Человек-луч

Профессор Ван Лан-ши доказал, что все эти разнообразные действия под силу новейшим решающим устройствам. Ученые установили, что сходство в реакции человеческого организма и вычислительных машин объясняется тем, что в обоих случаях мы имеем дело с электромагнитными сигналами, передающимися по сети. В структуре нервной сети человека имеются нейроны, клетки со свободными ионами; электронные лампы - это "нейроны" машин. Когда-то все, что входит в понятие управления, осуществлял только человек. Только человек мог перемещать предметы в заранее намеченное место, так, чтобы это было наиболее удобно. Потом это стали все чаще и чаще делать машины. Человек изобрел двигатель - от мельничного колеса до огромных турбин. Создав машины, человек стал великаном, он как бы умножил силу своих мускулов в сотни и тысячи раз. Машины заменили мускульную силу и работали неутомимее и производительнее, чем руки или ноги человека. Наконец появились машины, которые не только заменили мускульную силу человека и лошади, но умели "видеть" и "слышать". В Соединенных Штатах, в сложных и быстродействующих механизмах, стали устанавливать аппараты с очень обидным названием: "фул-пруф" - "защита от дурака". Машины защищали себя этим аппаратом от человеческих ошибок и недосмотров. Ведь даже глаз, наш самый мощный орган чувств, далеко не совершенен. Он воспринимает не все лучи, не различает уже пять сменяющихся в секунду предметов, не может рассмотреть двух точек, если они расположены под углом меньше одной минуты... Сколько создано оптических и полупроводниковых приборов совершеннее человеческого глаза! А потом, как медленно реагирует человек на внешние раздражители! Машина может реагировать куда быстрее. Особенно удивительны вычислительные машины, созданные в годы бурного развития кибернетики. Эти машины подсчитывают, вычисляют, сочиняют музыку, отбирают нужное от ненужного, сравнивают, "запоминают", решают сложнейшие математические задачи, с невероятной скоростью производят любые вычисления с тысячами чисел, переводят с одного языка на другой, молниеносно решают, как лучше всего поступить в воздушном бою, подсказывают главнокомандующему правильный план противовоздушной обороны, участвуют в проектировании самолетов, мостов, машин... Тут Юра остановился, передохнул и окинул взором воображаемую аудиторию. Ему даже почудился ядовитый голос вечной спорщицы Веры Кучеренко: "Что же, значит эти решающие устройства могут полностью заменить человеческий мозг так, как станок заменил руки, а автомобиль - ноги? Так, что ли?" - Чудачка! - засмеялся Юра. - Ведь я же говорил, неужели непонятно? Человек изобрел машины, даже кибернетические, но никакие машины не изобретали и не изобретут человека! Уже более тысячи лет, как человек во много раз машинами увеличил свои физические силы... А ведь, например, мои мышцы дают только две, ну, пусть три десятых лошадиной силы... Неужели нельзя придумать машины для человеческого мозга, для усиления мышления? Мои физические силы каждое утро я увеличиваю в десятки тысяч раз. А ведь это не предел!.. Представляешь, что было бы, если бы свои умственные способности человек мог так же легко увеличивать в десятки тысяч раз?.. Вот этим и занимается кибернетика. "Но разве это возможно? - удивятся ребята. - Ведь все равно эту машину будет создавать человек, люди... Как же машина может стать умнее людей?" - Неглупый вопрос! - обрадовался Юра, не замечая, что сам задал этот вопрос. - В древности первым строителям рычага или блока тоже не раз приходило в голову, что никакая машина, приводимая в действие человеком, не может дать работы больше, чем сам человек в нее вкладывает, и, значит, никакая машина никогда не сможет усилить человека. Ведь человек создает машину, как она может быть сильнее?.. Смешное рассуждение, правда? Смешное потому, что мы вспоминаем тотчас наши машины с их нечеловеческой мощью. Человек нажимает кнопку - и зажигается свет в огромном городе, начинают работать станки на заводах... Кочегар бросает уголь в топку и заставляет вращаться на заводе все колеса. Как это происходит? Подумай... Сначала кочегар поднимает уголь в топку. Это первый этап, на котором не происходит ничего необыкновенного. Но потом сгорание угля и образование пара во много раз увеличивают энергию одного кочегара. Это второй этап. Можно ли, применяя тот же прием, то есть организуя процесс в два этапа, добиться огромного усиления умственной мощи человека? Кибернетика отвечает: можно... - Так я и знала! - услышал лектор насмешливый голос. - Спятил!.. Неудивительно. Юра с сердитым смущением оглянулся и увидел краснощекую смуглую девушку, которая только что сняла шапку-ушанку и стояла на пороге, возмущенно встряхивая иссиня-черными кудрями. Она тут же шлепнулась на диван так, что пружины подбросили ее вверх. С тех пор как по распоряжению профессора Шумило студентку четвертого курса Горьковского мединститута Евгению Козлову прикрепили для неусыпных медицинских наблюдений за Юрой Сергеевым, в характере ее произошли крайне нежелательные изменения. Женя стала раздражительной, требовательной, капризной и обидчивой, а от ее веселости не осталось и следа. Юра, первым заметивший эту перемену, объяснял ее скукой и однообразием. Женя обязана была каждые три часа "пропускать" Юру через различные аппараты, показывающие давление крови, температуру, пульс, анализирующие работу сердца, процессы внутреннего обмена и прочее и прочее. В промежутках она томилась от безделья, да и сами эти процедуры как ей, так и Юре надоели очень скоро. Впрочем, Женя, стоя на страже медицины, строго пресекала малейшие попытки Юры уклониться от процедур или хотя бы поиронизировать над ними. При виде своего мучителя Юра незаметно поморщился. Что касается Жени, то она не стеснялась демонстрировать свое плохое настроение. Перейдя комнату, она с шумом распахнула форточку, презрительно фыркнув: "Спортсмен!", и молча полезла в свой чемоданчик. Так же молча она надвинула на голову Юры металлический шлем, опутала руки и ноги красным проводом, пришлепнула к шее и груди какие-то резиновые присоски и щелкнула включателем. Раздалось тихое гудение. Не глядя друг на друга, они просидели в полном молчании минут десять, в течение которых все, даже вливание, было благополучно проделано. - Противно смотреть, какой ты нормальный, - заявила Женя, вытаскивая из чемоданчика длинную ленту записей и бегло просматривая их. - Давление нормальное. Температура нормальная... Вчера влила в вену десять кубиков на этом самом месте, так хотя бы точка осталась... Кровь - хоть на выставку... Как можно оставаться таким отвратительно здоровым! Мне просто скучно...
      ...Однажды вечером они встретились на перекрестке лыжных дорожек в тихом, вечернем лесу. Сначала им была неприятна эта встреча. Юра соображал, как бы половчее удрать. В последние дни у него было ощущение рыболова, который просидел над речкой больше часа, ничего пока не вытаскивал, кроме крючка с объеденным червяком, но чует всем рыбацким сердцем, что его ждет великолепная добыча. Юре казалось, что он уже почти держит в руках причины тех неожиданных аварий, которые возникали ни с того ни с сего при испытаниях антигравитационных костюмов. А когда он думал о чем-нибудь, то не любил, чтобы ему мешали, и становился груб... Женя чувствовала, что мешает ему. Именно поэтому она не уходила, злясь и на себя и на Юру. Но постепенно, незаметно их захватила молчаливая прелесть заснеженных елочек, суровая красота сосен, проносивших где-то высоко над головой знакомую песню, сонное небо, которое, готовясь задремать всерьез, куталось в облака, укладываясь поудобнее, странные шорохи в глубине леса, где кто-то еще бегал или крался по следам... Все это словно входило в них, растворяясь в крови, делая их спокойнее, умнее и лучше... Теперь они шли медленно, и с каждым шагом Жене становились все смешнее и ее злость и мрачный вид Юры. Ей уже хотелось пошалить и подурачиться, и только мысль, что это обидит Юру, такого сосредоточенного и солидного, останавливала... Наконец, не выдержав, она во весь голос запела что-то веселое. Он хмуро оглянулся: - Ночью в лесу нехорошо орать. - Почему? Никто не слышит... Отлично получается! - смеясь, возразила она и тут же загорланила так, что в далекой и тихой черноте леса раздался всполошливый треск: показалось, что кто-то большой и сильный ломится через кусты. - Не удирай, приятель! Мы хорошие! - крикнула вдогонку Женя. - Чудачка! - Юра недоверчиво усмехнулся. - Ну чего шумишь? Глупо. Юра вздохнул. - Ну ладно, Юрка! - Женя подтолкнула его острием лыжной палки. - Пусть глупо, но хоть весело. Еще успеем наплакаться... - С чего это? - А война? - неожиданно строго спросила Женя. - Я где-то читала, что можно изготовить такую бомбу, которая при взрыве даст воронку диаметром до восьмидесяти километров. Представляешь? Один человек, ухмыляясь и покуривая сигарету, нажмет кнопку, взлетит ракета или бомба вывалится из брюха самолета, и через несколько мгновений перестанут существовать миллионы людей и все, что было создано их трудом, трудом их отцов, дедов, прадедов, десятков поколений... - Но до этого, - медленно возразил Юра, - другую кнопку нажмет другой человек... И самолет с ядовитой начинкой будет выброшен в пространство за тысячи километров от Земли и там уничтожен. Женя пристально посмотрела на него. - Это так же возможно, как и кобальтовая бомба, - усмехнулся Юра. Сейчас, а впрочем, это было, наверное, всегда, живут две науки: одна работает над тем, как наиболее полно и подешевле уничтожать людей, другая делает все, чтобы люди с каждым поколением жили разумней и лучше. Кобальтовая бомба - это страшная сила, но мир и его наука сильнее! - Больше всего меня бесит беспомощность, - упрямо сказала Женя. - Кто-то может уничтожить все, а я его даже не увижу... - Какая беспомощность? - сердито удивился Юра. - Ведь это мы держим бомбу и не даем ей упасть! Конечно, каждый из нас по одиночке мало что может, но все вместе, как одна рука, мы уже много лет удерживаем бомбу. Это беспомощность? Они помолчали. Теперь Юра хмурился, а на лице Жени проступила улыбка. - По-моему, это хорошо, что люди думают о работе, о семье, о своем городе или новых штанах, - сказал Юра. - Пусть шутят, смеются, любят друг друга, растят детей и не думают об этой чертовой бомбе. Было бы ужасно, если бы, испугавшись, люди забыли о жизни, обо всех ее радостях, а день и ночь, корчась от страха, думали о войне. Тогда она скоро началась бы. - Иногда мне кажется, что ученые здесь, в Академическом городке, делают что-то не то... Конечно, я ничего не знаю... Но вот хотя бы такой большой человек, как Андрюхин... Ну что он, собственно, делает? - То же, что и мы все: не дает бомбе упасть, - сдержанно ответил Юра. Вот кто не боится войны! Он убежден, что войны не будет, а если она все же случится, мы сумеем предотвратить и преодолеть все ее бедствия... Ты знаешь, к какому полету готовится твоя Детка?.. Она укажет дорогу людям! Человеку! - Людям? Ты что? - Ничего. Я ничего, Женечка! - Он коротко засмеялся. - Слушай, ты хорошо помнишь сказки? - Сказки? - Женя подняла недоумевающие глаза. - Старик их обожает! И рассказывает, как народный артист. Помнишь, в сказках злой волшебник, убегая, превращается в зерно, а добрый - в курицу, чтобы склевать зерно; злой - в лису, добрый - в собаку, и так далее, пока добрый не одолеет злого... Это представляется чистейшей выдумкой и небывальщиной, но разве ковер-самолет, сапоги-скороходы и многое другое не казались раньше лишь выдумкой для детей, которую невозможно осуществить? - Я тебя не понимаю, - вздохнула Женя. - Ты не удивляешься телевизору, правда? А ведь это чудо, которое потрясло бы не только Шекспира или Петра Первого, но и Пушкина, и Толстого... Изображение передается мгновенно на десятки и сотни километров. А почему можно передавать изображение и нельзя передать сам предмет? Для этого надо, между прочим, заниматься и кибернетикой... Академический городок стоял в огромной ложбине, и сейчас, разговаривая, они описывали дугу, пробегая над северо-восточной его частью, по холмам, закутанным в щетину елей... Из черной тишины вдруг вырвался тонкой иглой яркий луч, вонзился в припавшую к глубокому снегу елочку, бесшумно лизнул по лицу Юру и Женю и исчез... Тьма стала еще гуще. - Что это? - шепнула Женя. - Не знаю, - сказал Юра. - Сейчас они будут здесь... Из-за елок выскочили трое. Впереди без шапки бежал профессор Паверман. Фонарь был у него в руках, и яркая игла снова остро кольнула Юру и Женю в глаза. - Вы никого не видели? - закричал профессор, подскакивая так близко, что Женя, загородившись рукой от яркого света, все же увидела его почти безумные глаза. - Никого не встречали здесь, в лесу? Ну! Что же вы молчите? - Он явно их не узнавал. - Нет, - сказал Юра, не понимая, что произошло. - Мы не встретили ни одного человека... - А-а!.. - Профессор Паверман сморщился, как от зубной боли. Его длинные руки возмущенно взметнулись вверх и тотчас бессильно упали. - Разве я говорил о человеке? Ну, а собак не встречали? Собаку, собаку! Одну собаку, понимаете? - Нет, - медленно сказал Юра. - Мы не видели и собак. - Вы могли ее не заметить... - Профессор хватал за руки то Юру, то Женю, заглядывая им в глаза. - Она вся черная. Но, может быть, лай, визг... Что-нибудь! Нет, я сойду с ума! Мы ищем ее вторые сутки! Если бы вы только поняли... - Осторожнее! - негромко сказал один из стоящих сзади. - Вы меня не узнали, я Сергеев, - поспешно сказал Юра. - Недавно работаю у вас. Эта девушка - Козлова, сотрудница профессора Шумило. Очевидно, пропала Детка? Неужели состоялся опыт? - Вы Сергеев? - кинулся к нему ученый. - Ну да! Конечно! Вам я могу сказать, что опыт с Деткой удался! (Стоящие сзади, словно по команде, одновременно крякнули неодобрительно.) Но все погибло, если мы не найдем собаку, причем как можно быстрей... Вы помните, как она выглядит? - Конечно... - Такса. Черная. Звали - Детка, - упрямо забормотал профессор. - Возраст немногим более одиннадцати месяцев. Очень ласковая. Любит переваливаться на спинку, чтобы ее почесали... - Паверман вдруг всхлипнул. - Простите... Не могу... Я с ней работал четыре месяца... Он рванулся вперед, в угольную темноту. - Детка! Детка! - громко кричал он срывающимся от сдерживаемых слез голосом. - Что надо делать? - спросила Женя. - Быстрее в городок, - бросил Юра. - Не понимаю, почему профессор очутился здесь. Детку должны были встретить на пустыре за Майском...
      Глава девятая СТРАДАНИЯ Л. БУБЫРИНА
      Я люблю зверье Увидишь собачонку, тут у булочной одна сплошная плешь, из себя и то готов достать печенку, Мне не жалко, дорогая, ешь! В. Маяковский
      В один из самых обыкновенных дней знаменитый Леня Бубырин, парень, поймавший летающую картофелину, человек, в общем, веселый, выглядел крайне озабоченным и удрученным. Ни мать, ни отец, ни тем более учителя не смогли бы разобраться в причинах забот и скорби Бубыря, и, уж конечно, не стоило ждать от них сочувствия. Дело в том, что через два дня должна была состояться решающая игра между их домом и третьей сборной соседней улицы, а шайбы до сих пор не было!.. То есть шайба еще не так давно была, довольно хорошая шайба из старой автомобильной шины. Правда, у нее были особенности: в то время как нижняя часть шайбы была совершенно гладкой, верхнюю бороздили твердые, несгибаемые шинные рубцы. Но ребята приспособились к этим особенностям и знали, когда какой стороной лучше кидать шайбу. Немногие команды имели такую шайбу. Собственно говоря, она почти не отличалась от настоящей, и Пашка Алеев, который сам добыл где-то кусок старой шины и сам вырезал эту замечательную шайбу, уверял, что шайба, которой играет первая команда непобедимого "Химика", будет даже малость полегче. Ну, а теперь у команды П. Алеева шайбы не было, и случилось это по вине Бубыря, чего он и сам не отрицал. Да, вина была его. И произошло все так случайно, так глупо... Они проводили во дворе товарищескую игру. Вес шло отлично Леня, как всегда, стоял на воротах. Это был непрошибаемый вратарь! И на этот раз, как противники ни старались, они так и не могли открыть счет. Неожиданно к воротам вырвался сам Пашка Алеев. Все остались позади, а он мгновенно оказался перед замершим Бубырем и метнул шайбу в левый угол ворот. За какую-то ничтожную долю секунды до броска Бубырь разгадал, куда Пашка бросит шайбу, и рванулся в левый угол одновременно с шайбой. Бубырь не мог объяснить, почему так происходило. Словно какая-то сила толкала его туда, куда нужно. Он принял шайбу на свою широкую, прочную клюшку, сделанную из дубовой клепки. Непробиваемый вратарь и на этот раз оказался сухим! Пашка даже один на один с вратарем не смог забросить шайбу!.. Но случилось ужасное. Отскочив от клюшки, шайба угодила не то в щеку, не то в нос одному старику, который жил на четвертом этаже с двумя взрослыми дочками и в этот момент проходил мимо. Старик что-то пробормотал, что именно - осталось неизвестным, и, подняв шайбу, вошел в свой подъезд. Сколько ни ныли потом ребята под дверьми, сколько ни стучались, ни скреблись, ни бросали снегом в темное окно, все было кончено. Шайба к ним не вернулась. Лишь на второй день, жалобно всхлипывая, растирая несуществующие слезы на своей толстой и румяной, очень похожей на колобок физиономии, Леня выведал у одной из дочек старика, что шайба была брошена в помойное ведро, а оттуда попала в мусорный ящик. Нелегко было среди бела дня и в то же время в глубокой тайне от домашних и от всех окружающих тщательно исследовать содержимое мусорного ящика. Но это было сделано! Не замечая вони, ребята палками разгребли по кусочкам все, что было в ящике, но шайбы там не оказалось... Может быть, мусорщики раньше очистили ящик, может быть, все выдумала хитрая дочка, но шайбы не было... Несколько дней пытались играть чем попало. На свалке комбината среди всяких любопытных предметов нашлись разъеденные кислотой резиновые пробки. Их набрали больше сотни, но все они оказались слишком малы! Была перепробована масса различных предметов - кусок дерева, банка из-под ваксы, набалдашник от трости, старая мыльница, сломанный кубарь, замерзшее лошадиное яблоко, - но все это было не то! Игра как-то не клеилась. И вот тогда перед Бубырем была поставлена задача: достать любой ценой новую шайбу! После того как очередное лошадиное яблоко от удара клюшкой разлетелось навозными крошками, Пашка пододвинулся к Бубырю и негромко, но очень внятно сказал: - Чтоб завтра была шайба! А не то, знаешь... Это Леня знал: будут бить. Он и то удивлялся, что его так долго не трогали. Вечером, после того как уроки были сделаны, он уселся на пол в самом уютном месте - между тумбой письменного стола и платяным шкафом - и принялся размышлять. План у него был, но как этот план исполнить? Дело в том, что в корзине в углу коридора хранилась масса старой обуви, которую мама еще не решалась выбросить. На папиных ботинках, совершенно негодных, были замечательные каблуки литой резины. По Ленькиным расчетам, такой каблук, конечно аккуратно отодранный от ботинка, был бы великолепной шайбой. Но между идеей и ее осуществлением было столько препятствий! Сидя в своем углу, Леня вспоминал, как папа рассказывал маме о том, сколько трудов ему стоило провести в жизнь свое изобретение. "Куда легче изобрести, чем внедрить!" - повторял папа с ожесточением, и сейчас Леня понял, что это совершенно правильно. Если обо всем честно рассказать маме и попросить ее отдать хотя бы один каблук, немедленно выяснится, что это еще хорошие ботинки, что они очень нужны, что мама собиралась со дня на день отдать их в ремонт и тому подобное. Стащить этот никому не нужный башмак было бы легче всего, но Леня давно установил, что стоило тронуть любую вещь - и мама, совершенно непонятно каким образом, сейчас же об этом узнавала. Для того же, чтобы найти этот ботинок, придется наверняка перерыть всю корзину: ведь чем вещь нужнее, тем дальше она лежит... Несмотря на все опасности, был избран вариант похищения. Оно состоялось в ближайший вечер, когда папа и мама ушли в клуб на спектакль, а старшая сестра, вместо того чтобы сидеть над уроками, воспользовалась неожиданной свободой и удрала к подругам. Леня взялся за дело обстоятельно. Выдвинув корзину под яркий свет лампы, он прежде всего решил запомнить, как что лежит, чтобы уложить потом обувь в таком же порядке. Чего только не было в корзине! Он встретил свои первые кеды, от которых остались одни верхи, поудивлялся и похихикал над гусариками с голубым помпоном, не сразу сообразив, что это не так давно тоже было его обувью. Зачем мама их хранит? Он увидел свои башмаки, уже настоящие, но такие маленькие, что сейчас в них не влезло бы и пол-Бубыревой ноги, и кучу потрескавшихся, согнутых, покоробленных, дырявых туфель, ботинок, сапог, тапочек, босоножек, калош, принадлежавших когда-то другим членам семьи. Как он и ожидал, нужные ботинки отца с литыми каблуками оказались в нижнем ряду. Увы, часто бывает, что, мечтая о какой-нибудь вещи, мы представляем ее себе куда лучше, чем она выглядит в действительности! Леня, скорбно оттопырив губы, вертел в руках папины башмаки. Действительно, каблуки у них были литые. Но как немного осталось от этих каблуков! Он долго прикидывал так и этак и наконец, вздохнув, остановился на левом. Его папа стоптал все-таки меньше. И зачем люди так нажимают на каблуки! Ходили бы лучше на цыпочках... Размышляя о том о сем, вспоминая, как ему удалось подержать в руках настоящую, литую шайбу, которая от удара Юры Сергеева взлетела на трибуну, Леня начал думать о самом Сергееве, о своем любимом Бычке. Где он? Придется ли увидеть его еще хоть раз? Отодрать стоптанный каблук - дело вовсе непростое. Если не верите попробуйте. Леня едва справился с задачей и успел убрать корзину, когда в дверь постучали. В этот момент он работал веником, скрывая следы своего преступления. Поспешно забросив веник за велосипед, а ногой сунув под шкаф остатки мусора, он открыл дверь, не вынимая из кармана кулак, где был зажат драгоценный каблук. Это пришла сестра. - А... это ты! - вздохнул Леня с облегчением. - А ты думал? - сухо отозвалась сестра, расстроенная виденным у подруги замечательным розовым платьем с кружевным воротничком. - Нет, я так просто, - ухмыльнулся Леня и тотчас ушел в уборную. Там, тщательно заперев дверь, он снова извлек каблук и, полюбовавшись им, решил, что вернее всего будет пока спрятать каблук в велосипедный футляр для инструментов. На следующий день, едва позавтракав, Леня вылетел во двор, сжимая в кулаке новую шайбу. Пашка хмыкнул не очень одобрительно, увидев эту шайбу. Однако решающим испытанием должна была стать игра. И вот, выпущенный из рук Лени, каблук неуверенно запрыгал по мерзлым кочкам и буграм двора. - Конечно, - сказал Леня, - если бы на льду... - А та и здесь была хороша, - сурово изрек Пашка. Ясно, шайба слишком легка и слишком уж плоская. Она походила на разрезанную пополам пышку. Иногда не сразу удавалось подцепить ее клюшкой: она, казалось, прилипала к снегу... Игру пришлось прервать. Леня чуть не плакал. - Идея хорошая, - сказал Пашка, колупая шайбу изгрызенными ногтями. - Но нужен целый каблук. Понимаешь, новый. Нестоптанный... - Где же я его возьму? - всхлипнул Леня. - Вот этого я не знаю... Никто не подозревал, как внимательно изучал Леня в ближайшие часы ноги всех членов своего семейства. Он быстро убедился, что мать и сестра не представляют для него никакого интереса. Оставались отец и он сам, Бубырь. Но ему на зиму были выданы валенки, срезать же каблук с ботинок, в которых отец ходил на работу, было настолько рискованной и безнадежной задачей, что благоразумный Бубырь сразу от нее отказался. Было от чего прийти в отчаяние! И в тот момент, когда казалось, что все пропало, что жизнь исковеркана и разбита, Леня с трепетом вдохновения вспомнил, что ему еще летом были куплены ботинки на вырост, что они, целехонькие до сих пор, лежат в нижнем ящике шкафа, там, где мама хранила новую обувь, и что об этих ботинках вряд ли кто-нибудь вспомнит до весны. А это еще когда будет! Дождавшись снова, чтобы все разошлись и оставили его в квартире одного, Леня не только с чрезвычайной аккуратностью отделил каблук, но даже прибил на его место теми же новыми гвоздями старый папин каблук, не сумевший стать шайбой. Что касается нового каблука, то он не вызывал никаких сомнений. Это была настоящая шайба, даже лучше той, знаменитой, вырезанной из старой шины. А как хороша она оказалась в игре! Когда уже поздно вечером пришлось расходиться, Пашка забрал шайбу себе. - Целее будет, - сказал он многозначительно. И от этих слов сердце Лени сжалось в тяжелом предчувствии. Ему сразу показалось, что он очень устал, и ноги не торопились нести его домой. Но когда он решительно позвонил, а потом, потянув на себя тяжелую дверь, незаметно взглянул на лицо открывавшей ему сестры, то ничего особенного не заметил. И мама была спокойна. Она позвала его ужинать, они поговорили о школьных делах и о мальчишках, которых мама знала. Она расспрашивала о Пашке. И только! Леня даже принялся болтать ногами от душевной радости. Он победоносно взглянул на сестру, которая вечно корчила из себя старшую и даже сейчас сидела с какой-то непроницаемой физиономией, а разве сумела бы она так здорово раздобыть шайбу? Самое замечательное было бы сейчас рассказать обо всем, но разве его могли понять!.. Пришел отец, задержавшийся на собрании. Вот ему Леня, пожалуй, рискнул бы рассказать. Отец не затеял бы истории из-за оторванного каблука, оценил бы полученную шайбу. Но поднимать такой разговор при матери и сестре было крайне неблагоразумно. Отец, поужинав, включил телевизор, и Леня подсел к нему, когда сверкнула молния: мама вошла в столовую, держа в каждой руке по тому самому башмаку, над одним из которых утром Леня произвел хирургическую операцию. Она молча сунула их отцу. Он взял башмаки и, явно не зная, что с ними делать, постучал одним о другой: - Малы? - Полюбуйся на забавы своего сына, - зловеще произнесла мама. Лёне показалось, что он стал совсем маленьким и если сжаться еще сильнее, то можно целиком уйти в щель кресла и там пересидеть то ужасное, что сейчас должно было разразиться. Папа внимательно осмотрел верх ботинок и, ничего не обнаружив, перевернул их подошвами к себе. По тому, как он присвистнул, чувствовалось, что зрелище произвело на него впечатление. - Тонкая работа, - сказал папа и попробовал ковырнуть пальцем приколоченный Леней старый каблук. - Парень потрудился на славу... Леня чуть не поднял было голову, но, вспомнив, что папины реплики на такие темы в присутствии мамы ничего не значат, продолжал сидеть смирно. - Странно, что ты способен шутить! - Мама сделала внушительную паузу, вполне достаточную для того, чтобы папа прочувствовал свое легкомыслие. Шутки сейчас совершенно неуместны. Ботинки стоили семь рублей. За эти деньги папа должен работать целый день... Это уже адресовалось Лёне. - А что? - не выдержав, буркнул он. - Я их буду носить. Папа щелкнул ботинком о ботинок и протянул их маме. - Зачем они мне? - удивилась мама. - Ты слышал, он их будет носить. Хорошо! Валенки я уберу, а завтра он наденет эту обувь и шерстяные носки... Леня был уверен, что отделался очень дешево. Но, если кому-нибудь из вас приходилось носить ботинки с разными каблуками, вы легко вообразите те мученья, которые он испытал еще по дороге в школу. На переменах он не вылезал из-за парты. А когда шли домой, не выдержал и попросил Пашку отдать каблук. - Шайбу? - удивился Пашка. - Ты что? Только через сутки Пашка сжалился. В сапожной мастерской каблук поставили на место, мама снова убрала ботинки и выдала бедному Бубырю валенки. Как приятно было их надеть и ходить, не хромая!.. Но шайбы так и не было. Следовало предпринять решительные шаги. Оля, старшая сестра, по указанию мамы или из-за своего зловредного характера внимательно следила теперь за Леней. - Она мне прямо дышать не дает! - пожаловался как-то Бубырь отцу. - Ничего, сынок! - Отец шутя подтолкнул Бубыря. - А ты знай свое, дыши помаленьку... Бубырь принял эти слова как разрешение действовать. Во всяком случае, уже на следующий день хоккей возобновился, и каждый вечер стоило больших трудов загнать Леню домой. Он приходил до того извалявшись в снегу, что на ворсе лыжного костюма каменели сосульки, а снег нельзя было счистить. Едва держась на ногах от усталости, розовощекий, с блестящими, потемневшими глазами, он победоносно посматривал на сестру. Оля и мама с ног сбились, пытаясь сначала выяснить, что же теперь из домашнего имущества стало шайбой, а потом - хоть взглянуть на эту шайбу, которая не давала им покоя. Но, конечно, шайба исчезала, как только они появлялись поблизости. Так прошли вторник, среда, четверг и пятница. Наступила суббота.
      Никто в Майске не подозревал, что сегодня наступил срок, установленный академиком Андрюхиным для опыта с Деткой. Вдоль всей трассы предполагаемой передачи через каждые триста метров стоял сотрудник Института научной фантастики. Казалось, все было предусмотрено. Луч, в который превращалась симпатичная черная такса, должен был приземлиться примерно в восемнадцать часов сорок шесть минут семь секунд на пустынном замерзшем болоте, среди чахлых кустиков, в трех километрах от Майска. Там Детку должен был встретить целый отряд научных работников. Андрюхин предложил снабдить Детку ошейником и выгравировать на нем адрес, куда в случае отклонения от заданного пути нашедшему следовало доставить таксу. - Отклонения не будет, - воспротивился Паверман. - Я не понимаю, Иван Дмитриевич... - Ну хорошо, хорошо... - согласился Андрюхин. - Не хотите дать Детке ошейник, не надо... - Глаза его тут же лукаво блеснули. - А вы проследили, Борис Миронович, куда идет дальше трасса? Если луч все же пройдет дальше заданной точки? - Я не понимаю этих шуток, Иван Дмитриевич! - вскричал вконец изнервничавшийся за последние дни Паверман. - Ну-ну, спокойнее, дружок... Я хотел только сказать, что если продолжить трассу, то она пересечет Майск, где живет знаменитый Леня Бубырин... Помните картошку АГ-181-ИНФ? Ну не сердитесь, я шучу, конечно... Все же, услышав о картошке, профессор Паверман распорядился надеть ошейник...
      ...По субботам, как всегда, мама топила ванну. Ни хотя мама была занята более чем обычно, ей бросилась в глаза непонятная суетливость и озабоченность ее сына, наступившая после четырех дней безудержного веселья. Маме, впрочем, и в голову не приходило, что эта смена настроений, ванна и хоккей имеют между собой что-то общее. После уроков, наскоро перекусив, что само по себе свидетельствовало о смятении в душе Бубыря, и убедившись, что ванна затоплена, он сбежал во двор. Первой мылась обычно Оля. Она мылась не под душем, а напускала для себя полную ванну воды. Это было ужасно. И на этот раз Оля хотела проделать то же. Она долго возилась, что-то бурчала, так что наконец мама, не слыша плеска воды, окликнула ее: - Ты что, заснула?