— Но соображают, и приказать могут, коли князья, — объяснил лекарь, — а после такой раны человек слово силы уже не скажет. Да, и ведь не стариков так уродовали, нет — им, небось, в возрасте помоложе мозги дырявили! А потом они еще долго жили, я же показывал — дырочка подзаросла…

— Сделать человека беспомощным, а потом сопли подтирать ему до старости? — удивился Младояр, — Зачем? Может, так пожелали их боги?

— Или это были младшие братья князя тогдашнего, — предположил Иггельд, — слышал я о странах, где на гору власти взойдя, новый князь младших братьев своих ослепляет…

— Однако, многовато братьев было у древнего князя! — усомнился юноша.

— А кто тебе сказал, что эти пирамиды не собирались веками? — парировал Иггельд.

— По иному возражу, — молвил Веяма, — глянь — форма купола, очертания носовой дырки разные. Вот и скулы на этом черепе — выдаются вперед, а здесь — вширь. Стало быть — и лица у хозяев сих костей головных разные. Очень разные у них лица были! А у родичей — лица похожи.

— Ты прав, — признал Иггельд.

— Жаль, они уже ничего не расскажут, — брякнул Младояр.

— Они уже кое-что нам рассказали, как видишь, — напомнил Веяма, — и что старые были, и что в возрасте помоложе слабоумными их сделали посредством ножа… И даже что рукотворные зубы приживлять прямо в челюсть умели!

— И даже если эти черепа заговорили, они бы нам мало что поведали! — добавил Иггельд.

— Языка не поняли бы? — предположил княжич.

— Что языка не поняли бы, это — полбеды, можно и жестами изъясниться, — объяснил лекарь, — хуже другое. Они уже не люди были, так… Ели, пили, под себя ходили… Хотя поговорить было б мне интересно!

— Еще не все потеряно, — засуетился Веяма, — собственно, за тем и звали!

— Как так?! — в два голоса воскликнули Иггельд и Младояр.

— Да вот, лежит тут один в деревянной домовине, — Веяма приблизился к огромной каменной усыпальнице, — дерево внутри черное, не гниющее, снаружи красное, что янтарь пропитанное, окаменевшее. Потом домовина золотая. И снаружи — каменная!

— И ты… Осмелился притронуться?! — удивился Иггельд.

— Кощунство, оно понятно… — вздохнул Веяма, — Но ведь любопытство — оно страха сильнее, тебе ли, старый вояка, не знать? Дидомысл позволил…

— Тогда показывай!

— Нет, Асилуш пока не дозволяет, надо еще обряды провести, требы не все отданы. Сам знаешь, с Вием шутки не шутят, вот коли все пройдет гладко, боги навьи знака не подадут, что осерчали — тогда и приступим…

— А откуда же ты узнал, что там, коли Асилуш даже взглянуть не позволяет?

— Молодые жрецы крышку чуть сдвинули, дыханье задержав, как я им наказывал, да вон побежали, — улыбнулся Веяма, — а я, нос тряпицей с уксусом прикрыв, заглянул. Только зря опасался — прикрыто тело плитой хрустальной, плотно — видать. А он из-под прозрачного камня на меня и взглянул!

— Живой? — тихо спросил Младояр.

— Так мне показалось, — кивнул мудрец.

— Плиту, вижу, назад не задвинули? — кивнул Иггельд.

— Какое там…

— Так взглянуть нельзя?

— Пока нет, — молвил Веяма, — но завтра, думаю, позволят. А ты пока изготовься, лекарь. Все, что понадобится — сюда принеси. И вот еще… Коли оживет тот, что внутри… Они, слышал я, буйны после долгого сна! Ты лекарства приготовь, успокоительного.

— Кабы знал такие снадобья, — вздохнул лекарь, — окромя макового сока ничего в голову не приходит.

— И то — дело, — согласился ведун, — можно дымок использовать, сном сморить, если что…

— Или зараньше напустить, — вновь влез в разговор старших княжич, — прямо под плиту прозрачную… Мехом и дувануть!

— А что? — согласился Веяма, — Здесь есть разумное зерно — спящим и вынем, свяжем, а там — видно будет.

— Кого это вы вязать надумали? — к ведунам тихонько подобрался сам князь.

— А вот — его, — указал на каменную домовину Веяма.

— А справитесь? Волшба тут крута!

— Сначала одурманим, потом — повяжем, — объяснил Иггельд, — слышал когда-нибудь, князь, что б во сне ворожили?

— Во сне спят, — согласился Дидомысл, — но, все же — может, лучше не трогать?

— Уже потрогали, — усмехнулся Веяма, — еще когда ход открылся — считай, напасть пришла! И теперь дело надо до конца довести, все доподлинно узнать, только знание одно и способно опасность отвратить!

— Да уж, заткнувши уши, да глаза прикрыв — еще никто от врагов не ушел, — согласился Дидомысл, — хоть и не по душе мне это копанье — да видать, так уж пряжа пошла…

Выбравшись из пещер, Младояр и лекарь разом зажмурились — до чего же ярко Солнце. И воздух чист, дышится легко, река рядом, свежо! Княжич огляделся. Народ и не думал расходиться, люди толпились, окружая жертвенники. Каждый хотел знать, что скажут боги, но жрецы пока помалкивали. Разглядывают внутренности — и только головой покачивают, понимай как знаешь! Новое движение — народ устремился к реке. Младояр поддался инстинкту толпы, бросился вослед.

У берега, ноги по колени в воде, стоял Речной Старец. Молча смотрел на толпу, что кричали — не слушал. Младояр, не снимая сапог, прыгнул в реку, сразу зачерпнув голенищами водицы. Подошел к старцу.

— Ну, что там, как прядется нить? — спросил княжич.

Старик опомнился, видать — вопрос попал, как стрела, точно в цель.

— Ни одного узелка, княжич, — казалось, Видящий даже удивлен, — гладка пряжа, будто ничего и не было… И не будет!

— Закопают все обратно! — сообщил Младояр наставнику.

— Князь повелел? — даже не удивился Иггельд.

— Нет, он не знает еще.

— Что, Асилуш так решил?

— Он тоже еще не ведает!

— А кто ж тогда ведает? — старик чуть наклонил голову, взглянул на княжича.

— Я!

— А ты откуда знаешь?

— Речной Старец мне шепнул, — гордо заявил Младояр, — сказал, что ничего не изменится!

— Эка мудрость, все знают, что все проходит и ничего не меняется, — махнул рукой Иггельд.

— Нет, он не о том, и не так говорил!

— Понимай, как знаешь, — отмахнулся Иггельд, — ты к пещере пойдешь?

— А как же… Вроде солнце высоко, дождика нет, в самый раз прогуляться, да волшебников в хрустальных домовинах попользовать-полечить!

Удивительно устроены люди! Казалось бы, дома дел по горло, сады да огороды, курята-поросята, опять же и любовью заняться — не грех. Так нет же, который день стоит толпа у пещер, мальчишки прибегают сюда, будто тут орехи раздают, да еще и на меду! Народ обсуждает то, да се, а сами — на пещеру глазами зыркают. Младояр уже слышал, дядя Яснополк балагурил, князю предлагал здесь теперь вече созывать, раз уж все горожане и так сюда хаживают!

Пока протискивались сквозь толпу, у Иггельда калиту срезали, счастье — было в ней всего два сребреника, да и те — затертые. Лекарь все больше к разговорам прислушивался, да и княжич — тоже, вот и не приметили вора. А сплетни, оно известно, впереди катятся. Не раз и не два доносилось — мол, сегодня живого мертвеца вынимать будут! Вот так, вот тебе и секреты тайные, знанья сокровенные, кои простому народу знать не положено. Как же! Будет он, народ, спрашивать — что положено, а что — нет? Мужи в чистые рубахи оделись, расшитые, синие да красные, девки щеки нарумянили, брови подвели, даже малышня беспортошная, и та — если не хари, то хоть носы умыла — местами…

Вот и пещера. Протиснулись, теперь не только стены мешают, народа набралось — что семечек в огурце. Да и сам огурец — не с грядки, а соленый, нет, в уксусе маринованный — дышать в этой пещере-кадушке нечем, духота да смрад…

— Что делать-то, Игг? — кинулся навстречу лекарю Веяма, голосок — беспомощный, — Домовину не вынести, а при всем этом народе плиту прозрачную снимать — непорядок. А вдруг да что? Опять же, пустим дурмана макового — сами надышимся, рядком уляжемся. Все заткнуто, последние зеркала то и дело закрывают задами-то!

— Я скажу князю, — буркнул Иггельд, разворачиваясь к выходу.

Нет, совсем не так представлял Младояр заботы ведовские, думал о том, что главное — заклятья да снадобья, оказалось же — наперед всего любопытных погнать, на то большая половина сил и уходит…

Княжич выбрался из пещеры, за ним — Веяма, мудрец, казалось, потерял все свое величие, временами норовя уцепиться за край рубахи паренька. Совсем старичок непривычен к толпе да толкотне, на рынок, небось, сам не ходит…

Вот и князь — головой вертит, не знает, видать — кого слушать, Иггельда ли, или все новых и новых просителей. Лекарь, завидев Веяма, поманил рукой.

— Вот, князь, слушай, что мудрец скажет! — громким голосом, стараясь перекричать толпу, сказанул Иггельд. А сам мудрецу и так, и эдак кажет — мол, давай, ругнись, и потверже!

— Князь, — собравшись с духом, рявкнул Веяма, вокруг так и стихли, вот уж не ожидали, — из пещеры надобно всех вывести, а мне в помощь четырех молодцов нехилых, да десяток дружинников с пиками серебряными!

Теперь смолкли все!

— И народ пусть отойдет подале, а то — как вырвется ракш, тьму лет просидевший, да наружу, наестся мяса человечьего, напьется кровушки…

Младояр едва не прыснул, стоявший недалече молодой жрец — то же едва сдержал улыбку. Зато остальные восприняли угрозу вполне серьезно, паники не было, но чистое пространство перед входом в пещеру начало само собой быстро увеличиваться. «Побегут или не побегут?» — гадал Младояр, — «Коли толпа испугается, затопчут многих. Зря Веяма так…».

— Ну, пока домовину не открывали, — раздался ясный голос Дидомысла, уж он-то понял задумку ведуна с ходу, — бояться нечего. А вот к полудню — отойдите, добрые жители Крутена, подальше! А еще лучше — в город идите, делами занимайтесь…

Ну, так его и послушали! Как же… Коли князь позвал бы на битву, али город защищать — враз бы за доспехами побежали. Ну, а отойти подальше — ладно, так и быть, разве что на пару шагов…

— Пошли, Игг, у нас дел по горло, — шепнул Веяма, — здесь и без нас управятся.

Младояр потянулся за стариками. Веяма вопросительно взглянул на лекаря — мол, а как с этим дружочком? Иггельд лишь кивнул — мол, пойдет с нами. Младояр юркнул в пещеру, на мгновение вообразив — вот сейчас, вот начнем! Да куда там… Битый час только и делали, что выпроваживали набившихся в колдовскую пещеру любопытных. Это посложней, чем там, на свежем воздухе. Ведь не может Младояр, в самом деле, в шею вытолкать собственного дядю, да еще и воеводу в придачу?! Дело продвинулось, когда в пещеру вошла четверка «нехилых» — каждый из молодцев не ниже сажени, да и плечи — соответственно. Затем протиснулись трое с пиками — наконечники со странным блеском, серебряные, что ли? Младояр вопросительно взглянул на Веяма — мол, а зачем серебро? За мудреца ответил Иггельд:

— Так уваженье внушает!

Оказалось, отец вновь предугадал все точно, только к полудню и навели порядок. Младояр, провозившись с жаровней, сам надышался макового дымка, теперь в глазах слегка поплыло, стало хорошо, да сонливо как-то… Иггельд приспособил небольшой мех, позаимствованный ради такого дела у златых дел мастера — кто ж лекарю откажет?! Потом каждый выпил по несколько капель из флакончика, Младояр знал, что в состав входит белена и еще что-то. Ядовито, конечно, но глаза прочищает!

Теперь, наконец-то, княжич сумел рассмотреть и домовину, и лежащего в ней. Тряпицы, прикрывавшие прозрачную крышку, сняли. Лежит, как живой, глаза прикрыты. А ведь Веяма рассказывал, что этот, безымянный, на него смотрел. Значит — может открывать и закрывать глаза. Но это ничего не значит. Младояр видел на рынке куклу работы заморской, та открывала глазки, да закрывала, коли уложишь… Чу — открыл глаза, взглянул на княжича, вновь прикрыл веки. Живой! Взгляд — осмысленный. А ведь те, чьи черепа пирамидкой сложены были — они все разума да воли лишены посредством ножа. А этот — понимает, взгляд разумный, внутрь проникает, волхв небось, колдун… И раны возле глазницы не видно — Младояр пригляделся — ни шрамика. Стало быть — настоящий владыка был…

Княжич решил повнимательнее осмотреть все. Ведь вечером надо записать — как видел, ничего не придумывая. Вот сама домовина. Выдолблена из единой глыбы, камень полупрозрачный, мутноватый, чуть желтоват. Или спекли усыпальницу из песка? Может быть. Домовина велика, длина сажень, да еще пара вершков, толщина в ладонь. Нет, так не годится, надо будет записать — толщина вершок с третью. Верхний край домовины стесан, отполирован, так что прозрачная крышка примыкает вплотную, без зазора. Кажись, между домовиной и крышкой какая-то мазь. Или клей… Если клей — трудно будет крышку сдвинуть! Теперь о крышке. Прозрачна, как вода. Это или кварц — хотя, сомнительно, где это видано, чтоб кристалл длиной почти в сажень? Да еще и стесать такой, отполировать? Скорее всего, это — стекло. Но — такого делать люди не умеют, уж слишком ровно да прозрачно. И велико. Но умение — дело наживное. Многие старые секреты мастерства утрачены ныне — так любой ведун скажет, да что ведун, и ремесленник каких историй про свое дело не поведает…

В каменную домовину вставлена деревянная, плотно сидит, без зазоров. Дерево окраски алой, явно пропитано какой-то смолой. Поверхность гладкая, полированная. Дальше идет домовина черного дерева, край на полвершка ниже красной каемки внешней домовины. Поверхность матовая, цвет глубокий — будто уголь, а не дерево. А дальше — последняя, металлическая часть усыпальницы. Цвет светло-желтый, возможно — сплав золота с серебром, или какой-то другой металл. Следов ржавчины нет, даже не потемнел нигде. Золотая домовина тонка, как лист дерева, на поверхности — тонкий узор: квадратики, треугольники…

Ладно, теперь осмотрим того, кто лежит внутри. Рост невелик, от сажени половина, да пядь. Лыс — что колено. Брови то ли выщипаны, то ли не растут вовсе. Цвет кожи — желтоватый, с пепельным оттенком. Может — оттого, что дышать ему нечем? Губы серовато-синие. Складки на коже. Одежда — вроде хитона, цвет серый, проглядывается местами узор — видать, от времени краски выцвели. Хотя — отчего им выцвести-то, сюда Солнце не заглядывало? Ноги босы, пальцы лишены ногтей. А, вот и на руках — тоже нет ногтей, что-то похоже на рубцы. Стало быть — вырвали ногти. Зачем? Погоди, погоди… Ногти да волосы растут даже у мертвецов, а уж спящий, да за века, весь волосами да ногтями изойдет!

— Отправляющийся в тысячелетнее путешествие должен избавиться от ногтей и волос, — произнес Младояр вслух.

— Разумеется, — кивнул Веяма.

— Ежику понятно! — недовольно буркнул Игг, у которого что-то не получалось с мехом, — Лучше бы мне помог, чем зря время терять.

— Он время зря не теряет, он изучает, — затупился за княжича мудрец.

— А что у него в левой руке? Это такой анк?

— Похоже, — согласился Веяма.

— А в правой? — не унимался Младояр, — Что за сосуд? Он ведь держит указательным пальцем за крышечку!

— Вот это — главное, чего я опасаюсь, — признался ведун, — там может быть яд, а может — и дух какой сидеть. Слишком смахивает на оружие — то ли убить себя, то ли — других. Потому и усыпим для начала…

— Вот не знаю, что сначала — усыплять, или уксусом кропить, — вновь подал голос старый лекарь, — что забуянить может, оно понятно. А вдруг зараза какая под крышкой угнездилась. Пока одурманивать будем, сами пыль тысячелетнюю вдохнем, мало ли там тогда чем хворали. Бывает и такая болезнь, что вмиг по всему городу разносится…

— Так что — сначала уксус? — спросил Веяма.

— Духи так разные, я понимаю, яды — тоже, но зараза — она опаснее, — подтвердил Иггельд, — первым уксус пойдет, да с солью, а уж потом — остальное…

Настал решающий момент. Все находящиеся в пещере, по команде Иггельда, завязали носы-рты тряпицами, острый запах уксуса ударил Младояру прямо в нос, княжич заметил, как брызнули слезы у одного из дружинников. «Нехилые ребята» осторожно подвели под торчащий край прозрачной крышки железный прут. Несколько усилий — и прозрачная плита подалась, сдвинулась.

Древний с интересом наблюдал за действиями крутенцев из-под своей крышки. Кажется, даже собирался что-то сказать. А тут — Иггельд брызнул в щель уксусом. Гримасы недовольства, разочарования и возмущения поочередно сменили друг друга, княжич чуть не рассмеялся, наблюдая за лицом пришельца из прошлого. «Он еще не знает, что ждет его дальше!» — беззвучно посмеивался Младояр, помогая наставнику набрать сладкого макового дыма в мех. Сунули в щель, пустили. Впервые услышали голос древнего, вернее — яростное рычание. Проклинал, небось… Ничего, вот тебе еще сладкого дыма. Глаза долгожителя медленно закрылись, но Иггельд так ему не поверил, пускал дым — еще и еще! Наконец, уверившись, что древний заснул, сняли крышку. Вновь уксус — окроплена одежда. Старики — Иггельд с Веямой — раздели спящего, осторожно подняли тщедушное тельце, перенесли из домовины на приготовленное ложе, хитон — а больше ничего на древнем не было — оставили, где лежал, крышку «нехилые ребята» тут же прикрыли.

Иггельд осматривал тело, лежащее перед ним, щупал морщинистую кожу, нюхал. Веяма, вооружившись зажигательным стеклом, разглядывал что-то на лице и губах спящего. Младояр не видел раньше, чтобы зажигательным стеклом так пользовались, и как он не догадался, что им можно не только пугать, поднося к глазу. Оказывается, оно — инструмент ученого! Княжич одернул себя — не о том задумался. Сейчас редкий случай — рассмотреть человека, жившего тысячи лет назад. Даже — дюжину тысяч, не меньше. Ведь, в самом деле, предки Младояра пришли сюда почти двенадцать тысяч лет назад, имя каждого князя, сидевшего на земле крутенской, известно — и на камне, и на досках дубленных хоть сейчас прочесть… И никого живым бессмертным не закапывали, тем паче — пирамиды их черепов стариковских не складывали, о таком предание осталось бы, да записи! А до того тысячи лет здесь льдом все покрыто стояло, в древних свитках писано — высотой в версту! Опять же, в эпоху холодов никого здесь закопать не могли. Страшно и представить себе, сколь долго пролежал этот древний, лишь глазами моргая. Нет, скорее всего — проспал. А тут разбудили, да и вновь усыпили — насильно! Вот ведь нелада какая с древним-то…

— Думаю, смесь каких-то смол, — сказал Иггельд.

— Да, похоже, — согласился Веяма, — и лицо тоже снадобьем уложено, тоже смолы, да запах другой.

— А зачем его просмолили? Что б не портился? — ляпнул Младояр.

Стоявшие рядом — серебрены пики наизготовку — дружинники загоготали. «Просмолили колдуна, засмолили…» — повторил кто-то из «нехилых» за спиной.

— Все правильно, — бодренько откликнулся Веяма, — смолы затем нанесены, чтобы ни черви, ни жучки, ни зараза другая, даже глазу невидимая, ущербу телу сего древнего старца не нанесла. Хорошая, видать, смесь, надо вызнать — тоже пользовать будем!

— А зачем? —спросил один из дружинников.

— Как же, старичков сохранять, помазал сучок в молодости — и любись до старости, — объяснил другой.

— Раны мазать, дурья башка! — огрызнулся Иггельд.

— Да и не только в деле лекарском, — дополнил Веяма, — любую снедь, мясо скажем, изжарил, да смолой покрыл — и храниться годами будет. А я бы попробовал яблоки мазать. А еще фрукты из стран жарких, их сюда не довезешь — портятся…

Хорошо поговорили, помечтали, — прервал рассуждения Веяма лекарь, — наш-то сейчас опомнится. Так что давайте, ребятки, за работу!

— А что делать?

— Руки да ноги аккуратненько привязать тряпицами к доскам, что по краям, — Иггельд показал пальцем, — смотрите, чтоб вреда древней кожице не нанести! Но и чтоб не двинулся.

— А что он сделать-то нам может? — усомнился один из «нехилых», — Я ж его одним пальцем…

— Подумай сам, какое уменье иметь нужно, чтобы тысячи лет живым сохраниться? Какое ведовство?! А как сделает пальцем крюк повелительный, да вылезет откуда-нибудь древняя тварь…

— Вот из той крынки серебренной? — спросил княжич, указав пальцем через прозрачную крышку домовины, там лежали друг на друге игрушечки, бывшие в руках древнего человека.

— Может, и из нее! — серьезно ответил Веяма.

Вот и руки-ноги повязаны крепко-накрепко. Можно и будить, хотя и сам вот-вот проснется, сморщенные веки уже шевелятся. Веяма наклонился над древним, собираясь что-то сказать. Увы — в пещеру ввалился Асилуш, за ним — еще двое. Ну, первому из волхвов княжье слово в таких делах — не указ. Служитель Велеса отстранил Веяма, встал у изголовья, двое других волхвов — по бокам, руки распростерты над лежащим телом. Пошли Слова заветные, складные, Асилуш зачинал строфу, волхвы подпевали-подвывали. Иггельду с Веяма, в сторонку отошедшим, оставалось лишь смиренно ждать. Да куда там, из темного хода показалась голова Мудрой. Стало быть, еще и жрицы обряды проведут, прядь волос отрезать, да ноготок — это у них в обычае. Да вот где они у этого пришельца из прошлого их отыщут — вот вопрос?

Древний человек проснулся, увидел, что над ним делается, глаза испуганно забегали. Рот приоткрылся, кажется — произнес какие-то слова, да тихо, за волхованием Асилуш все одно — никто не услышал. Не прошло и часа, как служители Велеса закончили свой тяжкий труд, и сразу, без передышки — над тщедушным телом распростерли крашеные охрой пальцы старухи-жрицы. Этих-то древний испугался еще более. Может, никогда не видел старух, единственным одеянием которых являлись крашеные в черное сети. «Может, у них, в стародавние времена, так волховали над приговоренным к смерти? У многих народов жрицы Смерти — старухи» — размышлял юноша, — «Кто знает, о чем думает этот древний? Может, кричал — не ешьте меня, мое мясо давно протухло?». Княжич взглянул на наставника, потом — на Веяму. Интересно, о чем думают ведуны. Может, тоже посмеиваются тихонечко, вида не показывая?

Через два часа древний человек оказался, наконец-то, в распоряжении Веямы. Младояр окинул взглядом пещеру. Двое «нехилых», рассевшись по углам, дремали, мирно соседствуя с «засмоленными» мертвецами. Половина дружинников с пиками вышла на свежий воздух, остальные позевывали, трое пик прислонены к стенам — совсем бдительность потеряли! Хоть молчат, не балагурят — и на том спасибо.

Веяма пытался заговорить с древним. Тот тихонько отвечал — язык совершенно незнакомый, с присвистом. Похоже, ни тот, ни другой ничего не понимали. Что же, придется вспомнить науку мореходов. Не ту, как ветер парусами ловить, и не ту, как по звездам путь искать, а науку беседы в тех краях, где твоего языка никогда и не слыхали! Начало обычно. Веяма ткнул указательным пальцем себя в грудь, назвал имя. Подошел наставник, указал на себя, молвил: «Иггельд». Младояр, чувствуя себя участником великого деяния, также представился. Теперь очередь за древним. Он тих шепнул-просвистел: «Свагешт». Далее последовал урок строения человеческого тела, а также простейших движений. Проблему, как различить «говорить» и «есть» — ведь и то и другое связано со ртом, решили самым наглядным образом. Младояру сунули ломоть хлеба, весьма кстати — изголодался, с утра ни крошки — и пока он жевал, несколько раз повторили и название хлеба, и что такое «есть». Потом еще и водицей запил, опять же — урок древнему. Самое удивительное заключалось в том, что пришелец из прошлого схватывал ученье на лету, вскоре он уже произносил простые — из двух слов — фразы. Древний и так, и эдак пытался попросить — мол, развяжите меня, но старики-ведуны делали вид, что не замечают этого желанья.

Кормить или не кормить — вот в чем вопрос! Если кормить — то чем? Поить — понятно, ключевая вода еще никому не вредила. Предложили воды, предварительно сами испив. Древний произнес «не пить», для большей убедительности сжал губы! Вот те и раз. Не хочет пить! И от хлеба отказался…

— Хорошо, предположим, он не пьет, но и не мочится, — рассуждал Иггельд, — но жидкость уходит из организма и другими путями, через кожу с потом, а также с дыханием.

— Возможно, та смолка, что покрывает его тело, не выпускает влагу, — предположил Веяма.

— Но он дышит, — воскликнул Младояр, — вот и грудь поднимается, опускается…

— Сейчас все будет ясно, — прекратил спор Иггельд, поднося к ноздрям задремавшего от усталости древнего бронзовое зеркальце. Через мгновение прозрачная поверхность помутнела.

— Ясно, его тело теряет воду, — заключил Веяма.

В этот момент глаза Свагешта открылись, он с удивлением взглянул себе под нос, мгновение — и тоже осознал очевидное, древний перевел взгляд на кружку с водой, все еще находившуюся в руке Младояра, губ просвистели: «Пить!».

На ночь Свагешта закутали в теплую шкуру, не смотря на то, что древний казался безвредным, все же поставили сторожей. Рискнули, внесли масляную лампу, приладили у входа, чтобы не коптила. В темноте какой толк сторожить?

— Ты все еще опасаешься этого старичка? — спросил Младояр наставника, когда трое ведунов — два старика, да юноша, возвращались в Крутен.

— В тихом омуте… — пожал плечами Иггельд.

— А ты не задумывался, княжич, о тех черепах продырявленных, какая связь у них с этим умником? — спросил Веяма.

— Не понял, объясни!

— Понимаешь, вот черепа, их хранят вместе с бессмертным стариком. Стало быть — не простых людей. Предположим — князей… Причем, княживших до старости!

— Дурнями княживших? — напомнил Младояр.

— Вот-вот, каждый княжил лет по пятьдесят, их там — больше сотни, итого — пять тысяч лет проходят, один властитель сменяет другого, но то — не подлинные князья, подстава. Показать народу, жертвы какие богам принесть… А подлинные властители — другие. Так?

— Может быть, может… — ответил за княжича Иггельд, лекарь явно заинтересовался ходом мыслей мудреца.

— А вот этот Свагешт, он ведь здесь лежит, предположим, не менее двух десятков тысяч лет. Почти бессмертный. Так?

— Так, — откликнулся княжич.

— Ну, если он в домовине пролежал две тьмы, отчего же не предположить, что и до этого он жил долго, скажем, тысяч пять…

— И был тем самым подлинным властелином, по приказу которого… — молвил Иггельд, хоть и не договорил, но и Младояра озарило.

— Тогда Свагешт — страшное чудище, — тихо прошептал княжич.

Лампада давно затушена, а Младояру — редкий случай — не спалось. Изрядно наворочившись на лавке, юноша встал, прошелся по палатам. Наставника обнаружил по легкому храпу. Подошел поближе — храп сменился ровным дыханием. Просто так к старому воину не подобраться, даже когда он крепко спит.

— Чего, Млад, бродишь? — спросил Иггельд недовольно, кто же любит, когда средь ночи будят, — Приснилось что?

— Да я и не засыпал.

— Чего так?

— Вы тут с Веямой меня страшными страстями забросали, потрудились, я вот все думаю…

— Себя на месте древнего представляешь, али вдруг наколдует чего?

— Да нет же, я не о том. Вот ты всегда, когда объяснить чего хочешь, или предсказать — два предположения делаешь, иной раз даже больше. А тут приговорили — мол, Свагешт этот — жил пять тысяч лет, да все эти годы калечил народ… А я сразу не сообразил, вы меня совсем задавили…

— Лучше скажи — крутенец задним умом крепок!

— Я вот о чем. Может — и впрямь князей калечили, ума лишая. Служили те властители жертвой богам, или еще что-то такое. А потом пришел ведун, да сказал, что не надо больше никому голову дырявить, я, мол, один за всех жертвой стану, ради того готов залечь в домовину на веки вечные…

— Забавно, да верится с трудом, — голос наставника продолжал оставаться недовольным, — шел бы ты спать, Млад…

— А я вот еще чего думаю… Наш народ помнит предков своих, хранит в памяти, как пришли сюда тьму лет назад, двенадцать тысяч весен помнит, а дальше — пустота, будто и не жили вовсе. Вот и пирамиды в стране Кеме двенадцать тысяч лет стоят. И Великие Камни… Сколько ни слышу, ни читаю — все на двенадцати кончается!

— Отчего же, в той же Черной Земле жрецы хвастают, что аж сорок тысяч лет записи ведут…

— А кто те записи видывал? Книги их все — переписанные. И кумиров новых сооружают по старым. Даже самой древней книге Тота — и той, сами же луту гордятся — двенадцать тысяч…

— Ты о том с Веямой поговори, он — знаток, получше меня все знает! Я одно слышал. Те пирамиды, что в горах Крыши Мира запрятаны — куда старше…

— И строили их не люди, а боги-гиганты-змеи крылатые, — в голосе Младояра, разносившемся по палатам во тьме, сквозила насмешка, — я не к тому речь веду!

— А к чему?

— Сами же говорили, раз живем здесь, на этой земле, двенадцать тысяч лет, и никаких Свагештов, да князей с головами продырявленными не помним, вывод: это захоронение древнее.

— Ну, еще бы, раз и дух-лампа, считай, погасла, — подтвердил ведун.

— А еще много тысяч лет здесь льды по всем землям лежали! Получается, я уже уяснил — много больше лет, чем на каком-либо свитке записано. Вот я и думаю — у нас в руках единственный свидетель далеких времен, кроме него — и нет ничего. Выходит — бесценен Свагешт?

— Угу, он тебе такого нарасскажет, уши развесь, рот открой — подкинет великих истин, два дня отплевываться будешь!

— Может, миссия у него такая — принести нам знания об ушедших эпохах? — продолжал мечтать княжич, — Сколько же всего он рассказать может! Какие люди жили, как одевались, в одежды тонкие, иль шкуры грубые, что на полях росло, какой скот пасли. Небось, таких зверей помнит, гигантов… От них только кости остались. И знания древние — все при нем, как по воздуху летать, как с богами говорить…

— Да он, Свагешт, небось, только и мечтает, что еще кому дырок в голове понаделать, — оборвал сладкие грезы юноши старый скептик, — иди почивать! А коли не спится, поймай молодицу, а нет девицы…

Младояр окончательно разобиделся. Наставник его не понимал, что ни скажешь, один ответ — пошел спать! Может, и впрямь пойти побродить, кого словить, потискать — кто и сам того желает? Тут же вспомнилась Сойка, ее большие глаза. Вроде измены получится. Хотя кто она ему? Но все равно… Нет, пожалуй — надо попробовать еще раз заснуть!

Караул в пещере сменился уже пару раз. Дружинники откровенно зевали, недоумевая — и чего сторожить этого крепко-накрепко привязанного, сушеной рыбе подобного… Вскоре заскучал и Младояр, заявившийся в пещеру ни свет, и заря. Веяма продолжал учить Свагешта языку внуков Сварожьих, Иггельд понаблюдал немного, да пошел прочь, мол — больные ждут.

Младояр, дабы не терять времени зря, решил рассмотреть то, что осталось в домовине. А именно — одежду Свагешта, да два предмета, что зажимал древний в ладонях. По просьбе княжича прозрачную крышку сдвинули — помогли оставшаяся пара «нехилых» молодцев, остальным нашлись иные дела, поважнее, чем торчать в пещере. Веяма не возражал, бросил только — одежду трогай, а к серебряным реликвиям не прикасайся!