Танцуй, пока можешь

      Я посмотрела на Кристину:
      – Мы, кажется, собирались где-то около половины десятого, да?
      – Да, примерно так.
      Кристина снова села в кресло, и я заметила, что ее взгляд прикован к моим ногам.
      – Элизабет, мы все знаем, что у тебя очень красивые ноги, но, пожалуйста, перестань их все время демонстрировать. Не заставляй меня завидовать черной завистью.
      – Кристина, – улыбнулся Дэвид, – у тебя тоже замечательные ноги. Чего, к сожалению, нельзя сказать о твоих водительских способностях. Ты уверена, что вам завтра точно хватит времени?
      – Мои ноги толстые, так же как и я сама, – настаивала на своем Кристина, и этот очередной приступ самобичевания заставил Дэвида мученически закатить глаза.
      Послушать Кристину, так и волосы у нее мышиного цвета, и лицо слишком круглое. Хотя на самом деле она была довольно-таки красива, а благодаря короткой стрижке и круглым голубым глазам выглядела гораздо моложе своих тридцати лет. Хотя к такого рода комплиментам она была совершенно равнодушна. Единственное, что ее по-настоящему волновало, – это веснушки. Она могла часами отмачивать лицо в лимонном соке, надеясь от них избавиться. А если кто-нибудь осмеливался сказать ей, что недостаток роста вполне компенсируется избытком индивидуальности, этот человек скоро горько жалел о своих словах. Особенно доставалось Дэвиду, потому что брат и сестра были между собой очень похожи.
      – А знаете что? – неожиданно заговорил. Эдвард. – Наверное, я все же смогу завтра поехать с вами на аукцион.
      – Только не это! – взмолилась Кристина, – Ты же обещал, что мы поедем туда вдвоем. Тем более что Элизабет должна научиться обходиться на. аукционах без тебя. А каким образом она сможет это сделать, если ты постоянно рядом? – Она перевела взгляд на меня. – Хотя я лично считаю, что с твоей стороны это ужасная глупость. Зачем тебе влезать во все эти дела, если ты можешь спокойно сидеть дома и жить в свое удовольствие? Кроме того, – снова обратилась она к брату, – я же буду рядом и всегда смогу проследить, чтобы Элизабет не совершила ошибки. Хотя убеждена, что она прекрасно справилась бы и без меня.
      – Ну в таком случае, Элизабет, напоминаю тебе еще раз: если ты не захочешь торговаться сама во время аукциона, надо просто заранее дать заявку аукционисту, а он уже сделает все остальное.
      Я невольно улыбнулась тому, как Эдвард старался по мере возможности защитить меня и избавить от всяких проблем. Но Кристине была чужда подобная сентиментальность, и она лишь презрительно фыркнула.
      – Кристина, мы все знаем, что тебе это не понадобится, – вмешался Дэвид. – Но ведь у тебя гораздо больше опыта в подобных вещах, чем у Элизабет.
      Мы еще некоторое время обсуждали предстоящий аукцион в Сассексе. Эдвард собирался приобрести на нем какой-то диван в неоклассическом стиле.
      Я уже понемногу начала осваиваться в этом, прежде незнакомом мне мире, но, чтобы освоиться в нем окончательно, необходимо было время. Много времени. Поначалу я понятия не имела, насколько велико состояние Эдварда, и была просто ошеломлена его щедростью по отношению ко мне. Мои платяные шкафы буквально ломились от туалетов, созданных лучшими кутюрье мира. Очень часто их приходилось упаковывать в чемоданы, чтобы отправиться в очередное экзотическое место, где Эдвард занимался делами, а я осматривала достопримечательности. Будучи же в Англии, мы не пропускали ни одного значительного светского торжества – а таких было немало, – посещали вест-эндские рестораны и принимали у себя в лондонском доме наиболее значительных клиентов – бизнесменов, кинозвезд и прочих знаменитостей. Минимум дважды в месяц мы посещали различные благотворительные балы. Некоторые из них проходили в Лондоне, но большая часть – в Нью-Йорке, Далласе или Гонконге. На всех этих приемах Эдвард старался ни на шаг не отходить от меня. По моей просьбе он советовал мне, как одеваться, говорить, есть. Он буквально боготворил меня и был счастлив лишь тогда, когда я была рядом. И при всем при этом он постоянно мучился мыслью: как я могла полюбить его, «такого дряхлого старика»? Моя молодость заставляла его все время сомневаться в надежности и долговечности наших отношений. И за эти сомнения я любила его еще больше.
      Некоторое время у меня ушло на то, чтобы привыкнуть к эксцентричному и напыщенному поведению определенной части представителей мира искусства. Постепенно, благодаря моему упорству и терпению Эдварда, я стала гораздо лучше разбираться. во всех его делах и уже не чувствовала себя не в своей тарелке. А ведь «Уолтерс и сыновья» была одной из крупнейших фирм Англии по торговле произведениями искусства. Но я по-прежнему не любила принимать гостей в нашем кентском доме. Потому что это было не только родовое поместье, но и своего рода убежище, с помощью которого Дэвид пытался отгородиться от окружающего мира. После автокатастрофы, убившей первую жену Эдварда и изуродовавшей лицо Дэвида, он оставил свою должность профессора одного из университетов и вел совершенно уединенный образ жизни.
      Выйдя замуж за Эдварда, я вскоре взяла на себя управление поместьем, что очень обрадовало Кристину, которая получила возможность полностью посвятить себя делам семейной фирмы и войти в совет директоров. Она, так же как и Дэвид, была совершенно помешана на антикварной мебели и картинах старых мастеров. Я не хочу сказать, что Эдвард был к этому равнодушен, но его уже очень давно гораздо больше интересовало совсем другое – загадочные произведения искусства Древнего Египта. На втором этаже Вестмура – так называлось кентское поместье – была даже специальная комната, заполненная рельефными изображениями на известняке, фаянсовыми сосудами, серыми ликами, вырубленными из гранита, статуями из мрамора и ШпиД'йб'гб' слййца. Мы называли ее Египетской Комнатой.
      Я знала, что Эдвард немного стесняется своей одержимости всем древнеегипетским, и часто по-доброму поддразнивала его. Каждый раз, выходя из Египетской комнаты, он был похож на ребенка, которого застали врасплох за запретной игрой. Этим он бесконечно трогал меня, напоминая фокстонских мальчишек. Самой же большой его страстью было все связанное с сокровищами гробницы Тутанхамона. На эту тему он мог говорить часами.
      Очень часто я задумывалась о том, как отнесся бы Александр к моей новой жизни и вспоминает ли он обо мне вообще. Я понимала, что так часто думать о нем после все этих лет – самое настоящее безумие. Но я ничего не могла с собой поделать, ведь рядом постоянно была Шарлотта, которая с каждым днем все больше походила на отца. И я не могла себе представить, что произойдет, если Александр вдруг снова появится в моей жизни.
      – Элизабет! Элизабет! – Голос Кристины вернул меня к реальности.
      – Извините, – рассмеялась я. – Я, кажется, немного задумалась.
      – Это мы успели заметить. Если бы еще знать о чем!
      Часто, когда Кристина обращалась ко мне, в ее тоне, помимо насмешливости, проскальзывали резкие, обличительные нотки. Вот и сейчас я почувствовала, как Эдвард успокаивающе провел рукой по моим волосам, словно пытаясь загладить излишнюю суровость своей сестры.
      В этот момент распахнулись двери, и в комнату чопорно вступил Джеффри – дворецкий, шофер и временный шеф-повар в одном лице.
      – Мадам и месье! – провозгласил он. – Обед сервирован в зале барокко.
      Мы весело рассмеялись, и вслед за нами, мгновенно сдувшись, рассмеялся Джеффри.
      – Нет, это совершенно невозможно, – пожаловался он. – Никто не воспринимает меня всерьез. Кстати, миссис Уолтерс, мне очень нравится ваш булыжник.
      Я поблагодарила его и протянула руку, чтобы он мог получше рассмотреть кольцо. И пока Джеффри, к большому удовольствию Эдварда, выражал свой восторг, я вспоминала о колечке, в сотни раз более дешевом, чем это. О том колечке, которое мне подарил Александр и которое теперь лежало в маленькой шкатулке наверху. Мною овладел острый приступ ностальгии. Ну почему именно сегодня я должна была снова вспомнить об Александре?
      За обедом я заметила, что Кристина необычайно оживленна. Но на мой вопрос о причине этого она ответила, что у нее просто хорошее настроение. Дэвид же и Эдвард давно привыкли к неожиданным перепадам настроения сестры и не обращали на них внимания. Слушая, как она говорила о мебели, которую сегодня отправила на реставрацию, потом вдруг резко перескакивала на предстоящее на следующей неделе заседание совета директоров, я старалась подавить легкие уколы зависти. Хотя, если задуматься, это было достаточно забавно. Она завидовала моей внешности, а я – авторитету, который Кристина успела завоевать среди знатоков антиквариата. Она могла долго и профессионально рассуждать на эту тему, в то время как мне приходилось ограничиваться обычной светской болтовней, как и большинству других жен торговцев произведениями искусства. Хотя какое я имела право быть чем-то недовольной? Да я должна всю жизнь благодарить Эдварда за все, что он для меня делал и делает! И тем не менее я продолжала немного завидовать Кристине. Не только ее образованности, но и тому, что она от рождения была наделена правом быть самой собой. Ей не приходилось скрывать свои истинные мысли и чувства….
      Заметив, что Кристина улыбается мне, я улыбнулась ей в ответ. Она явно недооценивала свою внешность. Сестра Эдварда была очень интересной женщиной. Как-то раз я спросила ее, почему она не выходит замуж. Ответом мне был удивленный возглас:
      – Что? И бросить все это? С какой стати? Тем более сейчас у меня еще появилась ты. И маленькая Шарлотта. Чего же мне еще желать?
      Это-то мне и предстояло узнать.
      Шарлотта потупилась и мрачно уставилась в пол. Ее маленькие ручки были стиснуты за спиной: она мужественно пыталась смириться с несправедливой судьбой.
      – Я все понимаю, мамочка, – говорила она, продолжая рассматривать узор на ковре и переминаться с ноги на ногу. – И какую же работу я должна выполнить, пока вы будете веселиться на балу?
      Мне пришлось отвернуться, чтобы Шарлотта не нидела моей улыбки. С тех пор как Дэвид сводил ее на «Золушку», каждому в нашем доме была отведена определенная роль, которую он вольно или невольно играл. Кому-то это удавалось лучше, кому-то – хуже. Сама Шарлотта, естественно, была Золушкой. Я – злой мачехой, Кристина и Джеффри – злыми сестрами. Подозреваю, что Канарейке – няне, прозванной так за ее ярко-желтую форму, – была отведена роль доброй феи, которая в любой момент могла появиться и отнести ее к Принцу.
      Итак, Шарлотта ждала ответа на свой вопрос. Я повернулась и посмотрела на нее с напускным высокомерием:
      – Ты хочешь сказать, что еще не почистила каминные решетки, ленивая девчонка? Да о чем ты думаешь? А ну-ка, марш на кухню!
      – Хорошо, мама, – покорно пробормотала она и, опустив голову, бочком протиснулась в двери.
      – Шарлотта! – окликнула я ее.
      Грустное личико тотчас же снова появилось в двери.
      – Ты меня звала, мама? Неужели я что-то не так сделала? Не надо только меня бить. Пожалуйста.
      Это было уж слишком, и я расхохоталась:
      – Ладно, иди сюда. Поцелуй меня перед отъездом.
      – Ну, мамочка, ты снова все испортила! – Шарлотта собиралась было надуться, но потом все же улыбнулась и повисла у меня на. шее. – Ну можно я тоже поеду?
      – Только не сегодня, дорогая. Я должна кое-что сделать для Эдварда и подумала, что тебе бы тоже неплохо что-нибудь для него сделать. Разве ты не собиралась сшить подушечку, чтобы он мог поставить на нее твой хрустальный башмачок?
      Лицо Шарлотты сразу расплылось в улыбке. Крепко прижавшись ко мне, она прошептала:
      – Если честно, то ее делает Канарейка. Только ты, пожалуйста, никому не говори.
      – Конечно, не скажу, – успокоила я ее. – А теперь как насчет поцелуя?
      Поцелуй был мокрым и очень долгим. Пару дней назад она зашла в тот момент, когда мы с Эдвардом целовались. Правда, она и раньше заставала нас за этим занятием, но на этот раз заинтересовалась, почему мы это делаем так долго. И теперь поставила своей целью освоить искусство затяжного поцелуя. Она практиковалась на всех домочадцах, при каждом удобном случае. Единственным исключением был Эдвард. Ведь ему, как сказочному Принцу, предназначался уже окончательный, доведенный до совершенства вариант.
      – Эй, а как насчет того, чтобы поцеловать меня? – окликнул ее Дэвид.
      Шарлотта тотчас же выскользнула из моих объятий и побежала к Дэвиду. Даже не подумав затормозить, она с разбегу бросилась ему на шею, в результате чего оба повалились на ковер.
      – Ну что ж, не буду вам мешать, – рассмеялась я, оставляя их вдвоем.
      Я застала Кристину, когда она давала последние распоряжения Джеффри, напоминая все, что он должен был сделать до того, как поехать в Сассекс за диваном. Я волновалась и нервничала: Эдвард был, судя по всему, совершенно уверен, что я сумею приобрести для него этот диван. А ведь мне пришлось приложить немало усилий, прежде чем он согласился отпустить меня на аукцион. Я хотела доказать и ему, и себе, и всем окружающим, что могу быть не только женой.
      – Но, дорогая, – возразил Эдвард, когда я первый раз намекнула ему, что хотела бы принимать более активное участие в его делах, – ты, наоборот, правишься мне в качестве «просто жены». Я хочу, чтобы вы с Шарлоттой были счастливы и не беспокоились ни о чем. Ведь ты же счастлива, разве нет?
      – Конечно, счастлива, – ответила я. – Но разве плохо, если нас будут объединять еще и общие деловые интересы?
      В результате мне все-таки удалось убедить его в своей правоте. Ему даже начала нравиться эта идея.
      – Кто знает, возможно, ты скоро сможешь даже войти в совет директоров. Это было бы просто замечательно!
      Так что от исхода сегодняшнего аукциона зависело очень многое. Именно поэтому я придавала ему такое большое значение.
      – Ты готова? – спросила Кристина, забираясь в свой «фольксваген».
      – Кажется, да.
      – О Господи, Элизабет, ты сейчас напоминаешь овцу, которую ведут на заклание! В конце концов это всего лишь аукцион.
      В половине двенадцатого мы подъехали к Роув-Хауз, где должен был проходить аукцион, и остановились у центрального входа. Хотя «остановились» – это не совсем точно, так как Кристина имела весьма приблизительное представление об автовождении. То, что мы добрались сюда целыми и невредимыми, само по себе было настоящим чудом, поэтому такая мелочь, как опоздание к началу аукциона, уже не могла меня огорчить.
      Внутри дом мне показался очень мрачным, даже зловещим, но я твердо решила не дать себя обескуражить никому и ничему. Регистрация проходила в библиотеке, поэтому я сразу направилась туда, в то время как Кристина пошла в сторону конюшен: она заметила там кого-то из знакомых. Меня это не особенно обеспокоило, потому что до лота 137 оставалось еще много времени и я могла посидеть и понаблюдать, как другие дилеры покупают разную мебель времен королевы Анны и Регентства. Среди лотов было также несколько картин, и одна из них ушла за фантастическую сумму в сто восемьдесят пять тысяч фунтов. Я уже начинала жалеть о том, что Эдвард установил верхний предел суммы, за которую он хотел купить диван. Если бы у меня были полностью развязаны руки, торговаться стало бы значительно интереснее. Стремление добиться своего любой ценой пробуждало определенный азарт. Но в конце концов в будущем мне еще не раз предоставится такая возможность, а пока главное было – показать Эдварду, что на меня можно положиться в том, что касается точного следования его указаниям. Я знала, насколько важен для Эдварда американский коллекционер – потенциальный покупатель дивана, а потому молча взмолилась, чтобы никто не перебил мою цену. Заглянув в каталог, я в сотый раз посмотрела на аккуратные цифры рядом с лотом 137 – пятнадцать тысяч фунтов. Правда, меня несколько успокоила фотография дивана. Наверняка никто не станет платить пятнадцать тысяч за такое уродство. Может быть, мне удастся купить его даже за меньшую сумму.
      Казалось, прошло совсем немного времени, прежде чем лот 135 пошел с молотка, и я оглянулась по сторонам в поисках Кристины. Лотом 136 были минтонский фарфор и бронзовая лампа, но я не слышала почти ничего из происходящего вокруг, пока на пороге, к моему великому облегчению, не появилась сестра Эдварда.
      – Готова? – спросила она, усаживаясь рядом.
      – Конечно, – ответила я, пытаясь унять спазмы в желудке, которые недвусмысленно свидетельствовали о том, что я только что солгала.
      – Итак, – заговорил аукционист, – я предлагаю вам лот 137. Кто первый назначит цену? Десять тысяч фунтов. Стартовая цена – десять тысяч фунтов. Десять тысяч пятьсот. Да, сэр? Одиннадцать тысяч? Одиннадцать тысяч фунтов.
      И вдруг за считанные секунды меня охватил панический страх. Наверное, Кристина почувствовала это. Вместо того чтобы повернуться ко мне, она посмотрела на аукциониста и кивнула.
      – Одиннадцать тысяч пятьсот, – продолжал он. – Двенадцать тысяч. Двенадцать тысяч пятьсот. – До последней секунды я действовала почти механически и даже не осознавала, что последняя цена была предложена мной.
      – Двенадцать тысяч пятьсот, мадам. Двенадцать тысяч пятьсот. Тринадцать тысяч.
      Я кивнула.
      – Тринадцать тысяч пятьсот.
      Я почувствовала рядом с собой какое-то движение, но была слишком напряжена, чтобы обернуться.
      – Да, мадам?
      – Четырнадцать тысяч.
      Сидящая рядом со мной женщина, которая только что вступила в торги, спокойно положила ногу на ногу. Я подняла свою карточку.
      – Четырнадцать тысяч пятьсот. Пятнадцать тысяч.
      Внезапно мне пришло в голову, что эта женщина, видела мой каталог и поняла до каких пределов я намерена торговаться.
      – Пятнадцать тысяч пятьсот.
      Я не шевелилась, а женщина рядом со мной вряд ли стала бы перебивать собственную же цену. Значит, в торги вступил еще кто-то. Склонив голову набок, я попыталась рассмотреть, кто же это.
      – Шестнадцать тысяч.
      У меня перехватило дыхание. Неужели аукционист решил, что я предложила эту цену?
      – Шестнадцать тысяч пятьсот, – снова вступила в торги моя соседка.
      В эту минуту я ее просто ненавидела. Ну почему мне всегда так не везет?
      – Семнадцать тысяч.
      Мне показалось, что все это происходит не наяву, а в каком-то ночном кошмаре. Люди вокруг продолжали торговаться, а я проиграла, не успев вступить в торги. Разве они не знают, что моему мужу очень нужен этот проклятый диван? Разве они не понимают, что я не могу его подвести? Почему же они не прекращают набавлять цену?
      – Восемнадцать тысяч.
      Моя рука непроизвольно взметнулась вверх.
      – Восемнадцать тысяч пятьсот.
      Кристина бросила на меня ободряющий взгляд, и я поняла, что на моем месте она тоже не сдалась бы гак легко.
      – Девятнадцать тысяч. Девятнадцать тысяч пятьсот.
      Я старалась не смотреть в каталог, чтобы не видеть цифры, выведенной аккуратным почерком моего мужа., Что бы сделал Эдвард на моем месте? Он бы обязательно продолжал участвовать в торгах. В этом я была абсолютно уверена. Моя соседка тяжело осела в кресле. Теперь ее не на шутку заинтересовали конкуренты. Причем даже не столько я, сколько некто третий, сидевший где-то впереди.
      – Двадцать тысяч фунтов.
      Господи, кто-нибудь, остановите же наконец этот аукцион! Я больше не могу поднимать цену.
      – Двадцать одна тысяча фунтов. Двадцать две тысячи фунтов.
      Публика заерзала в креслах, чтобы все-таки увидеть того, кто решился торговаться с мужчиной, сидящим впереди.
      – Двадцать шесть тысяч фунтов.
      К черту всех! Я должна завладеть этим диваном во что бы то ни стало! Во что бы он ни обошелся, я обязана доставить его в Вестмур.
      – Двадцать семь. Двадцать восемь. Двадцать де вять. Тридцать тысяч фунтов.
      Эта цифра мгновенно отрезвила меня. Тридцать тысяч фунтов! Ровно вдвое больше той предельной цены, которую назначил Эдвард. Судя по всему, человек в одном из передних рядов тоже был настроен весьма решительно. Он никому не собирался уступать этот диван. Он твердо решил его заполучить.
      – Тридцать одна. Тридцать две. Тридцать три. Кто больше? Вы будете продолжать, мадам? – Последний вопрос аукциониста был адресован мне.
      Весь зал затаил дыхание: все ждали моего ответа. Взглянув на Кристину, я заметила нездоровый блеск в ее глазах и выступившую на лбу испарину. Неужели я совершила ошибку? Нет, этого не может быть. Несмотря на то что она обещала не вмешиваться в торги и лишь оказывать мне моральную поддержку, я знала, что в случае чего она обязательно бы вмешалась. И все-таки, может быть, я зашла слишком далеко? Может быть, я сошла с ума? Ведь цена уже была вдвое больше назначенной Эдвардом! Нет, дальше продолжать я просто не имею права. К горлу подступила легкая тошнота, и я безвольно откинулась на спинку кресла.
      – Продан за тридцать три тысячи фунтов, – ска зал аукционист и в последний раз опустил молоток.
      – Черт побери! – вполголоса выругалась Кристина.
      – Господи, неужели ты считаешь, что я должна была продолжать?
      – Да нет. – Кристина раздраженно отмахнулась от моего вопроса. – Нет. Просто аукционист не назвал имя покупателя. – Она безуспешно попыталась рассмотреть загадочного мужчину в переднем ряду и продолжала недоумевать. – Кто же это такой?
      Я видела лишь его затылок. И вообще чувствовала себя настолько отвратительно, что мечтала только об одном – убраться отсюда и как можно скорее. С трудом проложив себе путь к двери, я у самого порога все-таки споткнулась, и швейцару пришлось поддержать меня, чтобы я не упала.
      Через несколько секунд за мной последовала Кристина.
      – Отвези меня домой, – с трудом выговорила я. – Пожалуйста!
      Сильная рука Кристины легла мне на плечи.
      – Пошли. Не стоит принимать все так близко к сердцу. Надо уметь проигрывать. Тем более что сегодня у меня бы нервы сдали гораздо раньше, чем у тебя. Вот увидишь, как будет гордиться тобой Эдвард, когда я ему расскажу…
      – Нет! – взмолилась я. – Кристина, умоляю тебя, ты ничего не должна ему говорить! Ведь он так четко определил цену в пятнадцать тысяч. Теперь он никогда больше не сможет довериться мне.
      – Перестань драматизировать! Вот увидишь, как он будет смеяться, когда узнает обо всем.
      Я продолжала умолять ее ничего не говорить Эдварду. Я сжимала ее руки в своих и старалась быть как можно убедительнее. Но Кристина просто не могла или не хотела понять меня.
      – Честное слово, Элизабет, – говорила она, когда мы ехали обратно в Вестмур, – я не понимаю, почему ты так переполошилась. Ты же прекрасно знаешь, что Эдвард простит тебе все, что угодно.
      Как я могла ей объяснить, что это-то и является основной причиной, по которой я не хочу, чтобы он все узнал. Мне не нужно было прощение. Хотя бы раз я хотела увидеть, как он рассердится. Пусть нагрубит мне, обвинит в том, что мое упрямство едва не стоило ему восемнадцати тысяч фунтов! Я хотела умолять его о прощении, страдать от его молчаливого неодобрения, я хотела быть наказанной. Лишь. бы это смогло пробудить в нас обоих начинающие мирно дремать страсти! Но я понимала: моей мечте не суждено сбыться. Я уже представляла его спокойное, бесстрастное лицо, отмеченное лишь печатью огорчения от того, что по его вине мне пришлось так переволноваться. Я уже чувствовала его руки, обнимающие меня. Душащие меня. Лишающие последних глотков воздуха.
      Кристина высадила меня в Вестмуре и поехала на встречу с Рупертом. Эдвард еще не вернулся из Лондона, Шарлотта играла с подружкой, а Дэвид пошел в деревню. Тихий дом пропах мастикой и воском. Серебряная утварь сверкала в лучах солнца, проникающих через окна. А я никак не могла найти себе никакого занятия. Сначала я собиралась немного покататься верхом, но быстро передумала: эта идея почему-то не вдохновила меня. На журнальном столике лежали последние номера «Вог» и «Харперс». Может быть, стоит поискать в них какие-то новые рецепты – на следующей неделе нам придется давать три приема в нашем лондонском доме. Но кому и зачем нужны эти рецепты? Всю прошлую неделю я была полностью поглощена предстоящим аукционом. Теперь же он остался позади, и короткие минуты азарта и возбуждения лишь еще больше растравили мне душу.
      Без сил опустившись на диван в гостиной, я окинула безразличным взглядом украшающие комнату картины и фарфор. Наверное, я даже слегка задремала, потому что, когда Эдвард, нежно коснувшись моей щеки, разбудил меня, было уже начало шестого.
      – Мои поздравления, любимая, – прошептал он, – и спасибо тебе.
      Я сморгнула, пытаясь согнать остатки сна.
      – Спасибо?!. За что?..
      – За диван, конечно. Ты все сделала просто замечательно, – улыбнулся Эдвард, – Но…
      – Эдвард! – послышался голос Кристины. – Вот ты где! Элизабет!
      Повернувшись к ней, я увидела, что она не в состоянии скрыть своего изумления.
      – Что произошло? Почему он здесь?!.
      – Думаю, потому что его привез Джеффри, – невозмутимо ответил Эдвард.
      Теперь мы обе озадаченно смотрели на него.
      – Джеффри? – повторила я, не веря своим ушам.
      – Да. А почему, собственно, это вас так удивляет? Позднее его перевезут на склад. А пока он стоит в библиотеке.
      – Диван? Но каким образом он мог там оказаться? – Я по-прежнему ничего не могла понять.
      Эдвард рассмеялся:
      – Дорогие мои, да что это с вами сегодня? Разве вы не ездили на аукцион, чтобы купить диван?
      – Насколько я помню, действительно ездили, – первой пришла в себя Кристина.
      – В таком случае, может быть, пойдем и посмотрим на него?
      Мое сердце продолжало бешено колотиться. Что здесь происходит? Ведь диван купил мужчина, сидевший в первых рядах. Но тогда каким же образом он вдруг оказался здесь? И, черт побери, сколько же нам пришлось за него заплатить?
      Эти вопросы требовали немедленного ответа. Я взглянула на Кристину, но та была точно в такой же растерянности, как и я.
      – Ну? – поддразнил нас Эдвард. – Вы ничего не хотите у меня спросить?
      – М-м, думаю, что нам лучше сперва заглянуть в конверт, – сказала Кристина.
      Когда она прочитала общую сумму, мои наихудшие опасения подтвердились.
      – Тридцать три тысячи? – эхом отозвался Эдвард и повернулся ко мне. – Но мне казалось, что…
      – Может быть, нам всем лучше присесть, – решительно перебила его Кристина. – Понятия не имею, как это произошло, но уверена, что все вместе мы все-таки сможем докопаться до истины.
      Эдвард терпеливо выслушал объяснения Кристины и, когда она наконец закончила, весело рассмеялся:
      – Бедняжка! – Его рука слегка погладила меня по голове. – И все из-за меня. Подумать только, я и не ожидал, что на таком солидном аукционе могут быть какие-то накладки. Надо позвонить им и узнать, кто же все-таки является законным владельцем.
      С этими словами он легонько поцеловал меня в макушку и вышел.
      Несколько минут спустя, вернувшись вместе с Дэвидом, он уже не улыбался.
      – Не могу понять, что произошло! Аукционисты тоже ничего не понимают. Но диван наш, – Эдвард сделал паузу и взял протянутый ему Дэвидом бокал. – За тридцать три тысячи фунтов.
      Это было выше моих сил. Закрыв глаза, я невольно застонала.
      – Извини меня, любимый! Но что я могу сказать? Я не знаю…
      Эдвард подошел и нежно обнял меня:
      – Ш-ш-ш. Ты здесь ни при чем. Насколько я понимаю, кто-то просто связался с организаторами аукциона и попросил их действовать от моего имени. А ты что думаешь по этому поводу? – Последний вопрос был адресован уже Кристине. – Ты не догадываешься, кто бы это мог быть?
      – Нет. – Кристина казалась не менее озадаченной, чем ее брат. – Но я могу связаться с их офисом и узнать.
      – Боюсь, все уже разошлись по домам. Попробуем сделать это утром. – Руки Эдварда еще крепче сжали мои плечи. – Не казни себя, дорогая. Это просто какое-то дурацкое недоразумение.
      Но в его голосе не чувствовалось особой убежденности. Резким движением я высвободилась из его объятий.
      – Эдвард, как ты можешь так спокойно это воспринимать? Ладно, допустим, даже удастся вернуть часть денег, но все равно эта история обойдется тебе как минимум в восемнадцать тысяч фунтов. И виновата в этом только я. Слышишь, я. Это я все испортила!
      – Элизабет, успокойся.
      Я посмотрела на мужа, и мне вдруг почему-то очень захотелось дать ему пощечину. Именно в этот момент меня пронзило странное ощущение. Я была почти рада тому, что произошло. Результат аукциона вывел его из себя! Нет, конечно, он не рассердился. Вряд ли вообще на свете существовало нечто, способное разозлить его. Но я видела: случившееся задело его за живое, и значит обязательно полетят чьи-то головы. Конечно, не моя. Однако я со всей отчетливостью понимала, что кем бы ни был человек, взвинтивший цену на диван, он завтра же будет уволен. И мне бы хотелось присутствовать при этом! Мне хотелось хоть раз увидеть, как Эдвард на кого-то сердится. Эти мысли совершенно выбили меня из колеи.
      – Извини, я хочу подняться к себе, – сказала я.
      – Я пойду с тобой.
      – Нет, Эдвард! Нет! Разве ты не понимаешь? Это же моя вина! Если бы я, как ты просил, остановилась на пятнадцати тысячах, ничего подобного не произошло бы. Так позволь мне, пожалуйста, в полной мере ощутить свою вину. – С этими словами я буквально выбежала из комнаты, чувствуя себя так гадко, как не чувствовала никогда в жизни.
      Часом позже в дверь спальни постучали, и вошел Эдвард. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы я бросилась в его объятия. Он простил мне мою истерическую вспышку. Он был, как всегда, спокоен и тихим, ровным голосом объяснял мне, что именно этого всегда и боялся. Что, если я начну заниматься его делами, у нас неизбежно возникнут ссоры. Как жена я для него гораздо ценнее, чем любая антикварная мебель или картины старых мастеров. Разве я не могу этого понять?
      Конечно, я это понимала. Как, впрочем, понимала и другое: Эдварда задела не столько моя неудача на аукционе, сколько тот факт, что мне недостаточно быть просто его женой. Больше всего на свете Эдвард хотел сделать меня счастливой. Он любил меня, и я была многим ему обязана – весельем, смехом, беззаботностью и всем тем, что включает в себя банальное понятие «счастливая семейная жизнь». А значит, теперь настала моя очередь взять себя в руки и не допустить, чтобы наша счастливая семейная жизнь распалась, как карточный домик.