— Что?

— Здесь такой же гнетущий воздух, как и компания. Пожалуйста, я бы хотела прогуляться. — Рашад подняла руку и указала на улицу, затем дважды кивнула, как бы усиливая свою просьбу.

— Ладно, — пробормотал Кендрик, сбитый с толку. — Там, позади вас, есть запасной выход.

— Вижу. — Адриенна Калейла направилась к двери. Они вышли в вымощенный плитами внутренний дворик, примыкающий к ухоженной лужайке и дорожке, которая вела вниз, к причалу. Если там когда-нибудь и были лодки, привязанные к сваям или пришвартованные в пустых доках, подпрыгивавших на волнах, то сейчас их убрали из-за осенних ветров.

— Теперь разглагольствуйте дальше, конгрессмен, — разрешила сотрудница ЦРУ. — Не стоит лишать вас этого удовольствия.

— Да прекратите же, мисс Рашад, или как вас там?! — Эван остановился на белой бетонной дорожке на полпути к берегу. — Если, по-вашему, я «разглагольствую», то вы ужасно ошибаетесь...

— Бога ради, не останавливайтесь! Поговорим о чем хотите и даже более того, дурак вы этакий.

Справа от причала берег залива представлял собой смесь темного песка и камней, обычную для Чесапика, слева стоял также обычный сарай для лодок. Больше по виду, нежели на самом деле казалось, что среди них можно укрыться. Видимо, это и привлекло оперативного агента из Каира. Она резко свернула вправо. По песку и камням, близко от мягко плещущихся волн они пошли до того места, где начинались деревья, но продолжили идти дальше, пока не добрались до большого камня, выраставшего из земли у самой кромки воды. Огромный дом отсюда уже не был виден.

— Это подойдет, — сказала, остановившись, Адриенна Рашад.

— Подойдет? — воскликнул Кендрик. — Для чего вообще понадобился этот моцион? Но, раз уж мы здесь, давайте кое-что проясним. Я признателен вам за то, что вы, вероятно, спасли мне жизнь — повторяю, вероятно, это невозможно доказать, но я вам не подчиняюсь, и, по здравом размышлении, я все-таки не дурак, невзирая на мой статус любителя. Однако сейчас это вы отвечаете на мои вопросы, а не наоборот.

— Вы закончили?

— Даже не начинал.

— Тогда, прежде чем начнете, позвольте затронуть поднятые вами специфические проблемы. Моцион понадобился для того, чтобы мы убрались оттуда. Полагаю, вы в курсе, что это — надежный дом.

— Конечно.

— И что любые разговоры во всех комнатах, включая туалет и ванную, записываются?

— Нет, я знал, что телефон...

— Спасибо, мистер Любитель.

— Мне, черт подери, скрывать нечего...

— Потише. Говорите в сторону воды, как я.

— Что? Почему?

— Электронный уловитель голоса. Деревья исказят звук, потому что здесь нет прямого визуального радиуса действия...

— Что?

— Лазеры усовершенствовали технологию...

— Что-что?

— Заткнитесь! Говорите шепотом.

— Повторяю: мне совершенно нечего скрывать. Вам-то, может, и есть, а вот мне — нет!

— Правда? — Рашад прислонилась к огромному камню, глядя вниз, на мелкие, медленно набегающие волны, спросила: — Хотите вовлечь Ахмата?

— Я упоминал о нем. Президенту. Ему следует знать, как помог этот парень...

— О, Ахмат это оценит! А его личный врач? А двое его двоюродных братьев, которые помогали вам и охраняли вас? А эль-Баз и пилот, доставивший вас в Бахрейн?.. Их всех могут убить!

— Не считая Ахмата, я никогда никого не упоминал...

— Имена несущественны. Важны занимаемые людьми должности.

— Бога ради, это же президент Соединенных Штатов!

— И он, вопреки слухам, действительно общается без микрофонов?

— Конечно.

— А вам известно, с кем он говорит и насколько его собеседники надежны в вопросах соблюдения максимальной безопасности? А сам он это знает? Вы знакомы с людьми, которые занимаются прослушкой в этом доме?

— Разумеется, нет.

— А как же я? Я — оперативный сотрудник разведки с прочной «крышей» в Каире. Вы, может, и обо мне рассказывали?

— Да, но только Свонну.

— Я не имею в виду, что вы говорили с человеком, облеченным властью, который все знал, потому что руководил операцией, я имею в виду кого-то там, именно там. Начни вы допрашивать меня прямо в том доме наверху, разве вы не могли бы выдать кого-то или всех этих людей, которых я только что назвала? И чтобы сорвать банк, мистер Любитель, Разве не упомянули бы Моссад?

Эван закрыл глаза.

— Мог бы, — признал он негромко, кивнув. — Если бы мы начали спорить.

— Спор был неизбежен, вот почему я вытащила вас оттуда и привела сюда.

— Там, наверху, все на нашей стороне! — запротестовал Кендрик.

— Уверена, что это так, — согласилась Адриенна, — но нельзя представить силу и слабости людей, с которыми мы незнакомы и которых не можем видеть, правда?

— Вы параноик.

— Это особенности моей работы, конгрессмен. Более того, вы действительно дурак несчастный. Полагаю, я достаточно это продемонстрировала, показав, что вы ничего не знаете о «надежных» домах. Опуская вопрос о том, кто кому подчиняется, потому что это несущественно, вернусь к пункту первому. По всей вероятности, я все-таки не спасла вам жизнь в Бахрейне, а, наоборот, из-за этого подонка Свонна поставила вас в невыгодное для защиты положение, которое у нас и у опытных пилотов называется точкой, откуда возврат невозможен. На то, что вы останетесь в живых, не рассчитывали, мистер Кендрик, и я действительно возражала против этого.

— Почему?

— Потому что мне было не все равно.

— Из-за того, что мы...

— Это тоже несущественно. Вы были порядочным человеком, пытавшимся совершить порядочный поступок, к которому не были подготовлены. Как выяснилось, были и другие, кто помог вам куда больше меня. Я сидела у Джимми Грэйсона в кабинете, и мы оба испытали облегчение, получив сообщение, что самолет с вами на борту взлетел из Бахрейна.

— Грэйсон? Он — один из тех семерых, знавших, что я там был.

— Нет, до последнего часа не знал, — возразила Рашад. — Даже я не сказала ему этого. Должно быть, сообщили из Вашингтона.

— Выражаясь языком Белого дома, вчера утром его насадили на вертел.

— За что?

— Чтобы проверить, не он ли проболтался обо мне.

— Кто, Джимми? Это даже еще глупее, чем предполагать, будто язык распустила я. Грэйсон просто жаждет стать начальником. И не больше меня хочет, чтобы ему перерезали горло.

— Как вы просто все объясняете!

— О Джимми?

— Нет. О себе.

— Понятно. — Женщина, называвшая себя Калейлой, отодвинулась от камня. — Думаете, я все это отрепетировала? Разумеется, сама с собой, потому что черта с два могла бы к кому-нибудь обратиться? И конечно, я наполовину арабка...

— Там, наверху, вы вошли так, словно ожидали увидеть именно меня. Я ни в коей мере не оказался для вас сюрпризом.

— Да, ожидала. И нет, не были.

— Почему да и почему нет?

— Вас вычислила, полагаю, методом исключения. А по второму пункту у меня договоренность с одним знакомым, который охраняет меня от подлинно-подлинных сюрпризов. Последние полтора дня вы, конгрессмен, — «горячая» новость по всему Средиземноморью. Многие, включая меня, потрясены. Я боюсь не только за себя, но и за других людей, помощью которых пользовалась где только можно и нельзя, чтобы держать вас в поле зрения. Поверьте, это очень непросто — создать сеть, основанную на доверии, а теперь это доверие подвергается сомнению. Так что, как видите, мистер Кендрик, вы зря потратили немалые деньги налогоплательщиков на то, чтобы доставить меня сюда и задать вопрос, на который вам мог бы ответить любой опытный разведчик.

— Может, вы меня продали? Продали мое имя за деньги?

— Чего ради? Спасения собственной жизни, что ли? Или жизней тех, кого я использовала, чтобы следить за вами, людей, важных для меня и выполняемой мною работы, которая, по-моему, представляет реальную ценность, что я пыталась объяснить вам еще в Бахрейне? Вы что, действительно в это верите?

— О Боже, я уже не знаю, чему верить! — признался Эван, шумно вздохнув. — Все, что я хотел сделать, все, что планировал, пошло прахом. Ахмат больше не хочет меня видеть, я не могу вернуться — ни туда, ни в какой-либо другой эмират в районе заливов. Уж он об этом позаботится.

— Так вы что, правда хотели вернуться?

— Больше, чем что-либо другое. Мне хотелось вернуться к той жизни, когда я проделал мою лучшую работу. Но сначала мне надо было найти и уничтожить сукина сына, который все изуродовал, убивая ради убийства...

— Махди. — Рашад кивнула. — Ахмат мне говорил. Вы сделали это. Ахмат молод, и он еще изменит свое отношение к вам. Со временем поймет, что вы там для всех совершили, и почувствует благодарность... — Она вдруг улыбнулась и уже иным, мягким голосом проговорила: — Понимаешь, я решила, что ты, возможно, сам раздул эту историю. Но ведь ты этого не делал, правда?

— Кто, я? Да ты с ума сошла! Через шесть месяцев я уберусь отсюда!

— Так все это случилось не из-за твоего политического тщеславия?

— Да нет же, Господи! Я бросаю всю эту политику, ухожу! Только теперь мне некуда идти. Кто-то пытается меня остановить, сделать кем-то, кем я на самом деле не являюсь. Да что же, черт побери, со мной происходит?

— Сразу, навскидку, я сказала бы, что тебя эксгумируют.

— Что-что со мной делают? И кто?

— Кто-то, считающий, что тобой пренебрегают. Полагающий, что ты заслуживаешь публичного признания.

— Я его совершенно не хочу! Но президент думает иначе. Решил в следующий вторник наградить меня медалью Свободы в этой чертовой Голубой комнате под оркестр морской пехоты! Я противился этому, как мог, а этот сукин сын заявил. что мне необходимо объявиться, потому что он, видите ли. отказывается выглядеть «жалким ублюдком». Хорошенькая аргументация!

— Очень по-президентски... — Рашад внезапно оборвала себя. — Давай прогуляемся, — быстро предложила она, заметив, что у причала появились двое мужчин в белых костюмах обслуги «стерильного» дома. — Не оглядывайся! Держись беззаботно. Давай спустимся к берегу.

— Говорить можно? — спросил Кендрик, шагая за ней.

— Ничего важного. Подожди, пока повернем.

— Почему? Думаешь, они могут нас услышать?

— Возможно, хотя я не уверена.

Они шли вдоль извилистой береговой линии до тех пор, пока деревья не скрыли их от двоих мужчин на причале.

— Японцы разработали ретрансляторы направленного действия, хотя я никогда таких не видела, — продолжила Рашад. Потом остановилась и взглянула на Эвана. Ее умные глаза смотрели вопрошающе. — Ты говорил с Ахматом?

— Вчера. Он велел мне убираться к черту, но не возвращаться в Оман. Никогда.

— Ты ведь понимаешь, что я тебя проверю, да? В первую секунду Кендрик удивился, потом пришел в ярость. Эта женщина допрашивала его, обвиняла, а теперь еще намерена и проверить.

— Мне наплевать на то, что ты сделаешь, меня беспокоит только то, что ты, возможно, уже сделала. Ты убедительна, Калейла, то есть, извините, мисс Рашад, и, возможно, сама веришь в то, о чем говоришь, но тем шестерым, которые знают обо мне, есть что терять, и они ничего не приобрели бы, рассказав о том, что я был в Маскате в прошлом году.

— А уж мне, конечно, нечего терять, кроме собственной жизни и жизней тех, кого я собирала на моем участке? Кстати, некоторые из этих людей мне очень дороги. Прекрати этот надоевший спор, конгрессмен, смешно. Ты не просто любитель, ты невыносим.

— Знаешь, но ты ведь могла и ошибиться! — Кендрик был раздражен. — Я был почти готов поделиться с тобой своими сомнениями, даже намекнул на это Деннисону, сказав ему, что не позволю тебя повесить за это.

— О, вы слишком добры, сэр!

— Нет, я на самом деле так думал. Ты ведь и правда спас-ria мне жизнь, и если ты по ошибке, случайно вымолвила мое имя...

— Не упорствуй в своей глупости, — перебила его Рашад. — Вероятнее, гораздо вероятнее, что подобную ошибку совершил кто-то из остальных пятерых, но не Грэйсон и не я. Мы работаем в полевых условиях и не допускаем ошибок такого рода.

— Давай пройдемся, — предложил Эван.

Никаких охранников на сей раз поблизости не было, его побуждали двигаться сомнения и замешательство. Трудность заключалась в том, что он ей верил, как верил и тому, что сказал о Калейле Мэнни Вайнграсс: «Она не имеет никакого отношения к твоему разоблачению. Это только усилит ее стыд и еще сильнее воспламенит тот безумный мир, в котором она живет». А когда Кендрик возразил, что другие не могли этого сделать, Мэнни добавил: «Тогда за другими есть еще другие».

Они дошли до ухабистой проселочной дороги, которая пролегала среди деревьев и вела, очевидно, к каменной ограде имения.

— Обследуем? — предложил Эван.

— Почему бы и нет? — отозвалась Адриенна.

— Слушай, — продолжил он, когда бок о бок они начали взбираться по лесистому склону, — скажем, я тебе верю...

— Спасибо большое.

— Да ладно, я правда тебе верю! И поэтому сейчас скажу то, что знают только Свонн и Деннисон. Другие не знают, по крайней мере я так думаю.

— А ты уверен, что стоит говорить?

— Мне нужна помощь, а они не могут мне помочь. Может, ты сможешь. Ты ведь была там со мной и знаешь столько всего из того, что мне неизвестно: как сохранять события в тайне, как передавать секретную информацию тем, для кого она предназначена, в общем, процедуры такого рода.

— Да, я что-то знаю, но никоим образом не все. Моя база — в Каире, а не здесь. Но продолжай.

— Недавно Свонна навестил какой-то человек, блондин с европейским акцентом, который располагал подробнейшей информацией обо мне. Фрэнк назвал это «ПД».

— Предшествующие данные, — перевела на нормальный язык Рашад. — Еще так называются привилегированные детали. Обычно их добывают из подвалов.

— Подвалы? Что еще за подвалы?

— По-нашему — засекреченные разведывательные материны. Продолжай.

— Этот блондин заявил Франку, поразив его — на самом деле поразив! — что, по его мнению, во время того кризиса с заложниками меня послал в Маскат Госдеп.

— Что-о? — Адриенна схватила Кендрика за руку. — Кто он?

— Никто не знает. Его никто не может найти. А сведения, которые он сообщил о себе, чтобы попасть к Фрэнку, оказались фальшивыми.

— Боже всемогущий! — прошептала Рашад, глядя на поднимающуюся вверх тропу. Сквозь стену деревьев, растущих наверху, пробивался солнечный свет. — Задержимся здесь ненадолго, — спокойно попросила она. — Сядь. — А когда они опустились на тропу, окруженную толстыми стволами деревьев и густой листвой, спросила: — И что же дальше?

— Ну, Свонн попытался отшить его; даже показал ему записку к госсекретарю, которую мы составляли с ним вместе — в ней мои услуги отвергались. Но видимо, тот человек не поверил Фрэнку и продолжил свои раскопки, пока все не узнал. Все появившееся вчера утром в печати настолько точно, что может исходить только из оманских материалов — по-вашему, из подвалов.

— Знаю, знаю. — Ярость в голосе Рашад смешивалась со страхом. — Боже мой, кого-то ведь достали!

— Одного из семерых, то есть шестерых, — быстро поправился Эван.

—Кто эти люди? Я не имею в виду Свонна и его компьютерщика из «Огайо-4-0». Кроме Деннисона, Грэйсона и меня?

— Госсекретарь, министр обороны и председатель Объединенного комитета начальников штабов.

— Ни к одному из них даже близко подойти нельзя.

— Ну а компьютерщик? Его зовут Брюс, Джералд Брюс, и он молод. Фрэнк за него ручается, но ведь это лишь его суждение.

— Вряд ли. Фрэнк Свонн — подонок, но не думаю, что его можно так провести. Человек вроде Брюса — первый, на кого в таком случае падает подозрение, а тот наверняка знает, что рискует провести тридцать лет в Ливенуорте.

Эван улыбнулся:

— Деннисон грозил и тебе провести там пять лет.

— Я сказала ему, что это мужская тюрьма. — Адриенна тоже усмехнулась.

— И я, — засмеялся Кендрик. — А все-таки, почему ты села в правительственную машину?

— Из чистого любопытства. Вот единственный ответ, который я могу тебе дать.

— Ответ принимается... Итак, на чем мы остановились? Семеро вне игры, а европеец-блондин в игре.

— Не знаю. — Неожиданно Рашад снова тронула его за руку. — Мне нужно задать тебе несколько вопросов, Эван...

— Эван? Спасибо.

— Простите, конгрессмен. Это действительно была ошибка.

— Не извиняйся, пожалуйста. По-моему, мы имеем право называть друг друга по имени.

— Значит, ты остановился...

— Не возражаешь, если я буду называть тебя Калейлой? Мне так удобнее.

— И мне. Моя арабская половина всегда негодовала на Адриенну за отступничество.

— Задавай свои вопросы... Калейла.

— По крайней мере, ты не произносишь мое имя как «Койлейла»... Ладно. Когда ты решил поехать в Маскат? Принимая во внимание обстоятельства и твои возможности, ты попал туда поздно.

Кендрик перевел дыхание.

— Я был в Аризоне — преодолевал пороги. Только добравшись до базового лагеря под названием Лава-Фоллз, впервые за несколько недель услышал радио. Вот тогда понял, что должен попасть в Вашингтон... — И он подробно рассказал о безумных восьми часах своего путешествия из примитивного лагеря в горах в кабинеты Госдепартамента и сложный компьютерный комплекс под названием «Огайо-4-0», закончив повествование словами: — Там мы со Свонном заключили наше соглашение, и я отправился в путь.

— Вернемся немного назад, — предложила Калейла, впервые за все время рассказа Кендрика отводя взгляд от его лица. — Итак, ты нанял гидроплан, чтобы добраться до Флагстаффа, где попытался зафрахтовать самолет до округа Колумбия. Верно?

— Да, но регистратор чартерных рейсов сказал, что слишком поздно.

— Ты был встревожен, — предположила разведчица. — Вероятно, зол. Должно быть, немного использовал свое положение. Конгрессмен от великого штата Колорадо и так далее.

— Больше чем немного, гораздо больше всяких «и так далее».

— Ты добрался до Феникса и вылетел первым же гражданским коммерческим рейсом. Как ты платил за билет?

— По кредитной карте.

— Плохо, — отреагировала Калейла. — Но ты не мог этого знать. Откуда тебе было известно, к кому надо обратиться в Госдепе?

— Этого я не знал. Но не забывай, я долгие годы проработал в Омане и Эмиратах, так что примерно представлял, кто мне нужен. А поскольку мне в наследство досталась опытная секретарша с инстинктами уличной кошки, я ей сказал, кого нужно искать. Четко объяснил, что это, вне сомнения, должен быть человек из Консульской службы Госдепа, секции Среднего Востока или Юго-Западной Азии. Большинство американцев, которые там работают, знакомы с такими людьми — часто до тошноты.

— Значит, секретарша с инстинктами уличной кошки начала повсюду названивать и расспрашивать. Должно быть, кое-кого это удивило. Был ли у нее список людей, которым она звонила?

— Не знаю. Никогда не спрашивал ее об этом. Все происходило в каком-то безумии. Во время полета из Феникса я поддерживал с нею связь по телефону. К моменту моего приземления она сократила круг поиска до четырех-пяти человек, из которых лишь один считался экспертом по Эмиратам — заместитель директора Консульской службы Фрэнк Свонн.

— Было бы интересно узнать, сохранила ли твоя секретарша список?

— Я позвоню ей.

— Только не отсюда. Кроме того, я не, закончила... Итак, ты пошел в Госдеп, чтобы найти Свонна. Значит, зарегистрировался на входе у охраны.

— Естественно.

— А уходя оттуда, отметился?

— Разумеется, нет. Ведь меня спустили на лифте прямо к стоянке и доставили домой на машине Госдепа.

— К тебе домой?

— Конечно. Перед отлетом в Оман надо было собрать кое-какие вещи...

— А шофер? — перебила его Калейла. — Он обращался к тебе по имени?

— Нет, ни разу. Хотя сказал фразу, которая меня потрясла. Я спросил, не зайдет ли он ко мне перекусить или выпить кофе, пока я буду собираться, а он ответил: «Вы из „Огайо-4-0“! Предельная бдительность, сэр!»

— Это означает, что сам он не оттуда, — заметила Рашад. — И вы остановились перед твоим домом?

— Да. Когда я вышел, то увидел у тротуара другую машину примерно в ста футах от нас. Должно быть, она следовала за нами — на этой части дороги других домов нет.

— Вооруженный эскорт, — кивнула Калейла. — Свонн прикрывал тебя начиная с минуты-один, и был прав. У него было ни времени, ни ресурсов, чтобы проследить за всем, что случилось с тобой минус-один. Эван, сбитый с толку, попросил:

— Будь добра, объясни, что все это значит?

— Минус-один — это все то, что произошло до того, как ты связался со Свонном. Богатый злой конгрессмен нанимает самолет во Флагстафф и производит много шума, потому что желает немедленно вылететь в Вашингтон. Ему отказывают. Тогда он летит в Феникс, где, несомненно, тоже требует, чтобы ему дали билет на первый же рейс до Вашингтона, и платит по кредитной карточке. А еще названивает своей секретарше с инстинктами уличной кошки и приказывает ей найти человека, которого сам не знает, но уверен, что такой должен работать в Госдепартаменте. Секретарша звонит самым разным людям — по-моему, ты употребил слово «безумие», — которых должно было заинтересовать, почему она им звонит. Потом предоставляет тебе суженный кворум — это значит, что она контактировала со многими своими знакомыми, которые могли дать ей нужную информацию и наверняка тоже заинтересовались причиной ее звонков. Далее, ты возникаешь в Госдепе, требуя встречи с Фрэнком Свонном. Я права? В том твоем состоянии ты ведь требовал встречи с ним?

— Да. Меня водили за нос, говорили, что его нет, но я знал, что он на месте, моя секретарша подтвердила это. Я проявил настойчивость, и наконец мне разрешили спуститься к нему в кабинет.

— А после того как вы со Свонном поговорили, он решил отправить тебя в Маскат.

— И что?

— Тот узкий маленький круг, о котором ты говорил, не был ни очень маленьким, ни очень узким. Ты делал то, что сделал бы любой человек на твоем месте в таком же стрессовом состоянии. Но во время своего взбалмошного путешествия от Лава-фоллз до Вашингтона ты изрядно наследил. Многие запомнили твое имя и громкие настойчивые требования скорейшего вылета, тем более что все происходило в ночное время. Потом ты объявляешься в Госдепартаменте, где производишь еще больше шума — между прочим, зарегистрировавшись у охраны на входе, но не отметившись на выходе, — пока тебе не разрешают спуститься в кабинет Свонна.

— Да, но...

— Дай мне закончить, пожалуйста, — вновь перебила его Калейла. — Ты все поймешь, а я хочу, чтобы у нас сложилась полная картина... Итак, вы со Свонном беседуете, заключаете ваше секретное соглашение, и, говоря твоими словами, ты отправляешься в Маскат. Но первую часть пути проделываешь к своему дому в машине с шофером, который не являлся частью «Огайо-4-0», так же как и охранники в вестибюле. Шофера просто назначил диспетчер, а охранники на дежурстве выполняли свои обычные обязанности. Они не относятся к привилегированным кругам; там, наверху, с них не берут подписку о неразглашении того, что они видят и слышат на работе. Но это люди. Они идут домой, рассказывают женам и друзьям про что-то не совсем обыденное, случившееся в их обычно скучной жизни. Возможно, даже отвечают на вопросы, небрежно заданные какими-то людьми.

— Ты права, так или иначе все они знали, кто я такой...

— Так же как множество других людей в Фениксе, Флагстаффе, и всем им было ясно: этот важный человек расстроен, этот конгрессмен чертовски спешит, эта большая шишка чем-то озабочена. Видишь, какой след ты оставил за собой?

— Вижу, но кто же мог доискиваться?

— Не знаю, и это беспокоит меня больше, чем я могу тебе сказать.

— Кто бы это ни был, а мою жизнь он разбил вдребезги! Только кто бы это мог быть?

— Тот, кто нашел лазейку, дыру в твоем пути от отдаленного лагеря под названием Лава-Фоллз до террористов в Маскате. Тот, кто наткнулся на нечто, вызвавшее у него желание искать дальше. Может, это были звонки твоей секретарши, или шум, устроенный тобой у стойки охраны Госдепартамента, или даже нечто настолько же безумное, как, например, слухи о каком-то неизвестном американце, который содействовал разрешению оманского кризиса. На кого-то это произвело впечатление и могло побудить к размышлениям. Потом другие факты все поставили на свое место — и готово.

Эван накрыл ее руку, лежащую на грязной тропинке, своей ладонью.

— Мне нужно узнать, кто он, Калейла. Понимаешь, узнать.

— Но мы и так знаем, — мягко напомнила она. — Это блондин с европейским акцентом.

— Но почему? — Кендрик убрал свою руку. Калейла с сочувствием посмотрела на него:

— Знаю, тебя волнует ответ на этот вопрос, но меня тревожит другое.

— Не понимаю.

— Кем бы ни был тот блондин, кого бы ни представлял, он проник в наши подвалы и вынес оттуда то, что ни в коем случае не должен был получить. Я ошеломлена, Эван, я просто оцепенела, и эти слова недостаточно сильны для того, чтобы выразить мои чувства. Не только из-за того, что сделали с тобой, но и из-за того, что сделали с нами. Нас скомпрометировали, проникнув в такое место, куда по определению проникнуть невозможно. Если эти люди — кем бы они ни были — могут откопать сведения о тебе из глубочайших, самых защищенных архивов, какие у нас есть, то они могут узнать и много другого, к чему доступа не должно быть буквально ни у кого. При нашей работе многим это может стоить жизни. Очень неприятно.

Кендрик всмотрелся в напряженное, ошарашенное лицо Калейлы. И увидел в ее глазах страх.

— Ты серьезно так напугана?

— Ты бы тоже испугался, если бы знал наших помощников — мужчин и женщин, которые доверяют нам и добывают для нас информацию, рискуя жизнью. Каждый день эти люди задаются вопросом, схватят их или нет за те действия, которые они совершают. Многие кончают с собой, не в силах выдержать напряжения, другие сходят с ума и исчезают в песках, предпочитая смерть в мире со своим Аллахом такой жизни. Но большинство из них все-таки продолжают работать с нами, потому что верят в нас, в нашу честность, верят в то, что мы действительно хотим мира. На каждом шагу они сталкиваются с вооруженными безумцами. И как бы плохо ни шли дела, только благодаря этим людям на нашей земле не становится еще хуже, на улицах не льются потоки крови... Да, я напугана, потому что многие из этих людей друзья — мои и моих родителей. Мысль о том, что их могут выдать, как выдали тебя, — вот что с тобой произошло, Эван, тебя именно выдали — вызывает у меня желание уползти в пески и умирать, как те, кого мы довели до сумасшествия. Потому что кто-то на слишком большой глубине раскрывает наши самые секретные материалы для кого-то другого — снаружи. Все, что понадобилось в твоем случае, — это имя, твое имя, а в Маскате и Бахрейне люди боятся за свою жизнь. Сколько других имен они могут скормить? Сколько еще секретов узнать?

Эван потянулся к ней и теперь не накрыл ее руку, а сжал ее:

— Если ты в это веришь, почему бы тебе не помочь мне?

— Помочь тебе?

— Мне нужно узнать, кто копает под меня, а тебе — кто наверху или внизу делает это возможным. Я бы сказал, что наши Цели совпадают, а ты? Я зажал Деннисона в такие тиски, что он даже корчиться не может, и смогу добыть негласную директиву Белого дома, разрешающую тебе остаться здесь. Знаешь, Деннисон на самом деле запрыгает от радости, если источник Утечки будет найден, — это у него навязчивая идея.

Калейла нахмурилась:

— Боюсь, не получится. Я окажусь не в своей тарелке. Там, у себя, я очень хороша, но вне моей стихии — моей арабской стихии — далеко не первоклассна.

— Во-первых, — твердо возразил Кендрик, — я считаю тебя первоклассной, потому что ты спасла мне жизнь. А во-вторых, повторяю: ты располагаешь знаниями и опытом в тех областях, в которых я совершенно несведущ. Процедуры, «Тайные методы сбора данных» — как член Избранного комитета по делам разведки, я выучил эти слова, но не имею ни малейшего представления о том, что за ними стоит. Черт побери. Леди, ты даже знаешь, что такое «погреба»! Я-то всегда думал, что это слово означает цокольный этаж в загородном доме, который мне, благодарение Богу, никогда не доводилось строить. В Бахрейне ты сказала, что хочешь мне помочь. Пожалуйста, помоги мне именно сейчас! Помоги себе.

Адриенна Рашад холодно посмотрела на него:

— Возможно, помогу, но иногда тебе придется делать то, что я прикажу. Согласен?

— Ну, я не в восторге от прыгания с мостов или с высоких зданий...

— Это будет касаться того, что тебе надо говорить и кому. Еще иногда я не смогу ничего тебе объяснить. Согласен с этим?

— Да. Потому что я наблюдал за тобой, слушал тебя, и я тебе верю.

— Спасибо. — Она сжала его руку и отпустила ее. — Мне понадобится кое-чья помощь.

— Почему?

— Прежде всего, это необходимо. Мне следует получить временный перевод на другой участок, а он может добыть его для меня без объяснения причин. Забудь о Белом доме — действовать через них слишком опасно и ненадежно. Во-вторых, он может оказаться полезным в областях, лежащих за пределами моего понимания.

— Кто он?

— Митчелл Пейтон. Начальник Отдела специальных проектов. •

— Ты ему доверяешь? Я имею в виду, абсолютно, без всяких сомнений?

— Совершенно без всяких сомнений. Он ввел меня в управление.

— Вряд ли это достаточная причина.

— Главная причина — что с шести лет я называю его «дядя Митч». Тогда он был еще молодым оперативником и работал под «крышей» преподавателя Каирского университета. Подружился с моими родителями — мой отец был там профессором, а моя мама — американка из Калифорнии, как и Митч.

— Он добудет для тебя перевод?

— Да, конечно.

— Ты в этом уверена?

— У него нет выбора. Я ведь говорила тебе: сейчас кто-то продает наши души, не предназначенные для продажи. На этот раз — твою. Чья будет следующая?