Ловцы звёзд (№4) - Рейд

Конвой, сбор которого в системе Томпсона занял столько времени, уже в пути. Второй флот его поклевал, но упустил. В своей помпезной манере Танниан провозгласил, что ни одной из этих пустых посудин живой не выпустит. По нашей оценке, их от ста двенадцати до ста двадцати. На охоту отправились тридцать четыре клаймера. Все корабли трех эскадрилий. Кроме нас и Джонсон.

— Бли-ин, — тихо произносит Никастро. — Чертовски здоровенное железное стадо.

Его глаза широко распахнуты, в них ужас.

— Спорить могу, что охранение быстро вырастет, — говорит Яневич.

— Проклятие. Когда столько клаймеров, стоит сначала заняться охранением.

— Мне это напоминает ловушку, — говорю я. — С приманкой, на которую Танниан не может не клюнуть.

Сражение еще не началось. Пока что наши собратья выходят на боевые позиции.

Сначала я подумал, что командир расстроен из-за того, что нам тоже приказали прыгать в этот котел. АН нет. Это было бы слишком просто. А полученные нами приказы, напротив, весьма эксцентричны.

Старик дал объяснения за кофе, в офицерской кают-компании, в присутствии всех офицеров.

— Джентльмены, мы избраны — из-за нашего непревзойденного послужного списка — для того, чтобы начать новую эру клаймерной войны.

В его улыбке оттенок иронии. Он прихлопывает листок ладонью.

— Ну, что вы на меня смотрите? Не я это придумал. Я только сообщаю вам, что здесь написано. Нам предложено воспользоваться преимуществами этой заварушки.

Он дернул головой, будто куда-то указывая.

Сообщение он по кругу не пустил — соблюдает гриф "Исключительно для….".

— Судя по некоторым деталям, это планировалось заранее. Поэтому-то мы и гонялись за этим «Левиафаном». Предполагалось, что Джонсон пойдет с нами.

— Бога ради, — бормочу я. — Что все это значит?

Он улыбается все той же своей улыбкой.

— Мы собираемся уничтожать наземные установки на Ратгебере. Именно в тот момент, когда они той команде нужнее всего.

Задумчивая тишина. Некоторый особый стратегический смысл в этом есть. С поддержкой Ратгебера у киллеров будет хорошая охота, когда они найдут тридцать четыре клаймера в тесном секторе.

— Разве мы не оттуда только что выбирались? — спросил я, скорее чтобы прервать тишину, а не потому что мне так уж хотелось это узнать.

— Естественно. Мы были в паре дней пути. И до сих пор на том же расстоянии, у другого угла треугольника. — Он задумался. — Ратгебер. Он назван так в честь Юстаса Ратгебера, четырнадцатого президента Президиума Общего Блага. Ввел Старую Землю в состав Конфедерации. Единственная луна Лямбды Весты-Один, единственной планеты сверхъюпитерианского типа Лямбды Весты.

Он слабо улыбается.

— Просчитывал домашнее задание. Как бы там ни было, база начиналась как исследовательская станция. Флот вступил во владения, когда исследователям перестали давать гранты. Та фирма захватила его при первом наступлении.

— Но что…. — отвечает эхом кают-компания и затихает, как двигатель, заглохший, не успев завестись. Командир не обращает на нас внимания.

— Мы перейдем в гипер, как только окажемся вне зоны обнаружения. Ее границы и прочие необходимые разведданные будут приняты на борт на маяке. У них есть принтер. Потом мы начинаем клайминг и идем в атаку. Выходим из клайминга, все разносим и драпаем во все лопатки.

— Что за идиотский план? — спрашивает Пиньяц. — Ратгебер? Израсходуем ракеты, так нечем будет отстреливаться по дороге назад. Черт возьми, там же у них в порту пятьдесят охотников.

— Шестьдесят четыре.

— Так как же мы, черт побери, сможем уйти?

Ни одного вопроса, как туда добраться или как разбомбить базу. Это не сливу сорвать. Я там был. Дело трудное.

— Может быть, командование это не волнует, — говорит Яневич.

— Там не будет никого, кроме персонала базы, — возражает командир. — Все уйдут на операцию с конвоем. Танниан не глуп. Он просчитал, что это ловушка. Мы дадим им то, что они хотят, зато потом сметем Ратгебер, и верх наш. Черт возьми, все всегда говорят, что, если бы не Ратгебер, война была бы проще охоты на кролика.

В этом есть смысл. Стратегический, вроде того как шахматист жертвует пешку, чтобы съесть слона. Потеря Ратгебера будет серьезным уроном для той команды, каким была бы для нас потеря Ханаана.

Старик продолжает:

— Я думаю, адмирал рассчитывает, что мы отманим охранение от конвоя.

— Комариными укусами, — бормочет Бредли.

Он, как и я, оперся о переборку.

— Грозить отсюда, грозить оттуда, вынудить их изменить планы….

— Прямо по учебнику.

Он пожимает плечами.

Старик говорит:

— Нашей целью будет наземная и орбитальная оборона. Разведка должна сообщить нам все, что нужно, но насколько точны будут данные? Эти придурки не могут подсчитать, каким местом их задница присоединяется к спине. Кто-нибудь из вас был в Ратгебере?

Я неохотно поднимаю палец:

— Я. Два дня проездом шесть лет назад. Много не расскажу.

— Что-нибудь можешь сказать об оборонительных сооружениях? Ты был артиллеристом.

— Они их усилили.

— Ты видел их? Какое у них время реакции? У них системы обнаружения и управления огнем должны быть состыкованы.

— Откуда я знаю?

— На какое временное окно ракетной атаки можно рассчитывать? Есть ли шанс сделать все за один раз? Или нам придется прыгать туда-сюда?

— Я там все больше пил. Все, что я видел, выглядело стандартно. Человеческий фактор, время принятия решения. На первый заход имеем семь секунд. На следующие — ровно столько, сколько им надо на прицеливание.

— Крайне непрофессионально. Ты обязан был предвидеть. Разве не этому нас учили? Ладно, не бери в голову. Я тебя прощаю.

Я уставился на командира. Зачем он принял задание, которое ему не нравится? У него было право отказаться.

Такого никто не предложил.

Психованные стратегические планы штаба они матерят, но неизменно выполняют.

— Мистер Уэстхауз, программируйте полет. Переходим в гипер, как только получим данные.

Он складывает пальцы домиком перед лицом.

— До завтра, джентльмены. Поразмыслите. Я хочу прилететь и смотаться прежде, чем взорвется этот конвой. Наши друзья рассчитывают на нас.

Я мрачно улыбаюсь. Он и впрямь надеется, что в результате мы получим продленный отпуск.

Думает ли он о Мери? Давно уже он не говорил о ней.

Интересно, что она стала делать, когда мы улетели? Сейчас, должно быть, уже думает, что мы погибли. Наша эскадрилья запаздывает. В штабе знают, что мы живы, но гражданским никто ни о чем не сообщает.

Вейрес все еще ерзает. И решает поделиться с нами следующей мыслью:

— Мы уже долго летаем, командир. У нас заканчивается водород и АВ.

— Мистер Уэстхауз, посмотрите, нет ли у нас по пути маяка с водой.

Мы не так уж долго уходили от погони, но каждодневный клайминг постепенно исчерпывал запасы АВ. Обычный водород — меньшая проблема. На некоторых маяках есть баки с водой ради дозаправки во время патруля.

Менталитет инженера проявился. Когда запасы топлива падают ниже определенного уровня, у инженеров начинаются припадки. Специфическое заболевание этой породы людей. Им необходим жирный запас. На бомбардах они начинали беситься, когда запасы истощались на десять процентов. При двадцати процентах они никому не давали спать, скребясь когтями в дверь командира.

Им нужен запас «на случай непредвиденных обстоятельств».

Вейрес спокойнее других инженеров.

— Когда мы стряхнем погоню, много АВ нам не понадобится, — размышляет командир. — Будем сжигать то, что и так пойдет на дорогу домой. Запасы воды можем пополнить в любой момент.

Клаймер наиболее уязвим перед заправкой АВ и после полной выработки АВ. В эти моменты ему нужно, чтобы старшие братья и сестры за ним присмотрели. Он становится самым заурядным военным кораблем. Тщедушным,, хрупким, плохо вооруженным, медленным и легкоподстреливаемым боевым судном.

Именно вследствие этой уязвимости к точке заправки его ведет корабль-носитель.

Клаймеры — партизаны, а не фронтовики. В открытом космосе это — пушечное мясо.

Уверенность командира лейтенанта Вейреса не успокоила.

Такие вещи инженеров не успокаивают никогда. Жирный слой пессимизма — требование профессии.

— Вопросы есть?

Есть. Только что толку их задавать?

***

Командир разрешает нам перебраться на борт маяка. Я преодолеваю люк, просто чтобы взглянуть, как там живут люди.

Твою мать! Свежие лица! Чистые лица! Откормленные, улыбающиеся, приветствуют героев Вселенной. Блестящие, румяные, как дети. А женщин, черт побери, нет.

Мы похожи на пленников средневековой темницы, только что выпущенных на свободу. Желтая кожа, изможденные, чумазые, нечесаные волосы, дикие глаза, нерешительные, скованные.

Черт возьми! Это действительно другие люди….

Мы смотрим на экипаж маяка, и я тут же начинаю чувствовать, как наше настроение овевает свежий ветер. Холодный шторм, прогоняющий ядовитый смог. Люди улыбаются, жмут друг другу руки, хлопают друг друга по спинам.

Здесь есть душ! Ходят слухи, что здесь есть душ! Эти ребята, надо думать, живут, как магараджи. Старый я хитрюга — притворился опытным космическим волком и заставил одного из парней показать мне дорогу. Я первый. Горячие иглы грызут и кусают покрытую коркой кожу. Я мычу мотивчики, лишенные мелодий, блаженствуя в тепле, наслаждаясь массирующим эффектом.

— Побыстрее, черт возьми! Сэр.

Не свинья ли я? Там же очередь.

— Минуточку.

Усмехаясь, я напеваю «Уходящий корабль». Несколько человек гоозятся сделать так, что я буду помнить этот душ до самого конца своей очень короткой жизни.

И раковины у них есть. Несколько. У раковин очереди желающих побриться. Я, пожалуй, не буду. Я привык. Борода делает образ космического волка законченным.

Тархан Цнтойнс, ракетчик, начинает прыгать вокруг, передразнивая джигу моряков старых времен, а его соседи по отсеку кричат и гикают и создают руками инструментальный аккомпанемент.

Неплохо. Совсем неплохо.

Маяк — бывший грузовой корабль со звездных линий. Большой корабль-носитель. Теперь в нем используются только помещения для экипажа. Экипаж из девяти человек торчит здесь уже четыре месяца. Они тоже соскучились по новым физиономиям. Их длительное дежурство одиноко, хотя никогда не бывает столь мучительно, как наше. Их тахионщик говорит, что служит на маяках с самого начала. За все это время он поймал лишь два контакта.

Смена у них затянулась. Как правило, три месяца — это предел. Переоборудованный комфортабельный лайнер, совершая регулярные маршруты, меняет экипаж каждые три месяца. Но на этот раз что-то случилось. Командование отозвало лайнер.

У них информационный голод. Что происходит? Что там те еще захватили? Вот недоделанные. Постоянная связь со штабом и постоянное невежество. Я сказал им, что ничегошеньки не знаю.

Великие люди. Они устроили для нас пир. Еда для королевского стола. Командование не обходит их деликатесами.

Общая палуба невелика. Мы пожираем угощения по очереди, растягивая удовольствие, а следующие за нами честят нас за то, что портим воздух.

Последний раз иду к унитазу. Разве плохо? Без всякого ожидания. Бросаю еще один взгляд на свою бороду. Настоящий космический пират. Типа Эрика Рыжего. Я подрезал ее до определенного места под подбородком. Вот так. Так я похож на бледного дьявола. Девчонкам это понравится.

— Внимание! Экипажу клаймера вернуться на свой корабль. Экипаж клаймера просят вернуться на свой корабль.

Праздник подошел к концу.

— Поднимайтесь, сержант Никастро, — бормочу я.

По дороге я задержался у офиса маяка, похожего на овощной склад, взял полстопки чистой бумаги. Надоело делать записи на клочках.

***

Штабная разведка предоставила нам изумительно подробную информацию. Танниан давно задумывал этот налет. У него чуть-чуть побольше ума, чем признают за ним недоброжелатели.

Данные об орбите Ратгебера уточнены до микросекунды и до миллиметра, намного точнее, чем нам нужно или можно использовать. С такими данными мы могли бы сесть на планету, находясь в ноль-состоянии.

Разведка схемы обороны выглядит не хуже. Плоские и голографические схемы, которые мы можем пустить в дисплей, во всех деталях изображают активные и пассивные системы, раскрывают их огневые рубежи и дальность поражения.

Схемы параллельного управления огнем будто бы получены из Центра боевой информации в Ратгебере. Подробно и рельефно отмечены все изменения, сделанные противником в построенных флотом конструкциях.

— Там точно есть наш человек! — ликует Пиньяц. Радуется информации.

— Эти суки там небось вооружились до зубов, — цедит сквозь зубы Яневич. — И замаскировали так, чтобы идиоты вроде нас полезли в капкан, растянув циферблаты до ушей.

— Вряд ли, — говорю я. — Танниан только с виду плюет на людей. Он будет швыряться жизнями, как покерными фишками. Но я не видел, чтобы он швырялся зря.

— На этот раз я с тобой согласен, — говорит Пиньяц. — Все это было отлично подготовлено. И припрятано до нужных времен.

Яневич не покидает поля боя.

— Да? Интересно, что скажет большой мозг о наших шансах оттуда выбраться.

— Что мне непонятно, так это насколько нужен этот налет. И почему посылают клай-мер, — говорю я.

Яневич угоюмо отвечает:

— Хотят набрать очков для пропаганды внутри флота. Это работа для тяжелых кораблей.

— Регулярным частям не пройти орбитальной обороны, — возражает Пиньяц. — А может быть, мы не все знаем. Могут быть и другие причины.

Командир говорит:

— Может, до них дошло, что это — классический способ избавляться от ненужных вещей.

Он засовывает руку под истрепанную непрерывным ношением рубашку, на мгновение останавливается, смотрит на меня прищуренным глазом. Что-то мелькнуло у него на лице.

— Мой друг подсунул это вместе с докладом разведки.

Он вытаскивает лист бумаги.

Яневич его выхватывает.

— Так его распротак!

Он передает листок Пиньяцу. Ито читает, смотрит на меня как-то странно, передает дальше. В конце концов дело доходит до меня.

Типичный пресс-релиз главного управления с описанием битвы с линкором. О том, что уничтоженное нами судно уже было подбито раньше, не упоминается. Не упоминается и смерть джон-соновского клаймера. Явной ложью являются лишь патриотические высказывания, приписываемые моим спутникам….

И мне. Фактически вся эта гадость выдается за мое письмо с фронта!

— Я этому пидору глаз натяну на!… — Бутылка сока из моей руки с силой отскакивает от переборки. — Как он мог мне такое подложить!

— Хороший бросок, — замечает Яневич. — Ровный. Запястье не зажато.

Согласно этому релизу я отправил репортаж примерно такого рода: «Плечом к плечу…. Безразличные к свистящей вокруг смерти…. Объединенные неколебимой волей вершить возмездие над разрушителями Броуэна и грабителями Сьерры….»

— Вот гадюка! Единственное, что тут правда, это: «Плечом к плечу». Точнее сказать, задницей к локтю. «Свистящей»? Это в вакууме-то? А где этот Броуэн? Первый раз слышу. А Сьерра — вообще мелочь, мы пальцем не шевельнули, чтобы ее сохранить.

Яневич с мерзкой улыбочкой вторит:

— «Вершители правосудия»….

Пиньяц хихикает:

— «Вдохновленные воспоминаниями о рабстве у кровососов…. Каждый здесь — герой….» Эй! Да ты офигенный писатель.

— Это да. Когда рак свистит на горе.

— Скажешь, что ли, я не герой? Я на тебя в суд подам, клеветник. Я докажу. Здесь ясно сказано. Если адмирал сказал, значит, так оно и есть.

Я больше не могу. Я передаю листок Бредли.

— Вот, Чарли. Больше будет туалетной бумаги.

Вот сука, Танниан. А я только-только начал оправдывать его. Навалял бумагу под моим именем.

Это удар под дых. Я вовсе не против того, чтобы мое имя распространялось по всей Конфедерации. Лучше будет расходиться книга, когда я ее выпущу. Но хотелось бы, чтобы при этом пользовались моими собственными словами.

Я сам себе подложу свинью, адмирал. Не надо мне помогать.

Возможно, судьба Джонсон и молчание об этом командования сделали меня слишком чувствительным. Не знаю. Но эти мерзкие репортажи должны прекратиться.

Кажется, настало время претворить в жизнь проект, который я вынашиваю уже месяц. Отныне я буду делать копии своих записок и попрошу кого-нибудь вывозить их контрабандой. Там видно будет. Кого-нибудь, кто вынесет их с корабля. Кого-нибудь, кто провезет их на Ханаан. Может быть, мой приятель курьер доставит их на Луну-командную….

Но сначала надо пережить налет на Ратгебер.

Пока же, судя по этому пресс-релизу, обещания, что мне позволят писать, что хочу, стоят не больше, чем бумага, на которой они написаны.

Подонки. Я вам устрою.

— Не ссы кипятком, — фыркает Вейрес. — В ответ на твои претензии они сделают удивленные глаза и скажут, что, если бы ты писал репортаж, ты бы это и написал.

Возможно, он прав.

Командир добавляет:

— Ничего бы не вышло. Они, наверное, печатают статьи под твоей подписью с самого нашего отлета. То, что ты здесь, — это им такой подарок, что просто ipex не устроить из этого цирк.

— Вполне возможно, что у них есть и актер для репортажей в прямом эфире, — говорит Яневич.

— Я им сделаю репортажи. Я им такое напишу, у них задницы разорвутся, у шарлатанов.

Да, я взбесился, хотя винить должен только себя. Надо было предвидеть. Достаточно было признаков. Из-за этих мерзких лживых репортажей меня и воспринимают прежде всего как проныру.

— Ну, ну, — говорит командир. Он улыбается по-настоящему, как в старые времена. — Ты только подумай, какой материал даст тебе налет на Ратгебер!

— Не могу ждать.

— Об этом они, может, вообще не упомянут, — говорит Яневич. — Они же не признали потерю этой базы.

— Такая мелочь, как логика, их не остановит. — Старик поворачивается ко мне. — Удивительнее всего, что Танниан сам верит собственной чуши. В личных беседах он о том же талдычит. Он живет в каком-то другом мире. А я хочу, чтобы мы остались в живых. Что бы ни случилось. Я хочу, чтобы ты рассказал людям правду.

— Это было бы здорово. — Ярость понемно-гу проходит. — Трудность в том, что людям слишком долго вешали на уши лапшу и правде им будет трудно поверить.

Пиньяц, Вейрес и Бредли нервничают. У Уэстхауза скучающий вид. Им до фонаря, чему верит и чему не верит публика. Единственное, что их интересует, — удастся ли им достаточно прожить, чтобы добраться до дома.

А Яневичу и командиру это важно? Может быть, это игра в шомпол и мясо, а я — в роли поросенка?

— Я разложил данные по пакетам, — говорит командир. После этой реплики появляется сержант Никастро с папками в руках.

— Возьмите каждый свою. Как только мы закончим приближение в гипере, я отдам команду перейти в режим отдыха. Потом будет собрание. Готовьте вопросы.

Режим отдыха? Похоже на ошибку. Слишком много людей получат слишком много времени для размышлений.

***

У одного человека так и вышло — у меня. Я вышел в офицерскую кают-компанию почти в панике.

Как будто я только что сделал еще шаг по дороге к смерти. Я бросил делать дубликаты записей почти сразу, как начал. Чего стараться?

— Мистер Яневич?

— Операционный отсек к походу и бою готов, командир.

— Мистер Уэстхауз?

— То же самое, командир. Программа проникновения готова.

Это хорошо. Он много раз ее перепроверил, стараясь снизить вероятность ошибки. Здорово работает этот Уэстхауз. Чувствую ли я себя увереннее от этого? Ни фига. Что-нибудь да будет не так, как надо. Закон Мерфи.

Сержант Никастро согласен. И не считает нужным об этом молчать, пока командир не делает ему замечание.

— Мистер Пиньяц?

— Готовы, командир, хотя с гамма-лазера идут сигналы о незначительных напряжениях. Они получат четыре ракеты, полный заряд аккумуляторов и то, что ваш друг сможет запустить из своего пугача.

Меня поставили оператором магнитной пушки. Командир собирается ударить по ним всей огневой мощью. Ракеты будут нацелены на портовые сооружения Ратгебера. Лучевое оружие ударит по устройствам обнаружения и связи. Оставшаяся часть базы за мной.

Первой целью я выбрал башню станции гидролиза. На следующих заходах буду стрелять по солнечным батареям.

Командир рассчитывает на три ракетные атаки. Каждая должна быть столь быстрой, что в нас не успеют прицелиться.

К чему эта возня с пушкой? Даже от безупречной стрельбы толку все равно немного. У той фирмы должны быть какие-нибудь аварийные устройства для получения водорода из воды. Солнечные батареи — это только аварийный резерв термоядерной силовой установки.

— Мистер Бредли?

— Эксплуатационный отсек готов, командир.

Он спокоен. Не понимает, куда мы лезем.

— Мистер Вейрес?

— Командир, у меня жуткая нехватка топлива. Если нам надо будет….

И сникает под взглядом василиска.

— Инженерный готов, командир.

Нет ли у командира некоего особого интереса в этом задании? Похоже на то, что он готов принести в жертву корабль вместе с экипажем, лишь бы доказать некомпетентность Танниана.

Но единственный настоящий минус плана в том, что такого рода задание нетрадиционно для клаймера. Наличие прецедента на флоте — важная вещь. Может быть, даже слишком.

— Ты готов? — спрашивает меня командир.

— Конечно, нет, — отвечаю я с кривой улыбкой. — Высади меня на углу.

Он хмурится. Не время дурачиться.

— Я повторяю еще раз. Опускаемся до пятидесяти метров в ноль-состоянии над Центральной базой. Четыре секунды в норме. Запуск ракет с интервалом в одну секунду. Поворот камер. Лучевое оружие в режиме непрерывного огня. Пушка тоже. Потом двенадцать минут клайминга. Это потребует быстрого расчета цели.

Позиционные маневры в ноль-состоянии будут соответствовать движению по орбите, — продолжает он. — Снова выходим в норму в той же точке. Две секунды. Запускаем четыре ракеты с интервалом в полсекунды. Лучевое оружие и пушка.

Далее тридцать минут в ноль-состоянии для полного расчета и выбора окончательных целей. Выберем позицию для атаки, подходящую для нейтрализации самых важных из оставшихся установок. На заключительный прыжок — две секунды. Снова полусекундные интервалы. Потом клайминг и расчет.

Если компьютер порекомендует продолжать атаку лучевым оружием, продолжим. Если нет — уходим. По моим расчетам, максимальная продолжительность атаки будет равна двум часам…. Если мы намерены удрать от истребителей.

Джентльмены, реальная атака ничем не отличается от учений. Я не вижу, как они могут нас остановить. Вот удрать будет проблематичнее. Вопросы есть?

О шансах, как обычно, никто не спрашивает. Иногда лучше не знать.

— Прекрасно. Всем заняться работой по расписанию. Через полчаса начинаем.

Я собираюсь уходить, но он удерживает меня за руку.

— Ничего не упусти на этот раз. Если нам повезет и мы прорвемся…. Я хочу, чтобы было записано все.

— Если? Это же учения, ты забьл?

— Легких учений не бывает. Закон Мерфи действует по принципу обратного квадрата.

Улыбается.

— Из-за приборной доски своей пушки мне ничего видно не будет.

— Кармон поставил для тебя микрофоны в инженерном и операционном отсеках. И вот пара наушников. Ты все услышишь. Потом можешь заполнять пробелы со слов людей.

— Как прикажешь.

Покорившись, я беру тетрадь и магнитофон и встаю в очередь у «адмиральской каюты». Здесь толпа. Обычные подколки насчет номеров, продажи билетиков и использования чужого кармана.

После этого у меня еще остается время навестить Кригсхаузера, которому, похоже, необходима моральная поддержка, а также Неустрашимого. Вся эта суматоха кота раздражает. Он понимает, что это значит. От клайминга он не в восторге. Мне даже удается несколько секунд потратить на Рыболова.

— Я не силен в молитвах. Скажешь одну за меня?

— Способности здесь роли не играют, сэр. Господь слышит всякого. Просто признайте Христа своим спасителем….

Его обрывает сигнал тревоги.

Сиденье у моей пушки кажется тверже обычного. Я раскладываю свои блокноты с ручками и принимаюсь писать. Руки слишком сильно трясутся. Я сосредоточенно вставляю наушники Кармона себе в уши. Тревога перехода в гипер раздается, когда я еще не успеваю закончить. Вот Холтснайдер смотрит на меня и нервно улыбается. Я машу рукой — чистая бравада.

Оповещение клайминга.

Началось. Мы поехали. Холодно. Очень холодно. Мои поры свернулись в маленькие тугие узлы. Меня трясет. Температура, конечно, понизилась, но не настолько же!.

Начинается, как и всегда, с ожидания. Медленно текут секунды. На втором часу Уэстхауз выходит из клайминга достаточно надолго, чтобы убедиться: корректировать подход не нужно.

Солнце Ратгебера — самая яркая звезда.

Остается думать, больше заняться нечем.

Насколько плотная у них система наблюдения? Видели они наш выход из клайминга?

***

Просто сидим и ждем, когда стены на нас повалятся. Последнее плечо подхода. Моя пушка нацелена заранее. Я четыре раза все перепроверил, просто чтобы себя занять.

Нигде ничего не происходит. Наушники не нужны. Если бы не случайные жеваные фразы старпома или командира, операционный отсек легко сошел бы за могилу. Из инженерного отсека не слыхать ничего, кроме редких замечаний Вейреса Дикерайду. Все стоны о топливе. Их я фильтрую автоматически.

В оружейном то же самое, хотя там было чуть повеселее, когда первую ракету снаряжали, тестировали и программировали ее запуск. Тест был выполнен дважды, а программа перепроверена.

Просто учения. Так обещал командир.

Так чего ж мы все перепуганы до смерти?

— Пять минут.

Отсчет времени ведет Никастро. Человеческого в его голосе не больше, чем в говорящем компьютере.

Мы уже должны быть близко. В нескольких километрах от точки появления. Прикидываемся мышкой у стен Вселенной, ищем подходящую норку, куда намереваемся шмыгнуть. Мышкой, вооруженной до острых маленьких зубов.

В голове не укладывается, как это так может быть, что та фирма ничего не будет знать, пока мы не начнем стрелять. Все мои инстинкты говорят, что они ждут нас с мегатоннами смерти в каждой руке.

Боже мой, до чего же хреново ждать вот так! Пугающие мысли типа «а что, если….» гоняются друг за дружкой у меня в голове, как стая котят, играющих в пятнашки. У меня взмокли и похолодели ладони. Стараюсь двигаться медленно и осторожно, не дай бог сделать неуклюжее движение. Не хочу, чтобы заметили, как я дрожу.

Они не выглядят напуганными. Профессионалы за работой. Но внутри они скорее всего чувствуют то же самое, что и я. Что поделаешь?… Мы — великие притворщики. Мы — воины.

Блин. Уже почти пора. Господи, вытащи меня отсюда, и тогда я….

Тогда я — что?

Глава 8

Ратгебер

Пять. Четыре. Три. Два. Один. Экран наводки орудия передо мной оживает. Башня намертво застывает по центру в кольцах прицела. Солнце заливает типичный лунный пейзаж, весь в контрасте черного и белого и в резких тенях на костях мира, умершего молодым.

— Пошел первый! — поет Пиньяц. — Пошел второй!

Выхлопы ракет оставляют на экране царапины. Я жму на спуск.

Взрыв изумрудного ада, дрожащий на монохроматическом фоне, срезает угол экрана. В нем бушует непрерывный разряд, превращая в пар скалы и открывшуюся за ними силовую установку. В инженерном переговариваются. Им надо восполнить уйму энергии, выкачанной из аккумуляторных батарей.

— Господи! — доносится из операционного отсека в ту же секунду. — Прямо над нами, сука!

— Что?

— Пошел третий! — распевает Пиньяц. — Пошел четвертый! Клериш, что там у вас стряслось?

Швейная машинка успевает пробить строчку черных дырочек на башне, прежде чем мой экран белеет от взрыва первой ракеты. Он пуст.

Четыре секунды. А кажется, что намного дольше. Все происходит так медленно….

— Двенадцать минут, — завывает Никастро. — Начать расчет и выбор целей!

Сейчас мы в безопасности. Снаружи лунные скалы кипят и сплавляются в рукотворный обсидиан.

Командир говорит:

— Мистер Пиньяц, перепрограммируйте одну ракету на преследование воздушной цели. Берберян предоставит вам данные. Истребитель на восемь часов.

У Пиньяца свои проблемы:

— Командир, у нас заело подъемник третьей ракеты. Похоже, что подающая тележка откатилась назад и ударилась о среднюю тележку. Предполагаю, что первая куколка лягнула назад и выбила среднюю с направляющих. Седьмая ракета у стены подающего колодца. На схемах программирования и управления сработала блокировка.

— Можете расчистить?

— Туда не доберешься. Придется высылать людей наружу. Какую цель прикажете отменить?

— Забудь про истребитель. Рискнем.

Я бью кулаком по приборной доске. Если мы останемся в живых после еще двух заходов, у нас будут еще две ракеты.

На экране появились данные о цели. Я вздыхаю. Дела идут чуть лучше. Судя по индикаторам, мы уничтожили центр связи Ратгебера. Они не смогут позвать на помощь. И тот истребитель, возможно, уже раненый, остается единственным кораблем противника в районе боевых действий.

***

У меня одна мысль — вернуться домой. Домой? Ханаан — не мой дом. Моя личная Вселенная сжалась до размеров пекла клаймера и земли обетованной — Ханаана. Ханаан. Названия-то какие! Тот, кто выдумывал их, — провидец. Странно. Я всегда считал себя здравомыслящим человеком. Как я сотворил себе почти бога из обыкновенной базовой планеты?

Может, это случается на клаймерах со всеми?

Наверное, да. Мои спутники редко говорят о каких-либо других мирах. И Ханаан они вспоминают нечасто, и то лишь в связи с Новым Иерусалимом. Изумительны выверты человеческого мозга.

Я понял, почему они бесятся на планете. То, что творилось в «Беременном драконе», не надо понимать как «ибо завтра мы умрем». Люди доказывают, что они живы, что они остались в живых после встречи с неимоверно враждебной средой.