Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Человек-луч

ModernLib.Net / Ляшенко Михаил / Человек-луч - Чтение (стр. 12)
Автор: Ляшенко Михаил
Жанр:

 

 


.. Невольно вскрикнув. Женя с ненавистью глядела то на шайбу, то на Юру, который, вцепившись в волосы, с перекошенным лицом медленно отъезжал от ворот. Товарищи старались не смотреть на него... Но эта неудача, казалось, влила новые силы в начавших несколько вяло второй период химиков. Сухой треск клюшек, глухие удары шайбы о борта, искристое сверкание льда, яркие костюмы хоккеистов, пляска вратарей, которые выделывали такие па, каких не увидишь и в балете, - все это создавало великолепную картину и для непросвещенных зрителей. Но знатоки, затаив дыхание, следили за смелой комбинацией, которую великолепно разыгрывал "Химик"... Вторая пятерка, еще молодая, не очень обстрелянная, без Юры и других признанных снайперов хоккея, но, видно, хорошо усвоив их мастерство, дружно рвалась к воротам противников и завершила удачную комбинацию красивым голом. В третий раз над воротами кировцев вспыхнула красная лампочка... На этот раз даже ребята, окружавшие Пашку, старые болельщики, не выдержав, швырнули в небо трепещущих голубей. Вслед за голубями едва не улетел и Бубырь, так восторженно размахавшийся на своем пьедестале, что только объединенные усилия не менее десятка все-таки взгромоздившихся туда же ребят и девчонок удержали его на месте! - Давай!.. - единым дыханием горланил весь стадион. Сорвав шапочку, Женя радостно размахивала ею над головой, но постепенно движения шапочки замедлились, и Женя даже нацепила ее на кудри, так как на льду творилось снова что-то непонятное. Кировцы явно не желали сдаваться. Иногда знатокам начинало казаться, что кировцы играют все увереннее, напористее, злей и, пожалуй, переигрывают... В команде "Торпедо" подобрались рослые, плечистые ребята, под стать Юре; остальные игроки "Химика" рядом с ними казались хлипкими. Кировцы все решительнее применяли силовые приемы, все настойчивее продирались к прыгавшему в воротах Васину, и вот, несмотря на его отчаянные попытки спасти ворота, вверху снова загорелась лампочка - 3 : 2. Почти одновременно прозвучал свисток судьи: кончился второй период... - Великолепно играют! - говорил Крэгс Андрюхину, приплясывая в директорской ложе. - Я расскажу об этом одному вашему земляку на Фароо-Маро... Вы были правы - эти мальчики могут рассчитывать на успех в Канаде... - А ведь я думал совсем о других мальчиках! - засмеялся Андрюхин. - Я, знаете, у себя тоже сформировал команду... Не позорно проиграл этому вот Бычку, то есть Сергееву... Третий период начался серьезной неприятностью. За грубость судья удалил на две минуты напарника Юры - Савосина. Его вина была не совсем ясна, с таким же успехом можно было удалить и столкнувшегося с Савосиным кировца. Пока стадион свистом, криками и даже снежками выражал свое недовольство судьей, оставшиеся вчетвером игроки "Химика" ушли в глубокую защиту... Атаки кировцев следовали одна за другой, но химикам удавалось отбивать все попытки сравнять счет. Две минуты истекли, Савосин уже выезжал на лед, и в это мгновение после нескольких секунд свалки у ворот "Химика" кому-то из кировцев все же удалось пропихнуть шайбу... Васин схватился за голову, но это не могло изменить счет - 3:3. Все знали, что это вполне устраивает "Торпедо". Соотношение шайб у кировцев было лучшим, чем у химиков, и ничья обеспечивала им победу. Но их не устраивала такая победа! Кировцы лавиной шли в атаку. Даже первая пятерка во главе с Юрой с трудом сдерживала их натиск. Они неудержимо приближались к воротам, в которых, приготовив клюшку, замер Васин... Бросок! Гол! Нет, в акробатическом движении Васин отбил шайбу... Но все-таки "Химик" не выигрывал, а проигрывал встречу!.. Игроки обеих команд медленно двигались навстречу друг другу, меняясь местами. Катили, расставив ноги, неуклюжие сейчас вратари... Оставалось десять последних минут! И едва началась игра, как из-за непростительной оплошности Васина четвертая шайба влетела в ворота "Химика"! Стадион замер в трагическом молчании. Все было ясно: "Химик" на этот раз окончательно проиграл все свои надежды, все мечты... Дальнейшая игра уже не представляла интереса. Кировцы ушли в защиту: у них в запасе были две шайбы. Игра у химиков, которые пробовали атаковать, явно не клеилась... Глухой удар гонга предупредил, что до конца осталось всего пять минут... Кажется, гонг разбудил хоккеистов! И стадион, почувствовав это и вдруг уверовав в свою безнадежно проигравшую команду, подбадривающе завопил: - Дава-ай! Прервав неточную передачу кировца, Юра, на огромной скорости влетев в зону противника, бросил шайбу Савосину, и тот точно срезал в угол ворот. 4:4! Словно порыв шторма пронесся над стадионом. Люди, хохоча, ожесточенно лупили друг друга. Кто-то целовался, кто-то визжал... А Бубырь все-таки свалился со своего пьедестала и теперь никак не мог снова вскарабкаться... Нет, рано кировцы ушли в защиту! Правда, осталось всего две минуты, даже почти полторы... Что можно сделать за полторы минуты? - Юрка! - услышали на стадионе чей-то отчаянный вопль. И в то же мгновение все увидели, как, прыгнув с трибуны вниз, в кучу снега, незнакомая девушка вскочила на барьер. Это была Женя. Черные волосы ее разметал ветер, глаза горели, крупные губы запеклись. Она крикнула так, что весь стадион оглянулся на ее голос: - Юрка! - Бычок! - заорали на трибунах. Оказавшийся рядом милиционер, взяв под козырек, принялся было урезонивать Женю. Но она ничего не слышала. Он, кашлянув, осторожно взял ее за руку. Но Женя, не глядя, оттолкнула его, и не ожидавший такого внушительного толчка милиционер удивленно сел в снег. Когда он поднимался, лицо его не предвещало для Жени ничего хорошего. Но в этот момент восторженный вопль всего стадиона заставил даже милиционера забыть об исполнении служебных обязанностей... Юра прорвался к воротам! Вся команда "Торпедо" осталась в нескольких метрах позади. Перед ним метался только один защитник. Сделав движение, как будто собирается брать его на корпус, Юра бросился вправо и вышел один на один с вратарем... Бросок! Красный свет! 5:4! Ведет "Химик"! И, пока стадион сходил с ума, пока музыканты, задрав в небо ревущие жерла своих музыкальных орудий, подогревали это безумие, пока Женя плясала на барьере и, кажется, даже визжала от восторга, пока Бубырь, изнывая у пьедестала, молил ему рассказать, что произошло, а на него никто не обращал внимания, Пашка медленно полез за пазуху и достал своего голубя... Сейчас он его пустит... Сейчас можно... Но голубь, уже трепыхнувшийся было из рук, не взлетев, остался в Пашкиных ладонях... Игра продолжалась, и, хотя истекала последняя минута, кировцы, обыграв защиту "Химика", вышли к воротам. На мгновение Васин нерасчетливо выскочил. Шайба летела в пустые ворота. Весь стадион от ужаса закрыл глаза... И поэтому никто не увидел, как вывернувшийся из-за ворот Юра самоотверженно упал, далеко вытянув руку с клюшкой... Вздрогнувшему от негодования академику Андрюхину послышался какой-то треск. Шайба, пущенная кировцами в пустые ворота, бессильно ударилась о Юрину клюшку... Никогда еще скромный заводской стадион не видел такого столпотворения! Сплошной стеной валили болельщики с трибун, крича, размахивая шапками, кашне, платками, сумочками. Мальчишки плясали на барьерах... Бубырь наконец взобрался на постамент и, переполненный восторгом, целовался с невозмутимым гипсовым дискоболом. Застоявшиеся музыканты, топоча, как кони, вырвались на лед и побежали к победителям, скользя, падая и все-таки успевая играть что-то бравурно-победное... Извиваясь, прыгали со всех сторон фотографы. Девчонки высоко подбрасывали Женю, пока она не вырвалась на лед. Болельщики уже подхватили на руки победителей и, вопя во всю глотку, тащили их неведомо куда. Впереди огромной толпы, над которой колыхались бедные хоккеисты, выступал оркестр... Зажмурив от счастья глаза, музыканты изо всех сил дули в трубы, и Леня Бубырь, маршируя впереди, успешно им подражал, играя марш на собственных щеках... И над всей этой радостной суматохой медленно кружил Пашкин голубь... Пашка следил за ним счастливыми глазами. Так закончился этот знаменитый хоккейный матч, великий поединок, положивший начало невиданному взлету команды "Химик".
      Глава семнадцатая Л. БУБЫРИН С ДРУЗЬЯМИ ПОСЕЩАЕТ КОРОЛЯ БИССЫ
      Последнее таинственное совещание с Крэгсом происходило между ним и Андрюхиным с глазу на глаз. Стало известно, что в дар от советских ученых король Биссы получил несколько громоздких, тщательно упакованных ящиков, которые были отправлены на аэродром в день отъезда Крэгса. Их сопровождали четверо коренастых парней. Это были Мальчики, последний выпуск, также преподнесенные в дар Крэгсу. Крэгс просил, чтобы с экспедицией, которая должна была вскоре отправиться на Биссу, прибыли в качестве его личных гостей Бубырь, Нинка и Пашка. - Мне очень совестно, - говорил Крэгс в этот последний вечер, не решаясь поднять на Андрюхина глаза, - но я решился признаться вам... Десятилетиями я копил силы и средства для своего эксперимента с черепахами. Люди мне опротивели, я изверился, стал черств, нетерпим. Людям было плохо со мной, а мне было плохо с ними. Но с этими ребятишками мне хорошо. Я о многом забываю, когда они со мной... Пусть они погостят на Биссе! На проводах, выступая перед дипломатами, представителями печати и советскими учеными, Крэгс заявил: - Двадцать лет назад я был учеником академика Андрюхина. Потом я вернулся на родину, и мне удалось кое-что сделать. Это было нелегко, потому что я наотрез отказался работать на войну. Обстановка безнадежности, широко распространенная на Западе, захватила и меня. Я решил, что мой долг как-то сохранить человеческие знания. На это ушло почти двадцать лет моей жизни. Теперь я понял, что не только растерялся, но сдался силам войны. Человеку становится горько и страшно, когда он сознает, что часть своей жизни прожил зря. Ученому это особенно страшно. Меня поддерживает только одна мысль: сейчас я снова ученик Ивана Дмитриевича Андрюхина, величайшего ученого нашего времени. Я уезжаю, чтобы принять участие в самом грандиозном эксперименте...
      В этот же день в кабинете академика Андрюхина собрались его ближайшие сотрудники. - Настало время, - сказал Андрюхин, когда приглашенные расселись в настороженном молчании, - взять на себя великую ответственность. Правительство требует ясного ответа на совершенно ясный вопрос: гарантируем ли мы безусловную удачу эксперимента? Анна Михеевна, ваше слово. - Все последние опыты с животными приносили стопроцентный успех, задумчиво постукивая крепкими пальцами по ручке кресла, заговорила профессор Шумило. - Увенчались полным успехом передачи в Среднюю Азию и на Дальний Восток... Особое значение для нас имеет удача опыта с Деткой. Состояние здоровья Сергеева не вызывает ни малейших опасений. Никаких отклонений. Конечно, одно дело двадцать - тридцать километров и совершенно другое - более десяти тысяч. Но это уже не мой вопрос. Андрюхин молча взглянул на профессора Ван Лан-ши. - Ни один опыт за все существование Академического городка не был так тщательно подготовлен, - сурово блестя очками, сдержанно сказал Ван Лан-ши. - Поведение всех элементов луча на протяжении трассы выверено и подтверждено расчетами высочайшей точности. Что касается нашего института, мы гарантируем успех и настаиваем на эксперименте. - Ясный ответ! - Андрюхин довольно улыбнулся. - Что скажет профессор Паверман? - Я не понимаю одного, - упрямо начал Паверман. - Профессор Павловский на себе ставил эксперименты с клещами, профессор Потехин сам полетел на Луну, а профессор Паверман... - К делу, к делу! - сердито перебил его Андрюхин. - Экспедиционное судно - атомоход "Ильич", - хмуро заговорил Паверман, выдержав солидную паузу, - будет готово к выходу в рейс через две недели. Экспедицию поручено возглавлять мне. Наш торговый представитель на Фароо-Маро взял на себя хозяйственные заботы, связанные с размещением на берегу экспедиции. Мы будем в районе Биссы не позднее двадцатого марта. Считаю, что испытание должно быть проведено между пятым и десятым апреля, о чем и следует доложить правительству. - Это подходящий срок, - заметил Андрюхин, делая какие-то пометки в своем блокноте. Он встал и подошел к сидевшему в глубине комнаты Сергееву. Тот поднялся ему навстречу, смущенно и вопросительно улыбаясь. - Ваше последнее слово, мой друг. - Андрюхин крепко обнял его за плечи. Я знаю, что вы скажете, но не торопитесь... Послать луч за десять тысяч двести восемьдесят километров... - Десять тысяч двести восемьдесят семь километров четыреста тридцать метров шестьдесят три сантиметра, - негромко уточнил Ван Лан-ши. - Вот видите, еще дальше... это совсем не то, что послать луч за двадцать километров... - Андрюхин сгреб Юру за волосы, отодвинул его лицо и несколько секунд сердито и растерянно всматривался в его глаза. Юра спокойно выдержал взгляд ученого, и Андрюхин, оттолкнув его, забегал по комнате. - Этот опыт мы проводим перед лицом всего мира. За неделю до свершения опыта все страны мира будут о нем официально предупреждены... Огромная ответственность! При этом необходимо постоянно учитывать те особые трудности, которые возникают при передаче клеток, определяющих высшую нервную деятельность человека... Для удачи эксперимента совершенно необходимо, чтобы в установленном квадрате размером пятьдесят на пятьдесят километров не было ни одного судна и, самое главное, чтоб ни один самолет не смел даже приблизиться к границам квадрата... Иначе может произойти непоправимая катастрофа... Ты будешь в антигравитационном костюме и в момент восстановления из луча окажешься на высоте пятисот метров над океаном... - На высоте пятисот метров четырнадцати сантиметров двадцати трех миллиметров, - мягко уточнил Ван Лан-ши. - Иван Дмитриевич, ну чего вы волнуетесь? - для убедительности прижимая широкие руки к груди, спросил Юра. - Все будет в порядке. - Помолчи! - рявкнул Андрюхин, так сверкнув глазами, что Юра опустил растерянно руки. - Знаем, ты храбрый парень, готов рискнуть собой... Да кто из нас не сделал бы того же? Профессор Паверман стал мне врагом из-за того, что идешь ты, а не он!.. Дело не только в твоей жизни. Мы еще и еще раз должны себя проверить, потому что при удаче никто не посмеет и подумать о войне! Мир поймет, какая сила в наших руках, а мы никогда не употребим во зло эту силу... Но наша неудача подтолкнет головорезов... Неудача и гибель Сергеева будут означать не только гибель Сергеева... Ты готов? - оборвав, сердито спросил Андрюхин Юру. - Давно готов, Иван Дмитриевич... - Юра спокойно облокотился на ручку кресла, но не спускал с Андрюхина напоминающих глаз. - Да, да, да, - так же сердито кивнул Андрюхин. - Об этом уже просил Крэгс, и я рад, что тебе это также будет приятно. Я передал твою просьбу профессору Паверману. Он ее уважит. Удивительное дело, какая популярная личность этот Бубырь! - И Нина Фетисова, и Пашка Алеев, - усмехнулся Юра. - Это меня Женя очень просила! Да я и сам буду рад, если на этих островах, в каком-то королевстве, встречу своих ребятишек... - Это решено! - перебил Паверман. - Они едут со мной! Я сделаю из Бубыря ученого! У него талант наблюдателя... - А я сделаю ученым Пашку, - улыбнулся профессор Ван Лан-ши. - А я - Нинку-пружинку! - заявила басом Анна Михеевна, вставая. Так решена была судьба ребят, хотя об этом ничего пока не знали не только они, но даже их родители. Не знал об этом и Пашка, потому что наутро он исчез. Ребята были уверены, что он осуществил свою мечту и сбежал в Балтийский флот. Все гордились, что флот получил такое ценное пополнение. Первое известие о Пашке пришло только через неделю. Он написал матери и Юре Сергееву, что устроился в ремесленное училище, живет хорошо и просит о нем не беспокоиться. На открытках стоял штамп Вышнего Волочка. Ребята не поверили ни одному слову в этих открытках. - Вышний Волочок где? - шумела Нинка. - По дороге на Ленинград. Понятно? Там и надо искать Пашку! Но, пока искали Пашку, подходил срок отъезда экспедиции под руководством профессора Павермана. Наибольшее беспокойство это обстоятельство вызывало в семьях Бубыриных и Фетисовых. У Бубыриных волновались папа и мама, а сам путешественник сохранял полное спокойствие. Его волновало только одно: Муха. Знаменитая черная такса академика Андрюхина после тщательного изучения в различных лабораториях была подарена Лёне. - Насовсем? - спросил он тихо, когда ему вручали Муху. - Насовсем, - тяжело вздохнул Андрюхин. Нечего было и думать отправляться в Южные моря без Мухи. Но выдержит ли она тропический климат? Ведь она такая черная... - С ней может случиться солнечный удар, - бормотал Бубырь. К сожалению, все попытки приучить Муху ходить в белом платочке кончались неудачей. - Может, ей нужна шляпка? - удивлялся Бубырь. - Смотри, какая модница!.. Про себя он решил, что стащит у Нинки подходящий для Мухи головной убор. Папа бегал по книжным магазинам и библиотекам, доставая всевозможную литературу о королевстве Бисса и других странах Южных морей. Это были книги о флоре и фауне, об истории и археологических находках, об экономике и обычаях, наконец, просто описания путешествий, но ни в одной из книг не говорилось, в чем должен быть одет мальчик двенадцати лет, отправляясь с берегов Волги на остров Фароо-Маро. - Трусы, - говорила похудевшая от хлопот мама, - это ясно. Тапочки, две пары. Ботинки. Парадный костюм под галстук. - Быть может, ему придется представиться ко двору, - вставил папа, делая очень серьезное лицо. Но мама не способна была даже слышать кого-нибудь, кроме себя, не то что понимать шутки. - Дюжина носовых платков. Если ты хоть раз вытрешь нос пятерней, я оборву тебе уши!.. Но что он наденет на голову? - Тюбетейку, - сказал папа, и впервые его совет был признан разумным. - Но только ты отвечаешь за то, чтобы ребенок вернулся целым, - тут же вставила мама. И папа был уже не рад, что вспомнил о существовании тюбетейки. В квартире Фетисовых родители, наоборот, сохраняли полное спокойствие, но зато Нинка шумела и волновалась за троих. - Что ты кладешь? - бросалась она к матери, делая огромные глаза и всплескивая руками. - Что ты кладешь в чемодан? При этом один глаз Нинки косил в зеркало: в новом платье, на фоне чемодана она выглядела настоящей путешественницей. - Сарафанчик, - неторопливо отвечала мама, сохраняя полное спокойствие. - "Сарафанчик"! - У Нинки было такое лицо, точно с ней сейчас случится разрыв сердца. - Но кто в королевстве Бисса и тем более на Фароо-Маро носит твои сарафанчики? - Они свое носят, а ты свое, - улыбалась мама и, не слушая приходившую в отчаяние дочку, советовалась с отцом, а не положить ли валеночки с калошами. Говорят, правда, что в тех краях жарко, но ведь надо еще доехать, да и то сегодня жарко, а там, гляди, мороз ударит. - Да не бывает там морозов! - вопила Нинка. - Там всегда лето! Это тропики! Там люди совсем голыми ходят! - А если дождь? - спросила мама и калоши все-таки положила. В эти же дни Женя, которая никак не могла решить, что ей делать, уже дважды складывала свой чемодан, собираясь ехать, и дважды его распаковывала, приходя к выводу, что лучше остаться. - Я хотел бы, чтоб ты была и здесь и там, - сказал Юра. Но как это сделать, оставалось неизвестным. Она и сама хотела этого! Разве можно было представить, чтобы последний взгляд Юры, перед тем как он исчезнет и с фотонной панели блеснет ослепительный луч, не встретился с ее взглядом? Но точно так же дико и недопустимо не быть там, в океане, когда луч, мгновенно потемнев и сжавшись, станет снова Юрой. Она хорошо помнила его лицо, когда он заснул после той репетиции полета на старый аэродром... А это было всего на двадцать километров! Теперь же предстоит преодолеть более десяти тысяч! Борис Миронович Паверман несколько раз объяснял ей, что это непосредственно для Юры не имеет значения и его ощущения после преодоления десяти тысяч километров должны быть примерно такими же, как были после двадцати километров... Должны быть! Это все теория, а в жизни еще никто не проделывал того, что предстоит совершить Юре... За два дня до выезда экспедиции из Майска в Ленинград Женю вызвал к себе академик Андрюхин. Он встретил ее так ласково, что Женя совершенно неожиданно разревелась, громко, басом, судорожно всхлипывая и не успевая вытирать глаза и безобразно распухший нос. - Ага! Вот и отлично! - неожиданно обрадовался академик. - Знаете, иногда пореветь всласть - великолепная штука! Первоклассная разрядка организма! Вообще лучше всего, когда человек не подавляет свои эмоции и проявляет их немедленно и в полной мере... Кажется, он готов был долго распространяться на эту тему, но Женя, проклиная себя за малодушие, уже вытерла и глаза и нос и, сердито посапывая, ждала, зачем ее позвали. - Но и держать себя в руках тоже, знаете, неплохо! - совсем развеселился Андрюхин. - Так вот, причин для рыданий нет. Решаем так: останетесь здесь, со мной. Вместе провожаем Юру в его нелегкий путь. И немедленно на "ТУ-150" вылетаем на Биосу. Через пять-шесть часов увидим вашего Юрку... Идет? И тут академик Андрюхин, немало повидавший на свете чудес, увидел еще одно чудо... Только что удивительно некрасивая, с заплывшими, бесцветными глазами, почерневшая от горя, с раздувшимся, бесформенным носом, неуклюжая Женя не то чтобы изменилась, нет, она стала совсем другой... Открылись огромные глаза, сверкнувшие черными алмазами, дрогнули в неуверенной улыбке яркие губы, темное лицо порозовело... И жестом, полным бесконечной благодарности, Женя обняла академика Андрюхина и спрятала просиявшее лицо в зарослях его великолепной бороды... Майск торжественно провожал экспедицию профессора Павермана. Гремели оркестры, что очень волновало Бориса Мироновича. Он то и дело наклонялся к кому-нибудь и тревожно спрашивал: - Слушайте, а зачем музыка? Ему казалось, что это накладывает на его экспедицию какие-то дополнительные обязательства. Нинка Фетисова едва не отстала, подравшись около вокзальной парикмахерской с какой-то девчонкой, которая принялась передразнивать Нинку, когда та любовалась собой в огромном зеркале. Зато Бубырь, получив на прощание пачку мороженого от мамы и пачку от папы, был вполне доволен судьбой и, откусывая то от одной, то от другой пачки, с легким сердцем отправлялся в Южные моря... Не было только Пашки, которого до сих пор не могли нигде отыскать... Поезд Майск - Ленинград приходил ночью, поэтому переезд через город и прибытие на атомоход "Ильич" ребята частью проспали, а частью не рассмотрели... Утром, открыв глаза, Бубырь увидел, как профессор Паверман, радостно ухая, приседает в одних трусах перед открытым иллюминатором. Обрадованный Бубырь толкнул Нинку, и они с наслаждением принялись рассматривать огненно-рыжего профессора, на носу которого прыгали очки, когда он, разбрасывая руки, подставлял свою тощую грудь под легкий морской ветерок. Профессор страшно сконфузился, натянул штаны и майку и отправился умываться. Вскоре ребята узнали, что "Ильич" простоит в порту еще два дня, но на берег их уже не пустят. Умывшись и позавтракав, они пустились в разведку. Ни Бубырь, ни Нинка не предполагали, что можно долго бегать по различным закоулкам атомохода и по палубе и все-таки не видеть ни моря, ни города... Атомоход был таким огромным, что они никак не могли выбраться даже к борту судна. Путаясь в коридорах, гостиных, салонах и служебных помещениях судна и боясь думать о том, смогут ли они найти теперь дорогу в свою каюту, Бубырь и Нинка, пробегая каким-то полутемным коридорчиком, услышали вдруг голос, до того знакомый, что ноги их сами приросли к полу, а в животе отчего-то похолодело. Они молча, глядя друг на друга, постояли так с минуту, затем осторожно сдавали еще шаг навстречу голосу. - Нет, Василий Митрофанович, - говорил голос. - Письмо я опущу, как в море выходить будем... А назад мне дороги нет! Старпом обещал после рейса в мореходное училище отдать... - Пашка! - взвизгнула Нинка, бросаясь к окошку, из-за которого шел голос. - Пашка! - диким басом взвыл и Бубырь. Через мгновение не замеченная ребятами дверь отодвинулась, и они увидели огромного, очень толстого, с очень красным, лоснящимся от пота лицом человека в белой куртке и белом колпаке. За ним, в такой же куртке и колпаке, держа в одной руке нож, а в другой картофелину, стоял Пашка. Толстый дядька сгреб в охапку Бубыря и Нинку. От него пахло чем-то очень знакомым, почти родным... "Борщом!" - догадался Бубырь. - Это чьи такие? - грозно рявкнул толстый дядька. - Мы свои, мы вот с ним, с Пашкой, - поспешно залопотала Нинка, - мы здешние... - С Пашкой?.. А мне больше на камбуз не требуется! - заявил дядька, отодвигая их от себя. Аппетитный запах борща рассеялся. - Они с экспедицией, - хмуро догадался Пашка. - Паш, так ведь и ты с нами, - заторопилась Нинка. - Знаешь, как тебя все искали? Пойдем! Дяденька, вы его отпустите? - Нет, я тут, - сказал Пашка, начиная чистить картошку. - Паш, чего тебе тут делать, а? - Нинка не думала отставать. - Тогда лучше определим сюда Бубыря... Он согласен, - она больно дернула Бубыря за штаны, и тот поспешил выразить согласие. - Не хочешь?.. Ну, давай тогда по очереди. Дяденька согласится. Вы согласитесь, дядечка? - Нет, я один, - решительно сказал Пашка, бросая классически отскобленную картофелину в блестящий, нарядный бачок. И, сколько ни уговаривали Пашку, он не согласился. Даже когда в дело вмешался сам профессор Паверман и вдвоем с капитаном "Ильича" пробовали объяснить Пашке, что им хочет заняться профессор Ван Лан-ши, что Пашку ждет карьера ученого, сердце Пашки не дрогнуло. - Нет, я здесь, - сказал он, неловко, но решительно обводя рукой корабль. Капитан кашлянул и, не глядя на профессора Павермана, разрешил Пашке уйти. Неизвестно, как договорились профессор и капитан, но в течение всего рейса вопрос этот больше не поднимался. Нет нужды описывать весь путь "Ильича"... Последним крупным портом на пути к островам Крэгса был Сидней на юго-восточном берегу Австралии. Отсюда "Ильич" взял курс прямо на королевство Бисса. Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода увидели огни Фароо-Маро. На горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного прибоя пришлось бросать якорь вдалеке. С берега плыли сладкие запахи, как будто там в огромном тазу варили варенье. Потом порыв ветра донес до борта дикий вопль, от которого у Бубыря словно холодная змея проползла по спине... - Сигналят в раковину, - сказал матрос. Бубырь ничего не понял, но серьезно кивнул головой. Далеко по берегу протянулась едва заметная цепочка огней, часть из них как будто перебралась в воду... Прошло не менее получаса, и, когда снова под самым бортом они услышали тот же дикий, ни с чем не сравнимый вопль, Бубырь едва не свалился на палубу. - Эге-эй! - тотчас донесся до них знакомый голос Крэгса. - Ало-о-оха! Ало-о-оха! И через минуту над бортом показалась его голова, более чем когда-либо похожая на голову пирата...
      Глава восемнадцатая Л. БУБЫРИН С ДРУЗЬЯМИ ПОСЕЩАЕТ КОРОЛЯ БИССЫ (продолжение)
      С Крэгсом не успели даже поздороваться. Едва он ступил на палубу, как над бортом показалась еще одна голова... В светло-желтый шар сложнейшей прически был воткнут большой красный цветок, а на плече сидел ручной какаду. На руке незнакомца видны были обыкновенные часы на металлическом ремешке, а глаза скрывались под темными очками. За ним на палубу прыгнули еще три таких же красавца, весь костюм которых составляла ситцевая повязка на бедрах, но зато прически то в виде шара, то в виде треугольника, или веера, или перьев, выкрашенные в любые цвета, были верхом искусства. У одного на блестящей косичке была подвешена металлическая ручка от двери. Все трое что-то радостно горланили, с любопытством оглядываясь по сторонам. - Кино снимают! - восторженно пискнула Нинка и ринулась было к посторонившимся от нее незнакомцам. Но Пашка удержал ее за плечо. - Настоящие, - сказал он негромко. - Здешние жители. - А чего они кричат? - шепнул Бубырь - Рады нашему кораблю... Они ведь недавно колонизаторов сбросили. - Пашка с некоторым сомнением взглянул на Бубыря, потом на Нинку. - Вы тут правильную политику проводите... Это ничего, что у них в ушах и ноздрях понавешено, работают все равно они, угнетенные. Между тем один из островитян, тот, у которого на плече сидел какаду, поднялся на площадку для катера, привычным жестом пригладил свою прическу в виде желтого шара, поправил очки и неожиданно сказал по-русски: - Дорогие друзья! Меня звать Тобука. Мы очень рады. Сегодня большой день. К нам приехали очень хорошие люди. Фароо-Маро и все острова кричат вам: "Алоха! Добро пожаловать!" Он говорил по-русски не очень хорошо, но понять можно было. У Бубыря даже сердце заныло от радостного волнения: вот куда забрались, но и здесь знают язык Ленина!.. И Бубырь и Нинка с восторгом поглядывали на бело розового, как нежнейшая роза, какаду с огненным хохолком. Тобука заметил их взгляды и, сбросив с плеча сердито застрекотавшего попугая, протянул его ребятам. Нинка уже ухватила было птицу, но расчетливый Бубырь отвел ее руки и вежливо отказался. Ведь надо отдаривать - а вдруг Тобука захочет Муху?.. Муху Бубырь не согласился бы отдать и за сотню какаду. Тобука объяснил, что он будет сопровождать молодых друзей мистера Крэгса, большого ученого Тобука сообщил, что и он надеется стать большим ученым. - И вы тоже будете учеными, правда?.. - Он весело посмотрел на Бубыря, Пашку и Нинку. Они потупили голову и только спустя целую минуту решились взглянуть друг на друга. - Ну что ж, - шепнул Бубырь Нинке, - придется, видно, быть ученым. А мне так хотелось стать вратарем! Утром началась выгрузка. Матрос с "Ильича" взял под мышки Нинку, спустился по лестнице вдоль наружного борта "Ильича" почти до самой воды и вдруг швырнул Нинку, как котенка. Она не успела даже вскрикнуть. Сильные, нежные руки мягко приняли ее внизу и посадили на скамеечку. Нинка открыла рот от изумления. Она сидела в ялике Крэгса, рядом с Тобукой, на плече которого нетерпеливо перебирал лапками хохлатый какаду. Бубырь, который наблюдал все это, прижимая к животу Муху, пробурчал было: "Я сам", - но матрос уже бросил его в ялик... Белая пена набежавшей сине-зеленой волны обдала Бубыря, Нинку, матросов, но сильные черные руки заботливо подхватили Бубыря и усадили его ближе к Крэгсу. Муха то фыркала и чихала, то неуверенно лаяла на океан, словно понимала, что вряд ли он испугается. От страха слегка одичав, Бубырь и Нинка не увидели, когда ялик оторвался от высоченного, как небоскреб, борта "Ильича" и запрыгал по волнам к берегу. Жаркий, сладко пахнущий воздух крепко обнял их, словно хотел успокоить. Летающие рыбы, вспенивая воду, подскакивали с замершими, отливающими радугой плавниками, неистово били хвостами, словно желая долететь до красного флага "Ильича". Океан сверкал под тропическим солнцем, переливаясь грудами изумрудов, но ребята пока ничего не видели... Впереди ревели буруны прибоя, и Бубырь, судорожно вцепившись побелевшими толстыми пальцами в борт ялика, вспоминал все, что ему приходилось читать о кораблекрушениях.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17