Чужая судьба.

Прошли дни. У Младояра болели бока — чуть ли не каждый посчитал за непременную обязанность обнять княжича, в том числе и богатыри, это только Крутомил — нежно, по братски, иные ведмеди, вроде молодого Валидуба — им только силу показать, как облапил — так что-то внутри груди младояровой и хрустнуло. Может — и ребро сломал! Вот так и бывает — пустоглазы даже не поцарапали, колдун не заволховал, каменный топор лишь синяк оставил, а вернувшись домой — поздравлениями покалечен…

Главный трофей отобрали волхвы, о чем Младояр совсем не жалел, ему и тронуть-то отрезанную голову брезгливо. Что он с ней сделают — их заботы, пусть хоть потрошат, варят да сушат — не княжича дело!

Другое дело — расследование. И Младояр, и лекарь по несколько раз пересказывали все, что с ними случилось за эти дни. Разбирался сам князь, не кричал, не ругался — но выпытывал все, каждую деталь. Младояру поначалу это странным показалось, но потом братец не стерпел, рассказал — ушла тогда дружина из города по зову ложному. И не один Белый Ведун тут руку приложил, не только ожившие мертвецы, но и обычные горожане тут замешаны. Уж не больно хитро — всего лишь подменить гонцу грамотку…

Странно — Дидомысл совсем не осерчал когда узнал, что Бегуню отпустили с добром. Княжичу показалось — отец даже обрадовался, видать — пришлось бы отрока казнить, что не по сердцу было.

Князь решил — о происшедшем не болтать, слухов не распускать! В народе обо всем прознали, на Младояра, на базар пришедшему, оглядывались, перешептывались. Подойдет поближе — некоторые кланялись…

Вот только Сойки в городе не было. Как уехала, так и нет. Младояр не стерпел, сам разузнал… А может — и к лучшему, ведь она и не догадывается, что ее ухажер — княжий сын, да еще — вот такой молодец, белых ведунов победитель!

Шли дни, о приключениях Младояра с Иггельдом стали потихоньку забывать. Да не все! Княжич приятно позабавился, услышав собственными ушами, как рассказывали про них с лекарем сказку детишкам на ночь. Чего только не было в том сказе, и меч-кладенец, и змей крылатый… А еще не забыли о добром молодце — пригожем, как вдруг выяснилось, юном княжиче, девицы да бабенки. Раньше — внимания не обращали, а с недавней поры — то одна пялится, то другая. На улице заговаривают, глаза потупят, да чует княжич — будто щупают ему взглядом то плечи, то руки, а то — и вовсе…

Младояру же не давали покоя мысли совсем другого рода, далекие от ночных удовольствий. Наконец, он не выдержал, да пошел прямо к отцу. Надеясь на разговор с глазу на глаз, пришел после заката, отец оказался в добром расположении духа, усадил рядом на лавку, обнял, поцеловал, помял слегка. Вокруг тепло, пахло как-то пряно…

— Что-то тебя плохо твой Иггельд кормит! — заметил Дидомысл.

— Сытое брюхо к науке туго, — засмеялся Младояр.

— Ну, а какой разговор на голодное? — возразил отец, — Ведь ты о чем-то поговорить хочешь, у тебя на харе написано, еще немного — и лопнешь, коли не выговоришься!

— Ага…

— Тогда сначала ешь! — князь повернулся, крикнул в распахнутые двери, — Эй, отроки, ну-ка, все лучшее и вкусное — моему сыну! И вина, и пива…

— Да куда мне столько, что за пир горой, — смутился Младояр. Юноша не лгал — воспитанный вне княжеских палат лекарем считавшим, что лучшее средство от всех болезней — голод, Младояр просто выучки такой не имел — много есть и пить.

Меж тем перед княжичем открылись горшки, поднялся пар, в нос ударили ароматы, такие разные… Одни блюда попроще — дичь с репкой да капустой, мясо разварное с грибами да кореньями, другие — помудреней, вот в этом горшочке тонко нарезанная свинина с кашей зерна элласского, коричневого, душистого, его теперь и в Крутене сеют. А вот горшок с кашей рисовой, его издали, с юга везут, уложено изюмом, умащена каша шафраном, по обычаю персидскому. Княжич хотел, было, шуткануть, лекарской науке выученный, многознающий — мол, мне-то зачем шафран, и так двумя руками не согнуть, да удержался… Равнодушный взгляд прошел мимо гуся в яблоках, миновал поросенка… Щи, студни, на блюдах — пироги, расстегаи… Наконец, княжич отломил ножку печеной курицы, присоединив к ней пирог с сыром. Княжий отрок, давясь слюнями, принес на расписном блюдце молозиво с медом, растертое на льду с солью — этого драгоценного угощенья, прозванного мороженым, не давали даже самым знатным иноземцам, его пробовали только внуки сварожьи. Не только княжьи да боярские дети, но и в небогатых семьях, да только в отел…

— Пей, Млад, вот вино зелено, вот — трехлетка, да пивка не забывай! Медка, может?

— Пиво с вином не мешают, — попытался отбиться юноша, — мне бы сбитня какого…

— Может, водой ключевой обойдешься? — рассердился отец, — Тебе весной пятнадцать будет, мужчина, считай. А княжич богатырем должен быть, на Крутомила посмотри! А ты — сбитня…

— Я поговорить пришел, — возразил Младояр, — коли вина трехлетнего чарку выпью — язык заплетаться будет, да мысли от друг дружки концы потеряют. И ноги держать не будут.

— У меня останешься, сынище, хватит на лавках спать, постельку соорудим, какая и не снилось! Захочешь, что б кто погрел — вмиг! — Такие слова княжич слышал от отца впервые, — А ты чего пялишься? — ругнулся князь на отрока лет двенадцати, подносившего яства, а теперь уставившегося на княжича, — Делать нечего, работы тебе подыскать?

— Я не буду пить хмельного, — твердо заявил Младояр, холодно взглянув вслед убежавшему мальчику, обожание со стороны дружинных отроков уже поперек горла стояло, — я скажу, что хотел, ты ответишь, коль захочешь, а потом я пойду обратно в Старые Палаты, у меня еще дел много!

— Ну, понятно. Приказываешь, стало быть. Ну, ладно, княжище Младоярище, говори свои слова…

Младояр воспользовался разрешением, бросил недоеденную курицу и начал речь. Говорил долго, пересказав чуть ли не полностью все связанные с Белым Ведуном приключения, остановился на всех неувязках, оставляя вопросы открытыми. Чем дальше, тем более распалялся, видать — доказывал не только князю, ни и в очередной раз — самому себе. Князь посерьезнел, рот его так ни разу и не открылся, он почувствовал, что сын и впрямь уже мужчина, по уму, по крайней мере, хоть сейчас сотником ставь… Младояр закончил словами:

— Я так думаю — в Крутене у Белого Ведуна немало сообщников должно остаться. И не знаю, кто еще кто, может — Белый Ведун все козни расставил, а нет — так им самим играли?

— Я еще добавлю к твоим размышлениям, — голос князя спокоен, — про того Грыжа, что на испытательный дом вас наводил. Так вот, никто ни в деревнях, ни среди грибников, более того — среди тех, кто грибки на опушках скупает — никто ни о каком Грыже и слыхом не слыхивал! Он вам грибов не то что в подарок отсыпать, ведь и не показывал даже?

— Нет, какое подарки? — удивился Младояр, — Мы всю снедь с Крутена волокли, боялись в избах чего съесть, чтоб не потравили! А уж грибов мы точно не взяли бы. Дух от него был истинно грибной, точно помню…

— Полдня грибы пособираешь — пропахнешь, — возразил князь.

— Если все эти люди не пойманы, они ведь опасны, — фраза получилась кривобокая, но Дидомысл понял сына.

— Для вас с Иггельдом опасны? — уточнил Дидомысл, вглядываясь в глаза сыну.

— Для тебя, и для княжества, и для нас, в том числе…

— О себе, да о наставнике можешь не беспокоиться. Объясню. Помнишь, когда вы испытательный дом сожгли, Белый Ведун, или кто-то там еще — денег на пеньке оставил?

— Ну…

— А не приходит ли тебе в голову, что вы, Белого Ведуна добыв, тоже кому-то нужную работу исполнили. Вами довольны, неужели не понятно?

— Если все мы куклы, то что же… — растерялся Младояр, — Ты князь — или не князь?!

— Видишь ли, есть еще властители незримые. И у них — свои войны, нам подчас невидимые. Но вот так стало — задело краешком…

— Невидимые властители? — удивился юноша.

— Пусть и не властители, скажем — соправители, — вздохнул Дидомысл, — вот жрецы — тоже мне соправители. Иной богатый купец флотилию имеет поболее моей, денег хватит — две таких дружины, как крутенская, нанять. Надо будет богачам — столкнут два княжества, иль, наоборот, помирят. Второе, кстати, чаще случалось. А есть и такие сильные мира сего, о коих и не узнаешь, пока судьба не столкнет. Вроде Белого Ведуна…

Младояр с некоторой робостью ступил в Речной Храм. Благо — лето… Ведь полагалось пройти войти в святилище босиком, а врата тут не простые! Здесь никогда не стояло дверей, всегда открыто, но ни злой дух, ни велет, даже змеиного роду — никто не посмел бы пройти здесь. Ведь храмы стихий защищали сами стихии. Чтобы пройти в Храм Огня, приходилось не только миновать два костра, как в святилищах персов, не только перепрыгнуть третий, как полагалось у скитов, или пройти по углям — как у македонцев. В Крутенском святилище шли на поклон красной стихии сквозь пламя, опаляя волосы и одежды. Княжич всего раз ходил на поклонение огню, не испугавшись, не смотря на семилетний возраст, бушующего пламени. А ведь многие не выдерживали… Потом жрецы долго возились с теми, кто испугался огня. Известное дело — иногда нежить прикидывается человеком настолько искусно — сразу и не отличишь. Что и говорить о детях смешанной крови, матери которых — людского племени, отцы — неизвестно кто или что. Только огонь и помогал разобраться…

Но сегодня Младояр шел не к огню, а к воде. Прямо из врат, плескаясь и шумя, лил мощные поток чистейшей ключевой воды, норовя сбить с ног. Холодная, надо сказать, водица! Хотелось пробежать бегом, да не положено, нужно идти неспешным шагом, так, чтобы святая вода, омыв ноги, унесла с собой всю погань, так и липнущую к внукам Сварога.

Княжича удивило приглашение Речного Старца. Да еще условие — придти одному, без отца и наставника. Удивило, но нисколько не испугало. Оно конечно, говаривали, что в седой древности рекам и морям приносили жертвы, иной раз и человеческие. Но уже много веков Старцы Вод лишь охраняли людей, не требуя с них жертв. По крайней мере здесь, в Крутенском княжестве. Где-то там, далеко, по берегам морей приносят большие жертвы божествам водоемов. Где-то, но не здесь!

— Ты удивлен, отрок? — спросил Речной Старец.

— Да, — признался Младояр, разглядывая сидящего на троне в виде огромного желтого цветка кувшинки жреца. Пол храма был покрыт водой, по щиколотку, не более. Босые ноги старца покрывались водой аж по колено — у трона, видать, сделали углубление. Длинные вьющиеся волосы старца, известное дело — серебристые, седые, здесь, в святилище, казались необыкновенными, голубыми, точно того же цвета, что и бесконечная глубина синевы глаз мудреца.

— Наслышан я, много читаешь ты, княжич, свитков древних, у людей ведущих знаний набираешься, да и воспитатель твой — ведун знатный?

— Да, Иггельд мудр, — подтвердил княжич.

— Тогда должен ты знать, что мы, внуки Сварога, исконно речные люди, а воды ключевые — нам покровители, Дана — мать народа нашего…

— Есть люди степей, есть морей и гор, а мы — рек, — охотно затараторил Младояр в ответ, стремясь блеснуть знаниями, — наши предки исконно селились вдоль рек, поля засевали, да скотину разводили. А города закладывали лишь на больших реках, или где две реки сливались, или в море впадали…

— Ну, раз ты понимаешь, отрок, что мы — люди рек, то и то уразумеешь, что храмы речные — древнейшие в нашем народе, — в тоне старца проглядывали вопросительные нотки.

— Я о том не задумывался, — честно признался княжич.

— Ну, так я тебе о том сказываю, — чуть улыбнулся старец и замолчал.

Младояр потерял нить разговора. Что имеет в виду жрец? Молчание затягивалось, княжичу хотелось задать прямой вопрос, но нельзя — ведь старик не дал ему слова.

— А поскольку мы самые древние из жрецов народа нашего, — вновь заговорил Старец Вод, явно удовлетворенный маленьким испытанием отрока, — то и секреты наши — самые тайные. Много мы знаем, ведаем не вообще о мире, а о людях своих, ибо к Макоши лишь у исконных жрецов есть подход. Правильно ты припомнил, у разных народов — свое исконное. В каких-то местах будущее жрецам гор открывается, а где-то огнепоклонникам. Так вот, в Крутене лишь нам, жрецам рек, раскрыты глаза на Пряху. Мы много знаем, но редко говорим…

— Но почему? — Младояр почувствовал, что старец дал ему слово для вопроса.

— А тебе бы хотелось знать, когда ты умрешь?

Младояр задумался. Ему такое никогда не приходило в голову. Хорошо, конечно, знать — коли тебе через двадцать лет смерть предсказана, можно хоть в огонь, хоть в воду, ну, а в гущу сечи, на пики вражьи — смело! Но как предскажут, что завтра умереть, вот как с Гориполком получилось… Хотел бы Младояр такого знания? Нет, наверное…

— Вот видишь, княжич, не хотел бы того знать! Потому и помалкиваем…

— Тогда зачем ты меня позвал, мудрец, если знания твои недоступны? — Младояр неожиданно осмелел, теперь он видел перед собой не посредника между людьми и богами, а просто еще одного наставника, которому можно и должно задавать вопросы.

— Я решил, что ты должен знать… Быть может, знание то добавит тебе мудрости. А, может, Дана решила так… Слушай же…

Младояр изготовился как к удару, напрягся. Заглянул жрецу в очи.

— Будущее многих людей открыто при рождении. По разному его узнают, много способов, кто умеет вопрошать послед, а кто смотрит на ту звезду, что стояла в момент родов в зените… Не буду открывать тебе наших тайн, ибо чую — не лежит тропа жизни твоей в наш храм, не быть тебе жрецом, а потому — и знать, как воды вопрошают, ни к чему…

«Ну, девки обучат на женихов гадать» — почему-то пришло в голову Младояру, юноша еле сдержал улыбку.

— Вот-вот, — кивнул жрец, — плети веночки, с тебя и того хватит… Слушай, умник, и запоминай! Когда рождается у князя сын, али дочь, или дите какое другое у знатного человека, заглядываю я в его будущее. И в твое смотрел. Не было будущего у тебя, родиться тебе Макошь не прикидывала, да по другому вышло. Ан родился, наперекор Судьбе. И снова заглянул я к Пряхе. Узнал, что жить тебе до четырнадцатого года, и смерть от холодного железа. Потому и не препятствовали Иггельду твоему брать да учить княжеского сына, ведуна растить. Не скрывали тайн от тебя, все одно — отроком все тайны с собой к Вию унести выпадало. И другое знание было — братцу твоему, Гориполку, княжить в Крутене выпало сто лет с гаком.

— Но Гориполк мертв!

— А ты жив!

— Да, жив…

— Теперь вспомни, как обряд проводили перед тем, о чем трех богов просили?

— Ну, я… — растерялся Младояр, все происшедшее вновь волной нахлынуло на подростка, — я взял на себя его хворь, ну, проклятие, что навел на брата Белый Ведун…

— А знаешь ли ты, в чем суть обряда?

— Я взял чужую болезнь на себя… Вернее, это мы так придумали с Иггельдом, я-то не верил в проклятие, это все внушение… Делалось все для братца, чтобы он подумал, что я забрал болезнь. Он ведь сразу и поправился…

— Иногда недостаток знания малого превращает знание большое меньше чем в незнание, — вздохнул Речной Старец, задумчиво поплескав ногой водицу, — нет такого обряда — «передача болезни»!

— А что есть? — Младояр почувствовал, что холодеют не только ступни, стоящие в ледяной воде, но и все тело.

— Есть обряд обмена судьбами…

— Как?! — вскричал княжич, враз все поняв.

— Да, именно так, это не ты спас брата от смерти, это Гориполк принял на себя удар кинжала, заготовленный Судьбою для тебя…

— Но… Но он заболел, а я ходил здоров, разве он не должен был умереть?

— Не должен был… — кивнул старый мудрец, — Как он спасся бы от проклятия, не знаю, не ведаю. Но должен был остаться жить. А теперь…

— Что теперь? — воскликнул Младояр в полном отчаянии.

— Теперь все нити перепутаны, — вздохнул Старец Вод.

Младояр долго крепился, наконец, никому не помолвив ни слова, ускакал в ночь по известной уже дороге. Вот и знакомый запах Священной Рощи — нигде больше так не пахнет. Может — закопанная под каждым деревцем человеческая плоть, потихоньку сгнивая, и придает этот привкус? Мысль подействовала на княжича тошнотворно. Почему-то раньше такое и в голову не приходило. Ну, да не за тем он столько проскакал!

Вот оно, тайное место. Младояр стоял перед крепеньким молодым дубком, грустно улыбаясь. Чего стоят знания людей, их поверья, опыт? Дерево, посаженное над кровавым близняшкой Гориполка. Брат мертв, а его дерево — зеленеет, как ни в чем не бывало! Или теперь это его, Младояра, хранитель? Ерунда… Вот и у Игга дерево давно засохло, а у него, Младояра, и вовсе не было зеленого близнеца. Так что же — и Судьбы у него, стало быть, нет?!

Юноша впервые почувствовал, как он мал, что подобен песчинке той неведомой вселенной, в которой сподобился появиться на свет. Да что он, Младояр — да все люди, они только представляют, надеются, что понимают и знают что-то. И боги то ж, небось, не ведают, что творят. Перед ним — Вселенная, друг она или враг, кто же знает? Вернее, юноша теперь знал одно — никому ничего ни о чем не известно…

Но не прошло и недели, как Младояр забросил все эти мысли о высшем, проходил день за днем, и княжич вновь превращался в жизнерадостного четырнадцатилетнего паренька. Его ждали горы непрочитанных еще свитков и много-много разных тайн.

Зубастая птица смерти

— Ух ты! Какой у тебя лук, тятенька! — восхищался отрок лет двенадцати, — Такой не всякий натянет…

— Коваль натянет, и Дружата натянет, — заявил его братишка, — они — самые сильные! Но ты, тятенька — тоже — богатырь!

— Вы что, ребятки, думаете, коль тугой лук, так надо большую силу иметь, чтобы тетиву надеть?

Из окошек, еще не прикрытых на ночь ставенками, слышался не прекращающийся лай деревенских собак. Сидевший за столом мужчина лет тридцати уплетал за обе щеки все, что приносила гостеприимная хозяйка, чуть насмешливо наблюдая за тем, как возятся с его снаряжением ее сыновья. Было заметно, что гость пришел издалека. Два лука — один обычный, охотничий, другой — прямо-таки богатырский, но не боевой, волчья шкура, положенная каждому истинному охотнику — все это сразу выдавало род занятий удальца.

— Мне такой лук вовек не натянуть! — вздохнул младшенький.

— А я стану взрослым — натяну, — решился старший из братьев.

— Ты его и сейчас натянешь, да и стрелу выпустишь, — улыбнулся пришлый охотник.

— Какую? Вот эту? — отрок погладил длинную, непривычно тяжелую стрелу с необычным кованым наконечником.

— И эту тоже!

— Нет, не ….

— Или хитрость какая есть? — предположил младшенький.

— Хитрости особой нет, — усмехнулся охотник, — упрись ножками в лук, а руками, обоими, тетиву оттяни!

— Это лежа, что ли? — удивился мальчишка.

— Ага…

— И куда я так попаду? — сразу смекнул отрок, — В небо синее?

— А вот это уже — дело сноровки, да выучки, — закончил мужчина, вставая из-за стола.

— Куда это гость собрался, на ночь глядя? — остановила охотника хозяйка, — Али на ночь не останешься?

— Вернусь я, вернусь, — успокоил заволновавшуюся было вдову охотник, — вот по деревне пройдусь, с людьми поговорю, ребятки проводят…

— Пошли, тятенька! — обрадовался младший.

— Погодь, дай порты натянуть, — засуетился тот, что постарше.

— Чего бродить, али ищешь кого? — спросила хозяюшка.

— За зверем редким иду, давно иду, — объяснил мужчина, — вот и поспрашаю деревенских, может — видел кто?

Охотник, в сопровождении двух вихрастых отроков, ходил от избы к избе, в каждой — представлялся, говорил, что звать его Востроком, что охотник и Волха служитель, что идет он аж с низовий Днепра, преследуя зверя особого… Гостя принимали, как положено — в Крутенских краях их любили, жаловали. Как говорится, гость в дом — счастье в дом! Начав прогулку с мальчишками, Вострок понемножку собрал следом за собой целую толпу любопытных, к моменту, когда охотник достиг избы деревенского старосты, за ним уже шли человек шесть мужей и несчетное количество юркой малышни.

Солнце зашло, гасла вечерняя зорька, старостиха, как раз, запирала ставни. Изба, разумеется, не вместила всех желающих, мальчишкам пришлось слушать, высовывая русые головы из дверей. Всяк путник интересен, а такой, Волха служитель, исходивший все земли вдоль и поперек… Да еще рассказывающий про зверя невиданного, страшного. На ночь-то глядя! Разве можно оторваться, не дослушать?!

— Так что ж твой зверь? — выслушав рассказ, решил уточнить — по рангу положено — староста, — Птица — не птица, потому как зубастая, зверь — не зверь, потому как летает, не крылатая мышь — потому как клюв… И хвост, что у змеи?

— Зверь в наших краях невиданный, — кивнул Вострок, — говорят, жили когда-то они повсюду, да на людей, на скот охотились. Перебили их, еще в древности, смелые удальцы. Как поубивали — уж забыли… А тут прилетел один, управы на него нет!

— Откуда он прилетел? — спросил один из мужей, — Может, с гор Репейских?

— Или из-за морей? — предположил другой мужчина.

— За странами жаркими, за великой рекой, лежат земли, людьми с черной кожей населенными. Так там Солнце светит нещадно, что кожа у них совсем сгорает, оттого цветом — что уголь!

— В Крутен, говаривают, заезжал один торговый гость, он весь черный был!

— Так то хиндус!

— Нет, не хиндус, хиндусов мы знаем, не морочь голову! Тот черный совсем был, губы что пиявки — толстые, вовсе не хиндус!

— Так вот, — остановил спорщиков служитель Волха, — в тех землях черных людей водится много зверей невиданных, о сем рассказывать долго… Говорят, остались еще там эти птицы зубастые, с хвостом змеиным и глазом дурным, называют их черные люди — онгамато, да боятся до смерти!