Ушел, не сразу, конечно, хотел честь соблюсти… Оставшись наедине с Сойкой — так звали девочку — княжич дал волю языку. А потом, на темной улочке — и рукам. Сойка, как будто, того и ждала, ее ручки куда только не полезли! Двое подростков мгновенно разгорячились, последовал жаркий поцелуй, от которого на княжича нахлынула такая волна теплоты, такая сладость, ну — куда как круче, чем даже когда он делал раньше сокровенное, мужское. «Вот оно, как по любви сладко-то!» — отметил Младояр, даже в такие мгновения не забывавший пополнять знания.

В постельку княжич вернулся лишь под утро, в состоянии какой-то сладкой легкости. Но напрасно он надеялся соснуть чуток, едва раздевшись, прилег, как перед ним появился Крутомил. Видать — ночью вернулся.

— Ах вот ты где, проказник, — богатырские руки старшего брата вытащили Млада из-под шкуры, княжичу показалось, что он летит — Крутомил подбросил братца в воздух, поймал, прижал к себе. Младояр обнял брата, лишь хихикнул, получая шлепок по голому заду.

— Жив, Крут! — радовался княжич, с любовью глядя на старшего брата.

— А что со мной станется? — улыбнулся Крутомил, — Да на мне ни царапинки. А вот тут, у вас… Ну да ладно, пронесло…

— Ага…

— Я горд тобой, Млад, — заявил старший княжич торжественно, — жаль, меня не было, зато ты был! Но ничего, мы еще этого злого колдуна словим, голову ему открутим!

— Ага!

Младояр редко видел отца в золотом венце. Князь надевал корону лишь в самых торжественных случаях, пренебрегая древними обычаями. А вот в былые времена, рассказывают, владыки везде и всюду ходили, надев на голову венец. Да чего только в прошлом не было. Даже закон, что с непокрытой головой мужу из дома выйти не полагалось. Вот и сейчас на княжичей шапочки натянули бархата красного, с ободками золотыми, каменья вкраплены — у Крутомила зеленые смарагды, у Гориполка — красные лалы. Младояру достались жемчуга…

Не один Дидомысл сидел на пиру, разодевшись во все лучшее. И на княжичах — одни шелка, все — в золотом да серебряном шитье, жемчуга да янтарь, застежки — золотые, как и блюда, с которых едят. Даже ручки у братин, и те — звериными головами с лалами, где глаза! Немало злата и на дружинниках, есть и такие добры молодцы, что покруче княжичей да воевод разряжены — цепи, пояса каменьями изукрашены — кто ж выхваляться в праздник запретит? И все блестит — свечей не пожалели, да еще позади каждого подсвечника — бронзовые щиты-зеркала света набавляют. Рядом с Младояром — братец Крутомил, на рубахе кот рыкающий, заморский, что в Черных Землях живет, вот только грива почему-то синим вышита. Одной рукой старший княжич с блюда ароматные куски жареного мяса подгребает, другой — Младояра обнимает, будто чует, не по себе на пиру младшему брату … Кругом шум стоит, в дуды дудят, струны гуслей перебирают, поют — справа одно, слева — другое, только в ушах звенит!

Почему-то вспомнился Старец Вод. Чего это он так смотрел? Прежде отворачивался — а тут вдруг пристально так? Даже страшно… Будто на жертву избранную… Разумом понятно — ну, во-первых, в Крутене сварожьев внуков в требу богам не дают, времена оны давно минули, да и второе есть. Когда-то, в стародавние времена приносили жертвы, бывало — и сыновей княжеских, первенцев. Ну — Младояр-то третий. Да, вот под слово вспомнилось — есть и третье. Рекам жертвовали не юношей, как остальным божествам, а девушек. «Так что — спи спокойно, Млад!» — усмехнулся про себя княжич.

К вечеру Младояр слинял с пира, оставив отца и братьев продолжать застолье без него. Меды столетние дали о себе знать — его ухода даже не заметили. Любители вин трехлетних — и в вовсе под столами лежат… Княжич пил только сбитень, на хмельное его не тянуло. Все радовались, а Младояр чуял нутром — слишком рано пировать. Нужно было поговорить, да о чем с упившимися рассуждать? Отец лишь кивал, лез целоваться, а Гориполк еще не совсем и поправился-то. Дружинники, хоть и хмельным набравшиеся, почтительно уступали дорогу Младояру, как самому князю почти… «Это не надолго» — успокоил себя Младояр, — «Сегодня героем хожу, завтра-послезавтра забудут, опять отроком стану…».

Княжич не удивился, найдя Иггельда трезвым, с ясным взглядом. Кажется, лекарь оказался вторым человеком в городе, понимавшим, что все не так просто. Ведун усадил воспитанника возле себя, угостил заготовленным молоком, еще теплым, видать — парным.

— Пора нанести ответный удар, — заявил Младояр, — вопрос лишь в том, как отыскать Белого Ведуна.

— Ты плохо считаешь удары, сейчас его очередь, — заметил Иггельд, — если проклятие — это удар, то мы ему уже ответили, когда спасли Гориполка от смерти. Теперь его очередь.

— Какой же это удар? Мы только отвели его руку…

— Да нет же, Млад, подумай сам! — лекарь поднял на княжича ясные очи, — Ведь его проклятие не сбылось. Сегодня об этом говорит Крутен-град, завтра — узнают во всех деревнях, в закоулках и чащобах, там, где боялись все Белого Ведуна. А с такой стати — и бояться перестанут, раз уж его колдовство такое слабое. Понимаешь?

— Он власть потерял?

— Еще не потерял, но вскоре потеряет. Так что мы нанесли ему сильнейший удар. Можно сказать, сбили с ног. И теперь можем получить сдачи.

— А мы его опередим!

— Тогда времени осталось не слишком много, — ведун выглядел озабоченным.

— Отчего же?

— Три дня вроде прошли, но это как считать. Если с утра после проклятия, а так простые люди считать будут, то три дня только сегодня поутру истекают.

— Стой, Игг, стой! — вскричал Младояр, — Выходит, чтобы честь свою ведовскую спасти…

— Ему непременно сгубить Гориполка надо. До рассвета!

— Тогда чего мы сидим? Надо отца предупредить!

— Я уже сказал князю, — попытался успокоить воспитанника Иггельд, — он обещался никуда Гориполка из хором не отпускать до рассвета.

— А как в палатах?

— Дык не пустят чужого!

Вроде все правильно, можно не беспокоиться. Но Младояр чувствовал, как что-то подспудно не дает ему покоя. Ну, бывает — занозишь руку, решишь — потом вытащу занозку, целый день ходишь, а душа не на месте — о чем-то забыл. А как вспомнишь — так уже и гноем течет! Вот и сейчас надо вспомнить, какая такая занозка осталась в памяти, что не дает покоя? Княжич обхватил руками голову, задумался.

— Ты чего? Голова, что ли, болит? — забеспокоился наставник, видать — все еще опасавшийся, что «болезнь» Гориполка переползет на Млада.

— Что-то не так, не все в порядке, хоть и стража стоит, — буркнул княжич, — не мешай, Игг, дай вспомнить, что не так…

— Не так, не так… Что-то есть, а что — не помнишь, — рассеянно пробормотал лекарь, — а что не так? Что плохого осталось? Жив колдун, понятно… А! Бегуня, отрок Гориполка…

Иггельд вскочил, схватился за меч. Младояр, не понимая, при чем здесь пропавший отрок, тем не менее застегнул пояс, оправил ножны.

— Но при чем здесь Бегуня? — спросил княжич.

— Быстрей! — старик стрелой выскочил из Старых Палат, объяснив двумя словами, — Бегуня — ключ.

— К чему? — рванувшись за наставником, все же задал свой вопрос Младояр.

— Да к палатам княжеским, к охране…

И Младояр все понял.

Вот и пригодилась выучка, каждодневные забеги — княжич мог бежать долго и быстро, и уже давно, никак не меньше пары лет, колик в левом боку не возникало. Но старик-то! Младояр восхищался наставником — шесть десятков лет, а не угнаться за стариковскими ногами. Подлиннее, конечно, чем у юного княжича, но — все ж!

Уже подбегая к отцовским палатам, Младояр услышал слева какой-то шум, звякнул металл. Иггельд тоже не был глух, резко притормозив, ведун свернул на левую улицу, побежал между трехэтажных теремов зажиточных горожан. Привлеченные шумом, из домов выбегали хозяева, большинство — без кольчуг, но все — с мечами, так и сверкавших в лучах почти полной луны!

Вот и княжичи. Крутомил голыми руками отбивался от троих с мечами. Плохо сказано — отбивался, не то слово. Молодой богатырь, ухитрялся не только отводить выпады клинков, не жалея кольчуги на рукавах, но и наносить удары. Вот один из нападавших совсем потерял осторожность, Крутомил, схватив его за грудь левой рукой, нанес страшный удар правой в челюсть, снизу вверх. Громкий хруст — еще бы, ведь старший княжич на спор забивал кулаком взрослого быка!

Иггельд бросился куда-то направо, в темноту. Высокий забор закрывал и без того слабый свет Ночной Хозяйки. И как только углядел, может у Иггельда в роду были рыси? Звон металла, из темноты выкатилась, прямо к ногам чуть растерявшегося Младояра, отрубленная голова — рот в оскале. Какой-то высокий, с выпученными глазами бросился на княжича, рука отрока сама развернула мечна навстречу, нападавший отступил, обливаясь кровью. Младояр, мгновенно собравшись, сделал шаг вперед, отводя руку назад, противник замахнулся мечом, глупо… Княжич кольнул в прямом выпаде точно в этот, навыкате, мутно-белый глаз, почувствовав, как железо пробивает тонкую кость глазницы. Младояр разом отступил, оборачиваясь с одновременным отмахом меча — вдруг да кто был сзади, ведь с тем пучеглазым уже покончено. Пусто, больше никто не нападает. Появился из темноты Иггельд, ведя перед собой еще одного вражину, смешно так ведя —засунув меч ему в брюхо! Лекарь извлек меч, освобожденное тело со стуком и скрежетом — броней понавешал — упало на дерево мостовой. Младояр проследил взглядом — его противник лежал, не шевелясь. Оглянулся — старший брат, лежа на животе, держал за ногу еще одного, явно пытавшегося удрать. Бросок, вот Крутомил уже сверху, противник ничком, безжалостно заломлена нога, княжич не смог остановиться — хруст ломаемых костей ног, затем — шеи. Богатырь встал, покачиваясь — да ведь он еще и пьян…

Горожане — кто в чем был одет, кто-то в кольчуге на голое тело — принесли еще двоих таких же, со странными глазами — навыкате. Мечи крутенцев в крови — справились сами. Дидомысл как-то хвастал — нужда придет — каждый дом в городе даст два-три дружинника в полном вооружении! Но где Иггельд — ведь только что был, и снова сгинул.

— Млад! Крут! Сюда! — послышался из темноты крик лекаря.

Княжичи бросились, не раздумывая, вперед. Но мечи оказались бесполезны. Кто-то из крутенцев подошел с факелом. Иггельд безуспешно пытался зажать жилу на шее Гориполка, из-под его пальцев то и дело выскакивал фонтанчик жидкой крови. Младояр попытался помочь, начал накладывать жгут на левую руку, вся мясная часть которой, по плечо, как ножом срезана — вместе с кольчугой, видно удар был силен.

— А что с ногой делать? — воскликнул Крутомил, — у него в паху…

Кровь как-то сразу перестала течь, сама, больше не возникало фонтанчика и под пальцами лекаря. Младояр приложил ухо к груди Гориполка. Слушал долго, надеясь на чудо. Потом его кто-то поднял. Гориполка прикрыли его собственным плащом — таким голубым, нежным, шелковым, с вышитым золотом змеем крылатым. И вся эта красотища — в багровой крови! Ну почему в жизни так?

Вокруг стояли горожане и дружинники, смотрели на княжича молча, все понимая. Крутомил сидел рядом, закрыв лицо руками, слегка вздрагивал. «Плачет» — догадался Младояр. Иггельд закрыл глаза убитому княжичу, те вокруг, кто были в шлемах, обнажили головы.

Княжеский двор был освещен со всех сторон десятками факелов. Сюда приносили трупы врагов, складывали в ряд. Князь ходил вперед и назад, рта не открывая. Молча указал лекарю на тела. Иггельд велел дружинникам снять одежду с трупов, Младояр, услышав, как дрожит голос наставника, понял, что тот сам еле сдерживается.

Двое дружинников принесли откуда-то Бегуню, положили подле остальных тел. Иггельд, осматривавший крайний труп — видно, собирался по порядку осмотреть их все — кивнул Младояру, мол, взгляни, что с отроком. Княжич начал стаскивать с бездыханного, как ему показалось, Бегуни рубаху, и тут же, ощутив живое тепло, усомнился. На шее и на запястье обнаружился пульс, приглядевшись, княжич приметил и движения груди вверх и вниз.

— Он жив! — воскликнул Младояр.

— Отнесите отрока Бегуню в палаты, да стражу поставьте! — распорядился лекарь. Дружинники сразу — исполнять, сейчас Иггельда слушали, как самого князя, — А ты, — добавил старик, обращаясь к Младояру, — иди с ними, да не отходи от этого… Может, проболтается о чем?

Отрока занесли по скрипучей лестнице на третий этаж терема, положили на лавку подальше от окна, кто-то принес свечей. Княжич сел рядом, готовясь провести здесь остаток ночи. Вдруг да Бегуня очнется, расскажет… «А потом уж мы узнаем, где искать Белого Ведуна» — размечтался Младояр, заглядывая в широко открытые, но, казалось, ничего не видящие глаза мальчика. Напрасные ожидания… Младояр так и просидел до рассвета.

— Просыпайся, княжич! — голос Иггельда, прикосновение к плечу.

— Да я не сплю, — слабо возмутился Младояр.

— Пошли, Младушка, может твой глаз острей моего, старческого, посмотришь на Белого Ведуна, — позвал ведун.

— Ну да, острей, — княжич хорошо помнил собственную беспомощность в ту ночь, ведь он ничего не видел там, где Иггельд сумел зарубить двоих, потом спохватился, — а что, Белого Ведуна словили?

— Принесли труп, — сообщил Иггельд, — только уж больно просто все, так шею и подставил…

Труп старика с длинными седыми волосами лежал отдельно от остальных. Белая рубаха, кольчуги нет. Борода… Младояра чуть не стошнило — в Крутене бороды, особенно длинные, почитались за гнусность. Пусть они кого-то и греют зимой. Но туда же падают крошки, залипает мед, присыхает пиво, потом разводятся мучные черви…

— Что скажешь, Млад?

Княжич поднял голову. Странно, как можно не заметить собственного отца, стоявшего рядом. Будто зрение стало каким-то узким, не видишь ничего, кроме того, куда направлен взгляд. Да, это отец, князь, смотрит сейчас на него печально, глаза красные. Гориполк…

— Я этого… Бегуню… Караулил. Но он ничего не сказал!

— Какая теперь разница, вот он — злыдень! — отец указал на мертвого старика.

— Он или не он? — усомнился Иггельд.

— Вот и разберитесь, вы же — ведуны, — в голосе князя не чувствовалось и тени насмешки.

— Единственный, кто знает Белого Ведуна в лицо — это Бегуня, — заметил лекарь, — но он молчит.

— Околдован, — предположил княжич.

— Или убит, а потом оживлен, — добавил Иггельд.

— Как эти? — князь указал на трупы. Младояр уже успел сосчитать — одиннадцать.

— Может, и как этот, — лекарь указал на труп старика.

— Что же он, сам себя убил, а потом — оживил? — князь не поверил.

— Я слышал о таком обряде, он дает огромную силу, — сказал Млад.

— Я не о том, — повертел головой Иггельд, — может, Белый Ведун себе пару приготовил, как раз на такой случай?

— Вот-вот, — зачастил младший княжич, — если бы ведун умер, его чары пропали бы, а Бегуня все лежит бессловесно, околдованный!

— Никакие это не чары, — рассердился лекарь.

— А что? — князь пристально посмотрел на ведуна.

— Ну… — растерялся Иггельд, пытаясь объяснить то, названия чего не знал сам, — Слова без волшбы, но человека гнетущие. Внушение…

— Ладно, — отмахнулся Дидомысл, — ты, лекарь, осмотри этого, с бородой, если убедишься, что не Белый Ведун, скажешь!

Князь отошел, Иггельду ничего не оставалось, как приступить к делу. Старик долго и пристально вглядывался в окаменевшее, как маска, лицо мертвеца. Потом приподнял веки, вглядываясь в зрачки убитого. Покачал головой.

— Млад, помоги его раздеть!

— Не хочу…

— Что?! — поразился Иггельд словам воспитанника.

— Мерзко…

— Потом руки обмоешь!

— Все одно — мерзко!

— Тогда забудь мечты стать ведуном, овладеть наукой лекарской, — разочарованно бросил наставник, начав снимать с мертвеца рубаху.

Младояр сжал зубы, сплюнул. И — стащил с мертвеца сапог. Грязная обувка казалась княжичу в этот момент менее поганой, чем рубаха убитого, ведь последнюю касалась борода. Сняв второй сапог, Младояр помог стащить порты, удивляясь неподатливой тяжести окоченевшего тела. Еще мгновение — и труп обнажен полностью.

— Кольчуги не было, — заметил княжич.

Лекарь лишь кивнул, его длинные пальцы обследовали раны, принесшие смерть бородачу. Все честь по чести, одно из ранений — сквозное, прямо через сердце. Еще одна глубокая рана — под ложечкой. Вполне достаточно, чтобы наверняка убить человека. Далее Иггельд начал изучать рубцы и шрамы. А Младояр наклонился, разглядывая наколотые картины.

— Разве найдешь теперь след укола, — махнул рукой Иггельд, — куда колдуны колят, в аккурат чей-то меч въехал!

— А это брат его? — вяло поинтересовался Младояр.

— Да.

— Наколки странные, — княжич почесал в голове.

— Отчего же? — отмахнулся лекарь, — Я смотрел, все правильно, вот мужья, вот — ведунские узоры, это — посвящение…

— Дык они все одинаковые!

— Как одинаковые? Разные — здесь одни знаки, тут — другие, и краски разные…

— Та, что в пятнадцать лет получена, должна бы уже и поистереться, поболее, чем в посвящении. А выглядят — все свеженькими…

Иггельд принялся рассматривать узоры на теле мертвеца. Перевернул труп, заглядывал и так, и эдак. Потом вдруг переключился на ноги, прошло еще мгновение — и лекарь, схватив кисть убитого, всмотрелся в мозоли…

— Ну что, Игг? — Младояр уже догадался, каков будет ответ.

— Подмена, — кивнул ведун.

— Всегда ходил в лаптях, натер руки на пахоте хлебной?

— Да, руки не обманут, — лекарь встал с корточек.

— Сюда, люди добрые! — услышали Младояр с Иггельдом голос воеводы, становившийся все громче — к ним приближались, — Вот он, злыдень, смотрите, узнавайте!

— Точно он!

— И борода длинная…

— Он, кто еще с такой бородой…

Трое мужиков, порты как будто из одной грязи после дороги, жмясь друг к другу, рассматривали убитого. Сильно сказано — рассматривали… Бросят взгляд, и тут же очи — в сторону, опасаются даже глаз задержать!

— Привезли с Гремячей, — пояснил Яснополк, — говорят, видывали Белого колдуна.

— Бороду его они видывали! — рассердился Иггельд, — Вы, люди добрые, что-нибудь кроме белой бороды у злодея помните?

Мужи помялись, глаза — ниже травы, потом один из землепашцев признался:

— Не…

Воевода резко повернулся, первым заметивший приближение князя. Дидомысл был со старшим сыном, оба выглядели так что — не подходи, коли жить хочешь!

— Ну? — бросил князь.

— Признали за Белого Ведуна, — махнул рукой Яснополк.

— А чего издали? — рявкнул Дидомысл, добавив со злостью, — Пусть поближе подойдут… Эй, славные мужи, внуки Свароговы, чего боитесь? Мертвые не кусаются!

«Славные мужи» вместо того, чтобы подойти, так и шарахнулись назад, подальше от трупа со страшной белой бородой. Воевода взял одного из деревенских за шкирку, как щенка, да подтащил поближе.

— Он оживет! — воскликнул один из деревенских, — Говорил сколько раз, умрет — оживет.

— Точно оживет!

— Ночью придет, Смерть принесет…

— Ага, — не выдержал Младояр, в голосе так и просвечивало презрение, — уже оживает, глянь — борода шевелится, задышал, поди!

Седые волосы и впрямь слегка шевелились — ветерок, все-таки. Но это понимал младший княжич, что же до мужиков… Тот, которого держал Яснополк, дико закричал, вырвался — и бежать, сломя голову. Как по команду, рванули прочь и остальные. Князь понял сына — тот не шалил, это бесилась в княжиче бессильная злоба…

— Толку-то с них, — заметил воевода, — истину молвил Иггельд, ничего, окромя бороды они и не помнили. Да и злодея видывали только издали…

Князь подошел поближе, вцепился руками в бороду мертвеца, дернул во всю силушку, в ладони остался клок волос. Дидомысл смахнул мерзость с рук, сплюнул.

— Борода настоящая. Значит — и колдун настоящий! — приговорил князь, голос раздраженный, еле сдерживает злость.

— Может, подождем, пока околдованный отрок оправится? — предложил Иггельд.

— С отроком еще разберемся, во всем разберемся, — загремел железом в голосе Дидомысл, — а ты, Иггельд, отправляйся, зови жрецов Виевых, пускай обряды проведут — что б не ожил ненароком. И тех «смельчаков» — назад пусть приведут, слышь, воевода?

— Слышу, Дидо…

— Пусть посмотрят, как их колдуна силы лишать будут. И на костер, при них же, чтобы потом всем, возле Гремячей речки живущим, рассказали. Будут упираться — держи. Потом штаны новые подаришь, коли собственные изгадят…

— Я так думаю… — попытался возразить Иггельд.

— Все, слово князь сказал — мало тебе? — владыка, на удивление, даже не рассердился на старика, — Сказано тебе, приговорено — мертв Белый Ведун, сжечь и пепел — в отхожее место! А ты куда, Млад?

— Руки обмыть, я… — княжич кивнул на мертвеца.

— А и верно, сынок, — спохватился Дидомысл, вдруг став ласковым и каким-то беззащитным, — я ведь тоже руки опоганил… Пошли вместе!

Во время последней церемонии можно было плакать — ветер относил черный дым прямо в лицо стоявшему впереди Младояру. Где-то рядом стояли отец и брат, теперь уже единственный! Юноша не поднимал глаз, он так ни разу и не взглянул на самых дорогих ему людей. В жизни Младояра это была первая осмысленная потеря близкого человека. Мать он не помнил, она умерла, когда княжич родился. Конечно, Младояр понимал, что люди смертны, рано или поздно кто-то из близких умрет. Но то, что этим кто-то явится Гориполк, юноша, лишь чуть двумя годами старше его самого, княжич никак не мог предположить. Растерянность — и, одновременно, черная дума, камнем лежащая на сердце — не мог ли он, Младояр, сделать все по-другому, так, чтобы не стоять сейчас у погребального костра брата? Если бы он поехал тогда с Гориполком на охоту? Ну и что — горько подшутил над собой княжич — лежал бы сейчас без памяти на месте Бегуни… Но вот в ту ночь, с Иггом, вместо того, чтобы рассуждать о разных разностях, если бы только чуть раньше вспомнили о неутоленном чувстве мести Белого Ведуна. Эх, часом раньше… Какое там часом, и четверть часа оказалась бы достаточной, чтобы все повернулось по другому, они с Иггельдом ни за что бы не выпустили Гориполка из палат!

В отличие от воспитанника, Иггельд наблюдал церемонии почти равнодушно. Что есть жизнь, как не череда вот таких погребальных костров, уносящих, одного за другим, те лица, к которым привыкаешь за долгие годы. Когда-нибудь, может — уже скоро, и тебя унесет черный дым. Вот суетятся жрецы, говорят слова, которые ничего не изменят. Человека не воскресить, а от того, что сказать на прощание, уже мало чего зависит, если душа — далеко-далеко. Может, правду говорят, что люди были когда-то совсем другими, змеями или вовсе чудищами, но потом от них остались только души, долго искавшие нового пристанища. И вот, в незапамятные времена эти бесплотные духи нашли убежища в бренных телах, вроде того, в котором мается сейчас дух Иггельда. Мудрецы говорят, что тела наши совсем не подходят к душам, живущим в них, это — чужие тела. Но — ведь нет же других. И душа стремится к свободе! Вот сейчас, смешавшись с черным дымом, и дух Гориполка получил свободу. Если, конечно — рассуждал Иггельд — он не получил свободу в тот момент, когда остановилось сердце юного княжича, с последним вздохом…

Никто никого не выгоняет с обряда, так принято, даже когда костер догорает полностью, и даже тогда, когда собран пепел для Даны, можно еще стоять и стоять, хоть три дня и три ночи, как в старых сказках. Иггельд решил не уходить раньше, чем церемонию покинет Младояр, а княжич все стоял и стоял. Вот уже разошлась дружина, ушли князь и Крутомил, нарисовав пеплом лицах древние знаки, разошлись и волхвы. А Младояр все стоял и стол. Может — хотел сказать что-нибудь на прощание — наедине? Но нет. К удивлению Иггельда княжич опустился у костра — но не на колени, а на корточки, руки подростка погрузились в угольки, местами еще горящие. Малодояр долго перебирал еще теплый пепел, у Иггельда и в мыслях не было спросить воспитанника о цели такого странного занятия. Наконец, княжич нашел то, что искал, оглянувшись, Младояр убедился, что за ним не наблюдет никто, кроме наставника. Ничего не сказав, паренек спрятал находку куда-то за пазуху. Ушел…

Вечером Иггельд застал воспитанника за точильным камнем. Вот теперь Иггельду стало все ясно. Кость уже была наточена до остроты швейной иглы. Княжич действовал хоть и неумело, но аккуратно, не спеша, его губы шевелились, что-то приговаривая.

— На стрелу?

— Да, — буркнул Младояр.

— Чтобы брат отомстил?

— Да.

— Один за Гремячую собрался?

— Мое право крови!

Иггельд замолчал. Переубеждать мальца бессмысленно, раз уж задумал отомстить сам, даже не сам — ишь чего надумал, кость мертвеца, месть после смерти… Но не пускать же отрока одного? Да и у него, Иггельда, есть свой счет к белому убийце. Надо только объяснить княжичу так, чтобы он не смог отказаться…

— У меня тоже есть право, Млад, — молвил, наконец, лекарь, — право наставника быть там, где находится воспитанник. Надеюсь, ты не считаешь, что старый боец будет бесполезен?

Младояр почувствовал, как кровь приливает к лицу. Неужели он оскорбил наставника, в далекие времена — смельчака, подвиги которого на ратных полях дали право Иггельду — наравне с князем и воеводой — носить золотое кольцо в левом ухе… Правду сказать, ходили слухи, что в юности Иггельд особой отвагой не отличался, более того — был трусоват. Но вот однажды на него, безоружного,ннапал в лесу матерый волк. Иггельд в смертельной схватке убил его, получив множество ран. Согласно древнему обычаю, юноша разодрал грудь бесстрашного хищника, вырвал и съел волчье сердце. И уж потом — прославился подвигами на ратном поле.

— Извини, Игг! — Младояр никак не мог придумать, что бы такого добавить, наконец, сказал просто, — Выступаем завтра…

— Что это, Игг? — спросил княжич, разглядывая брошенную перед ним странную кольчужную рубаху, плетения мелкого, незнакомого. Металл белый, матовый какой-то, не железо, но и не бронза — уж точно. Да и брошена как-то небрежно, словно простая льняная рубаха. Младояр приподнял пальцами край кольчужки, та подалась легко, как будто весила во много раз меньше, нежели железная.

— Эту кольчугу ни один меч не берет, трофей юных лет, — просто объяснил Иггельд, — один недостаток…

— Коротка?

— Да, и коротка, но, главное — узковата, на отрока изготовлена, для воина бесполезна, если и натянешь, то не вздохнешь…

— А переделать?

— Она цельная, Млад, нет ни начала, ни конца, и ни одно колечко не развести, — сообщил ведун.

— Как так? Волшебная, что ли?

— Нет в ней никакой волшбы, но и нет на свете сейчас коваля, что б такую перекроил. Да и металла такого нет. Может и есть где, но я не знаю…

— И что?

— Как что? — пожал плечами Иггельд, — Носи, пока по размеру. Вот и пригодилась. Я, правду сказать, давно хотел тебя в нее одеть, вот только, понимаешь, вот ходили мы не раз на поле ратное. Будь ты в этой кольчуге расчудесной, порази стрела в грудь… Ведь попадала?

— Попадали, — усмехнулся отрок, сделав ударение на конце слова.

— И — ничего, а почему ничего? Потому что на тебе кроме кольчуги, брони железные… А будь ты в такой кольчуге, оно конечно, ни стрела лучная, ни болт самострельный ее бы не пробили, вот только…

— Что только? — юноша все никак не мог понять.

— Ребра бы тебе поломали, кольчужка-то хоть и тверже железа, да мягка, потому как из мелких колец!

— А сейчас, супротив ножей — в самый раз?

— Если брони наденем, по своему княжеству шастая, молва пойдет. А так — и не видно ничего, поверх кольчуг — рубахи, вроде и не на бой… Нас ведь с тобой не в первый раз увидят, подумают….

— Что по делам лекарским, али по волшебным местам!

— Вот-вот, — кивнул Иггельд, — а кольчужку не снимай, даже спать ложась, никогда!

— Даже если я на кого залезу? — хихикнул отрок.

— Нет времени более благоприятного, чтобы тебя прирезать, чем таковое! — торжественно изрек ведун, — И я тебе — запрещаю на все время похода, на девок глаз не пялить, под сарафаны не лазить, и, вообще… не лазить!

— Да ладно! — махнул рукой княжич, — Сколько до Гремячей скакать? Кажись, верст сотню всего?

— Верста версте рознь, хоть и в каждой тысяча саженей, — заметил Иггельд, — только путь наш лежит в иную сторону.

— Как? — удивился подросток., — Куда же тогда?

— К Извечному Дубу.

— Ну, к Дубу нас жрецы не пустят, — продолжал удивляться княжич, — или предлагаешь тех жрецов перебить, да самим хранителями заделаться?

— Нет, мы только издали них посмотрим… В глазки заглянем!

— В глазки? — Млад хлопнул себя по лбу, — Ну, конечно, в глазки!

— У Белого Ведуна сейчас много путей, — Иггельд, как будто, и не спешил, намереваясь разобраться во всех вариантах поведения врага, — Первый путь — в Навь…

— Это вряд ли, — махнул рукой паренек, — он ведь брата зачем убивал? Чтобы ведуном слабым не ославится. А зачем ему сильным выглядеть? Чтоб народец за Гремячей в повиновении держать. Стало быть — стремится к власти, подобной княжеской. А такие за жизнь обоими руками держатся!

— О мудрец! — деланно поклонился Иггельд, потом добавил обычным тоном, — Видишь ли, власть верховного жреца у малых народов, в особенности у тех, кто живет дарами леса — она повыше власти вождя. Ты еще много не знаешь, я расскажу когда-нибудь, как принимают в мужи в затерянных деревнях, и кто этим занимается…

— Если Белый Ведун всех мальчиков во время обряда усыплял, да шептал…

— Если бы только усыплял!

— Расскажи!

— Потом, как-нибудь, я же сказал, — мотнул головой лекарь, — да и потом — чую, еще побываем в его владениях, сами и поспрашиваем.

— Хорошо, продолжай насчет путей!

— Второй путь — из Крутена в края иные, где мы его не достанем.

— Я его везде найду! — Младояр вскочил в возбуждении.

— Спорить не стану, но — согласись: одно дело достать его на земле Крутенской, совсем другое — за Святыми Горами?

— Да, конечно… — сник княжич, но тут же спохватился, — Нет, никуда он не уедет, за Гремячей речкой он — князь, а за святыми горами — простой перехожий!

— Третий путь — в свои леса…