Нас не могут забыть!

Вот и пещеры позади, возня с кольчужкой миновала, да и лето осенью сменилось. Младояр высоко задрал нос — теперь и он тоже лекарь да ведун. Уже без шуток — отроки, да юноши, да чего там — отроковицы подкарауливают младшего княжича где придется. Молва пошла — умеет бородавки сводить, Слово знает! По первому разу, еще себе не доверяя, Младояр и шептал на ушко, как учили, и густым соком травы чистотела мазал. А потом вошел в раж — шепнет мальчишке на ушко, через пару деньков — нет бородавки на том самом месте, что так стыдило. Заходили и взрослые мужи, и девчата…

«Вот, обзывала меня девчонка ведуном, так пусть и будет! Бородавки — только начало…» — подумывал княжич. А Игг еще и подливал маслица в огонь: «Ты с них за лечение чего-нибудь бери. Ну, что с девок брать — твое дело… А парни — пусть хоть пирога принесут, хоть — гуся. Ты не захочешь — я слопаю!».

Еще через пару дней настроение сменилось, Младояр неделю ходил сам не свой, думал. Еще бы — небо в тучах, ветер холодный, все осенние красоты дерев — уже на земле, с грязью перемешаны. Иггельд не спрашивал паренька — вся эта история с захоронением древнего и на старика произвела глубокое впечатление, заставила задуматься о том, что смерть не самое страшное, что может сотворить над собой человек. И что логика деяния, задуманного на тысячелетия, может привести к нежданному результату…

Но, как оказалось, княжич размышлял совсем о другом… Вечерело, с небес временами что-то капало, но так — мелочь, за дождь можно не считать. Княжич, а за ним — и лекарь, как заколдованные, проблуждав в разговорах пол-дня, пришли к тому самому месту. Встали поодаль, шагах в двух ста. Оказалось, что сюда продолжают ходить люди. Вот отрок лет двенадцати привел двоих мальчуганов лет по семь-восемь, было видно, как рука отрока показывает то туда, то сюда, а рот открывается и закрывается. Еще бы — теперь есть что рассказать, после того, как закопали! Неудивительно, что мальцы слушали «очевидца» раскрыв рты. Брешет, небось, как в пещеру ходил, с мертвецами лясы точил…

— Я все понимаю, — нарушил молчание Младояр, — и что себе не только одну жизнь спортили, но и все последующие, и другим тоже… Вместо того, чтобы жить да жить — страдали в подземелье, считая, что добились вечной жизни! Это да…

— А что — нет? — заинтересовался Иггельд.

— Так ведь они великими волшебниками были, тогда, в древности! Сколько всего умели. Страна их велика была, от одних гор и до других, как он сказал. А ведь нам что до Репейских, что до Святых гор — далеко-предалеко! А других гор поблизости, ты сам говорил, нет и никогда не было, ибо живем мы на Святой Земле, девственность которой горы не нарушали…

— Эк ты красиво заговорил, стоит записать! — усмехнулся старик, довольный, что его ученик не зря столько читает — речь княжича становилась все мудренней, казалось, в четырнадцать лет ему впору самому писать умные свитки…

— Я не к тому…

— А к чему?

— Вот и зверей волшебных они приручали, на мышах клыкастых катались, змеев крылатых, что жеребцов, седлали. Опять же металлы выплавляли легкие, да прочные, не ржавеющие… Словом — великие люди жили. В великом княжестве!

— Согласен, — кивнул головой Иггельд.

— И ничего от них не осталось, от этих великих людей, от их страны от гор и до гор, от их мудрости… Ни в одном свитке не слова! Никто из мудрецов, а уж про сказителей и говорить нечего — никто их не помнит. Как будто и не жили они вовсе!

— Так сколько времени прошло! Вспомни, мы же считали, вот вечная лампа со свет-духом через три тысячи лет уже тускла, огонь только в полной темноте заметен, а свет лампы из этого подземелья даже кошки не разглядели! Опять же, мертвец-то рассказывал, что ближняя к нему река в дне пути текла. И что звезды не узнал — помнишь? Тут дело серьезное, может — тьму лет пролежал он в своем бессмертии вожделенном, а может — и дюжину раз по тьме… Не зря же эре нашей, смертных, больше чем четыреста тысяч годков!

— Может, он почти столько и пролежал? Четыреста тысяч лет…

— Может! — Иггельд покачал седой головой, — Ну, тогда совсем обидно, можно было за четыреста тысяч лет, если считать жизнь лет за сто… Четыре тысячи жизней прожить! А он в подземелье сидел.

— Сбил ты меня, не о том я толкую! — спохватился Младояр.

— А о чем же еще толковать можно?

— Что забыли их, великих, богоподобных!

— Так мы ж с тобой только что говорили, много лет прошло…

— Ну и что?!

— Как что?!

Старик и отрок уставились друг на друга, утратив, впервые за последние годы взаимопонимание.

— Их не должны были забыть! — сформулировал, наконец, мучившую его мысль Младояр.

— А, понятно… — кивнул Иггельд почти удовлетворенно. Он, наконец-то, понял воспитанника, — Ты считаешь, что великие деяния, сколько бы времени ни прошло, забываться не должны?

— Да.

— Тогда спроси первого встречного оратая или коваля, сколько лет тому назад в последний раз днем темнота наступала? Думаешь — запомнил?!

— Он не запомнит, ученые мужи в свитки запишут…

— А ты помнишь те письмена на глине, что никто прочесть не смог? А письмо точечками? Ни один ученый муж даже о том, что там написано, даже — каким способом — объяснить пока не смог. Слова там, буквицы, иль понятия, а может — счеты какие…

— Так они, по крайней мере, остались…

— А от кого остались? Неизвестно! Так и о наших гостях из-под земли давным-давно забыли!

— Не верю! — вскричал Младояр.

— Давай, я расскажу тебе старую историю. Сказку…

— Рассказывай, — вздохнул княжич.

Когда-то, давным-давно, в землях то ли Хиндеи, то ли Персии, правил один князь, по имени Абу. Еще в юности хаживал он походами на врагов и всех побеждал, отчего держава его прирастала с каждым днем, и набухла к двадцати пяти его годам размером безмерным, казалась бескрайней, как море. Одно имя Абу наводило ужас — как на жителей его страны, так и на соседние народы. Не знал пощады Абу ни своим, карая лютой смертью за малейшие провинности, ни чужим — угоняя в рабство всех женщин да детей покроенных народов, причем только тех мальчиков, чьи головы не достигли еще колесной чеки — остальных убивать повелевал. Жестким Абу считали, но справедливым. Отчего справедливым? Да оттого, что не делал разбору, когда карал. Раз дрогнуло его войско в бою, не пошло на врага упорного лавиной грозной. Разгневался тогда Абу, да велел казнить каждого десятого воина. На многих смелых бойцов, даже героев прославленных, пал тогда жребий. Сам Абу рыдал, но наказа своего не отменил, пали на землю отрубленные головы храбрецов. Оттого и считали того князя справедливым. Ну, и — понятное дело, беднякам нравилось, что не только их, а и самых, что ни на есть, знатных — за воровство казнят прилюдно, оттого любили Абу в народе.

Был однажды тот князь у храма древнего, где жила старуха известная, прорицательница верная, та, которой Нити Судьбы видны явственно. Принес ей дары Абу, но не взяла золота да серебра старуха, промолчала. Понял князь, смерть его близка — потому и не берет даров вещая, ибо за смерти предсказание платы не полагалось. Спросил только, когда? Отвечала старица — на двадцать шестом году жизни поглотит его земля. Затрепетал Абу всем телом, ибо исполнилось ему в тот день двадцать пять. Убоялся богов Абу, не тронул старуху, да что толку — чуть отъехал князь, умерла вещая в тот же час. Понял повелитель, нет для него у неба пощады!

Но умирать-то не хочется, хоть и боги так порешили, а человек все одно избежать конца существования стремится. Бросил походы Абу, перестал врагов казнить, многих помиловал. И все думал — как его земля поглотит? По обычаю, покойников у народа того сжигали, а коли в земле оставить червякам на съедение — то великой мукой для мертвеца почиталось. Думал князь, размышлял, предостерег и так, и эдак… Ночевал под открытым небом, что б его не завалило, как если вдруг земля трястись будет. А в тех краях земля частенько ходуном ходила! В подвалы винные — ни ногой, даже близко не подходил. Храмы только те и посещал, что под открытым небом!

Раз отправился тот князь на охоту. Глянь — лань прекрасная, быстроногая. Абу — за ней припустился, а конь его всем коням был, лучший из лучших. Обогнал всех своих придворных, обо всем позабыл, скачет Абу за ланью, в упоение. Да видно, не простая была та лань, уводила князя все дальше, да дальше. А впереди — гора белая, на горе — ни деревьев, ни травинки. Лань — прыг — и в пещеру у подножия горы той. Князь, обо всем позабыв — за ней. Только придворные его и видели. Подскакали слуги да сыновья юные поближе, только к подножию горы подобрались — заходила ходуном земля, да вход в пещеру и закрылся. Поняли люди — исполнилось предначертанное. Но остались ждать повелителя у подножия горы той — вдруг да случится чудо?! Три дня и три ночи ждали придворные, а потом отправились в город городов — с вестями, что забрала земля величайшего из великих повелителя Абу. Посадили на трон старшего сына Абу, да назавтра и позабыли о случившемся.

Одна мать-старуха не забывала Абу. Пришла она к горе Смерти, да плакала у подножия, рыдала бедная женщина, звала сына. Не один день слезы лила, не одну ночь звала! Сорок дней и ночей рыдала мать, взывая к богам, имя Абу выкрикивая…

И раздался голос из-под земли:

— Что плачешь ты здесь, у входа в Земли Мертвых, ты, старая женщина?

— Я сына зову, великого князя…

— Много князей здесь, много!

— Я зову величайшего из повелителей, завоевателя всех земель!

— И таких немало!

— Мой сын, Абу по имени, величайший из великих князей!

— Здесь тысяча тысяч величайших из великих князей, носивших имя Абу, — услышала старая женщина глухой голос, — иди, старуха, не мешай нам спать вечным сном!

Поняла старуха-мать тщетность плача своего, да отправились в град, к внукам. И узнали люди из рассказа ее, что невозможно оставить имя свое навечно, ибо много, много уже людей жило на этом свете, и все уже было…

— Если всех забывают, то и нас забудут? — казалось, юноша потерял некую «точку опоры».

— Забудут, само собой! — пожал плечами Иггельд, — Знаю один народ, он своих мертвых в земле хоронит, на могилу — отметку ставит… Так вот, у них в обычае — как только отметка теряется, как люди забывают, куда мертвеца схоронили, так его дух в вирий и попадает!

— И тебя забудут, и меня…

— Забудут, — согласился старый ведун, — минет две-три тысячи лет, никто и не вспомнит — не то что о нас, даже о том, что стояло такое княжество — Крутен, на Волхонке, близ Теплого озера…

— Нет, такого быть не может! — воскликнул Младояр, — Ну, нас с тобой еще могут забыть, но Крутен!? Нет, нас не могут забыть!

— Предлагаешь проверить? — улыбнулся Иггельд.

Загадай желанье!

Двое всадников неспешным шагом следовали по размытой осенней дороге. Направление к лесу, лишь копыта иногда поцокивали о камень. Безлунная ночь, город далеко позади, кругом — темень, даже роса, и та — не поблескивает… Звезды большие, яркие. Небосвод прочертила искорка…

— Желание загадал? — спросил Иггельд.

— Я больше желаний не загадываю! — откликнулся юноша.

Оба замолчали, припоминая события, случившиеся той осенью…

Чем могли заниматься двое существ мужского пола, один — подросток, другой — старик, на самой верхушке Лысой горы, темной безлунной ночью, лет эдак назад две тысячи с гаком? Правильно — они смотрели в небо, на звезды. Увы, условия наблюдения были не ахти, то одну, то другую часть небосвода затягивали облака.

— Ну, где же, Игг, где они, падающие звезды? — дернул за рукав старика его младший спутник.

— Звездочеты не ошибаются, раз сказали, что срок пришел звездам падать — так и будет, — ответил Иггельд, — Волосыни вот там, вон… Ну, должны быть там, видно облачко…

— Обидно, если из-за какого-то облачка мы не увидим падающих звезд!

— Имей терпение, отрок, сдует это непутевое облачко, Похвист щеки надует, ветра наберет, да как дуванет!

— И еще туч понагонит! — закончил подросток.

— Смотри, смотри, Млад, вот краешек Волосыни показался, — теперь уже старик дернул за рукав отрока, — вон, вон…

— Что-то мелькнуло, это звезда упала?

— Да, вот еще и еще!

Терпение странной пары наконец-то вознаградилось — созвездие Плеяд теперь сверкало во всей красе. Да чего созвездие, не до него! Из этого участка неба все то и дело проблескивало, аж в глазах рябило — одна за другой звездочки все сыпались и сыпались вниз, как искорки из огня. Перед стариком и подростком открылось редчайшее и красивейшее зрелище, может, самое удивительное из тех, что случаются в мире звезд.

— Их не сосчитать! — воскликнул Младояр в восхищении.

— Что, звездочек упало больше, чем желаний припас? — пошутил Иггельд.

— А… Желание… А я уже и забыл! — засмеялся княжич.

— Давай, загадывай, раз уж такая дармовщина на звезды открылась, — продолжал посмеиваться старик.

— Счас, загадаю, вот, прервалось чуток, — выдохнул паренек, — счас, на первую же!

— Загадал?

— Да, жду…

По небу мелькнуло, длинная сияющая черта прорезала небосвод. На излете сыпануло искрами. Отрок повертел головой в недоумении. Раздался странный звук — свист не свист, гром не гром…

— Чего это? — удивился Младояр.

— Кажется, эта звезда упала взаправдашнюю, — вздохнул ведун, — и не очень далеко, может, даже в нашем княжестве…

— Так это я на нее желание загадал?

— Выходит так, — подтвердил Иггельд, — толстое же у тебя получилось желание!

Оба расхохотались. Со стороны Плеяд — Волосыни опять посыпало звездочками-искорками, старик и отрок вновь погрузились в созерцание, звездочка, упавшая где-то неподалеку, быстро забылась.

— Не пора ли нам, Игг, проехать проветриться? Давненько жеребцов не грели…

Такими словами встретил воспитателя Младояр поутру. Вокруг княжича валялись свитки, но ни один не был развернут, как следует, отрок, видать, никак не мог сосредоточиться на чтении. Иггельд отметил, что никаких предвестников такому поведению со стороны природы и звезд не было — на дворе стоял утренний туман, даже чуть подкапывало, луна уходила, да и у стариков — верный признак — не болела голова. Следовательно, причины волнения Младояра состояли в чем-то внешнем, узнал что-то, или прочитал…

— С чего это ты вдруг — сидел, ленился, а тут враз, не свет, не заря — да на коней?

— Отец вчера пятерых дружинников отрядил, до Голого Лесу, что за Мертвым Болотом. Завелся там, сказывают, людоед. Не человек, не зверь, чудище, в деревеньки захаживать стал. Весь волосатый, пасть что у медведя, руки длиннющие, сказывают —

— С чего это вдруг, вроде — очень на дворе, еды в лесу много, — пожал плечами Иггельд, — людской кровушку, что ли, испробовал, сладким мясом полакомился?

— Поехали, посмотрим?

— Ты что же думаешь, витязи без нас не управятся? Им только твоего меча не хватает?

— Управятся-то сами, а мне посмотреть охота. Ты ведь, Игг, людоедов видывал?

— Да сколько раз, — махнул рукой старый воин, — в тех лесах, что к Святым Горам на пути, их видимо-невидимо, только они человечину не едят!

— А почему их тогда людоедами зовут? — заметил несоответствие княжич.

— Стоит такому чудищу ненароком человечка сгубить, да попробовать мяса людского, как другой пищи ему уже не надобно, — объяснил Иггельд.

— Ну, так как, поедем?

— Почему бы и нет, — неожиданно согласился наставник, — размяться никогда не мешает, да и мало ли что… Может, ребятушки повадок людоедских не знают, так подскажу.

Ребятушки знали и повадки, и что почем! Когда после двух дней конного пути, миновав Мертвое Болото, княжич и лекарь достигли опушки Голого Леса, то первым, что они заметили, был дым от костра.

— Опоздали… — разочаровано махнул рукой Младояр.

— Да уж, коли огонь жгут, не таясь, стало быть, охота закончена, — согласился старик.

— А может, это людоед их, того, поджаривает! Ведь правду говорят, людоеды огня не боятся, сами костры жгут?

— Если огня достанут, то, бывает, и дровишек подкладывают, и сами сушатся-греются. Вот только разжигать не умеют, — Иггельд, как всегда, знал все обо всем.

— Вон, я вижу, клок рыжей шерсти, да среди таких же рыжих листьев! — княжич указал рукой.

— Да уж, замаскировался, — усмехнулся Иггельд, подъезжая поближе. Последовали приветствия, рукопожатия.

Дружинники уже успели и поохотиться, и поджарить кабанчика. Иггельда и Младояра радушно пригласили отведать свининки, мол, людоед подождет, теперь, битый, никуда не сбежит, а мясцо и остыть может! Младояр лопал за обе щеки, видно — с горя, ведь поохотиться не пришлось. А он так надеялся…