Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Грань риска

ModernLib.Net / Триллеры / Кук Робин / Грань риска - Чтение (стр. 26)
Автор: Кук Робин
Жанр: Триллеры

 

 


— Ну, конечно же, — нетерпеливо проговорила Ким. Сердце ее забилось при одной мысли о том, что сейчас она увидит свидетельство, использованное против Элизабет.

Джон взялся за телефон.

— Сейчас мы посмотрим, на месте ли мистер Небольсин. Когда я разговаривал с ним, он был на месте, но у него несколько кабинетов, потому что, строго говоря, он отвечает за целый ряд маленьких музеев и коллекций, разбросанных по территории Гарварда.

Джон коротко поговорил по телефону. В середине его он показал Ким большой палец.

— Вам повезло. Он у себя и примет вас, если вы подойдете прямо сейчас.

— Я уже иду! — выпалила Ким.

Она поблагодарила Джона и через несколько минут входила в массивное классическое здание корпуса А, украшенное дорической колоннадой. В дверях ее остановил охранник, но удостоверение Массачусетского госпиталя послужило ей пропуском.

Ким поднялась на пятый этаж. Налево от входа простирался длинный коридор, где, собственно, и располагался музей. Он состоял из многих расставленных вдоль стен ящиков, передние стенки которых были выполнены из стекла. В ящиках лежали примитивные хирургические инструменту прошлых веков, которые заставили бы содрогнуться даже стоика; там же можно было увидеть старые фотографии и анатомические препараты, демонстрирующие те или иные патологические проявления. Среди таких препаратов было много черепов. В одном из них было отверстие, начинавшееся в темени и открывавшееся в глазнице.

— Очень интересный случай, — раздался рядом чей-то голос. Ким обернулась и увидела мужчину, слишком, по ее мнению, молодого для должности смотрителя музея. — Вы, должно быть, Кимберли Стюарт? Меня зовут Карл Небольсин.

Они пожали друг другу руки.

— Видите этот штырь? — спросил Карл, показывая Ким стальную палку длиной около пяти футов. — Это трамбовочный стержень. Такими раньше забивали в породу порох и глину при производстве взрывных работ. Так вот, получилось так, что этот штырь вошел в голову владельца этого черепа. Но самое поразительное, что этот человек поправился, он выжил.

— Он выздоровел? — удивленно спросила Ким.

— Можно сказать и так, правда, в его личности наступили необратимые изменения, но скажите, кто бы мог перенести такую травму без последствий? — проговорил Карл.

Ким бегло осмотрела и другие экспонаты. В дальнем углу лежали старые книги. Ким рассеянно полистала их.

— Насколько я понимаю, вас интересует экспонат, относящийся к Рейчел Бингхем? — спросил Карл.

— Он здесь?

— Нет.

Ким показалось, что она ослышалась или неправильно поняла сказанное.

— Этот экспонат внизу, в хранилище, — пояснил Карл. — На него не слишком много заявок, да и наши площади не позволяют нам выставить все, что у нас есть. Вы хотите на него взглянуть?

— Очень хочу! — Ким с облегчением вздохнула.

На лифте они спустились в подвал и пошли по каким-то лабиринтам. Ким подумала, что самостоятельно она, пожалуй, отсюда не выберется. Карл отпер тяжелую стальную дверь. Войдя в небольшое помещение, он зажег свет: под потолком висели пять голых электрических лампочек.

Вся комната была заставлена старинными цилиндрами с заспиртованными анатомическими препаратами.

— Прошу прощения за беспорядок, — произнес Карл. — Здесь очень грязно. Сюда почти никто не заходит. Посетители здесь большая редкость.

Ким последовала за Карлом, лавируя между деревянными шкафами. Проходя мимо них, Ким успевала разглядеть какие-то диковинные инструменты, старые книги и склянки с заспиртованными органами. Наконец Карл остановился. Они пришли. Ким встала за его спиной. Карл отступил в сторону и указал ей на шкаф, стоявший перед ним.

Увидев, что находится в шкафу, Ким отпрянула от отвращения. Она не была подготовлена к подобному зрелищу. В стеклянный сосуд, заполненный коричневатой консервирующей жидкостью, был втиснут страшный уродец — человеческий плод четырех-пяти месяцев. Это было настоящее чудовище.

Не обращая внимания на реакцию Ким, Карл открыл шкаф. Схватившись руками за тяжелый сосуд, он придвинул его ближе к свету. От сотрясения уродец стал покачиваться, исполняя страшный в своей гротескности танец. Оторвавшиеся от плода кусочки ткани медленно, как снежные хлопья, оседали на дно склянки.

С ужасом глядя на аненцефала, Ким прикрыла рукой рот, чтобы не закричать. У младенца отсутствовал головной мозг, череп его по этой причине был совершенно плоским. Мало этого, у него была волчья пасть — нёбо было расщеплено, и полость рта посредством страшной щели сообщалась с полостью носа. Черты лица были еще больше искажены тем, что оно прижималось к стеклянной стенке цилиндра. За огромными выпученными лягушачьими глазами простиралась совершенно плоская голова, покрытая густыми черными волосами. Короткие, как обрубки, верхние конечности, плода заканчивались лопатообразными кистями, пальцы были очень короткими и частично сросшимися между собой. Кистти походили на свиное расщепленное копыто. Нижняя часть спины плавно переходила в длинный русалочий хвост.

— Может, мне перенести сосуд поближе к свету? — спросил Карл.

— Нет! — непроизвольно вырвалось у Ким. Возможно, она закричала слишком громко. Успокоившись, она объяснила Карлу, что ей и так все прекрасно видно.

Ким отчетливо представила себе, как могло сознание человека семнадцатого века отреагировать на такое поистине зверское уродство. Это несчастное создание просто должны были принять за воплощенного дьявола. Действительно, на средневековых гравюрах, которые Ким видела в книгах, дьявола изображали именно так.

— Может, вы хотите, чтобы я повернул сосуд другим боком, чтобы вы посмотрели с противоположной стороны? — настаивал Карл.

— Спасибо, не надо. — Ким непроизвольно попятилась от отвратительного экспоната. Теперь она поняла, почему юридический и богословский факультеты не знали, что делать с этим монстром. Она вспомнила неразборчиво написанную пометку с карточки, которую показал ей Джон Молдэвиен. Там было написано не «кунштюк, учиненный Рейчел Бингхем в 1691 году». Там было слово «зачатый», а не учиненный!

Вспомнила Ким и запись в дневнике Элизабет, где та тревожилась об участи невинного Иова. Речь шла вовсе не о библейском персонаже. Элизабет уже знала о своей беременности и собиралась назвать свое еще не родившееся дитя Иовом. Какое трагическое совпадение, подумалось Ким.

Уходя, Ким поблагодарила Карла и, спотыкаясь, побрела к своей машине. Из головы не выходила мысль о двойной трагедии Элизабет, которая зачала ребенка, не зная того, что в теле ее накапливается отрава грибка, разъедающего рожь в амбаре. В тот день, когда у Элизабет произошел выкидыш, ни у кого не могло возникнуть сомнений в ее связи с нечистой силой, ибо ведь только у пособницы дьявола может родиться такой монстр. Все сразу вспомнили, что «припадки» впервые случились в ее доме, а потом перекинулись на те дома, в которые Элизабет передавала ржаной хлеб, чтобы спасти детей от голода. Упорство Элизабет, не ко времени случившееся противостояние с Путнамом и ее замужество, повлекшее за собой изменение социального положения, все это, вместе взятое, сослужило ей плохую службу.


Добравшись до машины, Ким села за руль и включила зажигание. Теперь ей было совершенно ясно, почему Элизабет обвинили в колдовстве и как именно ее осудили.

Ким пребывала в каком-то трансе. Она начала понимать, почему Элизабет отказалась признаться в колдовстве даже ради своего спасения, на чем, несомненно, настаивал Рональд. Конечно, Элизабет отдавала себе отчет в том, что она не ведьма. Но уверенность эта была подорвана тем, что все вокруг ополчились против нее: друзья, члены магистрата и даже духовенство. В отсутствие мужа некому было поддержать Элизабет в трудную минуту. Будучи совершенно одинокой, она подумала, что совершила какое-то страшное прегрешение против Господа. Как еще можно объяснить то, что она родила такое демоническое создание? Возможно, Элизабет искренне считала, что она заслужила свой жребий.

На Сторроу-драйв Ким попала в пробку и двигалась вперед с черепашьей скоростью. За прошедшие часы погода не стала лучше. Стояла нестерпимая духота. Ким начала бояться, что она просто задохнется, сидя в машине.

Наконец, миновав светофор у Левереттской развязки, Ким вырвалась из скопления машин на свободную дорогу. Выехав из города, она, дав автомобилю полную волю, понеслась к северу по федеральному шоссе номер девяносто три. Душа Ким тоже почувствовала освобождение. Неясная тревога улеглась. Теперь, пережив потрясение от встречи с монстром, которого родила Элизабет, Ким поняла, что именно хотела передать ей сквозь тьму веков ее прапрабабушка: надо полагаться только на саму себя и верить только самой себе. Нельзя терять уверенность в своей правоте исключительно из-за того, что окружающие думают и действуют по-другому. Элизабет поддалась этому искушению и погубила себя. Ей нельзя было позволить власти вмешиваться в свою жизнь. Правда, Элизабет была лишена выбора, но у Ким такой выбор есть.

Воспоминания Ким совершили прихотливый скачок. Она подумала о скучных разговорах, которые вела с Элис Макмюррей, когда они в деталях разбирали низкую самооценку Ким. Она вспомнила теории, которые развивала Элис, чтобы объяснить источник такого положения вещей: эмоциональная отчужденность отца, ее, Ким, желание угодить ему, пассивность матери, привыкшей к амурным похождениям мужа. Эти дискуссии оставляли холодным сердце Ким. Сейчас все эти разговоры казались ей плоскими и ненужными. В них всегда речь шла не о ней, а о других людях. Никакой сеанс психотерапии не потряс ее так сильно, как лицезрение «окончательного свидетельства» по делу Элизабет.

Теперь все стало на свои места. Ким поняла, что совершенно не важно, вызвана ли ее заниженная самооценка положением в семье, или ее застенчивостью, или сочетанием первого и второго. Реальность состояла в том, что, прокладывая свой жизненный курс, Ким руководствовалась не своими интересами и склонностями, а чужими. Взять хотя бы выбор профессии. Да и сейчас она ведет себя точно так же.

Ким ударила по тормозам. Совершенно неожиданно на самом свободном участке трассы возникла пробка. Снова Ким продвигалась вперед в час по чайной ложке. Снова в машине стало нестерпимо жарко и душно. На западе над горизонтом всей своей тяжестью нависала огромная черная грозовая туча.

Подвигаясь по одному дюйму в минуту, Ким вдруг обрела решимость. Она просто обязана изменить свою жизнь. Она позволяла отцу управлять собой, хотя между ними практически никогда не было родственных отношений. А потом она позволила Эдварду делать то же самое. Эдвард жил с ней, но это было одно название. На самом деле он пользовался ею, не давая ничего взамен. Лаборатории «Омни» нечего делать в ее имении, и исследователи больше не будут жить в ее фамильном доме.

Пробка рассосалась, и Ким, нажав на акселератор, поклялась себе, что не допустит дальнейшего существования статус-кво. Как только приедет домой, сразу же поговорит с Эдвардом.

Зная, что склонна проявлять слабость в столкновениях и предпочитает откладывать неприятные вещи на потом, Ким убеждала себя, что поговорить с Эдвардом надо сейчас, потому что лекарство, которое они испытывают, скорее всего тератогенно, то есть вызывает уродства у младенцев. Ким знала, что тератогенность — это очень важная характеристика, имеющая значение при оценке пригодности лекарства для клинического применения. При этом лекарство противопоказано не только беременным. Тератогенные препараты могут спровоцировать развитие рака.

В имение Ким приехала около семи часов вечера. На небе громоздились тяжелые темные тучи, и казалось, что сейчас намного позднее. Подъезжая к лаборатории, Ким заметила, как на горизонте засверкали первые молнии. В окнах лаборатории зажглись огни.

Ким остановила машину, но вышла из нее не сразу. Несмотря на свою решимость, она долго сомневалась, стоит ли ей заходить в здание. Внезапно ей пришла в голову масса оправданий, позволяющих с чистой совестью отложить этот нежелательный для нее визит. Но она не поддалась искушению. Ким открыла дверцу машины и вышла.

— Ты пойдешь и все сделаешь, даже если тебя за это убьют, — произнесла она вслух.

Разгладив складки на своей форме и причесавшись, она вошла в лабораторию.

Закрыв за собой внутреннюю дверь, Ким поняла, что атмосфера здесь снова изменилась. Она совершенно отчетливо поняла, что Дэвид и Глория видели, как она пришла, и, кажется, Элеонор тоже. Но никто из них не поздоровался, сделав вид, будто не заметили ее. Они ее попросту проигнорировали. Не слышалось ни смеха, ни разговоров. Обстановка была накаленной.

Такое откровенно враждебное отношение встревожило и обеспокоило Ким, однако она заставила себя идти искать Эдварда. Она нашла его в темном углу возле компьютера. Бледно-зеленый флюоресцирующий монитор отбрасывал на лицо Эдварда мистический свет.

Ким подошла к нему и встала рядом. Ей не хотелось отрывать его от дела. Она посмотрела на его руки — он печатал — и заметила, что пальцы сильно дрожат. Прислушавшись, Ким поняла, что он очень часто дышит.

Прошло несколько томительных минут. Он не обращал на нее ни малейшего внимания.

— Эдвард, послушай, — сказала она дрожащим голосом. — Мне надо с тобой поговорить.

— Потом. — Эдвард даже не взглянул на нее.

— Я должна сказать тебе что-то очень важное, — поколебавшись, произнесла Ким.

Эдвард в бешенстве вскочил на ноги, смертельно напугав Ким. От этого движения эргономическое кресло на колесиках откатилось назад и с грохотом врезалось в шкаф с реактивами. Эдвард приблизил свое лицо к лицу Ким настолько, что она явственно могла различить красные прожилки в его воспаленных глазах.

— Я же сказал «потом», — прошипел он сквозь стиснутые зубы. Он пылал негодованием. Как она посмела перечить ему?!

Ким отступила назад и споткнулась о низкую скамейку. Взмахнув руками в поисках опоры, она столкнула на пол колбу, стоявшую на столе. Звон разбивающегося стекла ударил по ее и без того взвинченным нервам. Она растерялась.

Оцепенев, Ким наблюдала за поведением Эдварда, стараясь понять, что он сделает дальше. Он опять был на грани потери контроля над собой, как тогда, в Кембридже, когда швырнул бокал в камин. Она подумала, что в лаборатории что-то произошло, и произошло совсем недавно. Это что-то вызвало раздоры между членами группы. Что бы ни случилось, но, видимо, это до предела взвинтило нервы всем, особенно Эдварду.

Первой реакцией Ким была жалость к Эдварду. Она же знала, как много приходится ему работать. Но она вовремя остановила себя. Ким поняла, что такие мысли непременно возродят ее старые привычки. Она заставила себя вспомнить о предостережении Элизабет. Хотя бы раз она должна постоять за себя и подумать о своих нуждах и о своей пользе.

В то же время Ким понимала, что надо трезво оценивать ситуацию. Она знала, что ничего не добьется, если будет и дальше провоцировать Эдварда. Его поведение ясно давало понять, что сейчас он просто не способен, в силу своего настроения, обсуждать их дальнейшие отношения.

— Прости, что я оторвала тебя от дела, — продолжала Ким, когда убедилась, что Эдвард в какой-то степени вновь овладел своими эмоциями. — Теперь я понимаю, что пришла не вовремя. Я буду в коттедже. Мне действительно надо серьезно с тобой поговорить. Так что как только освободишься, приходи.

Ким повернулась и, сопровождаемая его злым взглядом, пошла к выходу. Пройдя несколько шагов, она остановилась и вернулась.

— Сегодня я выяснила нечто, о чем и ты должен знать, — сказала Ким. — У меня есть основания полагать, что «ультра» обладает тератогенным действием.

— Мы испытаем препарат на беременных мышах и крысах, — мрачно ответил Эдвард. — А пока у нас есть более важные проблемы.

Тут Ким заметила, что на левой стороне головы Эдварда сорвана кожа. На его руках были такие же порезы, какие она видела у Курта.

Ким непроизвольно шагнула вперед и стала рассматривать рану на голове.

— Ты сильно поранился, — заметила она.

— Ничего страшного. — Эдвард оттолкнул ее руку. Он отвернулся, сходил за креслом, поставил его на место, сел за компьютер и продолжил работу, перестав обращать внимание на Ким.

Ким вышла из лаборатории, совершенно потрясенная результатами своего визита. Поведение и настроение Эдварда были непредсказуемы. Выйдя на улицу, она увидела, что уже сильно стемнело. Ветер стих. Листья на деревьях были совершенно неподвижны. Только птицы как сумасшедшие метались у самой земли в поисках укрытия от надвигавшейся грозы.

Ким поспешила к машине. Посмотрев на зловещие тучи, она увидела сверкавшие в отдалении молнии. Грома пока не было слышно. Чтобы доехать до коттеджа, Ким пришлось включить ближний свет.

Приехав домой, Ким первым делом отправилась в гостиную. Она по-новому взглянула на портрет Элизабет, преисполнившись симпатией, восхищением и благодарностью. Глядя в течение нескольких минут на это сильное, невероятно женственное лицо с ярко-зелеными глазами, Ким начала успокаиваться. Образ прапрабабушки вселил в нее силу и решимость. Ким поняла, что, несмотря на неудачу в лаборатории, она никогда больше не станет прежней пассивной и податливой женщиной. Она обязательно дождется Эдварда и поговорит с ним обо всем.

Оторвавшись от портрета, Ким обошла коттедж, их общее с Элизабет владение. Ее недавнего одиночества как не бывало. Она не могла удержаться от мысли о том, как хорошо могло быть здесь, в этом романтическом доме, окажись на месте Эдварда Киннард.

Стоя посреди столовой, Ким печально подумала о том, насколько редко использовался по прямому назначению обеденный стол. А ведь во времена Элизабет здесь была кухня. Весь сентябрь полетел псу под хвост. Ким ругала себя за то, что позволила Эдварду увлечь себя авантюрой с этим проклятым лекарством.

Охваченная внезапной вспышкой гнева, Ким сделала еще один шаг вперед. Впервые она призналась себе в том, что ей отвратительна пробудившаяся в Эдварде жадность, так же как его истинное лицо, с которого «ультра» сорвал личину. Она всегда считала, что не может быть лекарственного самопознания, лекарственной напористости и настойчивости и лекарственного счастья. Все это фальшь. Концепция косметической психофармакологии вызывала у нее тошноту.

Разобравшись со своими истинными чувствами к Эдварду, она вновь стала думать о Киннарде. Теперь, когда с глаз ее спала пелена, она поняла, что должна взять на себя часть вины за возникшие в их отношениях трудности. С той же беспощадностью, которую она проявила к жадности и алчности Эдварда, она обвинила себя в том, что, боясь быть отвергнутой, совершенно неправильно отнеслась к мальчишеским увлечениям Киннарда.

Ким глубоко вздохнула. Она была физически и морально измотана. В то же время она никогда еще не чувствовала такого внутреннего спокойствия и умиротворения. Впервые на протяжении последних нескольких месяцев она не ощущала смутного грызущего чувства тревоги и беспокойства, которые донимали ее все это время. Она прекрасно понимала, что ее жизнь устроена плохо, и теперь знала, что ее надо изменить, и знала, что именно она собирается менять.

Ким долго и с удовольствием принимала ванну. Она не могла позволить себе такой роскоши уже несколько месяцев. После ванны она надела свободный спортивный костюм и принялась готовить ужин.

После еды она подошла к окну и некоторое время смотрела на здание лаборатории. Интересно, о чем думает сейчас Эдвард и когда она сегодня его увидит?

Ким отвела взгляд от лаборатории и стала рассматривать черные силуэты деревьев. Они были неподвижны, словно их вмуровали в стекло. По-прежнему на улице не было ни ветерка. Гроза, явно надвигавшаяся в тот момент, когда Ким вернулась в имение, застряла где-то на западе. Но тут Ким увидела направленную к земле стремительно развернувшуюся, прихотливо изломанную молнию. На этот раз она услышала отдаленные раскаты грома.

Вернувшись в гостиную, Ким снова посмотрела на портрет Элизабет и подумала о выкинутом ею страшном монстре, который плавал сейчас в банке с формалином. Она вновь содрогнулась от отвращения. Неудивительно, что в те времена люди верили в колдовство, магию и ведьм. Ведь у них не было других объяснений для подобных кошмаров.

Подойдя поближе к полотну, Ким принялась изучать черты лица Элизабет. Упорство этой женщины проглядывало в линии нижней челюсти, в форме губ, в прямом бесстрашном взгляде. Ким стало интересно, являлась ли эта черта следствием темперамента или глубинного характера, была ли она такой от рождения, или ее научила жизнь, было ли это ее естеством, или так воспитали ее отец и муж.

Ким подумала о той напористости и настойчивости, которые, как она надеялась, она приобрела благодаря примеру Элизабет, и тут ее охватили сомнения, надолго ли хватит у нее решимости поддерживать в себе твердость духа. То, что она решилась пойти сегодня в лабораторию, это только начало трудного и тернистого пути. Во всяком случае, еще вчера она была бы не способна даже на этот первый шаг.

Вечер продолжался, бежала минута за минутой, а Ким продолжала думать о своей жизни. Ей пришло в голову, что, пожалуй, стоит поменять профессию. Интересно, хватит ли у нее мужества пойти на такой риск? Она понимала, что при ее наследстве экономическими соображениями она не сможет оправдать свою пассивность. Это была такая заманчивая и такая пугающая перспектива, в особенности, если она займется искусством.

Одним из неожиданных последствий работы Ким в трехсотлетних деловых архивах ее семьи было формирование убеждения в том, что ее семья практически ничего не внесла в жизнь общества. Огромный безвкусный замок и горы хранящейся там никому не нужной бумаги — вот и все наследство, оставленное предками. Среди них не было художников, музыкантов или писателей. На все свои огромные деньги они так и не удосужились собрать коллекцию картин и основать галерею, создать филармоническое общество или открыть библиотеку. Да они и не могли внести никакого вклада в культуру, потому что предпринимательство — это культура в себе и для себя. И только.

К девяти часам вечера Ким была уже за гранью усталости и смертельно хотела спать. За полчаса до этого она собралась было пойти в лабораторию, но потом отбросила эту мысль. Если бы Эдвард освободился и хотел поговорить, то он бы уже пришел. Ким написала записку и приклеила ее к зеркалу в ванной: «Я встану в пять часов. Тогда мы сможем поговорить».

Немного погуляв с кошкой, Ким легла спать. Ей не надо было ни читать, ни принимать таблеток. Не успела она коснуться головой подушки, как ее объял крепкий сон.

20

Вторник, 4 октября 1994 года

Оглушительный удар грома в мгновение ока вырвал Ким из цепких объятий глубокого сна. Дом все еще сотрясался от страшного шума, когда она, наконец, сообразила, что, выпрямившись от испуга, сидит в постели. Шеба, напуганная природным катаклизмом, моментально забилась под кровать.

Не успел еще отгреметь гром, как хлынул дождь и подул порывистый сильный ветер. Долго сдерживаемая ярость природы обрушилась на землю со всем неистовством и первобытной необузданностью. Капли дождя, как камни, барабанили по шиферной крыше над головой Ким. Она слышала, как дождь неистово бился о стекла выходящего на запад окна.

Ким выскочила из постели и бросилась закрывать окно. Сильный ветер направлял струи дождя прямо к ней в спальню. Она уже почти справилась с хитроумным механизмом створного окна, когда неожиданно сверкнувшая молния ударила в громоотвод одной из башенок замка. Все здание мгновенно озарилось призрачно-ярким голубым светом.

В то мгновение, когда поле между замком и коттеджем было ярко освещено, Ким заметила на нем весьма примечательную фигуру. Это был полуодетый, похожий на привидение человек, бежавший по траве. Ким не могла быть полностью в этом уверена, освещение было кратковременным, но ей показалось, что это Элеонор.

Ким вздрогнула, когда совсем рядом раздался еще один удар грома, последовавший за вспышкой молнии. В ушах звенело. До боли в глазах Ким вглядывалась в темноту. За пеленой дождя ничего не было видно. Она надеялась, что сейчас снова сверкнет молния, но их больше не было.

Насмерть перепуганная увиденным, Ким бегом бросилась в спальню Эдварда. Она была убеждена, что это не галлюцинация: по двору действительно бегал какой-то человек. Была ли это Элеонор или нет, несущественно. Нельзя же допустить, чтобы по улице в такую грозу носился полуголый человек, тем более, что в любой момент могло появиться страшное животное, наводившее ужас на всю округу.

Надо было обо всем сказать Эдварду. Ким была очень удивлена, увидев, что дверь в его спальню заперта. Обычно он беспечно оставлял ее открытой. Ким постучала. Не получив ответа, она постучала громче. Ответа все равно не было. Ким осмотрела замок на старой двери. Она оказалась незапертой. Ким вошла в спальню.

Первое, что она услышала, остановившись на пороге, было шумное дыхание Эдварда. Ким несколько раз громко окликнула его, но он даже не шевельнулся.

Сверкнула молния, и комната на мгновение ярко осветилась. Эдвард в нижнем белье лежал на кровати, широко раскинув руки. Одна штанина осталась на ноге, остальная часть брюк, вывернутая наизнанку, свисала с постели до пола.

После вспышки молнии Ким напряглась в ожидании удара грома, и ожидания ее не обманули. Грянул такой грохот, что ей показалось, будто земля под домом раскололась.

Включив в холле свет, Ким подбежала к кровати Эдварда. Она снова попыталась докричаться до него. Без толку. Она осторожно потрясла его за плечо. Он не только не проснулся, даже дыхание его не изменилось. Она начала изо всех сил трясти его. Ее усилия пропали даром. Она встревожилась. Все это походило на настоящую кому.

Ким повернула рычажок реостата лампы на ночном столике на максимальную мощность. Эдвард являл собой картину полнейшего спокойствия. Лицо было расслаблено, рот приоткрыт. Ким положила обе руки ему на плечи и начала снова трясти, громко окликая по имени.

Сначала изменился ритм его дыхания. Потом он открыл глаза.

— Эдвард! Ты проснулся? — громко спросила Ким.

Казалось, Эдвард совершенно сбит с толку и дезориентирован. Потом он остановил взгляд на Ким. Ее руки все еще лежали у него на плечах.

Ким заметила, что зрачки глаз Эдварда внезапно расширились, как у кота, готового к прыжку. Потом глаза его сузились в щелки, а верхняя губа, обнажая зубы, оттянулась кверху. Он стал похож на оскалившегося хищника. Спокойное до этого момента лицо Эдварда исказилось гримасой необузданной ярости.

Пораженная этой страшной неожиданной метаморфозой, Ким отпустила его плечи и отпрянула. Она была просто ошеломлена. Она не думала, что пробуждение может вызвать у него такой приступ гнева. Эдвард, издав горловой звук, похожий на звериное рычание, сел. Потом, не мигая, уставился на нее.

Ким кинулась к двери, понимая, что сейчас он бросится на нее. Она услышала, как он грохнулся на пол, видимо, запутавшись в не полностью снятых брюках. Ким захлопнула за собой дверь его спальни и заперла ее на задвижку.

Очертя голову Ким бросилась бежать на кухню, к телефону. Она понимала, что с Эдвардом происходит что-то страшное. Это была не просто злость от того, что его не вовремя разбудили. Нет, это было какое-то умопомешательство.

Ким набрала 911, но, пока шло соединение, в спальне наверху раздался страшный грохот. Дверь разлетелась в щепки. Секунду спустя она услышала на лестнице рык Эдварда. Он спускался вниз. Шаги приближались.

Потеряв голову от страха, Ким отбросила телефонную трубку и, забыв обо всем, бросилась к черному ходу. Добежав до двери, она обернулась. Эдвард в ярости ломал обеденный стол, оказавшийся на его пути. Мирный ученый превратился в одержимого.

Ким ударом ноги распахнула дверь и выбежала под дождь. Вода лилась с неба неудержимым потоком. Но единственное, о чем могла сейчас думать Ким, это где искать помощи. Таким местом мог быть замок. Она обогнула дом и опрометью, несмотря на кромешную тьму, со всех ног кинулась к замку.

Ужасающих размеров молния расколола небо, залив светом мокрую землю. На фоне неба обозначился резкий черный силуэт замка. Незамедлительно последовал удар грома, эхом отдавшийся от прихотливо изломанного фасада мощного строения. Ким бежала, не останавливаясь. Вселяя в нее надежду на спасение, в некоторых окнах служебного флигеля горел свет.

Добежав до засыпанной гравием площадки перед замком, Ким сбавила скорость. Хотя паника защитила ее от чувства холода и сырости, камни слишком больно кололи ее босые ноги, чтобы можно было этого не заметить. Перейдя на быстрый шаг, она пошла к боковому входу, но, приблизившись к подъемному мосту, увидела, что ворота главного входа приоткрыты. Это было очень кстати.

Тяжело дыша, Ким вбежала в замок. Через холл она пробежала в большой зал, тускло освещенный светом окрестных городов, отраженным от низких грозовых туч.

Ким решила пробежать через столовую и кухню в комнаты флигеля, но в этот момент нос к носу столкнулась с Элеонор. Мокрая белая кружевная ночная рубашка приклеилась к телу женщины, как вторая кожа.

Ким на мгновение остановилась и застыла, как парализованная: теперь она знала, что не ошиблась, она действительно видела, как Элеонор бежала по траве под дождем. Ким хотела, было предупредить ее об Эдварде, но слова застряли у нее в горле, когда она в неверном свете разглядела лицо молодой женщины. В нем было такое же нечеловеческое, звериное выражение, как у пробудившегося Эдварда. Что еще хуже, рот Элеонор был вымазан кровью, словно она только что грызла сырое мясо.

Столкновение с Элеонор задержало Ким, и она не успела скрыться от Эдварда. Тяжело хватая ртом воздух, он ввалился в помещение и несколько секунд топтался на месте, высматривая Ким в полумраке. Волосы его слиплись от влаги и мокрыми косицами висели по обе стороны головы. На нем были футболка и боксерские трусы. Всю одежду покрывала грязь.

Ким повернулась к нему лицом. От вида его звериной морды у нее перехватило дыхание. Нельзя было сказать, что черты лица как-то особенно изменились, нет. Просто оно не выражало ничего, кроме слепой ярости.

Эдвард крадучись направился к Ким, но вдруг остановился. Он обнаружил в комнате присутствие своей сотрудницы. На время забыв о Ким, он так же крадучись направился к Элеонор. Оказавшись от нее на расстоянии вытянутой руки, он откинул голову и начал принюхиваться. Элеонор делала то же самое. При этом они медленно кружили друг вокруг друга.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28