Оскверненная

 
      Я сидел дома целую неделю, говоря себе, что делаю это ради себя самого. Мне ни к чему были дополнительные осложнения, которые неизбежно возникли бы, если бы все узнали, что Эларн Джейдон, единственный сын главы Гильдии, – силв. Сейчас это было ни к чему. Подобная новость оживила бы старые споры среди тенкорских священнослужителей. Грешили ли менодианесилвы уже одним тем, что были силвами? Или грешили они только в том случае, если пользовались своей магией? А может быть, в этом вообще не было греха, если они не мошенничали и не обманывали? И как следствие: был Эларн грешником или нет? Уж выяснения этого мне никак не требовалось.
      Так что я сидел дома, послав в Гильдию сказать, что болен. Я попросил одного из слуг отца сходить к мастеру и заказать новое каноэ, а на обратном пути отнести родным Цисси письмо с соболезнованиями. Я готовился к экзаменам и искал в библиотеке главы Гильдии – а она была обширной – все, что касалось менее известных сторон силвмагии.
      Сначала я находил только то, что уже знал: магию мог видеть только тот, кто создавал заклинание, и обладающие Взглядом. Ее воздействие – такое, как иллюзии, исцеление силвами или язвы, вызванные дунмагией, и так далее – были, конечно, очевидны для всех, но только не магия как таковая. А волшебный огонек был клубочком чистой магии, только и всего. С его помощью ничего нельзя было сделать. Он просто существовал. Следовательно, огонек, созданный Джесендой, и свет, который он давал, должны были бы быть видны только ей или комуто, кто обладал Взглядом. Я не должен был бы ни видеть его, ни управлять им и уж, конечно, – а именно это я под конец и сделал – ни погасить.
      После пяти дней старательных поисков я всетаки нашел указание на нечто подобное: рассказ о силвахблизнецах, которые могли видеть магию друг друга. К концу недели я сумел только узнать, что иногда в магии случаются отклонения. Было, конечно, любопытным фактом то, что Джесенда, основываясь на детских воспоминаниях, решила, что я сумею увидеть зажженный ею волшебный огонек. Любопытным, но не потрясающим основы.
      На самом деле то, что творилось на той неделе в политике хранителей, было гораздо интереснее. Совет хранителей собрался, но ни Фотерли, ни Датрик не смогли одержать победы. Случилось так, что в это время умер один из советников, число членов Совета стало четным и голоса разделились в точности поровну. Начались тайные переговоры, и нескольких человек удалось переманить на другую сторону, но и при новом голосовании за каждого кандидата отдало голоса одинаковое число советников. Когда такое случилось в третий раз, было принято решение, предусмотренное конституцией островов Хранителей: временным главой Совета на шесть месяцев провозглашался старший из кандидатов – в данном случае Датрик, – а через полгода должны были состояться новые выборы. Другими словами, у Датрика было ровно шесть месяцев, чтобы показать на практике, чего он стоит.
      Я явился в Гильдию в день испытаний и вытерпел множество насмешек: мои приятели решили, будто я притворился больным, чтобы иметь возможность заниматься без помех.
 
      Когда каноэ было готово, я отправил его Джесенде со следующим же баркасом. После этого каждый раз, когда я отправлялся в Ступицу, мы с ней встречались и я учил ее плавать на каноэ. Я полагал, что это даст мне замечательную возможность получше ее узнать; я оказался прав лишь отчасти.
      Я звонил в колокольчик у садовой калитки дворца Датрика – того же самого дворца, потому что семейство не переселилось в резиденцию главы Совета, и слуга провожал меня к лодочному сараю. Там я ждал прихода Джесенды. Она всегда бывала точна: да и нельзя было иначе, если катаешься на волне отлива. Джесенда являлась безупречно одетой, словно отправлялась, держа над собой зонтик, на прогулку по саду, однако, как я скоро узнал, ее платье было иллюзией: она уже была в купальном костюме, и ни в чем больше. Конечно, в Ступице купальные костюмы были весьма консервативны и закрывали купальщиц от шеи до щиколоток, однако Джесенда носила такой обтягивающий, что я наслаждался, глядя на нее. Будучи здоровым молодым человеком, я мог целыми днями тайком бросать взгляды на соблазнительные округлости…
      Препятствие заключалось в том, что на каждый период отдыха, который я проводил в Ступице, приходилась всего одна дневная отливная волна, а Джесенда иногда бывала занята в это время. Случались еще и другие неприятности: если, например, она упускала волну, то урок на этом заканчивался. Когда волна уходила по заливу, урок заканчивался тоже. Джесенда мило благодарила меня, мы возвращались в лодочный сарай, и она исчезала. Это меня огорчало. Единственное время, которое мы проводили вместе, бывало, когда я отвозил ее подальше от берега и обратно – для этого я использовал свой полоз – или когда мы ждали открытия ворот и прихода волны.
      Джесенда никогда не приглашала меня к себе. Мне приходилось переодеваться в ее лодочном сарае, и к тому времени, когда я натягивал городскую одежду, она уже исчезала в доме. Когда мы все же разговаривали, Джесенда желала узнавать о тонкостях катания на волне и способах улучшения собственной техники. Она была одной из самых целеустремленных женщин, каких я только встречал.
      К счастью, она находила время и на то, чтобы учить меня более эффективно пользоваться силвмагией. До того мое образование по этой части было в лучшем случае обрывочным. Когда я был совсем маленьким, отцу пришлось нанять силва, чтобы тот обучил меня основам, – главной целью этих уроков, конечно, было научить меня скрывать свой дар. Когда меня отправили прочь с Тенкора, я подружился с семейством силвов, жившим неподалеку. Дети помогли мне не просто научиться управлять магией, но и развивать свою силу; потом, когда мне исполнилось двенадцать, я решил совсем отказаться от своего наследия силва и вернулся в дом отца на Тенкоре. Теперь же Джесенда с радостью занялась моим образованием.
      – Просто преступление знать так мало, – ворчала она. – Оставить такого сильного мага без обучения…
      Я не знал, почему она считает меня сильным магом. В конце концов, это именно она обладала необычной магической силой, а не я. Мне очень хотелось многому у нее научиться, но я боялся возвращаться на Тенкор, благоухая силвмагией. Ктонибудь обязательно скажет об этом отцу. Моя нерешительность, конечно, раздражала Джесенду.
      – Ох, боже мой, Эларн, – однажды недовольно сказала она мне, – ты должен решить, хочешь быть силвом или нет! Ты не можешь тыкаться тудасюда, как лодка без руля.
      В этот момент мы возвращались в лодочный сарай, и мне гораздо больше хотелось поболтать с Джесендой о том, не пойти ли нам выпить по чашке шоколада или о чемто еще столь же приятном и необременительном. Вместо этого мы говорили о моем нерешительном характере… Джесенда была, конечно, права. Я должен был принять решение. Когда я бывал с ней, я не сомневался в своем желании стать силвом; на Тенкоре ситуация не казалась такой ясной.
      Несомненным было одно: я впервые в жизни по уши влюбился. Теперь, когда с тех пор прошло так много лет, могу признаться: любовь любовью, но я также сгорал от желания – тем более сильного, что его объект казался недостижимым.
      Я был тогда ужасно молод…
 
      Результаты окончательных испытаний были вывешены на доске в здании Гильдии. Я сдал все экзамены без какихлибо блестящих отметок, но набрал достаточно баллов, чтобы стать сирпловцом и полноправным членом Гильдии. О ночи после выпуска я мало что помню. Друзья таскали меня по тавернам в городе, а потом по менее благопристойным пивнушкам в порту; ближе к утру мы оказались в борделе. Я действительно мало что помню и совершенно уверен: что бы ни случилось в борделе, я никакого участия в этом не принимал, потому что к тому времени уже ни на что не был способен.
      На следующее утро я проснулся в своей постели в здании Гильдии, не представляя себе, как я там очутился, и страдая от самой ужасной головной боли в жизни. После этого загула моя жизнь потекла как обычно. Я всячески избегал своего отца и вызывался добровольцем во все поездки в Ступицу, какие только удавались. Несколько недель прошли вполне приятно – а потом в гавань вошла шхуна. Она несла флаг Мекате и имела разноцветные плетеные паруса, каких я никогда раньше не видел. Я в этот момент оказался на набережной и, поскольку был свободен от заплывов, решил посмотреть на нее поближе. Я был не единственным зевакой; на причале собралась толпа. Видеть такое судно вблизи островов Хранителей было странно: шхуна больше походила на торговый корабль, совершающий каботажные плавания, и от нее несло вонью, как будто она перевозила навоз. Вместе с тем по ее высокой осадке было видно, что в трюмах у нее нет ничего, кроме балласта, да и его немного.
      Когда лоцман подвел шхуну к причалу, я увидел, что один из стоящих у поручней пассажиров – человек в мантии патриарха, с медальоном из черного коралла на груди. Я знал его в лицо: однажды мне показал на него отец. «Зовут Райдером, – буркнул он тогда. – Гражданин Разбросанных островов. Будь с ним осторожен, Эларн, история у него странная, и я не доверяю людям, которые то и дело исчезают, как этот Райдер. По слухам, он хорошо владеет и мечом, и луком. А еще говорят, что верховный патриарх готовит его себе в преемники. – Отец фыркнул. – Почему менодианам понадобился воин в качестве вождя, понятия не имею».
      Недавно стало известно, что Райдер теперь стал полноправным членом Высшего совета патриархии, несмотря на сопротивление некоторых консервативных членов Синода. Он явно не был ортодоксом и не любил околачиваться в патриархии, не подлизывался к власть имущим. Мне это очень нравилось.
      Райдер был красивым мужчиной лет под сорок, высоким и широкоплечим, но не его я стал разглядывать, пока шхуна швартовалась к причалу. Рядом с ним стоял гораздо более интересный человек, я никогда никого похожего на него не видел. Он был примерно того же возраста, что и Райдер, но не такой высокий и широкоплечий, как тот, с лохматыми рыжими волосами и такой же бородой. Одежда его была очень странной: рубашка из прекрасного шелка без воротника, застегнутая на запястьях, удобные темнозеленые штаны; и то и другое было почти не видно изпод необыкновенного грубошерстного одеяния в зеленокрасную клетку. При взгляде на этого человека хотелось назвать его варваром. Волосы и борода у него торчали в разные стороны: может быть, этим утром он просто забыл их расчесать… а его накидка была самым неопрятным предметом, какой я только видел: она казалась не сотканной, а грубо сплетенной и потом просто небрежно накинутой, а не надетой. Я совершенно не представлял себе, откуда мог взяться такой дикарь.
      Пока я глазел на него, притворяясь, будто вовсе им не интересуюсь, ктото сзади дернул меня за куртку. Я оглянулся и увидел одного из дастелцев. Сердце у меня оборвалось. Даже вид одного из них всегда напоминал мне о дне Падения, о вещах, вспоминать которые мне не хотелось. Этот человек был одет как и двое детей, цеплявшихся за него, но все они выглядели так, словно в одежде им неудобно. Их рубашки были незашнурованы, штаны надеты наизнанку и неподпоясаны, ноги босые. В те дни только немногие из дастелцев, которые раньше были птицами, носили обувь.
      – Чего ты хочешь? – спросил я достаточно вежливо.
      Он молча начал делать знаки, которые мне ничего не говорили, показал на корабль, а потом в открытое море. Он явно еще не научился переводить глаза с предмета на предмет, поэтому, когда хотел посмотреть на чтото, поворачивал голову. Это производило странное впечатление, но для дастелцев было обычным.
      Человек пробормотал чтото невнятное, показал на своих детей, размахивая руками, сгибая пальцы и кивая головой. Я ничего не понял. Его вид вызывал жалость. Он был – как и многие недавно ставшие людьми дастелцы – невысоким и широкоплечим, с тонкими ножками; обгоревшая на солнце и шелушащаяся кожа делала его похожим на ящерицу, меняющую шкурку. На голове, которая еще недавно была совсем лысой, пробивалась черная поросль, но выглядел дастелец все еще непривлекательным.
      И тут человек на борту – тот самый, бородатый – обратился к дастелцу:
      – Эй, приятель, я, кажется, тебя понимаю. Только этот корабль через день или два отправится на Мекате, а не на Дастелы.
      Дастелец, задрав голову, посмотрел на него, а потом снова начал жестикулировать и насвистывать приятную переливчатую мелодию.
      Рыжеволосый кивнул:
      – Посмотрим, что мне удастся сделать. Ты где живешь? Еще несколько жестов и свист.
      Рыжеволосый опять все понял.
      – Я через несколько дней зайду к тебе. Как тебя зовут?
      Дастелец снова засвистел. На этот раз ему пришлось несколько раз повторить мелодию, прежде чем человек на борту понял. Я смотрел на них, разинув рот: мне не верилось, что ктото может понять всю эту тарабарщину.
      Дастелец благодарно кивнул и повернулся, чтобы уйти. Я порылся в карманах, достал пару пряников и сунул их детишкам. Их отец улыбнулся мне и поплелся прочь. Эта трогательная фигура с его двумя безмолвными малышами почемуто заставила меня почувствовать себя виноватым за то, что я здоров и все у меня хорошо.
      Я снова начал смотреть на корабль и его странного рыжеволосого пассажира. Я старался не выглядеть особенно любопытным, но все же привлек к себе внимание патриарха.
      – Эй, сирпловец, – окликнул он меня, опознав по дорожной форме Гильдии, в которую я был одет, – у нас с собой багаж, который нужно переправить в Синод. Не мог бы ты найти несколько сильных ребят с тележкой для тяжелого груза?
      Будь это ктото другой, я мог бы возмутиться – я был гильдийцем, а не портовым грузчиком, – но Райдер являлся членом Совета патриархии, а на Тенкоре такое значило много. Я выполнил его просьбу. К тому времени, когда я вернулся с тремя носильщиками и тележкой, начальник порта уже познакомился с прибывшими и убедился, что все они имеют гражданство; их багаж был выгружен на причал. Самым громоздким предметом, привезенным двумя путешественниками, был огромный деревянный сундук, тяжелый и объемистый. Нам всем пришлось помогать погрузить его на тележку, но ни у кого не нашлось достаточно длинной веревки, чтобы надежно его привязать. Тележка с трудом могла выдержать такой груз; трое носильщиков покатили ее вверх по улице – двое тянули за оглобли, третий толкал сзади. Я предложил помочь донести остальной груз, главным образом потому, что мне хотелось узнать, кто такой странный рыжебородый человек. Мое предложение было принято, и мы двинулись по улице следом за тележкой. Рыжий человек назвал мне свое имя – Келвин Гилфитер – и сообщил, что он с Мекате; это показалось мне странным: я раньше видел людей оттуда, и все они были смуглыми, гладко выбритыми южанами. И они не заворачивались в клетчатые одеяла… Я хотел расспросить его насчет дастелцев и все еще думал, как задать вопрос, когда он начал разговор сам:
      – Тот парень, который заговорил с тобой, просто спрашивал, не идет ли корабль на Дастелы. Ему хочется добраться до дома и отвезти туда своих ребяток.
      – Ребяток?
      – Детишек.
      – Как тебе удалось понять, что он сказал?
      – Ну, скажем так: я немного понимал их язык, когда они были птицами. Теперь, правда, и жесты, и звуки несколько другие. О многом приходится догадываться, но, думаю, он просто пытался узнать, как ему добраться до родины своих предков. – У рыжего был очень странный выговор, с раскатистым «р» и напевными интонациями.
      Я обдумал то, что он сказал.
      – Кто всетаки ты такой?
      – Просто человек, который когдато называл птицудастелца своим другом. Он, должно быть, погиб в тот день, когда они… когда они изменились.
      – Ох… Значит, они были разумны, даже когда еще не превратились в людей?
      – Ага, точно.
      – А можно спросить: где ты был в тот день?
      – На Ксолкасе. Как, ты говорил, тебя зовут, сирпловец?
      – Эларн. Мой отец Корлесс Джейдон, глава Гильдии на Тенкоре. – Пока мы поднимались на холм, теперь уже изрядно отставая от тележки, я продолжал: – Говорят, Падение случилось потому, что умер дунмаг, человек по имени Мортред. Ты тоже так считаешь?
      Ответил мне патриарх:
      – Да. Да, это правда. Именно так и случилось. Человека, который почти сто лет назад заколдовал Дастелы, убили.
      Чтото в том, как он это сказал, заставило меня насторожиться.
      – На Ксолкасе? Он кивнул.
      – И вы в это время там были? Он снова кивнул.
      Я хотел задать еще много вопросов, но понял, что лучше промолчать. В патриархе была заметна почти пугающая суровость; он вел себя так, что поневоле приходилось держаться на расстоянии. Он был вежлив и не смотрел свысока на тех, кого превосходил рангом, не возмущался тем, что я задавал слишком много вопросов, – и все равно мне хотелось отойти от него подальше.
      И тут случилась беда.
      Мы поднимались по крутому и узкому участку улицы, ведущей к Синоду; с обеих сторон тянулись дома с резервуарами для сбора дождевой воды, которые делали улицу еще уже. Шагах в двадцати впереди нас носильщики старались протащить тележку по неровностям булыжной мостовой. Дело осложнилось еще и тем, что навстречу шла группа женщин с тяжелыми корзинами, возвращающихся с рынка.
      Один из носильщиков попытался откатить тележку в сторону, но тут с громким треском сломалась оглобля. Он упал, все еще сжимая в руках обломок. Тележка вильнула и прижала второго носильщика к стене дома. Он завопил и выпустил оглоблю со своей стороны. Женщины с визгом стали разбегаться. Тот парень, что толкал тележку сзади, растянулся на мостовой, и тележка, проехав над ним, покатилась назад и врезалась в стену дома на противоположной стороне улицы. Отскочив от нее, она выехала на середину улицы и, подпрыгивая, покатилась вниз, набирая скорость. Огромный сундук на ней подскакивал и кренился, но какимто чудом не сваливался на землю.
      У меня пересохло во рту. Если бы мы прижались к стенам домов, нам могло повезти и мы не пострадали бы – если бы не оказались раздавлены сундуком или тележкой. Можно было попытаться убежать от тележки, только она уже не ехала, а летела… Если бы по дороге не попалось открытой двери, нам пришлось бы бежать до самого подножия холма – и я не сомневался, что нам не успеть.
      Тележка подпрыгнула на выбоине и взлетела в воздух, но тут же тяжело рухнула обратно. У нас оставалась доля секунды на то, чтобы принять решение, которое могло спасти нам жизнь – или обречь на смерть.
      Райдер и Гилфитер метнулись к противоположным сторонам улицы, но, к несчастью, при этом каждый схватил меня за руку и дернул к себе. Разрываемый на части, я застыл прямо посередине улицы – великолепная мишень для мчащейся тележки.
      Я не задумался над тем, что делать, хотя, будь у меня время на размышления, я, возможно, поступил бы так же. Я воспользовался своей силой силва.
      Я воздвиг два колеблющихся столба сияющей защиты на каждой стороне улицы впереди себя и связал их между собой серебряной сетью силвмагии. Я никогда еще не творил заклинания с такой быстротой. Тележка еще раз подпрыгнула на неровности и затормозила так резко, что сундук слетел с нее и устремился, как снаряд катапульты, прямо в меня.
      Собравшаяся толпа издала вопль, как один человек.
      От шока я чуть не утратил самообладания – даже зная, что сеть меня защитит, смотреть на летящий сундук было страшно. Райдер выпустил мою руку, а Гилфитер еще раз дернул к себе, пытаясь спасти от удара, который, как он думал, был неизбежен. Защиту видеть он не мог. В тот же момент сундук всей тяжестью налетел на сияющую сеть силвмагии. Она немного подалась, но удержала сундук, и он повис в воздухе, как муха, запутавшаяся в паутине. Тележка опрокинулась набок и заскользила вниз, пока ее тоже не остановили серебряные нити магии.
      Я сглотнул, облизал губы и благословил Джесенду за то, что она научила меня устанавливать защиту достаточно прочную, чтобы удержать даже такой тяжелый сундук. Я осторожно наклонил столбыопоры и позволил серебряной сети мягко опустить сундук на землю. Для зрителей, даже не обладающих Взглядом, это не могло выглядеть ничем, кроме магии: хоть они и не были способны видеть голубое сияние, все видели сундук, чудесным образом застывший в воздухе и плавно опустившийся на землю.
      Я выдохнул воздух, с безнадежностью думая о том, что никак не смогу скрыть того, что воспользовался силвмагией. Все на улице таращили на меня глаза: женщины и дети, носильщики, Райдер и Келвин Гилфитер.
      Я только начал гадать, не удастся ли мне приписать это чудо Гилфитеру, когда он, широко улыбаясь, повернулся ко мне.
      – О небеса, сирсилв, – громко, так что все его услышали, сказал он, – быстро же ты сообразил! Ты определенно спас мой медицинский сундук от того, чтобы превратиться в мешанину снадобий и кучу растопки! Я вечно буду тебе за это благодарен.
      – Не за что, – пробормотал я сквозь стиснутые зубы.

Глава 10
РАССКАЗЧИК – ЭЛАРН

      Организацию дальнейшего взял на себя патриарх.
      Распорядительный человек, ничего не скажешь. Двоих носильщиков он отправил за другой тележкой, а третьему, который получил несколько синяков, но особенно не пострадал, велел стеречь сундук, пока не удастся доставить его в Синод. Собравшейся толпе он предложил убрать с улицы обломки, и все послушались его, не задавая вопросов. Его манера вести себя вызывала уважение. Что же касается меня, то одна из женщин, кланявшаяся патриарху, проходя мимо меня, наоборот, плюнула на землю.
      – Убийца дастелцев, – проворчала она.
      Обвинение было несправедливым. Я мог только растерянно вытаращить на нее глаза. Райдер вернулся, взял меня за локоть и вместе со мной прошел мимо женщины.
      – Пойдем в Синод, – сказал он мне. Я попытался извиниться и уйти. Мне не хотелось появляться в Синоде, сияя, как серебряный бакен, и тем самым заявляя о своей природе силва патриархам, большинство которых обладали Взглядом. Однако Райдер отмел мои возражения. – Мне нужно с тобой поговорить.
      Я почувствовал дурноту. Этот человек, несомненно, фанатик, противник силвмагии. Бог знает, какую проповедь мне предстоит выслушать. Я было подумал о том, чтобы все же отказаться идти с ним, но это могло только ухудшить дело, так что я уныло потащился вверх по улице следом за Райдером и Гилфитером.
      Гилфитер тревожился за содержимое своего сундука.
      – Лекарства, – сказал он мне. – Целебные травы, настойки, отвары и прочие снадобья. Они все хорошо упакованы, но все же коечто могло разбиться. Некоторые из них невозможно снова добыть. – Он вздохнул. – Мой дядя выдерет мне бороду, если я не верну ему сундук в полном порядке. Уж не знаю, как и благодарить тебя, паренек.
      Я с сомнением посмотрел на него.
      – Если ты думаешь начать здесь практику, то число пациентов может тебя разочаровать. Все говорят, будто не одобряют силвмагию, что она не угодна Богу, греховна и все такое прочее, но если у них есть деньги, то первый, к кому они бегут в случае болезни, – это целительсилв.
      Он поднял брови.
      – В самом деле? Это малость лицемерно, не так ли? – Он был искренне изумлен, что, в свою очередь, удивило меня. Неужели он настолько наивен? Однако его следующие слова показали, что удивило его не лицемерие, а мысль о том, что силвмагия – зло. – Я скорее подумал бы, – продолжал он, – что дар целительства должен рассматриваться как дарованный Богом. Это же такая… ээ… замечательная вещь!
      Я предпочел ничего ему не отвечать и только взглянул на Райдера, шагавшего рядом с нами. Выражение его лица было мрачным.
      – У патриархии проблемы не с целительством силвов, – сказал он. – Дело в других проявлениях магии. Если я заболею, я буду только счастлив, если силв меня вылечит. Однако если мне предложат выбор между отсутствием всякой магии и той магией, которую мы имеем сейчас, я предпочту первое. Отсутствие всякой магии. – Он бросил на меня вопросительный взгляд. – Та женщина… что она имела в виду, говоря об «убийце дастелцев»? Я вздохнул.
      – Тут начались гонения на магию с тех пор, как дастелцы упали с неба. – До меня дошло, что эти двое, должно быть, большую часть времени после Падения провели на корабле. Они могут не подозревать о том отвращении к магии, которое распространилось среди островитян, хотя, насколько я слышал, такая реакция была повсеместной.
      – Объясни поподробнее, – велел Рай дер.
      – Ну… это было таким… наглядным, случилось на глазах у нас всех. Люди гибли, становились калеками. Дети, раскиданные по земле… части тел, падающие с крыш… Мужчины и женщины, распятые на столбах, с вывалившимися внутренностями… просто переломанные. Кровь, стоны… Люди по большей части никогда не сталкивались с подобными смертями. Это было ужасно и так… так реально. Все случилось, как раз когда дети возвращались домой из школы… от этого стало еще хуже. Некоторые из них тоже погибли. Теперь очень многие страдают бессонницей или видят во сне кошмары… просыпаются с криками. И не только дети. – Я с трудом находил слова. – Зрелище было душераздирающее. Если вы видели, что случилось тогда, вы поймете, что я хочу сказать. Людям нелегко с таким справиться… они просто не могут.
      Райдер кивнул:
      – И ищут виноватых.
      – Думаю, так. Мы все знали, конечно, что тут виновата дунмагия. А потом люди узнали обо всем: о том, как жители Дастел были заколдованы, как им пришлось на протяжении поколений вести жизнь птиц. Всем хотелось помочь… – Я покачал головой. – Может быть, если бы было возможно помочь… да только на самом деле что тут сделаешь? Столько погибших, столько изувеченных… И даже те, кто не пострадал… Многие сошли с ума, не в силах справиться с жизнью в человеческом обличье. Некоторые покончили с собой. Другие все еще пытаются летать или не едят ничего, кроме птичьего корма. Есть такие, кто отказывается носить одежду и умирает от пневмонии. У многих дела пошли плохо, как если бы… превращение из птиц в людей произошло не так, как должно было быть. Есть полностью или частично ослепшие, есть оглохшие. Коекто лишился частей тела – гениталий, языка, ушей, пальцев… такие увечья силвы излечить не могут. Менодиане пытались позаботиться о них, конечно. Их кормили, лечили, одевали… и у некоторых все наладилось. Они учатся говорить, ходить и прочее. Но другие… – Я покачал головой. – Вот жители Тенкора и взбудоражены. Да и кто на их месте не сокрушался бы? Ведь все, что случилось, случилось у нас на глазах, под самым носом. У всех на глазах, и все кинулись помогать. Некоторые пришли в такую ярость, что стали винить магию – любую магию. Теперь существует общество «Долой магию». Гилфитер беспомощно посмотрел на меня.
      – Они винят силвов?
      – Силвмагия, дунмагия… Они не делают различий. Забавно: как я слышал, общество «Долой магию» даже более популярно в Ступице, чем здесь. Похоже на то, что чем больше силвов живет по соседству, тем большую неприязнь они вызывают у тех, кто этим даром не обладает.
      Райдер слегка улыбнулся, словно мои слова его порадовали. Гилфитер просто казался озадаченным.
      К этому времени мы добрались до Синода. Младший патриарх, дежуривший у входа, склонил голову, как только увидел члена Совета, и распахнул перед нами дверь. Райдер немедленно направился в свои апартаменты. К моему удивлению, оказалось, что они находятся рядом с покоями верховного патриарха. Это было нешуточным отличием, хотя сами комнаты оказались обставлены аскетически.
      Войдя, он указал мне на стул, а сам позвал слуг и послал кого приготовить комнату для Гилфитера, кого – уведомить верховного патриарха о своем прибытии, кого – распаковать багаж, отправить белье в стирку и приготовить им с Гилфитером ванны. Я чувствовал себя все более не в своей тарелке.
      Гилфитер, должно быть, заметил мое смущение, потому что сказал Райдеру:
      – Что тебе нужно от этого парня, Райдер? Он и так всю дорогу опасался какойнибудь неприятности от тебя, а теперь ты больше интересуешься ванной, чем разговором. Отпусти ты его и не мучай, бога ради.
      Райдер повернулся ко мне:
      – Ты сказал, что ты сын Джейдона – главы Гильдии? – Я кивнул. – Он знает, что ты силв?
      – Конечно.
      – Однако он не желает, чтобы слухи об этом разошлись. Я смущенно пожал плечами:
      – Он никогда не одобрял использования силвмагии. На самом деле я ею и не пользуюсь – по крайней мере часто. Мне просто показалось… ну, что сейчас это было оправданно.
      – Еще как оправданно, – согласился Гилфитер. – И я от всего сердца тебе благодарен. Паренек правду говорит, Райдер, – небрежно добавил он, словно мог точно судить об этом. Потом он отошел к окну и стал смотреть на город и гавань, сделав вид, будто не интересуется разговором. Вид оттуда открывался чудесный – можно было увидеть даже начало залива, – только я усомнился, что Гилфитер так уж любуется зрелищем: он прислушивался к каждому слову, сказанному нами.
      – Твой отец наверняка услышит о том, что случилось, – проговорил Райдер.
      Я повесил голову. Мысли о предстоящем разговоре с папашей были по меньшей мере нерадостными.
      – Он будет недоволен, – ответил я. – Обо мне всегда ходили странные слухи, но от них по большей части отмахивались как от сплетен недоброжелателей, которые хотели бы дискредитировать отца. В течение часа о происшествии будет знать весь Тенкор.
      – Да, – согласился Райдер. – Я слышал, как он обличал магию и призывал патриархию принять более жесткие меры против ее употребления. Однако едва ли можно ставить тебе в вину то, что ты родился силвом.
      – Скажи это Корлессу Джейдону.
      – Он тебя упрекает?
      Часть моего сознания все еще желала встать на защиту отца, но неожиданно я почувствовал, что устал постоянно лгать.
      – Изо всех сил. Если не меня, то мою покойную мать.
      – Я напишу ему записку и объясню, как все случилось. Я сомневался, что это поможет, но все равно поблагодарил его. Гилфитер сочувственно улыбнулся: казалось, он совершенно точно знает, что я чувствую.
      – Сколько тебе лет? – спросил Райдер, садясь к столу и открывая чернильницу.
      – Двадцать.
      – И ты, как видно, работаешь на Гильдию. Пловец или матрос? – Он раздраженно фыркнул, обнаружив, что чернильница пуста, и снова позвонил в колокольчик, вызывая слугу.
      – Я могу быть и тем, и другим, но предпочитаю пользоваться полозом.