Сразу сильный запах уксуса в нос — Иггельд не пожалел кислоты, стремясь изничтожить зародыши болезней, кои могли притаиться в складках древней одеяния. Княжич потеребил хитон, пощупал между пальцами. Краски выцвели, но — сама ткань! Ведь и одежда из льняного волокна, и шерсть, и шелк, даже то, что соткано из хлопковых нитей — любое полотно быстро ветшает. А эта — сохранилась. Конечно, если пропитать смолой, другое дело. Но это сукно — мягкое, тонкое, шелковистое. Нет, не пропитано оно ничем. Таковым уродилось — вечным. Кстати, что же это за ткань? Не шерсть — точно, не лен… Похоже на шелка хуасей, но — потверже. Тот шелк, что привозят из стран желтокожих людей, от других тканей тем и отличается, что на нем вши не живут. Так, посмотрим. Нет следов насекомых, нет гнид, чистая материя. Хотя, ежели все чистое в домовину заложить, да плотно закрыть — откуда кровососам взяться? Из ничего ничто не появляется — эту истину княжич усвоил накрепко! Край одежды обметан, стежки ровные, один к одному, будто и не рука портного работала, а игла — сама!

— Что такое интересное, Млад? — Веяма краем глаза приметил, что княжича что-то заинтересовало.

— Шитье больно ровное, один стежок к другому, я такого не видел. Волшебная иголка, что ли?

— Лет двадцать назад жил в славном граде Александрии один умелец, — ведун повернулся лицом к юноше, невесело усмехнулся, — соорудил он из колес да шестеренок механизм хитрый, в нем игла сама шила, да еще и полотно подтягивало… Быстро да ровно!

— И где этот чудесный механизм? — так и подскочил на месте Младояр.

— Разломали ту чудную машину, а умельца побили чуть не до смерти…

— Кто? Почему? Не слышал я, что б на Александрию враги нападали…

— Да портные ночкой темной собрались, да порешили дело. Не нужна им такая машина, только заработка лишит, сам подумай, коли один работник за пятерых справляется, остальным четырем что? По миру идти… Так вот! — закончил мудрец.

Младояр все возился с одеждой. Застежек не нашел, все на завязочках. Покрой простой. Ткань — неизвестна, походит более всего на шелк. Шита иголкой, ведомой не пальцами человеческими, а чем-то иным, возможно — хитрым механизмом, вроде того, о котором только что поведал Иггельд.

Теперь эти два серебряных предмета. «Нет, ошибка!» — одернул себя юноша, — «Правильно — два изделия из металла серебристого цвета». Опасны ли они? Вот крестик с кольцом, его почитают жрецы Черной земли, кажись, анком зовется. А вот малый флакончик, что в нем? Может, чудище бестелесное засело? Или яд? Лучше руками не трогать. А вот крестик — можно. Младояр потянулся, было, рукой к реликвии, но тут же отдернул назад. Зачем рисковать? Княжичу вспомнился сказ о мече с хитрой пружинкой да скрытым лезвием, кто чужой брал такой в руки — без пальцев оставался. А вдруг тут иголка какая с ядом?

— Щипчики возьми! — посоветовал Иггельд.

Княжич оглянулся. Ага, вернулся, не стерпел! Видать, не очень-то больные ждали… И — вот чудеса, стоит старик спиной — а все видит, понимает, и знает, что Младу делать! Ну — ведун истинный… Или просто зеркал вокруг многовато?

Вооружившись малыми щипчиками из лекарского набора наставника, юноша осторожно приподнял анк. Тяжел! Свинец? Нет, по цвету не похож. Но не серебро — точно. Опять металл, людям не ведомый, вроде того, из которого та кольчужку сплетена, только тот — легчайший, а этот — тяжелейший. Все у этого древнего удивительное — и одежда, и металлы… Младояр осторожно приподнял тускло поблескивающий сосудик. Тоже — тяжел. Легкое движение рукой туда-сюда — нет, жидкости внутри нет, флакончик не выделывает кренделей, подобно ведру с водой. Что-то странное… Княжич поднес руку поближе, лишь самая малость осталась до того, чтобы коснуться тяжелого металла. Так и есть — он еще и теплый какой-то! Младояр слышал о предметах, теплых самих собою — нет ничего опаснее. Кто-то живой внутри…

Княжич почувствовал на себе взгляд, приподнял голову. Это Свагешт уставился на него. Мгновение — и колючий, подобный вражескому — на поле брани — взгляд, сменился эдаким благожелательным, ну — прямо как у доброй кормилицы. «Вот это да!» — подумал Младояр, — «Теперь — верю, такой мог князьям мозги выковыривать! А тому, что он наговорит — не поверю!».

— Свагешт сказал, что нельзя трогать этот маленький кувшинчик, — предупредил Веяма княжича. Старики уже начинали понимать то, что просвистывал древний, пытаясь говорить на языке сварожичей.

— Само собой, — откликнулся юноша, — сосудик теплый, внутри что-то живое, потрешь — выскочит!

— Что внутри, Свагешт? — спросил Иггельд озабоченно.

Пришелец из прошлого что-то засвистал, быстро и непонятно. Младояр взглянул на ведунов — те тоже, казалось, ничего не поняли. «Голову морочит!» — решил княжич.

— Завтра, пожалуй, попросим Свагешта рассказать о себе, да о других, — сказал Иггельд Младояру.

— Обучился нашему говору?

— Да, и так быстро — на удивление, — восхитился Иггельд, — говорят, малых детей легко обучить чужому языку! А ты как думаешь?

— Читал я другое, — княжич поразился собственной учености, — те толмачи, которые много языков выучили — бывает, и дюжину, и две…

— Беседовал я с одним — люди говорили, полста превзошел, — кивнул лекарь, — проезжал Крутен, дальше на север направлялся, все ему мало! Как иной мореплаватель стремится весь свет на кораблике обойти, как завоеватель — весь мир под свою руку взять, так и тот мудрец — все языки познать стремился. Так что ты сказать хотел?

— Только то, что… Рассказывают те знатоки, что каждый следующий язык дается им легче. Труднее всего — второй выучить, третий, а уж десятый — запросто!

— Вот оно в чем дело! — восхитился догадкой княжича Иггельд, — Наш-то Свагешт тоже не одну дюжину языков превзошел, то-то же он иные слова отгадывал!

— Может, и ваш он — но не мой!

— Чего это ты так на него взъярился? — подивился ведун, Третьего дня — так защищал.

— Взгляд поймал змеиный… — ответил Младояр.

И наставник — понял!

Свагешта все-таки развязали. Уж как он убедил ведунов в том, что безопасен — княжич не знал, может голову заморочил Иггельду да Веяма? Но и Асилуш не против! Младояр спросил отца — тот заходил посмотреть, как идут дела, ежедневно. Дидомысл только пожал плечами — мол, я опасности не вижу, старики — тоже, вот только эта тряпица, она — мешает! Иггельд заставлял дышать в пещере через полотно, не смотря на то, что прошла уже неделя, и никто не занемог. «Есть болезни, что только через три недели проявляются», — объяснил он воспитаннику. Младояру не верилось, что в этой пещере, пересыпанной солью и обильно, много раз, политой уксусом, могла остаться какая-нибудь зараза. Да и Свагешт, наверняка, здоров — уж за тысячи лет скрытая зараза точно бы его уела, а он — здоровехенек!

Настала пора вопросов и ответов. Одним из первых прозвучал волновавший и стариков, и Младояра вопрос — чьи это черепа с дырками? Ответ оказался более чем неожиданным:

— Это мои черепа! — заявил Свагешт, не скрывая гордости.

— Объясни! — потребовал Веяма.

— Я жил в них всех до пятнадцатилетнего возраста, — рассказал древний, — после чего дух мой выпускали на волю через особое отверстие, но так, чтобы тело оставалось жить. За телом ухаживали, а я летал свободно по всем пространствам, где хотел…

— Что, если дух выпустить, а тело не умертвить — душа не уходит жить ни в зверя, ни в птицу, не улетает в вирий? Не отправляется в Навь? — попытался расспросить Свагешта Веяма.

— Вы — дикари, верящие, что станете после смерти зверями да птицами?

— Бывало такое, — парировал Веяма, — много раз случалось, что умершая мать птахой к детям возвращалась, заботилась, беду предотвращала… И отец волком приходил, в голодную зиму мяса приносил!

— Сказки все это! — оборвал мудреца Свагешт.

— И то, что после смерти дух в младенца переселяется — тоже сказки? — Иггельд прищурился.

— Откуда ж тебе знать, какой дух переселился и куда?

— Случается, что память у птахи духовной в нави не отшибает, вдруг расскажет девочка или мальчик, где жили раньше, как звали… — Веяма начал спокойно рассказывать то, что знал даже Младояр.

— И что, верили тем рассказам?

— Так проверяли, и не раз, — продолжил мудрец, — года два тому назад привезли лопари девочку пяти лет к нам в Крутен, та малышка говорил, что она — дружинник у нашего князя. Привели девочку в дружину, она всех по именам назвала, да такое о себе рассказала, что никто знать и не мог. Проверяли и так, и эдак — ни разу не соврала малышка. Весь город только о том и говорил две недели!

— А ты ту девочку видал? — спросил древний.

— И видал, и расспрашивал, — кивнул Веяма.

— И я с ней беседовал, — вклинился Иггельд, — она мне рассказала, куда ей, когда она отроком была, стрела попала, как я обломок извлекал, даже о чем говорили, пока ее, вернее — его… — лекарь чуть запутался, — Когда пользовал — припомнила…

— Сие — колдовство, да и только, — упорствовал Свагешт, — после смерти поедается дух человеческий чудищами, что повсюду рыщут, только глазу они не видимы. У кого третий глаз открыт — подтвердят! Дух все возле тела обитает, захоронишь мертвеца под землю — рядышком на камешке сидит. Пока не сожрут! А мой дух съесть не могли, потому как тело живо оставалось.

— То не душу поедают, а отсвет тела, — не согласился с пришельцем из прошлого Веяма, — душа бессмертна!

— Нет, только я обманул законы смерти, мой дух получал свободу, а когда тело умирало от старости — я вселялся в младенца, заранее избранного. И так — триста тридцать три раза! Я был царем своего народа, пока я правил, люди жили счастливо да богато…

— Как же ты правил, ежели летал где-то в пространствах? — усомнился Иггельд.

— В том и секрет идеального царя — не мешать людям богатеть! Лучший правитель тот, чья душа далеко…

— Да? — подивился Веяма, — А как враги придут?

— Для врагов — змеи огневые на заставах, свое дело знают! А я дал счастливую жизнь народу на тысячи лет. Пока злые люди не заточили меня здесь…

Увы, следующее утро Иггельд и Младояр занимались совсем другим делом. Большой семье — десяти горожанам — не повезло. Или повезло? Тут трудно сказать. Не повезло в том, что вся семья отравилась грибами. И сколько уму-разуму учить! Глупые бабы — собрали молоденьких белых грибов, едва показавшихся из-под земли. Целая поляна маленьких боровичков! Вот и позавтракали, обжарив грибки в конопляном масле. Еще о полудня всех разом затошнило, у отравленных потемнело в глазах, начались корчи. Хорошо — соседи зашли по какому-то делу, все понявши — позвали лекаря. Благо — Старые Палаты совсем недалеко, сразу — к лучшему врачевателю.

— Грибки — дело пропащее, — на бегу бросил Иггельд княжичу, тащившему на себе короб с лекарствами.

— Умрут?

— Смотря, чего поели, — ответил лекарь.

У двухэтажного терема собрались добрые люди с ближних домов. Вот только вздыхали, но ничего не делали.

— Всех отравленных на двор! — скомандовал Иггельд, — Воду, кружки, молока, льняного масла! Меда, соли…

— Смотри, Игг, как зубы сжаты! — Младояр прекрасно знал, что первое, чем следует заняться при отравлении — это промыть желудок. А как влить воду или молоко, если больной бьется в судороге, а рот не раскрыть?

— Держи покрепче! — велел лекарь двум мужикам, — Хрена, редьки под нос! А ты, Млад, найди рвотного камня…

Двое девочек были еще в сознании. Им насильно влили в рот, с трудом разжав челюсти, смесь молока и масла. Малюток тут же вырвало — грибами. Удалось напоить еще троих, теперь к смеси добавили меда и соли. Остальным щекотали во рту пером, заставили выпить малость рвотного камня. Из терема принесли кипятку, делали горячие припарки на живот. Не прошло и пары часов, как всю семью, одного за другим, начало поносить.

Нашли пару «боровичков», так и застрявших в лукошке. Мужики рассматривали, качали головами, этим бабам глупым — руки бы поотрывать. Перепутать только что народившихся мухоморов с боровичками? Чего только на свете не бывает…

— Повезло им, — заключил лекарь, — живы будут!

Уходя, Иггельд наказал не кормить больных, но давать побольше молока с медом.

— Знаешь, что самое интересное? — спросил Иггельд воспитанника, умывая руки.

— Что? — Младояр уже вытирался.

— Все стояли, да смотрели, руки опустимши. От нас чего требовалось? Просто приказ отдать…

— Ну, а ты что скажешь, Млад?

Старики вдоволь наспорились меж собой, видать захотелось услышать «глас младенца, истину глаголящий».

— Не верю я ему, — угрюмо сообщил юноша, — ничему не верю. И ведет себя странно…

— В чем же странность? — заинтересовался Веяма.

— Не знаю… — протянул Младояр, — Ну… Попал в руки неизвестно кого, может — злодеев, о пощаде не молит, нет, не то… Ну, не обещает, мол — вы меня пощадите, а я службу сослужу!

— Значит, не особо боится смерти, — заявил старик, — прожил немало, мудрость обрел, смерть ему не страшна!

— Не видел я еще старика, который бы смерти не боялся, — возразил Иггельд, — уж поверь мне, Веяма, тысячи пред моими глазами прошли, никто пожить побольше не отказался бы. Разве что — боли когда нестерпимые. Но у Свагешта ничего не болит, выглядит истощенным, но — здоровеньким!

— Может, и так, — неожиданно согласился мудрец. Младояр уже не раз наблюдал, самые мудрые не пускаются в пустые споры, когда чуют, что не правы, — вот еще в пользу твоих слов: Свагешт ни разу не потребовал с князем встретиться.

— Ага, видел сам, — зачастил княжич, — иной пленник перво-наперво, мол, ведите к воеводе, иль прямо до князя, я такое, мол, знаю!

— Свагешт смерти не боится, вот только — почему? Знает секрет возрождения? Может вселиться в любого младенца? — рассуждал Веяма, — А если он к ней стремится, то почему не добивается? Мог бы как-нибудь нас обидеть, испугать, попытаться убить… На копья броситься?

— Может, так и сделает, но пока — не готов еще, может, чего-то не хватает, — предположил Иггельд.

— Ему нужен анк и теплый сосуд, — сразу продолжил мысль наставника княжич.

— Отчего же именно они? — усмехнулся Веяма.

— Во первых, он их в руках держал, пока спал…

— Ну, может, он из того теплого сосуда подпитывался, им согревался? — старик посмотрел на княжича — мол, давай твое «во вторых».

— А больше у него ничего нет! — привел основной аргумент Младояр.

— Ошибаешься, — покачал головой Веяма, — у него нет под рукой, как раз, основного!

— Чего же? — заинтересовался Иггельд.

— Ну, сам подумай, друже, — улыбнулся старик, — он знает секрет переселения духа. Но ведь тебе известно, что не во всякое тело можно поселиться. Годятся лишь…

— … младенчики! — догадался Младояр.

— А поскольку самый юный из нас, — мудрец кивнул на княжича, — уже вырос настолько, что в него дух вселиться не в силах, ему нужно убедиться, находится ли подходящее дитя поблизости…

— А почему поблизости? — не понял Иггельд, — Ведь он сам говорил — летал свободно по мирам.

— Во-первых, он слаб. А во-вторых, мы же не будем проводить таинство по его рекомендациям, придавать дополнительную силу его душе… Может, и реликвии те ему необходимы.

— Надо сказать отцу, чтоб матерей с детьми малыми близко к пещере не подпускали, — неожиданно для самого себя выложил вполне практическое соображение Младояр.

— Ты прав, отрок, — кивнул Веяма, — и еще… Надо рассказать все это волхвам да жрецам, пусть каждый скажет слово!

— А я уже знаю, какое слово молвит князь, — сказал Младояр.

— Какое же, Млад?

— Велит зарыть обратно!

Младояр впервые сидел лицом к лицу с пришельцем из прошлого. Юноша разглядывал старика, многое в облике Свагешта дивило княжича, кое-что оказывалось непонятным. Вот, скажем, лицо почти серое, пепельное. Губы синеватые, и, опять же — с сероватым оттенком. Что может означать эта серость? У больных — указывает на слабость сердца, предвестник смерти. Дышит незаметно — грудь почти не двигается. Оттого и говорит с присвистом, дыханье бережет. Странный нос у Свагешта, такое впечатление, что продолжается вверх, даже меж бровей бугорок. Да полно — человек ли это вообще?

— Что ты так пристально разглядываешь мое лицо, юноша? — просвистел древний.

— Те черепа, что сложены пирамидой, принадлежат к другому народу, — заявил Младояр, — у них нос до бровей, а у тебя — выше!

— Это совсем чуть-чуть…

— Я не слышал о людях с такими носами, — подростку стало даже немного страшно — с кем он играет сейчас словами?

— В самом деле, Свагешт, ты не все нам поведал, определенно — что-то не рассказал, — согласился с княжичем Веяма, — отчего те черепа — человечьи, а ты выглядишь, как пришелец со звезд?

— Последний раз я вселился не в обычного младенца, — объяснил древний, — к нам прилетел в крылатой колеснице странный человек, Коча, говоривший кощунственные речи. Моим людям понравилось то, что он говорил, они не сознавали, сколь лживы его посулы. Этот Коча убеждал людей изменить обычаям предков. Он, конечно, много знал, научил людей… Но Великие Духи Предков, оставшись без еды, разгневались на мой народ!

— Коча запретил человеческие жертвы? — предположил Веяма.

— Значит, вы слышали о нем? — в свою очередь, спросил Свагешт.

— О нем — нет, но такие истории обыкновенны, ко всем народам прилетали на небесных колесницах великие наствники, первым делом запрещавшие человеческие требы, — пожал плечами мудрый старец, — так что, этот Коча полюбил женщину твоего народа?

— Да, они любили друг друга, но Коча отказался совершить обряд, как положено, он пожалел принести в жертву предкам даже оленя! И женщина понесла от него, не став женой его пред ликом Великих Предков. Разгневались Предки, осудили люди.

— А ты в это время витал свободным духом в пространствах? — поинтересовался Иггельд.

— Да.

— И все видел, все слышал? — Веяма продолжил, поймав мысль приятеля на лету.

— Да, я все видел и негодовал вместе с Великими Предками!

— И нашептывал на ушко людям?

Свагешт вздрогнул, как от удара, замолчал. «Удивительно, ведь он далеко не умен!», — подивился Младояр.

— Люди убили Кочу? — продолжил Веяма, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос, слишком очевидного…

— Его покарали Предки! — просвистел Свагешт гневно.

— А люди, тем не менее, решили сделать его сына царем?

Вот и еще один вариант сказки… Веяма слушал почти без интереса — разумеется, кое-какие детали разнились с тем, что оставили в записях жрецы земель Луту и Ура, Хиндеи и Крыши мира — но в целом, одно и то же. Мореплаватели, изредка уходившие на запад, за великое море, встречались с жителями другой земли, далекой. И туда тоже приходили светлокожие мудрецы, отучавшие приносить в требу богам людские жизни.

Младояр же сидел с горящими глазами, ему еще не наскучили истории про великих бородатых — тьфу — учителей, объяснивших глупым людям, как пахать да сеять, подтирать носы и места иные, положившие конец людоедству и так далее.

Что же до Иггельда, то лекарь почти не слушал, но отнюдь не по причине многомудрости, как у Веямы. Нет, дело в том, что наставник княжича сразу не поверил в рассказ Свагешта, слова древнего пролетали мимо ушей старика, зато Иггельд не упускал ни единого изменения мимики. Он бы и за ручку подержал бы рассказчика, пульс посчитал… Иггельд припомнил старую сказку про влюбленного юношу, заболевшего от неразделенного чувства. Опытный лекарь в том сказе, держа парня за руку, называл женские имена, и ускорившийся пульс выдал сердечную тайну. А потом еще и то, где живет любимая… Хотя, этот пришелец из прошлого врет, и не краснеет. Может, все, что говорит — ложь. Зачем? Непонятно…

— Жили люди дико, творя зло направо и налево, да сами того бедный народ и не понимал. Злым богам поклонялись, несли им в жертву все —и еду, и одежду, и пленников с войны, и лучших воинов, и нежнейших девушек. Всех, всех изводили жрецы на каменных алтарях, сжигали лучшие вещи, бросали в пропасть драгоценные камни. У пленников беспощадные служители злых богов вырывали сердца, бросая их в огонь. А тела тех, кого богам посвятили, поедали простые люди, если же в требу шли девушки, мясом их лакомились сами жрецы. Говорили народу — не для себя стараемся, лишь отдавая сердца человеков богам ненасытным, лишь так — можно отдалить конец света. Высчитали жрецы, по звездам да по луне, что наступит гибель и людям, всей земле вскорости, только о том и думали…

И пришел в те времена к людям Коча. С ним — друзья его. И стал Коча учить людей. Как пшеницу сажать, где сады сажать, чем огороды копать. Возрадовались люди. И коз, и буйволиц поразвели, кончился голод, настали лучшие времена. Сделали люди Кочу владыкой над собой. Правил мудрый пришелец милостиво, никого смертью не наказывал, на соседние народы войной не хаживал, лишь посылал туда товарищей своих, чтобы всех научили землю обрабатывать.

А еще запретил Коча приносить в жертву богам людей. Осерчали на князя жрецы, они и жить уже не могли без вида крови человеческой, не ласкали уши их боле выкрики предсмертные. Но не стали люди храмов выступать против Кочи в открытую, решили выждать, а пока — народу шептали слова разные. Известное дело — к хорошему быстро привыкаешь, не прошло и двух поколений, как стало казаться людям, что всегда жили хорошо, и хлебами колосятся поля многие века, и скот разводят издревле. А тут пришли семь неурожайных лет кряду. Вновь заговорили жрецы о конце света, да о том, что давненько человеческих треб богам не приносили, мол — голоден Бог Времени, гневается… И во всем князя обвиняли. А Коча, видать, тоже из рода полубогов происходил — время шло, а он ничуть не старился. Начались в народе волнения, а тут, к несчастью, еще и падеж скота пошел. Вот жрецы и объявили — нужно принести много-много жертв. И, главное — отдать богам божье дитя — самого Кочу. Схоронился Коча в своем тереме, защищали князя друзья его, да дети друзей. Да что толку, если целый народ против тебя? Всех повязали, да повели в храмы, где и были вырваны сердца во славу Светил. А потом верховный жрец принес в жертву и самого Кочу…

Свагешт замолчал, всем видом демонстрируя крайнее возмущение деяниями тогдашних жрецов.

— А что стало с телом Кочи? — спросил Веяма.

— Народ разорвал его тело на мелкие-премелкие кусочки, и каждый взял себе по одному…

— И что сделали с теми кусочками? — продолжал допытываться старик.

— Ведуны засушили, приготовили талисманы, а простые люди… — Свагешт замолчал.

— Съели? — спросил Иггельд строго.

— Некоторые даже в сырую…

— А потом начался великий мор? — лекарь перехватил инициативу в беседе, Младояру казалось, что наставник заранее знает ответы на вопросы, что нашкодившего мальчишку расспрашивает!

— Не сразу, сначала у тех, кто съел мясо Кочи сырым, схватило живот, и лилась потоком жидкость, пока человек не худел, истощаясь все более. Тело покрывалась сыпью, черными пятнами, кожа лопалась под ними, потом припухло в… — Свагешт не находил нужного обозначения, его словарный запас был маловат.

— Узлы припухли, под мышками и в пахах?

— Да, а потом разорвались, оттуда полился…

— Гной, белый, вонючий?

— Зеленый! — поправил древний.

— И сколько вымерло?

— Никто не выживал, пытались оградить больных, но заразу разносили мыши и крысы, заболевали даже те, кто спрятался в лесу, в землянках!

— А кто ж тогда тебя захоронил?

— Это тело принадлежало сыну Кочи, его не взял мор, — напомнил свое «происхождение» Свагешт.

— Так, так, — кивнул Иггельд, заем обернулся к Веяме, — на сегодня, пожалуй, хватит!

Младояр с нетерпением ждал, что скажут старики. Но вот уже половину пути до города прошли, а сколько ни оборачивался княжич на Иггельда и Веяма, толку не было, ведуны молчали.

— А хорошо, что мы все уксусом залили, а то бы и на наш род зараза перекинулась бы! — не выдержал юноша.

— Никакого мора не было, — буркнул Иггельд.

— И вся история с Кочей — тоже вранье! — в свою очередь, будто нанося последний удар языком-топором по почти срубленному Иггельдом деревцу красивенькой истории, добил княжича Веяма.

— Как — не было мора? Почему история Кочи — вранье? — набросился на стариков Младояр.

— Ты ему скажи, — кивнул приятелю Иггельд.

— Понимаешь, Млад, я сначала особо и не слушал, а потом — стало интересно. Я много читал и слышал подобных историй, и рассказанное Свагештом было похоже на все известное ранее. При этом истории про умных учителей диких людей разняться между собой, в одних есть какие-то свои детали, отсутствующие в рассказах других народов, зато у тех — что-то свое… А в рассказе Свагешта было всё, понимаешь, вот если бы я придумал историю о Великом Учителе, пришедшем к какому-нибудь Заболотному народцу, я бы пересказал ее именно так, как это сделал древний. И еще — у каждого народа в легенде об Учителе — какой-нибудь свой, особенный элемент. Свагешт ничего нового не сказал, понимаешь, юноша?

— Он придумал новую сказку, используя старые, как дед внукам, когда уже все рассказано-пересказано?

— Вот-вот, именно!

— И еще. Понимаешь, Свагешт говорил, что боги ничему, мол, не научили древний народ, мол, до прихода Кочи люди ни пахали, ни сеяли, не знали иных домашних животных, кроме собаки…

— И что?

— А то! Те племена, которые не обрабатывают поля, и не разводят скотину, никогда в народы не собираются, тем более — не ведут войн, не заводят храмов да жрецов. У нас такие живут на Севере — мужчины бьют морского зверя, жены — по лесам корни да ягоды собирают. Вот и подумай, как такой маленький род сможет толпы пленников на алтарь выкладывать? Ну, самое большее — кинут в требу реке иль морю девушку по весне… Вывод — или соврал Свагешт, что люди до Кочи ничего не умели, либо выдумал, что охотой живя, тьму народа на требы до крови жадным богам перевели!

— А ты, Игг, в чем ты уличил Свагешта? Почему не поверил в мор? — Младояр перенес свои «почему» на лекаря.

— Да тоже самое, Младушка, то же самое…

— Как — тоже самое?

— Хворь, нашим старичком выдуманная, повторяет признаки других болезней, моров, причем — сразу всех! Пойми же, он перемешал в своем рассказе моровую язву, оспу черну и кишечные корчи.

Княжич задумался. Казалось, голову так и распирает — слишком много всего за раз. Удивительные истории, которые хочется слушать, забыв закрыть рот — и все это оказывается ложью, обманом! Значит, Свагешт и раньше врал…

— Может, и звать его не Свагешт? — последняя мысль прозвучала вслух.

— Может быть, — кивнул Иггельд.

— Наверняка, он не поведал нам подлинного имени, — подтвердил Веяма, — более того, обладая многими именами, этот древний, скорее всего, выдумал еще одно, специально для нас!

— Тогда может — хватит слушать эти сказки?! — княжич вновь забыл, что он — самый младший, даже еще не ведун.

— Отчего же, пусть говорит, может — что интересное скажет, — улыбнулся Веяма, — или ты, отрок, чего другое предложишь, дельное?

— Я бы тем сосудиком занялся, тепленьким. Что в нем, или кто?

— А вот от этого самого сосудика, лучше тебе, дитятко, держаться подальше, — голос Иггельда прозвучал неожиданно строго, как ведро холодной воды на голову бедняге Младояру.

— Видишь ли, отрок, — объяснил Веяма, — коли там, внутри, греется, что это может быть? Прикинем! Первое — сидит там, свернувшись, дух-исполнитель. А они — добрыми не бывают, тебя посади на тысячу лет, а потом выпусти — небось, всех, на кого взгляд упадет, перекусаешь? Так?

— Пожалуй, — улыбнулся княжич.

— Второе: внутри — самогреющееся вещество, такие бывают, — мудрец взглянул на Млада, как бы ища подтверждения, — вот Иггельд скажет…

— То, что само греется, опасно для людей, — откликнулся лекарь, — от прикосновения к таким вещам люди болеют, иногда — сходят с ума.

— Третье, например, волшебное там что-то, — продолжил Веяма, — а всякая волшба от чужаков закрыта, больше того — сунешься, как в болото, не зная броду — пожалеешь! Чем заветнее талисман, тем огражден защитой плотнее.

— А еще? — спросил Младояр.

— Ну, надеюсь, ты не будешь со мной спорить — если б там живой зверек сидел, иль обычный дух, давно б помер, али силы ушли бы настолько, что охладел бы…

— Заметь, Млад, дух-светильники в пещере давненько истощились, — поддакнул Иггельд.

— Отчего же зверь не может просидеть десять тысяч лет и живым остаться? Слышал я, оттаивали замороженные…

— Вот именно, замороженные! А вот отдавать тепло десять тысяч лет — никакое живое существо, особливо еды не вкушая, точно не сможет!

— Да, это точно, — кивнул Младояр, проглатывая слюну. Упоминание о съестном, даже вскользь, заставило желудок сжаться. Юноше представился блин, такой намасленный, со сметаной, да, еще и с медом…

— А в Старых Палатах и пожрать-то нечего! — добил княжича наставник. И вот так всегда!

Младояр никогда не поверил бы, что попадет сюда, на вече волхвов. Уж скорей — в тридевятое княжество на змее крылатом, чем юноше безусому на запретное капище, когда здесь мудрые старики собираются. Да — вкруг боги с деревянными ликами высятся, со всех сторон — волхвы, жрецы, да и ведуньи — тоже. Больше половины лиц — незнакомы, многие закрыты масками звериными. Прежде княжич считал, что бороду поганую лишь Белый ведун отращивал, да вот еще увидел стариков с бородами. Видать, отшельников созвали, со всех пещер, да и отшельниц, что в избенках посреди леса живут, входы-выходы мест заветных оберегают. Прикрыты лица, может — ягам показывать их не пристало. Речь держал Веяма, степенно, видать — привык, потом — Иггельд добавлял. Рассказали многое, считай — все, что узнали о Свагеште, пересказали его россказни — лишь мелочи опустили. А когда Младояр услыхал, что его кличут — испугался. Взошел на говорильный камень, огляделся — ниже его мудрецы стоят — еще боле перепугался княжич. Только сейчас осознал, что отца-то на вече не позвали. Выходит — князь им — не указ?