склада в каких-то кустах? Ваш шофер показал, что эта канистра обычно находилась в вашей машине. Каким же образом она оказалась в кустах?
      – Я не знаю.
      – Каким образом вы получили ожоги, миссис Уолтерс? Почему вы пытались их скрыть? Почему вы не пошли в полицию сразу после пожара? Чего вы боялись?
      – Я не знаю. Но я не убивала его!
      – Вы лжете, мадам! – Голос Сэмюэльсона теперь гудел, как колокол, под темными сводами зала.
      Элизабет в испуге отпрянула назад. Я вскочил на ноги.
      – Ваша честь! Мой коллега зашел слишком…
      – Вы правы, мистер Белмэйн. – Макки повернулся к Сэмюэльсону. – Господин прокурор, вы прекрасно знаете, что я противник подобных приемов в суде. Прошу вас, вернитесь к нормальному перекрестному допросу и перестаньте запугивать подсудимую.
      – У меня больше нет вопросов, милорд. – С этими словами Сэмюэльсон, вполне довольный собой, сел на место, не переставая улыбаться.
      Вслед за ним я провел собственный короткий допрос. Я бы с радостью избавил Элизабет от необходимости отвечать на какие бы то ни было вопросы, но нужно было убедить присяжных, что именно Элизабет была намеченной жертвой убийства, организованного Кристиной с помощью неизвестных лиц, вполне возможно, тех, кто ее шантажировал. И мне пришлось еще раз сделать так, чтобы присяжные убедились в искреннем горе, которое испытывала Элизабет при воспоминании о том, как Дейвисон погиб, пытаясь спасти ее жизнь.
      Когда в тот день мы выходили из зала суда после заседания, я был расстроен и страшно нервничал. Так же, как и Фредди, хотя он и старался этого не показывать.
      В гардеробной Сэмюэльсон поздравил меня с тем, как хорошо я веду дело, ненавязчиво напомнив про мою молодость и неопытность. Но это была скорее поза. Мы оба знали, что ни у него, ни у меня не осталось ни единого серьезного козыря. А недостаток фактов всегда приходится компенсировать профессионализмом. Побеждает тот, кому удается привлечь на свою сторону присяжных. К сожалению, у Сэмюэльсона действительно был гораздо больший опыт в подобных вопросах, чем у меня.
      На следующий день в десять часов Сэмюэльсон поднялся со своего места и начал подводить итоги. Перед ним лежало множество записей, но за весь час, который длилась обвинительная речь, он в них ни разу не заглянул. Его речь оказалась даже эмоциональнее, ярче и выразительнее, чем я ожидал. Я внимательно слушал и наблюдал за тем, как шаг за шагом он тенденциозно излагал присяжным показания свидетелей. Делал он это очень лаконично и в таких простых и доступных выражениях, что не надо было прилагать никаких усилий, чтобы уследить за ходом его мысли.
      – И теперь, господа присяжные, нам просто ничего не остается, как только признать, что обвиняемая действительно совершила поджог. – Его голос даже задрожал от негодования. – Зачем бы ей надо было скрывать тот факт, что она пострадала от пожара, если не она сама этот пожар устроила? Она перестала скрывать свои ожоги лишь после того, как ее пришли допрашивать полицейские. А где сестра ее мужа? Боится покинуть свое укрытие или… Страшно даже предположить, где она, господа присяжные! Не правда ли, как удобно получается: преступление совершено, а свидетелей нет? Ведь единственный человек, уцелевший после этого пожара, – женщина, которая стоит перед вами. И по странному совпадению, именно этой женщине уничтожение бридлингтонского склада выгодно, как никому другому. Дэниел Дейвисон знал, что большая часть древностей, находящихся на втором этаже склада, либо приобретена мошенническим путем, либо украдена. И в тот момент, когда он наконец решает поступить как законопослушный гражданин и доложить об этом властям, он погибает чуть ли не самой страшной из всех смертей – смертью от огня.
      Сэмюэльсон неожиданно остановился, и в зале суда повисла напряженная, наэлектризованная тишина. Каждый присутствующий в зале мог сейчас представить себе страшную смерть Дейвисона максимально отчетливо.
      Сэмюэльсон поправил мантию и снова обвел глазами зал:
      – А все ради чего? Ради того, чтобы замести следы. Скрыть, что вся предыдущая жизнь была лишь искусной маскировкой и сплошным обманом. Вспомните слова, сказанные самой подсудимой: «Даже эти обломки стоили целое состояние». Эти слова подсудимой дают нам некоторое представление о складе ее мышления. Господа присяжные, я надеюсь, вы согласитесь со мной, что исходя из всех имеющихся в деле фактов, может быть вынесен только один вердикт. И этот вердикт – «виновна».
      Несмотря на широкую улыбку, Сэмюэльсон, садившийся обратно на свое место, удивительно напоминал палача.
      После него встал я, и публика заметно оживилась. В Олд-Бейли были свои завсегдатаи. Они, подобно пиявкам, паразитировали на несчастьях других людей. Без этого они бы просто погибли.
      Речь Сэмюэльсона резко изменила настроение присяжных. Теперь двенадцать лиц смотрели на меня с нескрываемой враждебностью. Накануне, когда мы с Фредди составляли мою заключительную речь, мы решили и, как оказалось, справедливо, что присяжные не захотят слушать еще одного подробного изложения событий.
      – Ваша честь, господа присяжные. Защищать подсудимого всегда сложно, а для меня сегодня это сложно вдвойне. Особенно после того, как мой ученый друг так убедительно изложил вам свои аргументы. Правда в этих аргументах имеется один очень серьезный недостаток. Господин прокурор не имеет ни единого доказательства, которое бы могло подкрепить его утверждения. Как он уже сам сказал, свидетелей пожара нет, а потому все свидетельства основаны либо на слухах, либо на домыслах. То есть, говоря юридическим языком, имеются только косвенные доказательства вины миссис Уолтерс. И вот на основе этих косвенных доказательств вам, господа присяжные, придется решать судьбу подсудимой. И решая ее, помните о том, что, пока вина человека не доказана, он считается невиновным. Мисс Барсби утверждает, что видела, как миссис Уолтерс проезжала через деревню в половине третьего. Мисс Робертс, няня Уолтерсов, показала, что миссис Уолтерс вернулась домой в самом начале пятого. По утверждению же мистера Сэмюэльсона получается, что за эти полтора часа миссис Уолтерс успела совершить следующие действия: доехать до склада (дорога занимает полчаса), поджечь его, поссориться с сестрой своего мужа, позвать Дэна Дейвисона и вместе с каким-то неизвестным мужчиной толкнуть его в огонь. Пробежать полмили по дороге, чтобы избавиться от канистры из-под бензина, и вернуться обратно в Вестмур (еще полчаса езды). Скажите, господа присяжные, разве это правдоподобно? Разве такое вообще возможно? Мисс Робертс также показала, что она слышала, как Кристина Уолтерс угрожала моей подзащитной. А справки, наведенные в британских, сингапурских и американских авиакомпаниях, позволяют предположить, что Кристина Уолтерс уже в течение многих лет замешана в более чем сомнительных международных сделках. Именно боязнь разоблачения, а также отказ моей подзащитной выплачивать деньги шантажистам заставили Кристину Уолтерс нанять кого-то, кто, по выражению моего ученого друга, помог бы ей «убить двух зайцев» – поджечь склад и устранить досадную помеху в лице миссис Уолтерс. Вот почему в настоящее время Кристина Уолтерс скрывается. Вот почему ее нет в здании суда. Во время суда моя клиентка ни разу не пыталась отрицать, что была в тот день на складе. Не пыталась она и опровергнуть показания свидетелей обвинения. Господа присяжные, я прошу вас просто внимательно посмотреть на мою подзащитную. Разве она похожа на ту фурию, которую столь красноречиво обрисовал нам мистер Сэмюэльсон? Конечно, нет. Она честная, порядочная, законопослушная гражданка, которая волею судеб оказалась в самой гуще событий, слишком фантастических для того, чтобы их можно было осмыслить. Я бы мог еще очень долго рассказывать о сестре мужа моей клиентки Но мы здесь собрались не для того, чтобы судить Кристину Уолтерс, а для того, чтобы справедливо решить судьбу Элизабет Уолтерс. Согласно законам – нашим, британским законам, – человек считается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
      Я улыбнулся и посмотрел на Элизабет, сидевшую неподвижно, опустив глаза. Когда же я снова повернулся к присяжным, то увидел, что их взгляды тоже устремлены на нее.
      – В этом деле столько неясностей, неточностей и неувязок, что вы наверняка, так же как и я, в глубине души удивляетесь, что мы вообще здесь делаем. Миссис Уолтерс чисто физически не могла совершить приписываемые ей преступления. Более того, именно она сама и была намеченной жертвой. А потому, господа присяжные, я полагаюсь на вашу мудрость и надеюсь, что вердикт будет справедливым, то есть, – «невиновна».
      Когда я снова сел на свое место, кто-то похлопал меня по плечу. Обернувшись, я увидел Оскара Ренфру – поверенного Элизабет. Он передал мне записку: «Черт возьми! Ты таки это сделал!» Прочитав, я позволил себе слегка улыбнуться. Лицо Фредди было, как всегда, бесстрастно, но когда наши взгляды встретились, он незаметно подмигнул мне. На лицах присяжных недвусмысленно читались сочувствие и сострадание Элизабет. Да, Оскар Ренфру был прав, я чувствовал это.
      Судья решил отложить заседание до половины одиннадцатого следующего утра. На нем он должен был сказать свое заключительное слово, а присяжные – вынести вердикт.
      После заседания я зашел в адвокатуру и обнаружил там записку от Джессики. Она просила меня встретиться с ней. По дороге домой я позвонил Генри с Каролиной и попросил их подбодрить Элизабет, хотя бы поддразнивая ее тем, что она не верила в меня с самого начала. Она уже выглядела немного лучше, чем в предыдущие несколько дней, но страшное нервное напряжение по-прежнему давало о себе знать. Именно поэтому я даже не пытался заговаривать с ней о том, что теперь первым делом необходимо найти Кристину, прежде чем Кристина найдет ее.
      Мы с Джессикой решили сходить куда-нибудь поужинать. За ужином все разговоры так или иначе вертелись вокруг суда, и я был удивлен, с каким искренним интересом и сочувствием слушала меня Джессика. А мне после напряжения всех этих дней было просто необходимо выговориться. И когда Джессика сказала, что отец хотя и неохотно, но воздал должное моему выступлению, я был польщен. Тем более что теперь я кое в чем не мог не признать его правоты: это дело действительно далось мне немалой кровью, и меня одолевали сомнения, правильно ли я поступил, взявшись за него. Когда я сказал об этом Джессике, она улыбнулась:
      – Еще минуту назад ты выглядел таким уверенным в себе!
      – Я и сейчас уверен. Но всегда остается вероятность, что у присяжных наступит нечто вроде массового умопомрачения.
      Да и кроме того, наверное, я действительно с самого начала вел себя немного по-мальчишески. Поскольку дело касалось Элизабет, я даже слышать не хотел, чтобы ее защищал кто-то другой. Я не подумал, что, возможно, так было бы лучше для нее. Я просто следовал своим чувствам. Хотя теперь уже поздно рассуждать об ошибках. Остается только благодарить Бога, что это сработало.
      Мы еще немного поговорили о самой Джессике, о том, чем они с Розалиндой сейчас занимаются, но, несмотря на то что ужин проходил на редкость приятно и спокойно, под конец едва не поссорились. Мы оба были слишком нетерпимы, а меня еще раздражала неизлечимая ревность Джессики к Элизабет. Вернувшись домой, мы сразу разошлись по нашим отдельным комнатам, и, когда я утром уходил в суд, Джессика еще спала.
      Заключительное слово судьи Макки было достаточно объективно, а учитывая то, что он еще раз повторил мои слова насчет неясностей, неувязок и сомнительности улик, оно даже играло на руку нам с Элизабет. По лицу Сэмюэльсона было видно: он понял, что проиграл. Присяжные вернулись из совещательной комнаты в два. Когда они входили, Генри, сидевший рядом, обратил мое внимание на зал. Шарлотта была там. Она помахала мне рукой, и мое сердце сжалось от сладкой боли. Сегодня после заседания мы собирались сказать ей и Джонатану, что я их отец. Секретарь суда обратился к присяжным:
      – Господа присяжные, вы вынесли вердикт?
      Старшина присяжных встал:
      – Да, сэр.
      При этом он посмотрел на меня, и в эту жуткую долю секунды я уже все понял.
      – Господа присяжные, каков ваш вердикт по первому пункту обвинения – убийству?
      – Виновна.
      – Господа присяжные, каков ваш вердикт по второму пункту обвинения – поджогу?
      – Виновна.
      Кровь бешено стучала у меня в ушах. Это был самый настоящий шок. Ведь никто уже не сомневался в благополучном исходе. Генри крепко схватил меня за руку. Обернувшись к скамье подсудимых, я увидел, что Элизабет упала в обморок.
      Секретарь продолжал спрашивать о вердикте присяжных по оставшимся трем пунктам обвинения, но я уже ничего не слышал. Совершенно парализованный чудовищностью происходящего, я лишь молча стоял и смотрел, как судебные приставы пытаются удержать Элизабет в вертикальном положении.
      – Итак, господа присяжные, вы признаете обвиняемую виновной по всем пунктам обвинения?
      – Да.
      – Этот вердикт отражает ваше общее мнение?
      – Да.
      – Благодарю вас. Вы можете сесть.
      Судья призвал зал к порядку.
      – Насколько я понимаю, мистер Белмэйн, вы захотите ходатайствовать о смягчении участи вашей клиентки, а потому давайте продолжим.
      Я даже не пошевельнулся. Говорил Фредди. Я не слышал слов, но видел, что Макки искренне сочувствует Элизабет. И действительно, перед оглашением приговора он выразил свое удивление вердиктом присяжных.
      Пожизненное заключение. Семь лет и еще три срока по пять.
      Я догнал Элизабет, когда ее выводили из зала суда. Она была как в бреду.
      – Дети. Что будет с детьми? Александр, ведь ты же позаботишься о них, да?
      – Да, конечно, я…
      Договорить я не успел. Элизабет увели в тюрьму Это был самый страшный момент в моей жизни.
      Когда я пришел в гардеробную, там меня ждали Генри, Каролина и Шарлотта. Только теперь я вспомнил, что она тоже была в зале суда. Взглянув на бледное от ужаса лицо своей дочери, я крепко обнял ее и поклялся, что сделаю все возможное и невозможное, но ее мама не будет сидеть в тюрьме за преступления, которых не совершала.

Глава 29

      На следующее утро я отправился в адвокатуру. Я знал, что должен стараться вести себя, как обычно. Ради детей и ради себя самого. Джессика была в суде, когда объявляли вердикт. Она позвонила Розалинде, та приехала к нам, и мы втроем засиделись далеко за полночь. В нынешней поддержке Джессики была горькая ирония. Не она ли сама предсказывала, что Элизабет объявят виновной? Утром, когда Джессика уходила, я обнял ее и с трудом сдержал слезы, услышав слова искреннего сочувствия и сожаления обо всем случившемся. Не знаю, имела ли она в виду нас с Элизабет или нас с ней, но в ее голосе звучала неподдельная грусть. В дверях своего кабинета я столкнулся с Рэддишем.
      – Рэддиш, мы будем подавать апелляцию. Пожалуйста, свяжись с Оскаром Ренфру и договорись о встрече.
      – Хорошо, сэр. Сэр, там какой-то джентльмен хочет вас видеть. Говорит, что уже заезжал к вам домой, но ваш отец послал его сюда.
      – Заезжал ко мне домой? Он назвался?
      – Да, сэр. Мистер Уолтерс.
      Почему-то в первую секунду я подумал об Эдварде, но быстро сообразил, что это абсурд. Навстречу мне поднялся Дэвид. Он протянул руку, и я неохотно пожал ее. Я не мог простить ему, что он отказался выступать свидетелем защиты:
      – Боюсь, что вы несколько опоздали, мистер Уолтерс. Разве вы ничего не слышали?
      – Слышал. Именно поэтому я и здесь.
      – В самом деле?
      Я снял пальто и повесил его на вешалку за дверью.
      – Кристина дала о себе знать.
      От одного звука этого имени внутри у меня все сжалось от жгучей ненависти.
      – Когда? Где она?
      – Она звонила мне вчера после того как узнала о приговоре. Она в Каире.
      Я подошел к телефону и снял трубку.
      – Что вы делаете? – поинтересовался Дэвид.
      – Сообщаю в Интерпол.
      Дэвид покачал головой:
      – Это ни к чему не приведет. Люди, которые опекают ее там, всегда на несколько шагов впереди Интерпола.
      – Как она узнала о приговоре?
      – Очень просто. Позвонила кому-то на Флит-стрит. – Дэвид немного помолчал, разглядывая носки своих ботинок. – Она тогда была на складе, мистер Белмэйн.
      – Я в этом ни секунды не сомневался.
      – Мне кажется, вы должны сами поехать в Каир и найти ее.
      Я внимательно посмотрел на Дэвида. Казалось, со времени нашей последней встречи в Гштааде шрам на его лице стал еще глубже. Редкие волосы били взъерошены, и я вдруг заметил, что он все время нервно проводит по ним рукой.
      – Она – ваша сестра. Почему вы хотите, чтобы ее нашли?
      Дэвид грустно улыбнулся.
      – Потому что, как бы вы там ни думали, я очень люблю Элизабет. И прекрасно знаю: она не способна поджечь склад. В отличие от моей сестры. Но понимаете, мистер Белмэйн, какой бы Кристина ни была, она – моя сестра, и я люблю ее. Когда она исчезла – а я, клянусь, действительно не знал, где она, – я решил, что в Каире ее наверняка нет. Хотя бы из-за отсутствия у нее денег для передачи Паше…