Походный барабан

Он хлопнул в ладоши. Тут же появился негр-великан и отвел нас в комнату где-то далеко в задней части дома.

Хоть я и не много странствовал и видел в своей жизни, но поведение Эрика меня очень забавляло. На море он и его братья были самыми смелыми из всей нашей пестрой команды, но тут, в доме, его смелость исчезла, и он жался поближе ко мне, не зная даже, куда ногу поставить. Странно выглядел здесь этот коренастый человек с маленькими подозрительными глазками и поредевшими белокурыми волосами.

— Они достанут золото, — объяснил я ему, — и мы вернемся на корабль ночью.

— Десять тысяч динаров! Это огромные деньги.

Мне показалось, что не вредно напомнить ему кое о чем:

— А Вальтер требовал всего-то три тысячи.

— Вальтер — дурак, — угрюмо сказал Эрик.

Когда мы поели, нам показали комнату, где можно отдохнуть, и, улегшись на разложенных там подушках, я уставился в потолок, прислушиваясь к мягкому плеску фонтана и жалея, что у меня нет времени осмотреть все кругом. Вот о таких домах рассказывал мой отец, и великолепие этого жилища превосходило все, что я мог вообразить.

Но не о том мне сейчас надо думать. Во-первых, следует освободить Азизу… и Редуана тоже. Потом нужно как-то повлиять на Вальтера, чтобы направился в Кадис. Если он это сделает, то команда — я это знал — со всем пылом бросится тратить свое золото: там за деньги можно получить все, что нужно моряку на берегу; тогда я уж придумаю, как освободить Рыжего Марка, Селима и остальных.

Вернуть свои деньги — этого мало. Вальтер отобрал у меня несколько месяцев жизни — так пусть расплачивается. Кто же, вложив деньги в дело, удовлетворится тем, что вернет только капитал? Должна получиться ещё и прибыль.

У Кадиса было много преимуществ. Это один из старейших портов мира; прежде чем как стать Кадисом, он назывался Гадес, и для финикийских кораблей был главным портом задолго до времен того, кого зовут Христом.

Если мой отец, известный корсар, разбит у берегов Кипра, то уж где-где, а в Кадисе должны об этом что-нибудь знать. Давным-давно отец научил меня искать нужные сведения там, где собираются моряки, ибо они всегда говорят об отваге и смерти, о дальних странах и чужих морях. И, конечно же, будут говорить о Кербушаре.

Первым делом — свобода, потом — деньги. Свобода без денег сделает меня просто-напросто рабом иного рода — рабом нужды в пище и крыше над головой…

Было совсем темно, когда негр пришел за нами.

— Быстрее! — прошептал он. — Времени нет.

Дубан ждал нас в небольшом помещении с каменным полом. Он был одет в черное и подал каждому из нас черный плащ. Взглянул на мой меч:

— Ты умеешь им пользоваться?

— И неплохо, — ответил я.

— Ибн Харам жаждет дорваться до власти, и у него много сторонников. Он не желает появления здесь графа Редуана или Азизы, так что меч может тебе пригодиться… Если брак Азизы будет заключен, это свяжет одну из могущественнейших семей Кордовы со столь же сильной семьей в Сицилии, и планы Ибн Харама рухнут. А он человек отчаянный.

Нас ожидали оседланные кони и вооруженный отряд. Поперек моего седла были перекинуты два кожаных мешка, сам Дубан вез ещё два.

Мы ехали по немощеной аллее, и конские копыта ступали по земле почти без шума. Небольшая калитка открылась при нашем приближении и бесшумно затворилась за нами.

По дороге Дубан сообщил мне кое-что о бедах, которые испытывала в то время Мавританская Испания.

У власти стоял Аба Йа-куб Йусуф, но многие хранили верность Альморавидам, хотя те лишились трона несколько лет назад в борьбе с берберской династией Альмохадов. Соглядатаи свергнутых Альморавидов затесались среди друзей нового халифа, и ни один человек не мог с уверенностью сказать, кто ему друг, а кто враг. Еще тлели старинные родовые распри, принесенные из Аравии или из Северной Африки, ибо арабы не умеют быстро забывать.

Междоусобная борьба в Испании для меня не имела ровно никакого значения, и мне хотелось лишь одного: чтобы голова оставалась у меня на плечах, а не была отрублена из-за какой-нибудь свары, к которой я не имею ни малейшего касательства. Моя верность принадлежит моему отцу, мне самому и моему будущему… если оно у меня есть.

…Только наши седла поскрипывали в ночи, только ветер шевелился в ветвях. Вскоре мы почувствовали запах моря, свежесть ветра, а небо как будто прояснилось.

Воины вокруг меня попробовали, легко ли выходят мечи из ножен, и поплотнее уселись в седлах, приготовившись к бою.

Запах битвы ударил и мне в ноздри, ибо я был молод, а в молодости рассчитываешь жить вечно: ты не знаешь еще, что смерть не признает возрастных границ… Много раз за последние месяцы проводила она холодными пальцами по моему плечу, но все равно оставалась для меня чем-то таким, что может случиться лишь с другими.

— Поезжай к берегу, — прошептал Дубан. — Двое из моих людей останутся при лошадях. Мы…

Они появились из тьмы внезапно — множество верховых летели сплошной стеной. Мы едва успели ощутить вспышку тревоги, как всадники уже навалились на нас в грохоте копыт, стоне терзаемой подковами земли, лязге мечей…

Глава 4

Не успели ноги мои коснуться земли, а враги уже нахлынули на нас, меня сбили и отшвырнули назад, в кусты. Я кое-как выкарабкался из кустарника с мечом в руке и тут же был атакован каким-то здоровенным бородатым парнем в кольчуге, который нацелил мне в голову свирепый удар. Больше под влиянием инерции моего движения, чем воинского искусства, я упал на одно колено и вслепую ткнул мечом снизу вверх, и острие попало ему в подмышечную впадину поднятой руки.

Бородач вскрикнул, и его рушащийся сверху топор прошел на волосок от моего черепа. Тогда он схватился за нож, но следующим взмахом кривого меча я рассек ему глотку от уха до уха, и он зашатался, схватившись за шею обеими руками.

Кто-то прыгнул на меня сзади, я споткнулся о лежащее тело и упал, сбросив с себя нападающего. Моя вытянутая рука наткнулась на мешок с золотом, и, проявив редкое присутствие духа, я схватил его, откатываясь в кусты. Боевой топор того, кто напал на меня сзади, зацепился за сучья у меня над головой, но мой скимитар вонзился противнику в живот.

Это неожиданное нападение показало, что бьюсь я вслепую и неискусно, бездумно, лишь бы уцелеть. Вокруг меня царила сумятица — неслись лошади, рубились люди, звенела сталь и кричали раненые.

Мешок с золотом привел меня в чувство: в конце концов, что мне за дело до этой драки? Это не моя битва. Я торопливо стал искать другие мешки. Они были кожаные, прочные, рассчитанные на большой вес металла, и мне удалось собрать их все.

Битва переместилась в сторону, ярдов на тридцать-сорок, где собрались Дубан и его люди. Я не видел никого из финнведенцев, и, по правде сказать, они меня мало заботили.

Шаря вокруг в поисках последнего мешка, я в конце концов нашел его, но вместе с ним обнаружил чье-то лицо и вытянутую руку. В следующий миг хозяин их вскочил и бросился на меня, но я боднул его головой в лицо, ощутил, как у него хрустнул нос, а потом двинул кулаком, как проделывали это древние греки. Он упал, а я, нашарив свой меч, забрал его и отполз в кусты, прихватив с собой золото.

Битва яростно бушевала ещё несколько минут, пока я переводил дыхание, а потом все резко оборвалось, и послышался удаляющийся топот копыт.

Я сидел тихо. Поблизости кто-то стонал, но я не двигался. Во всей этой компании у меня не было друзей. Я был один. И еще, думал я, если это золото не попадет на галеру, не будет и свободы для Редуана и Азизы.

Одежда, которую я носил с такой гордостью, была испачкана грязью, кровью и зеленью от листьев, но я сам, кажется, не пострадал — чем обязан был более удаче, нежели боевому искусству.

Размышляя о золоте, я подумал, насколько легко было бы его спрятать, а когда уляжется неразбериха и все уберутся отсюда, найти брошенную лошадь и спокойно уехать с десятью тысячами динаров. Для меня в моем положении они составили бы поистине царское состояние, но это был вопрос самоуважения. И, конечно, была ещё Азиза.

Честь может оказаться довольно хлопотной штукой, но если уж она у тебя есть, то отбросить её не так легко.

Теперь мне придется самому, без помощи Дубана, вести переговоры об освобождении Азизы и Редуана.

Один из мешков был разрублен мечом. Я завязал его, как смог, и, отыскав среди опавших листьев несколько монет, рассовал по карманам. Потом с величайшей осторожностью стал пробираться через кусты и вниз по склону. Через несколько минут я уже оказался у кромки песка.

По другую сторону песчаной полосы море лизало берег пенистыми языками волн. Я услыхал поблизости движение — кто-то брел, спотыкаясь и чуть не падая. Я поспешно зарыл мешки с золотом и выпрямился, не выпуская из рук меча.

Это шел Эрик с одним из братьев. У него был сломан нос, один глаз заплыл и не открывался. Так вот кого, значит, я боднул головой в темноте! Поддерживая его раненого брата, мы втроем, пошатываясь, добрели до воды и стали кричать.

Пришлось дожидаться; финнведенцы опустились на песок, а я нетерпеливо расхаживал взад-вперед. Наконец от корабля отчалила шлюпка. В ней находился Вальтер, потный и злой. Судя по виду, его вовсе не обрадовало наше возвращение. Ему нужно было золото, а не мы.

— Где динары? Где они?

Я остановился на расстоянии длины меча от него, но не спешил спрятать оружие в ножны.

— А где девушка? Где она? И Редуан?

— Да живы-здоровы, — ответил он нетерпеливо. — А вот золото где? Ты что, вот это принес мне обратно? Ничего, кроме крови и беды?

— Есть у меня золото. Вези их на берег.

Вальтер уставился на меня; взгляд его кипел низкой злобой.

— Ты кому служишь? Мне или им?

— Я служу самому себе, — ответил я хладнокровно, — но была заключена сделка. Они должны быть освобождены.

— Ты говоришь — золото есть, а чем ты мне это докажешь?

Сунув руку в карман под кушаком, я показал ему несколько монет:

— Вот тебе образец. Но поторопись, потому что солдаты на подходе!

— Доставь деньги на корабль, и мы освободим пленников.

Я был очень молод — но не настолько же! Я насмешливо улыбнулся:

— Ты получишь золото, когда пленники будут на берегу.

Вальтеру очень мало нравились мои слова, а сам я — ещё меньше. Не доставляла ему удовольствия и эта моя новая независимость. Он пристально смотрел на меня с минуту, мрачный от гнева, а потом пошел к шлюпке, забрав с собой финнведенцев. Я остался на берегу один.

Они, похоже, не торопились. Вот уже солнце поднялось за хмурыми тучами, и только теперь подошла шлюпка с Редуаном и Азизой. Привез их гигант Сервон, а с ним ещё дюжина пиратов, вооруженных и готовых к бою.

Когда мы двинулись от берега, я объяснил, что случилось.

— Не считайте себя в безопасности, — предостерег я Редуана. — Получив золото, они попытаются убить тебя и увести Азизу обратно.

К нам подходил Сервон, за ним ещё двое. Конечно, им нужна была девушка. Убьют Редуана, заодно и меня, а её повалят тут же на берегу.

По моему плану, здесь должен был стоять Дубан с шеренгой воинов. Вместо того я оказался один.

Однако у меня была хорошая память. Я помнил взломанную шкатулку и людей, которые ползали на четвереньках по песку, собирая золото.

— Подождите здесь, — сказал я, — сейчас принесу золото.

Пираты двинулись было за мной, но остановились, когда я начал карабкаться по крутому склону. Там, наверху, меня можно будет достать стрелой или камнем из пращи, а лезть на гору им было лень.

— Я обернусь быстро, — продолжал я, — но вы должны быть наготове, — я не смотрел на Редуана, но мои слова предназначались ему. — Люди, которые бились здесь прошлой ночью, вернутся с большими силами.

Выкопав мешки, я перенес, сколько смог забрать сразу, к крутому обрыву и вернулся за остальными. Потом сбросил два мешка с горы, но третий намеренно швырнул на острый камень. Кожа лопнула, во все стороны посыпалось яркое-яркое золото.

Разбойники завопили и бросились вперед, ловя золотые монеты. Редуан схватил Азизу за руку и побежал.

С мечом в руке я двинулся вниз с горы, но тут Сервон заметил, что девушка убегает, и с криком пустился за ней; остальные бросились следом. Вальтер закричал и тоже потрусил за ними.

Выпущенная кем-то стрела ударила Редуана в шлем. Он упал, тут же поднялся, шатаясь, и закричал Азизе, чтобы бежала дальше, но Сервон быстро несся ей наперерез. Пока я пробирался между деревьями, он поймал её за платье, но тонкая ткань разорвалась у него в руке.

Я перехватил его за руку и дернул в сторону. Галл схватился за меч, но я дожидаться не стал и проткнул его насквозь. Он рухнул гигантской окровавленной тушей, а Азиза застыла на месте.

— Беги! — задыхаясь, прохрипел я. — В лес!

Редуан вытащил меч Сервона.

— В лес! — повторил я. — Быстрей!

Они побежали, но снизу холма послышался громкий топот бегущих людей, и что-то сильно ударило меня в голову, за ухом. Я поднял меч и повернулся навстречу им, но надо мной уже сомкнулась волна мрака, и я упал.

* * *

Когда я очнулся, все двигалось. То ли земля качалась, то ли у меня в голове был такой беспорядок. В черепе тяжело стучало. Поверхность, на которой я лежал, поднималась и опадала.

Море. Я опять в море…

Были поздние сумерки, небо заволокли сплошные облака. Я лежал на кормовой палубе и слышал медленные, размеренные удары весел.

Кто-то толкнул меня ногой:

— Вставай!

Вальтер… Значит, он жив.

С трудом поднявшись на ноги, я прошелся, шатаясь, вдоль борта. Мои глаза раскрылись… Где Азиза?

В голове словно стучал огромный, чудовищный барабан. Вальтер пристально смотрел на меня.

— Она ускользнула! И это твоих рук дело!

Наши бретонские боги недаром наделили меня быстрым разумом. Мне достало ума разыграть удивление:

— Но я же принес тебе золото! Разве не так мы с ними договорились?

Он был взбешен, он ненавидел меня ещё больше, чем прежде. Этот подлец и в мыслях никогда не имел отпустить девушку, хотя, несомненно, решил, что Сервон должен умереть.

— Не понимаю! — воскликнул я. — Я же гнался за ней, когда меня ударили! Как она смогла ускользнуть от всех нас?

— Ты что, не видел мавров?

Топот бегущих ног, вспомнил я, шел от корабля, но напали с криками, оказывается, мавры… только чьи? Люди Дубана или Ибн Харама?

Неужели Азиза убежала с нашего судна только затем, чтобы попасть к ним в руки? Тошная это была мысль. Но, может, они не причинят ей вреда? Разве не будет она ценной заложницей?

— Я преследовал их, когда меня что-то ударило.

— Ты пытался удрать.

— Что? Удрать и бросить награду, которую ты обещал?

Это заставило его замолчать и загнало обратно в бутылку его сомнения; действительно, кто же способен удирать от обещанного золота?

— Ничего не получишь, — раздраженно сказал он. — Ты дурак.

Кто мудрец, а кто дурак? Философы не раз задавались таким вопросом.

— Тогда пусть золото, отнятое у меня, купит тебе болезнь на кадисских базарах — болезнь, которую оставит тебе какая-нибудь дешевая девка!

— Кадисских?.. Кто говорил о Кадисе?

— А куда же ещё тебе податься? Когда у человека есть золото, куда он ещё отправится, кроме города, где самые красивые женщины, самые лучшие вина и вся роскошь земли?

Четыре матроса, как я узнал, были сражены в схватке, а один из финнведенцев умер ещё раньше. Еще одного убила стрела уже в шлюпке; ну и, конечно, был мертв Сервон. Никто не подозревал, что это я его убил.

Скимитар у меня отобрали, и дамасский кинжал тоже, но сейчас они нуждаются во мне, и настанет день, когда я верну себе и то, и другое.

От качки мне было плохо. Вкус во рту был мерзкий, в голове барабанило. Вероятно, в меня попал камень из пращи. Ладно, у нас, кельтов, твердые черепушки… И с этой мыслью я незаметно заснул.

Меня разбудил дождь. Резкий шквал дождя, потом ещё один. Я, шатаясь, подошел к фальшборту. Вальтер стоял поблизости: это обнаружилось при вспышке молнии.

— Работай! — крикнул он. — Сделай что-нибудь!

— В такой-то шторм? При том золоте, что ты имеешь, я бы уютно устроился где-нибудь в порту с краюхой хлеба да бутылкой вина.

Гребни волн курчавились белыми барашками. Я положил руку на рулевое весло. Мы направлялись к западу, что значило — прямо к Кадису, так что я изо всех сил пытался сохранять этот курс. Потом, когда ближе к утру небо посерело, Вальтер снова появился на палубе. Его жирные подбородки блестели от дождя.

— Не нравится мне такая погода, — пробурчал он. — Правь в Кадис.

После пышной красоты Малаги мне особенно тяжело было переносить грязь на галере и сальные рожи команды. Они ненавидели меня, а я их… или я сбегу, или они меня убьют — это только вопрос времени.

Однако оставались прикованные к веслам Селим и Рыжий Марк, среди прочих, а я обещал освободить их… Мне казалось, что это было уже очень давно…

Кадис… Это порт моей судьбы. Со временем я найду способ и уж взыщу плату с Вальтера, сумею ускользнуть и вновь буду принадлежать лишь самому себе.

И я уже придумал, как, — если только мне удастся это устроить…

Страшен был ветер, мрачны вздымающиеся волны, — но не столь мрачны, как волны моих мыслей. Вальтер должен заплатить, а мои прежние товарищи у весел должны быть освобождены.

А потом весь широкий мир откроется передо мной! И я отправлюсь в этот мир, чтобы найти отца, посмотреть, что приготовила для меня судьба, и где-нибудь, когда-нибудь встретить возлюбленную.

Глава 5

Глаза мои застилало отчаяние. Галера была безмолвна; вода лениво плескалась о корпус, но я был узником. Команда, за исключением нескольких человек, стерегущих меня и остальных рабов, отправилась на берег, в Кадис.

Все мои планы пошли прахом, и я лежал неподвижно, пытаясь придумать выход из положения. Потом сел и повел взглядом вдоль ряда спящих рабов. Не спал только Селим. Наши глаза встретились.

Вот человек, который знает, что такое надежда. Его глаза горят ярким пылким огнем, и это я дал ему надежду. Но что можно сделать в одиночку против четырех вооруженных людей?

С гранитных и зеленых Армориканских холмов в Бретани, с её вересковых пустошей и безлюдных берегов, от её менгиров и дольменов внешний мир казался полем яркой романтики, где я буду героически ступать широким шагом, повергая своих врагов. И что же? Вот я сижу здесь, узник шайки мелких воришек, на вонючей посудине…

Могу я стерпеть такое — я, сын Кербушара-Корсара?

Один из сторожей был финнведенец, у которого не имелось ни малейшего повода любить меня; в руке у него был лук со стрелой. И эта стрела прошьет мне кишки насквозь прежде, чем я успею хотя бы встать.

Быть безрассудным — не значит быть смелым; это значит быть всего лишь глупым. Осторожность и осторожность; но уж если действовать, то внезапно и решительно.

Другие стражники спят; но много ли я смогу против финнведенца?

Что там говорил мне давным-давно рябой моряк? «Доверяйся своей смекалке, парнишка…»

Может, у меня и не так много смекалки, но этот тупой бык с луком… Тупой… Может, я и умнее его, — но много ли стоит умник со стрелой в брюхе?

— А они-то забавляются на берегу вовсю, — раздумчиво проговорил я. — Жадина Вальтер, не даст нам даже осушить бутылку вина…

Финнведенец не ответил. Он не задал вопроса, на который я рассчитывал. Пришлось продолжать:

— По крайней мере, мог бы выделить бутылочку из своего запаса…

Финнведенец насторожился.

— Какого ещё запаса?

— Он-то вдоволь нахлебается вина на берегу. Почему он забыл сказать нам, мол, возьмите, ребята, бутылочку из тех, что лежат внизу?

— Что, внизу есть вино?

— Конечно. Оно хранится под оружейным рундуком, на котором спит Вальтер.

Его свиные глазки подозрительно обшарили меня. Это был человек, начисто обделенный доверием к ближнему. Он не верил мне ни на грош.

Селим прислушивался: он понимал наш разговор.

Финнведенцу потребовалось немало времени, чтобы принять решение, — туговато все-таки соображал этот широкоплечий северянин, весь заросший густым волосом, с нравом непостоянным, как у старого медведя с больным зубом.

В конце концов он разбудил остальных, и они долго шептались между собой. А потом вдруг набросились на меня всем скопом, повалили и связали по рукам и ногам. Есть одна хитрость, которой научил меня отец: когда тебя связывают, нужно глубоко вдохнуть, задержать дыхание и напрячь мускулы. Когда потом выдохнешь и расслабишься, веревки дадут слабину, с которой многое можно сделать.

Однако для этого ещё не пришло время.

Стражники спустились вниз, под ахтердек, а потом выбрались обратно на палубу с вином — оно действительно там было, я подсмотрел, как Вальтер прятал. И тут же принялись вытаскивать пробки зубами и пить. Один из них помахал надо мной бутылкой, презрительно расхохотавшись, когда вино выплеснулось мне на лицо.

Солнце поднялось выше. Вальтер и прочие скоро начнут просыпаться в борделях на берегу. А что, если смену часовым пришлют раньше, чем эти свиньи нахлебаются вдоволь?

Прикрыв глаза, я позволил солнцу согревать мне мышцы. Даже связанный, я наслаждался этим теплом, потому что с раннего детства полюбил простые телесные радости: тепло солнца, вкус холодной, чистой воды — и соленых морских брызг, влажное ощущение тумана на теле и прикосновение женских рук.

Лежа на спине, я воспринимал мягкое покачивание палубы подо мной, скрип отдыхающих весел, бормотание спящих рабов, лязг цепи, когда кто-то беспокойно шевелился во сне.

Наконец до моих ушей донесся желанный звук — пьяный смех.

Команда могла вернуться в любую минуту, но не стоит терзать себе душу тем, что может случиться. Человек делает, что в силах, и решает проблемы, когда они возникают…

Через какое-то время послышался тихий храп.

Финнведенец спал. Другие бессвязно болтали, растягивая последнюю бутылку вина. Для них это было время лени, время отдыха. Они были в порту и судно стояло на якоре…

Путы мои имели слабину, хоть ничтожно малую, но все же, сжавшись до последней возможности, пригнув плечи и до предела сблизив локти, я получил некоторую свободу действий.

Пока часовые разговаривали, я по-всякому шевелил пальцами и смог, наконец, дотянуться до узлов. К тому времени, как заснул второй сторож, у меня были свободны руки.

В нетерпении из-за задержки и в страхе перед возвращением команды я быстро освободил лодыжки. Рядом со спящим часовым лежал меч. Я осторожно поднялся на ноги. Селим наблюдал за мной, глаза его горели.

Прикинув расстояние до меча, я двинулся к нему. И тут один из сторожей повернулся и глянул мне прямо в глаза. Ошеломленный, он застыл на миг; а потом, когда он начал вставать, я ударил его ногой. Нам в Бретани давно был известен способ драки, в которой ногами пользуются не меньше, чем руками. Удар мой был резким, точным, нога попала ему прямо под челюсть, и голова его откинулась назад, словно была приделана на петлях.

Я схватил меч, когда второй стражник уже тянулся за ним. Отточенное как бритва лезвие скимитара взметнулось кверху, распоров ему одежду, и прошло сквозь подбородок, будто сквозь масло. Он свалился, силясь закричать, но тут же захлебнулся кровью.

Селим резко крикнул; я быстро обернулся и увидел, что финнведенец, ещё очумелый от сна и спиртного, неуклюже возится с луком и стрелой.

Расстояние было слишком велико для прыжка. Я подбросил меч, перехватил клинок пальцами и метнул его, как дротик. Тем временем лук поднялся, стрела повернулась ко мне, но в тот миг, когда он готов был уже спустить тетиву, брошенный клинок достиг цели и глубоко вонзился в грудь.

Схватка была быстрой, безмолвной, почти бесшумной. Взглянув в сторону берега, я не увидел в бухте ни одной лодки на плаву. Солнечный свет искрился на воде, но ничто не шевелилось. Спящий стражник оказался связан прежде, чем проснулся, а я бегом кинулся к рундуку оружейника, за инструментами.

Я сорвал ломом замки на цепях Селима, а потом мы побежали расковывать Рыжего Марка. Рабы хватали нас за одежду, просили освободить их, но первым на очереди был Рыжий Марк. И только отчасти потому, что мы с ним дружили; самое главное, мне требовался ещё хоть один сильный человек рядом, чтобы удержать дисциплину, необходимую для нашего спасения.

Неожиданно для меня самого, когда были освобождены Селим и Рыжий Марк, план мой вдруг созрел окончательно, и я понял, что надо делать.

Когда люди поднялись на палубу, я взял Рыжего Марка за плечо:

— Я хочу, чтобы галера была вычищена и вымыта — вся, от носа до кормы.

— Что? — он не верил своим ушам. — Нам бежать надо!

— Посмотри на них! На себя посмотри! Если вы заявитесь в Кадис в таком виде, все сразу поймут, кто вы такие, и вас закуют в цепи снова. Слушай меня! Я знаю, что делать! Сначала мы приведем в порядок галеру, потом себя. Среди награбленных товаров есть одежда, целые тюки одежды. Каждый из нас получит платье, каждый получит золото, а потом вы услышите, что я надумал… Но ни капли вина! Ничего не пить, кроме воды. Положитесь на меня!

Мы выставили вахтенных с заданием внимательно наблюдать за любой приближающейся лодкой. Люди работали быстро. Галеру тщательно прибрали, а палубу скатили соленой водой, которую черпали из-за борта ведрами на веревках.

Селим и ещё один человек по моему приказу спустились в трюмы, чтобы подсчитать стоимость груза. Он только-только успел подняться на палубу с докладом, когда мы заметили возвращающуюся лодку. В один миг рабы вернулись на свои места у весел. Двое заняли место стражников.

Лодка гулко стукнулась о борт. Матрос в ней крикнул, требуя трап. Не услышав ответа, выругался:

— Дрыхнут, собаки! Ну, подождите, услышит об этом Вальтер!

Они перелезли через борт — прямо к нам в руки. Внезапность была полная. Один предпочел драться, и меч Рыжего Марка проколол его, словно вертел фазана. Остальных двоих повалили и связали. Кто-то из рабов поднялся на палубу и всадил стрелу прямо в горло лодочнику.

Судно стало нашим так быстро, что я даже забеспокоился; воистину команда его была шайкой неотесанных чурбанов. Удивляюсь, как они вообще вспомнили, что надо сменить стражу. Возвращавшиеся полупьяные матросы думать забыли об осторожности и не были готовы к тому, что произошло.

Мой дальнейший план оставался неизменным, однако каждый миг мог навлечь беду. Почему бы не забыть о том, что я задумал, не разделить деньги и не позволить каждому идти своей дорогой?

Кадисские мавры вряд ли отнесутся приветливо к беглым рабам и, скорее всего, помогут Вальтеру отыскать и выловить нас по одному.

«Пусти в ход смекалку», — так говорил рябой моряк.

Мне мало спастись, мне надо свести счеты. Если мой план удастся, то я смогу отправить каждого раба домой в меру состоятельным человеком, а главное — преподать Вальтеру необходимый урок.

— Ты остаешься старшим, — сказал я Рыжему Марку. — Селим сойдет со мной на берег. Если кто-то из команды вернется на борт, берите их в плен.

Теперь мне нужен был нищий, но нищий не всякий, а с определенным лицом.

Глава 6

Едва сойдя на берег, я покинул порт и углубился в узкие улицы города. План мой был таков, что его следовало осуществлять быстро, а у мусульман не в обычае торопиться в подобных делах.

Промедление могло означать полный провал. Я опять заколебался. Ну что мне мешает просто освободить рабов — и пусть сами выбираются из этой страны, как смогут? Разве я отвечаю за них?

Нет, не отвечаю… Но я прекрасно понимал, что, освобожденные и с деньгами в кармане, они соблазнятся злачными местами Кадиса, привлекут к себе внимание окружающих, быстро будут разоблачены как беглые рабы и снова окажутся в цепях.

Моя одежда была тщательно вычищена, и я снова выглядел молодым щеголем. Скимитар на перевязи и дамасский кинжал за поясом прибавляли мне значительности, но все равно для своей задачи я выглядел слишком молодо. Мне нужен был помощник — в годах и с достоинством, вид которого вызывал бы уважение.

Селим, сопровождавший меня, имел слишком свирепую наружность, слишком походил на пирата; такой внушит что угодно, только не доверие.

Кадис в этом, 1176 году был одним из великих портов мира, и на его базары съезжались купцы с шелками, специями, камфорой и жемчугом, благовониями и слоновой костью. Сюда привозили на продажу шерсть из Англии, меха из Скандинавии, франкские вина и левантские ковры.

В толпе можно было встретить людей всех наций в одеждах на любой манер. Купцы смешались здесь с пиратами, солдатами, работорговцами и учеными. С давних времен Кадис был знаменит мореплаванием и торговлей. Мой старый учитель, происходящий из греко-арабской семьи, рассказывал мне о рукописи, оставленной неким Эвдоксием, который описывал, как в море у берегов Восточной Африки нашли нос корабля из Кадиса — и это задолго до времен Христа…

— Подайте милостыню! Милостыню! Ради Аллаха! — дернул меня за руку какой-то нищий.

Я внимательно взглянул на него. У него было ястребиное лицо, худое, с пронзительными глазами и крючковатым, как клюв, носом, лицо, состаренное грехом и затененное коварством; однако в нем светилось и ещё что-то, — может быть, проблеск ехидного юмора?

— О отец вшей, — сказал я, — чего ради просишь ты милостыню? Ты выглядишь, как вор и сын воров!

В проницательных глазах старика мелькнула искра сатанинского веселья:

— Тысяча извинений, о благороднейший! Сжалься над моей бедностью и слабостью! Милостыни прошу, ради Аллаха!

Это лицо, эти манеры… ну, а если его отмыть?

— О разносчик кровососов, я не подаю милостыню, но если хочешь заработать золотую монету, тогда поговорим. Золотую монету, — добавил я, — либо острое стальное лезвие, если предашь меня.

— Золотую монету? — Его глаза злобно блеснули. — За золотую монету я проведу тебя тайком в лучший гарем Испании! За золотую монету я мог бы… о, я знаю настоящую девчонку! Она истинный дьявол, демон из ада, но искушена в искусстве удовольствий, и у неё есть…