Крутен, которого не было

— Но ты же сказал — к Дубу?

— Видишь ли, он отправится домой, под защиту своих, если не получится ничего другого, — объяснил Иггельд, — а пока у него еще пути есть. Сколько — не знаю, но, поставив себя на его место, мыслю — проще всего стать князем Священной Рощи.

— И прожить там всю жизнь? — засомневался княжич.

— Вряд ли — так. Думаю — силы набрать, может, даже, прощения у князя получить — а потом лазейку найдет!

— Прощения он не получит.

— Неизвестно, всяко бывало. Судить простого человека — одно, жреца — другое, хранителя — это уж совсем особый случай. Скажем князю — либо прощение, либо красного петуха по Священной Роще пущу! Крутенцы враз сами взбунтуются, на коленях просить Дидомысла будут, сам понимаешь…

— Но ведь это кощунство!

— Белый Ведун уже давно не знает такого слова.

Священная роща.

Выехали, как и положено ведунам, к вечеру. Младояр ничего не сказал ни отцу, ни брату. Да и правду сказать, все давно привыкли, что эта странная пара мможет сорваться в любой момент с места и отправиться куда-нибудь. А потом, непременно вернуться!

Первые двадцать верст — хоть с закрытыми глазами скачи, езжено-переезжено! Остановились на ночлег, свернув с дороги к мало кому известному хуторку. От этой ночевки у Младояра осталось пренеприятнейшее впечатление — ведь он, как и наказал Иггельд, спал в кольчуге, и, соответственно, подкольчужнике и верхней рубахе. В поле, оно привычно, но летом на теплой печке…

Утром маленький отряд уже скакал по мало кому известной тропе, прямиком к Священной Роще. Есть дорога получше, сотнями тысяч ног да копыт утоптана, мостики через речки да ручейки положены, не езда — благодать! А так — и вплавь, и сквозь кусты колючие. Зато — всего лишь двадцать верст, на полном скаку — от силы два часа. К чему загонять лошадей? «Да и небо в облаках, все одно не поймешь, сколько до полдня» — рассудил Младояр.

— А твое деревце, вернее — дерево, оно тоже в Священной роще? — спросил княжич старика.

— С какой стати? — засмеялся Иггельд, — В Священной роще зарывают последы княжичей да купцов, ну, дружинников там… А я же деревенский, да и жили мы небогато. Куда уж отцу скакать за полторы сотни верст до Священной рощи. И к тому же я десятым младенцем родился.

— Значит, твое дерево — далеко на хуторе?

— У наших просто было — зароют кровавого ближняшку в лесочке, чтоб никто не видел — где, а сверху — саженец. И только подросшему сынишке отец то место покажет, даст к родимому деревцу прикоснуться. Если вспомнит, конечно. Ну, я-то запомнил место, где мое дерево росло…

— Почему росло? — попытался поправить наставника Младояр, — И сейчас растет — ты же живой!

— Проезжал я теми местами лет двадцать назад, заехал, взглянул. Давно мое родимое усохло, даже пенька не осталось.

— Как же так, ведь говорят — что с деревом, то и с человеком?

— Это из рода тех же поверий, что и «через три дня ты умрешь»!

Младояр задумался. Вот так, один раз за другим, все, во что верили люди вокруг, оказывалось пустышками. Сколько раз Младояру рассказывали, как заболевших сверстников «лечили», делая на родимых деревьях в Священной Роще надрезы, и по мере того, как зарастали те раны древесные, поправлялись и дети малые. Вот только Младояра никогда так не лечили.

— А у меня, Игг, я так думаю, нет родимого дерева? — спросил княжич.

— Отчего так думаешь?

— Да сколько ни болел, в Священную Рощу не возили…

— Ну, травки-то надежнее, — усмехнулся Иггельд, — только ты не ту думку думаешь…

— Нечего закапывать? Кровавого ближняшки не было?

— Ага.

* * *

Полдень еще не миновал, светило стояло пока довольно низко, в аккурат за спинами Иггельда и Младояра. На небе ни облачка, ветер разогнал утренний туман, горизонтальные лучи солнца высвечивали каждый лепесток, каждую веточку Священной Рощи, деревья как бы светились, пылали. Если б рисовать рощу маслом — так делать это надо именно в такой день и час. Или обождать пару месяцев, дождаться осени, раскрашивающей листья в цвета от рыжего до багряного? Нет, и так, когда все зелено — тоже прекрасно!

На фоне этой красотищи как-то нелепо смотрелись фигурки людей —стоящих в растерянности четверку горожан, молодых мужей, торговцев или ремесленников по виду. Двоих — жителей Крутена — Иггельд даже признал, вроде — лечил когда-то. В руках у молодые мужчины держали саженцы, глаза блуждали. Утро — как раз время сажать деревья новорожденным, да, видать, что-то не так…

— Что такое?

— О! Иггельд! — кажется, эти бедняги получили, наконец, какую-то точку опоры в неожиданно зашатавшемся окружающем мире, низкорослый молодой отец, рыжий, с какими-то забавными темными полосами на лбу — ну, точно гриб-рыжик, зачастил, — Там… Там… Какие-то живые мертвецы, в Рощу не пускают! С мечами…

— Сколько их?

— Четверо, и все — страхолюдные… — сообщил рыжий.

— Убить нас хотели, еле сбежали… — добавил другой парень, длинный и худой, верно взявшийся сопровождать друга в Священную Рощу.

— Держатся вместе? — уточнил Иггельд.

— Да, да!

— Пошли, — обрадовался Младояр, вынимая меч, — покажите!

— Не торопись, отрок, я кое-что приготовил тут, — старый ведун развязал мешочек, — запалите кто-нибудь факел!

— Факел? Днем?

— Я кое-что позаимствовал в Храме Огня, — Иггельд извлек, наконец, что-то похожее на смоляную грушу, с деревянной палочкой вместо черешка, — такого вы еще не видывали. Или струсили?

— С тобой пойдем, — ответил за всех веснушатый рыжик, продолжавший держать в руке саженец.

— Ну, так положи деревце-то, — велел старик, — не засохнет, обещаю — скоро ты его посадишь, и никто мешать не будет!

Наконец, огонь был разожжен, и небольшой отряд двинулся вперед, к роще. Когда до крайних деревьев оставались считанные шаги, перед крутенцами, как из-под земли, выросли четыре фигуры в необычайно грязных, будто год в земле провалявшихся, драных рубахах. Рты полуоткрыты, капает слюна. Глазницы загноенные, копошатся червячки вокруг ничего не выражающих белесоватых глаз. А вот ладони сжимают короткие железные мечи! «Тупые, небось» — почему-то подумалось княжичу.

— Прикрой глаза, — шепнул Иггельд, поджигая смоляную грушу.

Младояр чуть прикрыл глаза — и вовремя, неожиданно вспыхнул ярчайший свет, княжич не то, что никогда не видел, даже и не слыхивал о подобном. И тут же — громовой голос:

— Спать!

Младояр впервые услышал эдакий раскат изо рта наставника. А ведь всегда так тихо молвил! Да чего дивиться — ведь воеводой чуть не стал, а для главы воев глотка нужна еще та!

Окрик подействовал! И не только на тех, для кого предназначался. Двое горожан — длинный и еще один, лет тридцати, замерли на месте, впав в полудремотное состояние. Что уж говорить о живых мертвецах? Те, постояв чуток, завалились, как по команде, на землю.

Иггельд приложил палец ко рту, боясь, как бы чей громкий голос не разбудил врагов. Потом, осторожно похлопав завороженных горожан по щекам, привел их в чувство.

— Надо их отсюда отнести, под кусток, мало ли что…

— Ага, давай! — откликнулся княжич, твердо решивший не воротить нос от смрада поганых тел, Младояр, встав у изголовья одного из пустоглазов, позвал, — Эй, Рыжик, берись за ноги!

— А ты откуда мое имя знаешь? — удивился веснушатый.

Младояр еле сдержал смех.

* * *

Вот он, Белый Ведун, явно он… Оно конечно, солнце в зените, Священный Дуб так и светится, а колдун стоит себе в тени, опершись рукой о ствол десяти охватов, не очень-то и разглядишь отсюда, стоя у межи в сорока саженях от древнего дерева.

Хорошо, у Иггельда всегда холодная голова, остановил княжича, не дал перескочить межу. Мало ли что — вдруг да кто увидел бы? В старые времена, известное дело, межи еще не прорыли, случались споры — подошел ли человек к священному дереву, или просто издали посмотрел. Закон есть закон — тот кого коснется даже тень Священного Дуба — останется здесь навсегда, будет жрецом, другого пути уже нет. Беглого жреца ждала лютая смерть, где бы его не поймали. Ведь в огромном стволе, как в отце всех остальных деревьев — человечьих близнецов Священной Рощи, таится дух-близнец всего народа.

— Стрелой достану! — пообещал Младояр, снимая колчан.

— Размечался! — охладил княжича Иггельд.

— Никак сам хочешь во жрецы? — крикнул Белый Ведун, — Сам ведь знаешь, Хранителя убивать нельзя.

— Кому нельзя, а кому и можно, — крикнул в ответ лекарь.

— А, тебе, небось, можно — в сече мужское оттяпали?

Младояр знал, что кастратам закрыт путь в жрецы многих храмов, теперь выяснилось, что и Хранителем Священного Дуба может стать лишь мужчина.

— Мне — нельзя, а вот ему, — Иггельд указал на Младояра, — можно! Он еще не прошел обряда, а отрок Жрецом-Хранителем стать не может.

Разумеется, колдун, лишь завидев лук, просто сделал несколько шагов — и тысячелетний ствол прикрыл его и от глаз, и от стрел, лишь голова видна. А теперь, уразумев угрозу, Белый Ведун и вовсе исчез из виду. Младояр пустился бегом вдоль межи, по кругу, держа лук перед собой. Белый Ведун, не будь дурак, тоже отправился в путь, слегка опережая княжича. Когда Младояр, обежав вокруг межи, остановился возле лекаря, лицо у парня стало красным, будто он не просто рак, а такой, отведавший кипяточку…

— Ага, мне бежать две с половиной сотни саженей, а ему — от силы десять легким шагом, не спеша, — объяснил отрок.

— Ишь, посчитал, — пожал плечами Иггельд, — ведь раньше считать не любил!

— Посчитал, не посчитал… Лучше бери лук, Игг, мы его с двух сторон обложим! Или стрелять разучился?

— Стрелять я, может, и не разучился, да боюсь, убьешь сейчас его у священного дерева, получится — жреца убил, все одно — за межой или снаружи. Приговорят — самому здесь жрецом остаться…

— Так чего — теперь его не тронь? — растерялся княжич, — Я в одиночку его не достану.

— Надо его из-под дерева изгнать, а вот когда он станет беглым жрецом, тогда — наше право убить, где встретим!

— И что, будем ждать, пока проголодается?

— А он не проголодается, — старик указал на высоченные кучи желудей.

— Дуб… — почесав в голове, заключил княжич, — Так что же делать будем, как его изгонять, этого… Глиста!

— Клин клином вышибают, — загадочно усмехнулся Иггельд.

— Да где же взять такой клин?

— Было б неоткуда, коли я тебя не удержал, а теперь у нас полно… Клиньев!

— А… — догадался Младояр, — Мертвоглазые!

— Отдадим меч добрым людям, — Иггельд кивнул на стоявших вдалеке крутенцев, спевших-таки посадить свои деревца, — они постерегут, а мы с тобой сделаемся сами… Белыми ведунами!

* * *

Двое горожан остались сторожить Белого Ведуна. Иггельд строго-настрого приказал им наблюдать издали, к словам колдуна не прислушиваться, а сразу звать подмогу. Сам же лекарь пошел «переколдовывать» пустоглазов.

Длинный горожанин, порыскав по Священной Роще, нашел тела трех убитых жрецов, небрежно забросанные зелеными ветками. Поодаль лежал, умирая, жрец Священного Дуба, легко узнаваемый по редкостной зеленой рубахе. Белый Ведун не удержался от кощунства — в рану на груди Хранителя была засунута ветвь омелы. Младояр сразу представил, какие «игры богов» устроил Белый Колдун. Небось, еще и Бальдом нарек жреца, издеваясь перед тем, как нанести смертельную рану… Иггельд лишь мельком взглянул на трупы хранителей рощи — и так понятно, чьими мечами нанесены их раны.

Вот прислужники Белого Ведуна, находящиеся все в том же дремотном состоянии, сложены головами в одну сторону, Иггельд присел поближе и начал… Младояр поразился голосу наставника второй раз за день. Ну, громовой голос он еще мог выработать, залудив глотку в ратных походах, команды своей сотне отдавая. Но где лекарь выучился говорить столь проникновенно, будто в душу языком проникая? Младояр одернул себя, но было поздно — он так и прослушал начало, обратив все внимание на то, как говорил лекарь, а не на то, что он говорил. А уж когда пошли простые приказы — поймайте, мол, старика с белой бородой, свяжите и так далее — княжичу стало и так все понятно. Наконец, последними словами Иггельд призвал пустоглазых очнуться и слушаться тех, кого они увидят, открыв глаза — это, мол, их новые хозяева. Разумеется, очнувшись, «переколдованные» увидели Иггельда и Младояра, первый же приказ лекаря — взять мечи да идти за ним — исполнили без промедления.

«Теперь и я — великий колдун, вождь оживших мертвецов» — посмеивался про себя Младояр. Княжич припустился бегом, легко опередив тех, что с мертвыми глазами. «Однако ж, чего стоит от них просто убежать…» — добавил отрок в свою «копилку знаний обо всем».

У Священного Дуба глазам Младояра предстала несколько неожиданная сцена. С одной стороны межи стоял Белый Ведун, осипшим от крика голосом пытавшийся говорить какие-то страшные слова. А с другой стороны, выставив перед собой мечи — его, Млада да Иггельда — стояли двое молодых отцов из Крутена. Ан насколько горожанин на выдумку горазд! В ушах мужей торчала пакля. Сами догадались! А, может, сказку припомнили про каменного великана, коего очаровал волшебным пением сказитель, да только вставили потом чудищу затычки в уши, и кончилось на том власть сладкоголосого…

Но тут из рощи выступили ожившие мертвецы. Завидев бородатого, развернулись — и прямо на него. Белый Ведун опешил, тут бы и взять его, да вонючки, один за другим, спотыкались о межу и падали. Видать — не умели учиться на чужих ошибках. Или им было все равно. Потом вставали, мечи вперед — и на колдуна. Тот, само собой, воспользовался моментом, отбежал подальше, начал выкрикивать какие-то слова, пытаясь переколдовать пустоглазых обратно. Не получилось — ведь под конец внушенья Иггельд повелел вонючкам пропускать все слова бородатого мимо ушей! Младояр, быстро обежал межу, полагая, что теперь колдуну не останется другого выхода, как сбежать. Тут-то его Младояр и достанет! Приладил стрелу, встал поудобней…

Известно, на всякую хитрость найдется другая, еще хитрей. Белый Ведун догадался, видать, что пустоглазам не велено было слушать его. Быстро — а еще старик — подбежав к извечному дубу, спрятался за стволом, так, чтобы его не было видно, сложил ладони вокруг рта — дабы изменить голос — и выкрикнул одно-единственное Слово. И оно дошло до ушей оживших мертвецов — ведь не было видно, что произнес ее бородатый, и голос был иным! Пустоглазы замерли, потом завалились на землю, как подкошенные.

— Чего это он? — спросил Младояр.

— Видать, когда мертвецов оживлял, посеял в их головах Слов Смерти про запас, — объяснил Иггельд, — вот и сгодилось. Кстати, а не проворонили ли мы его?

Младояр рванул вокруг дуба — уже в который раз. Обежал, даже дыхания не сбив. Глаза бегают, на рожице — растерянность.

— Я его тоже не видел! — вздохнул Иггельд, — Кое в чем нам еще далеко до него.

— Что за волшба такая?!

— Причем тут волшба. Он нас с тобой понимает, нашими мыслями жить умеет. Знал, что подивимся действию его слова на пустоглазых, что забудем на миг о нем…

—Эй, Иггельд! — послышалось из лесу, через мгновение оттуда показался горожанин, — Колдун на коне, вон туда проскакал!

— У него и жеребчик наготове был… — кивнул лекарь.

— Догоним?

— Нет, догонять в лесу — пустое, — махнул рукой Иггельд, — надо снова головой поработать.

— Так другой Священной Рощи нет…

— Он в наши замыслы проник, а чем мы хуже? Давай лучше спокойно подумаем, как быть дальше.

— Пока думать будем, колдун в другое княжество ускачет!

— Видишь ли, Млад, — усмехнулся наставник, — это только у нас он — Белый Ведун, поскольку крутенцы его боятся. А теперь, когда он, так сказать, «ожил», — еще пуще бояться станут. А уйди в другое княжество, особенно — подале, где о нем слыхом не слыхали, станет там просто ведуном, каких много…

— И затеряется, мы его так подавно не найдем. Осядет при храме каком — и концов нет!

— Кабы он желал исчезнуть, не стал бы у Священного Дуба красоваться! Нет, Млад, у него в голове замыслы великие, такому в дальнем храме схорониться — все одно, что умереть. Поехали спокойно в Крутен, по дороге все обдумаем. Да и волхвам доложить нужно, что нет сейчас жрецов в Священной Роще, нет и у Дуба Хранителя. Пусть думают, что делать, пусть решают. А заодно — и проклянут Белого Ведуна, божеские законы нарушившего, через пару деньков не станет ему прибежища ни в храмах, ни в избах!

— Как же мы уедем, Священную рощу без охраны бросив?

— Сюда четверо мужей из Крутена приехало. Вот двоих, которые молодые отцы, с собой возьмем, а уж дружкам их придется здесь с мечами походить. Ну, и сам закон знаешь — коли зайдет кто за межу, так Хранителем и станет…

* * *

На обратном пути в город держались двумя группами, но далеко не отдалялись. Молодые горожане теперь смотрелись героями, в глазах — ни тени страха, предвкушали, как тихими ночами будут сказывать и пересказывать родным да соседям приключения в Священной Роще. Столовались вместе. Разумеется, у горожан, не привыкших к походному воздержанию, снеди оставалось еще более чем достаточно. Рыжик, проникшейся симпатией к Младояру, напоследок решил закормить княжича, чуть не в рот совал пироги да мясцо, и копченое, и жареное, и тушеное, и вареное…

Вечером, на этот раз теплым да сухим, Младояр решился поспрашивать наставника на тему скользкую… Старик и юноша сидели по одну сторону костра, молодые отцы — по другую, дровишки потрескивали, о чем беседовали горожане — не слышно, стало быть — и нас не услышат.

— Я понимаю, Игг, что знать мне этого, быть может, и не нужно, и нельзя… Но уж больно интересно! Расскажи, как из мертвецов послушных рабов делают? — скороговоркой выложил княжич.

Старик некоторое время думал, даже пересел чуть подальше от воспитанника, испытующе заглянул в глазки. Младояр взгляд выдержал.

— Вот уж поистине — знание, от которого князьям лучше держаться подальше, — выговорил, наконец, ведун.

— Я не князь, князь мой отец, а наследует — Крут.

— Вспомни, еще недавно ты бы сказал: наследует Крутомил, а случись с ним чего — так Гориполк? Кто знает, что станет через год?

Младояр чуть ли щеки не надул, не привык, чтобы наставник что-то скрывал от него. Через мгновение разум заглушил обиду, да начал искать доводы…

— А я не прошу рассказать все в подробностях, как да что. Мне бы в общем узнать. Ну, скажем, я попросил бы тебя рассказать, как делают бронзу. Ты бы объяснил насчет меди да олова, да о том, что разогреть да расплавить. А сколько меди, сколько олова, да чем огонь кормить, да сколько ждать — это ведь и не расскажешь. А без знания сколько чего и как — бронзу все одно не сработаешь. Так?

— В общем-то, так, — согласился с доводами княжича Иггельд.

— Вот я и прошу, расскажи про пустоглазых, ну, так — в общем… А что именно с ними делают, какие Слова говорят — не рассказывай!

— Думаешь, я сам знаю? — спросил наставник ехидно.

— Тем более, от того, что ты расскажешь, вреда не будет…

— Ладно, попробую что-то объяснить, — Иггельд помедлил, собираясь с мыслями, — Искусство это древнее, не одни Великих Льдов приходили и уходили, а тайны ведовские все передаются… В седой древности, а это не байки пустые, точно целые армии составляли из таких. Потом — собрались люди ведущие, да решили то искусство навеки изничтожить. Но разве не для того запреты, чтобы их нарушать. Кое-кто передал ученикам тайну, те, в силу войдя — своим ученикам. Все как обычно. Запомни: творить пустоглазов — запретно. Смертью наказуемо. Но в некоторых храмах, навьих, само собой, о тайне сей не только ведают, но и знают в точности, как да что…

— Но все же бродит сие искусство по свету?

— Увы… Было время, когда лишь ведуны на Святых Горах тем искусством владели, да Старых горах, да на Крыше Мира. И не уходила тайна. Но случилась тысячу лет назад беда. Княжил в Кеме один царь, лишь жрецов Хосра и возлюбивший. А по смерти того царя, дочь его, Скота, вере отца следовавшей, из страны изгнали, дабы вновь к старым богам возвернуться. И ушла эта княжна на многих кораблях с тысячами воинов искать новых земель, да сколько ни плыли они по морю, нигде им пристанища не давали. И только достигнув конца мира, сошли они на Оловянные острова. Поскольку плыть дальше некуда — приняли бой, победили тех, кто жил там, да осели, свое княжество, по имени царицы Скотой названное, основав. Все бы ничего, да прибывшие с княжной жрецы Хорсовы за тамошних ведунов взялись. А те, на беду, тайну оживления мертвецов знали. Ну, не знаю всей истории, темна она, только обучились жрецы луту тому искусству от ведунов островов Оловянных. А потом часть их домой вернулась, да история повторилась — в пытках обо всем поведали. Так узнали жрецы Кеме страшную тайну. Древние храмы у народа Луту, знали их жрецы обычаи, закрыли тайну для непосвященных. Только знаешь сам — редко когда города сила берет, чаще — предательство. Ушла тайна на сторону. Попала в руки ведунов черного Магриба. В черные руки…Черные и потому, что кожа у тех ведунов черная, и потому, что души закона не знают. И пошла тайна гулять по свету!

— Ты другое расскажи! Как…

— Ладно. Слушай суть. Перво-наперво человека, тело которого для изготовления пустоглаза… Убивают того человека. Как убить — первое уменье. Слышал я о ядах тайных. И о том, что можно уколоть в особое место. И еще что-то… Вторая часть искусства тайного — сколько да где мертвым то тело подержать. Совсем мало подержать — душа не успеет тела покинуть, очнется человеком. Долго продержать мертвым — не оживишь. Делают еще и так, что не жизнь, не смерть, дыхания нет, душа в Круг уходит.

— Главное — чтобы душа ушла, а тело еще пригодным осталось? — ухватил суть княжич.

— Да, именно так. Главное — изгнать душу. Правда, и другое слышал. Что сознание человеческое живет на лбу…

— А разве не в третьем глазу? — подивился Младояр.

— Не перебивай, в третьем глазу — душа, а вот мысли — во лбу! Так вот, уж очень та часть мозга нежная, умирает она первой, еще и сердце и кишки живы, а то место, где наше "Я" живет — умирает. И — некому приказывать телу. Тут-то ведун и оказывается вместо души. Или сознания…

— Значит, я — здесь живу? — отрок указал пальцем на лоб.

— На себе не показывай! — по привычке буркнул лекарь.

— Так я не болезнь показываю, — парировал Младояр, уже давно усвоивший правило «не показывать, где болит у другого на себе», — а как их оживляют?

— Ну, тут особых тайн нет, оживить — дело житейское, и лекарское тоже… Ну, известное дело, вдыхать в рот, по сердцу — кулачком, на затылок — воду ручейком. Да, — спохватился Иггельд, — если яд давался, то противоядие дать…

— Как дать? — поймал на слове наставника княжич, — Ежели мертвый, то и противоядия не проглотит! А насильно в рот вольешь — не в то горло попадет…

— Не знаю… — растерялся лекарь, — Я тоже думал, да понять не мог. Ведь даже ежели в жилу снадобье завести, соки-то в мертвом теле стоймя стоят, противояд так в том месте, куда зальешь, и останется. Разве что руками сердце покачать… Не знаю… Но ведь делают же!

— Чую я, угробить-то кого, мы с тобой, Игг, завсегда могем, а вот пустоглаза слепить… — засмеялся Младояр, уразумевший, что его наставник все это знает лишь понаслышке.

— Ты просил, я рассказал, — лекарь ничуть не смутился.

— Не все рассказал, давай дальше, что после оживления делают?

— После того, как сердце забилось, самое главное! Ожившему мертвецу нашептывают все, что потом нужно будет. Внушают, кто у него хозяин, кого слушать, кого нет. Вот Белый Ведун, на всякий случай, еще и нашептал: услышишь такое-то слово, умри! Но я и другое слышал. Кое-кто, мертвецов оживив, отправляет их на поля работать, только и всего. И особого искусства нашептывания тут не нужно.

— Да, но наши-то, вернее — Белого Ведуна пустоглазы мечами махали!

— Сам видел, какие из них бойцы!

— Слушай, Игг, а вот сделал колдун из Бегуни пустоглаза, или нет? Вроде по его указке в палаты пошел…

— Для того чтобы человека себе подчинить, не обязательно его убивать. Почти тоже самое и во сне сделать можно. Недаром говорится — сон это маленькая смерть. Нашептал он отроку на ухо, Бегуня, небось, и не помнит ничего…

— И как ключом оказался — не помнит?

— Был он ключом к палатам княжеским, а станет — к Ведуну Белому.

— Это как? — Младояр так и подскочил.

— Я вот что мыслю, Млад… — ведун тоже привстал, развел руки, разминая мышцы, — Мы теперь для Белого Ведуна — враги первейшие, стало быть — он нас изничтожить попытается. А как? Вот мы ему и поможем…

— Мы — поможем? — растерялся подросток.

— Ну да, чем ждать удара от оружия неизвестного, приблизим к груди клинок знакомый… Возьмем Бегуню в компанию, да поедем ловить, так сказать, колдуна. Ну, а он уж соблазнится — снова Бегуни кое-что нашептать, чего уж проще — нам, спящим, по горлу ножом. А для того, чтобы нашептать, Белый Ведун должен свой ядовитый язычок поближе к уху Бегуни приблизить. Ну, а коли отрок с нами будет…

— Ясно! — обрадовался Младояр, — Ловим колдуна на Бегуню!

— Точнее, на самих себя, — вздохнул старик.

* * *

Строить планы — дело похвальное, но разумный всегда имеет в виду, что в большую игру под названием «жизнь» играет не он один. И первое же ответное действие, просто вмешательство любого нового обстоятельства способно поменять этот самый план на противоположный…

Княжеские палаты встретили Младояра гулом пустоты. Еще и этот тополиный пух повсюду, будто — нет князя, так можно полы и не мести! Будь вместо Младояра Крутомил — живо наставил бы младших отроков на дело, заставил бы и мести, и скрести… Но Млада интересовало совсем другое. Князь с дружиной ушли, всего пара дней, как тронули коней, а куда — никто не говорит. Оно и понятно, что же это за вылазка будет, если о ней все знать станут. Не то, что у каждого князя, у любого разбойничка с ватагой лесной, даже у купцов, и у тех, в каждом городе — свои уши. Всем надо знать, куда пойдет дружина. Врагу, понятное дело — изготовиться, разбойнику — на дороге злой дружине не попасться, а торговым людям, известное дело, в урочном месте в положенный час с нужным товаром оказаться!

Оставшиеся в Крутене отроки молчали, служки — тоже. Видать — Дидомысл решил, что вернувшемуся Младояру с Иггельдом ни к чему знать, куда пошла дружина. Справятся и без старика с мальчонкой, понятное дело! Будь поход дальним, а предстоящие битвы — тяжелыми, оставили б весточку Иггельду — такой лекарь, как он, после сечи ой как надобен! Стало быть — больших боев не ожидается, и поход — короток. А может — и нет. Военное дело такое — кто кого обманет. Можно и лучшего из лекарей в поход не взять, лишь бы врагу дальнему донесли б — мол, поход недалече, да и так, налегке…

Зато другую новость сообщили сразу. За день до ухода дружины пропал так и не заговоривший Бегуня. Итого — три дня назад. Младояр с Иггельдом задержались в погорелой деревне тоже на три дня. Оба прикинули, понимающе переглянулись. Все ясно —колдун, если он скакал с такой же прытью, что и они, как раз три дня назад и въехал в Крутен. И сразу — за Бегуню.

— И что теперь? — спросил Младояр.

— Теперь нам подбросят отрока, — усмехнулся старый ведун.

— А мы? Не возьмем?

— Если не возьмем Бегуню, как потом поймаем Белого Ведуна? Так хоть наживка известна!

— Эх, Бегуня так и не заговорил, а что теперь с ним злыдень сделает? — княжич ждал, что наставник успокоит насчет одного…

— Не бойся, пустоглаза он из Бегуни делать не станет, — разумеется, Иггельд понял ход мыслей воспитанника.

— Потому как — ожившего мертвеца не приветим?

— Да.

Так заведено у Гремячей речки…

— Вот, всегда так, солнышко светит, на небе облака веселенькие, а дорога раздвоилась, — вздохнул Иггельд, попридержав жеребца, — вместо того, чтобы жизни радоваться, думать придется, куда ехать — направо ли, налево?

— Я жизни не обрадуюсь, пока злыдня не изведу! — почему-то озлился Младояр.

— А ежели всю жизнь проловишь?

— Нет, уж в этот раз мы его достанем!

— Тогда подскажи — куда путь держать? Налево, через Алин лес, прямо — на городец Смолянович, или направо — по чащобе продираться, с лихими людьми мечами махаться?

— Что-то я лихих людей пока не встречал. Может — они только в сказах живут?

— Это ты их не видал, а они тебя — наверняка. А теперь завидят — старичок да мальчонка, отчего ж не пограбить? — успокоил паренька лекарь.

— Слушай Иггельд… — княжич замялся.

— Ну, чего?

— Брехали такое… Мол, ты с одного размаху от плеча и до ног воина в кольчуге да бронях разрубал?

— Брехня.

— Ну да, конечно… — хихикнул подросток, — Но ежели тать какой лихой? Покажешь удар?

— Да куды ж нам, старикам, это вот богатырям…

— Ну, покажешь? — не унимался Младояр.

— Ладно, — махнул рукой лекарь, — как выберу пустоглаза похилее, так и быть — разрублю.

— Мертвоглазых — не интересно, — мотнул головой княжич, — вот бы лихаря лесного?

— Не о том разговор ведем. Ехать-то куда?

— А ты камень заветный поищи! — хихикнул паренек.

— Камня-то не видно, зато розог вокруг — видимо-невидимо! — в тон воспитаннику шутканул Иггельд.

— Так то не про меня.

— Отчего ж?

— Да поздно уже, поперек лавки не уложишь, а вдоль — драть неудобно, — Младояр явно собирался взять верх в шутливой перебранке. Розги ему уже дано не грозили.

— А вот молодые лакедемоняне соревнуются — кто больше розог в храме богини лесной выдержит…

— И что, богине приятно на то смотреть?

Оба захохотали. С одной стороны, отпускать шутки в адрес богов, даже чужеземных, не принято, но с другой — ведуны они, или нет?!

— Вопрос не в том, как нам до Гремячей добираться, нам бы в другом не ошибиться.

— В чем же?

— Помнишь разговор о Бегуне?

— И что?

— Я так мыслю, — попытался объяснить ведун, — Белый Колдун его нам вот-вот подложит, где-нибудь на пути в его логово. Вот и вопрос — как бы не ошибиться! С одной стороны — городец проедем, остановимся, все честь по чести, с другой…