Когда я снова начала отдавать себе отчет в происходящем, оказалось, что ноги сами собой несут меня по отмели, а пересохшее горло давится криком:
      — Морааааааг!
      Скорченная фигура, держась одной рукой за лицо, другой шарила вокруг себя, как будто что-то искала. Изрытый, истоптанный песок пятнали багровые полосы, они все расплывались и расплывались…
      — Мораг!
      Она шарахнулась от моего голоса, неловко села набок, окровавленная рука цапнула пустые ножны.
      — Кто? — хрипло, отрывисто.
      Правая ладонь придерживала кровавую кашу на месте лица, меж пальцами тек кисель. Она заговорила — зубы белой костью блеснули в этом болоте… ой, мама!
      — Мораг, принцесса… я помогу тебе, слышишь? Надо уходить, Малыш сейчас разнесет ловушку.
      — Ничего не вижу… Каррахна, дерьмо, не вижу ничего!
       Еще бы. Еще бы ты что-то видела. Я оглянулась на чудовище. Эрайн выл и дергался. Каменная глыба подозрительно покачивалась.
       — Позволь, я дотронусь до тебя… - Я коснулась плеча принцессы, липкая рука тотчас сцапала мое запястье. — Пойдем. Пойдем скорее о т сюда.
       — …!!! — рявкнула принцесса. Я и слов таких не знала, но все равно поперхнулась.
       Она кое-как поднялась, шатаясь, вся мокрая, в песке, в кровище… Я перекинула ее р у ку себе на плечи; тяжелый от крови рукав мазнул меня по лбу, черт, бок, которым она ко мне повернулась, тоже оказался раненным, но времени нет, надо идти, скорее, скорее, подальше отсюда, подальше от этого чудовища, оно сейчас выскочит, ой-ей, от нас тогда костей не с о берешь…
       — Сейчас, сейчас… — Зачем-то я поволокла ее через мелкую речку, мимо сверкающего голыми ребрами лошадиного трупа, над которым уже вились слепни, на пологий берег, отк у да она прискакала. — Потерпи немножко, сейчас все будет хорошо… Все будет хорошо…
       — Заткнись, …!!!
       Я заткнулась.
       Сначала по воде, потом на бережок, за деревья — мне хотелось как можно быстрее и с чезнуть с эрайновых глаз. Пальцы принцессы стиснули плечо мое так, что оно онемело. С и няки будут. Правой рукой я обняла ее за талию, левой пыталась зажать рану на боку. В рукав текло — горячее, тягучее, словно смола с дерева. Принцесса молчала, только дышала со св и стом сквозь зубы и постоянно сплевывала. Опять я вся вымажусь ее кр о вью… судьба у меня такая, что ли?
       Ой, да что я — синяки, вымажусь… Он же ее по лицу шаркнул! По лицу! По глазам!
       Нужна вода, промыть, посмотреть, что там уцелело, о небо, в этой каше… Искоса взглянула снизу вверх — каша и есть, месиво, облепленное песком, оклеенное паклей волос, растопыренная принцессина пятерня пр и кипела накрепко, словно только она и удерживает воедино глаза, брови, нос и скулы, что там еще… приоткрытая щель рта, и язык — розовый, мама, роз о вый в исчерна-багровой каше язычок то и дело слизывает затекающую в рот кровь. Слизывает и сплевывает. Слизывает и сплевывает.
       Сосны сменились ельником, темным, густым. Ельник — это хорошо, сквозь ельник н и чего не разглядеть. Если только мантикор не умеет ходить по следу. Тогда он нас найдет, от нас кровищей, наверное, за милю разит. И что на него нашло? Совсем ошалел как просну л ся, будто подменили па р ня… Чудовище. Бешеное, кровожадное чудовище!
       Сложности, сказал Амаргин. Ну ни фига себе сложности. Это не сложности. Это кат а строфа!
       — Где… мы? — выговорила вдруг принцесса.
       — Реки не видно. — Я оглянулась: реки действительно не было видно. Да ничего за е л ками не было видно, ни впереди, ни сзади, ни по бокам. — Если мантикор нас не учует, то и не найдет. Мораг, ты как? Голова кружи т ся?
       — … у меня кружится! — ответила принцесса и выплюнула себе на грудь кровавый сг у сток.
       Я решила воздержаться от вопросов. Нужна вода, но ее здесь не на й ти. Надо затворить кровь. Сперва надо затворить кровь, а потом все остал ь ное.
       — Стой, Мораг. Сядь-ка. Сядь на землю, слышишь?
       — Тьфу! Зачем?
       — Я не дотянусь до тебя. Ты теряешь кровь, надо ее остановить.
       Она покачнулась, потом медленно, цепляясь за меня, села, прямо там где стояла.
       — Хрх… — то ли кашлянула, то ли харкнула. — Кровушку… лизать собралась… вампи р ка… хрх…
       Она узнала меня, по голосу наверное… усмехается!
       — Я не вампирка.
       — Как же… тьфу! Делай свое дело. Делай, говорю!
       Я села на пятки напротив Мораг, а она согнулась, шевеля пальцами в кровавой сляк о ти, наверное, пыталась наощупь определить, что уцелело, а что нет. Ну, кровь-то я остано в лю, не первый, слава небу, раз. Там еще на боку дыра… это во вторую очередь… или в пе р вую?
       Сейчас. Сейчас. Надо собраться, сосредоточиться. Амаргин говорит, что любое закл и нание в первую очередь заклинает самого заклинателя. Еще он говорит, что не следует п ы таться изменить окружающий мир, след у ет изменить себя, это и проще и действенней…
       Пусть меняется что угодно, лишь бы получилось!
       Ладно. Как там начинается… с Капова кургана скачет конь бул а ный… конь буланый.
       Буланый конь! Скачет!
       По дорогам, по лесам, по пустым местам, по холмам, по болотам, по сухому руслу, по мелкой воде, в веере брызг, в сполохах коротких радуг, скачет буланый конь, мелькают точ е ные ноги в черных чулках, лакированные копыта дробят гальку, плещет черная грива, масл я но сияет светлое золото лощеной шкуры, звенят на упряжи бронзовые подвески, скачет бул а ный конь, скачет по песку, по мокрому песку, в выцветающих разводах крови, по сухому песку, изрытому, испачканному, перепаханному…
       Скачет конь буланый.
       На коне девица…
       Какая, к дьяволу, девица! Хлопает широкий парус плаща; с одной стороны — красная земля, с другой — черная ночь, тусклый блеск металла под простым нарамником, длинный меч у бедра, крыло волос цвета темной м е ди, птичий профиль, маленький шрам у края рта, а в прищуре длинных век, за лесом рыжих ресниц — яблочная, жесткая до оскомины, рассве т ная з е лень.
       Скачет. Он скачет!
       Сюда!
       Скорее!
       — Лесс, хватит орать. Я уже здесь. Кто это у тебя?
       Словно после долгого сна я распахнула глаза. Веки склеились, у сле з ников скопилась какая-то гадость. Свет, сочащийся меж еловых лап, пок а зался мне слишком резким.
       Стремительные шаги за спиной, звяканье металла, шорох ткани, це п ляющейся за хвою. Я обернулась, въехав щекой в еловые ветки.
       — Ого! Ну-ка, ну-ка… — тот, кто объявился вдруг нежданно-негаданно, отстранил меня и шагнул к принцессе.
       — Гаэт… — наконец, пискнула я. — Гаэт, откуда ты взялся?
       — Кто здесь? — встрепенулась Мораг, слепо шаря по воздуху перед с о бой.
       Гаэт Ветер перехватил ее руку:
       — Тихо… Тихо, тихо…
       К моему удивлению принцесса не стала вырываться. Пальцы ее, стиснутые было в к у лак, разжались, кисть поникла в гаэтовой ладони. Он протянул руку и коснулся того места, где под кровью и коркой песка пр я тался принцессин висок. Мораг как-то странно повело, сперва назад и в ст о рону, а потом головой вперед, прямо под ноги пришельцу. Он поддержал ее и осторожно уложил на хвойный настил.
       — Ой, Гаэт, что с ней?
       — Спит, не пугайся. Когда от боли корчит, никакое лечение не впрок. — Он присел р я дом, быстро размял себе руки, пошевелил пальцами. — А она сильная, ты это знаешь? Н е обыкн о венно сильная. Очень мощный фон. Кто она?
       — Это… Гаэт, потом расскажу, надо кровь остановить!
       — Тогда помогай.
       Он принялся осторожно, палец за пальцем, отлеплять от принцессиного лица прикл е ившуюся намертво пятерню. Я подобралась поближе.
       — Как ты оказался здесь?
       — Услышал тебя. Потом поговорим, ты права. Работай.
       Гаэт Ветер убрал закостеневшую принцессину руку, густо обвитую ржавой сетью п о лузасохшей крови, и кивнул мне — давай, мол, приступай. То, что было когда-то ярким, по-своему красивым лицом принцессы Мораг, теперь горело, пылало разворошенным костром. В ладони мне ударил н а пряженный жар, и горсть раскаленных углей прыгнула в руки, разом ужалив и опалив.
       — Уй!
       Ветер схватил меня за запястья — стало легче. Жар сносило в сторону, и очажки бе з дымного пламени кусались уже не так жестоко. Это было не более болезненно, чем гасить пальцами фитили в масляных лампах. Потом я ощутила, как мои руки перемещают ниже, в мокрые тряпки на принцесс и ном боку, а потом огненные провалы закончились, и в глазах у меня поте м нело.
       — Ага. Хорошо. Теперь посиди, отдохни.
       Звякнула кольчуга, Гаэт поднялся и куда-то отошел. Невдалеке з а фыркала лошадь. Он вернулся, завозился рядом, что-то тихонько бормоча. Затрещала рвущаяся ткань. Я, наконец, проморгалась.
       Гаэт Ветер оторвал кусок от принцессиной рубахи, плеснул на него вина из фляги и принялся осторожно смывать застывшую кровь и грязь. Мне он вручил кинжал — обрезать прилипшие волосы. Первым из-под бурых сг у стков показался серебряный обод венчика. Кое-как, в четыре руки, мы сняли его. Кожа на лбу оказалась рассечена парой диагональных пор е зов, бровь тоже рассечена и свисала длинным лоскутом, второй брови, кажется, не было в о все. Обе глазницы оказались залеплены несусветной дрянью пополам с песком. Гаэт не рис к нул промывать их вином, а воды у нас не было. Спинку носа рассекло чуть пониже горбинки, почти полностью отделив хрящ от кости, одну ноздрю снесло начисто, косым крестом расп о роло обе губы, правая щека до самой челюсти покромсана в лапшу, в прорехи виднелись з у бы…
       — У-уу! Беда… — пробормотал Гаэт. — Нарочно так не изуродуешь…
       — Мертвая вода, — вспомнила я. — Вот что понадобится. Точно. Вот что мне надо до с тать!
       Он мельком взглянул на меня:
       — Мертвая вода, конечно, хорошо. Но дырки нужно правильно зашить, иначе все в ра з ные стороны перекосит, это ты, надеюсь, понимаешь? Ты зн а ешь хирургию?
       — Я — нет, но в замке хороший лекарь. Думаю, что хороший. Отец его был прекрасным врачом.
       — В замке?
       — В Бронзовом Замке. Это принцесса Мораг, Ветер.
       — Мораг? — рука с мокрым лоскутом застыла на полпути.
       — А что? Ты знаешь ее?
       — Обрежь вот тут прядь, пожалуйста. — Он плеснул на тряпку еще вина и продолжил умывание. — Я слышал о ней. Видел несколько раз. Я часто б ы ваю здесь, в серединном мире, Лесс. Достаточно часто, чтобы знать, кто есть кто.
       — Ты очень вовремя оказался рядом, Ветер.
       — Я обязан оказываться там, где во мне возникает нужда. Тем более, ты позвала меня.
       — "С Капова кургана скачет конь буланый…"?
       Он улыбнулся.
       — Я отвезу Мораг в Бронзовый Замок.
       — Спасибо. Надо бы только перебинтовать ее чем-нибудь…
       Гаэт, не задумываясь ни мгновения, откинул свой нарамник и отт я нул подол рубахи.
       — Режь.
       Я отхватила кусок полотна, самого обыкновенного полотна, человечьими руками с о тканного и выбеленного, хоть и вышитого искусно красивым волнистым орнаментом, и п о спешно изрезала его в длинный широкий бинт. Гаэт приподнял принцессу, привалил ее к с е бе, пачкая одежду загустевшей кровью, и я забинтовала ей лицо и всю голову целиком. Ост а ток полотна прижала к ране на боку, прихватив принцессиным же поясом.
       — До города доедем, не расплескаем. — Ветер поднялся, легко удерж и вая в объятиях безвольное тело. Казалось принцесса, ростом соперничающая с большинством мужчин, нич е го не весит у него в руках. — Забыл спросить. Кто ее так?
       — Малыш. Мантикор.
       — Малыш? Он проснулся?
       — Да. Вчера.
       — Вот это новость! Геро знает?
       Я пожала плечами. Амаргин опять исчез в самый неподходящий момент, и оставил меня в одиночестве расхлебывать черт знает сколько лет н а зад и не мной заваренную кашу.
       Гаэт свистнул сквозь зубы. Из-за елок вышел буланый конь под высоким рыцарским седлом.
       — Удачи тебе, Леста Омела. Не беспокойся о принцессе, считай, что она уже в наде ж ных руках.
       — Скажи Ю, что я принесу мертвую воду. То есть, лекарство для М о раг. То есть, не Ю, а Ютеру, лекарю из замка.
       Гаэт одной рукой придерживая принцессу, другой ухватился за высокую луку и взл е тел в седло.
       — Удачи, Лесс.
       — Постой! — Я, решившись вдруг, бросилась к нему, ухватилась за обтянутое кольчу ж ным чулком колено. — Гаэт. Гаэт. Умоляю, скажи, ты видел Ириса?
       — Босоножку? Э-э… — Он задумался. — С тех пор, как ты ушла — не видел. Но мы и раньше не часто встречались. Мы с ним оба служимКоролеве , но он музыкант, а я — погр а ничник.
       — Гаэт, если… когда увидишь его… скажи ему… спроси его, за что он так со мной п о ступил? Почему бросил? Я ему верила! А он меня забыл!
       Гаэт фыркнул с высоты седла. Пристроил голову принцессы поудобнее у себя на пл е че, потом схватился свободной рукой за лоб и неожиданно визгливо завопил:
       — Я тебе верила! А ты меня забыл! Негодяй! За что ты так со мной?! — Буланый запл я сал от этих воплей, Гаэт, ухмыляясь, похлопал его ладонью по шее. — Ну, ну, ну. Я, конечно, п е рестарался с криком. Я ему тихонько скажу, если-когда встречу, проникновенно скажу, на ушко: "За что ты так со мной, Ирис? Я же тебе верила!"
       — Гаэт!
       Он ухмылялся, щуря пронзительные злые глаза.
       — Что?
       — Не… не надо ничего говорить. Не надо. Ничего не надо говорить. Поезжай скорее.
       Конь снова заплясал, крутясь на тесном пятачке между елок. Ветер вскинул узкую л а донь, прощаясь:
       — Удачи, Лессандир.
 

* * *

 
       Я обошла излучину Мележки так, чтобы издалека увидеть камни на берегу и мантик о ра, буде он еще ошивается где-то неподалеку. Мантикора в камнях, естественно, не обнар у жилось, мало того, я разглядела, что труп л о шади вытащен из воды и здорово объеден. По-правде говоря, от лошади о с талась только передняя половина и раскиданные по берегу кости. Это зн а чит, пока мы с Гаэтом кудахтали над принцессой, оголодавшее чудовище обедало.
       И это хорошо. Значит, мстительность ему несвойственна. Интересно, куда он ушел, набив пузо… вернее, два пуза? Хм, сколько же ему жратвы на оба этих пуза надо? Он же пол-лошади слопал! А я его рыбкой кормила…
       Его все равно придется искать. Опять обшаривать лес, опять выискивать следы, пот о му что охота продолжается. Да что я! Найгерт озвереет, когда увидит, что у его сестры отсу т ствует лицо. Он такую награду предложит за эрайнову буйную голову, что все жители кор о левства Амалеры вооружа т ся дрекольем и вывернут окрестные леса наизнанку!
       Что же делать? Надо идти в Бронзовый замок и говорить с Нарваро Найгертом. Надо вымолить у него день-два форы, надо пообещать, что я принесу ему эту голову сама!
       Ага, так он мне и поверил. Принцесса эту тварь не осилила, а я, девчонка, с голыми руками пойду на чудовище? А если сказать правду? Если убедить короля что мантикор — р а зумное существо и кидается на людей просто потому что перепуган? Попрошу два дня, и е с ли я не словлю чудовище, пускай открывает охоту. А два дня эти я куплю за флягу мертвой воды.
       Точно. Так и сделаю.
       Только сперва отмоюсь от крови.
       Выше по течению я нашла довольно глубокий омут под берегом. То есть, настолько глубокий, что воды там было мне почти по грудь. Где с наслаждением побарахталась и зам ы ла свои заскорузлые тряпки. А пока я лазала по холмам, пробираясь в сторону Нержеля, пл а тье и волосы высохли.
 
      — У каждого из нас есть свой пунктик, — сказал Амаргин, разливая в чашки холодное душистое молоко. — Вран и Гаэт гоняют чудовищ, мнимых и реальных. Я пытаюсь доказать Врану, а в первую очередь самому себе, что людям доступна магия, хотя доказывать что-либо кому-либо бессмысленное занатие. Ты присасываешься как клещ ко всему, что тебе кажется чудесным. Если покопаться, чудачеств у каждого из живущих наберется выше крыши. Чудачества — штука достаточно безвредная, если не относится к ним слишком серьезно. Быть серьезным — это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.
      — А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.
      — Гаэт — не волшебник, Гаэт — воин. Ему нужно быть серьезным, на таких как он держится сумеречное королевство.
      — Значит, Ската не была опасна, как сказал Гаэт?
      — Лесс, ты иногда потрясаешь своей тупостью, хоть, вроде, неглупая девочка. Конечно, Ската опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за химок от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?
      — То есть, я еще не готова с ней общаться?
      — Ну, в общих чертах да, не готова. Однако готовься. Она — твоя фюльгья. Она нужна тебе, она — твоя темная сторона, если хочешь… Детям запрещают играть огнем, но огонь им необходим, верно? Хотя этот пример неудачен, Ската — сущность не огненная. Ну, скажем так, детям запрещают купаться в глубокой реке, но без воды им никуда.
      — Это понятно, а вот что значит — моя темная сторона? Она разве не сама по себе?
      — Экое косное мышление. Ну что мне с тобой делать? Разжевывать тебе все — своих зубов не хватит.
      Амаргин покачал молоко в чашке, отхлебнул. Откинулся к стене, посмотрел на меня, подняв брови и фыркнул:
      — Смешная ты, право. Птенец желторотый, сам не клюет, в рот ему положи… Ладно, я сегодня добрый. Ты знаешь, что означает это имя — Ската?
      Я отрицательно потрясла головой.
      — Тень, отражение, вот что оно означает. Твое отражение — это Ската.
      — Но она же зеленая, полосатая как ящерица!
      — И-и-и! У нее еще хвост есть и крылья перепончатые. Она же горгулья.
      — Ты хочешь сказать, я тоже горгулья?
      — Смотри сюда. — Он протер рукавом оловянный бок кувшина и пододвинул кувшин ко мне. — Видишь отражение?
      На выпуклом тусклом олове маячила моя перекошенная физиономия.
      — Вижу. — Я вытерла белые молочные усы.
      — Как ты думаешь, кто там отражается, ты или кто-то другой?
      — Я.
      — А у тебя что, личико поперек себя шире и один глаз выше другого?
      — Да вроде нет…
      — Но отражаешься ведь ты?
      — Я…
      Он отодвинул кувшин поближе к себе.
      — А скажи пожалуйста, теперь ты себя видишь?
      — Нет.
      — А я вижу. — Он глядел на кувшин. — Вот, лобик хмуришь от тяжелых мыслительных усилий. Хмуришь лобик, отвечай?
      — Ну, хмурю…
      — Ага. Вывод — отражение никуда не девается, даже если ты на него не смотришь. — Он отодвинул кувшин еще дальше. — Вот и я его не вижу теперь. Что случилось с отражением?
      — Пропало.
      — Да ну? Ты в этом уверена?
      Я почесала переносицу.
      — Не знаю… Не уверена…
      — А может, отражение, пока ты на него не смотришь, побежало по своим делам? И совершенно самостоятельно где-то гуляет? Может такое быть?
      — Откуда я знаю?
      — А может, в какой-то другой кувшин сейчас смотрит кто-то абсолютно посторонний, и твое отражение отражает его физиономию?
      — Значит, это уже не мое отражение!
      — Да почему? У вас одно отражение на двоих, вот и все. Общая фюльгья. Так у двух совершенно чужих людей может быть общий сводный брат или сестра.
      — А! О…
      — Чтобы отражение оставалось отражением, нужна некая грань. Что-то, что отделяет тебя он него. Полированный металл. Поверхность зеркала. Водная гладь. В случае фюльгьи — иная реальность. Фюльгья — всегда из-за грани, хоть мы, живущие, сами эти грани создали.
      — Погоди. Погоди. То есть, мы с тем человеком, с которым у нас общее отражение — не фюльгьи друг другу?
      — Фюльгья моей фюльгьи — не моя фюльгья. Представляешь себе зеркальный коридор? В первом стекле отражаешься ты, а в глубине его отражается уже твой двойник, а не ты.
      — Но… отражение — оно отражение и есть. Повторяет мои действия.
      — Или ты повторяешь его. А потом — что ему мешает заниматься своими делами в твое отсутствие? Оно, кстати, может вообще не прийти, даже если ты посмотришь в зеркало. От этого оно не перестанет быть твоим отражением.
      — То есть, моя фюльгья в своей Полночи не сидит сейчас за столом и не пьет молоко?
      — Скорее, она жрет какого-нибудь несчастного, который медленно бегал и плохо прятался. — Амаргин хмыкнул. — А может, сама удирает от злого и голодного наймарэ. А может, дрыхнет кверх ногами в уютной пещерке. Ваша связь еще слишком слаба, чтобы внятно откликаться друг в друге. Но кое-что уже работает. Магия подобия, например.
      — Боже мой, как сложно!
      — А по-моему, проще не придумаешь. Ты слишком серьезно к себе относишься. Сурово и серьезно, словно ты какая-то незыблемая величина, на которой держится мир. А мир, знаешь ли, без тебя выстоит. И даже, страшно сказать, выстоит без меня. Пойдем, кое-что покажу.
      Он вылез из-за стола и поманил меня пальцем. Я пригрелась тут, наелась хлеба с молоком, и мне ужасно не хотелось никуда идти. Волшебник отворил дверь и оглянулся с порога:
      — Трусишь?
      Пришлось последовать за ним. Мы вышли из уютной амаргиновой хижины, пристроенной к скале, и он повел меня к ручью.
      Собирались сумерки, из низины тянулся туман. Ручей вился по моховому ложу между розовых гранитных глыб, заросших плющом и пасленом, укрытых перистыми волнами папоротников. Я карабкалась за Амаргином вверх, на каменистый холм, по почти незаметной тропке вдоль ручья. Потом мы свернули и полезли по серьезной крутизне, где пришлось цепляться руками за что попало.
      Наконец мы выбрались на небольшую площадку, окаймленную бересклетом. Здесь звенела вода — поток, оказывается, срывался со скалы откуда-то сверху, падал в широкую чашу из резного камня, переливался через край и уходил в зеленую моховую щель, чтобы ниже выглянуть на поверхность уже знакомым ручьем. Кромку чаши украшали какие-то то ли рисунки, то ли письмена, выбитые на камне, но они частично стерлись, частично их затянул разноцветный лишайник, частично залепили палые листья и всякий лесной мусор. Летящая вода светлым полотнищем занавешивала скалу, и поверхность этой скалы была вылизана до стеклянного блеска. В водяной пыли над чашей дрожала сизая сумеречная радуга, а в радуге, словно ноты на нотном стане трепетали бересклетовые сережки.