Грань риска

Все взяли кофе и сошлись в той части лаборатории, где они всегда устраивали собрания.

Первым заговорил Франсуа:

— Хотя моя доза «ультра» уменьшилась более чем вдвое, я, тем не менее, сегодня ночью опять побывал на улице. — Голос его звучал довольно уныло. — Проснувшись, обнаружил, что я такой же грязный, как всегда в последнее время. Должно быть, я просто ползал по грязи. Мне пришлось выстирать простыни! Посмотрите только на мои руки. — Он поднял руки, выставив на всеобщее обозрение ладони. Они были покрыты мелкими ссадинами и порезами. — Моя пижама была настолько грязна, что мне пришлось ее просто выбросить.

— Я тоже всю ночь болтался на улице, — признался Курт.

— Боюсь, что и я тоже, — произнес Дэвид.

— Как вы думаете, велика ли вероятность того, что мы выходили за пределы имения? — спросил Франсуа.

— Мы не можем это узнать, — сказал Дэвид. — Но это очень тревожная мысль. Не имеем ли мы отношения к тому убитому бродяге?

— Не надо даже говорить об этом! — крикнула Глория. — Это же за пределами мыслимого.

— Самая непосредственная угроза сейчас исходит от полиции и местных жителей, — предупредил Франсуа. — Если весь городок поднят на ноги, как утверждает Ким, то каждый из нас может столкнуться с теми или другими, если мы выходим за забор.

— Это действительно очень тревожно, — согласился Дэвид, — потому что невозможно предсказать, как мы отреагируем на такую встречу.

— Если в этот момент нами управляет рептилианская часть нашего мозга, то результат такой встречи нетрудно себе представить, — возразил Курт. — Начнет действовать инстинкт самосохранения в чистом виде. Мы, несомненно, начнем драться. Не думаю, что мы дадим себя в обиду. Мы применим насилие.

— Это надо прекратить, — заключил Франсуа.

— Но я определенно никуда не выходила, — проговорила Элеонор. — Так что этот эффект зависит только от дозы.

— С этим я согласен, — поддержал Эдвард. — Давайте продолжим прием, но доведем дозу до одной четвертой от того количества лекарства, которое принимала Элеонор.

— Боюсь, что это не исправит положения, — вдруг подала голос Глория.

Все повернулись в ее сторону.

— Я вчера вообще не принимала «ультра», но боюсь, что его действие продолжается. И мне кажется, я ночью опять была на улице. Сегодня я решила не спать, чтобы посмотреть, что будут делать остальные. Но не смогла оставаться в бодрствующем состоянии, как ни старалась.

— Я тоже стал неудержимо засыпать, когда начал принимать «ультра», — заговорил Курт. — Я думал, это происходит от того, что мы слишком напряженно работаем. Но может быть, это все-таки связано с приемом препарата.

Все согласились с Куртом. Каждый мог констатировать, что, просыпаясь по утрам, чувствовал себя великолепно отдохнувшим, как после полноценного ночного сна.

— Сегодня утром я проснулся совершенно свежим и отдохнувшим, — сообщил Франсуа. — Это особенно удивительно, если принять во внимание, что я всю ночь шатался по улицам и мок под дождем.

Несколько минут все молчали, обдумывая слова Глории о том, что, несмотря на то, что она прекратила принимать препарат, явления сомнамбулизма у нее продолжали иметь место.

Затянувшееся молчание прервал Эдвард:

— Наши исследования показывают, что в организме «ультра» разрушается с еще большей скоростью, чем прозак. Опыт Глории показывает лишь то, что концентрация препарата в ее промежуточном мозге все еще превышает порог, выше которого наблюдается этот злосчастный побочный эффект. Следовательно, мы должны уменьшить дозу в еще большей степени, может быть, раз в сто.

Франсуа вновь показал всем свои руки.

— Эти порезы меня кое-чему научили. Я больше не хочу рисковать. Очевидно, что я брожу по ночам по улицам, совершенно не отдавая себе отчета в своих действиях. Я не хочу, чтобы меня пристрелили или охотились за мной, как за зверем. Я прекращаю прием препарата.

— Я склонен сделать то же самое, — поддержал его Дэвид.

— Это разумно, — согласился с товарищами Курт.

— Ладно, все вы, по-видимому, правы, — неохотно, но вынужден был признать Эдвард. — Было бы совершенно бессовестно рисковать собственной безопасностью и безопасностью других людей. Учась в колледже, мы все думали, что мы — животные, но, вероятно, мы переросли уже эту потребность.

Все улыбнулись шутке Эдварда.

— Давайте прекратим на время прием препарата и посмотрим, что из этого получится, — примиряюще произнес Эдвард. — Когда лекарство будет полностью выведено из наших организмов, мы сможем начать его прием в гораздо меньших дозах.

— Я не собираюсь принимать лекарство, пока мы не сможем на животных имитировать сомнамбулический эффект, — возразила Глория. — Мне кажется, лекарство должно быть теперь всесторонне изучено, прежде, чем мы будем иметь право испытывать его на людях.

— Мы уважаем твое мнение, — проговорил Эдвард. — Как я всегда утверждал, прием препарата — дело сугубо добровольное. Если вы помните, я с самого начала настаивал на том, чтобы препарат принимал только я один.

— Что мы можем сделать пока, чтобы обеспечить свою и чужую безопасность? — спросил Франсуа.

— Вероятно, нам стоит во сне контролировать нашу энцефалограмму? — предложила Глория. — Мы можем запрограммировать компьютер таким образом, чтобы он будил нас, если картина ЭЭГ не будет соответствовать картине нормального сна.

— Блестящая идея! — воскликнул Эдвард. — В понедельник я закажу необходимое оборудование.

— А как нам быть сегодня? — спросил Франсуа. Все погрузились в раздумья.

— Будем надеяться, что сегодня не возникнет никаких проблем, — сказал через несколько секунд Эдвард. — Все-таки Глория получала вторую по величине дозу, и относительно ее веса у нее в крови была чрезвычайно высокая концентрация «ультра». Думаю, нам всем надо сравнить концентрации препарата у нас в крови с ее концентрацией. Если наши окажутся ниже, то, скорее всего, все обойдется. Пожалуй, единственный, кто находится в зоне риска, — это Курт.

— Благодарю покорно, — отозвался тот со смехом. — В таком случае полагаю, что меня надо на ночь запереть в клетку с обезьянами.

— А что, это неплохая идея, — заявил Дэвид. Курт, шутя, отвесил Дэвиду подзатыльник.

— Нам надо спать по очереди, — предложил Франсуа. — Тогда мы можем контролировать друг друга.

— Спать по очереди — это прекрасная идея, — одобрил Эдвард. — К тому же если мы сегодня возьмем кровь на содержание «ультра», то сможем вывести соответствие между концентрацией и поведением.

— Знаете, все может еще повернуться к лучшему, — успокоила Глория. — Прекратив прием «ультра», мы сможем проследить за динамикой его концентрации в крови и в моче и соотнести показатели с остаточными психическими эффектами препарата. Все почувствуют «депрессивную» симптоматику, если для данного лекарства существует феномен «рикошета». Опыты на обезьянах показали, что симптомов отмены препарата не существует, но это надо подтвердить на людях.

— Да, мы можем и должны извлечь максимальную пользу из создавшегося положения, — согласился Эдвард. — Кроме того, нам еще предстоит уйма работы. И я думаю, вам всем понятно, что этот разговор должен сохраняться в строгой тайне, пока нам не удастся выяснить причины того, что произошло, и устранить проблему.

Ким посмотрела на часы и несколько раз моргнула, прогоняя сон. Она не верила своим глазам. Было уже почти десять часов. Так долго она не спала даже тогда, когда училась в колледже.

Присев на краю кровати, она вдруг припомнила страшный эпизод прошедшей ночи. Это происшествие в сарае страшно ее напугало. Вернувшись в дом после ночной прогулки, Ким была настолько взвинчена, что очень долго не могла уснуть. Она пыталась сделать это в течение почти двух часов, потом сдалась и приняла еще одну таблетку ксанакса. Понемногу ей удалось успокоиться, но тут она начала размышлять о письме Томаса Гудмена, где описывалось бегство Элизабет в сарай. Несомненно, она была в тот момент под воздействием ядовитой плесени. Ким чувствовала, что это было еще одно знаменательное совпадение, когда, охваченная паникой, она бросилась искать убежища в том же сарае.

Ким приняла душ, оделась и принялась за завтрак, надеясь, что ей удастся ожить до такой степени, чтобы хорошо провести наступающий день. Попытка удалась ей только частично. После приема двойной дозы успокаивающего она чувствовала себя довольно вялой. Оставалось и чувство тревоги. Сильное недовольство тем, что произошло, в соединении с общим возбуждением и чувством дискомфорта превзошло мощное воздействие лекарства. Ей нужно было чем-то отвлечься от мрачных дум, а работа в замке по сортировке документов не давала нужного успокоения. Ким требовалось обычное человеческое общение, и тут она пожалела, что уехала из большого современного города.

Ким села за телефон и начала обзванивать своих друзей и подруг в Бостоне. Но ей не везло. Везде она нарывалась на равнодушные голоса автоответчиков. В некоторых случаях она оставляла свой номер телефона, не рассчитывая, впрочем, что ей позвонят раньше вечера. Ее друзья были очень активными людьми, а в осеннее воскресенье в Бостоне есть чем заняться.

Чувствуя неодолимую потребность уехать из имения, Ким набрала номер телефона Киннарда. Она почти надеялась, что он не ответит, так как понятия не имела, что ему сказать. Но у везения свои законы. После второго звонка он снял трубку.

Они обменялись вежливыми, ничего не значащими фразами. Ким нервничала. Она пыталась это скрыть, но у нее плохо получалось.

— У тебя все в порядке? — спросил Киннард, немного помолчав. — Ты говоришь каким-то странным голосом.

Ким лихорадочно размышляла, что ответить, но так ничего и не придумала. Она была растеряна, смущена и взволнована.

— То, что ты не можешь ничего сказать, уже говорит о многом, — произнес Киннард. — Я могу чем-нибудь тебе помочь? У тебя что-то случилось?

Чтобы взять себя в руки, Ким сделала глубокий вдох.

— Ты можешь мне помочь, — проговорила она. — Мне надо вырваться из Салема. Я позвонила своим подругам, но никого из них нет дома. Я хотела развеяться и остаться в Бостоне — мне ведь завтра на работу.

— Почему бы тебе не переночевать у меня? — спросил Киннард. — Мне только придется вынести из комнаты для гостей мой велотренажер и восемь тысяч номеров «Медицинского журнала Новой Англии» — и она в полном твоем распоряжении. Кроме того, я сегодня полностью свободен. Так что мы можем хорошо провести воскресенье.

— Ты и правда думаешь, что это будет хорошо?

— Я буду держать себя в рамках, если тебя беспокоит именно эта сторона вопроса, — рассмеялся Киннард.

Ким подумала, что, пожалуй, ее больше беспокоит собственное поведение, но промолчала.

— Поехали, — подбодрил ее Киннард. — Кажется, тебе не повредит вырваться в Бостон из твоей сельской глуши на один день и один вечер.

— Хорошо, — согласилась Ким с внезапной решимостью.

— Великолепно! — воскликнул Киннард. — В котором часу ты будешь здесь?

— Тебя устроит в час? — спросила она.

— Вполне, — ответил он.

Ким повесила трубку. Она не была уверена, что поступает правильно, но не чувствовала себя виноватой. Поднявшись наверх, собрала вещи, не забыв прихватить с собой операционный костюм. На кухне она оставила корм для Шебы и поменяла наполнитель кошачьего «туалета» у черного хода.

Положив вещи в машину, Ким поехала в лабораторию. Перед тем как войти в здание, она постояла на улице, раздумывая, стоит ли сказать, что она едет к Киннарду. Она решила не говорить, но и не скрывать ничего, если Эдвард вдруг спросит сам.

Атмосфера в лаборатории была еще более напряженной, чем в ее предыдущее посещение. Все были поглощены работой и едва отреагировали на появление Ким.

Она нисколько не возражала против такого поворота дела. Так ей даже больше нравилось. Меньше всего она хотела, какой-нибудь пространной лекции о смысле некоего таинственного эксперимента.

Эдварда она нашла у принтера. Компьютер выдавал какие-то данные на бумагу. Он улыбнулся, увидев ее, но улыбка была мимолетной. В следующую секунду он снова погрузился в данные, которые появлялись на листах распечатки.

— Я уезжаю в Бостон на целый день, — внятно и твердо произнесла Ким.

— Хорошо, — бросил Эдвард.

— Я останусь там на ночь, — продолжала Ким, — если хочешь, я дам тебе телефон.

— Такой необходимости нет, — ответил Эдвард. — Если возникнут проблемы — звони сюда, я все время буду на месте.

Ким попрощалась и пошла к выходу. Эдвард окликнул ее. Она остановилась.

— Мне действительно очень жаль, что я так занят, — добавил он. — Как бы мне хотелось быть посвободнее… Но у нас опять неотложные проблемы.

— Я понимаю, — заверила Ким. Она взглянула в лицо Эдварда. На нем мелькнуло выражение неловкости, какого она давно у него не замечала.

Ким поспешила из лаборатории и села в машину. Из имения она выехала, думая о странностях в поведении Эдварда и о происшедших с ним изменениях. На лице его, словно изображение на проявляемой фотографии, снова проступило старое застенчивое выражение, которое так притянуло ее к нему после их первой встречи.

Ей не потребовалось много времени, чтобы сбросить напряжение, и чем дальше к югу она продвигалась, тем лучше себя чувствовала. Погода располагала к благодушию. Стояло теплое бабье лето. С неба особенным пронзительным осенним светом сияло солнце. Деревья по сторонам шоссе были одеты в прихотливо раскрашенную листву. Небо ослепительно синело, как огромный океан.

По воскресеньям в городе нетрудно найти место для парковки, и Ким поставила машину, чуть ли не напротив дома Киннарда на Реверс-стрит. Она очень нервничала, нажимая кнопку звонка, но Киннард моментально рассеял ее опасения. Он сразу помог ей перенести вещи в комнату для гостей, которую, надо сказать, убрал на совесть.

Киннард повел Ким на познавательную пешеходную экскурсию по Бостону, и она на несколько благословенных часов забыла об «Омни», «ультра» и Элизабет. В Норт-Энде они пообедали, после того, как выпили по эспрессо в итальянском кафе.

В промежутке они заскочили в подвальчик Филенс за покупками. Оба оказались опытными покупателями и старыми завсегдатаями этого заведения. Ким в течение нескольких минут, удивляясь себе, приобрела прекрасную юбку, сшитую в мастерской Сакса на Пятой авеню.

Из магазина они отправились в бостонские сады и гуляли там, наслаждаясь видом деревьев, одетых в великолепные осенние одежды. Некоторое время они посидели на скамейке около пруда, наблюдая, как по водной глади скользят прогулочные лодки, сделанные в форме лебедей.

— Вероятно, мне не стоит этого говорить, но вид у тебя очень усталый, — произнес Киннард.

— Это неудивительно, — откликнулась Ким. — Я очень плохо сплю. Жизнь в Салеме мало напоминает идиллию.

— Ты хочешь мне что-то рассказать? — спросил Киннард.

— Не сейчас, — ответила Ким. — Так много всего произошло, что я не знаю, с чего начать.

— Я очень рад, что ты приехала ко мне, — заверил Киннард.

— Я хочу, чтобы ты понял, ночевать я буду в комнате для гостей, — быстро проговорила Ким.

— Эй, расслабься. — Киннард поднял руки, словно для самозащиты. — Я все понимаю, ты забыла, что мы друзья?

— Прости. Я не хотела тебя обидеть. Но знаешь, я сегодня впервые за несколько последних недель по-настоящему расслабилась. — Она горячо пожала Киннарду руку. — Спасибо тебе за дружбу.

Выйдя из парка, они прошлись по Ньюбери-стрит, разглядывая витрины. Потом Ким решила заняться своим любимым бостонским времяпрепровождением. Они зашли в книжный магазин Уотерстоуна и стали рыться в книгах. Ким купила роман Дика Фрэнсиса в бумажной обложке, а Киннард приобрел путеводитель по Сицилии, сообщив, что давно мечтает там побывать.

Вечером они забрели в индийский ресторан и устроили себе роскошный ужин. Единственной проблемой оказалось то, что в ресторане не подавали спиртного. Но они решили, что острые блюда лучше всего запивать пивом, предпочтительно холодным.

Из ресторана они вернулись на Бикон-Хилл. Сидя на диване в доме Киннарда, выпили по бокалу холодного белого вина. Ким почувствовала, что у нее слипаются глаза.

Она настояла, чтобы они вернулись домой пораньше, так как собиралась завтра встать на рассвете, чтобы не опоздать на работу. Скользнув под хрустящие прохладные простыни, она подумала, что сегодня ей совершенно не нужен ксанакс. Это было последнее, о чем она успела подумать. Через секунду Ким провалилась в глубокий освежающий сон.

19

Понедельник, 3 октября 1994 года

Ким успела почти начисто забыть, как тяжело выдержать нормальный рабочий день в отделении интенсивной терапии. Девушка поняла, что за время отпуска она как морально, так и физически совершенно вышла из должной формы. Но когда день подходил к концу, была вынуждена признать, что все-таки такой интенсивный труд — это непонятное непосвященным наслаждение: бодрящий вызов, чувство удовлетворенности тем, что ты можешь помочь людям в крайне тяжелой для них ситуации, небывалое ощущение товарищества среди людей, занятых одним важным делом.

В отделении несколько раз появлялся Киннард — он привозил больных после хирургических операций. Всякий раз Ким старалась оказаться возле его больного. Она еще раз поблагодарила его за крепкий сон, какого не помнила уже в течение нескольких недель. Он заверил, что будет рад предоставить ей комнату, когда ей будет нужно, хоть сегодня, тем более что эту ночь он дежурит и проведет ее в госпитале.

Ким бы с удовольствием осталась у него. После вынужденной изоляции в имении она наслаждалась пребыванием в Бостоне, ее обуяла страшная ностальгия по тем временам, когда она жила здесь. Но она прекрасно понимала, что вечером ей надо будет вернуться в Салем. У нее уже не осталось иллюзий, что рядом будет Эдвард, но она все еще чувствовала себя обязанной находиться в коттедже.

После окончания смены Ким направилась на угол Чарльз-стрит и Кембридж-стрит, спустилась в метро и села на красную линию в направлении Гарвард-сквер. Поезда в это время ходили часто, и уже через двадцать минут Ким шла по Массачусетс-авеню к зданию юридического факультета Гарвардского университета.

От быстрой ходьбы она разгорячилась и вспотела. Стоял второй жаркий день бабьего лета. В отличие от первого погода была пасмурная. Ни ветерка, над городом висел колпак удушающего зноя. Не осень, а настоящее лето. Синоптики даже обещали грозы на ближайшие дни.

У первого проходящего мимо студента Ким узнала, как пройти на юридический факультет, и без труда нашла нужное здание. Войдя внутрь, она испытала истинное облегчение. Кондиционеры работали отлично.

Первый же человек, которого она встретила, любезно показал ей дорогу к кабинету Элен Арнольд. Ким назвала свое имя секретарю и стала ждать. Не успела она сесть, как из кабинета вышла высокая, стройная и необычайно привлекательная чернокожая женщина и жестом пригласила Ким войти.

— Меня зовут Элен Арнольд, и у меня есть для вас приятная новость, — энергично сообщила ей женщина. Она провела Ким в кабинет и пригласила сесть.

Ким была поражена наружностью хозяйки кабинета. Она не ожидала, что библиотекарь юридического факультета может так выглядеть. На голове Элен высилась весьма экстравагантная прическа, очень яркое, невероятно пестрое шелковое платье было схвачено у пояса золотой цепью.

— Сегодня рано утром я разговаривала с мисс Стерберг, между прочим, это чудесная женщина, и она рассказала мне о вашем интересе к делу Рейчел Бингхем.

Ким едва успела кивнуть, Элен говорила со скоростью станкового пулемета.

— Вы нашли этот предмет? — спросила Ким, с трудом дождавшись паузы в монологе Элен.

— И да, и нет, — ответила та. Она одарила Ким очаровательной теплой улыбкой. — Хорошая новость состоит в том, что я подтвердила предположение Кэтрин Стерберг: интересующий вас предмет пережил пожар 1764 года. В этом я абсолютно уверена. Запомните эти слова. Совершенно очевидно, что этот предмет хранился в покоях одного из преподавателей, который жил в городе, а не в Гарвард-Холле. Разве это не приятная новость?

— Я очень рада, — сказала Ким. — Нет, в самом деле, я очень взволнована тем, что этот предмет не погиб в огне. Но ваш ответ на мой вопрос прозвучал двойственно. Почему вы сказали: «И да, и нет»?

— Я имела в виду, что, хотя мне не удалось найти саму книгу, я нашла упоминание о том факте, что этот предмет был передан юридическому факультету для помещения его в библиотеку правовой литературы. Я также узнала, что возникли какие-то проблемы с тем, как именно классифицировать данный предмет, хотя из принесенного вами письма Инкриса Матера следует, что он имел какое-то отношение к Закону церкви. Между прочим, я считаю это письмо сказочной находкой и очень ценю ваше предложение подарить его Гарварду. Очень благородно с вашей стороны.

— Это самое меньшее, чем я могу отплатить за все те хлопоты, которые я вам причинила, — проговорила Ким. — Но что можно сказать о «произведении» Рейчел Бингхем? Кто-нибудь знает, что это такое?

— Такой человек есть, — ответила Элен. — Я покопалась в своих источниках и узнала, что это «произведение» было передано из библиотеки права на богословский факультет в тысяча восемьсот двадцать пятом году, сразу после того, как был построен Дивинити-Холл. Не знаю, зачем была осуществлена такая передача, может быть, это было связано с трудностями при составлении каталогов здесь, на юридическом факультете.

— Господи! — воскликнула Ким. — Какое путешествие совершила эта многострадальная книга.

— Я позвонила своей коллеге из библиотеки богословского факультета. Надеюсь, вы не против.

— Конечно, нет, — обрадовалась Ким. Она была очень довольна, что Элен взяла на себя инициативу.

— Имя моей коллеги — Гертруда Хавермайер, — сообщила Элен. — Это настоящая боевая секира, но у нее очень доброе сердце. Она обещала, что займется этим делом.

Элен вырвала из блокнота листок бумаги и написала на нем имя Гертруды и номер ее телефона. Потом достала из ящика стола карту гарвардского кампуса и очертила кружком здание богословского факультета.

Через несколько минут Ким уже шла по кампусу в нужном направлении. Она прошла мимо физической лаборатории, обогнула здание музея и вышла на Дивинити-авеню. Оттуда было рукой подать до места, где обитала грозная Гертруда Хавермайер.

— Так вот та причина, по которой я потратила весь сегодняшний день впустую, — произнесла Гертруда, когда Ким представилась. Она стояла за своим столом напротив Ким, воинственно уперев руки в бока. Как и предупреждала Элен Арнольд, Гертруда Хавермайер обладала суровым, бескомпромиссным характером. С другой стороны, ее внешность « опровергала ее внешнюю браваду. Это была маленькая седовласая женщина, смотревшая на Ким сквозь трифокальные очки в проволочной оправе добрыми глазами.

— Мне очень жаль, что я побеспокоила вас, — виновато проговорила Ким.

— Как только мне позвонила Элен Арнольд, у меня не было уже ни минуты на мою основную работу, — пожаловалась Гертруда. — Этот вопрос отнял несколько часов.

— Я от души надеюсь, что ваши усилия не пропали даром, — робко заметила Ким.

— В старом журнале движения книг за тот период я нашла расписку, — продолжала Гертруда. — Итак, Элен оказалась права. «Произведение» Рейчел Бингхем действительно было передано с юридического факультета и прибыло сюда, на богословский факультет. Но на этом все везение кончилось, потому что я не смогла найти никаких упоминаний об этой книге ни в компьютере, ни в старом картотечном каталоге, ни в еще более старом картотечном каталоге, который мы храним в подвале.

У Ким упало сердце.

— Мне очень жаль, что вы потратили так много сил и ничего не нашли.

— Ну, положим, я на этом не успокоилась, — возразила Гертруда. — Я никогда не опускаю руки до последней возможности. Если уж я за что-нибудь берусь, то вцепляюсь в это дело мертвой хваткой. Так что я решила просмотреть старый рукописный каталог, который заполнялся еще при первичной организации библиотеки. Это дело страшно трудоемкое и могло бы выбить из колеи кого угодно, но только не меня. Но по чистой случайности, я просто не знаю, чем еще можно это объяснить, разве только моим упрямством, я нашла другое упоминание об этом предмете. Я до сих пор не могу понять, каким образом получилось так, что он не попал в главный библиотечный указатель.

Ким воспрянула. Следуя за паровым катком логики Гертруды, Ким чувствовала себя в полной эмоциональной безопасности. Она словно ехала за катком на мотороллере. Это было легко и приятно.

— Так этот предмет здесь? — спросила она.

— О святые небеса! Конечно, нет! — воскликнула Гертруда возмущенно. — Если бы он был здесь, его обязательно внесли бы в компьютерный каталог. У нас тут порядки, как на военном корабле. Нет, в той справке, которую мне удалось раскопать, указано, что предмет был отослан на медицинский факультет в тысяча восемьсот двадцать шестом году, пробыв здесь всего около года. Очевидно, никто не знал, где надо хранить подобный материал. Все это очень таинственно, потому что нигде не написано, что, собственно, он собой представляет.

— Боже мой, — простонала Ким. Она была расстроена. — Сколько поисков этой книги, или что это еще может быть, и все впустую. Начинает напоминать какую-то злую шутку судьбы.

— Перестаньте хныкать, — осадила ее Гертруда. — Я за вас постаралась на славу. Я даже позвонила в Каунтвейскую медицинскую библиотеку и поговорила с Джоном Модцэвиеном. Он заведует там отделом редких книг и рукописей. Я рассказала ему вашу историю, и он обещал заняться этим делом.

Поблагодарив Гертруду, Ким вернулась на Гарвард-сквер и, сев на красной линии в поезд, поехала в Бостон.

Был час пик. Мест не было, ей пришлось стоять всю дорогу. Когда поезд прогрохотал по Лонгфелло-бридж, Ким начала всерьез подумывать о том, чтобы бросить свои разыскания, касающиеся дела Элизабет. Это начинало напоминать погоню за миражом, охоту на призрака. Каждый раз, когда ей казалось, что разгадка у нее в руках, случалось что-то непредвиденное и оказывалось, что она шла по ложному следу.

В гараже госпиталя Ким села в свою машину и завела мотор. Потом она подумала, что по дороге в Салем обязательно попадет в пробку. На Левереттской развязке она неминуемо проторчит не менее получаса.

Изменив свое намерение, Ким развернула машину в противоположную от Салема сторону и направилась в Каунтвейскую медицинскую библиотеку, решив, что лучше она пойдет по следу, подсказанному Гертрудой, чем будет терять время в уличной пробке.

Джон Молдавией оказался типичным библиотекарем. Это был спокойный, мягкий человек с интеллигентной речью. Его любовь к книгам не знала границ. Это было заметно по тому, как он брал их в руки. В его жестах и выражении лица появлялось какое-то благоговение.

Ким представилась и упомянула имя Гертруды Хавермайер. Джон в ответ немедленно начал что-то искать в ворохе бумаг, сваленных на его столе.

— У меня есть для вас кое-что. Куда, черт возьми, я это задевал?

Ким следила, как он роется в своих бумагах. У него было худое лицо, на котором резко выделялись большие очки в темной оправе. Тонкие усики были настолько аккуратно подстрижены, что казалось, Джон рисует их косметическим карандашом, каким подводят брови.

— «Произведение» Рейчел Бингхем находится в вашей библиотеке? — рискнула спросить Ким.

— Нет, здесь его уже нет, — ответил Джон. Его лицо прояснилось. — Уф, кажется, нашел. — Он с торжественным видом поднял со стола листок бумаги.

Ким молча вздохнула. Как много надежд возлагала она на путь, подсказанный несгибаемой Гертрудой!

— Я просмотрел записи библиотеки медицинского факультета за тысяча восемьсот двадцать шестой год, — сообщил Джон, — и нашел вот эту справку о предмете, который вас интересует.

— Дайте мне угадать, что там написано, — попросила Ким. — Его куда-то отослали.

Джон удивленно взглянул на Ким поверх листа бумаги, который он держал у глаз.

— Как вы догадались? — спросил он.

— Такие уж правила у этой игры. — Ким коротко и невесело рассмеялась. — Так куда его послали на этот раз?

— На кафедру анатомии, — ответил Джон. — Естественно, сейчас эта кафедра гордо именуется кафедрой клеточной биологии.

Ким недоверчиво тряхнула головой.

— Ради Бога, объясните мне, зачем его туда послали? — Вопрос прозвучал риторически.

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Джон. — Запись, которую я нашел, выглядит очень странно. Она похожа на наспех сделанную от руки запись на карточке, которую обычно прилагают к книге, рукописи или рисунку. Я снял для вас копию. — Он протянул лист бумаги Ким.

Ким взяла его в руки. Почерк был неудобочитаем. Чтобы лучше видеть, она подошла к окну. Запись гласила: «Кунштюк Рейчел Бингхем, учиненный в 1691 году». Прочитав слово «кунштюк», Ким вспомнила о Мэри Кастленд, говорившей о «кунсткамере», которая сгорела в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году, и где хранилось «произведение» Рейчел Бингхем. Подумав о письме Джонатана к отцу, Ким начала подозревать, что надпись, которую она сейчас держит в руках, сделал именно Джонатан. Она мысленно представила себе, как Джонатан, прокравшись в покои преподавателя, торопливо, чтобы его не застали на месте преступления, царапает на карточке вымышленное имя Рейчел Бингхем. Наверное, если бы его застали за этим занятием, то немедленно отчислили бы из колледжа.

— Я позвонил заведующему кафедрой, — прервал Джон раздумья Ким. — Он отослал меня к другому джентльмену, Карлу Небольсину, куратору анатомического музея Уоррена. Итак, я позвонил этому джентльмену. Он сообщил мне, что, если я хочу посмотреть экспозицию музея, мне надо только дойти до административного корпуса.

— Вы хотите сказать, что в его экспозиции этот предмет есть? — недоверчиво спросила Ким.

— Это совершенно очевидно, — заверил ее Джон. — Анатомический музей Уоррена находится на пятом этаже корпуса А. Корпус стоит перпендикулярно нашему зданию, перед фасадом библиотеки. Вы хотите пойти туда прямо сейчас?