Ничто! Расстояния, смерть, сила притяжения! Чтобы человек управлял этими силами, а не они им... Приезжайте в Майск, Ваше Величество! В Майске ни одного живого короля не видели отродясь. Ну, да я Вас не выдам, представлю как Лайонеля Крэгса, это имя здесь помнят... Кстати, Вы, как истый канадец, должно быть, любите хороший хоккей и знаете в нем толк. Я покажу Вам здесь, в Майске, команду, которая заткнет за пояс Ваших "Королевских Бизонов"... Василий Иванович мало что понял в этом послании, а тон письма, воспоминания о каких-то сказках, по мнению Василия Ивановича не совместимых с наукой, утвердили его в мысли, что это просто фальшивка или чудачество ученого, розыгрыш... ...Директор агентства вернулся. Он отсыпался почти сутки, потом, свежий, помолодевший, с блестящими капельками воды на густых еще волосах, слушал подробный доклад Василия Ивановича обо всех местных происшествиях, о количестве купленной копры, о выгрузке советских товаров, о приходивших и уходивших кораблях... Василий Иванович рассказал особо о непонятном появлении березовой рощи со всякой живностью и несколькими трупиками птиц и животных, как будто разрезанных на части. Директор несколько раз нетерпеливо провел рукой по лицу, стирая довольную улыбку... Лишь в самом конце отчета, как о чем-то совершенно незначительном, Василий Иванович рассказал, посмеиваясь и пожимая плечами, о визите Крэгса. Директор перестал есть и отбросил салфетку. - Опять ваши шуточки, - медленно сказал он, всматриваясь в удивленное и обиженное лицо Василия Ивановича. - Где вы услышали о Крэгсе? - Да здесь он был, честное сло... Еще с этим... Хеджесом, своим премьер-министром... Василий Иванович попробовал еще раз ухмыльнуться. Директор встал: - Где письмо Андрюхина? В голосе его было нечто, заставившее Василия Ивановича мысленно горячо порадоваться тому, что письмо цело. - Муть какая-то, а не письмо, - рискнул он все же сказать, протягивая пачку листочков, исписанных крупным, твердым, вовсе не стариковским почерком. - Похоже, сами сочинили... - В какой-то степени вас извиняет то, что вы на островах новичок, холодно сказал директор. - Визит Крэгса - событие первостепенной важности. Зачем он приезжал? - Сообщил, что королевство Бисса готово признать Советский Союз... Впервые директор соблаговолил слегка улыбнуться. - Что вы ему ответили? - Что не полномочен решать такие вопросы... - И он ушел?.. - Сказав, что свяжется с вами... - Зачем? - Чтобы вы помогли получить документы на поездку в СССР по приглашению академика Андрюхина... - Вот как! - обронил директор. - Значит, Крэгс решил все-таки ехать... Немедленно установите, где он сейчас. Разыщите его или хотя бы Хеджеса. Результатом всего этого, к величайшему удивлению Василия Ивановича, было то, что уже на пятые сутки король Биссы Крэгс и его премьер-министр Хеджес получили въездные визы и отбыли с неофициальным визитом в Советский Союз.
      Глава четвертая А Н Д Р Ю Х И Н
      В этот день Юра Сергеев только что пришел из второго цеха и, плюхнувшись на стул не раздеваясь, соображал, бежать ли ему в пионерский клуб, или по общежитиям, или к главному инженеру, или поговорить с ребятами о ближайшем хоккее, или же, прихватив таинственную телеграмму, шкатулку и летающую картофелину, идти в партком. В эту минуту на столе затрезвонил неугомонный телефон. - Сергеев?.. - услышал Юра незнакомый мужской голос, густой, звонкий и как будто насмешливый. - Да. - Нам с вами суждено вскоре познакомиться. Вы как, храбрый парень? - А что, будет здорово страшно? - Будет, - весело и твердо пообещал голос. - Давай, - усмехнулся и Юра, соображая, кто это его разыгрывает. Вдруг он насторожился. А что, если этот незнакомый бас имеет прямое отношение к картофелине и ко всему непонятному, что происходит в последнее время? Между тем голос продолжал: - Как насчет силенки? - Подходяще. - Ну да! Говорят, левой жмете восемьдесят? - Нужно - и девяносто выжмем... - Юра никак не мог понять, кто это говорит. - Неплохо! А сумеете отличить счетчик Гейгера от пишущей машинки? - Отличу... - Юру трудно было вывести из равновесия. - Есть такое чудное выражение - рисковый парень... - продолжал голос. Так вот, рисковый ли вы парень? Любите ли неожиданности, приключения, риск? - Ага, - согласился Юра, вслушиваясь. - Одно достоинство очевидно: немногословен. Итак, сверим часы. Если не ошибаюсь, семнадцать минут второго? Незнакомый голос прозвучал неожиданно серьезно, и Юра невольно взглянул на часы. Было двадцать минут второго. - Ваши спешат, - решил голос. - Как вы передвигаетесь? - Передвигаюсь? - не понял Юра. - Ну да! Что вы делаете, если вам из точки А нужно перебраться в точку Б? - Иду, - сказал Юра и, подумав, добавил: - Пёхом. - В таком случае, жду вас ровно через двадцать минут на Мичуринской, одиннадцать, третий этаж... Тотчас слабо звякнул отбой. Юра положил трубку и, недоумевая, пожал плечами. Не очень остроумно... Странный розыгрыш. Он ожидал, что будет интереснее... И вдруг Юра сообразил, что на третьем этаже дома № 11 по Мичуринской улице помещается горком комсомола. Здравствуйте! Час от часу не легче... Что все это значит? Он позвонил в горком. Трубку взяла Вера Кучеренко, второй секретарь. - Здорово! Кто меня вызывал? - спросил Юра. - Не знаю. - Голос у нее был тоже с усмешкой и полный недомолвок. - Так что ж, идти? - спросил он, ничего не понимая. - Смотри, - сказала она очень строго и повесила трубку. Ну, это уж было совсем ни на что не похоже! Делать им там нечего, что ли? Он взглянул на часы: прошло три минуты. Тогда он рывком запихнул в стол все бумажки, сунул в свой хоккейный чемоданчик картофелину и шкатулку, щелкнул ключом и вылетел из комнаты, на ходу застегивая пальто и нахлобучивая шапку. Денек был пасмурный, на редкость теплый для зимы. Юра мчался, разбрызгивая хмурые лужи на тротуарах, скользя в новых сапогах и поглядывая на встречные часы. У подъезда горкома стояла низкая могучая машина - "Стрела", последняя модель. Юра пробежал было мимо, но что-то заставило его оглянуться. Он пристальнее взглянул на номер, запорошенный снегом... АГ-72-11! Номер машины, которая стояла у книжного магазина. Тогда в нее сел тот незнакомец. Сейчас в машине не было никого. Юра обошел ее вокруг, подергал ручку; машина была заперта. Он постоял, потом отошел от машины и снова вернулся. Ему не хотелось уходить... АГ-72-11... Что-то еще всплывало в памяти... Картошка! Ну да, уцелевшие буковки на картошке!
      ...У Юры оставалось четыре минуты, когда он взбежал по ступенькам трехэтажного дома, где размещались горком партии, горисполком и горком комсомола. На третий этаж Юра поднялся не спеша, привычно приводя в порядок дыхание. Он уже миновал редакцию "Майской правды", когда впереди по коридору со звоном распахнулась стеклянная дверь из кабинета Веры Кучеренко и навстречу Юре легкой, как будто танцующей походкой двинулся удивительно знакомый человек. У него было продолговатое смуглое молодое лицо и длинная темная борода. Он был безусловно красив своеобразной, яркой, цыганской красотой. Меховую шапку-ушанку он надвинул так низко, что брови сливались с мехом. Из-под шапки смеялись коричневые, с искоркой, совсем еще мальчишечьи глаза. Он был невысок, но легкость и стройность, которых не могло скрыть и широкое пальто, делали его выше. Когда его яркие, любопытные, веселые глаза встретились с глазами Юры, тот невольно приостановился. - Сергеев? - Юра тотчас узнал густой и звонкий голос, звучавший в телефонной трубке. Поняв, что не ошибся, человек протянул руку: - Ну, здравствуйте. Я Андрюхин Представьте, что в том самом обычном, исхоженном вдоль и поперек коридоре, где вам приходится бывать ежедневно, встречается смутно знакомый человек, который запросто протягивает вам руку и говорит: "Здравствуйте, я Ломоносов", причем вы сразу понимаете, что перед вами не однофамилец, не дальний родственник, а настоящий Михайло Васильевич!.. Представьте это, и тогда сможете понять, что испытал Юра. Имя академика Ивана Дмитриевича Андрюхина было так же всемирно известно, как имя Ивана Петровича Павлова или Альберта Эйнштейна. И встретить его вот так, в коридоре горкома комсомола, да еще услышать, как он называет вашу фамилию, было, конечно, чудом. - Аккуратен. Любопытен. Здоровенный мужик! - говорил Андрюхин, с удовольствием поглядывая на крутые плечи Юры, выпиравшие и сквозь пальто, на его крупную круглую, как чугунное ядро, голову, на широкое, сейчас красное, потное, растерянное лицо. - А я ваш старинный поклонник! Когда на южной трибуне орут уж очень громко "Бычок!", так это я! Чудесно играете! Не только клюшкой, но и мозгами шевелите. И, подхватив его под руку, Андрюхин с неожиданной силой поволок слегка упиравшегося от смущения и неловкости Юру в кабинет Веры Кучеренко. - Я его заберу сейчас же, - заявил Андрюхин, вталкивая Юру в кабинет. Хотя он и сопротивляется... - Как - сопротивляется? - Вера вспыхнула. Ясно было, что она нервничает и смущена не меньше Юры. - Ты что же, не понимаешь, какое нам оказано доверие? Академик Иван Дмитриевич Андрюхин лично прибыл сюда, чтобы именно из нашей городской организации выбрать самого подходящего парня. Это дело чести всей комсомольской организации города! Андрюхин сморщился, как от зубной боли: - Я пошутил, родная, пошутил!.. Все в порядке! Зачем так официально? И, если хотите дружить, не смотрите на меня, как на памятник. Это, знаете, довольно противно - ощущать себя памятником... Значит, мы едем? - Конечно, Иван Дмитриевич! - Вера вышла из-за стола, не глядя на Юру, еще не проронившего ни слова. - Он просто обалдел от радости! - сказала она. Я позвоню на комбинат, там побудет пока его заместитель... - Простите, вы приехали на "Стреле"? - перебил Юра. - Да, - слегка улыбаясь, ответил ученый и пристально посмотрел на Юру. Только в машине, когда уже выехали из города, Юра, шумно вздохнув, кое-как выдавил: - Извините, Иван Дмитриевич... - За что же, голубчик? - Академик, управлявший машиной, покосился на Юру. - Да что я так, чурбан чурбаном... Вы не думайте... - Ну, думать мне приходится, тут уж ничего не поделаешь. - Андрюхин подмигнул Юре: - Вот подумаем теперь вдвоем над одной штучкой. - Над какой, Иван Дмитриевич? - А над такой, что о ней можно разговаривать только на территории нашего городка... Ты вообще привыкай держать язык за зубами. А еще лучше начисто забывай все, что увидишь. Впрочем, я тебе помогу забывать. - Это можно, - согласился Юра и, повозившись и смущенно повздыхав, все же вытащил, собравшись с духом, непонятную картофелину и протянул ее академику: - Не знаете, что это такое, Иван Дмитриевич? Андрюхин резко затормозил и остановился у края шоссе. - Ага! Очень хорошо! - Он вертел в руках картофелину, явно обрадованный. Вот она выпорхнула у него из рук, он поймал ее, и она снова смирно улеглась на ладони. - А где же остальные буквы? Здесь шел полный адрес: "Горьковская область, п/я 77". - Почему-то этих букв не было, Иван Дмитриевич. И Юра рассказал академику всю историю розовощекой картофелины. - Очень интересно! Когда-нибудь покажете мне этого Бубыря, - смеялся Андрюхин. - А картофелину вручите сами юноше, которого звать Борис Миронович Паверман. Профессор Паверман. Такой тощий, в очках, очень быстрый. Руководитель Института научной фантастики Академии наук. Сказочно талантливый человечина. Неорганизованный, торопыга, но талантлив дьявольски. Это он запустил вашу картофелину. - Запустил? - Да... Это чудо, мой мальчик! - Андрюхин, быстро оглянувшись по сторонам, зашептал, наклонившись к Юре: - Чудо! Если бы мне еще двадцать лет назад сказали, что возможно нечто подобное, я первый бы поднял на смех любого! Может быть, вскоре и вы вместе с нами будете творить чудеса! - Я? - удивился Юра. Холодок непонятного восторга остро сжал его сердце. - По ходу исследований всегда наступает минута, - торжественно сказал Андрюхин, - когда ученому, конструктору нужен испытатель, человек мужественный, сильный, с точным глазом, стальной волей... О том, что может случиться в будущем, я пока не смею мечтать... Снова Юра ощутил легкость, крылатое предчувствие счастья... Уже с меньшим смущением он извлек из своего чемоданчика телеграмму о том, что моря покоряются только смелым, и шкатулку, не так давно без умолку звавшую его к чему-то приготовиться. Глаза Андрюхина при виде этих предметов весело сверкнули. - Телеграмму можете порвать или сохранить на память, - засмеялся он, - а шкатулку верните. Я сегодня подложу ее Паверману... Вот кого интересно пугать! Вы не обиделись на мой розыгрыш? Он несколько минут ухмылялся про себя, видимо сочиняя текст для страшного послания, которое сегодня ночью прозвучит под кроватью ничего пока не подозревавшего директора Института научной фантастики... Юра наблюдал за Андрюхиным с веселым любопытством, удивлением и нежностью. Он никак не ожидал, что академик может шалить, как проказливый школьник. Честно говоря, это Юре понравилось. Академик неожиданно снял руки с баранки перед довольно крутым поворотом. Юра, невольно поднявшись, рванулся вперед, чтобы перехватить управление. Машина безусловно должна была врезаться в шершавые стволы огромных сосен, но почему-то самостоятельно сделала плавный поворот и помчалась дальше... Юра знал, что Академический городок, где располагались научные институты академика Андрюхина, лежал где-то в лесах между Майском и Горьким. Сначала они ехали по хорошо известному Горьковскому шоссе - огромной бетонной автостраде, которая, как река, лилась меж набухших влагой серых полей, деревенек с красными крышами и паучьими лапами телевизоров над ними, мимо еловых рощ и торфяных болот, по которым шагали вдаль вышки электропередачи, гордясь тяжелым грузом проводов... Примерно на двадцатом километре машина, переваливаясь с боку на бок и покряхтывая, сползла с шоссе на узкую бетонную ленту, уходившую в лес. Судя по знаку, въезд на эту дорогу был запрещен. Они проехали под запретительным знаком и углубились в лес. Неумолчный шум шоссе, доходивший сюда, как далекий прибой, вскоре совсем затих. Их окружали непроезжие, нехоженые лесные дебри. - Я думаю, с чего вам начать, - заговорил Андрюхин. - Впереди у вас очень интересная, но и очень опасная работа. Не сомневаюсь, что вы согласитесь, когда узнаете, в чем дело. Но первые день-два вам лучше всего просто осмотреться. А чтобы не скучать, потренируйте наших хоккеистов... Юра сразу почувствовал себя уверенней. Недаром тысячам болельщиков он был известен под именем Бычка. Его слава центрального нападающего гремела по всему Майску и даже проникла за пределы города. Он усмехнулся, представив ученых на хоккейном поле. Андрюхин уловил его усмешку и откровенно захохотал, показывая великолепные белые зубы. - Да, да, так и сделаем! Я отвезу вас прямо в Институт долголетия. Самому молодому игроку в вашей новой команде будет не меньше девяноста лет, ну а самому старшему - не больше ста семидесяти... И, насладившись растерянной и смущенной физиономией Юры, Андрюхин спросил: - Ну, а сколько же, по-вашему, мне? И он неожиданно пнул Юру в бок жестким, как булыжник, кулаком так, что Юра даже слегка задохнулся. Этот удар окончательно убедил Юру, что перед ним еще молодой человек. Но звание академика, всемирная слава, то, что имя Андрюхина он читал еще в школьных учебниках, - все это заставило его сделать молниеносный расчет, и он несколько неуверенно пробормотал: - Сорок? Сорок пять?.. - Неужели я так плохо выгляжу? - Андрюхин даже притормозил машину, разглядывая себя в косо посаженном зеркальце. - Врете-с! Врете-с, товарищ Бычок! Я выгляжу лет на двадцать восемь - тридцать! Да-с! - А борода? - пробормотал Юра. - Борода - для солидности! Все-таки неудобно такому молокососу руководить тремя институтами, ходить в академиках... - Он пронзительно-хитро и весело поглядел на Юру и вдруг крикнул: - Восемьдесят семь! Да-с! Юра, вытаращив, как в детстве, глаза и приоткрыв рот, ошалело смотрел на академика. А тот остановил машину, резко выпрыгнул на чистый, не заезженный участок дороги и, присев на корточки в позиции стартующего бегуна, пригласил: - Нуте-с? До той сосны! И, свистнув по-разбойничьи в свой кремневый кулак, так лихо рванул с места, что Юра, не знавший, как себя вести в этом неожиданном состязании, припустил вовсю. Он перегнал Андрюхина почти у самого финиша. - Нехорошо! - сердито фыркнул академик, не глядя на Юру. - Нехорошо, да-с! Каких-нибудь сто метров - и одышка. А результат? Почти восемнадцать секунд! Курам на смех! Все еще фыркая, он легкой рысцой побежал к машине; тяжело топая сапогами, Юра уже не рискнул его обгонять и только осторожно улыбался, чувствуя приближение не то сна, не то старинной, знакомой сказки. Этот старец в восемьдесят семь лет с густой шелковистой бородой, без признаков седины, с молочно-розовой кожей и блестящими глазами юноши, с силой и легкостью спортсмена, походил на волшебника, с которым сидеть рядом было увлекательно и страшновато. Постепенно характер леса менялся. Просторно и вольно разметавшиеся по холмам деревья здесь сбегались в стройные ряды. Валежник и прошлогодняя листва были убраны. По обеим сторонам дороги побежали невысокие, приземистые кусты шиповника. В глубине леса мелькало иногда не то здание, не то забор. Несколько секунд Юра слышал далекое собачье тявканье. Он взглянул на Андрюхина, но тот как будто забыл о нем, погруженный в собственные мысли. Через несколько километров машина дала два длинных и один короткий гудок и двинулась дальше. Юра невольно взглянул на спидометр; от шоссе они отъехали на девятнадцать километров. - Вот это ни к чему, - словно про себя, сказал Андрюхин и пристально посмотрел на Юру. Невольно подчиняясь этому странному затягивающему взгляду, Юра несколько секунд смотрел в темные зрачки ученого, не понимая, что забывает то, о чем только что думал. Куда-то улетучилась, забылась и случайно мелькнувшая в мозгу цифра расстояния от шоссе до Академического городка. Когда ученый отвел глаза, Юра смущенно улыбнулся, подумав, что он на мгновение задремал. - Вот мы, собственно, и приехали, - начал Андрюхин и тотчас сердито кашлянул, останавливая машину. Юре показалось, что через кусты на шоссе прыгнуло что-то похожее на мотороллер. Соскочив с мотороллера, тощий человек в очках помчался к ним со всех ног, будто боясь опоздать на посадку. Голова у него была забинтована, торчали наружу только очки. - Паверман, вы похожи на человека-невидимку, - сказал Андрюхин, едва тот, подскочив к машине, открыл рот. - К черту... к черту невидимку! - Мотоциклист едва переводил дух. - Все пропало! Полный развал! Все погибло! Если вы не видели идиота, Иван Дмитриевич, то вот он! И человек, которого академик назвал профессором Паверманом, принял довольно картинную позу, откинув голову, покрытую бинтами, как чалмой; кое-где из-под бинтов вырвались непокорные рыжие колечки. - В чем дело? - спросил Андрюхин с веселым любопытством. - В чем дело? - Паверман, поправив очки, моментально задвигался и даже сделал попытку влезть в закрытую машину. - Неужели вам не докладывали? - Нет. Высвободив из-под бинта запекшиеся толстые губы, Паверман приблизил их к мохнатому уху профессора и громко выдохнул: - С Деткой плохо!.. Руки Андрюхина, покойно лежавшие на руле, мгновенно сжались в кулак, блестящие глаза потемнели. - Что-нибудь серьезное? - Не знаю. Лучше всего вам взглянуть самому... Беспокойна. В глазах просьба, почти мольба... Слизистые покраснели и набухли. Стула не было... Андрюхин полез было из машины, но, заметив Юру, чертыхнулся. - Я отлучусь на час. Оставайтесь на заднем сиденье. Машина отвезет вас, куда надо. Он не обратил никакого внимания на встревоженный Юрин взгляд и захлопнул дверцу. Затем, просунув руку в щель над ветровым стеклом, провел ладонью по внутренней обшивке, и машина, без шофера, без всякого видимого управления, спокойно и деловито двинулась по дороге. Прижав нос к стеклу и не решаясь ни крикнуть, ни вздохнуть, Юра заметил, как Андрюхин и Паверман усаживаются в снаряд, похожий на мотороллер... На всякий случай Юра решил открыть боковую дверцу: в крайнем случае хоть успеть выпрыгнуть. Но, как он ни старался, дверца не открывалась. Тогда он поспешно перелез, почти перевалился на переднее сиденье и взялся за руль. Но руль, словно заколдованный, сам двигался туда, куда следовало. Понемногу Юра начал разговаривать с машиной, как с живым существом: Слушай, это как же, а? - испуганно бормотал он. - Поворот! - взвыл было Юра, но машина сама легко и плавно сделала довольно крутой поворот. - Ах, черт! Умница... Вот это модель!
      Беседа с машиной, начинавшая отдавать уже лирикой, неожиданно прервалась: машина остановилась. Тотчас мягко щелкнула и открылась дверца, как раз с той стороны, где сидел Юра. Он вышел совсем как какой-нибудь царевич в заколдованном царстве. Машина развернулась и ушла, проявляя полную самостоятельность. Перед Юрой возникли, однако, вовсе не тридцать три богатыря и не избушка на курьих ножках. Машина высадила его на площадке перед необыкновенным домом, больше всего похожим на огромную елочную игрушку. Хотя на дворе и стояла слишком теплая для февраля погода -3 -4 градуса выше ноля, - все же это был февраль: вокруг лежал снег, правда серый и ноздреватый, как брынза, но снег. А дом, мягко блестевший гранями какого-то теплого и даже вкусного на вид материала, весь утопал в густом сплетении дикого винограда, хмеля и роз... Юра нерешительно приблизился к дому. Только подойдя почти вплотную, он убедился, что розы, и хмель, и виноград находились внутри прозрачной, не видимой глазом, будто невесомой массы, из которой были сделаны части фасада и обрамлявшие его легкие, обтекаемой формы галереи. - Слоистый полиэфир, - услышал Юра чей-то довольный смешок. - Вы новичок? - Да, - поспешно подтвердил он, оглядываясь. Никогда еще Юра не чувствовал себя до такой степени новичком! Перед ним стоял плотный, краснощекий человек с коротко подстриженными волосами. Он был без шляпы, в толстом свитере. Его лыжи валялись около скамьи нежно-фиолетового цвета, будто сделанной из лепестков гладиолуса. Садиться на нее было так же непривычно, как усесться, скажем, на клумбу. Тем не менее, посмеиваясь над Юрой, лыжник спокойно плюхнулся на эту скамью. - Вот, могу объяснить, что такое слоистый полиэфир, - сказал он довольным тоном. - Конечно, теперь все люди понимающие, но я, знаете, по настоящему взялся за науку в последние пять-шесть лет... О молекулярном строении, думаю, слыхали? Юра, снисходительно улыбаясь, кивнул головой. - Только вы не стесняйтесь! - серьезно сказал лыжник. - А то здесь еще встречаются такие, что всё знают приблизительно и молекулу представляют как что-то очень маленькое, но побольше, чем атом... Юра вторично поспешил уверить этого чудака, что имеет представление о молекуле. - Знакомы и с полимерами? - продолжал лыжник, поглядывая на Юру. - Если я не ошибаюсь, - миролюбиво сказал Юра, - полимеры - это гигантские химические молекулы. Они образуются из десятков тысяч простых молекул, последовательно присоединившихся друг к другу в результате химического процесса. Это в школьных программах есть... Лыжник, напряженно рассматривая Юру, даже отступил на шаг. - Простите, вы тоже переучиваетесь? Избираете новую профессию? - Почему? - удивился Юра. - Я работаю на Химкомбинате и, конечно, имею не только школьное представление об этих вещах... - Вы инженер? - Нет еще. Я только учусь... Признаться, меня очень интересует кибернетика, теория электронно-вычислительных механизмов. - Я тоже учусь, - в свою очередь признался лыжник. - Недавно на семинаре я делал доклад о полимерных материалах. Это моя слабость. - И он, откашлявшись, начал: - Из полимеров, этих удивительных гигантских молекул, делают все. Пластмассы заменяют все цветные металлы - медь, никель, свинец, золото, тантал, что угодно. Они заменяют любые жаропрочные и кислотопрочные стали, любые антикоррозийные покрытия, они заменяют каучук, шерсть, шелк, хлопок. Средний завод синтетического волокна дает в год тридцать пять тысяч тонн пряжи - столько же, сколько дают двадцать миллионов тонкорунных овец. Впрочем, никакие овцы не могут дать волокно такого качества, как современные химические заводы. Самолеты почти целиком сделаны из пластмассы. Даже в "ТУ-104", предке современного самолета, насчитывалось более ста двадцати тысяч деталей из пластмасс и органического стекла... Сегодня пластмассы - это водопроводные трубы и дома, самолеты и суда любого тоннажа, это одежда и станки, обувь и шины, пластмассами начинают ремонтировать людей... Взглянув на старательного лыжника, Юра поспешно отвел глаза, чтобы спрятать мелькнувшую в них усмешку. - Не верите? - вскричал возмущенный собеседник. - А между тем из специальных пластмасс уже много лет изготовляют детали внутренних органов человека и заменяют ими больные, износившиеся органы. У меня у самого искусственная аорта! - И он гордо ударил себя по грудной клетке. - У нас в горах я знал человека, которому сделали новый пищевод из пластмассы, а в нашем городе вы увидите людей с искусственными руками или ногами, чуткими к теплу, холоду, удару! - Вы давно здесь живете? - спросил Юра. - Шестой год... Раньше я больше ста лет пас овец на Ставропольщине, давал людям хорошую натуральную шерсть, гордился этим. То была моя первая жизнь. Теперь начинается другая. Я решил стать ученым, делать химическую шерсть лучше натуральной... - А эта скамья, - спросил Юра, переминаясь с ноги на ногу, но все же не решаясь опуститься на прозрачное сиденье, - она тоже из пластмасс? - Слои стеклянной ткани и слои полиэфирной пластмассы вперемежку, - заявил лыжник, похлопывая по скамье, в нежной глубине которой висели яркие кленовые листья. - Прочнее стали, но в шесть раз легче. Попробуйте! Не горит, не тонет... Юра послушно подошел, взялся за скамью и неожиданно поднял ее в воздух вместе с лыжником. - Эй, вы! - завопил тот. - Полегче! Сам встревоженный этим фокусом, Юра осторожно опустил скамью на снег. - Верно, тоже из старых чабанов? - сердито спросил лыжник. - Ну конечно. А какого вы года? - Мне двадцать два года. Почти четверть века... - Ничего, похоже, - согласился лыжник. - Ну, а по-настоящему? - Честное слово, мне двадцать два, - неуверенно пробормотал Юра. - Как же вы сюда попали? - всерьез рассердился лыжник. - Что вы тут делаете? - Меня привез Иван Дмитриевич Андрюхин, - поспешил объяснить Юра. Человек в свитере внимательно оглядел Юру и, кажется, поверил, что тот говорит правду. - Будете участвовать в испытаниях... Слыхал!.. Похвально, - одобрил он. Пойдемте, я вам покажу вашу комнату. Они подошли к широкому крыльцу. Казалось, что оно вылеплено из морского воздуха. В глубине ступенек, внутри эластичной массы, в радужном хороводе застыли луговые цветы, травы, стрекозы и кузнечики. Юра перепрыгнул, стараясь не наступить на лепестки. Двери бесшумно распахнулись, и они вошли в белоснежную, высокую, наполненную травяными запахами переднюю, будто выложенную свежей нежной берестой. В глубине стен струились длинные, гибкие березовые ветви. Потолок казался шатром, сплетенным из крон молодых березок и елочек, за которым виднелось голубое небо. Из пластмасс были сделаны не только полы, стены, потолки. Из пластмасс было сделано здесь все: мебель, занавески, скатерти, абажуры, подоконники, посуда. Золотисто-голубой воздух, пронизанный солнечными зайчиками, сразу заставил позабыть серый денек и наполнил Юру радостным ощущением летнего веселья. - Самое интересное об этом доме вы узнаете потом, - важно сказал лыжник. Видно было, что ему очень хочется рассказать, но он удержался. - Да, в мое время ничего этого не было... И, так как Юра, жадно рассматривая все вокруг, не поддержал разговора, он скромно добавил: - Я ведь ровесник Александра Сергеевича Пушкина... Опять Юру словно ударили по голове. С отчетливым ощущением, что он сходит с ума, Юра уставился на коренастого лыжника. Тот не обиделся. - Да-да! Конечно, не верите! Проверьте - фамилия моя Долгов, звать Андрей Илларионович... Вам здесь всякий скажет. Год рождения 1799. Только Александр Сергеевич родился двадцать шестого мая, а я пораньше, да, пораньше - семнадцатого февраля... Вот как! А ведь мог бы и Александр Сергеевич здесь быть, если бы не этот проходимец Дантес...
      Комната, предназначенная Юре, несколько смутила его: она была нежно-синяя и успокаивающе светилась, как прозрачная раковина. Юра еще не успел осмотреться, как над удобным письменным столом с вмонтированными в него пишущей машинкой и магнитофоном серебристо вспыхнула часть стены, оказавшаяся большим экраном. С экрана весело смотрел на Юру, поглаживая бороду, Иван Дмитриевич Андрюхин. - Нравится? - спросил он так спокойно, как будто был в комнате. Здравствуйте, Андрей Илларионович... - Лыжник почтительно раскланялся. Доставьте-ка парня, пожалуйста, в Институт кибернетики... А с Деткой все в порядке...
      Глава пятая
      ХОККЕЙ В АКАДЕМИЧЕСКОМ ГОРОДКЕ
      В суровом здании, несколько похожем на старинную крепость, с табличкой у дверей - "Институт кибернетики", Андрюхин, по обыкновению посмеиваясь, осведомил Юру о том, что он хочет сегодня провести игру на первенство двух институтов. Команду сотрудников этого института будет возглавлять сам Андрюхин, команду долголетних - Юра. - А судить игру попросим вас, - сказал Андрюхин, обращаясь к молчаливому гиганту с равнодушным розовым лицом. - Не возражаете? Тот молча наклонил голову. Выйдя из здания института, Юра ежеминутно ожидал, что вот-вот начнутся новые странные и загадочные события. Уж слишком ошеломила его встреча с ровесником Пушкина. Но ничего особенного не происходило. Встречные здоровались очень приветливо. Здесь тоже было много болельщиков хоккея, как и в городе. Незнакомые люди весело улыбались, хлопали друг друга по плечу, крепко пожимали руки. Видимо, все уже знали о предстоящем соревновании. - Здравствуйте, Сергеев! Я страшно рад, что вы здесь! - заявил незнакомый худощавый и подвижной юноша; его насмешливые живые глаза светились неподдельным удовольствием. - Я ведь по телевизору давно знаком с вами, я смотрю все игры с вашим участием. Юра слегка пожал тяжелыми плечами... К вечеру этого дня, показавшегося на редкость коротким, Юра поверил, что питомцы Института долголетия, среди которых действительно не было ни одного моложе девяноста лет, способны играть в хоккей. Более того: он пришел к выводу, что с этими старичками пришлось бы здорово повозиться, чтобы добиться победы, даже славной команде майского "Химика". Однако вечером, когда он увидел, кого выводит на лед академик Андрюхин, надежды Юры на успех значительно поблекли. Против долголетних вышли такие же плечистые, розовощекие атлеты, как и тот, которому Андрюхин предложил судить. Повадкой, походкой, ростом они были удивительно похожи друг на друга. Среди зрителей и даже среди игроков Юры пробежал непонятный ему сдержанный говор... Сначала все шло, как в обычной игре. На трибунах, и скамейках - все население городка. Оттуда, из темноты, как всегда, несся рев, то угрожающий, то подхлестывающий.