Штаб до физических мер не доходит. Но бывало, что посланцы гласности исчезали в отстойниках Психологического бюро. Не так ли было с тем парнем, который хотел вскрыть «Скандал с вооружением»?

У меня развилась настоящая паранойя. Все потому, что чувствую себя чужим.

— Знаешь, Фред, чем мне не мешало бы заняться? Вместо того чтобы изображать твою подушку? Сделать копии своих записей.

Неустрашимый уже привык к моему ворчанию и не Обращает на него внимания. Он трется головой о мою руку, требуя еще почесать ему за ухом.

Плетусь в операционный отсек. Все работают, работают, работают. Особенно Рыболов. Снаружи — интенсивное движение.

Мы в норме. Кармон включил аквариум дисплея. Там четыре блика. Три из них — красные. Кармон речитативом объявляет спектральные числа — где-то за тридцать.

Командир не стал объявлять тревогу. Бессмысленно. Единственный, кто пропустил первое дуновение опасности, — это я. Никогда мне не стать настоящим клаймерменом.

Наши соседи нами не интересуются. Нас нелегко заметить, когда мы крадемся в норме на самом малом ходу.

— Вряд ли они стали бы нас беспокоить, даже если бы заметили, — говорит Яневич. — Они идут на более крупную дичь.

— Сколько времени мы будем добираться домой в такой манере?

Яневич усмехается.

— У нас большая собственная скорость Всего шесть-семь месяцев.

— Сто девяносто шесть дней и четырнадцать часов, — провозглашает Уэстаауз.

— С пустым холодильником эта экскурсия не покажется короткой.

Но по космическим меркам мы уже близко.

— Ага, — соглашается Яневич. — Я уже примериваюсь к твоим мослам.

— Что там происходит?

Я начинаю догадываться, и мои догадки мне не по нутру.

— Черт возьми, приятель, я не знаю — Он хмурится. — Вокруг Ханаана всегда многолюдно, но не так. Они повсюду.

— Не просто учения?

Яневич пожимает плечами. Достаточно фальшиво, чтобы стало ясно: ответ ему известен, но сказать он не имеет права.

— Проскользнем. С мини-прыжками, когда сможем от них оторваться. Сначала во внутренний пояс. Там должны быть аварийные станции, которые они пока не нашли.

— На это много времени уйдет.

— Это точно.

На лице его уныние. Он начинает понимать что это такое — быть командиром.

— Торопиться не придется. Кстати. Скажи своему кошкоману-коку, чтобы открыл свои заначки, если не хочет сам попасть в меню.

Происходящее не обошло его стороной, он меняется.

— Ты слышал, Неустрашимый? Тяпни его за ногу.

Кот пришел сюда следом за мной.

— На самом деле я думаю, что он уже рассекретил. Скребет по сусекам. Рассуждает о супе из воды.

— Вечно он рассуждает о супе из воды. Передай ему, что я рассуждаю о супе из котов.

— Давай сменим тему.

Хочется есть. Как правило, мне не важно, чем себя заправлять, но всему есть предел. Суп из воды!

Тродаал и Роуз — о чудо из чудес! — нашли новую тему. Какой пир они закатят перед тем, как ринутся на баб с оружием на изготовку.

— Похоже, что судьба дает нам шанс, командир, — говорит Уэстхауз. — Подходит для третьей программы.

Я бросаю взгляд на дисплей. Только один красный сигнал, быстро уносящийся вдаль. На сферической границе чисто — нет точек, отмечающих расположение кораблей противника.

Будем надеяться, что программа номер три отхватит солидный кусок оставшегося пути.

— Дайте ускорение одно g. Готовность к гиперу. — И повернувшись, грозно рокочет: — Если что-то появится, я хочу знать об этом вчера. Capiche[6], Джангхауз? Берберян?

Очевидно, мы пробиваемся сквозь зону пикетов.

— Став, тебе нужно твое кресло?

Яневич отрицательно качает головой, и я сажусь. Неустрашимый устраивается у меня на коленях. Все мое внимание приковано к командиру. Он держится вопреки собственной запущенности, вони и грязи. Его одежда грязнее, истрепаннее и висит мешком хуже, чем у всех остальных. Измученный, побитый, состарившийся юноша. Ввалившиеся щеки прячутся за дикой бесформенной бородой, но ввалившимся глазам спрятаться негде, и из-за этого он похож на труп двадцатишестилетнего юноши, в который вселилась душа столетнего старика.

Впрочем, ему может быть и двадцать семь. Я потерял счет датам. Его день рождения где-то в этих числах.

Это его восьмой патруль. Ему надо выдержать еще два, осложненных обязанностями командира дивизии. Помоги ему Бог….

Он не выдержит. Если только у него не будет долгого отпуска. Снова придется ему собирать Шалтая-Болтая. Может быть, побуду с ним. Может быть, на берегу он будет разговорчивее.

Сомневаюсь, что он вообще ест. Он похудел больше других, пожелтел сильнее. Все мы украшены пятнами лишаев, но с ним никто не сравнится. Бугры вен на висках. Лоб, стиснутый болью. Руки дрожат, он их прячет в карманах.

Он на самом краю, держится только силой воли. Потому что он должен. У него есть семья, которую надо привести домой.

Я теперь лучше его понимаю. Этот патруль оказался выше его сил, слишком тяжким бременем лег на плечи. И все же он владеет собой. Раб своего долга.

А Яневич? Примеряет мантию? Он все знает. Видит, понимает и знает. Проведя почти все время в оружейном отсеке, я пропустил кульминационные моменты его роста, его падения в ужас собственного будущего.

Но он молод. Он свеж. Его душа еще не выдохлась. Еще на несколько полетов он годится. Если командир сломается, он займет его место. У него сил пока хватит.

— Пора, командир.

— Прыгайте, мистер Уэстхауз!

В голосе Старика уже не звенит прежняя сила, но он достаточно спокоен.

Уэстхауз. Наш вундеркинд. Молчалив, компетентен, невозмутим. Еще несколько патрулей, и он станет старпомом и будет на борту рассыпающегося по дороге домой клаймера пожирать глазами своего командира, пожирать глазами адское пламя своего собственного завтра. Но не сейчас. Сейчас он не видит ничего, кроме поставленной перед ним задачи.

Тродаал теперь тоже причислен к заговору тишины. Запас шуток, спасающих от одиночества и страха, в конце концов истощился.

Никастро облокотился о переборку, глаза закрыты, он все так же убежден в своей роковой судьбе.

Мешок оскорблений Ларами пуст.

Компьютерщики что-то бормочут, колдуют над своим фетишем, общаются с богами техники.

Берберян, Кармон и все остальные — ждут.

Рыболов с присущей ему кротостью пытается упросить своего Бога защитить его друзей. Он молится тихо, но часто.

Один Неустрашимый ведет себя так, как его к тому обязывают имя и репутация клаймерного флота.

Этот кот — абсолютный чемпион. Никто другой из живых существ не провел столько времени на борту клаймера. Сейчас ему это надоело. Он ложится на спину, извивается на моих коленях, машет в воздухе лапами, голова его свисает с моей ноги вниз. Рот его полуоткрыт, оттуда исходит нежное, булькающее мурлыканье.

Стопроцентный фаталист, Неустрашимый Фред. Que sera, sera[7]. А пока можно вздремнуть.

Что там внизу? Яневич задраил люки.

— Контакт, — говорит Рыболов. — Пеленг….

Я сам становлюсь фаталистом. Будущее мое от меня не зависит. Мне выпала судьба лететь и надеяться, что удача меня не оставит.

В чем смысл тактики Старика? Корабль выработал ресурс. Скоро мы уже не сможем переходить в гипер из-за опасности остаться без необходимого для возвращения домой топлива.

— Командир, водорода осталось меньше одного процента, — докладывает Вейрес.

— Ясно. Действуйте согласно инструкциям, мистер Вейрес.

Инженер больше не спорит. К чему? Командир непоколебим.

Даже инженеру пришлось признать, что в данной ситуации нет смысла беречь резервы.

Что такое один процент? Горючее на два дня при максимальной экономии. А потом что? Сколько еще можно протянуть, пока не откажут аккумуляторы и аварийная система? У Рыболова получились недели. Но тот корабль был полностью исправен, пока его не подбили.

Все это выглядит очень мерзко. Должен же быть этому предел!

Единственный настоящий предел, друг мой, — это человеческая выносливость.

Берберян и Рыболов чирикают о все новых и новых контактах, как певчие птицы в брачный сезон. Красные и зеленые блики забивают дисплей.

— Черт возьми! — ругается Тродаал. — Черт возьми, как же они близко…. Можно отсюда до них добраться пешком.

Это только если они не будут против.

Я снова смотрю в дисплей. Сейчас в нем вы-светились золотые точки. Мы добрались до пояса астероидов. Правильнее сказать — до одного из них, поскольку в системе Ханаана их два. Внутренний находится на расстоянии чуть более одной астрономической единицы снаружи от орбиты Ханаана. А внешний располагается примерно так же, как пояс астероидов в Солнечной системе.

— Отставить разговоры! — рявкает командир. — Тродаал, сигнал в штаб! Возвращаемся домой. Идентификацию! Статус — красный!

Уэстхаузу:

— Астрогатор, внутрь пояса! Отыщите спасательную базу.

Мы сообщаем в штаб, что мы здесь, имеем повреждения, что необходима срочная помощь.

Я играю с обзорным экраном, нахожу Ханаан. Камера гуляет. Тяжело держать наводку. Планета похожа на кусочек серебра размером с ноготок. Тервин не виден. Наверное, он сейчас за планетой. Вторая, большая луна напоминает царапину близ невидимого ореола планеты.

Паршивых сто семьдесят миллионов километров.

Боюсь, нам их не пройти.

Тродаал, говоривший до того с Уэстхаузом, сообщает:

— Командир, получен ответ со станции Альфа Девять Ноль. Автоматический сигнал. Похоже, что команду оттуда вывезли.

— Мистер Уэстхауз?

— Это в двух миллионах километров в сторону от нашего генерального курса, командир.

— Роуз, посмотрите, что там можно найти, помимо средств жизнеобеспечения.

У Роуза уже готовы данные.

— Аварийный запас воды и пищи, командир. Если база полностью укомплектована, этого хватит, пока все это не кончится.

«Все это» — моя прежняя и верная догадка. Ратгебер или нападение на конвой были последней соломинкой. Джентльмены из той фирмы приостановили штурм Внутренних Миров, пока не вырежут раковую опухоль под названием Ханаан.

Судя по виду через камеру, выяснение отношений ведется на повышенных тонах. Спутник Ханаана — под пеклом снарядов. Может быть, умнее оставаться подальше?

Со стратегической точки зрения сейчас великий момент. Мы наконец остановили их натиск на Внутренние Миры. Им пришлось бы тратить непропорционально большие силы на прорыв через этот рубеж. Таннианова Festung[8] Ханаан будет крепким орешком. Может быть, настолько крепким, что игра пойдет в другие ворота. Танниан наконец добился своего.

Знание, что я на периферии отчаянной и исторической битвы, не утешает. Особого рвения отдать свою жизнь за Внутренние Миры я не испытываю.

Один мудрец когда-то сказал, что трудно сосредоточиться на осушении болота, торча по самую задницу среди аллигаторов.

Танниан станет героем из героев.

Не важно, победит он или падет в бою. Он будет неуязвим для стрел правды. Что бы я ни написал, его это не тронет. Всем будет все равно.

— Есть что-нибудь из штаба? — спрашивает командир. На ответ вполне хватило бы времени.

Тродаал делает рукой жест подождать, он что-то слушает. Делает кислую мину.

— Командир…. дают только подтверждение приема. Ответа нет.

— Черт с ними.

Старик ругается без особой горячности. Он не удивлен.

— Идем на спасательную станцию Альфа Девять Ноль.

Тут же врубаются двигатели малой тяги и работают всего пару секунд. Уэстхауз идет медленно. Нельзя оставлять за собой слишком явный нейтринный след.

Слухи расползаются по кораблю — скоро нам будет чего поесть.

Прошло восемь часов. После короткого сдвига в гипер было только несколько слабых поправок двигателями малой тяги — обходили астероиды. Теперь же Уэстхауз пустил главный двигатель. Надо снижать собственную скорость.

— Хорошо следи за красно-белыми вспышками, — говорит мне командир. — На радаре скалу можно и не опознать.

— Дистанция — сто тысяч, командир, — докладывает Тродаал.

— Прекрасно. Сколько еще идти, мистер Уэстхауз?

— Два часа до следующего включения главной тяги, командир. Всего часа три.

— Хмм. Продолжайте.

У меня уже слюнки текут. Эдак мы долго будем красться.

Тяга отключена. Приближаемся к спасательной станции. Я ловлю случайные проблески ее огнен в ответ на наши сигналы.

— Командир, этот камень кувыркается.

— Черт возьми! — Он наклоняется над моим плечом. — Так и есть. Хотя не очень быстро. Замерь скорость.

Потихоньку приближаемся. Астероид крутится не так быстро, как мне показалось. Просто огнен на нем несколько. Примерно оборот в минуту. Поперечник, по докладу Берберяна, больше двухсот метров. Вращается с биением.

Еще ближе, и я вижу причину его странного поведения.

— Дистанция? — запрашиваю я.

— Что? — переспрашивает Яневич.

Я ставлю максимальное увеличение.

— Сколько до этого проклятого астероида?

— Берберян! — рявкает Яневич. — Расстояние?

— Девятьсот тридцать километров, сэр.

Старпом обходит меня сзади.

— Что такое?

— Что-то тут не так.

Я тыкаю пальцем в большую глыбу, когда вращение выносит ее на свет. Яневич задумчиво хмурится. К нам присоединяется командир. Я спрашиваю:

— Можем пощупать низкоэнергетическим пучком?

— Берберян. — командует Старик. — Переходите в импульсный. Канцонери! Подключитесь к радару. Хочу посмотреть альбедо. Мистер Ухтха-уз, полная остановка, если вас не затруднит.

Он покидает нас, по-обезьяньи лезет во внутренний круг.

Еще триста километров остаются позади, когда Уэстхауз останавливает корабль. Мы обмениваемся тревожными взглядами.

— Что это такое, сэр? — спрашивает Рыболов.

— Точно сказать не могу. Будто какой-то корабль на этом камне.

Появляется командир.

— Радарное альбедо слаборазличимо, — говорит он. — Мертвый корабль не выделяется на фоне железо-никелевого астероида.

Он пялится на экран. Ответов там нет.

— Нам бы осветительные ракеты.

— Если бы они собирались стрелять, мы бы уже знали, — говорит Яневич.

— Может быть. Откройте дверь!

Стоя у люка в оружейный отсек, он говорит мне:

— Перематывай пленки.

Через минуту Пиньяц двадцать секунд проверяет астероид лучом низковаттного лазера.

— Это корабль, — говорю я Яневичу. — Притом не наш.

Он смотрит, как я прокручиваю запись.

Судно похоже на вывернутую наизнанку фарфоровую чашку, метров тридцать — сорок в диаметре. Снова появляется командир. Вид у него озадаченный.

— Никогда такого не видел. Перешлите это Канцонери. Канцонери! Идентифицируйте этого типа.

Через минуту Канцонери говорит:

— Это десантно-высадочный модуль, командир.

Мы обмениваемся изумленными взглядами. Десантный модуль? Для высадки войск вторжения на планету?

— Что он здесь делает? — бормочет Яне-вич. — А что мы теперь будем делать? — добавляет он, повернувшись к командиру.

Старик смотрит на экран Рыболова.

— Тродаал? Есть что-нибудь из штаба?

— Переговоров много, но для нас — ничего, командир.

Командир связывается с оружейным отсеком.

— Мистер Пиньяц, жесткий пучок в эту болванку. Мистер Уэстхауз, приготовьтесь удирать.

Проходит несколько секунд, и Пиньяц стреляет. Летят пылающие обломки. Часть основания становится вишневой, затем блекнет. Посадочный отсек не отвечает.

Мы снова смотрим друг на друга.

— Спускайтесь потихоньку, мистер Уэстхауз, — говорит Старик.

Два часа растущего напряжения. Ни высадочный отсек, ни спасательная станция не откликаются. Сейчас мы в двадцати пяти километрах. Модуль заметно поврежден. Днище всмятку. Канцонери говорит, что удар и придал астероиду вращение. Все равно непонятно, что тут делает этот модуль. До Ханаана далеко.

Очевидно, экипаж отсека прибыл сюда с теми же намерениями, что и мы. Обе воюющие стороны пользуются чужими спасательными станциями.

Уэстхауз говорит, что может приспособиться к трепыханиям астероида. Но работа — пока не удастся каким-то образом заякориться — будет тонкой. Я спрашиваю командира:

— Какой смысл? Можно же пройти рядом, хоть посмотреть, стоит ли овчинка выделки.

Он хмыкает и удаляется. Я смотрю на Яне-вича, на спину командира, снова на старпома. Он показывает мне скрещенные пальцы. Тоже видит разложение, которое сдерживает только командир.

Беспокоит меня командир. Он чертовски близок к краю. Если у нас тут ничего не выйдет, он может сломаться. Все наши беды падают на его плечи, несмотря на то что слишком многое зависит не от него.

— Пятнадцать километров, — говорит Бер-берян.

Роуз и Тродаал обмениваются размышлениями о сокровищах, которые можно отыскать на спасательной станции. Слышу что-то насчет медсестер. Тродаал часто сам себя перебивает, повторяя вслух услышанное по радио.

Ситуация очевидна. Та фирма пытается размолоть в порошок Ханаан и все наши базы. Новости с большого спутника тревожные. Войска противника высадились на его поверхность.

— Похоже, плохо, сэр, — говорит Никастро.

Его лицо бледно, голос слаб. Я догадываюсь, что у него на уме. Какой смысл выжить в полете, вернуться домой и погибнуть во время вторжения?

Как же они действуют на самом Ханаане? Наверняка есть огромные территории, где они могут высаживаться, не встречая практически никакого сопротивления. Например, там, куда прибыл я. Единственное, что им придется сделать, — пробить брешь в планетарной защите,

— Десять километров, — докладывает Бер-берян.

— Кто из наших умеет работать в открытом космосе? — спрашивает командир старпома.

— Сейчас посмотрю списки, командир. — Яневич удаляется во внутренний круг, разговаривает с Канцонери.

— Командир? Мистер Бредли, мистер Пиньяц, шеф-квартирмейстер Никастро, Делла Векья.

— Кто такой Делла Векья?

— Новый парень у Вейреса. Третий в ремонтной команде.

— У кого больше часов?

— У мистера Бредли и сержанта Никастро.

— Сержант ни разу не выходил в открытый космос, сколько я его знаю.

— Я пойду, — говорит Никастро. Несколько изумленных пар глаз таращатся на него. Никастро — доброволец? Быть того не может.

— Я больше не хочу посылать женатых, сержант.

— А какая разница? С Ханааном все кончено. Можно кончить и со мной. У меня опыт. Бредли — новичок.

Никастро и Старик обмениваются взглядами.

— Хорошо. Камера на шлеме должна непрерывно работать. Эй, там, открывайте люк.

— Пять километров, — сообщает Берберян.

— Удачи, — улыбаюсь я проходящему мимо Никастро.

— Спасибо, сэр.

Возвращаюсь глазами к экрану. Мы близко. Маневровые огни, согласно приказу командира, направлены на астероид. Проявляются детали картины.

Огромная железо-никелевая глыба с карбункулом на боку…. Десантный модуль выглядит так, как будто пережил три войны. Я все еще ломаю себе голову, пытаясь понять, что он здесь делает.

Командир наклоняется у меня над плечом:

— Хмм. Странные происходят вещи.

И переползает к Уэстхаузу. Тот маневрирует, приспосабливаясь к вращению астероида.

Скала постепенно занимает все поле зрения камеры.

Никастро проплывает пятидесятиметровый зазор и мягко приземляется. Магнитные подковки фиксируют его ноги на поверхности астероида. Меня выселили с моего кресла. Сам командир. Мы с Яневичем смотрим ему через плечо.

Сквозь помехи слышен голос Никастро:

— Что сначала, командир, модуль или станция?

— Модуль. Посмотри, нет ли выживших. Не хочу, чтобы ты влез в ловушку.

Старик нажимает на кнопку, он все записывает.

— Сообщение для нас, командир. Из штаба.

Это Тродаал.

— Я возьму, — отвечает Яневич, пробирается к радисту, смотрит, как тот пишет. Возвращается и вручает мне послание.

В штабе хотят, чтобы мы встретились в точке заправки с кораблем-носителем. Адмирал в мудрости своей приказал возвращающимся клайме-рам собраться там и не показываться. В случае необходимости корабли-носители переправят нас на базу Второго флота.

Я передаю сообщение Старику. Смотрит, кивает.

— Будем что-нибудь отвечать? — спрашивает Яневич.

— Потом. Надо сначала посмотреть, что там внизу.

Он смотрит на разделенный пополам экран. Наверху Никастро, внизу то, что он видит.

Никастро обходит отсек кругом. Тот в плохом виде. Никастро заглядывает внутрь. Десантный трюм забит изуродованными телами. Жесткая посадка.

— После такого вряд ли кто выживет, — бормочет командир. — Рулевым могло повезти больше…. Думаю, ему придется забираться внутрь. Может быть, их уже подобрали. Никастро, ищите входной люк.

Никастро находит и спрашивает слегка звенящим и нетвердым голосом:

— Что теперь, командир?

— Идите внутрь.

— Надо было бы дублера с ним послать, — говорю я. — Когда он окажется внутри, мы ничего не увидим.

— А ты как относишься к тому, чтобы подышать вакуумом? — спрашивает Яневич жестким, раздраженным тоном. — Мы дадим тебе пистолет командира.

На его лице презрительная усмешка. Надо было бы мне помолчать, чем чушь пороть.

Никастро открывает люк и исчезает. Половина экрана покрывается хлопьями снега. Старик осыпает проклятиями конструкторов корабля. Могли бы дать нам диапазон частот пошире.

Напряжение нарастает. Пять минут. Десять. Где же Никастро? Пятнадцать. Почему он не выходит на связь с оборудования станции? Двадцать минут. Похоже, его поймали. Сможем ли мы их припугнуть лучевым оружием? Не оставлять же его здесь….

— Вот он, командир! — кричит Тродаал.

— Переключи к нам.

Из спикера под экраном доносится хриплый голос Никастро:

— ….Как поняли?

— Слышим вас, Никастро. Это командир. Докладывайте.

— Никого нет дома. Кто-то постарался и убрал отсюда все и вся. Горючее — фук. Медикаменты — пусто. Десять коробок неприкосновенного запаса. Вот так вот.

Я все вспоминаю внутренность модуля. Почти как в сбитом под Тербейвиллем бомбере.

— Проклятие! — говорит Старик. — Подтащите к люку все, что сможете. — И обернувшись: — Старший помощник! Сообщите в штаб, что на рандеву выйти не можем. Не хватит топлива. — Поворачивается обратно. — Никастро, нет ли там запасных скафандров?

— Нет, командир. Я справлюсь. Ящики легкие. Гравитационная система отключена.

— Аккуратнее там, сержант. Конец связи.

Возвращается Яневич с запиской и вручает ее командиру. Штаб приказал оставаться здесь. Старик морщится от омерзения.

Яневич наклоняется и шепчет:

— Мы тут не одни, командир. В двухстах тысячах километров в направлении два семь семь двенадцать градусов надир зарегистрирован слабый след нейтринного источника. Я велел Бер-беряну послать импульс. Это корвет. Опознавательных знаков нет.

— Относительная скорость?

— Практически ноль.

— Двигатели на минимальной мощности?

— Да, сэр.

Командир задумчиво спрашивает мимо микрофона:

— Чего это он прячется?

Смотрит в дисплей. Ничего особенного не происходит.

— Никастро? Вы меня слышите?

Нет ответа.

— Наверное, выносит рационы, — говорю я.

— Блестяще. Вот. Садись. Расскажи ему, что происходит.

А сам соскальзывает с кресла и направляется к Уэстхаузу.

— Уйдем от этого тихони на ту сторону вот этой навозной кучи. Лишнее внимание нам ни к чему.

А я вот чую, что нас уже засекли.

Раздается крик Берберяна:

— Командир, они включают двигатели!

— А знаешь, откуда мог взяться модуль? — говорю я Яневичу. — Наши ребята подбили транспорт, а потом расстреляли модули при высадке.

Яневичу это неинтересно, он не отрывает глаз от дисплея. — Соответствует известным фактам. Скорее всего клаймерная атака.

Я смотрю в аквариум и не могу разобрать, происходит что-нибудь интересное или нет.

— Он ускоряется, — докладывает Бербе-рян. — Медленно.

— Куда он идет?

— Огибает пояс. Он, наверное, летел сюда, а потом заметил нас.

— Приближается?

После паузы Берберян отвечает:

— Да, сэр. .Минимальное расстояние — восемьдесят тысяч километров. Но идти долго. Похоже, он хочет ускользнуть.

Ускользнуть, приближаясь? Да, может быть. Если так он надеется добраться до своих.

— Мистер Яневич, — быстро говорит командир. — Идите и душите Вейреса до тех пор, пока он не назовет вам точные цифры. Абсолютно точные цифры, как на самом деле, а не так, как он хочет, чтобы мы думали.

Никастро перетащил к люку первый ящик, я объясняю ему ситуацию.

— Пройдет много времени, прежде чем необходимо будет что-либо решать, сержант. Смотрите сами.

— Это будет менее эффективно, сэр, но я буду таскать по одному ящику за раз. Тогда, если придется сматываться, у нас уже что-то все-таки будет.

— Это правильно.

Я передаю этот план командиру, тот всего лишь кивает. Он занят корветом. Беспокоится. Корвет ведет себя как-то не так.

Через некоторое время он заглядывает мне через плечо.

— Что он делает? — спрашиваю я.

— Крадется прочь. Может быть, понял, что мы — клаймер. Наверняка догадался, что мы его заметили. Должен проползти высоко над нами.

— Берберян думал, что они шли сюда, а потом заметили нас. Может, он подбит?

— Почему они тогда не просят о помощи?

О помощи они не просили. Ни Рыболов, ни Тродаал никаких сигналов не регистрировали.

— Может быть, подбит сильно?

— Может быть. Я им не доверяю.

Он идет к Уэстхаузу.

У Старика открылось второе дыхание. Плечи уже не сгорблены. Лицо не такое желтое, на нем появилась решимость. Возбуждение человека, готового к действию. Будь корабль в лучшем состоянии, он бы прыгнул на корвет — просто посмотреть, что будет.

Появившись в очередной раз, он говорит:

— Восемьдесят тысяч километров — нормальная дистанция для лучевого оружия.

И снова уходит, чтобы напомнить Уэстхаузу, что астероид должен быть расположен строго между нами и улепетывающим корветом.

Никастро появляется со вторым ящиком. Я смотрю на часы и удивляюсь, как много времени занимает его работа. Время сжимается.

Из люка в оружейный отсек появляется старпом в обнимку с металлической коробкой и листком бумаги в руке. Командир внимательно рассматривает содержимое ящика.

— Раздайте их, — говорит он и хватает разорванный листок.

Яневич вручает мне паек, я тихо смеюсь.

— Что-то не так? — спрашивает Старик.

— Аварийный рацион! Это лучше, чем то, что мы едим последние три месяца.

Я дергаю за петлю нагревателя и через минуту разворачиваю фольгу. Боже мой! Дымящееся мясо!

Не то чтобы мечта гурмана. Что-то типа рагу с картофелем из серого хрящеватого мяса, какие-то непонятные овощи и десерт — прикидывается шоколадным пирогом. Глазурь с пирога вплавилась в рагу. Я вылизываю тарелку и срыгиваю:

— Черт возьми, класс!

Яневич раздает еду каждому, протягивает мне еще одну порцию. В ящике их сорок две. Последнюю он откладывает для Никастро. На мой вопросительный взгляд он отвечает:

— Это для твоего друга.

Из ниоткуда, из таинственных металлических зарослей появляется Неустрашимый Фред, он трется о мою голень и мурлычет. Я разогреваю его порцию, краду из нее пирог и ставлю поднос на пульт. Фред вылизывает тарелку быстрее меня.

Командир рассматривает принесенный Яне-вичем листок, потом отдает его мне и разогревает свою порцию.

Набор цифр. Вейрес — классический экземпляр. Он клялся, что АВ у нас нет. И водорода в два раза больше, чем он говорил. Я отрываю глаза от листка.

— Я душил не Вейреса, а Дикерайда, — говорит Яневич с набитым ртом. — Вейрес бы не признался.

Я поднимаю бровь:

— Но ведь немножко и ему досталось, нет?

— Теперь мне получше, — говорит Старик и кидает тарелку в пустую коробку из-под пайка. Яневич обходит корабль, руководя приборкой. У каждого из нас появилась дополнительная работа. Приходится затыкать дыры, оставленные уходом Пикро и Брауна.

Представить себе не могу, как справляется Венрес.

Я редко бываю в инженерном отсеке. Боюсь схлестнуться с Вейресом. В кают-компании мы еле терпим друг друга. Не понимаю. Никаких серьезных причин.

Меня будит Яневич. И бледно улыбается:

— Спим на посту?

Естественно. Все уже неделями с постов не уходят.

— Боюсь, что уже и койку не найду. Чужая территория. Что случилось?

— Корвет изменил курс. Максимальное сближение — пятьдесят пять тысяч километров. Командир считает, что это плохо.

— О Господи! Что мы им сделали?

Он усмехается:

— Может быть, те парни в Ратгебере тоже так говорили.

— Ага.

— Надо думать, эта посудина стоит под первым номером в их черном списке. Палач вернулся…. — Он замолчал на некоторое время. — Порой мне кажется, что он ренегат.

— В смысле?

— Стиль его такой. С большой злоетыо.

— Хмм. Как там Никастро?

— Сделал еще одну ходку.

Я пробегаю пальцами по клавишам, направляю камеру туда, где Ханаан. Большой спектакль еще дымится.

— И как?

— Старик что-нибудь придумает.

Брось, Стив. Думай сам. Ты уже большой. В следующий раз ты сам будешь Стариком.

Подходит командир. Он снова полинял.

— Настоящая небесная феерия, правда? Бер-берян говорит, что корвет ведет себя как подбитый. Канцонери с ним согласен. Гипер-генера-торы и связь не работают. Ракет нет. А то бы они нам вцепились в холку. Эта станция слишком известна.

— Думаешь, они оставят нас в покое?

— Мы выглядим слишком легкой добычей.

— Через пять минут корвет будет в оптимальной конфигурации для выстрела, командир, — докладывает Берберян.