Уильям нажал на клавиши своего терминала. Ким не могла видеть экран, ей пришлось ограничиться наблюдением за лицом Уильяма. К своему разочарованию, она видела, что каждый раз, нажимая на клавишу входа, Уильям отрицательно качал головой.

— Никаких сведений о Рональде Стюарте. — Он еще раз посмотрел на резолюцию и почесал в затылке. — Прямо даже не знаю, что еще можно сделать. Я попытался найти Рональда Стюарта в данных, касающихся губернатора Фипса, но ничего не получилось. Вся беда заключается в том, что не все прошения семнадцатого века сохранились, а те, что сохранились, часто не внесены в каталоги. В архивах настоящая прорва этих прошений и петиций. Тогда между людьми были постоянные раздоры и несогласие, вот они и писали бесконечные кляузы друг на друга. Впрочем, и сегодня они делают то же самое.

— А что, если воспользоваться датой? — спросила Ким. — Третье августа тысяча шестьсот девяносто второго года. Может, это окажется полезным?

— Боюсь, что нет, — ответил Уильям. — Прошу прощения, мне действительно очень жаль, что я ничем не смог вам помочь.

Ким поблагодарила клерка и вышла на улицу. Она была несколько разочарована и растеряна. После того, как с такой легкостью нашла в Салеме прошение, она вообразила, что в Бостоне с еще большей легкостью найдет бумаги, где будет описана природа окончательной улики, заключительного свидетельства, использованного против Элизабет.

«И почему Рональд Стюарт не описал это проклятое свидетельство?» — думала Ким, идя по Бикон-Хилл. Потом ей в голову пришла идея, что неспроста Рональд не стал этого делать. Может быть, именно в этом и заключался намек на разгадку, послание, которое ей предстояло расшифровать.

Ким вздохнула. Чем больше она размышляла о таинственной улике, тем больше разгоралось ее любопытство. Действительно, в такие вот моменты Ким начинало казаться, что сквозь тьму веков Элизабет пытается что-то сказать ей.

Ким дошла до Кембридж-стрит и свернула к общественной стоянке. Еще одна проблема из-за неудачи, постигшей ее в архиве штата: теперь она снова отброшена к несметному количеству документов, которое ей предстояло переворошить в замке. Перспектива не из радостных. Хотя ясно было, что если она и найдет что-нибудь, то именно в замке.

Сев в машину, Ким поехала на север, в Салем. Путешествие ее тоже не порадовало. Потеряв время в собрании штата, она попала на дорогу в самый разгар движения.

Застряв в пробке на Сторроу-драйв и пытаясь проскочить через перекресток на Леверетт, Ким вспомнила о блондинке, с которой теперь встречается Киннард. Она понимала, что это не должно никоим образом ее тревожить, но ничего не могла с собой поделать. Эти мысли заставляли ее еще больше радоваться тому, что в коттедже она будет жить вместе с Эдвардом. Ей было очень приятно думать, что об этом узнают Киннард и ее любезный папочка.

Потом Ким вспомнила о голове Элизабет, лежавшей в багажнике. Чем больше она думала об отказе Эдварда поехать с ней сегодня в Салем, тем больше удивлялась этому обстоятельству. Он же обещал ей, что сам положит на место голову, к тому же он видел, как противно было Ким даже смотреть на эти мумифицированные останки. Очень странное поведение, особенно если принять во внимание его заботливость. Все это, вместе взятое, не могло не тревожить Ким.

— В чем дело? — сердито закричал Эдвард. — Я что, должен все время водить вас за руку?

В этот момент он разговаривал с Джайей Даваром, блестящим докторантом-индусом из Бангалора. Джайа приехал в Массачусетс защищать докторскую диссертацию лишь первого июля и еще нуждался в направляющем руководстве.

— Я надеялся, что вы порекомендуете мне список дополнительной литературы по моей теме, — сказал Джайа.

— Могу порекомендовать вам целую библиотеку, — с раздражением произнес Эдвард. — Вон она за углом, в сотне ярдов отсюда. — Он махнул рукой в направлении медицинской университетской библиотеки. — В жизни каждого человека наступает момент, когда пуповину отрезают, и он начинает жить самостоятельно. Постарайтесь поработать хоть немного сами.

Джайа поклонился и вышел.

Эдвард вновь обратил свое внимание на мелкие кристаллы, которые он начал выращивать.

— Может, я возьму на себя заботы о новом алкалоиде, — после некоторого колебания предложила Элеонор. — Вы будете смотреть мне через плечо, и служить путеводной звездой.

— Вы хотите лишить меня удовольствия участвовать в открытии? — спросил Эдвард. Пользуясь бинокулярным микроскопом, он наблюдал, как в углублении предметного стекла, на стенках этого углубления, в перенасыщенном растворе росли, формируясь, кристаллы.

— Я просто очень озабочена тем, как вы сумеете справиться со своими преподавательскими обязанностями, — пояснила Элеонор. — Вокруг так много людей, нуждающихся в вашем руководстве. Я слышала, что старшекурсники очень недовольны вашим отсутствием.

— Ральф прекрасно знает материал! — отрезал Эдвард. — Со временем он будет читать лекции лучше.

— Ральф терпеть не может преподавательскую работу и не любит читать лекции, — настаивала Элеонор.

— Мне очень нравится то, что вы говорите, — признался Эдвард, — но я не могу допустить, чтобы эта редкая возможность выскользнула у меня из рук. Мы уже кое-чего добились с нашим алкалоидом. Я это интуитивно чувствую. Не часто бывает, что тебе в подол падает молекула ценой в один миллиард долларов.

— У нас пока нет ни малейшего представления о том, выйдет из этой молекулы что-нибудь путное или нет, — возразила Элеонор. — В этом отношении молекула имеет пока чисто гипотетическое значение.

— Чем усерднее мы будем работать, тем быстрее получим ответ на эти вопросы, — заключил Эдвард. — А студенты пока перебьются и без меня. Кто знает, может быть, это пойдет им только на пользу.

По мере приближения к имению тревога Ким возрастала. Она ни на минуту не могла забыть, что в багажнике лежит голова Элизабет. Чем дольше находилась Ким в непосредственной близости от зловещей коробки, тем больше охватывали ее дурные предчувствия, вызванные недавно происшедшими событиями. Наткнувшись на могилу Элизабет так быстро, Ким не могла теперь отделаться от впечатления, что сумасшествие ведьмовских процессов 1692 года отбросило свою зловещую тень и на нынешнее время.

Проехав через открытые ворога, Ким испугалась, что строители еще не покинули имение. Выехав из леса, она поняла, что ее опасения подтвердились. Перед коттеджем стояли две машины. Ким это вовсе не обрадовало. Она рассчитывала, что к этому времени все уже разъедутся.

Она остановилась рядом с машинами и вышла из своего автомобиля. В тот же миг из парадной двери коттеджа появились Джордж Харрис и Марк Стивенс. Хотя она при виде их нахмурилась, они не скрывали своей радости от встречи.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул Марк. — Мы надеялись позже связаться с вами по телефону, а вы, словно прочитав наши мысли, пожаловали сюда сами. Тем лучше, у нас к вам много вопросов.

Следующие полчаса Марк и Джордж вводили Ким в курс процесса реконструкции. Поразительные темпы строительства радикально изменили к лучшему настроение Ким. К ее удовольствию, Марк продемонстрировал ей образцы гранитной плитки, которой они собирались облицевать кухню и ванные комнаты. При том интересе, который Ким проявляла к обустройству дома, при ее чувстве цвета ей не составляло никакого труда принимать решения. Она произвела впечатление на Марка и Джорджа! Да что там! Ким произвела впечатление даже на саму себя. Она-то знала, что способность принимать самостоятельные решения пришла к ней после многих лет целеустремленного труда по преодолению неуверенности в себе и своих силах. Когда она поступала в колледж, то была не в состоянии сама выбрать цвет покрывала для своей кровати.

Покончив с вопросами, касающимися интерьера, они вышли на улицу и обошли вокруг здания. Осматривая дом снаружи, Ким сказала подрядчикам, что хочет, чтобы в пристройке они сделали точно такие же, похожие на бриллианты, стекла в маленьких створных окнах, как и в главном здании.

— Да, в те времена было обычным делать такие окна и вставлять в них дутые стекла, — пояснил Джордж. — Но это обойдется вам довольно дорого.

— Мне очень хочется, чтобы там были именно такие окна, — без колебаний заключила Ким.

Она также настояла на том, чтобы шиферную кровлю отремонтировали, а не заменили, как предлагали подрядчидки. Марк согласился, что так будет лучше. Ким даже высказала пожелание снять с крыши сарая асфальтовые плитки и заменить их шиферными.

Обойдя постройку, они приблизились к траншее с заложенными в нее коммуникациями. Ким заглянула в траншею и увидела, что на дне ее уже проложены канализационные и водопроводные трубы, электрический, телефонный и телевизионный кабели. Ким облегченно вздохнула, увидев, что угол гроба по-прежнему выступает из стенки траншеи.

— А как дела с этой канавой? — спросила Ким.

— Завтра мы ее засыплем, — ответил Джордж.

Ким представила себе, что могло бы быть, не позвони она сегодня утром Джорджу, какая жуткая дилемма встала бы перед ней.

— Все действительно будет готово к первому сентября? — поинтересовалась Ким, стараясь отвлечься от неприятных мыслей.

Марк посмотрел на Джорджа.

— Если не возникнет никаких непредвиденных обстоятельств, то мы уложимся вовремя, — ответил Джордж. — Завтра я закажу новые створные окна. Если они не прибудут вовремя, мы всегда сможем установить пока временные окна.

После того как подрядчик и архитектор сели в свои солидные машины и отбыли, Ким пошла в дом, искать молоток. Найдя его, она вернулась к машине, открыла багажник и достала оттуда картонную коробку.

Идя вдоль траншеи в поисках места, где она могла бы спуститься в нее, Ким не переставала удивляться своей нервозности. Она вела себя как ночной вор, поминутно вздрагивая и оглядываясь при звуках проезжавших в отдалении автомобилей.

Когда она спустилась в траншею и пошла к тому месту, где из стенки торчал гроб, ее охватил панический приступ клаустрофобии. Ей стало совсем худо. Снизу ей казалось, что откосы наверху сходятся и могут в любой момент обвалиться и засыпать ее.

Дойдя до гроба, Ким дрожащими руками принялась за работу. Пользуясь заостренным раздвоенным концом молотка, она отогнула переднюю стенку гроба. После этого ей пришлось заняться коробкой.

Теперь, когда выполнение неприятной обязанности стало неотвратимостью, Ким вновь засомневалась, стоит ли вытаскивать голову из коробки. Однако сомневалась недолго — решительным жестом она развязала шнурок. Голова лежала в коробке лицом вверх, покачиваясь на подушке сухих свалявшихся волос. Элизабет будто смотрела на Ким полузакрытыми глазами в глубоких страшных провалах глазниц. Чтобы уменьшить неприятное ощущение, вызванное этим зрелищем, Ким попыталась представить на месте головы милое личико, запечатленное на портрете, который Ким реставрировала и раму которого подновила, прежде чем повесить его на старое место над камином. Ей совершенно не улыбалась идея трогать руками мертвую голову, не говоря уж о том, что невозможно было представить, как потом привести могилу в надлежащий вид. Попытка мысленно приукрасить голову не удалась, слишком велика была разница.

Ким, наконец, решилась. Задержав дыхание, она взялась руками за голову и вытащила ее из коробки. Прикосновение к мумии заставило ее задрожать, словно она прикоснулась к самой смерти. Ким вновь задумалась о том, что могло произойти триста лет назад. Чем заслужила Элизабет столь страшную участь?

Осторожно, стараясь не коснуться протянутых по дну траншеи труб и проводов, Ким вставила голову в гроб и протолкнула ее вглубь. Она почувствовала, как ее руки коснулись ткани и чего-то твердого, но у нее не хватило духа заглянуть внутрь и посмотреть, что именно это было. Она торопливо приставила стенку гроба к его боковинам и прибила ее молотком.

Забрав с собой бечевку и коробку, Ким чуть ли не бегом поспешила вон из траншеи. Она не могла успокоиться до тех пор, пока не положила все эти вещи обратно в багажник. Сделав все, она перевела дух. Наконец-то она избавилась от этого наказания.

Она вернулась к траншее и снова посмотрела на гроб, желая убедиться, что не оставила там никаких улик. Ким, правда, разглядела свои следы на земле, но решила, что это не имеет значения.

Уперев руки в бока, Ким оторвала взгляд от гроба и посмотрела на живописное здание коттеджа. Она попыталась представить, что за жизнь протекала за этими стенами в то далекое темное время ведьмовских процессов, когда бедная Элизабет, сама не зная этого, глотала ядовитые зернышки, лишавшие человека разума. Прочитав уже довольно много книг о приговорах по делам ведьм, Ким узнала массу интересного. В большинстве своем те молодые женщины, которые, подобно Элизабет, были отравлены, становились «одержимыми», то есть теми, кто на суде свидетельствовал против ведьм.

Ким снова посмотрела на гроб. Она была в растерянности. Молодые одержимые женщины сами ведьмами не считались, а с Элизабет получилось по-другому. Исключение составляла только некая Мэри Уоррен, которая была одновременно и обвиняемой, и одержимой. Однако после судебного разбирательства ее оправдали и отпустили на свободу. Так почему же с Элизабет поступили иначе? Почему ее не посчитали одной из одержимых? Может быть, потому, что, будучи одержимой, она отказалась оговорить других? Может быть, она действительно занималась колдовством, как намекнул об этом отец?

Ким вздохнула и покачала головой. У нее не было ответов на эти вопросы. Все упиралось в таинственное окончательное свидетельство и в то, чем это свидетельство могло быть. Ким посмотрела на очертания замка и представила себе бесконечные ряды шкафов, сундуков и ящиков.

Она взглянула на часы. До наступления темноты оставалось еще несколько часов. Повинуясь неожиданному порыву, Ким села в машину и поехала к замку. Ее настолько захватила тайна Элизабет, что она теперь каждую свободную минуту была готова просматривать старые документы.

Войдя в замок через парадную дверь, Ким начала насвистывать, чтобы составить самой себе компанию. Перед центральной лестницей она остановилась в некотором сомнении. Она понимала, что чердак намного предпочтительнее, чем винный погреб, но в прошлый раз она провела на чердаке несколько часов и не нашла ни одного документа семнадцатого века.

Резко повернувшись, Ким прошла через столовую ко входу в винный погреб. Открыв тяжелую дубовую дверь, она включила настенные светильники и спустилась вниз по гранитным ступеням. Проходя по главному коридору, она поочередно заглядывала в боковые отсеки. Поняв, что в хранении материала не было никакого порядка, она решила выработать какой-нибудь разумный план поиска, своего рода стратегию.

По наитию она решила начать с самых дальних закоулков, постепенно систематизируя имеющиеся документы тематически и хронологически.

Пройдя один из отсеков, Ким, повинуясь какому-то безотчетному чувству, вернулась назад и внимательно осмотрела его. Что-то в обстановке показалось ей необычным. Шкафы, бюро, сундуки, ящики… Все также, но присутствовало что-то еще, чего не было в других отсеках. На крышке одного из бюро стоял небольшой деревянный ящик, показавшийся Ким странно знакомым. Она определенно где-то его уже видела. Это же ящик, где в каждом пуританском доме хранилась Библия. Об этом рассказывала девушка-гид в «Доме ведьмы». Ким подошла к ящику и провела пальцами две параллельные полосы по его запыленной крышке. Ящик был деревянным, неполированным, но удивительно гладким. Не было сомнений, что он очень старинный. Взявшись руками за боковые стороны крышки, закрепленной на петлях, Ким открыла ящик.

Почти повторяя по форме ящик, внутри лежала потрепанная Библия в толстом кожаном переплете. Вытащив книгу из ящика, Ким увидела, что под ней лежат какие-то конверты и листы бумаги. Она отнесла Библию в холл, где освещение было лучше. Открыв переплет и перевернув форзац, Ким обнаружила дату. Библия напечатана в Лондоне в 1635 году. Она перелистала книгу в надежде, что между страницами могут оказаться какие-нибудь бумаги, но тщетно: там ничего не было.

Ким уже собиралась отнести Библию обратно в ящик, когда, перевернув последнюю чистую страницу, обнаружила на ней надпись: «Эта книга подарена Рональду Стюарту в 1663 году». Почерк был знакомым — четким, ровным, красивым — и принадлежал самому Рональду Стюарту. Рональд сделал эту надпись, будучи еще мальчиком.

Открыв последний форзац, Ким обнаружила за ним несколько незаполненных печатным текстом страниц, озаглавленных набранным типографским способом заголовком «Для памяти». На этих страницах рукой Рональда было сделано довольно много записей. Он отмечал здесь свадьбы, рождения и смерти, случавшиеся в его семье. Водя по строчкам указательным пальцем, Ким внимательно читала все даты, пока не натолкнулась на запись, гласившую, что Рональд женился на Ребекке Фланаган в субботу первого октября 1692 года.

Ким была потрясена. Это означало, что Рональд спустя всего десять недель после смерти Элизабет женился на ее сестре! Ким показалось это слишком скоропалительным. Она опять задумалась над поведением Рональда и не могла удержаться от мысли о причастности Рональда к казни Элизабет. Слишком уж поспешной казалась эта женитьба! Наверняка Ребекка и Рональд были любовниками еще до смерти Элизабет.

Утвердившись в этой мысли после такой находки, Ким вернулась к ящику и вынула оттуда конверты и бумаги. Она открыла конверты, надеясь обнаружить там личную переписку, но ее ждало разочарование. Все это были деловые письма, относящиеся к периоду с 1810 по 1837 год.

Ким занялась неупакованными в конверт бумагами. Она просматривала их лист за листом, очень тщательно. Хотя эти бумаги относились к более старым временам, в них не удавалось обнаружить ничего интересного до тех пор, пока Ким не натолкнулась на сложенные втрое плотные листы. Развернув многостраничный документ, на котором еще сохранились следы восковой печати, Ким обнаружила акт передачи в собственность огромного участка земли, который в документе именовался Нортфильдским владением.

На второй странице акта Ким нашла карту. Ей нетрудно было опознать эту территорию. Кроме нынешних владений Стюартов, участок включал в себя земли, где теперь находились Кернвудский сельский клуб и Гринлаунское кладбище, далее участок простирался на противоположный берег Ден-верс-Ривер, которая в те времена называлась Вулстон-Ривер. Граница владений заканчивалась в Беверли. На северо-западе участок достигал Пибоди и Денверса, который тогда назывался деревней Салем.

Перевернув еще одну страницу, Ким нашла самую интересную часть акта. За покупателя на документе расписалась Элизабет Фланаган Стюарт. Под росписью стояла дата 3 февраля 1692 года.

Ким приняла к сведению тот факт, что покупателем выступала Элизабет, а не Рональд. Это показалось ей странным, хотя она вспомнила добрачный документ, дававший Элизабет право заключать сделки от своего собственного имени, который Ким нашла в суде графства Эссекс. Но почему Элизабет оказалась покупательницей такого огромного участка земли, который наверняка стоил целое состояние?

За последней страницей документа следовал маленький лист бумаги, заполненный совершенно другим, незнакомым почерком. Ким узнала подпись. Документ был подписан членом магистрата Джонатаном Корвином, бывшим владельцем «Дома ведьмы».

Поднеся бумагу ближе к свету, Ким прочитала, что это была резолюция Джонатана Корвина, отклоняющая петицию Томаса Путнама, требовавшего признания сделки недействительной на том основании, что подпись Элизабет не имеет юридической силы.

В заключение своей резолюции член магистрата Корвин писал: «Законность подписи на вышеупомянутом контракте покоится на договоре, заключенном Рональдом Стюартом и Элизабет Фланаган 11 февраля 1681 года».

— Боже мой, — пробормотала Ким. У нее было такое впечатление, что она сквозь маленькое потайное окошко заглянула в семнадцатый век. Из прочитанных ею книг она знала имя Томаса Путнама. Он был одним из главных действующих лиц той междоусобной борьбы, которая велась в Салеме до ведьмовской лихорадки, многие историки склонялись к мысли, что именно он являлся той скрытой пружиной, которая привела в действие весь дьявольский механизм процессов. Большинство обвинений было предъявлено одержимыми женой и дочерью Путнама. Очевидно, он не знал о существовании добрачного договора между Рональдом и Элизабет, когда писал свою петицию.

Ким медленно перелистывала акт и резолюцию. То, что она узнала, могло сыграть важную роль в понимании случившегося с Элизабет. Очевидно, Томас Путнам был весьма раздосадован тем, что землю купила Элизабет, и, учитывая его зловещую роль в процессах по делам ведьм, его враждебность достигла очень высокой степени. Возможно, именно эта враждебность ввергла Элизабет в эпицентр трагедии.

Некоторое время Ким обдумывала возможность того, что свидетельство, использованное в суде против Элизабет, могло каким-то образом быть связано с Томасом Путнамом и покупкой Нортфильдского имения. В конце концов, такое приобретение, сделанное женщиной, в те пуританские времена считалось возмутительным происшествием, нарушением общепринятых норм поведения женщины. Возможно, этим свидетельством было что-то такое, что расценили как доказательство мужеподобности Элизабет, а это в силу своей неестественности могло повлечь за собой обвинение в колдовстве. Но, как ни старалась Ким, ничего путного ей так и не пришло в голову.

Ким положила акт и резолюцию на Библию и стала рыться в других бумагах, лежавших в ящике. К своему восторгу, она нашла там еще один документ семнадцатого века. Но, начав его читать, Ким была несколько разочарована. Это был контракт, заключенный между Рональдом Стюартом и Олафом Сагерхольмом из Гётеборга, что в Швеции. Контракт предписывал Олафу построить новый быстроходный корабль фрегат. Судно должно было иметь 128 футов в длину и 34 фута 6 дюймов в ширину. При загрузке в 276 ластов 1 осадка должна составлять 19 футов 3 дюйма . Под контрактом стояла дата 12 декабря 1691 года.

Ким положила обратно Библию и оба найденных сегодня документа, и отнесла ящик на стол, стоявший у подножия лестницы, ведущей в столовую. Она решила, что в этом ящике она будет хранить все документы, имеющие отношение к Рональду и Элизабет. Потом она пошла в отсек, где было найдено письмо Джеймса Фланагана, и присоединила его к двум сегодняшним документам.

Покончив с этим, Ким вернулась в отсек, где нашла Библию, и стала просматривать бумаги, лежавшие в бюро, на котором раньше стоял ящик. После нескольких часов напряженной работы она встала и потянулась. Сегодня она не нашла больше ничего интересного. Взглянув на часы, Ким поняла, что время приближается к восьми и что пора ехать домой.

Только поднимаясь по лестнице, она осознала, насколько устала сегодня. На работе она была загружена сверх меры, а поиски в замке утомили ее еще больше, хотя просмотр бумаг и не требовал никаких физических усилий.

Поездка в Бостон оказалась легче, чем из Бостона в Салем. Движение было небольшим. Машин на дорогах прибавилось, только когда она въехала в город. Доехав до Сторроу-драйв, откуда до дома было рукой подать, Ким передумала и свернула на Фенуэй. Она внезапно решила не звонить Эдварду, а навестить его в лаборатории. Возвращение головы Элизабет в гроб прошло без всяких осложнений, и теперь Ким испытывала чувство вины за то, что так расстраивалась и досадовала, предвкушая, как все это произойдет.

Пройдя мимо охранников на проходной медицинского факультета с помощью удостоверения сотрудника Массачусетского госпиталя, Ким взбежала вверх по лестнице. Однажды, после их совместного завтрака, Ким ненадолго заходила в его лабораторию, дорогу она знала. В кабинете секретаря было темно, поэтому Ким постучала в дверь из матового стекла, которая, как она знала, вела прямо в лабораторию.

Ответа не последовало, тогда Ким постучала громче. Она попробовала открыть дверь, но та оказалась запертой. Постучав третий раз, Ким увидела, что к двери кто-то подошел.

Дверь открылась, и Ким лицом к лицу столкнулась с привлекательной стройной блондинкой, чья прекрасная фигура угадывалась даже сквозь слишком широкий для нее лабораторный халат.

— Что вам нужно? — равнодушно спросила Элеонор, оглядывая Ким с ног до головы.

— Мне нужен доктор Эдвард Армстронг, — ответила Ким.

— Он сейчас не принимает посетителей, — отрезала Элеонор. — Администрация факультета работает завтра с утра. — Элеонор собралась закрыть дверь.

— Думаю, что меня он захочет увидеть, — после некоторого колебания проговорила Ким. По правде говоря, она не была в этом совершенно уверена, более того, ей показалось, что сюда вряд ли стоит даже звонить.

— В самом деле? — смеясь, спросила Элеонор. — Как вас зовут? Вы студентка?

— Нет, я не студентка, — ответила Ким. Вопрос прозвучал абсолютно абсурдно, так как на Ким все еще была форма медицинской сестры. — Меня зовут Кимберли Стюарт.

Элеонор, ничего не сказав, закрыла дверь перед носом Ким. Та продолжала ждать. Страшно жалея, что пришла, она нервно переминалась с ноги на ногу. Дверь снова открылась.

— Ким! — воскликнул удивленный Эдвард. — Господи, что ты здесь делаешь?

Ким объяснила ему, что решила приехать повидать его, а не просто отделаться телефонным звонком. При этом она всячески извинялась за то, что оторвала его от работы.

— Ничего страшного, — уверил ее Эдвард, — это не имеет никакого значения, хотя я действительно занят выше головы. Ну, заходи же.

Он отступил, уступая ей дорогу.

Ким вошла и последовала за Эдвардом в его закуток.

— Кто открыл мне дверь? — поинтересовалась Ким.

— Элеонор, — ответил Эдвард через плечо.

— Она была не слишком любезна, — сказала Ким, не зная, стоило ли ей об этом упоминать.

— Элеонор? — переспросил Эдвард. — Ты, должно быть, ошиблась. Она всегда бывает очень вежлива с посетителями. Единственный медведь на всю лабораторию — это я. Но мы оба несколько устали, может быть, поэтому… Элеонор без перерыва работает здесь с пятницы. Мы уже замотались. Я не выхожу отсюда с субботнего утра. Мы очень мало спим.

Они подошли к столу Эдварда. Он был в возбужденном состоянии, словно перед этим хватил дюжину чашек кофе. Он жевал резинку, и его нижняя челюсть при этом нервически подергивалась. Сняв со стула стопку журналов и швырнув их в угол, Эдвард предложил Ким сесть на освободившееся таким образом место. Сам он уселся за стол.

Ким уставилась на Эдварда изучающим взглядом. Под его светло-голубыми глазами обозначились темные круги. На щеках и подбородке проступила двухдневная щетина.

— К чему вся эта лихорадочная деятельность? — спросила Ким.

— Все из-за нового алкалоида, — ответил Эдвард. — Мы уже начинаем кое-что о нем узнавать, и это очень нас обнадеживает.

— Я очень рада это слышать, — заверила Ким. — Но к чему все же такая спешка? Вас что, подгоняют какие-то жесткие сроки?

— Это волнение от предвкушения открытия, — пояснил Эдвард. — Алкалоид может оказаться чудодейственным лекарством. Если человек никогда не занимался наукой, он не сможет в полной мере оценить тот трепет, который охватывает исследователя, когда он чувствует близость подобного открытия. Это ни с чем не сравнимое чувство, а мы теперь испытываем его почти каждый час. Все наши догадки пока подтверждаются. Это просто невероятно.

— Ты можешь рассказать, что вам удалось узнать? — спросила Ким. — Или это тайна?

Эдвард подался вперед и понизил голос. Ким оглянулась по сторонам, но никого не увидела. Не видно было даже Элеонор.

— Нам удалось обнаружить активное при приеме внутрь психотропное соединение, которое проникает через гемато-энцефалический барьер, как горячий нож сквозь масло. Это соединение настолько активно, что действует в микрограммовых концентрациях.

— Ты думаешь, что именно это соединение поражало людей, из-за которых заварилась вся эта каша в Салеме? — предположила Ким. Она была настолько захвачена мыслями об Элизабет, что это было первое, что пришло ей в голову.

— Без всякого сомнения, — подтвердил Эдвард. — Это соединение и есть воплощение салемского дьявола.

— Но ведь люди, которые употребили внутрь зараженные зернышки, были отравлены, — проговорила Ким. — Они становились одержимыми ужасными припадками. Почему же вас так взволновало такое отвратительное соединение?

— Оно вызывает галлюцинации, в этом тоже нет никакого сомнения. Но мы мыслим более широко и думаем о будущем, — пояснил Эдвард. — Мы имеем все основания предполагать, что оно успокаивает, придает энергию и силу, и может даже усиливать память.

— Как вам удалось так быстро все это узнать? — спросила Ким.

Эдвард застенчиво усмехнулся.

— Пока мы ничего не можем утверждать с полной определенностью, — признал он. — Многие исследователи сочтут нашу работу некорректной и малонаучной. Единственное, что нам пока удалось сделать, это вывести общую идею того, чем должен оказаться выделенный нами алкалоид. Надо признать, что назвать нашу работу контролируемым экспериментом нельзя даже с большой натяжкой. Тем не менее, результаты очень впечатляющие, можно даже сказать, пугающие. Например, мы обнаружили, что препарат успокаивает находящихся в состоянии стресса крыс более эффективно, чем имипрамин, а этот препарат является эталоном антидепрессивной активности.

— Так вы думаете, что это галлюциноген с антидепрессивной активностью? — спросила Ким.

— Не говоря уже о прочем, — ответил Эдвард.

— А есть какие-нибудь побочные эффекты? — поинтересовалась Ким. Она все еще не понимала, чем так взволнован Эдвард.

— Нас не очень волновали возможные галлюцинации у крыс. — Эдвард снова улыбнулся. — Но если серьезно, мы не видели никаких важных побочных эффектов, кроме галлюцинаций. Мы ввели нескольким мышам огромные дозы этого соединения, и они, несмотря на это, счастливы, как свиньи в хлеву. Мы ввели еще большие дозы в культуру нервных клеток, и с клетками не произошло ничего катастрофического. Соединение не проявляет никакой токсичности. Это просто невероятно.

Продолжая слушать Эдварда, Ким все больше и больше расстраивалась из-за того, что он так и не спросил ее, как она съездила в Салем, и как прошло дело с захоронением головы Элизабет. Наконец, Ким взяла инициативу на себя и сама рассказала Эдварду о поездке, когда в повествовании Эдварда наметилась пауза.