Не знаю, по какому признаку отбирались силвы; первые прибыли в Бретбастион по реке через две недели: две пожилые женщины в сопровождении небольшого отряда стражников. В тот же день явился мужчина с дочерью в сопровождении жены, которая не была силвом. Они пришли по собственному почину, услышав о необходимости регистрации.
      Впервые я услышал о них, когда Лиссал приказала мне, не объясняя причины, отправиться в казарму, расположенную в лоджии Пиратов. Это был следующий жилой уровень, отделенный от дворца всего одной улицей. Я спустился по лестнице, назвал себя стражнику, после чего меня провели в тюремную камеру.
      – Госпожа Лиссал распорядилась, чтобы я показал тебе пленников, – сказал тюремщик, – и ответил на все вопросы, если они у тебя возникнут.
      Он провел меня к двум лишенным окон каморкам в конце коридора. Через двери – железные решетки – в них проникал свет от висевшего в проходе фонаря. В камерах все равно было темно, и мои глаза не сразу привыкли к сумраку. В каждом помещении находилось по хорошо одетой пожилой женщине, и обе они пылали гневом. Как только они увидели меня, на меня обрушился шквал возмущения: как смеют держать их взаперти, они не сделали ничего плохого, они просто в соответствии с приказом явились зарегистрироваться, вот и все, они – почтенные торговки тканями из Кизиса…
      Я позволил потоку упреков прокатиться мимо. Кивнув тюремщику, я двинулся обратно: все, что нужно, я уже увидел. Каждая из женщин имела на правой руке багровый знак. Физические проявления осквернения дунмагией еще не стали заметны, так что женщины и не подозревали, чему подверглись, однако я уже чувствовал отвратительный запах и видел алые всполохи. Я дрожал, возвращаясь во дворец и разыскивая Лиссал.
      Она была в конторе нотариуса, проверяя какието бумаги, и, увидев меня, знаком приказала тому удалиться. Бедняга, покорный оковам порабощения, наложенным на него, поклонился и выскользнул за дверь.
      – Ну? – спросила Лиссал. – Как я понимаю, ты видел мою добычу?
      – Добычу? – бросил я. – Они же люди, Лиссал.
      – Они силвы, – самодовольно протянула она.
      – Да.
      – Они воспользуются иллюзиями для того, чтобы бежать. – Лиссал показала мне связку ключей. – Только никакие иллюзии не помогут им скрыться. Единственный ключ – у меня, и тюремщики предупреждены, что их пленницы – силвы, а потому не следует обращать внимание на то, что стражники видят… или чего не видят. Впрочем, безразлично, даже если этим женщинам и удастся сбежать: как только дунмагия укоренится в них, они вернутся ко мне, униженные и раболепные. Такова природа осквернения.
      – Так же как ты в один прекрасный день будешь раболепствовать перед своим сыном? – резко напомнил я Лиссал. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Но почему ты захотела, чтобы женщин увидел я?
      – Хочу, чтобы ты ясно видел, пособником чего делают тебя твои молчание и бездействие. – Я почувствовал себя так, словно Лиссал сбила меня с ног. Она была права. Если я не делал ничего, чтобы ее остановить, тогда я был соучастником всего ею совершенного, и ее преступления становились моими. Каковы бы ни были мои мотивы, отмыть руки я не мог. Я обратил к ней полный муки взгляд, умоляя ее сам не знаю о чем… и она с улыбкой сказала: – Я наслаждаюсь твоим ужасом.
      Я стоял на месте, беспомощный, бессильный, и ненавидел себя – и ее, ту тварь, которой она стала.
      – Через неделю или две, – продолжала Лиссал, – когда они должным образом проникнутся дунмагией, я их выпущу. Тогда я смогу получить ту помощь, в которой нуждаюсь. Со временем у меня в распоряжении будет достаточно дунмагов, чтобы разослать по всему Брету. – Она позвонила в колокольчик, стоявший на столе, и приказала вошедшему слуге: – Приведи того силва и его семью.
      Я почувствовал дурноту.
      – Новые жертвы? Лиссал кивнула.
      – И ни слова от тебя, Головастик, иначе я убью их по одному у тебя на глазах.
      Я двинулся к двери, чтобы уйти. Я не мог вынести вида того, что собиралась сделать Лиссал.
      – Нет, – мягко сказала она. – Ты останешься.
      Я почувствовал, что бледнею, когда снова повернулся к ней.
      – Флейм, не надо…
      – Надо, Головастик. Ты останешься.
      Потом она повернулась к людям, которых привел слуга.
      В тот момент, когда они вошли, я сразу понял, что ктото совсем недавно пользовался – и очень много пользовался – силвмагией. Серебристоголубое сияние и сильный благовонный запах были не менее сильными, чем миазмы дунмагии, исходившие от Лиссал. На мгновение я испытал надежду: может быть, эти люди смогут противостоять ей. Правда, дунмагия была деструктивной, в отличие от силвмагии, но обычному злому колдуну было бы нелегко преодолеть сопротивление одаренного силва.
      Первыми в комнату вошли две женщины; я предположил, что это мать и дочь. По сравнению со следовавшим за ними мужчиной мы все казались карликами. Он был очень высок и буквально сиял серебристой голубизной. Я решил, что ему, должно быть, лет сорок, хотя определить его возраст было трудно: он использовал иллюзию, чтобы выглядеть моложе и привлекательнее. Я обнаружил, что не могу точно определить, что истинно, а что нет – его черты расплывались в тумане силвмагии. Длинные каштановые волосы мужчины были завязаны в хвост лентой, двигался он с непринужденной грацией. Скользнув по мне взглядом, он повернулся к Лиссал, сорвал с головы шляпу и отвесил изящный низкий поклон. Лиссал поднялась изза стола и протянула ему руку, которую он и поцеловал. Этот мужчина был очень благовоспитан.
      Я вспомнил багровые отпечатки на руках женщин в камере, но на этот раз прикосновение Лиссал, казалось, не несло в себе осквернения.
      – Как тебя зовут? – спросила Лиссал.
      – Сирсилв Керен Кирос, странствующий целитель с Эбета, – ответил он, назвав один из дальних островов архипелага. – Позволь представить тебе мою семью: это моя жена Тризис и дочь сирсилв Девенис.
      Его дочери было, должно быть, около тринадцати лет. Лицо ее выражало недовольство, как если бы она не хотела быть там, где оказалась. Одежда ее выглядела вычурно, с обилием бантов и оборок, давно вышедших из моды; подозреваю, что это девочке было известно. Она явно ненавидела свой наряд и раздраженно теребила банты.
      Жена Керена, Тризис, оказалась очень миниатюрной, что производило забавное впечатление, учитывая рост ее мужа. Ее лицо тоже скрывала иллюзия – вероятно, работы мужа или дочери, поскольку ее саму представили без почетной приставки «сир». Мне трудно было разглядеть ее лицо сквозь туман магии, но мне показалось, что я заметил морщины и седые волосы. Значит, она была старше, чем хотела выглядеть. Как ни странно, иллюзия не делала ее красивее – всего лишь моложе и невзрачнее. Возможно, сама Тризис об этом и не подозревала: такая иллюзия могла быть мелкой местью дочери за вышедшее из моды платье.
      – Пожалуйста, прости нас за то, что мы неподобающим образом одеты для аудиенции у самой супруги властителя, – продолжал Керен. – Нам сказали, что следует зарегистрироваться, если мы собираемся продолжать свою работу: я – как целитель, моя жена – как повитуха. Я и представить себе не мог, что мы будем тебе представлены, сирвластительница. – Его хриплый голос звучал тише, чем я ожидал.
      – Формальности, – небрежно ответила Лиссал, – могут подождать.
      Я стал беспокойно переминаться: чтото в словах Керена вызвало во мне непонятный отклик. Это было странное ощущение, похожее на то, которое я испытывал в присутствии обладающих Взглядом.
      «Да помогут мне все птичьи боги, – подумал я, – неужели ктото из них обладает Взглядом? Тогда это должна быть Тризис, потому что двое остальных – силвы».
      Мое сердце сжала паника, но когда я сосредоточился на Тризис, никаких признаков Взгляда я не обнаружил. Я снова стал дышать свободнее. Все мои чувства – и осязание, и зрение, и слух, и обоняние, и вкус, и Взгляд – стали теперь иными, чем когда я был птицей. Я больше не мог доверять своим ощущениям, и об этом нельзя было забывать.
      Словно прочтя мои мысли, Лиссал обернулась к Тризис и сказала:
      – Ты ведь не силв? И Взглядом не обладаешь?
      – Нет, госпожа. Я просто помогаю своему мужу. Многие женщины не позволяют лечить их мужчинецелителю, если рядом не находится другая женщина, а мой муж как раз разбирается в женских болезнях и беременности. Ну, ты же понимаешь, как это бывает.
      Лиссал склонила голову.
      Мне хотелось кричать, предупредить их: им нужно было бежать отсюда сломя голову. Я ожидал, что в любой момент Лиссал возьмется за свое, окутает их дунмагией, но она продолжала любезно беседовать с посетителями.
      – Куда вы направляетесь? – спросила она.
      – Мы – странствующие целители, – ответил Кирос, – и путешествуем, где захотим. Я полагаю, что целительство силвов должно быть доступно всем, а не только богатым. К тому же я люблю видеть новые места. Вот поэтому мы и объезжаем архипелаг: проводим несколько месяцев в одном месте, несколько – в другом.
      – В настоящий момент во дворце нет целителя, – сказала Лиссал. – Это упущение, которое мне необходимо исправить.
      Керен был явно неглуп. Последовала пауза – слишком долгая, чтобы быть непреднамеренной. Потом целитель сказал:
      – Прости меня, госпожа, но мы вообще не оказались бы здесь, если бы не распоряжение о том, что необходимо зарегистрироваться. Как нам известно, силвов не любят при дворе. Поправь меня, если я ошибаюсь.
      «Смелости ему не занимать, – подумал я, – и подчинить его будет не такто легко. Или он просто безрассуден?»
      По крайней мере пока Лиссал, похоже, не собиралась накладывать заклятие ни на него самого, ни на его дочь. Пока…
      – Так было раньше, – спокойно ответила Лиссал. – Однако те двое, кто создавал проблемы, больше не находятся при дворе – ни Икаан, главный советник властителя, ни Ебенк, секурия. Оба они обладали Взглядом, а это иногда ведет к определенным антипатиям… Понимаете, мало кому известно, что я сама – силв; я полна решимости привлечь ко двору Брета как можно больше обладающих этим даром.
      Керен и его жена улыбнулись. Я ожидал, что чувствовавшееся в комнате напряжение разрядится, но этого не произошло. Ктото из присутствующих был натянут, как паутина на ветру, и я не мог определить причины этого.
      – Замечательная новость, – сказал Керен. – В таком случае не могу ли я предложить свои услуги в качестве придворного целителя?
      Лиссал тоже улыбнулась.
      – Ничто не могло бы порадовать меня больше, – сказала она, направляя на Керена и его семейство еле заметный поток дунмагии; это было не порабощение, а всего лишь легкое подталкивание, которого ни один из них не мог заметить. – Клянетесь ли вы всеми силами служить мне и не причинять мне вреда своим искусством?
      – Конечно, – ответил Керен.
      Тризис и Девенис тоже выразили свое согласие, и Лиссал благосклонно им кивнула. Ее улыбка заставила меня поежиться. Лиссал повернулась ко мне:
      – Найди управителя, Головастик. Пусть он приготовит приказ о назначении сирсилва Керена. Позаботься также о том, чтобы целителю и его семейству были отведены подобающие покои. Подойдут, пожалуй, апартаменты бывшего секурии, поскольку новый начальник стражи поселился в комнатах Икаана. – Не обращая внимания на мое изумление, она обратилась к Керену, положив руку на живот: – Как ты видишь, я ношу наследника трона Брета. Мне понадобится помощь умелого целителя.
      Я снова начал дышать свободно. Конечно, мне следовало догадаться: Лиссал хотела заполучить силвацелителя для себя, злотому готова была предложить ему лучшие комнаты во дворце. Керену и его семье опасность не грозила – по крайней мере в ближайшее время.
      Керен низко поклонился:
      – Это честь для нас. Позволишь ли ты нам также помогать обычным горожанам?
      – Несомненно! Как властительница Брета разве могла бы я отказать в такой просьбе? Однако помни, что в первую очередь ты должен заботиться обо мне… и о властителе, конечно. А теперь мой конюший, Головастик Паучьиножки, позаботится о вас. Он почти не говорит, но все понимает. Боюсь, он несколько туповат.
      Не обращая внимания на колкость, я распахнул перед семейством дверь.
      Знаком показав, что им надлежит следовать за мной, я направился к кабинету управителя. По дороге Керен вежливо спросил меня:
      – Позволь поинтересоваться, сирконюший: не обладаешь ли ты Взглядом?
      Я покачал головой.
      – Нет, – достаточно спокойно произнес я, хотя сердце мое отчаянно заколотилось. – Что заставляет тебя думать, что дело может обстоять так?
      Керен помедлил, потом пожал плечами:
      – Правители – или их супруги – часто используют обладающих Взглядом как своих ближайших помощников.
      – В Бретбастионе нет ни одного обладающего Взглядом.
      – Ах… моя жена будет счастлива об этом узнать. Она… ээ… просит нас улучшить ее внешность, знаешь ли. Однако мы любим ее такой, какова она есть, поэтому ограничиваемся тем, чтобы избавить ее от седых волос и морщин. Только все равно она ужасно не любит встречаться с обладающими Взглядом, потому что магия их не обманывает.
      «Только на меня это не распространяется», – подумал я уныло. Ято как раз только магию и видел; понастоящему разглядеть то, что под ней скрывалось, мне удавалось плохо.
      Замечание Керена казалось вполне невинным, но все же заставило меня задуматься. Не чувствовал ли он чегото, говорящего о наличии у меня Взгляда? А может быть, такой способностью обладала его жена? Однако если это было так, как могли они спокойно согласиться остаться при дворе, вместо того чтобы разоблачить Лиссал? Или именно это они и собирались сделать, как только представится возможность?
      Я думал и думал, пока не решил, что веду себя как параноик. Ничто в поведении Керена и его семейства не говорило о страхе. Ничто не говорило о том, что, встретившись с Лиссал, они испытали шок. Так почему я чувствовал такое беспокойство? В конце концов я решил, что смущает меня поведение Керена. Любое его движение свидетельствовало о несгибаемой целеустремленности. Когда он заговаривал со мной, мне хотелось опустить голову, чтобы защитить горло. Когда он подходил близко, мне казалось, что все мои перья встают дыбом. Не тот это человек, которому безопасно противоречить, решил я.
      Мы дошли до кабинета управителя, и я оставил там семейство Керена, а сам отправился, чтобы заняться его размещением. На помещения во дворце всегда был большой спрос, и ктото уже поселился в апартаментах секурии, как только стало известно о его кончине. Мне пришлось выселять новых жильцов, и это им не понравилось; поэтому в кабинет управителя я вернулся не сразу.
      Семейство ожидало меня в приемной; их дела с управителем были уже закончены. Дочь Керена, надутая и скучающая, сидела, сняв туфли и шевеля пальцами ног. Когда я улыбнулся ей, она раздраженно посмотрела на меня и поспешно сунула ноги в туфли. То, что я видел за пеленой магии, говорило о непривлекательной внешности и недовольной гримасе, которая, похоже, не сходила с ее лица.
      – Как можно понять по татуировке у тебя на ухе, – сказал Керен по дороге в их новые покои, – ты с Цирказе. Давно ты тут?
      Я покачал головой.
      Он озадаченно посмотрел на меня, как будто чтото во мне его тревожило. На мгновение мне показалось, что он собирается высказать вслух свои сомнения или попросить у меня объяснений, но он передумал. Еще более растерянный, чем раньше, я гадал, какой мой поступок вызвал его подозрения.
      Мы добрались до апартаментов бывшего секурии, и я распахнул дверь перед Кереном и его семейством. Когда мы вошли, Тризис ахнула. Роскошь убранства была поразительной даже для того, кто, как я, вырос во дворце суверена Цирказе. Прежний секурия был охотником, и пол представлял собой мозаику из различных сортов цветного дерева, изображающую охотничью сцену с людьми, собаками, загнанной дичью и пронзенными стрелами фазанами; не могу сказать, чтобы мне это так уж нравилось. Стены приемной покрывали барельефы на фарфоровых панелях, изображающие нагих женщин в соблазнительных позах.
      – Ах, – обратился Керен к Тризис, – это очень поможет нам, если потребуется помощь в изучении женской анатомии.
      Девенис спрятала усмешку. Тризис фыркнула:
      – И по чьему вкусу тут все разукрашено? – спросила она меня, обводя рукой стены. Было ясно, что она не одобряет увиденного. – Властителя?
      Я пожал плечами; я знал, что вкус властителя иной: из покоев Лиссал я видел часть его апартаментов, полных мраморных статуй обнаженных мужчин и очаровательных мальчиков.
      – Эй, вы бы на это поглядели, – раздался голос Девенис из спальни. – Тут на потолке…
      – Не думаю, чтобы стоило углубляться в детали, дорогая, – поспешно остановила ее Тризис. – Я могу себе представить…
      Я сообщил все, что им нужно было знать о распорядке во дворце; когда я закончил, Тризис спросила:
      – Ты не думал о том, чтобы обратиться к целителю по поводу затруднений в речи, сирконюший? Если причина носит физический характер, может быть, нам удалось бы тебя вылечить. Не хочешь ли, чтобы мы тебе помогли?
      Ее доброта причинила мне боль. Мое молчание могло убить этих людей: они ведь не знали, что столкнулись с дунмагией. Керен и Девенис могли подвергнуться осквернению в любой момент, когда этого пожелает Лиссал.
      И все же я молчал, опустив голову.
      – Если мы тебе понадобимся, – сказал Керен, – тебе будет достаточно попросить.
      Я кивнул, чувствуя себя червяком, ползучим ничтожеством.
 
      Когда ночами мне не спалось, я бродил по дворцу. Стражники – а они стояли у каждой двери – меня, конечно, знали и никогда не останавливали. Моя свобода была следствием решительного заявления Лиссал о том, что я могу ходить куда захочу; его вызвал глупый случай: я не смог выполнить одно из ее приказаний, потому что меня задержал стражник. С тех пор я мог бывать в любых помещениях, от которых у меня были ключи, а ключи Лиссал были в моем распоряжении.
      Я пользовался своей свободой для того, чтобы следить за ее действиями. К концу первого месяца пребывания на Брете я тревожился; к концу второго испытывал ужас. Все больше и больше молодых людей забирали служить стражниками, и не только в столице, но и по всему Брету. Лиссал намеревалась отдать эти отряды под команду оскверненных силвов. Она распорядилась увеличить добычу селитры и велела свозить ее в портовый город Ково, где алхимики трудились над ее очисткой. Она написала своему отцу на Цирказе, объявив о желании Брета закупать серу. Она отправила партии лесорубов в леса к северу от Бретбастиона заготовлять древесный уголь и рубить деревья для постройки кораблей. Она отрядила горняков на остров Айин на разведку месторождений цинка, меди и свинца. Она собрала со всего архипелага плавильщиков, кузнецов, плотников и корабелов, соблазнив высокой платой. И самое худшее – она отправила посланцев в Ступицу с предложением заплатить немыслимые деньги мастерам, которые делали для хранителей пушки и устанавливали их на кораблях, если те продадут чертежи и планы; ее, похоже, совсем не волновало, что подумает Совет хранителей, если об этом узнает.
      Пораженный, я просматривал бумаги Лиссал и только теперь начинал понимать настоящий размах ее приготовлений и замыслов. Лиссал собиралась создать вооруженное до зубов государство, управляемое экссилвами, подчинявшимися ей.
      К счастью, не все давалось ей легко. Из некоторых писем я узнал, что изготовление черного порошка и пушек было не таким простым процессом, как представляла себе Лиссал. Как очищать селитру, никто на Брете не знал. Черный порошок в неумелых руках оказывался ненадежен и взрывался, что часто приводило к жертвам. Пушки при выстреле иногда взрывались тоже. Неудивительно, что Лиссал в конце концов решила, что легче добьется своего, если купит секреты у мастеровхранителей. Однако из того, что мне удалось узнать, следовало, что даже и это оказалось не так просто, как ожидала Лиссал: хранители были верны своему государству. Замысел властительницы Брета был устрашающим, но ее практические успехи сильно отставали от мечты о власти злых колдунов.
      Бывая в конторе дворцового нотариуса, я узнал, какую основу Лиссал закладывает для того, чтобы иметь возможность расплачиваться за свои военные приготовления. Начала она с того, что конфисковала состояние главного советника Икаана и его семьи, которое включало поместья по всему архипелагу от Ибаана до Аттиса и целый флот торговых кораблей. Потом Лиссал систематически принялась под разными притянутыми за уши предлогами грабить другие богатые семьи – семьи граждан других островов, поселившихся на Брете. Она знала, что это не вызовет особых протестов; напротив, местные купцы сразу поняли, что к чему: достаточно было донести на конкурентаиностранца, и конкуренции как не бывало. Заручившись поддержкой торговцев, Лиссал постепенно начала увеличивать налоги.
      Все больше узнавая о происходящих на Брете переменах и памятуя о том, что Лиссал появилась здесь всего несколько недель назад, я чувствовал, как мои надежды тают. Лиссал в отличие от Мортреда не интересовалась пытками и издевательствами, она не наслаждалась гибелью своих жертв, но тем не менее действия ее были чудовищны. Даже если нам когданибудь удалось бы ее спасти, сделать ее такой, какой она была раньше, трудно было представить себе, что она сможет себя простить.
 
      Однажды ночью, примерно через четыре недели после того, как в столицу привезли первых силвов, я отправился в кабинет нового секурии, желая узнать, сколько несчастных теперь содержится в камерах. У меня с собой был фонарь, который я поставил на стол, пока оглядывался и искал то, что мне было нужно. В этот момент я услышал звяканье. Я резко поднял голову. Ктото пытался проникнуть в комнату, открывая замок отмычкой.
      Я взмахнул руками, пытаясь в панике взлететь, но не сумел оторваться от пола. Наткнувшись на стол, я постарался взять себя в руки и наконец сделал нечто разумное: задул фонарь и нырнул в единственное укрытие, где меня могли не заметить. Как во всех дворцовых помещениях, здесь имелись резные деревянные двери, выходящие на балкон. Я выскользнул наружу, прикрыл за собой створки и прижался к стене. Человек, находящийся в комнате, меня заметить не мог, но я оказывался на виду, если бы он решил выйти на балкон. Я стоял там и жалел, что лишился крыльев. Еще я обливался потом; такую человеческую особенность мне все еще трудно было считать нормальной.
      Через мгновение я услышал голоса; разговаривали по крайней мере двое, но разобрать слов я не мог. Сквозь резьбу двери проникал тусклый голубоватый свет – свет колдовского огонька.
      Я замер на месте.
      Когда выяснилось, что никто не собирается выходить на балкон, я рискнул заглянуть в дырочку в двери. Мне это ничего не дало. Я видел силуэты двух человек, закутанных в плащи, которые просматривали свитки на столе; единственный огонек освещал только пергамент, который они читали. Я мог быть уверен лишь в одном: один из них был высоким, другой – маленьким, и никакого права быть там, где они были, они не имели. Все их повадки говорили о том, что они стремятся остаться незамеченными: тихие голоса, приглушенный свет, скрывающие фигуры плащи.
      Тот факт, что они пользовались силвмагией, конечно, указывал на Керена и Девенис, но я и представления не имел о том, что они затеяли. Наверное, я мог войти в комнату и потребовать от них объяснений, но я этого не сделал. В душе я все еще оставался птицейдастелцем, привыкшим бояться людей с их размерами, агрессивностью, оружием.
      К несчастью, истинное значение того, что они пользовались силвмагией, осталось мной совершенно не понятым.
      Когда наконец они ушли, я немного подождал, а потом двинулся следом. Я не мог определить, что они искали, и я так и не выяснил, сколько же силвов заключено в камерах.
      Я ведь никогда не утверждал, будто я храбр.
 
      Дни проходили, в камерах на уровне Пиратов все прибавлялось пленников, и чувство вины во мне росло. Единственным, что меня утешало, было то обстоятельство, что из заключения не выходили толпы дунмагов. На самом деле из темницы не появлялся вообще никто. Я начал гадать: так ли сильна на самом деле Лиссал, как она думает…
      Я снова побывал у гхемфов, но единственная новость, которую они мне сообщили, заключалась в том, что даже гхемфы из выводка Эйлсы не знали, где находилась Блейз.

      Я снова начал работать пловцом, совершая шесть путешествий в Ступицу в месяц. Я так никогда и не узнал, чему был обязан своим восстановлением в Гильдии – то ли вмешательству Датрика, то ли давлению верховного патриарха, за спиной которого стоял Райдер. Так или иначе, наконец это случилось. Когда я наткнулся на отца в коридоре Синода в день своего возвращения, он с подчеркнутой неприязнью повернулся на каблуке и пошел прочь. Я попытался не обращать на это внимания. В конце концов я снова располагал своим полозом, жил в здании Гильдии среди друзей и по милости Райдера зарабатывал больше денег, чем когдалибо раньше. Я каждую неделю виделся с Джесендой. Я даже умудрялся регулярно проскальзывать в ее спальню в доме на берегу; возбуждение от того, что я совершаю нечто незаконное, было почти столь же сильным, как и радость от свидания.
      Кроме того, Джесенда продолжала учить меня, как пользоваться даром силва, и я скоро с некоторой растерянностью обнаружил, что приобрел изрядное искусство. Созданные мной иллюзии почти не уступали иллюзиям Джесенды, и мы начали вместе проникать в различные места в Ступице, подслушивая у дверей и шпионя за участниками собраний. Мы даже незаметно пробирались в кабинет главы Совета и читали его переписку. Мне ужасно нравился риск, сознание того, что стоит сделать одно неверное движение – и нас поймают. Наши занятия вызывали у меня нервный трепет, и я обнаружил, что наслаждаюсь им. Ставки в игре были высоки: наказанием за использование силвмагии, чтобы шпионить за другими силвами, являлся полный остракизм. Многочисленные примеры жульничества силвов в отношении тех, кто этим даром не обладал, считались терпимыми и даже забавными, но тому, кто использовал магию против собратасилва, приходилось плохо. Джесенда посмотрела на меня как на страдающего морской лихорадкой, когда я указал ей на двойные стандарты этики хранителей.
      – Ради морского дьявола, Эларн, что, потвоему, более важно: быть верным интересам других силвовхранителей или похоронить свой талант, чтобы угодить всякому?
      – Ну, нас нельзя назвать особенно верными другим силвам, – прошипел я ей на ухо. Дело происходило поздно вечером, и мы с ней прокрадывались в контору главного управляющего главы Совета.
      – А вот и можно, – надменно ответила она. – Как могли бы мы работать на пользу островов Хранителей, если бы не знали, что происходит в руководстве? Как смогу я в будущем стать ответственным членом Совета, если не буду понимать, как управляются наши острова? Как ты сумеешь стать великим главой Гильдии, если не будешь видеть, какие силы движут политикой? – Она зажгла волшебный огонек. – Иди сюда, посмотрим на бумаги на столе. Я хочу знать, что предпринимается в отношении Девы Замка и той проклятой полукровки. Сразу скажи мне, если найдешь чтото насчет готовности кораблей и черного порошка для пушек…
      В самом худшем случае то, что делали мы с Джесендой, можно было счесть изменой. Хотя большинство сведений, которые нам удавалось добыть, секретными не были и мы никому их не передавали, всетаки наше шпионство было незаконным. Загадка заключалась в том, что меня это совершенно не волновало. Риск действовал на меня как наркотик, и получаемое от него удовольствие еще и усиливалось тем, что мы с Джесендой занимались любовью в тех самых комнатах, куда не имели права входить. Если это было безумием, то я упивался им; хоть инициатором всегда бывала Джесенда, именно я опьянялся нашими проделками. Той ночью мы любили друг друга на столе главного управляющего, озаренном светом наших волшебных огней.
      Когда на следующее утро я с волной отлива возвращался на Тенкор, я был счастлив, как никогда.
      По пути мне встретились еще два корабля Совета хранителей, двигавшиеся в сторону Ступицы. Я уже и счет потерял судам, которые вооружали пушками у причалов. Это должно было бы вызвать у меня беспокойство – уж очень быстро рос военный потенциал островов Хранителей, – но я чувствовал только гордость. Пушки принадлежали моей стране, были ее силой и могуществом.
      Впрочем, плавание требовало всего моего внимания, и скоро я перестал размышлять.
 
      Джесенда, конечно, чрезвычайно интересовалась всем, чем я занимался с Райдером и Гилфитером. Она хотела знать в точности, что они пытаются узнать и как они это делают. Удовлетворять ее любопытство мне было трудно, потому что я и сам оставался в неведении.
      В первый же день, когда я явился в Синод, где должен был встретиться с Райдером, мне навстречу из дверей вылетел Гилфитер с медицинской сумкой в руке.
      – Ох, извини, паренек, – бросил он через плечо, – ребеночек вотвот появится. – С этими загадочными словами он убежал; только развевалось вокруг него его странное одеяние.
      – Заходи, – позвал меня Райдер. – Он отправился принимать ребенка у женщины, обладающей Взглядом.
      – Ох… – Я смотрел вслед Гилфитеру, мчавшемуся вниз по лестнице. – Он что, всегда ходит обмотанным куском ткани?
      Райдер рассмеялся.
      – Да, похоже, он предпочитает такую одежду. Этот кусок ткани называется тагард. Ладно, садись, и я расскажу тебе, что мы хотим сделать.
      Я сел и огляделся. На столах и полках теснились бутылочки и горшочки всех форм и размеров, жаровни, щипцы, ножи, весы с гирьками, воронки, ножницы, увеличительные стекла в медных трубках и всякие вещи, назначение которых определить я не мог. Одно приспособление выглядело как маслобойка, приводимая в действие ножной педалью. Содержимое бутылочек было самым разнообразным – в них хранились и жидкости, и порошки, и кристаллы, а также засоленные образцы чегото непонятного.