— Это было бы очень мило с вашей стороны, — просто из вежливости ответила Ким.
— Я серьезно, — настаивал Эдвард. — Она вам понравится и, может быть, заставит вас изменить свое отношение к этому событию. Социальные, политические и религиозные аспекты дела захватывают. Я узнал из книги гораздо больше, чем ожидал. Например, известно ли вам, что через несколько лет после процесса некоторые присяжные и даже судьи публично покаялись и попросили прощения за свои решения, поскольку поняли, что осудили на смерть невинных людей?
— В самом деле? — отозвалась Ким, все еще стараясь держать себя в руках и сохранять корректность и вежливость.
— Но меня поразил не столько сам факт, что были повешены невинные, — продолжал Эдвард. — Вы знаете, иногда прочтение одной книги вынуждает браться за следующую. Так вот, я прочитал следующую книгу, которая называется «Яды прошлого». В ней содержались любопытные теории, которые особенно интересны для нейрохимика, каковым я являюсь. В книге содержится предположение о том, что, по крайней мере, некоторые из молодых женщин, которые страдали «припадками» и ответственны за обвинения в колдовстве, на самом деле были не околдованы, а отравлены. Предполагаемый яд — алкалоид спорыньи, один из эрготаминов, который содержится в плесени, называемой Clavicepspurpurea.Claviceps — это грибок, паразитирующий на злаках, особенно на ржи.
Несмотря на показное безразличие Ким, рассказ Эдварда заинтересовал ее.
— О-о-о! — Эдвард округлил глаза. — Вы помните песню «Битлз» «Люси и небо в алмазах»? Вот это примерно то же самое, так как спорынья содержит амид лизергиновой кислоты — главный действующий компонент ЛСД.
— Вы хотите сказать, что отравленные переживали галлюцинации, которые ошибочно принимали за реальность? — спросила Ким.
— В этом-то и заключается идея, — ответил Эдвард. — Отравление спорыньей, по-научному выражаясь — эрготизм, может вызвать гангрену, которая быстро ведет к смерти, но может проявиться конвульсиями и галлюцинациями. В Салеме проявились конвульсивный и галлюциногенный эффекты, с большей выраженностью галлюциногенного.
— Какая своеобразная теория, — отозвалась Ким. — Пожалуй, она заинтересует и мою мать. Может быть, она станет по-другому относиться к моей прапрабабушке, когда узнает о подобном объяснении. При таких обстоятельствах прапрабабушку трудно будет в чем-либо обвинить.
— В этом и заключается моя мысль, — продолжал Эдвард. — В то же время это еще не вся история. Спорынья была той спичкой, которая зажгла огонь, но в огненный ураган эпидемия превратилась уже по своим собственным законам. Из того, что я прочитал, мне стало ясно, что многие люди, может быть, неосознанно, но использовали сложившееся положение для своей общественной и экономической выгоды.
— Вы определенно возбудили мое любопытство, — проговорила Ким. — Мне даже стыдно, что я проявляла так мало интереса раньше и не читала о салемских процессах ничего, кроме того, что проходят в школе. Это вдвойне стыдно, ведь собственность моей казненной прапрабабушки до сих пор находится во владении нашей семьи. В самом деле, из-за споров о наследстве между моим отцом и дедом мы с братом только в этом году унаследовали ее.
— Вот это да! — вырвалось у Эдварда. — Вы хотите сказать, ваша семья сохраняла свои владения на протяжении трехсот лет?
— Ну, мы сохранили далеко не все, — ответила Ким. — Раньше наши владения включали в себя то, что сейчас называется Беверли, Дэнверс и Пибоди, не считая Салема. В Салеме нам теперь принадлежит лишь небольшая часть прежнего поместья. Но и сейчас это достаточно изрядный кусок земли не меньше нескольких акров, я, к сожалению, не помню точно, сколько именно.
— Однако это необычно, — восхитился Эдвард. — Например, я унаследовал от своего отца его зубные протезы и мастерок каменщика. Сама мысль о том, что можно ходить по земле, которую триста лет назад топтали твои предки, сводит меня с ума. Я всегда думал, что подобное могут испытывать только члены королевских фамилий Европы.
— Я не только могу ходить по этой земле. Я даже могу поселиться в доме, — похвалилась Ким. — Старый дом стоит до сих пор.
— Ну, это уже розыгрыш, — удивился Эдвард. — Я не настолько легковерен, чтобы поверить еще и в это.
— Я и не думала вас разыгрывать, — возразила Ким. — И не так уж это необычно. В Салеме вообще полно домов семнадцатого века, включая и те, которые принадлежали казненным ведьмам, например, дом Ребекки Нерс.
— Я не имел ни малейшего представления об этом, — признался Эдвард.
— Вам надо как-нибудь съездить в Салем, — предложила Ким.
— В каком состоянии сейчас дом? — спросил Эдвард.
— Думаю, что во вполне приличном, — ответила Ким. — Я очень давно там не была, кажется, с тех пор прошла целая вечность, я тогда была еще маленьким ребенком. Но для дома, выстроенного в тысяча шестьсот семидесятом году, он выглядел очень пристойно. Потом этот дом купил Рональд Стюарт. Это его жена, Элизабет, была казнена по обвинению в колдовстве.
— Я помню имя Рональда из тоста Стентона, — сказал Эдвард. — Он был первым из клана Стюартов, кто закончил Гарвард.
— Этого я не знала, — призналась Ким.
— Пока ничего, — ответила Ким. — По крайней мере, до тех пор, пока Брайан не вернется из Англии, где он сейчас, продолжая семейную традицию, изучает судостроение. Примерно через год он приедет, тогда мы и решим, что нам делать с поместьем. К сожалению, это наследство обойдется нам в копеечку — очень высоки налоги и очень дорого стоит содержать такой старый дом в порядке.
— В этом старом доме жил ваш дед? — спросил Эдвард.
— Боже мой, конечно же, нет, — ответила Ким. — В этом доме уже много лет никто не живет. Рональд Стюарт впоследствии купил землю, построил на ней новый дом и переехал с семьей туда. В старом доме жили только наемные работники и слуги. За много лет новый дом понемногу ветшал и неоднократно ремонтировался и перестраивался. Последний раз его реконструировали в начале нашего столетия. Вот в этом-то доме и жил мой дед. А вообще это место лучше обходить стороной — огромный старый пустырь, продуваемый насквозь всеми ветрами.
— Бьюсь об заклад, что ваш старый дом имеет большую историческую ценность, — предположил Эдвард.
— Салемский институт «Пибоди-Эссекс» и Общество охраны памятников старины Новой Англии проявляли заинтересованность и хотели купить у нас старый дом, — рассказывала Ким, — но моя мать воспротивилась. Ей очень не нравится эта идея. Она боится, что там найдут какие-то новые свидетельства причастности моей прапрабабушки к колдовству.
— Это плохо, — произнес Эдвард. Он снова начал заикаться.
Ким взглянула на него. Он явно нервничал, хотя притворялся, что внимательно следит за игрой перуанцев.
— Что-то не так? — спросила Ким. Она ощутила, что Эдвард испытывает какую-то неловкость.
— Нет, — с видимым трудом произнес он. Эдвард несколько мгновений колебался, потом решился: — Мне очень неловко, я понимаю, что не следует просить об этом, и если вам моя просьба покажется неуместной, просто скажите «нет». Я все пойму и нисколько не обижусь. Я осознаю, что с моей стороны этот вопрос и просьба могут показаться бестактностью.
— В чем состоит просьба? — спросила Ким. Она уже поняла, что последует за этой преамбулой.
— Я много читал об этом деле, я уже говорил вам об этом, — начал Эдвард, подбирая слова, — но я хочу спросить, не могу ли я посмотреть ваш старый дом. Мне в самом деле очень хочется это сделать. Еще раз извините, понимаю, что не должен был просить об этом.
— Я буду рада показать вам дом и участок, — с облегчением произнесла Ким. — В эту субботу я как раз свободна. Мы можем поехать туда, если вас устраивает. До этого я успею взять ключи у нашего адвоката.
— Это не слишком затруднит вас? — спросил Эдвард.
— Вовсе нет, — ответила Ким.
— Суббота меня вполне устроит, — согласился Эдвард. — В качестве ответной любезности позвольте мне пригласить вас пообедать со мной в пятницу вечером.
— Принимается. Ну, а теперь я, пожалуй, пойду домой. Завтра я должна быть в госпитале в семь тридцать. Это ужасно рано.
Они поднялись с бордюра и направились к входу в подземку.
— Где вы живете? — спросил Эдвард.
— На Бикон-хилл, — ответила Ким.
— Я слышал, это красивый район.
— Мне удобно добираться оттуда в госпиталь. К тому же у меня очень хорошая квартирка. Жалко, что в сентябре мне придется съехать оттуда. Подруга, с которой я живу, выходит замуж, а квартира снята на ее имя.
— У меня примерно те же проблемы, — пожаловался Эдвард. — Я живу в роскошных апартаментах на третьем этаже частного дома. Но у владельцев вот-вот должен родиться ребенок, и им станет тесно. Так что к первому сентября мне придется освободить помещение.
— Очень прискорбно это слышать, — посочувствовала Ким.
— Ничего страшного нет, — возразил Эдвард. — Я уже давно собирался сменить квартиру, да все почему-то откладывал.
— Недалеко отсюда. Пешком можно дойти за несколько минут. — Он слегка поколебался. — Если хотите, можем зайти ко мне.
— Может быть, но в другой раз. Мне и, правда, надо завтра очень рано встать.
Они подошли к входу в метро. Ким повернула голову и заглянула в светло-голубые глаза Эдварда. Ей понравилось то, что она там увидела. Там было понимание.
— Хочу поздравить вас с тем, что вы решились попросить меня показать вам дом. Понимаю, вам было нелегко. Для меня это было бы так же трудно. Скорее всего, я бы просто не смогла обратиться к кому-нибудь с подобной просьбой.
Эдвард вспыхнул до корней волос. Потом усмехнулся.
— Да, я, конечно, не Стентон Льюис, — сказал он. — Правда состоит в том, что я бываю невероятно неловким и неуклюжим.
— Думаю, в этом мы недалеко ушли друг от друга, — согласилась Ким. — Но считаю, что вы гораздо лучше приспособлены для жизни в нашем обществе, чем представляете себе.
— Если я и смогу поверить в подобное, в этом будет большая ваша заслуга, — произнес Эдвард. — Как только вас увидел, сразу почувствовал себя очень свободно. А это говорит о многом.
— Наши чувства взаимны, — заключила Ким.
Они взялись за руки и постояли так несколько мгновений. Потом Ким повернулась и торопливо спустилась в метро.
2
Суббота, 16 июля 1994 года
Эдвард, припарковав машину на Бикон-стрит, напротив Административного совета Бостона, вбежал в вестибюль дома, где жила Ким. Позвонив, он с содроганием внутренне приготовился к встрече с привратницей. С нравом этих женщин он познакомился на своем горьком опыте.
— Простите, что заставила ждать. — Ким появилась в дверях. На ней были шорты цвета хаки и простенькая белая футболка. Пышные темные волосы стянуты в конский хвост.
— А я прошу прощения за опоздание, — сказал Эдвард. Они оба, как и договорились, были одеты по-походному. — Мне пришлось заскочить в лабораторию.
На мгновение они уставились друг на друга, а потом расхохотались.
— Мы неисправимы, — произнесла, наконец, Ким.
— Я ничего не могу с собой поделать, — усмехнулся Эдвард. — Я постоянно извиняюсь. Даже когда ни в чем не виноват. Это очень смешно, но знаете, что я вам скажу? Я даже не догадывался об этой своей особенности, пока вы не обратили на нее внимание вчера за обедом.
— Я заметила только потому, что сама все время делаю то же самое, — проговорила Ким. — Когда вчера вы высадили меня из машины около дома, я думала об этом. Видимо, причина в обостренном чувстве ответственности.
— Вероятно, вы правы, — согласился Эдвард. — Когда я был подростком, то постоянно чувствовал угрызения совести по поводу того, что что-то делалось неправильно, или если кто-то расстраивался.
— Наше сходство просто пугающе, — с улыбкой проворковала Ким.
Они сели в «сааб» и, выехав из города, направились на север. Стояло яркое ясное утро, и хотя было еще рано, солнце уже успело проявить свою летнюю силу.
Ким опустила стекло со своей стороны и беспечно высунула руку наружу.
— Все это похоже на мини-каникулы, — произнесла она.
— Особенно для меня, — отозвался Эдвард. — Мне стыдно это говорить, но я почти каждый день бываю в лаборатории.
— И по выходным тоже? — удивилась Ким.
— Семь дней в неделю, — признался Эдвард. — Воскресенье я могу отличить от других дней только по тому, что на работе бывает очень мало народу. Мне кажется, что я жутко скучный человек!
— Я бы назвала это увлеченностью, — поправила его Ким. — Еще я хочу отметить, что вы очень внимательны. Вы каждый день присылали мне очень славные цветы. Я не привыкла к такой галантности и определенно не заслуживаю ее.
— О, это такие пустяки, — отмахнулся Эдвард.
Ким почувствовала, что ему неловко. Он несколько раз подряд откинул со лба несуществующую прядь.
— Для меня это совсем не пустяки, — заверила Ким. — Я хочу еще раз поблагодарить вас.
— У вас не было проблем с получением ключей от старого дома? — спросил Эдвард с очевидной целью сменить тему разговора.
Ким отрицательно покачала головой.
— Ни малейших. Просто я вчера после работы зашла к своим адвокатам.
Проехав по дороге номер девяносто три, они свернули на шоссе номер сто двадцать восемь. Машины на дороге встречались редко.
— Я получил громадное удовольствие от нашего вчерашнего обеда, — сказал Эдвард.
— Я тоже, — согласилась Ким. — Спасибо вам за него. Но когда я сегодня вспоминала вчерашний вечер, мне стало просто неловко. Я трещала как сорока, не давая вам слова вставить. Я слишком много говорила о себе и о своей семье.
— Кажется, вы опять начали извиняться, — напомнил ей Эдвард.
В виде шутливого наказания Ким шлепнула себя пониже спины.
— Боюсь, что я безнадежный случай, — рассмеялась она.
— Да и, кроме того, — улыбнулся Эдвард, — это мне следовало бы извиниться. В вашей многословности есть и моя вина — это я бомбардировал вас бестактными личными вопросами, которые едва ли вмещались в рамки допустимых приличий.
— Я нисколько на вас не обижена, — возразила Ким. — Я лишь надеюсь, что не очень испугала вас упоминанием о приступах внутреннего беспокойства, которые начались у меня, когда я поступила в колледж.
— Все подвержены этим приступам, — засмеялся Эдвард, — особенно те из нас, кто, подобно врачам, работает в навязанном принудительном режиме. У меня такое беспокойство наступало перед каждым экзаменом, хотя никогда не было проблем с оценками.
— Мои приступы, как мне кажется, что-то худшее, чем просто волнение, — продолжала Ким. — Какое-то время, правда, недолго, у меня даже случались проблемы с вождением автомобиля. Я страшно боялась, что такой приступ может начаться, когда я попаду в пробку.
— Вы не принимали никаких лекарств? — спросил он.
— Очень недолго принимала ксанакс.
— А прозак не пробовали? — спросил Эдвард. Ким повернула голову и внимательно посмотрела на Эдварда.
— Никогда! — твердо заявила она. — Да и зачем бы я стала его принимать?
— Просто вы сказали, что у вас беспокойство смешано с застенчивостью. Прозак помогает как от одного, так и от другого.
— Мне никогда не рекомендовали его принимать, — сказала Ким. — И даже если бы рекомендовали, я не стала бы этого делать. Я не принимаю лекарств в связи с такими мелочами, как застенчивость. Мне кажется, что таблетки, да и вообще лекарства, следует применять в случае серьезных заболеваний, а не для того, чтобы сглаживать повседневные недомогания.
— Прошу прощения, — произнес Эдвард, — я не хотел вас обидеть.
— Я нисколько не обиделась. Но это мое глубокое убеждение. Я работаю сестрой и вижу, что люди принимают слишком много лекарств по множеству совершенно ничтожных поводов, и таких людей много, фармацевтические компании сумели убедить их, что от каждого недомогания существует таблетка.
— В целом я согласен с вами, — сказал Эдвард. — Но я нейрохимик и в силу этого ясно вижу биохимический аспект поведения и настроения. Поэтому мне пришлось пересмотреть свое отношение к применению чисто психотропных препаратов. Я бы даже сказал — чистых психотропных препаратов.
— Что вы имеете в виду под чистыми препаратами? — спросила Ким.
— Препараты, которые или не обладают побочным эффектом, или обладают им в ничтожной степени.
— У всех лекарств есть побочные эффекты, — упрямо заявила Ким.
— Полагаю, что вы опять-таки правы, — согласился Эдвард. — Но некоторые побочные эффекты настолько незначительны, что риск приема таких препаратов вполне допустим, если сравнить его с возможной пользой для здоровья.
— Это очень мудреный довод, — засомневалась Ким.
— О, я, кстати, кое о чем вспомнил! — воскликнул Эдвард. — О книгах, которые обещал дать вам почитать.
Он потянулся к заднему сиденью, взял оттуда две книги и положил их на колени Ким. Она полистала их и шутливо пожаловалась на то, что в них совсем нет картинок. Эдвард рассмеялся.
— Я постарался найти вашу прапрабабушку в одной из них, где описываются судебные процессы в Салеме, — проговорил Эдвард. — Но в указателе не нашел Элизабет Стюарт. Вы уверены, что ее действительно казнили? Эти авторы очень дотошны и добросовестны.
— Насколько я знаю — это правда, — ответила Ким. Она просмотрела указатель в «Салемских одержимых». Раздел на букву «с» начинался со «свидетельства о призраке» и заканчивался на «Стафтоне, Вильямс». Никаких упоминаний о Стюарт.
Через полчаса они прибыли в Салем. Дорога пролегала мимо «Дома ведьмы». У Эдварда вспыхнул необыкновенный интерес, он немедленно свернул на обочину и остановил машину.
— Как называется это место? — спросил он.
— «Дом ведьмы», — ответила Ким. — Это место притягивает туристов как магнит. Местный аттракцион.
— Это подлинный семнадцатый век? — спросил Эдвард. — Или новодел, каких полно в Диснейленде?
— Подлинник. И стоит он на своем месте, на том, где его построили триста лет назад. Рядом есть еще один подлинный дом тех времен. Он принадлежит Пибоди-Эссексскому институту, но его перевезли из другого места.
— Класс! — воскликнул Эдвард.
Дом выглядел как картинка из иллюстрированной книги по истории для детей. Особенно необычно и красиво было то, что второй этаж выступал по периметру за пределы первого, а стекла имели форму бриллиантов.
— Слово «класс» выдало вас с головой, — рассмеялась Ким. — Здесь больше уместно слово «божественно».
— Ладно, — послушно согласился Эдвард. — Это божественно.
— Дом удивительно похож на тот, который я собираюсь вам показать во владениях Стюартов, — сообщила Ким. — А этот дом нельзя, строго говоря, называть «Домом ведьмы», потому что ведьмы тут никогда не жили. Он принадлежал Джонатану Корвину, одному из членов магистрата, который участвовал в предварительных слушаниях по делу.
— Я помню эту фамилию из «Салемских одержимых», — сказал Эдвард. — История наполняется реальной жизнью, когда воочию видишь место, где разворачивались исторические события далекого прошлого. — Он повернулся к Ким. — Далеко отсюда до владения Стюартов?
— Нет, самое большее десять минут езды.
— Вы сегодня завтракали?
— Немного сока и фрукты.
— Может быть, мы остановимся где-нибудь, выпьем кофе и перекусим?
— Это заманчивое предложение, — согласилась Ким. Было еще рано, до наплыва туристов оставалось порядочно времени, поэтому Эдвард без труда нашел место для парковки у здания администрации общины Салем. Напротив находилось кафе. Они взяли с собой кофе и завтрак навынос и послонялись немного по центру городка, заглянув в Музей ведьм и посетив несколько других туристских достопримечательностей. Прогуливаясь по пешеходному участку Эссекс-стрит, они обратили внимание, что в огромном количестве магазинчиков, и с не менее огромного количества лотков продаются многочисленные «ведьмины» сувениры.
— Процессы над ведьмами породили целую индустрию, — прокомментировал этот факт Эдвард. — Боюсь, что это очень назойливо.
— Но отнюдь не делает само событие тривиальным, — возразила Ким. — Скорее, выглядит неким заветом, который оставили эти процессы. Все находят давно прошедшие события захватывающими.
Войдя в Центр обслуживания посетителей Национального парка, Ким обнаружила там целую библиотеку книг и памфлетов, касающихся судебных процессов по делам ведьм.
— Я никогда не думала, что на эту тему существует так много доступной литературы, — удивилась она.
Покопавшись в книгах, она купила несколько штук. Ким объяснила Эдварду, что если она начинает чем-нибудь интересоваться, то в своем интересе, как правило, перегибает палку.
Вернувшись в машину, они снова проехали мимо «Дома ведьмы» по Норт-стрит, потом свернули направо на Орн-роуд. Когда они проезжали мимо кладбища «Гринлаун», Ким заметила, что это тоже была часть земельных владений Стюартов.
Ким велела Эдварду свернуть на грунтовую дорогу. Продвигаясь по ней, он с трудом справлялся с рулем. Объехать все рытвины и ухабы он был просто не в состоянии.
— Вы уверены, что мы едем правильно? — спросил он.
— Абсолютно, — обнадежила его Ким.
После нескольких рывков и поворотов они, наконец, подъехали к окованным железом воротам, подвешенным к массивным столбам, сложенным из грубообработанных гранитных блоков. Высокий железный забор, увенчанный заостренными металлическими кольями, с обеих сторон от ворот скрывался в густом лесу.
— Это то самое место? — поинтересовался Эдвард.
— Да, — ответила Ким, выходя из машины.
— Очень внушительно! — крикнул он Ким, пока та с трудом пыталась сдвинуть с места тяжелый заржавленный засов, запиравший ворота. — Это место трудно назвать гостеприимным.
— Помешательство той эпохи! — крикнула ему в ответ Ким. — Люди состоятельные хотели выглядеть как бароны.
Сдвинув, наконец, засов, она отперла ворота и распахнула их. Они раскрылись с жутким скрежетом.
Ким вернулась в машину, и они въехали в ворота. После еще нескольких крутых поворотов дорога закончилась просторной зеленой лужайкой. Эдвард остановил машину.
— Бог мой! — воскликнул он. — Теперь я понимаю, почему вы употребили слово «бароны».
Над огромным полем господствовал исполинский многоэтажный каменный дом, украшенный башнями, зубцами и навесными бойницами. Крыша из шифера была покрыта причудливыми украшениями и слуховыми окнами. Из всех частей крыши, как сорная трава, торчали дымовые трубы.
— Интересное смешение стилей, — заметил Эдвард. — Отчасти это средневековая крепость, отчасти замок эпохи Тюдоров, а отчасти — французское шато. Очень забавно.
— В нашей семье это сооружение всегда называли замком, — пояснила Ким.
— Теперь я понимаю почему, — догадался Эдвард. — Когда вы описывали это место как огромный пустырь, продуваемый всеми ветрами, я не представлял себе, что дом может выглядеть именно так. Я представлял его себе совершенно по-другому. Место такому дому скорее где-нибудь в Ньюпорте.
— На Северной набережной Бостона до сих пор сохранилось несколько таких огромных домов-замков, — сообщила Ким. — Конечно, некоторые из них уже обветшали. Другие преобразованы в кондоминиумы. Но теперь рынок полностью насыщен. Поэтому я и говорила вам, что для нас с братом этот дом — обуза.
— А где находится старый дом? — спросил Эдвард. Ким показала рукой направо. На расстоянии Эдвард с трудом различил спрятавшееся в березняке темно-коричневое строение.
— А что это за каменное здание слева? — спросил он.
— Когда-то это была мельница, — ответила Ким. — Но пару сотен лет назад ее переделали в конюшню.
Эдвард рассмеялся.
— Просто удивительно, как естественно вы все это воспринимаете. Для меня все, что старше пятидесяти лет, — уже неописуемая древность.
Эдвард тронул машину, но тотчас снова остановился. Путь ему преградила стена из камней, заросших густой травой.
— Что это? — спросил он, указывая рукой на стену.
— Наше старое фамильное захоронение.
— Кроме шуток? — удивился Эдвард. — Мы можем его осмотреть?
— Конечно, — ответила Ким.
Они вышли из машины и перелезли через стену. Войти в ворота не было никакой возможности, так как они заросли одичавшими кустами ежевики.
— Такое впечатление, что многие надгробные камни разбиты, — заметил Эдвард, — причем совсем недавно. — Он поднял с земли осколок мрамора.
— Вандализм, — коротко констатировала Ким. — С этим мало, что можно поделать, поскольку здесь никто не живет.
— Какой стыд! — возмутился Эдвард. Он посмотрел на дату. 1843. На камне значилось имя Натаниэла Стюарта.
— В нашей семье умерших хоронили на этой земле до середины прошлого столетия, — пояснила Ким.
Они медленно пошли по поросшему травой кладбищу. Чем дальше они шли, тем проще становились надгробия, тем древнее они выглядели.
— Рональд Стюарт тоже похоронен здесь? — спросил Эдвард.
— Да, — ответила Ким. Она подвела его к скромному круглому могильному камню, на котором едва намечался рельеф черепа со скрещенными костями, на камне была надпись: «Здесь захоронено тело Рональда Стюарта, сына Джона и Лидии Стюарт. Почил на 81 лето жизни 1 октября 1734 года».
— Восемьдесят один, — удивился Эдвард, — здоровый был мужчина. Он, должно быть, обладал незаурядным умом и держался подальше от докторов. В те времена, когда уповали только на кровопускания и примитивные лекарства, соприкосновение с докторами было почти столь же смертельным, как соприкосновение с болезнями, которые они брались лечить.
Рядом с Рональдом покоилась Ребекка Стюарт. На камне было написано, что она была женой Рональда.
— Думаю, что он впоследствии женился повторно, — сказала Ким.
— Элизабет тоже похоронена здесь? — спросил Эдвард.
— Не знаю, — ответила Ким. — Мне никто ни разу не показывал ее могилу.
— А вы уверены, что Элизабет вообще существовала?
— Думаю, что существовала, но поклясться не могу.
— Давайте поищем, может быть, нам удастся найти ее могилу, — предложил Эдвард. — Она должна быть похоронена на фамильном кладбище.
Несколько минут они искали молча. Ким пошла в одну сторону, Эдвард — в другую.
— Эдвард! — позвала его Ким.
— Вы нашли ее? — спросил Эдвард.
— Можно сказать, да, — ответила она.
Эдвард присоединился к Ким. Она рассматривала надгробие, похожее по форме на могильный камень Рональда. В этой могиле покоился Джонатан Стюарт, о котором на камне было написано, что он сын Рональда и Элизабет Стюарт.
— По крайней мере, мы теперь знаем, что она доподлинно существовала, — констатировала Ким.
Они продолжали поиски в течение еще получаса, но найти могилу Элизабет не удалось. Наконец, они прекратили бесплодные попытки, сдались и пошли назад к машине. Несколько минут спустя они уже были у входа в старый дом. Оба вышли из машины.
— Да, вы не шутили, когда говорили, что этот дом похож на «Дом ведьмы», — проговорил Эдвард. — Такая же массивная центральная дымовая труба, такая же высокая крутая двускатная крыша, такая же дощатая окантовка стен и такие же стекла в окнах, похожие на бриллианты. И что самое любопытное — второй этаж выступает за периметр первого. Интересно, зачем строители в те времена так делали?
— Не думаю, что кто-нибудь знает точно, — ответила Ким. — Одно из зданий в институте «Пибоди-Эссекс» построено точно так же.
— Орнамент под выступами выглядит более живописно, чем в «Доме ведьмы», — заметил Эдвард.
— У тех, кто их делал, было хорошее художественное чутье.
— Очаровательный домик, — сказал Эдвард, — в нем гораздо больше вкуса, чем в замке.
Рассматривая архитектурные детали, они медленно обошли старинную постройку со всех сторон. У задней стены дома стояло маленькое, такое же старое каменное здание. Он спросил, что это может быть.
— Мне говорили, что раньше здесь держали скот, — ответила Ким.
— Мини-хлев, — определил Эдвард.
Они вернулись к парадной двери, и Ким достала связку ключей. Она перепробовала несколько из них, пока, наконец, ей удалось отпереть замок. Дверь открылась с таким же скрежетом, как и ворота.
— Очень похоже на дом с привидениями, — констатировал Эдвард.
— Не говорите так, — запротестовала Ким.
— Только не уверяйте, что вы верите в призраков.
— Я скажу, что уважаю их, — произнесла Ким со смехом. — Вы войдете первым.
Эдвард шагнул в небольшую прихожую. Прямо перед ним начиналась высокая лестница, ведущая наверх. По бокам прихожей располагались двери. Правая вела на кухню, левая — в гостиную.
— Куда мы пойдем сначала?
— Куда захотите. Вы мой гость.
— Тогда мы сначала обследуем гостиную, — выбрал Эдвард.
Над всем помещением господствовал огромный камин шириной в шесть футов. В комнате была в беспорядке расставлена колониальная мебель, разбросаны садовые инструменты и прочее мелкое имущество. Самой интересной деталью убранства являлась старинная кровать под балдахином. Сохранились даже расшитые шерстяными нитками старинные занавеси.
Эдвард подошел к камину и заглянул в дымоход.
— Камин в рабочем состоянии, — удивился он. Потом взглянул на стену над каминной полкой. Отступив на шаг, он снова посмотрел на этот участок стены.
— Вы видите здесь едва заметный прямоугольник? — спросил он.
Ким подошла к нему, встала рядом и внимательно всмотрелась в это место на стене.
— Да, вижу. Такое впечатление, что здесь висела картина.
— Мне тоже так кажется, — согласился Эдвард. Смочив слюной кончик пальца, он попытался стереть границу. Ему это не удалось. — Должно быть, картина висела здесь очень много лет, и копоть по периметру рамки успела основательно въесться в стену.
Они вышли из гостиной и поднялись по лестнице. Добравшись до верха, обнаружили кабинет, расположенный над прихожей. Кроме кабинета, на втором этаже помещались спальни, расположенные над кухней и гостиной. В каждой спальне имелся свой камин. Единственными предметами, которые там находились, были несколько кроватей и прялка.