Походный барабан

Ибн Тувайс приветствовал нас.

— Ничего не объясняй. И не тревожься — этот дом был построен в беспокойные времена.

Мы прошли за ним во внутренние покои. Старик свернул в альков и всем телом навалился на стену. Она бесшумно отошла внутрь, открыв темную, узкую лестницу.

— Ею уже пользовались раньше. Вы найдете там еду и вино.

Когда Азиза взяла у Ибн Тувайса свечу и стала спускаться по лестнице, старик прошептал мне:

— Она исчезла где-то неподалеку, и они начали обыскивать весь квартал. Надо выждать, пока не закончится обыск.

Он уже собрался было уходить, но приостановился и добавил:

— Если что-нибудь случится со мной, то за стеной ты найдешь подземный ход. Он открывается так же и ведет за городские стены. Когда вы выберетесь оттуда, поезжайте в Замок Отмана. Это развалины, где живут только совы. Вы можете укрыться там, пока не появится возможность бежать.

— А как мы сможем ехать?

— По подземному ходу пройдут кони. Он был проложен для кавалерийских вылазок. Туда можно войти из нашей конюшни, и ваших лошадей уже свели вниз. Там есть корм для них и пища для вас, и по каналу протекает ручей. При необходимости вы можете скрываться в подземелье несколько недель, но я бы вам не советовал…

Старик помолчал. Взгляд его стал жестким:

— Ты не мусульманин, но на твоем попечении сейчас женщина, очень важная женщина… Если так случится, что ей будет причинен вред… в любом смысле… то это будет стоить жизни вам обоим.

— И ей тоже?

— Ей — в первую очередь. Ее убьют, без всякого сомнения… Береги себя и её тоже.

И снова он помедлил.

— Если обстоятельства позволят тебе вернуться, мой дом всегда твой.

— В этом Замке Отмана… Там есть где укрыться?

Его подробная характеристика развалин была немногословной, ясной и по-военному четкой.

— А теперь быстрее! Вам пора идти.

Дверь закрылась за мной, и я в темноте спустился по крутым ступеням. Азиза сняла паранджу и поставила на низкий столик вино и еду.

Над нами послышался приглушенный звук, словно захлопнули тяжелую дверь, но более громкий. Я выхватил меч и повернулся к лестнице.

Ничего.

Неужели я навлек беду на Ибн Тувайса? Что там произошло?

Азиза показала мне на столик:

— Поешь. К ночи мы должны быть готовы.

Ели в молчании. Не знаю, о чем думала она, но я с грустью размышлял о старике, оставшемся наверху. Неужели я навлек пытки и смерть на человека, которым так восхищался, кого так любил? Однако нельзя вернуться ему на помощь. Обнаружить себя сейчас — значит подтвердить то, о чем можно было только подозревать.

На полу лежали вьючные тюки, потому что Ибн Тувайс, кажется, подумал обо всем. Он знал, чем я был занят, и знал, с кем его чувства. В конце концов, он тоже был врагом Йусуфа.

На низком столике лежали стопки книг. Старик ждал беды и перенес сюда свою драгоценную библиотеку. В Париже за такие книги можно было бы купить целую провинцию или епископат. И в самих вьюках, кроме запаса пищи, лежали четыре книги. Очевидно, он хотел, чтобы я взял их с собой.

— Поспи, — сказал я Азизе. — Мы уйдем с наступлением ночи.

Она улеглась, я накрыл её халатом.

Когда мы добрались до дома Ибн Тувайса, было немного за полдень. Положим четыре часа на ожидание, потом ещё час на то, чтобы выбраться по подземному ходу за городские стены… Можно выйти наружу ещё затемно.

Я выбрал из стопки книг одну — перевод сочинения Шень Куа из далекого Катая — «Очерки о сонной заводи».

Когда наконец укоротившаяся свеча показала, что настал час уходить, я положил книгу на место среди других. Может, когда-нибудь я её дочитаю.

Азиза проснулась от прикосновения моей руки, встала и зажгла новую свечу. Взвалив тюки на плечи, я последовал за ней по подземному ходу.

Лошади ожидали нас, оседланные и готовые в путь, в подземной конюшне. Сев в седла, мы двинулись по тоннелю к наружным стенам города.

Свод нависал всего в нескольких дюймах над моей головой; местами тоннель был вырублен в сплошной скале. Несколько раз мы переезжали через маленькие лужицы, а в одном месте ехали несколько сот ярдов вдоль потока чистой, холодной воды.

Ход внезапно оборвался. Перед нами была каменная глыба; рядом с ней находился бронзовый рычаг странного вида: такого не сделали бы ни мавры, ни готы, ни финикийцы; я вообще не видел прежде ничего похожего. Вспомнил о Кадисском Идоле… может быть, его создали те же самые мастера?

Сойдя с коня, я положил руку на рычаг. Помедлил, собираясь с духом, потом потянул вниз.

Ничего не произошло.

В свете свечи наши взгляды встретились. А что, если не откроется? Тогда, значит, мы в ловушке?

Я снова собрался с силами и всем телом повис на рычаге. Медленно, неохотно он подался. Большая каменная глыба так же медленно повернулась внутрь тоннеля, неподатливая от старости и несказанно долгих лет бездействия. К нам долетело дуновение ночной прохлады, запах влажной растительности, журчание сочащейся тонкой струйкой воды.

Шагнув наружу с мечом в руке, я оказался в узком ущелье, над которым светили звезды. Всего в нескольких шагах впереди наша струйка воды вливалась в более широкий поток. Поискав, я обнаружил второй рычаг, искусно скрытый в трещине скалы. Азиза вышла из тоннеля, и я повернул рычаг; дверь закрылась, на этот раз легче, и полностью слилась с естественными трещинами камня. Запомнив место, я замаскировал рычаг и уничтожил все следы движения двери.

Вновь сели мы в седла и пустили коней шагом по каменистому дну ручейка, а проехав некоторое расстояние, выбрались из воды и свернули на древнюю тропу, потом попали на дорожку, которой пользовались крестьяне, идя в поле и обратно. Вдалеке уже можно было разглядеть башню Замка Отмана, по крайней мере, мы считали, что это она. Построенный очень давно, считавшийся стариной уже тогда, когда в Испанию вошли первые вестготы, Замок мог быть творением римлян или даже древних иберов. Его разрушали и восстанавливали несколько раз, он стал местом дурных предзнаменований, и мало кто отваживался испытать те опасности, которые казались его неотъемлемой частью.

Мы ехали молча, угнетенные страхом за Ибн Тувайса. Его могли пытать или убить. Вернуться — значит только подтвердить, что он помогал нам, и тем обречь его на верную смерть, а то, что он для нас сделал, пропадет впустую.

Как долго можно продержаться в Замке Отмана? Сколько пройдет времени, прежде чем случайный прохожий наткнется на нас или заметит какое-то движение среди развалин? Однако, если мы убежим из замка, то куда нам идти? Мне одному это было бы намного проще; однако же никто не ездит по стране в обществе красивой девушки, не рискуя вызвать пересуды, и уж ни в коем случае без конной охраны.

Рассвет все ещё медлил за горизонтом, когда мы подъехали, поднявшись по склону холма, к башне — и до чего же громадна оказалась эта старая башня! Кроме нее, осталось немногое: разрушенная парапетная стенка с бойницами, залитые лунным светом обрушившиеся валы. Это было уединенное место, изобилующее призраками, забытое на своем холме; запах смерти витал над ним.

Мы направили коней в открытые ворота и остановились посреди двора. Когда отзвучало эхо наших подков, стало совсем тихо. Летучая мышь затрепетала крыльями над моей головой, сова спросила что-то из темноты.

Вот мы и прибыли в наше укрытие, две тени, чтобы присоединиться к здешним обитателям-призракам; однако я боялся, что нас обнаружат, а не разных ночных созданий. Люди, живущие на безлюдных вересковых пустошах Арморики, привычны к оборотням, вампирам и «турстам».

— Матюрен, — прошептала Азиза, — мне страшно!

Сойдя с коня, я протянул ей руки:

— Тьма — друг преследуемых, Азиза; а любовь возможна везде, где есть мы. Останемся здесь.

Глава 13

На рассвете солнце ярко осветило замок. Призраки, если они здесь и были, бежали вместе с темнотой. В старинном фонтане булькала вода, но на месте прежнего сада раскинулась сейчас чащоба буйных трав, неподрезанных кустарников и деревьев. Кора, отвалившаяся со стволов, валялась на траве, а сверху все покрывал толстый ковер опавшей листвы.

Стена была проломлена во время какой-то позабытой битвы, и камни так и валялись с тех пор в беспорядке, кое-где уже оплетенные виноградными лозами.

Выстроенный на холме, замок господствовал над местностью, являясь по сути такой же частью пейзажа, как обнаженная скала или старое дерево. Когда-то склоны холма были, вероятно, гораздо круче, чем сейчас, но со временем осыпающиеся обломки стен сделали подъем более пологим. На северной стороне стояли три круглых башни, все частично разрушенные, на южной — тоже три, но одна из них квадратная. Эта последняя и ещё башня на противоположном конце южной стены остались сравнительно целыми.

Внутренний двор был огражден почти полностью, но большой дом лежал в развалинах, и крыша его провалилась. Первым делом я тщательно обследовал развалины. Система стен вокруг внутреннего двора составляла тщательно продуманную сеть лестниц и проходов, сообщающихся со всеми частями замка, так что в любую точку могли быстро подойти подкрепления из цитадели.

Сама цитадель была трехэтажная, со сводчатыми перекрытиями и амбразурами для лучников в стенах каждого этажа. С каждого уровня открывался проход через дверные проемы в любую часть крепости.

Из цитадели открывался прекрасный обзор окружающей местности, и скрытый наблюдатель мог следить за всеми подходами к замку. Однако я искал прежде всего пути для бегства. Как говорил Плавт, даже мышь не доверяется норе с одним выходом.

Такие старинные замки всегда имели один или несколько потайных выходов: они предназначались для вылазок и бегства, но могли использоваться также и для тайной доставки припасов во время осады.

Квадратная цитадель была, очевидно, самой древней частью сооружения, и любой потайной ход, устроенный здесь, должен был иметь выход в лес, ущелье или, по крайней мере, в лощину. Если бы удалось найти его, потом было бы намного проще разыскать внутреннюю дверь в этот ход.

Пока Азиза спала, я рыскал по коридорам, исследовал нижнюю часть главной башни, или донжона, изучал окружающую местность через каждое окно или брешь. Может настать час, когда бегство станет настоятельной необходимостью, и нужно было запомнить все впадины, русла потоков и лощины, по которым можно будет скрытно передвигаться.

Таков урок, преподанный осторожностью: где бы ты ни остановился, обязательно найди дополнительный выход, возможность тайно бежать.

Вдали лежала Кордова, но поблизости — ни поселений, ни жилищ, ни дорог. Мало кто отваживался путешествовать не в составе сильного отряда, способного защитить себя, ибо кругом шастали банды разбойников и солдат-дезертиров.

Замок Отмана был отдаленным, безлюдным местом, куда, по-видимому, никто не заглядывал. За время моих поисков я не нашел никаких свидетельств, что кто-то искал здесь прибежища хоть раз за многие годы. Он стоял в стороне от дорог и издали казался скорее просто высоким утесом. Можно надеяться, что по крайней мере некоторое время мы будем в безопасности.

Вернувшись во двор, я осмотрел внутреннюю площадь, заросшую травой, и заглянул через пролом развалившейся стены в заброшенный замковый сад. Он был обнесен стеной, и между двором и садом наши кони смогут пастись не меньше недели, а то и дольше. Еды, которую мы с собой привезли, должно хватить на такой же срок, и её можно дополнить фруктами из сада, хотя их и было не много.

Сидя в цитадели, я глядел через бойницу на далекую Кордову и размышлял о том, что значили для меня месяцы, проведенные в этом городе.

Помимо уроков улицы и возможности усовершенствовать свой арабский, я многое вынес из услышанных разговоров и дискуссий мыслителей, в которых по временам и сам участвовал. Я читал труды Аристотеля, Авиценны, Разеса, Альхацена, аль-Бируни и многих других мудрецов. С головой уходил в изучение астрономии, логики, медицины, естественных наук и некромантии. Каждая книга, каждый автор, каждая беседа как будто открывали передо мной новые пути возможного.

Я усовершенствовал свое искусство обращения с мечом и кинжалом, а равно и стрельбы из лука, хотя был не вполне удовлетворен. У меня ещё оставались драгоценности, вырученные от продажи галеры и от выкупа, все, кроме проданного сапфира… Но не было ни профессии, ни ремесла. Я был безземельным человеком со всеми вытекающими отсюда последствиями. Везде и всем чужой, я не имел покровителя, никому не служил… это давало свободу, но делало меня легкой добычей для любого противника.

Времена были неспокойные, и самые быстрые пути к успеху обещала война или пиратство. Мореплавание я знал лучше большинства мореходов и изучил военную тактику по трудам Вегеция и других знатоков. Военное ремесло — вот, пожалуй, то, к чему я лучше всего приспособлен, однако душа влекла меня к ученым занятиям.

Ученые везде были желанными гостями, цари и города соперничали, добиваясь их внимания. Но я был одинок, без семьи, без друзей, без влияния, без учителей, имеющих признанную репутацию.

А что с моим отцом? Верно ли, что он умер?

— Матюрен!..

По коридору ко мне шла Азиза, её лицо было ещё сонным, волосы в беспорядке, но никогда прежде она не казалась мне очаровательнее, чем сейчас.

— Я думала, ты ушел…

— И оставил тебя?

Девушка подошла ко мне.

— Они найдут нас здесь?

— Сомневаюсь. Сможешь ты выдержать в этом месте некоторое время?

— Если со мной будешь ты.

Мы сидели рядом, глядя сверху на равнину Андалусии. Далеко-далеко, так далеко, что едва различали глаза, виднелось какое-то движение на большой дороге из Кордовы в Севилью. Редкие пушистые облачка лениво плыли по небу, отбрасывая тени на бурую равнину.

Мы спустились вниз, поели из своих небольших запасов и напились воды из фонтана. Я собрал под деревьями сухие ветки, чтобы держать в помещении на случай дождя, и Азиза, хоть и выросла в роскоши, собирала их рядом со мной. Мы расчистили небольшую комнату поблизости от сада, в которой решили спать.

Оглядывая развалины, я раздумывал, сколько времени пройдет, пока все это станет утомительным и надоедливым — не столько для меня, сколько для нее, которой никогда не случалось обходиться без привычных удобств, без слуг, являющихся по первому зову. Пока что новизна и необычность положения казались привлекательными, но надолго ли?..

Было и ещё одно обстоятельство, о котором думал я и которое обязательно должно прийти в голову и ей. Если нас с ней найдут вместе, то мы оба будем убиты — по той единственной причине, что мы были здесь наедине.

Вопросы не оставляли меня. Что сталось с Ибн Тувайсом? О чем думает сейчас Ибн Харам и где он нас ищет?

Больше всего меня беспокоило, что какой-нибудь проходящей мимо шайке разбойников вздумается скоротать здесь ночь. Я прекрасно понимал, что произойдет, если они увидят Азизу. На этот счет у меня не было никаких иллюзий.

Одного я могу убить, даже двоих или четверых, но в конце концов они убьют меня, и Азиза останется в руках грубой солдатни, привычной к насилию или к услугам случайных женщин в лагере.

На закате мне удалось подстрелить из лука кролика, и мы устроили небольшую трапезу из жареной крольчатины, нескольких абрикосов и виноградных гроздей из сада, сохраняя наши скудные запасы еды. Поев, мы забрались в цитадель и смотрели, как заходит солнце.

Почти в полумиле от замка росло несколько деревьев — местечко, куда вряд ли кто забредет, гораздо менее привлекательное, чем другие такие же рощицы неподалеку. В разные стороны от этого места отходили неглубокие овраги. Там, прикинул я, и находится, вероятнее всего, выход из туннеля.

Более того, внутренний вход в такой туннель должен находиться в самой цитадели, может быть, в той самой комнате, где мы обосновались. Целый час тщательных поисков не дал ничего.

Мне помогла Азиза.

— Вблизи Палермо, — вспомнила она, — есть качающийся камень в стене ниши. Так пытались скрыть вход в каком-нибудь потайном месте. Иначе существует опасность, что кто-нибудь появится в проходе как раз тогда, когда дверь открыта.

Ну конечно! Какой же я идиот, что сам об этом не подумал, — а ведь здесь была ниша, невидимая от двери, маленькая ниша с бойницей, но начиналась эта прорезь в стене необычно высоко, почти на уровне груди. А ниже — сплошной кусок камня высотой в четыре фута и шириной в три.

Присев рядом с камнем, я толкнул его верхнюю часть. Ничего не произошло, и я нажал снизу. Опять без пользы. Только когда я вторично нажал изо всех сил слева, упершись спиной, камень сдвинулся. Он был очень неподатлив из-за долгих лет бездействия, но все же двигался.

Глыба поворачивалась на оси из шлифованного камня, уходящей в толщу стены внизу и вверху. За глыбой оказалось отверстие размером едва двадцать дюймов на четыре фута, открывавшее доступ на крутую винтовую лестницу. Ступени шириной всего в один фут уходили вниз, в дыру, похожую на колодец. Я едва разглядел четвертую ступеньку, а дальше — полная тьма.

Один неверный шаг — и человек упадет… глубоко ли?

Я бросил в колодец небольшой камешек и прислушался. Немало прошло времени, пока снизу долетел глухой звук удара.

Взяв свечу из нашего небольшого запаса, я зажег её.

— Если кто-нибудь появится, закрой отверстие, но оставь небольшую щелочку.

— Я пойду с тобой. — Азиза была бледна и испугана. — Не хочу оставаться одна.

— Ты должна остаться здесь. Ступенька может сломаться подо мной или ход обвалится… Дай мне убедиться, что там безопасно.

— Пожалуйста, позволь мне идти! Если ты умрешь, я хочу умереть вместе с тобой!

— Я не умру, но ты пока следи. Если кто-нибудь появится… прячься.

Сказав это, я шагнул в отверстие и, цепляясь за стену, замер, собираясь с духом.

О да! Я боялся. В древнем колодце стоял затхлый запах подземелья, куда давно не проникал свежий воздух, и я не был уверен, найду внизу выход, или он давно замурован под действием воды на камень в течение долгих лет. Можно было только гадать, насколько стар этот ход, ибо он находился в самой древней части крепости.

Тьма была черная, как смола, и воздух просто жуткий. Полагалось бы оставить ход открытым на некоторое время, чтобы хоть немного проветрить его. Но выход наружу может нам понадобиться в любую минуту.

Проверяя ступеньку за ступенькой, я медленно пробирался вниз, по кругу, прижимаясь к стенке узкого колодца. Стояла мертвая тишина. В этот темный провал не доносилось ни звука, а свеча моя давала лишь маленький кружок света.

Несколько раз я останавливался передохнуть. Я жалел, что не начал сразу считать ступеньки — тогда хоть знал бы, когда спущусь ниже уровня земли. Колодец шел внутри стены цитадели, но по мере спуска заметно расширялся.

В одном месте ступенька была наполовину обломана; в другом камень раскрошился у меня под ногой, и обломки градом посыпались в черную глубину. Спуск этот представлял собой бесконечную череду каменных плит, закрепленных одним концом в стенке колодца по винтовой линии.

Пламя свечи стояло совершенно отвесно, потому что воздух был неподвижен. Не уменьшилось ли пламя? Правда ли, что там, где оно не горит, человек не может жить? Я где-то слышал об этом.

Внезапно я оказался на каменной площадке примерно шесть на шесть футов и остановился передохнуть. Пот градом катился по телу, а воздух вокруг был спертый и жаркий. Дыхание стало хриплым, но я не знал, от усталости это или от дурного воздуха.

Начав снова спускаться, я вдруг обнаружил, что одна из ступенек сломана! Я осторожно коснулся её носком ноги, потрогал. Оперся ногой на сломанную ступеньку, осторожно перенес на неё вес тела. Нога стояла твердо…

И вдруг ступенька подалась! Камень раскрошился, и нога резко пошла вниз. Я в страхе схватился за стену. Пальцы нашли трещину и вцепились в нее. Еле-еле удерживаясь, я прилип к стене, боясь даже дохнуть, чувствуя, как дрожит в теле каждая жилка. Лишь немного спустя постиг я весь ужас своего несчастья.

Моя свеча исчезла! Когда я схватился за стену, свеча упала, и теперь я оказался в безвыходном положении — висел, вцепившись в трещину стены, в бездонной тьме, не в состоянии ни увидеть что-либо, ни даже шевельнуться. Сюда не доходил свет сверху, а глаза не могут привыкнуть к темноте там, где свет совершенно отсутствует. Я вцепился в стену, дрожа от страха, хрипло, натужно дыша.

Медленно, мало-помалу, ко мне возвратился здравый смысл. Сколько времени я провисел так, цепляясь за камень, не имею представления; но мне показалось что прежде чем я осмелился шевельнуться, прошла целая вечность.

Большой палец одной ноги утвердился в тончайшей трещине; пальцы рук уцепились за вторую. Подо мной лежал этот черный, страшный провал, и тело покрылось холодным потом от страха. Если я попытаюсь поднять ногу, чтобы отыскать ещё одну точку опоры, то вторая нога может соскользнуть…

Еще один камень сорвался где-то подо мной и падал долго-долго… Я ощутил в себе бесконечную пустоту, в которой страх превратил мои кишки в воду.

Я никогда не любил оставаться взаперти, ненавидел зарешеченные и замкнутые места. Ныли все мускулы, пальцы начали неметь, ход времени ощущался только по нарастающей усталости в мышцах. Может быть, прошло всего несколько минут или даже секунд, но мне они казались вечностью.

Выиграю я или проиграю, мне все равно нужно сделать какое-то усилие, ибо, если по-прежнему висеть так, то я наверняка упаду, а здесь никто не придет мне на помощь.

Где-то подо мной была следующая ступенька. Но что, если она тоже сломана? Что, если в этом и заключается цель, для которой сделаны эти ступени? Дать какому-нибудь обреченному узнику надежду на спасение, позволить ему погрузиться во тьму только для того, чтобы рухнуть в пропасть и найти жалкую смерть на дне?

Осторожно, чтобы не слишком напрягать пальцы, удерживающие меня на стене, я вытянул ногу, пытаясь нащупать новую опору.

Глава 14

Подо мной не было ничего, кроме пустоты. Осторожно продвигая носок ноги вдоль стены, я искал опору. Пальцы рук болели, а вторая нога, стоявшая на каком-то выступе, неудержимо тряслась. Я не представлял себе, сколько ещё смогу висеть на отвесной стене, словно муха.

Ощупывая стену свободной ногой, я во что-то уперся. Препятствие находилось на некотором расстоянии от меня и немного ниже. Я осторожно вытянулся ещё дальше и наконец ощутил под ногой твердый камень. Какой-то миг удерживался в таком положении, собирая силы и волю, потом, протянув правую руку, попытался найти, за что схватиться. Опора нашлась — крохотный выступ, торчащий из кладки край неаккуратно пригнанного камня. За него можно было уцепиться лишь самыми кончиками пальцев. Двигаясь с величайшей осторожностью, я перенес вторую руку и вторую ногу — и наконец снова встал на ступень. Однако я оставался в кромешной тьме, и мне нечем было высечь огонь.

Без света я не мог подняться обратно, без света каждое движение сопряжено с риском для жизни, но у меня не было иного выхода, кроме как продолжать спуск. Если я буду отсутствовать слишком долго, Азиза может отправиться меня искать… я представил её на этих ступеньках, и мне стало страшно.

Так что остается лишь спускаться до дна на ощупь — и надеяться, что все остальные ступеньки на месте.

Воздух был спертый, и я обнаружил, что едва могу набрать полные легкие. Нельзя терять время попусту, — я слышал, что в старых туннелях и других местах, долго остававшихся закрытыми, люди умирают.

Сколько времени это заняло, не имею понятия. Мне казалось, что я навечно прилип к этой стене, продвигаясь вниз буквально по дюймам и обливаясь потом. В этом темном колодце я не мог понять, длился ли спуск минуты, часы или дни.

Вдруг я нащупал ногой землю, но, шагнув, почувствовал, как под ногами что-то сломалось. Присел на корточки — и пальцы нащупали гладкую поверхность черепа и несколько сломанных костей. Неподалеку лежал ещё один череп — пальцы попали в глазные орбиты. Я отдернул руку… Какой-то бедняга, вроде меня, пытался отыскать выход — и нашел здесь свою смерть.

Я был подавлен, удручен; меня словно что-то толкало в грудь. Руки мои шарили по стене. Выхода не было.

Еще дважды под ногами что-то хрустнуло, должно быть, сломанные кости, но пальцы мои, обшаривая стену, не нашли никакой трещины — всюду они натыкались на сплошной, не тронутый временем камень.

Я присел на корточки и начал вторично обследовать основание башни, пытаясь на этот раз внизу отыскать хоть какой-то то намек на отверстие. Я не нашел ничего.

Сама мысль о том, чтобы карабкаться наверх, вновь выдержать этот кошмар, была невыносима… У меня опустились веки, мышцы ослабли, и я сел. Разум предупреждал, что этот дурной воздух убивает меня. Скоро он отберет у меня сознание, и я свалюсь на пол, чтобы умереть, как умерли другие.

А Азиза? Она останется одна, в ожидании. Там, в золотистом солнечном свете, будет ждать мужчину, который не смог возвратиться.

Земля, думал я, земляной пол…

Может быть, копать? Но куда? В каком направлении? Назад, в глубину холма, или в сторону от него? И насколько глубоко под землю уходит фундамент?

С усилием, словно пьяный, я заставлял свой разум рассмотреть задачу. Моя воля к жизни боролась с затхлостью воздуха. Я заставил себя ещё раз обойти стену кругом. В самом худшем случае я смогу… по крайней мере, попробую взобраться обратно наверх. Чем ближе поднимусь к открытому входу, тем свежее станет воздух.

Я не мог, я не хотел сдаваться.

Вдруг мои пальцы наткнулись на ступеньки. Я нащупал самую нижнюю и сел. Думать… Надо думать. Разум неловко вертел эту мысль на все лады.

Если выход есть, мой разум должен найти его. В голове у меня тяжело молотило, а я пытался напрячь мысли, чтобы разрешить задачу. Уперев локти в колени, я обхватил руками раскалывающуюся от боли голову…

И вдруг почувствовал, что у меня замерзает нога.

Замерзает… холодно, потому что я весь мокрый. Но мне только что было жарко. Я обливался потом — так отчего же моей ноге мерзнуть?

Воздух! Это может быть только воздух! Прохладный, свежий, чудесный воздух!

Я упал на колени, мои пальцы разрывали землю под стеной, отыскивая животворный глоток воздуха, отыскивая отверстие. Но не нашли ничего, кроме холодного камня. Никакого отверстия… ничего!

И все же воздух был, струйка воздуха. Что-то я сделал, какое-то непроизвольное движение, где-то прижался телом, когда обследовал стену… может быть, это действие моего веса на нижнюю ступеньку… Распластавшись ничком, я поймал ртом холодную струйку воздуха и глубоко вдохнул.

Еще и еще… Мало-помалу я стал оживать. Вернулась энергия, прояснился мозг.

В висках ещё стучало, но теперь я мог думать, отупение прошло. Я впился пальцами в трещину и потянул. Ничего не произошло. Навалился всем телом на нижнюю ступеньку — никакой разницы. Давил на стену, прощупывал каждый камень по отдельности. Без толку.

Потом… я едва поверил. Послышался звук, еле уловимый звук движения. За все это время, которое измерялось, должно быть, многими часами, — первый звук, не считая моего собственного дыхания. И еще… звук был такой, словно кто-то скреб по камню!

Прижавшись ртом к отверстию, я спросил:

— Есть здесь кто-нибудь?

Мне ответил тихий возглас:

— Матюрен! Ты жив?

— У меня нет света. Потерял свечу на лестнице… Ты можешь найти дверь?

На несколько минут воцарилась тишина, потом я услышал снаружи слабый шорох. Азиза что-то делала, только нельзя было понять, что. Вдруг она снова заговорила:

— Здесь есть рычаг, в точности как тот, другой! Только он очень высоко, мне не дотянуться!

— Постучи камнем по стене! Покажи мне, где он!

Послышался неистовый стук. Действительно высоко, даже для меня. Очевидно, какая-то ступенька или площадка обвалилась или ушла в землю. Я едва мог дотянуться до этого места, даже встав на цыпочки.

Ничего не видя в темноте, я попытался представить себе положение рычага; потом прыгнул вверх, во тьму, с надеждой поймать что-то невидимое…

И ухватился за рычаг обеими руками!

Под тяжестью моего тела он подался вниз, и часть стены медленно отодвинулась. В колодец ворвался прохладный, свежий воздух…

Щель была слишком узка, и я не мог выбраться, но рука моя просунулась в неё и встретилась с рукой Азизы. Какое-то время мы просто держались друг за друга. Потом вернулся рассудок.

— Это низ двери уперся, — предположил я. — Ты не могла бы подкопаться, отбросить землю в сторону?..

Опустившись на колени, она отчаянно рыла, задыхаясь от напряжения. Я снова навалился на дверь, и в этот раз сдвинул её достаточно, чтобы вылезть наружу.

Азиза ухватилась за меня, и на миг мы вцепились друг в друга, словно утопающие. Прошло много времени, прежде чем я смог оторваться от девушки и закрыл дверь, навалившись плечом.

Выход был просто трещиной в скале, хитроумно использованной и замаскированной кустами и корнями. Сам рычаг был утоплен в ней, и даже сейчас мне пришлось внимательно присмотреться, чтобы найти его. Я осторожно привел в порядок потревоженные нами виноградные лозы, мох и листья.

— Но как же ты отыскала это место?

Мы были в рощице — той самой, которую я рассматривал как возможное место выхода.

— Я заметила, как ты смотрел сюда, а мне пришлось жить в нескольких замках, не только в том, что в Палермо. И такие места везде используют. Оттуда, где мы находились, не было видно, что часть рощи подходит прямо под стену; ты смотрел на более отдаленный участок. На каком-то протяжении деревьев нет, но дальше они опять стоят густой порослью… Тебя не было так долго, что я перепугалась. Начала спускаться по лестнице за тобой следом. Звала, звала, но ответа все не было, и я вернулась назад, пока не сошла слишком далеко. Я боялась, что ты придешь и увидишь, что меня нет… А потом, на следующее утро…

— Что-о?!

— Ох, Матюрен! Разве ты не знал? Ты провел там, внизу, два дня и ночь!

Там, внизу, во тьме, как можно было это узнать? Сколько я просидел на ступеньке в темноте? Может быть, я спал? Сколько времени я провел на лестнице, нащупывая путь вниз, иногда с долгими перерывами, когда ногами или руками отыскивал очередную опору?