Во всем виноват, как всегда, заяц!

Три слова так и гудели в голове, точно три колокола, один другого басовитее. Точнее, слов насчитывалось пять, но почему-то казалось, что их только три. Три… Не надо быть мудрецом, чтобы понять, почему! «Через три дня ты умрешь». Умрешь, умрешь… Но почему?

Юноша резко осадил скакуна — лесная дорога сворачивала, и прямо за поворотом — древняя старушка с вязанкой за плечами. Вздумала идти наперерез! Чох бы побрал старую каргу… Но нельзя же уподобляться тем злыдням, что рассуждают «после нас хоть потоп», тем, кто почуяв собственную смерть, заливает все вокруг кровью… Карга прошаркала ногами прямо у носа жеребца, даже не оглянулась. «Ничего, пусть мне предречена смерть, пусть я спешу — еще хуже давить при этом других. Даже эту глухую, выжившую из ума…»

— Ой, дитятко, Навь за спиной у тебя! — старуха смотрела в упор, казалось, ее белые, наверняка — полуослепшие глаза видели то, что людям иным, со зрением зорким, как у сокола, не под силу, — Мрак черный, так и колышется, Навь клочьями тянется… Бедняжка, бедняжка.

Руки сами касаются брошенных было поводьев, вперед! Морщинистое лицо остается где-то далеко позади, может — и не увижу его больше никогда. Наверняка не увижу. Вот и она тоже — Навь уже рядом, шлейфом тянется. Некоторым дано видеть приближение смерти. Но зачем об том говорить. Кто скажет слова благодарности, если тебе, воину, предскажут перед битвой смерть? Сколько странных историй о том. Вот, сказывали, заметил ведун у юного княжича смерть за спиной, да сказал о том воеводе. А тут — враги впереди. Поставили отрока позади, супротивников опрокинули, победили. Вернулись, глядь — шальная стрела мальчишке прямо в глаз. Уж и на излете была, а все одно — мозги проткнула. И самое обидное-то, что в сечи почти никто более и не погиб тогда. Страшная история, из тех, что поучают — от судьбы не уйдешь.

Но то — Судьба. А он своей судьбы не знает. Вот только сказаны страшные слова… Но почему?! Ведь жизнь всего пару дней казалось такой легкой и прекрасной! Ну, вот взять хоть с того разговора в Старых Палатах…

— А ты, Млад, не хочешь со мной на охоту? — спросил Гориполк.

Юноша только что вбежал в Старые Палаты, где за древним дубовым столом, натертым до блеска рукавами многих поколений предшественников, сидел подросток лет четырнадцати. Здесь было тихо и прохладно, пахло кожами и краской. Воздух сперт, дышалось тяжеловато, узкие окошки предпочитали не распечатывать даже летом — считалось, что свиткам может повредить сквозняк, что должно быть одинаково тепло, сухо — и зимой, и летом! Отрок поднял голову, смахнул с носа прядь длинных темно-русых волос.

— Хочу… Но…

— Что «но», Младушка? Поехали! Вместе — веселей!

— Мне за свитками сидеть надо… — вздохнул паренек.

— Никуда твои свитки не денутся, — засмеялся юноша, — сколько помню, все здесь лежат, ни у одного ножки не выросли, в темный лес не сбежали! Потом почитаешь!

— Потом я другой свиток почитаю, — кругловатое лицо подростка расплылось в улыбке.

— Ты же княжич, не дело тебе портами здесь скамейку протирать!

— Дык я младшой, Крутомилу — княжить после отца, тебе — воеводить, а мне — волховать!

— Знаю я, волховать… — в голосе юноши сквозило недовольство, — Коли б ты, Младояр, волшбе учился, али среди жрецов крутился… А твой Иггельд тебе все науками голову забивает! Ну, и что из тебя выйдет? Ведунишка? Лекарь, что ли?

— Лекарь — второй человек на поле ратном, после воеводы, — напомнил Младояр.

— Воля твоя, оставайся, коль хошь… А я поехал!

— Куда в этот раз?

— На Кудыкины Горы! — юноша схватил младшего братца за нос, но тут же схлопотал кулаком в лоб. Гориполк от неожиданности отпрянул, неуклюже попятился назад, паренек не удержал равновесия, его седалище неожиданно оказалось на полу, а сам княжич — в углу.

— Ишь, этому тебя тоже Иггельд обучил? — спросил Гориполк, огорошено потирая лоб.

— Ага, — кивнул Млад, добавив деловито, — драться будешь?

— Живи… — улыбнулся Гориполк. Ему, казалось, очень даже пришлось по душе таковое обращение, — Я к Гремячей речке собрался, говорят дичь там непуганая!

— У Гремячей речки Белый Ведун бродит, где-то там его логово, — голосок Млада неожиданно сломался на половине фразы, последние слова он пробасил.

— Скоро женим! — подмигнул братику Гориполк.

— Я говорю — Белый Ведун там рыщет, смотри, чтоб дороги не пересеклись!

— Что мне ведун? — пожал плечами Гориполк, — Я — княжич!

— Дурное у него ведовство, — не успокаивался Млад, — у Белого Ведуна сама Смерть свояченица!

— Испугал! Я пять раз с врагом в сече побывал, шестерых вот этой рукой порубал! Из меня две стрелы вытаскивали… Твой Иггельд, кстати… А ты — ведун там страшенный! — засмеялся Гориполк, — Последний раз спрашиваю — едешь веселиться? Поохотимся, погуляем, с девками хороводы поводим?

— Нет, — тихо, но твердо отрезал подросток.

— У князя было три сына, — рассердился Гориполк, выходя в сени, — два умных…

— А третий — дурень, — вздохнул Младояр, разворачивая древний свиток.

Гориполк отправился на охоту один, прихватив только своего конопатого отрока. Поглядывая на мальчика, княжич все злился на младшего брата — ведь его, неладного, двадцать раз на веселье приглашал, не за ухо, а словами ласковыми. А он — не поехал, знать — не любит братца. Или любит, но поменьше своих свитков, будь они неладны. Небось, Иггельд бы позвал — камни какие али деревья разглядывать — вмиг собрался бы, да поехал этот дурень А потеху, княжьему сыну пристойную — по боку!

Молодые люди уже перешли Гремячью, брод им подсказали местные ребятишки, сыновья здешних землепашцев. Лес оказался редок, просто радовал глаз — ели стояли поодаль друг от дружки, не мешая движению. Земля, устланная иголками и мхами, была мягка и приятна, оставалось только держаться подальше от болотистых низин — и одно удовольствие. Вдыхаешь запах хвойных смол, дышится легко, глубоко! Отрок пару раз порывался заняться охотой иною — заезжаешь на полянку, так негде копыту ступить — грибы белые, мясистые, сплошняком, рядом — маслят столько, что аж поскользнуться страшно… Истинно сказано — в наших лесах с голоду только ленивый да неумелый пропадет.

Наконец, мальчишка не стерпел, соскочил с жеребчика, да полез в малинник. Гориполк хотел, было, прикрикнуть на отрока — а тот ему полные горсти красных ягод протягивает. Малина — нет ничего на свете слаще, разве что мед, но тот по-другому сладок. Ну и охота у княжича получается: поехал за тридевять земель малину пробовать! Так, негодуя сам на себя, поедал сладкие ягоды княжич…

Отрок, тем временем, нажрался голубики до синих губ. Кому что нравится, княжич не представлял, как можно пить пиво, коли рядом — вино, есть голубику, вертя носом в кустах малины. Наевшись, молодые люди вновь забрались на жеребцов.

— На кого охотиться будем? — спросил мальчик.

— На зверя невиданного!

— Где же он? — отрок, включаясь в игру, начал вертеть головой, приставлять ладонь ко лбу…

— А вот мы сейчас устроим зверя невиданного, воткнем тебе, Бегуня, перо в штаны, да пустим в чисто поле!

— А потом, потом — тебя… — вмиг разобидевшийся мальчуган растерялся, силясь придумать что-то не менее обидное в ответ, — Смотри, Гориполк, смотри… — он указал рукой куда-то влево.

— Чего смотри? — усмехнулся княжич, решив, что отрок его разыгрывает.

— Да зверь белый!

— Какой еще белый зверь… — отмахнулся, было, юноша, но ненароком взглянул по направлению руки паренька. Меж кустов и впрямь мелькнуло нечто белое. Не говоря ни слова, Гориполк пустил жеребца вскачь. Только ветер засвистел в ушах! Впереди вновь промелькнула белая шерсть. Что же это за чудо такое лесное? Княжич скакал и скакал, силясь понять, что за зверь такой впереди. Кажется, видом не виданный, слыхом не слыханный. Настоящая княжья добыча!

Зайцы добычей не считались, что такое, собственно, длинноухий кусок мяса? Да просто вестник несчастий, перебежит косой дорогу — лучше поворачивай оглобли, пути не будет! Немало и среди добытчиков зверья таких, кто никогда не пустит стрелу в ушастого, перед смертью кричит, что ребенок, беду охотничку предрекая. Гориполк ни за что бы не погнался за косым, ведь не лис он хвостатый, а княжич…

То ли дело — рогатое чудо, что мелькало меж кустами. Каких только поверий не наслышался юноша в детстве об этом чудесном звере. Кто не знает, что рогатый заяц беду не приносит, а лишь предупреждает. Выбежал как-то рогатый заяц к Храму Триглавов, шмыгнул меж кумиров, да — наутек. Собрались жрецы, кто — верил в примету, кто — не слишком, более полагаясь на волю богов. Воды из благословленного родника принесли, хотели было кропить по заячьим следам, скверну из храма изгнать. А тут — огонь, откуда ни возьмись, чуть храм не погорел. Если б не та водица, что кропить принесли. Так рогатый заяц храм спас, сварожичей перед лицом бессмертных не опозорил.

Много чего говорили, и хорошего и плохого. Жил, сказывали, в древности певец сладкоголосый, множество песен сложил. Еще молод был, собрался к друзьям-товарищам в гости, в град — сам-то жил на деревне. Только выехал, глядь — заяц на дороге сидит, белый, на головке — рожки золотые. Ну, молодой стихотворец и развернулся. Назавтра — вновь порешил ехать, опять рогатое чудо дорогу преграждает. Так и на третий день. А уж на четвертый, совсем на счастье не надеясь, выезжает певец, а путь свободен. Прискакал в град — а все его друзья уже мертвые лежат. Повздорили знатные люди того града с князем, ну, а молодежь, известное дело, горяча — мечи в руки да на двор. Сошлись с дружиной, побили их ратники-то. А на второй день приказал тот князь всех бунтовщиков, в бою смерти избежавших, казнить. Что на третий день исполнили. Понял тогда певец, что смерти избежал, ведь пошел бы, как товарищ верный, с друзьями на дружину. Сочинил тогда он песню о тех делах, до сих пор поют…

«Вот поймаю рогатого косого, отвезу в Крутен, посажу в клеть… Будет заяц сторожем, о всех напастях предупредит!» — подумал Гориполк, остановив жеребца. Зайца нигде не было видно. Ну, не зима, где ему спрятаться! Замер, небось, что истукан, терпенья ему не занимать.

— Негоже за рогатым зайцем гоняться, княжич, — зашептал отрок, тут же оказавшийся рядом, — беду наведешь, и на себя накличешь, и на…

— И на тебя, дурень? — усмехнулся княжич, — Иди, присядь под кустиком, коли животом слаб! А я знаю, что делаю.

— Не о себе пекусь, на Крутен несчастье придет, — заерзал в седле Бегуня.

— Слезай с жеребца, да спускай штаны! — велел княжич.

Мальчик вздохнул, нехотя слез со скакуна, начал развязывать шнурки.

— Секи, сколько хочешь, но рогатого оставь, — попросил Бегуня, когда его порты упали на землю. Отрок слегка кривил душой — Гориполк, конечно, вспыльчив, по десять раз на дню замахнется, да ни одного — не ударит. Сколько брался драть Бегуньку, да и за дело, редко более одной розги отвешивал, отходчив княжич…

— Еще чего, сечь, — засмеялся Гориполк, — сказано тебе, садись под кусток, да справляй нужду, коли трус!

Отрок густо покраснел, его глаза встретили непреклонный взгляд молодого княжича. Что делать — приходится слушаться, хоть и стыд-позор. Сам ведь напросился в отроки к славному Гориполку, никто не понуждал. Мальчик, путаясь в портах, зашаркал к ближайшему кустику. Только-только его коленки начали сгибаться, как прямо из-под того места, куда ему пришлось бы сейчас оправляться, выскочило рогатое чудо. И — наутек!

— Ай да Бегуня, — загоготал Гориполк, пуская жеребца вскачь, — голым задом, что кобель носом, зверя отыскал. Ну, повезло тебе, а то бы прямо на рога…

Заяц, против обыкновения, не петлял, а летел вперед прямо, как стрела из лука. В первые мгновения юноше казалось, что ему не догнать рогатое чудо ведь разрыв между ними все увеличивался. Но не таков Гориполк, чтобы сдаться так сразу. Княжич все гнал и гнал жеребца вперед. И вот уже, кажется, он нисколечко не отстает от необыкновенного зверька, ага, даже догоняет! Княжич уже порядком нагнал косого, зоркие глаза юноши так и цепляются взглядом за махонькие золотые рожки. Зверек как почуял, что уйти напрямки не удается, начал петли ногами выстраивать. Ну, супротив всадника петлять — только время терять. Это лисы по следу ходят, а человеку, да из седла, сверху все видать, он и напрямки может!

«Стрела или сеть?» — лихорадочно соображал княжич, — «Из лука убью, чего толку тогда с золотых рогов, только что слава… А сеть накинуть — дело непростое, ведь так и скачет, так и прыгает. Эх, где там Бегуня, отстал, все портки натягивает, небось!».

Золотые Рожки исполнили, меж тем, новый маневр, чуть ли не по своим же следам — но в обратном направлении. Еще мгновения — и заяц мчится назад. «И к чему эти хитрости?» — усмехнулся про себя Гориполк, — «Так он аккурат в ручки Бегуни попадет». Так и случилось. Рогатик чуть не попал под копыта жеребца отрока, спешившего к своему княжичу. Заяц увернулся, бросился назад, сделал петлю — и оказался возле ухмыляющегося Гориполка. Бедный зверек заметался меж двумя всадниками, как челнок, туда-сюда, расстояние меж охотниками, постепенно уменьшалось, а зайчику не приходило в голову уйти вбок. Неожиданно рогатый присел, застыл, как замороженный. Чего еще нужно? Гориполк торжествовал, его руки уже развернули сеть, бросок опытной руки — и лесное чудо забилось, все более запутываясь среди узелков и плетений. Княжич соскочил с коня, протянул руки к драгоценной добыче…

Меж золотыми рожками вспыхнул огонь, зашипело, полетели искры. Гориполк так и отскочил, да еще и руки спрятал за спину. Сеть сгорела в момент, как какая-нибудь паутина. А заяц прошмыгнул меж двух замерших в нерешительности молодых людей, да запрыгал в сторону.

— Волшебный зверь, — глаза у Бегуни блестели, — он не для наших рук…

— Может, не для твоих, — вскипел княжич, — а я добычу не упущу, будь она трижды околдованной!

— Но сеть-то погорела.

— У тебя запасная есть, давай сюда!

— И эта погорит, — пожал плечами отрок, доставая из сумки у седла ловчую сеть.

— А мы ее намочим, — догадался княжич.

— Дык другое колдовство явит заяц-то…

— А мы с солью!

— Где ж мне воду соленую взять?

— Где-где, известно где…

Вскоре сеть была уже намочена, вернее — обмочена. Особых трудов сия противоколдовская мера для молодых людей не составила.

— Эх, ежели бы еще жеребцы могли брызгать под заказ! — вздохнул княжич.

— Погано это…

— Что погано? — удивился Гориполк.

— Да сеть осквернять, — кажется, сегодня все, что говорил Бегуня, шло наперекор княжичу.

— Чего время тянешь, — рассердился Гориполк, — ишь, разговоры ведешь… Возжелал, что б заяц убег?

— Да не наш этот зверь, его, может, Макошь, Судеб Пряха, послала… — крикнул, запрыгивая на жеребца, мальчик.

— Опоганил сеть, понимаешь ли, — пробормотал Гориполк, пуская коня галопом, — в иных странах, Млад сказывал, мочу сушат, да потом стирают тем, что остается… Эх, нету братца, подсказал бы, как управиться…

Какое седьмое чувство подсказывало Гориполку, куда вести скакуна? Неизвестно, может у охотников, как у собак, чутье имеется, только чуют не запах, а что другое… Как бы там ни было, но уже вскорости золотые рожки мелькнули впереди, как искорки среди зеленой травы.

— Вон, вон… — воскликнул мальчик.

— Не слепой! — одернул отрока Гориполк, — Заходи справа…

Странный зверек не сразу понял, что охота все еще не прекращена. Неизвестно, сколько лет насчитывалось рогатому чуду, жил ли он по законам недолгого заячьего века, или боги дали ему жизнь долгую, может — бессмертную. Ведь неудобно то и дело менять вестников, ежели хозяева живут веками… Как бы там ни было, еще никто не осмеливался продолжать охотиться за ним, после того, как заяц являл искорку волшебной мощи. И потому зайчик встрепенулся лишь тогда, когда жеребец юного охотника опустил копыта всего в десятке шагов. Золотые Рожки прыгнул вбок, и оказался чуть ли не под копытами уже другого скакуна. Заяц заметался, еще два прыжка, мгновение — и сеть накрывает длинноухого.

И вновь заискрило меж рожками, защелкали маленькие молнии. Вонючий дымок — влажная сеть гореть не желала, только чадила чуток. Еще пара молний — и запас волшебства иссяк.

— Осторожно! — воскликнул отрок.

Но Гориполк осторожничать не привык. Мгновение — и заяц поднят в воздух, как и положено, за ухи, лишь ногами дрыгает. Ай да Гориполк, поймал чудо лесное, теперь об охоте той песни петь будут, удалого да смышленого княжича, что с молниями управился, славить станут!

— Хочешь подержать? — предложил княжич мальчику.

Тот замахал руками в испуге.

— А погладить? — хохотал юноша.

— Не к добру, не к добру, — попытался еще раз предостеречь Бегуня, — лучше отпусти Золотые Рожки с миром, может — и пронесет гнев небесный…

— Ежели небо пронесет, мы все в дерьме будем! — хохотнул княжич.

У Бегуни от страха зашевелились волосы, только сейчас он, как следует разглядев волшебного зверя, неожиданно понял, что и не заяц это вовсе. Похож, но не то, да и вообще — вроде не зверь. Отрок ненароком встретился глазами с рогатым чудом. Все пошло как бы кругами, и лес, и Гориполк перестали существовать для мальчика, казалось, что он где-то совсем в другом месте, заяц, неожиданно заговоривший по человечески, да непонятно — показывает ему что-то такое, чему он, Бегуня, даже и названия не знает, и объясняет, объясняет! Пытается как бы за руку взять, куда-то повести… Наваждение? Или крик о помощи заточенной в теле рогатого зайца человеческой души?! Бегуня встряхнул головой, мгновение — и он снова в лесу, а заяц, или нечто, похожее на зайца — в руках княжича.

— Да отпусти его… — взмолился отрок, не в силах объяснить всего.

— Послушай своего дружка, юноша! Отпусти зверя, — услышал Гориполк совсем рядом, обернулся, чуть не выпустив добычи из рук — совсем рядом стоял старец с длинной седой бородой. И волосы тоже седые, до колен, никак не меньше. И одежды белые… Белый ведун!

— Еще чего!

— Или мне отдай, еще лучше будет, — голос старца стал сладким, точно медом помазанный, — я — Белый Ведун, Смерть — моя сродственница, шепну как ей на ушко, так и станет. Отдай мне зайчишку, долгую жизнь тебе нашепчу, триста лет проживешь!

— Не верь ему, от него еще живым никто не уходил! — крикнул Бегуня. Как ни странно, но к мальчику вернулась отвага, он даже выхватил малый меч из ножен. Известное дело — бой не ведовство, с мечом-то проще. А Бегуня уже трижды бывал в сечи, видывал врага нос к носу, спину княжича прикрывал…

— Правильно мальчик, правильно, — ласково молвил ведун, — вы первые будете, кого живым отпущу, да с подарками. А цена — невелика, зайчишку — на супчишко… Да и куда вам уходить-то?

Гориполк оглянулся. Откуда ни возьмись, со всех сторон выходили слуги ведуна, все — здоровые, высокие, с глазами белыми, пустыми. Княжич уже видел оживших мертвецов, вернее — всего одного, Младояр водил братьев — показывать, тогда волхвы словили лазутчика. Ошибки быть не могло — все слуги Белого Ведуна — околдованные.

— Ну и что? — задорно воскликнул княжич, — Два меча — прорвемся!

— Ну, меча-то полтора, вернее — один с четвертью, — презрительно кинул Белый Ведун.

— Моей четверти для тебя хватит! — взбеленился отрок.

— Слышал, старик? — голос Гориполка звучал довольно, отрок не подвел, не струхнул, а что богов боится — так их покуда не видать, — Лучше прикажи освободить нам дорогу!

— Зачем тебе Золотые Рожки, глупенький? — спросил ведун.

— Отвезу в Крутен-град, будет о напастях предупреждать!

— Это как же зайчик, в клетке сидючи, предупреждать будет? Хвостиком махоньким виляя, что ль? — голос ведуна из медового стал ядовитым.

— А волхвы разберутся, что да как, мое дело — охотничье!

— Отдай зайчишку, живым уйдешь, может — и парой ложек супа угостишься! — продолжал уговаривать старик. Кольцо из оживших мертвецов, тем временем, все сжималось вокруг молодых воинов.

— А кто того зайца съест, долго жить будет? — догадался отрок.

— Умный мальчик, правду молвил, и жить долго будет, и помолодеет, и всякое другое разное… — облизнулся ведун, — Уговори своего парня, пусть отдаст зайчишку с миром, достанется и вам по ложечке долгой жизни, да молодости!

— Не, мне молодеть ни к чему! — раззадорился Бегуня.

— А не отдашь, сварю тебя, мальчик, в одном котле…

— Каан тоже нас сварить в котлах грозился, — махнул рукой отрок, — всю дружину. Да только — вот дружина, а где теперь каан…

— Не боишься? — прищурился старик, — А вот таким стать, как они — не боишься?

Княжич на мгновение растерялся, чего уж говорить об опешившем Бегуне. Отдать свое тело во власть колдуна. Может, он пошлет тебя убить собственного отца, и ведь пойдешь, себя не помня! И вот в это самое мгновение растерянности на них и напали.

Руки воинов живут сами по себе. Вот ладони оружие сжимают, мышцы мечи поднимают, на головы врагам опуская. Юноша и отрок встали, как уже не раз до того, спина к спине. Трое пустоглазов уже валялись у их ног, остальные поплясывали вокруг, выбирая момент для нападения. Почти что бой с врагом, да есть различия. Плохое — на молодых людях не было доспехов. Любая рана клинком могла вывести из «строя». Оставалось полагаться лишь на ловкость, быстроту да умение. Но было и хорошее. У слуг ведуна не было луков, в противном случае все уже бы закончилось. Почему ведун не дал ожившим мертвецам стрел? То ли они не могли хорошо целиться мутными глазами? То ли Белый Ведун опасался, что на мгновение утратит контроль над неприкаянными созданиями?

— Что ждете? Убейте их! — крикнул злой старик.

— Я прорываюсь, ты — за мной! — кинул княжич мальчику.

Бегуня закрутил перед собой мечом, стараясь выиграть мгновения. Двое нападавших на него как-то вяло пытались поразить отрока, неумело тыкая длинными мечами. Разумеется, Бегуня легко отводил острия от себя, представился момент — мог поразить насмерть подставленное горло, но воздержался, предпочитая не создавать бреши в собственной обороне. Княжич, меж тем, уложил двоих, крикнул «за мной!» и рванул вперед. Отрок последний раз отпугнул живых-мертвых убийц, повернулся — и бегом за Гориполком. Краем глаза отрок приметил, как улепетывал куда-то вбок выпущенный из сети заяц, унося с собой и свою тайну… Значит, княжич предпочел отпустить драгоценную добычу. Главное — что б не досталась белому душегубу. Вот и славно, пусть живет!

Почуяв, что теперь их не догнать, парни засвистали, подзывая жеребцов. Ну, скакуны-то до себя чужих не допустили. И теперь радостно устремились к хозяевам. Еще мгновения — и юные воины скакали прочь, благо дорога шла чуть под уклон. Один из пустоглазов, попытавшись преследовать юношей, спотыкнулся и покатился вниз. А потом не встал — шею, что ли сломал…

— Стойте! — разнеслось над лесом.

Юноша и мальчик повернули головы. Пришлось смотреть снизу вверх. А там, в сотне шагов, возвышалась, словно сама Смерть, белая фигура злого ведуна. Седые волосы его стояли дыбом, борода — веником, при всей нелепости являя жуткое зрелище.

— Слышишь меня, недоросль, ты, отпустивший моего зайца! Тебе говорю я, Белый Ведун. — старик простер руки к небу, — Через три дня ты умрешь! Ты — уже мертвец…

Бегуня дрожал всем телом. Гориполку тоже стало не по себе, что-то испугало и этого неустрашимого молодого вояку. Княжич с трудом проглотил слюну, грудь теснило, по рукам бегали мурашки.

— Его проклял Белый Старик! — услышал Гориполк рядом. Ага, двое ребятишек, мальчик и девочка, не больше семи лет, верно — из ближней деревушки, стоят, испуганные, побелев от страха.

— Ну и что? — насмешливо спросил княжич.

— Теперь ты умрешь, — просто объяснила девочка.

Княжич бросил скакуна вперед, прочь от всего. Жеребец Бегуни еле успевал следом. Так они скакали и скакали, лес остался уже позади, перешли речку вброд — и дальше, дальше…

Молодые люди собирались остановиться на отдых в ближней деревушке. Всего пара дюжин изб, выстроенных там-сям, без складу и ладу. Ежели град так строить — не проехать, ни пройти нельзя будет, разве что плутать…

Хозяева поначалу порадовались гостям, пригласили за стол, на коем тут же появилась медовая бражка, горшки с кашей. Будто ждали. Оно понятно, принять княжича, да угостить — это ж почетно, соседям на зависть. Ну, последние не заставили себя ждать, пришли завидовать — вскоре изба уже полнилось народом. Потянулись мужики, ребятня, даже девки — поглазеть на статного молодца, воина-красавца. Стоят, галдят, глаза бесстыдные… Гориполк, пережевывая пирог, равнодушно водил взором по девицам. Что-то не жевалось — как будто во рту сухо. Но другое испугало княжича куда круче — вот девки молодые, в теле, обе глазки строят, ночь на носу, а у него даже ничего не шевелится.

— Дети малые сказывали, будто видали вы Белого Старика? — спросил один из мужчин, в затасканной грязной рубахе — видать, жена ленивица.

— Видали, — кивнул Гориполк, чувствуя, как сжимается сердце.

— И Слова он тебе говорил?

— Говорил, — подтвердил княжич.

— Предрекал?

Княжич ничего не ответил, каша застряла в горле, рука потянулась за бражкой, пара глотков — так и подавиться не долго.

— Страшные Слова говорил ведун, — не выдержал отрок, — плохие слова! Княжеского сына поносил. Смерть предрекал! Злой он…

— Да, злой… — послышалось в ответ.

В избе воцарилось молчание. Только лай собаки, доносившийся со двора. Все молча смотрели на Гориполка, с жалостью. Одна из баб всхлипнула.

— Да вы что все?! — вскипел княжич, — Ну, сказал ваш ведун какие-то слова, ну и что? В Крутене ведунов много, а волхвов — тем паче, тоже Слова говорить умеют…

— Тогда поспеши, юноша, к тем волхвам, — посоветовал немолодой, лет пятидесяти, муж, с длинными — с локоть — седыми усами, — поскольку все, кому Белый Старец Слова говорил, помирали…

— Поехали, Гориполк, поехали быстрей, — вскочил с лавки Бегуня.

— Скакуны устали, — хмуро откликнулся молодой воин.

— Коней для сына своего князя деревня даст, — молвил сурово все тот же муж, — после отрок обратно пригонит…

Гориполк тупо смотрел перед собой. До его затуманенного брагой сознания начало медленно доходить понимание всего происшедшего. Неужели, жить ему осталось лишь три дня?!

Дидомысл, когда надо, действовал быстро. Лишь взглянув на сына — сразу понял, что случилась беда. Выслушав — велел отрокам кликнуть волхвов, позвать лекаря да воеводу. Три дня… Утро на дворе, считай — второй день пошел. Бегуню князь не отпускал, велел стоять рядом да ждать — будут спрашивать княжича, как было — отрок рассказ дополнит. Первым появился, разумеется, воевода.

— Дело срочное, дядя Яснополк, потом объясню, — сразу взял быка за рога князь, — отряжай дружинников, не меньше полудюжины, пусть скачут за Гремячую речку, да привезут ко мне ведуна тамошнего, его Белым Старцем прозывают. Лучше живым, а не получится — так хоть и мертвым!

— У него слуг много, пустоглазых, мертвяков несожженых, — осмелился влезть в разговор старших Бегуня, поняв, что княжич и слова молвить не может, — без броней, да с мечами…

— Сколько? — спросил Яснополк.

— Еще пятеро в живых оставались, да двое подранков…

— Посылай дюжину дружинников, в бронях, накажи убивать нежить без предупреждения! — распорядился Дидомысл.

Воевода молча вышел из палат. Послышался топот сапог — не смотря на свои пятьдесят с хвостиком, Яснополк еще неплохо бегал. Видно, понял — что надо быстрей…

Второй очередью заявился княжий лекарь Иггельд, за ним — Младояр. Младший из сыновей князя — на воспитании у лекаря уже много лет, немало чему выучился, часто полезен поболее взрослого. Князь молча указал им место на лавке, Младояр дернулся, было, к братишке, но встретил предостерегающий жест отца. Смирненько присел на лавку, изготовился слушать.

Тут заявились и волхвы. Первым вошел Асилуш, верховный жрец Триглава, за ним в княжеские палаты прошли еще пятеро. За ними — Даросвят, странный жрец нового бога, его мало кто понимал, но — уважали. Еще трое ведунов, первым — Старец Вод, могущественнейший из жрецов Крутена, хранивший знания древнейших предков.

«Почему Старец никогда не смотрит мне в глаза?» — подумал Младояр, — «Вот и чейчас — всех глазами обвел, а меня — пропустил, взгляд — в землю! Я понимаю, не до того, Гориполка спасать надо, но все же — чем я хуже других? В реку не плевал, даже рук в свободной воде не мыл…».

Гориполк, запинаясь, пересказал всю историю еще раз. Юноше было — мало сказать — не по себе. Он чувствовал себя просто ужасно. Да еще эти глаза чуть ли не всех мудрецов княжества, участливо устремленных к нему. Несколько раз у Гориполка сводило рот, перехватывало дыхание, ему дали испить родниковой воды — легчало.

— Что ты добавишь, отрок? — спросил князь у Бегуни.

— Гориполк забыл о зайце. Он его выпустил, когда напали слуги Белого Ведуна. Золотые Рожки выбрался из сети, дал стрекоча. Ведуну не достался…

— Это неважно, — отмахнулся, было, князь.

— Как раз очень важно, — молвил Асилуш строго, — пока боги не с Белым Ведуном, мы еще можем помочь… А достанься ему тот заяц, от Крутена Небо отвернулось бы… Зато у Белого Ведуна силы прибавилось бы… Вели послать к Гремячей воинов. А я волхвов отряжу в помощь.

— Уже послал, — оборвал жреца Дидомысл, — а от твоих волхвов, да в бою — толку чуть, или, даже меньше, чем ничего…

— Княжичу Гориполку нужна защита богов, надо проводит обряды — немедленно! — заявил жрец Триглава.

— Сначала нужно кропить Святой Водой, а потом — уже все остальное, — вклинился в разговор Старец Вод.

— Княжич должен сам побороть… — заикнулся, было, Даросвят, но князь перебил его:

— А ты, Иггельд, что скажешь?

— Дай мне княжича ненадолго, надо осмотреть его тело, — лекарь тут же пояснил, — слова словами, а вдруг злыдень незаметно чего воткнул, иголку-занозку какую с ядом? Князь-травой седло натер? Или другую болезнь навел? Да и мечи у слуг могли быть потравлены…