Ловцы звёзд (№4) - Рейд

— Командир, охотник пошел вперед.

— Ага! Здесь становится тесновато.

— Пустил ракету, командир!

— Клайминг, Уэстхауз! Срочный клайминг!

Клаймер болтает из стороны в сторону, как в челюстях гигантской гончей. Каков выстрел! Точно в нашу точку Хоукинга. Если бы не ремни безопасности, я бы вылетел из кресла.

Одна ракета. Это все, что есть у охотника. Больше ему ударить нечем. Будем надеяться, что успеем удрать раньше, чем они намертво определят нашу точку Хоукинга. Хватит ему нас гонять.

Я вижу отражение своего лица на погасшем экране. Улыбаюсь, как слабоумный.

— Выходим из клайминга, мистер Уэстхауз. Джангхауз, что с истребителем?

Проходят секунды.

— Все еще без тяги, командир, — отвечает Рыболов. — Аномалии в следах двигателей сильнее.

— Прекрасно. Ну как, по вашему мнению, старший помощник? Испортили мы им генераторы?

— Возможно, командир.

— Не такая уж мы легкая добыча, верно? Сделайте заход на запуск ракеты, мистер Уэстхауз.

Мы делаем заход, подходя сзади, но Старик не дает приказа на запуск. Истребитель виляет из стороны в сторону, но так ему не уйти. Ответного огня не ведет. Кончились ракеты. Изрядно поврежден. Вот кто легкая добыча.

— Уходим отсюда, мистер Уэстхауз.

И это победа, командир? Просто дать им понять, что могли бы их прикончить?

Он останавливается на проходе у меня за спиной.

— Это за Хеслера. Они поймут.

Пиньяц до сих пор на связи, слышно, как артиллеристы бурчат об упущенной возможности отомстить за сержанта. Старик хмурится, но молчит. У них, наверное, выключатель повредился.

— Давайте теперь в сторону вон той звезды, мистер Уэстхауз.

Все время боя в промежутках между маневрами командир с астрогатором пожирали глазами какое-то солнце с некоторым не вполне здоровым вожделением. Зачем нам туда, где масса солнечной системы усложнит план бегства?

Очередной раз не могу понять, что, черт побери, происходит.

До звезды одиннадцать часов полета. В клайминге. И температура повышается с каждой минутой. Никто слова не проронит всю дорогу, все по очереди спят на постах. Пиньяцу с Вейресом вздремнуть удалось мало. Им досталась адская работа — распределять между членами экипажа обязанности погибших.

Мне тоже кое-что досталось из мешка Пиньяца, хотя я предпочел бы остаться в операционном. Главное происходит там. Я получил пост у панели ракетчика, а обученный лучевому оружию ракетчик пошел заменять Холтснайдера. Восполнить недостаток рабочих рук для работы с ракетами будет нетрудно, потому что исправен всего один пусковой бункер. На первый и четвертый можно плюнуть.

Вейрес удобрил свои поля Дикерайдом и Фоссбринком из эксплуатационного. Обойдется Бредли без Фосса.

Уэстхауз еще раз демонстрирует, какой он классный астрогатор. Мы выходим из клайминга так близко к звезде, что она кажется широкой огненной плоскостью без заметной кривизны горизонта. А скорость он выдержал так, что для выхода на устойчивую орбиту требуются минимальные угловые поправки.

Как ему удается вытворять такое на компьютере, по сложности ненамного превосходящем счеты?

Нейтринный грохот звезды должен замаскировать эмиссию клаймера и сбить с толку все радары, кроме наиболее близких и мощных. Мне говорят, что еще более эффективно — орбита возле черной дыры или вылет из ее гравитационного поля.

— Сброс тепла!

Вблизи столь мощной термоядерной печи это будет медленно. Тайфуны энергии бушуют вокруг нашего черного корпуса.

— Палите по звезде, — говорит своим артиллеристам Пиньяц. — Нам не нужно, чтобы они заметили вспышки наших пучков.

И в самом деле медленно. Через какое-то время я спрашиваю Пиньяца:

— Не во вред ли конвертерам беспрерывная стрельба?

— Отчасти. Хотя более вероятны повреждения в самих пушках.

Еще одна ситуация в череде тех, что мне не нравятся.

— Сколько пройдет времени, пока та фирма догадается, куда мы делись?

— В скором времени они начнут осматривать звезды, — не скрывает Пиньяц. — Уловка не нова. На самом деле — одна из любимых у Старика. Однажды мы всю дорогу домой пропрыгали от звезды к звезде. Он перепрыгнет к следующей, как только Уэстхауз закончит свои расчеты.

— Где ты служил до клаймеров? — пытаюсь я извлечь пользу из порыва разговорчивости.

Пиньяц смотрит на меня странным взглядом и делает непроницаемое лицо. То же самообладание, что у командира, и еще меньшая склонность к откровенности.

До следующей звезды восемь часов полета. Люди снова дремлют на постах. Уэстхауз опять выходит на такую же классную орбиту. Кажется, у нас получается. Командир заставит противника увеличить сферу поиска. Теперь ее трудно достоверно контролировать. Появившись в операционном отсеке, я какую-то такую догадку высказываю Яневичу.

Он поднимает бровь, насмешливо улыбается.

— Степень твоей осведомленности налицо. Эти ребята — профи. Они знают, кто мы такие. Знают командира. Знают, сколько топлива мы можем нести. — Он кивает. — Да, у нас неплохие шансы. Чертовски хорошие шансы, поскольку нет Ратгебера. Самые опасные места позади.

А я не вижу ничего такого страшного. Уже двенадцать часов нет контакта.

Экипаж особенной пользы из этих часов не извлек. Все они на грани полного истощения. Людям надо отдохнуть, по-настоящему расслабиться, надо похоронить призраки тех, кто остался позади….

Кое-кто из ветеранов странно на меня смотрит. Надеюсь, меня не сочтут Ионой…. Не уговаривай себя, лейтенант. Не остались бы в живых те люди, если бы ты не протолкался на борт? Не был бы сейчас в патруле джонсоновский клаймер?

От таких мыслей можно рехнуться.

Глава 9

Погоня

Мы все ближе и ближе к рекорду длительности полета. Яневич говорит, что до сих пор самым долгим был полет около девяноста дней, точно он не помнит. Память вообще выкидывает странные штуки. Адаптируется к требованиям службы на клаймере. Вот, например, погибшие — никак не могу вспомнить лиц.

Ни одного из них толком не знал, кроме Холтснайдера, да и того не настолько хорошо, как мне хотелось бы. Могу составить список формальных физических характеристик, но лица не вспомню. Чтобы горевать, необходимо делать над собой усилие.

Недостаток чувств становится общим свойством. Мы под прессом ситуации.

Для нас нашлась необитаемая звезда-укрытие. Кругом планеты, их спутники и полный набор астероидных осколков. Чтобы спрятаться, лучше места не найти. И оппонентам не найти лучше места, чтобы установить простенькие космические зонды пассивного наблюдения, обнаруживаемые не легче наших маяков.

Чувство вины за то, что я мало переживаю за погибших, для меня не ново. Нечто подобное со мной происходит на всех похоронах. Видимо, это последствия социализации. Но мне просто не больно.

И горе с гневом, когда девчонки Джонсон сели на лошадь Гекаты, тоже недолго длилось. Наверное, им просто не нашлось места в этом карманном мирке.

Пиньяц перевел меня на гамма-лазер. При правильном ведении цели эта пушка пробьет любые защитные поля. Ненадежность этого оружия — притча во языцех, и наша пушка не исключение. Она уже несколько недель барахлит.

Первые симптомы появились в виде еле различимых аномалий в показаниях расхода мощности. Изменялась входная мощность при постоянной мощности на выходе. Кривая мощности на входе лезла вверх, а это значило, что все больше энергии уходит в паразитные спектры.

От этого пушка не превращалась в генератор тепла, но будущее ее как оружия оказывалось под большим вопросом.

И это лишь одна из кучи проблем, в которых тонет корабль. Плесень, с которой не справиться. Зловоние, проникшее, кажется, даже в металл. Изнашивается все сильнее одна система за другой. В большинстве случаев нам придется их форсировать. Запчастей у нас с собой мало, и на маяках тоже не все есть. Основное освещение постепенно тускнеет. Все больше и больше времени экипаж тратит на ремонтные работы.

И запасы продовольствия начинают иссякать.

Жутко наблюдать, как вокруг тебя разваливается корабль.

Еще страшнее наблюдать разложение команды. Наша определенно катится вниз. Идиотская практика бесконечного перешвыривания людей с корабля на корабль приносит свои плоды. У них нет того командного духа, что дает лишнюю крупицу стойкости.

А именно это критично в тот момент, когда повисаешь на самом краю пропасти и едва-едва держишься.

***

— Мистер Пиньяц, — говорю я, — у меня неприятности. Выходная мощность скачет.

Пиньяц угрюмо изучает показания приборов.

— Вот гадство! Еще повезло, что она так долго продержалась. — Он звонит в операционный отсек. — Командир, в газовых картриджах гамма-лазера сильные перепады давления.

— Насколько сильные?

— Больше десяти минут не проработает.

— С тех пор как я здесь, — обращается он ко мне, — не устаю твердить, что нужны лазеры на кристаллических кассетах. И что? Они слушали меня? Шиш. Они сказали, что кристаллы быстро выгорают, и нечего тратить объем-массу на запасные.

— Подождите, мистер Пиньяц, я сделаю кой-какие расчеты.

— Жду, командир.

— Неужели нет запасных картриджей? — спрашиваю я. — На бомбардах мы их меняли в пять минут. Щелк-щелк — и все.

Пиньяц качает головой.

— У нас на клаймерах не так. Добраться до картриджей можно только снаружи. А главный довод командования — что мы никогда не участвуем в столь длительных операциях, чтобы брать с собой запасные.

— Но в этой межзвездной операции….

Он пожимает плечами:

— Теперь-то что поделаешь?

Командир заявляет:

— Мистер Пиньяц, можете им пользоваться, но лишь когда это понадобится мистеру Бредли для поддержания внутренней температуры.

— Больше нагрузки на остальные, — хмыкает Пиньяц.

Одним ухом я слушаю, как командир обсуждает это с Яневичем. Мои наушники позволяют влезть в личные дела каждого.

Командир с Яневичем решают, что мое оружие сдохло и что нужно уводить корабль в укрытие попрохладнее. Меня устраивает. Иметь под ногами весь этот не спадающий яростный поток энергии — это бодрости не придает.

Уэстхауз рассчитывает переход на поверхность маленькой луны. Там гравитация не создаст ненужных напряжений в конструкциях корабля.

Вейрес тоже подслушал разговор по интеркому. И вычислил последствия.

— Командир, говорит инженер. Разрешите напомнить, что у нас АВ-топливо на исходе.

— Разрешаю, лейтенант. Но можете быть уверены, что я об этом не забыл и принял во внимание.

В его голосе слышится нотка сарказма. Вейреса он не любит.

По моим предположениям, у нас осталось топлива максимум на тридцать часов клайминга. Этого едва-едва хватит, если нам не повезет с перепрыгиванием между звездами.

Преследуют ли они нас до сих пор? Уже много времени прошло после налета. И после контакта. Может быть, они справились с эмоциями и отправились эскортировать свой конвой?

Что происходит на белом свете? Мы ничего не знаем, связи с маяком не имели. Самая крупная операция войны…. Из-за отсутствия новостей у меня такое чувство, будто перерезана последняя нить к дому.

Дал ли наш налет необходимый перевес волкам Танниана? Удалось им вызвать панику у транспортов? Если конвой удалось рассеять, транспорты не защитить никаким количеством новых боевых кораблей. Клаймеры перебьют неповоротливые грузовые корабли практически безнаказанно. Некоторые смогут спастись просто потому, что у наших не хватит времени на всех.

Так. Если конвой рассеяли, господа из той фирмы могут счесть своим долгом поймать тех, кто в этом больше всех виноват. И они знают этот корабль давно. За ним долгий кровавый список. Мысль, что он выживет после всего, что сделал, может показаться им невыносимой.

Я пойман в ловушку порочного круга мыслей, куда люди попадают, когда им нечего делать, а по следу идет невидимый и неопределенный противник. Хочется визжать. Я хочу требовать определенности. В такой обстановке любые, даже плохие новости лучше, чем ничего. Лишь бы знать хоть что-нибудь наверняка.

У Вейреса и командира в процессе расчета перелета к новому укрытию происходит жаркая баталия на тему об уровне АВ-топлива. В конце концов командир вопреки собственному мнению решает, что перелет пройдет без клайминга.

— Черт побери! — взрывается Пиньяц, когда выходит из строя лампа над его постом. — Чертово мусорное барахло из Внешних Миров!

Он принимается поносить службу контроля качества на Ханаане, настаивая, что с изделиями Старой Земли ничего подобного случиться не могло бы. Он свиреп и желчен. Его подчиненные вжимают головы в плечи и терпеливо пережидают бурю.

В его словах есть доля правды, хотя про производителей со Старой Земли — это перегиб. Человечество, похоже, никогда не сможет преодолеть собственную природу. Работать по минимуму, лишь бы прошло.

При одной пушке, отказавшей наглухо, и с остальными, которые тоже рассыпаются, резко ограничивается возможность сброса тепла. Если погоня нас прижмет, на одни радиаторы рассчитывать нельзя.

***

Гигантский маятник. Туда-сюда, туда-сюда, как на качелях. Стоит только блеснуть надежде, сразу поднимает голову еще какая-то гадость. Завязли, как в трясину юрского периода.

А иногда все идет от плохого к худшему, не давая вообще никакого повода для оптимизма.

Командир был прав, а Вейрес ошибся. Надо было делать перелет в клайминге, и черт с ним, с АВ.

Мы пали жертвой новой системы тактической разведки. Конкуренты рассеяли возле звезд крошечные космические станции, оборудованные инстелом, для отлова таких, как мы, прыгунов от солнца к солнцу. Стоит такой станции засечь тахионный хвост клаймера, она тут же посылает сигнал.

Акулы, бесцельно бродившие вокруг, повернули носы на запах крови.

Первым их след ловит Рыболов.

— Командир, — докладывает он, — у меня тут что-то странное. Миллисекундный след.

— Воспроизведи-ка! Старший помощник, ваше мнение?

— Никогда в жизни не видел ничего подобного.

— Джангхауз, вы эксперт.

— Прошу прощения, сэр. Я не знаю. На курсах мы такого не проходили. Может быть, естественный источник?…

Существуют естественные излучатели тахионов. Известно, что такими свойствами обладают некоторые дыры Хоукинга. Они генерируют их точно так же, как пульсар — свое излучение.

— Может, у писателя спросим? — предлагает Яневич.

— Не имеет смысла. Нам необходимо знать одно — корабль это или нет.

— Может, это клаймер? Чем-то похоже.

— Никого не может быть так близко. Не спускайте с него глаз, Джангхауз.

В блаженстве неведения мы плавно опускаемся в мягкую пыль на дне лунного кратера, снижаем мощность до минимума и собираемся притвориться мертвыми. Рано или поздно джентльмены из тон фирмы погонятся за более живой дичью. Если еще не погнались.

***

— Старина Масгрейв, — говорит командир, — делал нечто подобное, когда летал на «Восьмом шаре».

— Да?

Кофе кончился. Даже эрзац. Теперь мы фехтуем словами над стаканами с соком.

Несколько минут он молчит, а потом продолжает:

— Нашел себе небольшую планету с дыркой внутри. Не спрашивай меня как. Заныривал туда, переходил в норму и отключал двигатели. У господ из той фирмы крыша ехала.

— А потом?

— Он слишком часто туда нырял. В один прекрасный день он объявился, а планета оказалась облаком гравия с полудюжиной истребителей внутри.

— Они его не поймали?

— Не в этот раз. Не на «Восьмом». — Он остановился, чтобы отхлебнуть немного сока и пожевать трубку. — Старый пройдоха. Порой неделю там сидел, а потом вдруг выскакивал и добывал себе очередную звезду. Истребителей он перебил больше, чем любые два командира с тех пор, вместе взятые.

Снова молчание.

— Конец истории?

— Ага.

— А мораль?

Он пожимает плечами.

— Нельзя все время делать одно и то же?

***

Они не дураки. Часами ничего не делают. Хотят перед делом накопить силы наверняка. Целых двенадцать часов мы бездельничаем, и жиреем, полагая, что все закончилось.

— Кое-что появилось, командир, — озадаченным голосом говорит Рыболов.

В это время я достаю Роуза, пытаясь найти в этом таинственном персонаже какие-то зацепки. Безуспешно. На вахте Яневич. Он и подходит к Джангхаузу.

— Воспроизведи. — Мы изучаем сигнал. — То же самое, что и в тот раз?

— Не совсем, сэр. Теперь дольше.

— Любопытно. — Яневич смотрит на меня. Я пожимаю плечами. — Из той же точки?

— Почти, сэр.

— Продолжайте наблюдения.

Мы возвращаемся к своим делам. Проходит пять минут, и Рыболов говорит:

— Контакт, мистер Яневич.

Все сбегаются. Нет никаких сомнении в том, что это такое: Корабль противника. За две минуты удается наспех высчитать его траекторию.

— Ерунда, — говорит Яневич, — он просто проверяет звезду.

Судно в непонятной спешке удаляется неизвестно куда. Я облегченно вздыхаю. Опасность была близко.

Через два часа опять. Кто-то другой спешит присоединиться к первому, мечущемуся сейчас безумно с другой стороны от солнца. Яневич задумчиво хмурится, но сигнала тревоги не дает.

— Так ведут себя, когда кого-нибудь ищут, — говорит он. — Джангхауз, вы уверены, что не видели следов клаймера?

— Уверен, сэр. Только эти два блика.

— Вы думаете, кто-то услышал наш уход от солнца и выход в норму?

Рыболов пожимает плечами. Я говорю:

— Те следы совсем были непохожи на следы любого корабля.

— Мне это не нравится, — говорит Никастро. — Целая толпа собирается. Надо сматываться, пока на нас не наткнулись.

— Как? — резко обрывает его Уэстхауз. Впервые за несколько месяцев у него нет столько работы, что одному не справиться. От этого он раздражается.

— Мы привезем, привезем тебя домой к мамочке, Фил, — обещает Канцонери.

— Вот чего он боялся, сержант, — отзывается Ларами. — У него появилось время подумать.

Я улыбаюсь. У кого-то еще сохранилось чувство юмора.

Нейтринные детекторы начинают слегка заикаться, кликети-клик, как машинка, на которой печатают двумя пальцами.

— Ракеты детонируют, — заявляет Никастро с таким нажимом, будто подтвердилось подозрение, которое остальным просто из-за тупости непонятно.

— Еще один, — говорит Рыболов.

— Пикро, будите командира.

Никастро угрюмо кивает. Этот пронесется менее чем в миллионе километров от нас. Если он разнесет нас на ионы, сержант умрет счастливым.

Машинистка опять принялась за работу. Браун уменьшает чувствительность нейтринных детекторов, и машинка умирает.

— Они действительно кого-то ищут.

— А вот и номер четыре, — говорю я, успевая заметить туманный блик прежде, чем это сделает Рыболов.

— Кармон, включите-ка дисплей, — говорит Яневич и тыкает в меня пальцем: — Скажи мистеру Пиньяцу, чтобы всех будил. Пикро, будете наверху — растрясите там всех.

Это не учения, и времени пока хватает, поэтому боевую тревогу можно объявлять цивилизованно.

Браун снова уменьшает чувствительность детекторов.

— Еще один, — говорит Рыболов.

— Есть изображения, Кармон?

— Еще не разогрелся, сэр.

— Давай-давай, приятель. Инженерный отсек, приготовиться к переходу на аннигиляцию.

По лианам соскальзывает командир.

— Что тут у вас, старший помощник?

Он настолько спокоен, что я припадаю на люк оружейного отсека, а в желудке у меня начинается битва. Чем он спокойнее, тем серьезнее ситуация. Он всегда таким был.

— Похоже, мы устроились посреди воскресного пикника той фирмы.

Командир безразлично выслушивает доклад Яневича.

— Джангхауз, прокрутите второй сигнал на самой медленной скорости. На экране старпома. Закольцуйте его.

— Что мы ищем? — спрашивает Яневич.

— Кодовые группы.

Машинистка учится своему делу быстро. Машинка грохочет. Браун снова уменьшает чувствительность.

— Поймали, бродяги, — говорит Роуз. — Они все проверили, кроме этой впадины. Может быть, двигаться не могут.

Лучше пусть они, чем я, думаю про себя. Волнение в моем животе грозит перерасти в бунт. А что это имел в виду командир — кодовые группы?

— Надо уносить ноги, пока есть возможность, — ворчит Никастро, наудачу пробуя уговорить командира.

— Еще двое, — говорит Рыболов.

— Трое, — возражаю я, навалившись на его плечо. — Вот здесь большой.

Командир оборачивается:

— Кармон?

Аквариум дисплея оживает.

— Черт возьми! Браун! Выключай эту штуку.

Стук машинки нас чуть не оглушил.

И тут, в том месте, где ничего не должно быть, появляются красные алмазы, рассказывая нам историю, которую никто из нас не хотел бы слышать. Мы окружены. А транссолярный спектакль — отвлекающий маневр.

— Вот черт! — говорит кто-то чуть ли не почтительно.

Они не знают наверняка, где мы. Наша луна довольно далеко смещена от центра их сферы.

Канцонери жестом подзывает к себе командира. Старик подходит и заглядывает ему через плечо. Через секунду хмыкает:

— Они выбивают пыль из астероида. Приятно, наверное, когда можно не жалеть ракет.

С почти счастливым выражением на лице он подходит к Рыболову.

— Обдурили нас, а? — говорит он, обращаясь ко мне. — Потратили пару ракет, а потом захлопнули дверь, пока мы сидели и хихикали.

Дальняя стрельба прекращается.

Старик не отрываясь смотрит на судно у Рыболова на детекторе. Яневич бормочет:

— Они предвидели, что мы на это купимся и будем сидеть спокойно.

Он встречается взглядом с Никастро. В его глазах мука.

Вейрес, ты сволочь. Удушил бы тебя.

От немедленных действий толку не будет. Чтобы расставить сети, у них было целых полдня. Что же теперь, черт побери, делать?

Не люблю, когда страшно.

Старик достает из кармана ручку, стучит кончиком сначала по зубам, а потом по одному из перьев на экране Рыболова.

— Вот он.

Рыболов тупо пялится на экран и постепенно бледнеет. На верхней губе проступает пот.

— Палач, — бормочет он.

— Ага. Возвращается из отпуска во Второй флот. Я принимаю командование, мистер Яневич.

— Командир принимает командование!

Яневич не скрывает облегчения.

Мне хочется что-то сказать, о чем-то спросить, но я не могу. Мои глаза прикованы к этому пучку тахионов. Палач. Один из лучших в той фирме. Убийца номер один. Они здорово на нас разозлились.

Старик улыбается.

— Расслабься. Он тоже не без недостатков. В позапрошлом патруле мы от него ушли. А Джонсон закляла его пентаграммой.

Мне дико холодно. Я дрожу.

— Инженерный отсек, привести АВ-системы в полную готовность.

Эта готовность — средняя между первым предупреждением и фактическим переходом на АВ. Используется редко, поскольку держит людей в сильном напряжении. Похоже, командир предвидит проблемы с топливом.

— Всему экипажу! — объявляет командир. — Подготовиться к выполнению обязанностей! Будет боевая тревога.

Его голос напоминает голос папаши, успокаивающего своего трехлетнего сына, проснувшегося от кошмара.

Я так напуган, что ни кишки, ни мочевой пузырь не работают. Стою и пялюсь на экран. Теперь на нем сверкает целая дюжина рубинов. Вылететь сейчас — самоубийство. Удивительно, сколько сил они собрали ради охоты на один клаймер.

Надо затаиться и как-то их перехитрить.

Палача перехитрить? Его репутация заслужена. Не может он нас не найти….

— Мистер Уэстаауз, подготовьте данные по Тау и Омикрону.

— Уже готово, командир.

— Прекрасно. Программируйте путь к Тау с гиперпереходом так, чтобы только ее миновать. После подлета делаем зигзаг к Омикрону, затем снова в скалу.

— Это в основном водяной лед, командир, прикрытый тонким слоем пыли. Хотя в нескольких тысячах метров в глубину должна быть настоящая скальная поверхность.

— Как бы то ни было. Надеюсь, вы рассчитали ее орбиту? Сможете спрятать нас достаточно глубоко, чтобы была защита?

— Думаю, что да, сэр….

— Да или нет?

— Да, сэр. Сделаю. Может быть, придется идти на больших Гэвах для уменьшения эффективного сечения. Чтобы не было притока тепла из ядра при глубоком уходе.

— Этот камень не так уж велик. Но не забывайте про гравитацию, а то она испортит вам расчет.

— Возможно, нам не придется углубляться более чем на пару километров. Только чтобы укрыться от их огня.

— Вы сможете соблюсти такую точность?

— Смог на Ратгебере. И даже точнее.

— На Ратгебере у вас были столетиями собранные данные. Спускайтесь на двадцать пять. Черт побери, лучше пятьдесят — для страховки. Они могут попытаться достать нас взрывами.

Они разговаривают очень громко — чтобы все слышали, что у них есть план. Это театр. Я пытаюсь не слушать — звучит не очень обнадеживающе. Смотрю на часы. Все еще есть шанс поссать до команды застегнуть ремни.

Звучит сигнал тревоги.

— По местам! Нас обнаружили. Приближаются ракеты. Приготовиться к клаймингу! Стартуем, мистер Уэстхауз!

Двигатели начинают работать на полную мощность, и свет почти гаснет.

— Сброс тепла на полную мощность! — приказывает Яневич.

Вернувшись в оружейный отсек, я начинаю стрелять. Моя пушка пока жива, хотя немного ерепенится. Становится холодно. Звучит сирена. Я засовываю в уши наушники.

— Выключайте гравитационную систему, мистер Бредли, — приказывает командир, — выключайте все огни.

Как? Мы будем прорываться в темноте? Я в слепой панике. Это каламбур.

— Клайминг!

Освещение не требуется. Во время клайминга все мерцает, и этого достаточно.

Командир отключает одно устройство за другим до тех пор, пока не остаются работать лишь системы, отвечающие непосредственно за клаиминг. Все неизлучающие поверхности покрываются инеем. Люди дышат себе на руки паром.

До нас доходит первый орудийный залп и вбивает в наше эффективное сечение достаточно энергии, чтобы перетрясти нам кости и мозги. Я с трудом ловлю ртом воздух, впихиваю обратно в правое ухо вывалившийся наушник.

Внизу Вейрес лихорадочно пытается решить кучу проблем, забытых во время подготовки. Всякая утонченность оставила его. Его брань лишена какой-либо изобретательности, но достаточно крепка, чтобы краска осыпалась со всех стен в радиусе трех километров вокруг.

Командир продолжает отключать системы. Все детекторы, все системы связи в том числе, которые полагается держать в теплом резерве. Пиньяц похлопывает меня по плечу.

— Выключай свою ерунду, — говорит он. — И пушку тоже.

На темном лице трудно прочесть выражение. Будто бы угадав мои мысли, он шепчет:

— Мне кажется, он чуть перебрал. Мы должны быть готовы к драке при выходе.

— Ага.

Чтобы потом все это запустить, потребуется время. Я боюсь, но отключаю системы.

Наверху Яневич с командиром раз за разом просматривают записи Рыболова, готовя предупреждение для других кораблей флота.

***

Проходит шесть часов, и все это время, каждую секунду, клаймер свистит и дрожит, реагируя на силы, бьющие по точке Хоукинга. Два раза командир отдавал указание уйти глубже в луну. Мы уже почти в трех сотнях километрах от поверхности. Идем на сотне Гэв — больше, чем я вообще видел, — представляясь извне точкой меньше атома водорода. АВ-топливо уходит потоком….

Тем не менее нас бьют. Постоянно. Я не знаю, чем они там, наверху, занимаются, но…. на поверхности все должно кипеть, выбрасывая в космос триллионы тонн лунного вещества.

Бьют все сильнее и сильнее.

— Опускаемся еще на сотню километров, мистер Уэстхауз.

Когда была возможность, я не обратил на луну никакого внимания. Велика ли она? Может ли ее ядро быть расплавленным? Не загнаны ли мы меж двух огней? Хватит у Палача огневой мощи, чтобы разнести луну в клочья?

***

Ждем. Думаем. Страшно. Что, если некуда дальше будет уходить?

Боже милостивый. Похоже, что они подогнали сюда «Левиафан». Ни у кого больше нет такой огневой мощи.

А что, если они дестабилизируют орбиту луны? Командир и Уэстхауз рассчитывали на ее стабильность. Что, если это? Что, если то? Сможем ли мы узнать об опасности? Или внутренняя температура повысится так резко, что мы не успеем среагировать?

Может быть, им удается так глубоко запускать ракеты потому, что они стреляют из гипера? Неожиданная материализация и взрыв ракет разносили бы мантию в щебень, если бы массированный обстрел из лучевого оружия не обратил ее в море лавы. Водяной лед уже давно испарился в космос.

Зачем им нужно мучить именно этого котенка? Я ничего плохого им не сделал.

Все кончается. Вдруг, будто выключили электричество. Что за черт? Боже мой, я думал, я с ума сойду. Эльюэл на минуту забылся, схватился за голову и кричит:

— Прекратите! Прекратите!

Пиньяцу пришлось дать ему транквилизатор.

Тишина. Ширится, шуршит. Ширится, ширится. Становится хуже бомбежки.

Они ушли? Или затаились и ждут, когда мы высунем нос? Говорят, Палач — мастер психологической войны.

Я расстегиваю ремни безопасности и ползу к параше. Принеся жертву, брожу, пытаясь успокоиться, по отсеку. Пиньяц терпит пять минут, а потом резко говорит:

— Сядьте. Вы генерируете тепло.

— Да ладно тебе. Задница устала. И намокла.

— Сядьте. Вы на клаймере, лейтенант. Не один я не могу успокоиться. Воцарившаяся тишина — прекрасная питательная среда для тревоги. Никто никому не глядит в глаза.

***

Десять часов. В операционном отсеке кто-то плачет. Удивительно. Мы уже бывали в таком долгом клайминге. Почему же на этот раз так тяжело? Близость Палача? Плачущему дают транквилизатор. Он замолкает.

Методичное помешательство командира оказалось эффективным. Повышение внутренней температуры отстает от обычного графика, хотя у нас мало топлива, чтобы использовать его для теплоотвода. Вскоре после того как стихает плач, командир дает команду о полной смене атмосферы, а потом добавляет: