— Представить меня Королеве? — поразилась я. — Меня?
      — Конечно, — ответил Амаргин. — Гости из серединного мира большая редкость тут. Королева желает каждого знать в лицо. А уж тем более того, кто попал в ее страну без приглашения.
      — А если она прикажет меня прогнать?
      — Значит, тебе придется отправиться домой. — Волшебник пожал плечами. — Постарайся произвести на Королеву хорошее впечатление. Может быть, она заинтересуется.
      Ирис поглядел мне в глаза и сказал:
      — Я поручусь за тебя.
      Амаргин поморщился:
      — Глупо, Босоножка. Слишком много на себя берешь. Тебе еще никогда не доводилось ни за кого ручаться. Поверь мне, это чудовищная морока.
      — Верю. — Ирис опустил ресницы. — Верю, и что? Я поручусь, потому что хочу, чтобы она осталась.
      Меня кольнуло внутри, я чуть не подпрыгнула на месте. Вот это да… Вот это да!
      Амаргин посмотрел на меня и виновато развел руками:
      — Я бы сам поручился, только… я здесь тоже на полуптичьих правах. А мой собственный поручитель давным-давно отправился в путешествие. Мда… — Он перевел взгляд на Ириса. — Вижу, парень, тебя не переубедить. Наверное, это к лучшему. Значит, в полнолунье. На Стеклянный остров.
      Он кивнул нам, поднялся и зашагал вдоль берега, вверх по течению, насвистывая и пиная по пути цветную гальку. Мы глядели ему вслед, пока высокая его фигура (впрочем, это для человека высокая, потому что хрупкий Ирис был ничуть не ниже его, о Вране я вообще молчу) в развевающемся черном балахоне не скрылась за большими камнями.
      — Ирис, — спросила я, — а почему он сказал, что живет здесь на птичьих правах?
      — Он человек, хоть и маг. Земля людей находится на той стороне. Наверное, поэтому. — Я посмотрела на него, и он пожал плечам. — Сказать по правде, я не знаю.
      — А что значит "поручусь"?
      — Да просто скажу, что ты моя гостья. Что это я тебя пригласил.
      — Но ты же меня не приглашал.
      — Ну и что. Теперь приглашаю.
      Ирис неожиданно вскочил. Сделал несколько шагов в сторону, огибая обломок скалы, под которым мы сидели, и зачем-то полез по камню наверх. Таких камней здесь была уйма, больших и маленьких, очень больших и очень маленьких, лилово-розовых, в черных и серебряных пятнах лишайника.
      Ирис забрался на самую верхушку, оказавшись ярдах в семи над землей. Там он выпрямился во весь рост, легко потянулся, привстав на цыпочки — и попал в руки ветру. Волосы его черным пламенем взмыли в небеса, одежда затрепетала, парусом взлетел и защелкал плащ, завернулся тяжелый, темно-серый подол котты, наверное, чтобы ветер мог разглядеть вышивку на нижней рубахе. Ирис приложил ко рту сложенные раструбом ладони, и до меня донесся плачущий чаячий крик.
      Крик взлетел вертикально вверх, в сиреневый провал неба меж темных сосновых крон. Ветер на лету поймал его и понес куда-то, небрежно подбрасывая на ладони. Я выбежала из-под сосен на пляж, где было просторнее — чтобы проследить за незримым его полетом. Ветер уносил чаячий крик на север, словно перья роняя по пути отзвуки и отголоски.
      Я успела два раза вдохнуть и выдохнуть, когда северная сторона откликнулась. Откликнулась ощутимым не ухом, а всей поверхностью кожи легчайшим сотрясением воздуха, беззвучным эхом ударившей в берег волны.
      — Пойдем, Лессандир.
      Голос Ириса мягко толкнул меня меж лопаток, я даже сделала шаг вперед. Оглянулась:
      — Куда?
      — На берег. — Он смотрел мимо меня, на серебряную поверхность воды. — В дюны. К морю.
      — Здесь, оказывается, тоже море недалеко! — обрадовалась я. — А река как называется, не Нержель, случайно?
      — Нет. Не Нержель.
      — А как?
      Ирис, наконец, взглянул на меня и склонил голову набок, странно выжидающе улыбаясь. Потом ответил:
      — Ольшана.
      — Здесь нет ольх, — удивилась я.
      — Выше по течению есть. Пойдем, Лессандир.
      Коснулся моего плеча и прошел вперед, на длинную галечную косу. Куст мяты, потревоженный полой его плаща, вздохнул вызывающе-свежим ароматом. Мимоходом я сорвала листочек и сунула его за щеку. Под язык вонзилась сладкая ледяная игла.
      — Ирис. А ведь ты только что придумал это название.
      — Нет, — он не обернулся. — Я только что его вспомнил.
      — Ты называешь реку по-другому?
      — Да.
      — И мне нельзя этого знать?
      — Ты сама должна догадаться.
      Я помолчала. Галечный, с песчаными проплешинами, пляж зарос зонтиками сусака. Бело-сиреневые цветочки, каждый о трех лепестках, парили в воздухе хороводами мотыльков. По левую руку светилась пепельным серебром медленная, лишенная отражений вода. Река Ольшана была гораздо уже Нержеля. Высокий противоположный берег хорошо просматривался — там стеной стоял темный сосновый лес, такой же, как и на нашем берегу.
       — Почему ты называешь меня Лессандир, Ирис? — спросила я его спину. — Меня ведь зовут Леста.
       Спина выпрямилась. Ирис остановился, резким движением головы отбрасывая тяж е лые волосы. Я опять увидела острый кончик уха, а потом профиль Ириса, странный, тр е вожащий взгляд профиль — необычайно че т кий, и в тоже время будто бы тающий, будто бы нарисованный на мокром песке, где его вот-вот смоет волна.
       Он некоторое время глядел на реку, а потом проговорил, с паузами, подбирая слова:
       — Понимаешь ли… Дело в том, что ты наполняешь свое имя, как вода наполняет ку в шин. И изнутри твое имя выглядит иначе, чем снаружи. Тот, кого ты допускаешь внутрь себя, может увидеть твое имя изнутри. И з нутри оно звучит как Лессандир.
 
       — Господин лекарь! — обернулся возница. — Паром к нашему берегу идет. Вон, на пр и чале уже толпа собралась.
       — Поедешь в Амалеру, Ю? — спросила я.
       Он кивнул.
       — Король приказал довезти тебя до дома. Я и сам хотел бы поглядеть, где ты живешь.
       — Вдруг я опять наврала, да?
       — Не болтай ерунды, Леста. Если король прикажет, Кадор тебя из-под земли достанет. Подумай на этот счет. Может, стоит уехать.
       Хм? Впрочем, он прав. Еще вчера я могла скрыться под землей от к о го угодно, даже от короля. Но теперь… без моей свирельки я мало чем отличаюсь от простых смертных. Прив ы кай, Лессандир. Привыкай быть простой смертной.
       Под колесами загрохотали доски. Пестрая толпа раздалась. Груженая мешками телега тяжело откатилась в сторону, пропуская нас в первый ряд, к самой воде. Возница спрыгнул с козел, добыл из-под сидения старый плащ и накинул его лошади на голову.
       — Послушай, Ю… — Я поскребла ногтем неотмытое пятнышко крови, спрятавшееся под рукавом. Я не знала, с какого края подойти и пошла напролом. — Ю, скажи, мы… еще ув и димся?
       Он посмотрел на меня, подняв бровь.
       — Нет, — заспешила я, — не в этом смысле… Я бы хотела еще поговорить про Каланду, и… Понимаешь, я до сих пор ничего не помню. Потихоньку вспоминается, и я точно знаю, что у меня возникнет уйма вопросов. А ты единственный, с кем я могу поговорить об этом.
       Ответить Ютер не успел.
       — Доброго утречка, прекрасная госпожа! Да будет твоя дорога скорой и удачной, го с подин лекарь! Не в тягость ли добрым господам перевезти смиренного брата на тую сторону?
       К нам обращался монах-здоровяк. Голоногий, в разболтанных вер е вочных сандалиях, в грубой серой рясе. Простецкое крестьянское лицо, хи т рющие глаза — я сморгнула и узнала его.
       — Эльго? О… брат Эльго, конечно же, мы перевезем тебя. Забирайся.
       Ю не успел воспротивится — да, кажется, он и не думал сопротивляться. Его явно п о разило мое знакомство с монахом, пусть даже и низшего ранга. По его мнению я должна б ы ла шарахнуться от служителя Господа как черт от ладана.
       Знал бы он, что это за служитель!..
       Грим, ощутимо покачнув повозку, забрался внутрь и плюхнулся на сидение напротив. Глазами задал немой вопрос: "Ну как?" Я едва заметно покачала головой. Ю, хмурясь, смо т рел как паромщик настилает трап.
       Повозка тронулась, прокатилась через всю палубу и остановилась у противоположн о го борта. Я огляделась в поисках Кукушонка: его смена была как правило, утренней. Но в п а ре у паромщика, как назло, оказался Кайн — и он заметил меня. Я сразу отвернулась, но дур а чок тут уже принялся бе с связно голосить и тыкать в меня пальцем. Отец Ратера, с лицом злым и невыспавшимся, оплеухами загнал его к вороту. Интересно, он узнал или не узнал меня? Проверять это не хотелось. Я ссутулилась, стараясь стать как можно меньше. Грим принялся оживленно трепать языком, по большей ча с ти обращаясь к Ю. Тот в конце концов ввязался в беседу.
       Я же смотрела как встающее солнце бросает в Нержель горсть первых лучей, и как странно сверкает в поднимающемся тумане золотая рябь, во л шебно летит в опалово-белом, похожем на кипящее молоко воздухе, летит, не касаясь воды — вереницей огоньков, искр и стой чешуей, блистающим со л нечным драконом.
 
      Ирис неожиданно свернул от реки в лес. Сумерки здесь сгустились, стало совсем темно, однако я неплохо различала узкую его спину впереди и ровные гладкие стволы вокруг. В сосновом лесу нет подлеска, а землю устилает толстый хвойный ковер, глушащий шаги. Мы с Ирисом плыли в темноте как два призрака, только под моей ногой время от времени похрустывали ветки. Скоро я ощутила чуть заметный подъем почвы, потом лес окончился, словно ножом срезанный, и поперек дороги протянулась череда песчаных дюн, кое-где поросших молоденькими сосенками.
       Мы пересекли дюны — море вдруг распахнулось впереди, словно веер иззелена-синий, щедро прошитый лунным серебром — от края и до края… И ветер с моря — едкий, мокрый, ранящий — распахал грудь мгновенным, упоительным, долгим, долгим, нескончаемым как п е ред гибелью — вздохом.
       — Стой, — Ирис задержал мой порыв кинуться со всех ног к вод., — Погоди немножко. Луна выйдет из-за облаков…
       Я поглядела на небо. Там, путаясь в ветхом перистом шлейфе, летела луна, на треть срезанная с левого края. На глазах у нас облачный шлейф ее истончился, разорвался — и весь берег неожиданно вспыхнул длинными во л нистыми полосами; и гладкий пляж и покатые спины дюн многажды пер е поясали ленты серебристо-белого сияния.
       — О-ох… — восхитилась я. — Словно кто-то холст расстелил отбел и вать.
       — Это не холст, — серьезно поправил Ирис. — Это полотно. Стой на месте, а то н а ступишь на него — Перла сочтет за неучтивость…
       — Полотно? Ты хочешь сказать… на самом деле?
       Я присела на корточки, стараясь дотянуться до лунной полосы на земле — сквозь си я ние я четко видела выглаженный ветром песок, мелкие камешки, ракушки, сосновые иголки…
       — Не трогай, — мягко сказал Ирис. — Погоди. Оно пока не твое.
       — Полотно! Выбеленное лунным светом! Высокое Небо, здесь и впра в ду что-то есть… здесь и вправду…
       — Перла нас встречает. Встань, Лессандир, и поприветствуй Прекрасную Плакал ь щицу.
       Я поспешно поднялась. По кромке воды в нашу сторону шла девушка — белая и пр о зрачная, словно ночной мотылек. Она казалась невероятно хрупкой, просто бестелесной — пока не подошла совсем близко, и я не увид е ла что ростом она не уступает Ирису, а лицо у нее такое, что и не знаешь толком — то ли задохнуться от восхищения, то ли тактично отвести гл а за, как отводят взгляд от бельма или родимого пятна.
       — Здравствуй, Ирис. — Голос у нее оказался настолько низкого регистра, что уже и не походил на женский. — Это и есть твоя смертная гостья?
       — Да, Прекрасная. Именно за нее я поручусь перед Королевой в ночь полнолуния.
       — Что ж… Здравствуй и ты, малышка.
       Перла, улыбаясь краешками губ, смотрела на меня. Огромные, как зеркала, глаза ее были черны и начисто лишены белка. Опушенные белыми, с черными кончиками, ресницами, зеркально-черные глаза на белом-белом лице, в них отражались и мы с Ирисом, и почему-то луна, хотя она висела за сп и ной у Перлы.
       — Приветствую, госпожа… — пискнула я.
       — Ну… — тихонько засмеялась она, и вибрация ее смеха странно соо б щилась воздуху; у меня перехватило дыхание. — Госпожа у нас одна, и это не я, малышка. Госпожа примет п о ручительство за тебя у этого босоногого сумасброда. Впрочем, он у нас не один такой. — Перла опять тихонько ра с смеялась. — Мне, что ли, заманить какого-нибудь смертного себе на забаву?..
       Я хотела сказать, что меня никто не заманивал, что это я сама… но я решила во з держаться. Говорить с этой женщиной было все равно, что говорить с драконом — она к а залась еще более чуждой чем Вран. Во Вране была какая-то мрачная темная страсть, а здесь — улыбка столетий.
       Она наконец подняла свой зеркальный взгляд и посмотрела поверх м о ей головы на Ириса.
       — Ты ведь не просто так привел ее ко мне, Босоножка? Ты что-то хотел попросить для своей игрушки?
       — Платье, Прекрасная. Она должна хорошо выглядеть на балу у Королевы. За это я отдам тебе то, что ты хочешь.
       Из-за моего плеча протянулась рука, на ладони ее лежал маленький нож в форме птичьего пера — я не раз уже видела его; с помощью этого н о жичка Ирис ловко мастерил свистульки и дудочки из тростника.
       — Ого! — Перла почему-то отступила. Белая, с черным кончиком бровь ее изогнулась, как горностайка. — Ты и впрямь сумасброд, малыш. Убери ск о рей, и не вздумай предлагать его ни мне, ни другим, тем более за всякую мелкую услугу. — Она негромко фыркнула и, к а жется, успокоилась. — Мальчик, ты понял, что я сказала? Нет ничего глупее ненужной жертвы. Хорошо, что ты обратился ко мне. Морион, Шерл или Куна не столь щепетильны.
       — Тогда чем я расплачусь?
       — Мы договоримся. — Она улыбнулась, мелькнув острыми зубами. В черных зеркалах дважды отразился озадаченный Ирис с закушенной губой; волосы его бились и развевались как флаг, хотя ветер стих и море разглад и лось. — Мы договоримся, Босоножка. А ты, — тут она наклонилась ко мне, и из глаз ее глянули на меня две треугольных скуластых мордочки, по-дикарски разрисованных полосами и зигзагами, два ухмыляющихся, совершенно не пох о жих на мое, лица. — А ты иди со мной, малышка. Я сделаю тебе платье, которое ты не сн о сишь за всю свою жизнь, сколько бы тебе ее ни было о т мерено.
       Она отступила назад, повернулась, маня улыбкой:
       — Идем, девочка.
       Я шагнула к ней — меня вдруг ни с того ни с сего окатило холодом. Обернулась п о спешно:
       — Ирис?
       — Не бойся, Лессандир. — Губы его едва шевельнулись, голос долетел, тихий как дых а ние. — Не бойся ничего…
 
       У южных ворот Эльго многословно попрощался и слез. Ю велел вознице ехать дал ь ше, к "Трем голубкам", что на улице Золотая Теснина. Мы миновали "Королевское колесо", двери которого уже были широко открыты — видимо, последствия ночного загула принцессы Мораг записали в ее счет и привычно уничтожили; жизнь продолжалась.
       У дверей маленькой гостиницы повозка остановилась. Ютер поглядел на резную ме д ную вывеску и как-то криво усмехнулся.
       — Значит, ты здесь живешь?
       — Да. Не зайдешь ко мне?
       Он покачал головой.
       — Надо возвращаться. Не хочу оставлять его одного надолго.
       Я едва не ляпнула "кого — его?", но вовремя прикусила язык.
       — Спасибо тебе, Ю. Спасибо, что помог.
       Ю поморщился:
       — Найгерт никогда никого не наказывает без вины. Но если покопаться, вину можно найти у всякого. Для этого существуют Кадор Седой и его подручные. Помни также о Терене Гройне и его Псах.
       — Ю… ты обещал поискать мою свирельку. Не забудь, пожалуйста.
       — Не забуду. Прощай.
       — До встречи.
       Он кивнул мне довольно холодно, словно не чаял поскорее избавиться. Скорее всего, так оно и было. Я не стала ждать, пока возница приставит лесенку, подобрала подол и спры г нула на землю.
       — Трогай! — крикнул Ю, и легкая повозка покатила вперед — на узкой улочке было не развернуться.
       Я глядела ему вслед, но он так и не оглянулся.
       Странный он какой-то. Словно замороженный. Как узнал, кто я такая — выставил стену в ярд толщиной: не подходи! Что было — все в прошлом. Забудь. У меня своя жизнь.
       Как будто я на нее претендую, на эту его жизнь. У меня своих забот хватает.
       Я толкнула дверь и вошла. Несмотря на ранний час в небольшом зале было битком н а роду — мастеровые, лавочники… словом, среднего достатка вполне благопристойные люди, завтракающие перед длинным рабочим днем. Две служаночки носились как угорелые, из кухни пахло выпечкой. Этот аромат остановил меня на полпути и заставил призадуматься. Хотелось спать, но не слопать ли сначала чего-нибудь горячего? А то обед здесь пре д видится не раньше полудня.
       — Госпожа моя!
       Ясен пень, кого еще можно встретить ранним утром в трактирной зале? Он что, пр е следует меня?
       Впрочем, он сидел за столиком в одиночестве, а столик был один из лучших, у око ш ка, прикрытого, по обычаям всех таверн, сплошными ставнями (небось Пепел, бродяга ще р батый, первым сюда приперся, еще зате м но, а то и ночевал здесь).
       Он помахал мне рукой и заерзал на табурете, явно радуясь встрече. Экий контраст со строгим моим дружком Ю. Интересно, а если ему рассказать, что я утопленница двадцатич е тырехлетней давности, он как — прогл о тит или подавится? Скорее всего, не поверит.
       — Утро доброе, прекрасная моя госпожа! А ты ранняя пташка… хотя, вижу я следы бессонной ночи на твоем светлом лице.
       — Здравствуй, Пепел. Чем здесь сегодня кормят?
       — Жареная рыба очень неплоха. — Авторитетно заявил певец, хотя на его столе набл ю дались только кувшин с вином и кружка. — Слоеные лепешки с сыром выше всяких похвал. Н а шла ли госпожа свое сокровище?
       Он показал глазами на расшитый золотой канителью кошель, кот о рый я, за неимением пояса, держала в кулаке.
       — Увы. Я искала его всю ночь. Нашла лишь это.
       Пепел озадаченно нахмурился:
       — "Нашла"?
       Подбежала знакомая девочка-прислуга и я велела принести жареной рыбы, лепешек и вина. Пепел выжидающе глядел на меня. Щасс, держи карман, расскажу тебе, где таких то л стеньких кошелечков водится видимо-невидимо.