Золотая свирель

       — Страсти какие. Но ты ведь не в Полночи!
       Эта плоть принадлежит не только мне. Ты видишь, что он со мной сделал? Когти, в о лосы… я даже говорить не могу. Он поглощает меня, тупая скотина, он только жрать и умеет. Жрать и крушить. Фюльгья, проклятье. Ни у кого еще такой фюльгьи не было.
       — Будешь первым.
       Если выживу.
       — Ты уже сомневаешься?
       Если придется сдохнуть, я и его угроблю. Полночь меня не получит.
       — Прекрати пороть чушь. Твой наставник тебя бы не похвалил.
       Мой наставник мертв. Он мертв, как и все, кто сражался на Вратах с Изгнанником. Черный Лис. Чайка, Эрмина, Кагги-Ра, Ибур Ясень, Эссани. Стрикс Неясыть. Раро Котовий Глазок. Шелари. Как погиб Шелари, я успел увидеть.
      Королева не погибла.
       Потому что оставалась на Стеклянном Острове и держала оттуда Врата закрытыми. Стеклянная Башня — часть Стеклянного Острова, и ворота не только в Сумерки. Увы, И з гнанник пытался этим воспользоваться, иКоролева разрушила Башню.
       — Ай даКоролева … — пробормотала я. — Одним махом — и своих, и чужих…
       Иначе Изгнанника было не остановить. Он готовил вторжение, и взял в союзники По л ночь.
       Холера черная! Я не знала, что Изгнанник хотел провести войска через Стеклянную Башню… И ты там был? Тоже дрался с Изгнанником?
       И, можно сказать, единственный, кто эту драку пережил. Такой вот подвиг… — Горечь, переполнявшая его, комком подкатила мне к горлу. — Стайг взял меня с собой. Мал ь чишек не взял, а меня взял. Я держал защиту Шелари… «Не лезь вперед», — сказал учитель. А как не лезь, к о гда Нож, с которым схватился Шелари, оказался магом, да каким!
       Погоди, а откуда взялось золото и дракон?
       Золотом покупаются люди. Клятвой покупается Полночь. Дракона Изгнанник сделал своим цепным псом. Врата, некогда подтвердившие союз Дара и Сумеречного Королевства, стали перекрестком для Короля Ножей и его полчищ. До полчищ дело не дошло, но сам И з гнанник и его Ножи дорого нам д а лись.
       Тогда, значит, и был разрушен амалерский маяк. Погоди… это было больше полутора сотен лет назад. С тех пор ты оставался там, в мертвом озере?
       Я закусила губу. Рассказы о страшном урагане, о землетрясении и наводнении, разм е тавшем все постройки в устье Нержеля, порушившем порт и часть стен в самой Амалере, можно было услышать и сегодня. Многое забылось, но ту жуткую ночь люди помнили. С тех пор в устье, по берегам залива и на отмелях нет-нет, да и находят самоцветные каме ш ки и золотые монеты, подогревавшие слухи о несметных богатствах Стеклянной Башни и о Пр о клятом Короле, на эти богатства покусившемся.
       Эрайн встряхнулся, звякнули лезвия.
       Все-таки это были мальчишки.
       — Мальчишки?
       Стайговы младшие ученики. Больше некому. Это они разбирали завалы, искали тела погибших. Не только они, конечно. Но парни просеяли там каждый камешек. Шелари, мой побратим, был Врану родным братом, но от Шелари не осталось даже угольков.
       Дракон?
       Дракон. Прежде чем издохнуть, тварь утащила меня в мертвое озеро, там они нас об о их и нашли. В озере. Там и оставили, сперва отрезав то, что восстановлению не подлежало. Все, что у меня было ниже пояса и драконью голову. По отдельности мы бы не выжили, а вот совмещенные… Чья это была безумная идея? Геро или Врана? Доберусь, накручу хвосты об о им.
       Дракон утащил тебя в озеро?
       Мы не знали, что у Изгнанника есть еще и дракон. Он сидел внизу, в подвалах башни; когда началась драка, кто-то из Ножей его вызвал. Я увидел зарево в одном из проходов и кри к нул, чтобы предупредить, а потом из арки потек расплавленный камень. Мой противник побежал, Шелари за ним, а меня отрезало огнем. Я залез на выступ у входа. Др а кон выполз… он мне таким маленьким показался. Такой черный червяк в пылающей реке. Но этот червяк дохнул — и Шелари, и Нож, за которым Шелари гнался, вспыхнули как пара мотыльков. Т о гда я спрыгнул дракону на голову и воткнул меч в основание шеи, за затылком. Хороший удар, должен был прикончить на месте. Но дракон н а чал биться, и я не удержался на ногах.
       Эрайн помолчал, кроша булку когтистыми пальцами.
       Боли не помню. Не было боли. Помню только, что крепко держался за рукоять и д у мал, что подтянусь и выберусь ему на спину. Выбрался или нет — не знаю. А дракон — тварь ж и вучая, он и без башки бегает не хуже курицы. А еще он — плоть от плоти железа и камня, и сквозь скалу проходит, как сквозь масло. Похоже, он просто провалился вниз, прямо в мер т вое озеро. Где стайговы мальчишки собрали нас по кусочкам. Видимо, больше собирать было некого. Теперь вот… — Эрайн похлопал самого себя по тому месту где у дракона было пл е чо, а у Эрайна — бедро. — Теперь вот гуляем парочкой. Фюльгья, тьма ее забери. Кто бы мог подумать…
       Я сидела, закрыв глаза. Под веками гасло пламя — отсвет чужой памяти. Ночной во з дух пах окалиной и горелой плотью. И комок в горле застрял — ни туда, ни сюда.
       Но Изгнанника мы закопали. Навсегда закопали.
       — Закопали, Эрайн. Теперь не дай его дракону себя закопать.
       Мантикор не ответил. Шумно вздохнул, обхватил плечи, растирая их, словно озяб в сырой августо в ской ночи. Или уже сентябрь? Я совсем потеряла счет времени.
       — Но он тебе нужен, Эрайн. Он тебе необходим.
       Конечно. Он моя задница. Без задницы еще никто не выживал.
       — Я серьезно.
       Я тоже. Это ненависть, Лесс. Тяжелее всего справиться не с драконом, а с собой. Не с его н е навистью, а со своей. Видишь, я тоже ковыряюсь в ранах. Ладно.
       Он поднялся — чудовище, к которому страшно даже прикоснуться. На земле остались крошки и недоеденный хлеб.
       Благодарю за ужин. Иди спать, Лесс. Спокойной ночи.
       — А ты?
       А мне нельзя.
       Он ушел, а я осталась таращиться в темноту. Ненависть! Каково бы мне было, если бы Ската растерзала Кукушонка? А ведь она могла это сделать. Легко. Что ей какой-то меч в н е умелых р у ках? Удар — и кожа лопается как перезревший плод, а кровь сияющим золотом хлещет до н е бес…
       Фюльгья, мой двойник.
       Я бы убила эту тварь, если бы смогла.

Глава 33
Сколько бы ты ни отдал…

      — Стеклянный Остров, — сказал Амаргин, — это настоящий камень преткновения. Считается, что Стеклянный Остров объединяет миры, находясь сразу во всех — в серединном мире, в Сумерках, в Полночи, во всех пустынных или дальних местах. Это не верно. Все гораздо проще, но, тем не менее, именно так принято толковать магию острова.
      Амаргин пожал плечами и усмехнулся. Я молчала, чтобы не провоцировать его на длинные замысловатые объяснения, которые все равно не пойму. Кормили меня уже этим «гораздо проще». Оно несъедобно.
      — Остров создали фоларэг, морской народ. Те, кого ты видела в клетках. Их еще там много, в застенках. Сотни. Конечно, взаперти сидит не весь морской народ поголовно. Малая часть. Но именно та часть, что строила остров и сражалась за него.
      — Почему? — не выдержала я.
      — Почему их держат в клетках, а не перебили? — Амаргин опять усмехнулся. — Потому что Королева мудра, и не даст судьбе лишнего повода ответить тем же.
      — Почему их вообще посадили в клетки?
      — Чтобы прекратить войну, зачем же еще. Стеклянный Остров в руках врагов, а фоларэг до сих пор достаточно сильны, чтобы отвоевать его обратно.
      — Королеве настолько необходим этот клочок суши?
      — Знаешь, Лесс, сколько за него крови пролилось? Страшное дело. Кровь эта не только впиталась в землю и смешалась с водой. Остров стал символом, сердцем и смыслом. Он объединяет не только миры, но и племена. Когда-то он объединял фоларэг, теперь объединяет сумеречный народ. Не будет острова — не будет Сумеречного Королевства. Ну и по мелочи — остров действительно непрост. Короли не зря его вожделели. Эта горстка камней и песка расширяет наше восприятие до невероятных пределов, а если диапазон и так был немаленький — пределы вообще теряются в сияющих далях. Ты ведь сама ощутила действие острова, не так ли?
      — О, да, — пробормотала я. — Мне казалось, я разваливаюсь. Особенно в начале.
      — А потом привыкла. Эх, человеческий разум поразительно изобретателен в своем нежелании менять картину мира. Этот барьер наскоком не взять, будем потихоньку подкапываться.
      — О чем ты говоришь?
      — Не важно, просто старческое бормотание. Итак, остров. Когда-то этот остров вожделел Изгнанник, он же Король Ножей, тогда еще бывший просто Сумеречным Королем. Вожделел настолько, что продал душу Полночи, а в Сумерках такого не прощают. Короля выперли, его сменила Королева, и именно она сумела заполучить Стеклянный Остров. Королева поставила на смертиных, на особенных смертных, на смертных, не связанных ни с Сумерками, ни с Полночью. Рискованный шаг, еще никто ничего подобного не делал. Игра стоила свеч — смертным удалось то, что не удавалось ни сумеречным воинам, ни сумеречным магам.
      — Это был Лавен Странник и его люди?
      — А, два и два сложила? Молодец. Так вот, Королева получила остров и власть, а Лавен со своей бандой — дареную кровь и новые земли, на которых, если прежних жителей перерезать или взашей прогнать, можно построить новое королевство. У Лавена губа была не дура, он и подарки взял, и что плохо лежит под шумок уволок.
      — Это ты про святую Невену?
      — Про Невену, госпожу кошек. Сестрицу нашей Королевы. Впрочем, «плохо лежит» — это я погорячился. Она сама за смертным пошла. Любовь там, говорят, была неземная.
      — Чего ты такой злой? — удивилась я.
      — Я найл, елки-палки. — Амаргин фыркнул. — Фоларэг были когда-то богами моих предков. Такая толпища богов. Сейчас всего трое остались. А твои предки, — он ткнул в меня пальцем, жестким как гвоздь, — твои предки моих богов обставили и в клетки заперли. Что мне теперь, плясать от радости?
      — А почему ты их не отпустишь, раз они твои боги?
      — Не мои, а моих предков. Разницу видишь?
      — Вижу. Но все равно — они же тебе, считай, почти родные. Их там голодом морят!
      — Проклятье, Лесс! Наверное, у меня есть причины этого не делать, как ты считаешь? Наверное, не из лености я не захаживаю на Стеклянный Остров, а? Наверное, я уже про это думал, взвешивал и давным-давно принял какое-то решение, нет? Что глазами хлопаешь?
      — Амаргин… — прошептала я потрясенно. — Ты вышел из себя.
      Он отвернулся и несколько раз глубоко вдохнул и с силой выдохнул.
      — Да, — сказал он. — Тьма меня побери. Слабое место, и ничего с ним не поделать. Стыд и срам. — Он сел за стол напротив меня, помолчал, потом хмыкнул. Тонкие губы расплылись в знакомой усмешке. — Мозоль полторасталетней давности, пора бы окаменеть. Ан нет, взвиваюсь даже от такой невеликой тяжести как твой каблучок, Лессандир. Выводы? Выводы неутешительны. Эх, Чернокрылый меня бы сейчас уделал. Ладно, давай дальше. Что там у нас еще? Ты спрашивала, кто такой фолари. Я вроде рассказал.
      — Я… я хотела спросить. Когда Ирис дрался с фолари, Королева, Вран и все остальные делали ставки, будто… будто Ирис — всего лишь боец на арене. Вран! Как он мог? Ирис же его брат! Вран так спокойно допустил… я даже не знаю как назвать… настоящее убийство, ты бы видел это чудовище, Амаргин! Оно Ириса просто смяло, грохнулось на него сверху, как дерево. А все вокруг смотрели и делали ставки! Все, и Вран тоже. А его брата в это время убивали!
      — Лесс. — Маг покачал головой. — Кажется, я тебя уже предупреждал. Уподоблять жителей Сумерек людям — большая глупость. Они не люди, хоть иногда очень похожи. Не суди того, чего не понимаешь.
      — Но они делали ставки, словно это забава, а не смертный бой. А он ведь один из них, он даже не воин — музыкант! Невиновный, взявший на себя мою вину. Я не понимаю!
      — Лесс, это ведь был суд судьбы, так? Это ты понимаешь? Прекрасно. Как ты думаешь, была ли у Врана, у Королевы и у всех остальных какая-то возможность повлиять на судьбу?
      Я помотала головой. Как на нее повлияешь?
      — Ты не права. Возможность была. И они ее использовали. Заключая друг с другом пари на исход поединка, они вводили в действие очень серьезный элемент — свою удачу. Повторяю, они не люди, и удача для них — не пустой звук и не случайность. Бросив свою удачу на весы, они присоединяли ее или к удаче Ириса, или к удаче фолари. А на какую чашу ее бросить — каждый выбирал сам. Просто так отдать удачу Ирису нельзя — это суд судьбы, вмешательство извне здесь запрещено. А вот спор с другим зрителем — то, что надо. Небольшая хитрость, хитрость отчаяния. Поняла теперь?
      Я кивнула, пристыженная. Надо было не скандалить и не орать как ненормальная, толку от моих скандалов… Надо было делать ставки, черт побери! Ведь Ирис победил. Одолел противника, в десятки раз сильнее его самого.
      — Да, — пробормотала я. — Ирис прикончил эту тварь. У него оказался крохотный ножичек, такой малюсенький. Он, наверное, необычный. Перо… перо…
      — Перо Нальфран. Одной из оставшихся у найлов богинь.
      — Она тоже фолари?
      — Да. Но и богиня на самом деле. Перо Нальфран — тоже орудие судьбы. Видишь, сколько в том поединке было подводных течений? Некогда Тот, Кого Нет отдал Нальфран свои крылья. Перья их похожи на лезвия и обладают странным свойством — они рассекают то, что дОлжно быть рассечено, и не рассекают то, что не дОлжно.
      — Тот, Кого Нет?
      — Или Та, Кого Нет. Всего лишь имена тайны. Божество непостижимого, воплощенная загадка. Его иногда называют Рун. Нальфран заполучила его крылья, но только носит их, волшебные свойства перьев ей неподвластны. Между прочим, Рун вернулся к своему народу и сидит в застенках вместе со всеми. Только, говорят, он заснул, и душа его размылась по всем мирам как капля крови в морской воде.
      — Погоди… это не он сидит в проходе между клеток, весь в пылище? Я там наткнулась на такую статую окаменелую, сидит, лбом в коленки уткнувшись, только руки видны когтистые. Не дышит совсем.
      — В проходе?
      — Ага. Я так и не поняла — это женщина или мужчина?
      — В проходе! — Амаргин сокрушенно покачал головой. — Даже в клетку не вошел… в проходе сел. Я не знал.
      — Это он или она?
      — Никто тебе на этот вопрос точно не ответит. — Амаргин хмыкнул. — Как и какого цвета у него волосы, и сколько пальцев у него на руке. Сколько у него на руке пальцев?
      — Пять.
      — Ты уверена?
      Я не была уверена. Точно вспомнить не смогла. Помню, когтищи меня впечатлили, и форма руки странная.. Но вот сколько пальцев…
      Некоторое время Амаргин наблюдал за мной, потом отвернулся к очагу и пошуровал в угольях железным прутом, подталкивая поглубже прогоревшие поленья. Вода в котелке уже курилась. Снаружи шумел дождь, по крыше скреблись ветки. Казалось, я никуда не уходила из Амаргиновой хижины, и Стеклянный Остров мне приснился.
      Когда я увижу Ириса? Сильно ли он изранен? Где он, что с ним?.
      Спрашивать у Амаргина я, разумеется, не стала. Научена уже горьким опытом. Приходилось опять ждать.
      Правда, я еще что-то спросить хотела. Что-то еще. Что?
      Высокое Небо, как я могла забыть?
      — Я видела на балу женщину. Человеческую женщину. Она была вместе с Враном. Это Каланда Моран, амалерская королева. Амаргин, именно из-за нее меня бросили в реку. Она пропала там, в Амалере. Она теперь здесь. Как? Почему? Откуда?
      — Хорошенькая андаланочка? — Он усмехнулся через плечо. — Видел. Это вранова игрушка.
      — Как она сюда попала?
      — Почем я знаю? У Врана и спроси.
      — А… как его найти?
      — Очень просто. Спускайся все время вниз, пока не станет жарко. Наш Чернокрылый гнездится у огненных жил земли, там его и найдешь… если он, конечно, не бродит где-нибудь в другом месте.
      — Как это — «спускайся вниз?»
      — Я не понятно объясняю? — Маг опять глянул через плечо, иронично задрав бровь. — «Спускаться вниз» — это значит спускаться вниз. Ножками. Или ползком на пузе. Или катясь на попе. Или как угодно. Вниз. — Он ткнул пальцем в пол. — Не вверх. Не прямо. Ни налево, ни направо. Вниз. Доступно?
      — А откуда начинается это «вниз»?
      — Откуда начнешь, оттуда и начнется. Лесс, не разочаровывай меня. Сперва порадовала, а теперь разочаровываешь.
      — Порадовала?
      Маг снял кипящий котелок с крюка, щедро сыпанул травяной заварки и прикрыл варево круглой дощечкой.
      — Порадовала, как ни странно. Потому что правильно поступила. С этим фолари. Безотносительно, враг он или нет, правду говорил или обманывал.
      — Он обманывал! Если бы я только знала! Ирис остался бы цел, и Ската не вылезла… и сам бы не погиб. Я сглупила. Я была доверчивой дурой.
      — Ты дала ему воды. — Амаргин повернулся, вытирая руки замусоленным полотенцем. Черные найльские глаза в кои-то веки смотрели серьезно, без обычной насмешки. — Есть просьбы, в которых нельзя отказывать, Лесс. Просто нельзя. Чем бы это для тебя не закончилось.
 
       — Держись, рыжий, мать твою перемать! Хай, Гриф! Хай!
       Щелканье плетки. Грохот копыт мимо окна.
       — Ногами работай, м-м-мешок! Спину держи! Еще раз. Хай, Гриф!
       — Заездит парня высочество, — сказала я Пеплу.
       Тот сморщил нос, потер бок ладонью и вернулся к новой ореховой палке, которую у к рашал резьбой.
       — Мальчик сам захотел. А рыцарский конь — не деревенская лошадка, госпожа.
       — Холера! Мораг совершенно не считается с тем, что мальчишка новичок. Он впе р вые сел на лошадь!
       Грохот копыт, злобное, в привизгом, ржание. Снова свист плети. Кого она там лупит?
       — Не впервые. Парень сидел на лошади, и не раз.
       — Ты сам сказал: рыцарский конь — не деревенская лошадка. А такого дьявола как Гриф еще поискать.
       — Гриф хорошо обучен. — Пепел, гримасничая, поскреб грудь сквозь рубашку. — А из рыцарского седла выпасть непросто.
       — Не чешись. Кровь пойдет.
       — Чешется!
       — Чешется, потому что заживает. Терпи. Гляди-ка, наши друзья всех с дороги разогн а ли. В кабак не войдешь.
       — Стооой! — донеслось снаружи. — Ты как сидишь, рохля? Собака на заборе лучше с и дит! Я тебе что сказала?
       — Сэн Мараньо…
       — Каррахна, сказал! Спину прямо, будто чашку на голове несешь. Работай задницей, раз мозги не варят. Вот этим местом, вот этим, мать твою через семь гр о бов… Пше-ел!
       Щелканье плетки, грохот копыт.
       Около полудня мы остановились в придорожном трактирчике пообедать, и тут нач а лось. Слово за слово, разгорелся очередной спор, вследствие которого названный братец взгромоздился на вороного жеребца и взялся доказывать его хозяйке что ему, могучему К у кушонку, море по колено. Мы с Пеплом ушли в залу, потому как смотреть на этот цирк было жутковато. В середине дня народу в трактире оказалось немного, но зрители для нашей п а рочки нашлись — троица каких-то бездельников и местный вышибала, он же конюх. Они ра с селись на крыльце с пивом и колбасой, любуясь на бесплатное представление. Правда, во з держиваться от громких комментариев им ума хватило. Внутри, кроме нас с Пеплом, ост а лись двое мужчин с мелкой крохой лет трех, их крытую повозку я видела во дворе. Мы ск а зали хозяйке, что подождем нашего сэна с оруженосцем, и она ушла на ку х ню.
       Из кухни тянуло горячим сладким запахом, там варили варенье. У меня даже слюнки потекли — так вкусно пахло. Когда же Мораг с Ратером угомоняться? Есть хочу! И доходягу нашего кормить пора!
       Эрайн выполнил мою просьбу лучше, чем я ожидала — Пепел, выспавшись, встал на ноги. Он был еще очень слаб, но, осмотрев его, я с удивлением обнаружила, что кошмарные отеки сп а ли, твердые черные синяки почти рассосались, на ранах шелушится корка, и под всем этим вполне можно прощупать сросшиеся ребра. Пепел упоенно чесался, сковыр и вая струпья с ран, его приходилось шлепать по рукам как маленького.
       — Хай, Гриф! Рыжий, не сутулься! Спину держи! Еще раз.
       В животе у меня недвусмысленно забурчало. Скоро они там?
       — Ба-ать, а ба-ать! Ося зюззит! Бать, ося! Боюсь!
       Малышка за соседним столом испуганно заерзала.
       — Кыш, кыш! — Бородатый громила помахал рукой над мисками. — Ешь скорей, и по мордахе не размазывай. А то все осы твои будут.
       Второй, совсем еще молодой парень, только хмыкнул. Расколупал вареное яйцо и з а сунул его целиком в рот. Меня взяла беспричинная злость. Ни с того, ни с сего. Захотелось огреть парня чем-нибудь т я желым по маковке.
       Я раздраженно отвернулась. И заметила, что Пепел сидит с блаженно-сосредоточенным выражением на ф и зиономии, запустив руку за пазуху аж по локоть.
       — А ну прекрати чесаться! Скребешься как шелудивый!
       Он поспешно выдернул руку и вытаращил на меня глаза:
       — Что ты так кричишь, госпожа моя? Не пожар ведь.
       — Извини.
       Я смутилась. Что на меня нашло? Пусть себе скребется. У него там все зажило, чеши — не хочу.
       Очевидное доказательство эрайновой магии меня впеча т лило. Эрайн — волшебник, мне до него еще расти и расти. Только бы он справился со своей полуночной фюльгьей. Мне ле г че — у людей с Полночью нет такой дикой взаимной ненависти. Люди придумали преиспо д нюю, а преисподняя — это не Полночь.
       Интересно, у всех магов есть фюльгья? У эхисеро тоже? А может быть… может быть гении, о которых говорила Ама Райна — это и есть фюльгьи? Тогда, получается, у меня есть гений. Это Ската — гений? Сияющее облако, «светильник мой, огонь любви нетленный»? Н и чего себе огонь любви…
       Погоди. Амаргин говорил, что фюльгья — твое отражение в каком-то из миров. Не об я зательно Полночь, не обязательно Сумерки, есть еще миры, более дальние, более чуждые. Может, гении эхисеро — оттуда?
       Какая теперь разница. У меня есть Ската.
       А у Скаты есть я.
       И что же мне с этим делать? Наша связь обоюдна: Ската приходит, когда нужна мне, и я, по идее, должна отвечать ей тем же. Если она звала меня — я не слышала. И даже если бы услышала… в Полночь я не полезу! Еще чего! Меня там съедят!
       Я сейчас сама кого-нибудь съем.
       — Ося! Ося! Ай! Кусит!
       — Катинка, руками не размахивай. Тогда не укусит.
       — Кусит, кусит! Боюсь!
       — Кыш, пошла! Там яблоки варят, вот и осы. Ешь быстрей.
       Бородач помахал над столом похожей на лопату ручищей. Его сосед тупо жевал, изо рта у него торчали луковые перья.
       Оса покружилась под потолком, сунулась было к нам, но у нас на столе ничего инт е ресного не нашлось, если не считать горки зеленых стружек от пепловой палки. Певец не гл я дя отмахнулся, оса вильнула в воздухе и села мне на рукав. Хорошая оса, полосатая. На мою фюльгью похожая. Такая тя п нет — мало не покажется.
       Оса задумчиво переползла с рукава на голую кожу. Цепкие насекомые лапки защек о тали. У осы была ладная треугольная головка и миндалевидные, аспидно-черные, как у Ск а ты, гл а за. Из заостренного брюшка то и дело высовывалось жало. Я знала что она не укусит, если ее не трогать. Но все равно стало немного жутко. Я бы на ее месте укусила. Потому что п о тому.
       Пепел перегнулся через стол и ударил меня по руке, сбрасывая осу.
       — Какого черта!? — тут же взбесилась я.
       — Леста, с тобой все в порядке? — он пытливо смотрел на меня.
       — Я в порядке, а вот ты…
       — Ай, кусит, кусит!
       — Да никто тя не укусит, Катинка. Не хнычь.
       — Куси-и-и-ит! Боюсь!
       — Зеб, прихлопни жужжалку, да и всех делов, — промычал парень набитым ртом. — Гля, на хлеб села.
       Бородач, не целясь, шлепнул лапищей по столу. Чашки-плошки подпрыгнули, а я чуть не задохнулась. Что-то внутри взвыло не своим голосом. Я вскочила, ничего не сообр а жая.
       — Все, Катинка. Ешь спокойно. — Мужик смел на землю полосатый трупик и припо д нялся, чтобы достать его сапогом. От пре д чувствия хруста у меня волосы дыбом встали.
       — Стой!
       Я кинулась мужику под ноги. Проехалась на коленях, накрыла рукой скрюченное тел ь це.
       — Ты чо, девка? Девка, ты чо?
       Осторожно подняла осу за крылышки, положила на ладонь. Села на пятки. Лапки у осы шевелились, брюшко подергивалось. Черное жало клевало воздух — она еще была опасна, желто-черная полосатая тварка с глазами как у Скаты.
       — Тяпнет же, — прогудел над моей головой бородач. — Брось! Дрянь всякую подбирает…
       — Жалостивая она, — услышала я голос Пепла. — Видеть не может как кого-то бьют.
       — Дык… оса же! Катинку вон спугала.
       — Пойдем, Леста.
       Я почувствовала как меня поднимают за локоть.
       — Пепел… — меня все еще трясло.
       — Пойдем.
       — Скаженная девка, — бормотал за спиной бородач. — А с виду и не подумаешь…
       На крыльце я споткнулась о ноги одного из зевак, но Пепел подставил плечо. Осу я так и несла на ладони. Она сучила лапками, маленькие жвала беззвучно щелкали. Живая. Живая. Боже мой, он мог ее раздавить.
       Пепел отвел меня за дом, к зарослям репейника и крапивы. В зарослях явно скрывался овраг и оттуда тянуло гнилью — должно быть, в овраг сбрасывали мусор.
       — Положи ее вот сюда, под лопух, — посоветовал Пепел. — Отлежится твоя оса. Он ее только помял.
       Я присела на корточки, протянула руку меж стеблей и осторожно стряхнула насекомое на землю. Оно упало не на бок — на лапки. Отлежится, да. Он ее и правда не раздавил — тол ь ко помял.
       — А теперь, прекрасная госпожа, объясни, что это было?
       Пепел помог мне встать. Сверху я уже ничего не видела кроме бурых осенних лоп у хов.
       Что это было? Я улыбнулась:
       — Самая примитивная магия, Пепел. Магия подобия. Может быть, кто-то где-то спасся, потому что я не позволила раздавить кусачую осу.
 
       «Спускаться вниз» — значит спускаться вниз, это я усвоила. Очень просто.
       Я и спускалась. Вниз, вниз, вниз.
       Склон холма, галечный оползень, устье оврага, просевшее дно, дыра в земле, подзе м ный коридор.
       Коридоры вели куда-то в недра. Я и не знала что здесь столько переходов под землей. Иные оказались темны, в других тускло светилась плесень, в первых я видела плохо, во вт о рых лучше, но кромешной тьмы не было нигде. Из множества переходов я выбирала тот, который имел хоть малейший уклон, а если не могла определить — шла н а обум.
       Коридоры кончились, начался спуск — длинные и крутые лестничные пролеты, пр о рубленные в скале. Скоро лестница превратилась в винтовую, врезанную в монолит. Темн о та вокруг обрела плотность и густоту, стены сдвинулись, сжали меня в плечах, и подо ш вы уже не помещались на узких ступенях. Лестница все больше обретала схожесть с верт и кальной шахтой, того и гляди сверзишься. Я неуверенно потопталась на ступеньке, бол ь ше похожей на карниз, повздыхала, подоткнула юбку и начала спускаться задом н а перед.
       Когда вместо очередной ступени нога нащупала продолжение пола, я кое-как разве р нулась — в непроглядной темноте висела оранжевая вертикальная линия. Я толкнула тьму по обе ее стороны — тьма лопнула, разошлась двумя створками, плеснув в лицо дымно-рыжим пляшущим светом. Стаи ломаных теней шарахнулись под своды, попрятались за к о лонны, столпились по углам — но тут же, с птичьим любопытством принялись выгляд ы вать, шевелиться, вытягивать шеи и расталкивать соседей. Здесь пахло ок а линой, горелой медью, и еще чем-то таким, чем пахнет воздух, когда его выхолостит, выскоблит до перв о основы очистител ь ный огонь.
       Между сдвоенных кряжистых колонн возвышался очаг. Огромный, словно дом, в р а зинутый зев его можно было войти как в ворота, не склоняя головы. Там полыхало — даже не полыхало, а стеной стояло — мрачное тусклое пламя, оглушая ни з ким, на грани слышимости, ревом.
       Через мгновение я поняла, что смотреть в это пламя нельзя — лютое его свечение словно щелоком выедало глаза. Я потерла ладонями лицо и немного постояла, моргая и п ы таясь восстановить зр е ние.
       А затем я увидела Врана.
       Нет, не так. Сперва я увидела золотую каплю, радужный сияющий шар, окутанный сизой дымкой горящего воздуха, танцующий в полутора ярдах от пола на конце вращающе й ся спицы. Проследив взглядом вдоль спицы, я разглядела наконец резкий остроносый профиль, и всю прилагающуюся к профилю фигуру — высокую, шаткую, темную, с угловатой пласт и кой скорпиона. Длинный, лишенный блеска глаз насмешливо наблюдал за м о им испугом.