Или мысль о национальном и даже расовом превосходстве. Ничего этого у краснокожих нет. Их верования примитивны, поддерживаются лишь устной традицией. Каждый жрец толкует их, сообразуясь с ситуацией. Догм, раз и навсегда записанных и возведенных в ранг закона, не существует. При столкновении с религией Старого Света эти верования рушатся, как карточный домик. И туземцы теряют даже такие зыбкие основы для борьбы. И они сначала поглощаются, а затем, как лишний элемент системы, уничтожаются циливизацией""
      Гудмэн широким, размеренным шагом шел по территории стройки, направляясь к реке. "Какое удачное место для пристани", - мелькнуло в голове. Невдалеке цепочка черных рабов направлялась от берега к форту. За спиной каждого был неимоверных размеров тюк. "Мы привозим черт знает откуда этих, - подумал агент, - потому что краснокожие совсем не умеют работать. Да, это скверно". Вдоль берега росла великолепная изумрудная трава. Звери, напуганные появлением людей, разбежались. И трава, еще не познавшая беспощадных рук косаря, буйствовала на напоенной осенными дождями земле.
      Уинстон был в прекрасном настроении. Все очень удачно укладывалось в цепь его умозаключений. Завтра алдонтины будут нагло выколачивать из него ружья и муку. И он даст им это. Разведка донесла, что встреча с вождями шауни состоялась. Алдонтины уйдут на западный берег. И оттуда они будут нападать на поселения, мстить. Правительство выделит войска и они окончательно уничтожат дикарей. Алдонтины уйдут - это главное. В любом случае они обречены. Если дикари останутся, они тоже обречены. Конечно, во втором случае погибнет какое-то количество поселенцев, солдат. Но ведь их несравнимо больше гибнет в войнах в Старом Свете. А его, Гудмэна, служебная карьера весьма зависит от успехов переселения. Ни какие перепитии на Далеком Западе не повлияют на величие империи, но могут очень существенно повлиять на Гудмэна. И он выбрал единственно правильный ход.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      Ночно Цветок пришла в сознание. Она лежала на медвежьей шкуре в глубине вигвама. Сквозь отверстие для дыма виднелся кусок затянутого серыми тучами неба. Избитое тело нестерпимо ныло. Хотелось пить. Она поднялась, шатаясь от бессилия, вышла из вигвама. Все селение являлось одним огромным пожарищем. Вокруг были завалы из трупов. Находящиеся в каком-то полубессознательном состоянии люди стаскивали убитых на погребальный костер. Стояла страшная тишина, лишь изедка разрываемая истеричными воплями. Женщина шла через селение, не узнавая людей.
      Она увидела двух юношей, несущих тело ее мужа. Ночной Цветок подбежала к ним. Ее ноги подкосились, от бессилия, она упала на землю, и стала безудержно рыдать. Руки гладили лицо мужа. Но оно было безжизненным, холодным. Подошедший старик поднял женщину, обнял за плечи. Он говорил какие-то слова утешения, но в ушах стоял только шум. Кровь стучала в висках.
      Ночной Цветок бессмысленно смотрела по сторонам. Она не понимала: кто она и где она. В памяти всплывали какие-то неосознаваемые, но страшные картины, тут же сменялись новыми. Кровь стучала еще сильней, что-то как обручем сдавило голову. Боль стала невыносимой. Она провалилась в какую-то пустоту.
      Ночной Цветок открыла глаза. Рядом сидел, низко склонившись над нею, отец. Кругом распространялся запах гари. Едкий черный дым тяжелым столбом с трудом поднимался вверх. Небо было низким, сизым. Моросил мелкий дождь. Было совсем безветренно. И дым погребального костра, ударяясь о тучи, затянувшие сплошной, непреодолимой пеленой небо, расползался во все стороны.
      Лицо отца было скорбным и каким-то растерянным. Он молчал, видимо силясь найти слова.
      - Отец, - прошептала Ночной Цветок.
      - Не надо, ничего не говори. Я понимаю, тебе сейчас тяжело. Успокойся. Время лечит любую боль. Они все уйдут на небо.
      Жрец поправил кожаное одеяло, заботливо накрывая дочь. Она видела, как Познавший Древо подошел к костру, как ворвался он в круг воинов, в прощальном танце провожающих в последний путь мертвых, как кричал он, призывая людей смотреть на Большую Гору.
      Затем она видела Гичи-Маниту. Бог пришел к алдонтинам. Он был суров. Он смотрел прямо в глаза Ночному Цветку. И она испугалась. Она вспомнила все. Страх и отчаяние охватили женщину. Она знала: только смерть спасет ее от мучений.
      Медленным, но твердым шагом Ночной Цветок поднималась на вершину взорванной энглишами скалы. Смерть будет безболезненной. Она просто шагнет вниз.
      ... Ночной Цветок родилась в семье жреца. Как и все девочки ее народа, она уже с четырех лет помогала взрослым. Мальчики учились владеть оружием и ездить верхом, а девочки обрабатывать охотничью добычу, выделывать шкуры. Они изготавливали глиняные горшки, обжигали и раскрашивали их, плели из прутьев корзины и другие прочные и добротные вещи. Девочки кроили платья и мокасины, шили и вышивали, разбирали и собирали походные типи при перекочевках. Девочки учились, как найти съедобные ягоды и корень, как отыскать норы хомяков и луговых собачек. Надо было уметь вытаскивать зверьков из нор так, чтобы они не укусили за руку. Вырастая, женщины должны были знать как перевязывать раны, различать и находить лечебные травы, научиться быстро каскаленными камнями нагреть типи-потельню, горячий воздух которой изгонял злых духов, несущих болезни.
      Прожив пятнадцать Больших Солнц, девушка начинала готовиться к замужеству. И разве возьмет достойный воин в свой вигвам ту, которая не может ловко ездить верхом и быстро находить дороги в лесах и лугах? И кто же выберет ту, которая с трудом может снять шкуру, разделать тушу, высушить или закопать в землю мясо, очистить и высушить кишки?
      Ночной Цветок, как дочь жреца, должна была уметь и еще многое другое. Женщины ее народа не были воинами. Они не могли принимать участия в совете воинов. Но с самых ранних лет в девочке проявились черты, не свойственные женщинам. Она тянулась в чарующий мир духов, заклинаний, магических слов, лечебных и ядовитых трав. Многие, даже могучие воины, отводили взгляд при встрече с девушкой. Уже с детства на ее лице проявлялись твердость и решительность. Блеск ее больших черных глаз обжигал. И лишь презрительно опущенные уголки рта говорили о таких непонятных и таинственных мыслях, переполнявших дочь жреца . . .
      Ночной Цветок была еще подростком. Юноши устроили состязания в верховой езде. Первым среди равных всегда и во всем был Быстрый Ястреб. Девушка с замиранием сердца следила за скачками. Как боялась она, что с ним что-то случится. Но волнение отражалось только в блеске глаз. Никто не должен знать ее истинных чувств. Юноши выстроились на своих мустангах в линию и пустили их в галоп. Разгоряченные кони неслись лавиной. По свисту Быстрого Ястреба всадники резко осадили коней, стали. Они подчинялись ему как настоящему вождю
      Юноши на всем скаку перепрыгивали на соседних мустангов и, и снова повторив прыжок, опять оказывались на своих конях. Но не у всех это получалось. Рядос с Ночным Цветком стояла Насмешливая Птичка. Она задорно смеялась над неудачниками.
      - Смелее, смелее! Держитесь за ветер, и вы сможете прыгнуть поточнее. Ну что же так плохо сгибаются колени?!
      Все девушки весело хохотали. Но не Ночной Цветок. Тогда Быстрый Ястреб и Сильный Удар, защищая юношей, проскакали по мелкой воде мимо девушек. Вода окатила их с ног до головы. Они завизжали и отпрянули. Но не Ночной Цветок. Она даже не повела бровью.
      Занятия продолжались. Едущие друг за другом всадники, одновременно повернув коней, должны мгновенно образовать ряд. Но не всем одинаково удавалось это. Девочки вели себя уже потише, лишь одна Насмешливая Птичка не могла никак закрыть рта. И раздраженные юноши вновь пустились в сторону девочек с криками:
      - Ложись! Носом в песок! Берегись!
      Все бросились врассыпную. Лишь Насмешливая Птичка и Ночной Цветок не сошли в места. Но в последний момент и Насмешливая Птичка испугалась и, присев, согнулась. Только Ночной Цветок осталась стоять, как одинокое деревце. Всадники ударили пятками по бокам мустангов, и кони взмыли вверх. Сильный Удар перескочил сжавшуюся от страха Насмешливую Птичку.
      Ночной Цветок увидела над собой копыта и брюхо коня. Защищая голову, она подняла руку и тут же почувствовала удар. Пошатнувшись, она все же устояла на ногах. Мустанги за спиной плюхнулись в воду. Девушка быстро спрятала покрасневшую руку за спину. Никому не следовало знать, что рука задета копытом.
      Ночной Цветок вспоминала ту страшную ночь. Ее нашли без сознания рядом с мертвым Меткой Стрелой. Она лежала на краю селения. Меткая Стрела вынес ее из вигвама. На поясе воина было три скальпа белых людей. Значит она отомщена. Она уйдет на Заоблачные Поляны Охоты отомщенной. Свой позор она смоет смертью и муж встретит ее. Над селением, раскинув огромные крылья, привлеченные запахом горелого мяса, парили грифы-стервятники, тщетно надеясь устроить себе пиршество. Как ничтожна грань между жизнью и смертью.
      Когда воины привезли укушенного гремучей змеей Темного Дыма, Познавший Древо впервые позволил дочери принять участие в излечении старого охотника. Темный Дым был без сознания. Он бредил. Тело покрылось холодным потом и блестело, словно намазанное медвежьим жиром. Жрец готовил противоядие. Драгоценное время неумолимо отсчитывало мгновения жизни воина. Рука выше локтя туго перевязана и яд еще не успел распространиться по всему телу. Девушка действовала молниеносно. Ножом она вырезала углубление в месте укуса и припала к ране губами. Как хотела она спасти воина! Как просила она Великого и Незримого, чтобы он оставил жизнь Темному Дыму. Девушка высасывала и сплевывала отравленную кровь. Во рту пересохло, челюсти сводило, губы занемели, непреодолимо хотелось пить. Но разве это могло что либо значить? Ведь она спасла жизнь воина.
      Познавший Древо закончил готовить противоядие. Он поднес сосуд к губам воина. Дочь с полуслова понимала его. Она подняла голову воина, положила себе на колени, закинула ее назад. Жрец осторожно раздвинул челюсти и стал медленно водить длинный полированный рог в рот. Затем, черпая роговой ложкой снадобье, он через рог стал поить воина.
      Темного Дыма отнесли в потельню. Женщины уже подготовили большие раскаленные камни, и воздух в потельне быстро стал горячим. Воин потел. Яд уходил из тела, воина трясло, он весь был мокрым, будто только что вышел из воды. Темный Дым стонал, выкрикивал какие-то непонятные слова. Он боролся со злыми духами.
      На утро воин был здоров. Он подарил Ночному Цветку несколько бобровых шкурок. Он был очень благодарен ей. Она сшила себе праздничную куртку и гордилась ею.
      Ночной Цветок не хотела жить. Она шла к скале, чтобы умереть. Лица насильников неумолимо преследовали ее. Они все время стояли перед глазами. Эти похотливые стоны, вздохи, чмоканье, просто сводили с ума. Они беспрерывно стояли в ушах. Ощущение чего-то мерзкого, гадостливого пронизывало тело. С каждым шагом вершина приближалась. Липкие, потные руки бледнолицых будто вновь хватали ее, жестокие, безумные взгляды сверлили асквозь и не было от них спасения.
      Женщину тошнило, тело слабело, она чувствовала, что не удержится на ногах. Осталось несколько движений и заветная вершина будет достигнута. Превозмогая головокружение, она делала маленькие шажки, продвигаясь к цели. Она должна умереть красиво и предстать перед Владыкой Жизни чистой.
      Ночной Цветок стояла на вершине скалы. Легкий, прохладный ветерок нежно дул в лицо. Она была прекрасна: высокая, стройная, гибкая. Нарядное, праздничное платье, расшитое красивым орнаментом подчеркивало ее гибкость и силу. Женщина протянула руки к небу, смело всматриваясь вдаль. На смуглых щеках играл румянец. Глаза выражали спокойствие и умиротворенность. Улыбка немыслимого блаженства застыла на губах. Оставалось сделать небольшой шаг. "О, Великий Дух", - прошептала Ночной Цветок, отрывая тело от земли.
      Но за мгновение до гибели что-то остановило ее. Она услышала голо. Тихий, мягкий, чарующий. Голос лился отовсюду и Ночной Цветок почувствовала прилив тепла. Оно растекалось по телу, вселяя спокойствие и увереннось. Это что-то было внутри нее. Перед глазами стоял яркий, но такой мягкий и приятный свет. Непреодолимо захотелось жить! Слова одно за другим проникали в сознание.
      - Ночной Цветок! Запомни услышанное. Алдонтинка, дочь жреца - ты избрана. Солнце краснокожих встанет на западе. Реки потекут вспять. Воины пройдут в победном танце. Родится Посланник, Величайший Вождь. Ты сохранишь плод. Спаситель придет. Ты родишь сына. Сына Великого Духа. Он поднимет всех краснокожих и ничто не остановит их. Избранница, ты сохранишь все в тайне. Голос оборвался. Наваждение сразу исчезло. В небе плыли такие же грязные облака. Внизу висел дым дотлевающих костров. Впереди виднелись мутные воды реки. Но все это было уже совсем другим.
      В глазах стояли зарева пожарищ. Проходили видения событий, которые ей трудно было осознать. Это был мир белых людей. Горящие города, на развалинах которых пировали краснокожие воины, огромные пылающие корабли, армии солдат, бросающих ружья и пушки и бегущих в безумном страхе с поля боя. Лавины всадников с орлиными перьями на головах, сметающие все на своем пути. Их вел в бой необычайно красивый вождь на белом мустанге. Ночной Цветок встретилась с ним взглядом и звериный вопль вырвался из ее груди:
      - О, Великий Маниту! Почему я?
      Она упала в бессилии на колени и закинув руки за голову, уткнувшись лицом в землю, закрыла глаза.
      - Почему, почему я? - вновь и вновь шептали ее губы. Она боялась. Бог возлагает такую огромную ответственность на нее, простую алдонтинку. Она боялась, что не сможет сделать все так, как требует Великий и Незримый.
      Ночной Цветок плакала. Слезы радости текла по щекам. Ей становилось легче. Никто не должен видеть ее испачканное лицо. Никто. Медленно и осторожно алдонтинка стала спускаться с горы в сторону леса, к ручью.
      Вдруг она ощутила острое чувство голода. Легкая улыбка скользнула по лицу. Она чувствовала сына внутри себя. Владыка Жизни может верить ей. Она сделает все, чтобы Спаситель родился и вырос.
      ГЛАВА ВОСЬМАя
      Фэнд Уэсд находился в прекраснейшем расположении духа. Он бесцельно болтался по территории фактории, но безделье не обременяло его. Тихо насвистывая полузабытую старую пиратскую песенку, он философски рассматривал облака, делая кое-какие выводы. Туземцы с утра не появлялись на фактории. Коммерция шла из рук вон плохо.
      Мысли старого пройдохи крутились вокруг совершенно непонятного ему поведения дикарей. По договору они должны уйти за реку не позднее первого мая 1769 года. По весьма льготным ценам в обмен на пушнину правительство педлагало им огненную воду, табак хороших сортов, чай, сахар, металлическую посуду. На фактории также были соль, крупы, мука, хлопчатобумажная одежда. И конечно же, красивые безделушки, всегда так манящие дикарей: зеркальца, бусы, бисер, расчески, ленты для кос, шкатулки, табакерки.
      Но алдонтины упрямо требовали металлические ножи, топоры, свинец и порох. Больше ничто не интересовало их.
      "Оленей они могут быть из их луков, - размышлял Фэнд, - а вот хорошего табаку выкурить - совсем другое дело. Да разве у них здесь табак растер. Это же все равно, что листьев ивовых натереть".
      Перстень капитана Дребдерса, спрятанный глубоко в складки одежды, оказывал особое успокаивающее действие на его нового владельца. Единственно, что слегка огорчало, получить наличные за него можно было лишь в Бигтауне. А когда еще удасться попасть на восточное побережье?
      Вошел первый клиент. Это был все тот же краснокожий. Вот уже который раз он приходил с отличными мехами. По виду - явно вождь. Гордая осанка, прямой взгляд. С поразительной быстртой он усваивал язык энглишей. Туземец всегда вел странные разговоры. Вроде слова обычные и мысли понятные, но почему то ощущалось недосказанность, какой-то другой, вовсе непонятный смысл. Казалось, алдонтин изучает его. Общение с дикарем было не то, чтобы неприятным, но оставляло тяжелый осадок.
      Туземец подошел, посмотрел прямо в глаза и четко поизнес.
      - Вождь Зоркий Сокол хочет говорить. Готов белый человек слышать его слова?
      Вид у него был настолько серьезным и даже торжественным, что Фэнд Уэсд немного растерялся.
      - Конечно! Доставай меха. Мои товары перед тобой.
      - Я пришел не за этим, - краснокожий с презрением окинул помещение взглядом.
      Отпетый мошенник сразу сообразил, что дело принимает весьма интересный оборот. Он быстро вышел из-за стойки, затворил дверь блокгауза изнутри на крепкий, массивный засов и льстиво взглянув на собеседника, произнес.
      - Вождь может говорить. Здесь нет чужих ушей. Старый Фэнд всегда поймет человека, даже если у него красная кожа.
      - Бледнолицый, которого все называют Старина Фэнд, понимает, что золото короля не его золото, а враги короля не всегда его враги. Вожди энглишей очень мудрые люди. Они знают, как побеждать тех, кого они считают своими врагами. Алдонтины не хотят быть врагами энглишей. Но не им решать. У энглишей очень много ружей. Но их мало у алдонтинов. У алдонтинов есть золото. Золота нет у Старины Фэнда. Страна бледнолицых велика. Человек, у которого есть золото, везде найдет кров и еду. В далеких городах многим безразлично, что происходит здесь на земле алдонтинов. Белым все равно: кого убивать и у кого отнимать землю. Алдонтины хотят жить. Им нужны ружья. Много ружей. Они заплатят золотом. Я все сказал! Хау.
      - Так вот куда клонит этот парень, - ухмыльнулся бывший пират, - теперь ясно зачем они скупают порох. Не оленей бить! Почему же он выбрал меня? Но начинающий коммерсант сам быстро ответил на этот вопрос. На его лице даже неискушенный человек мог прочитать желание переступить грань закона. Ну а краснокожему сделать это и того легче.
      - Сколько ружей? - в лоб спросил Фэнд. Он привык без лишних слов решать деловые вопросы.
      - Тысяча. Одна тысяча стволов.
      - Да ты что дружок, спятил. Знаешь ты, что за это грозит?
      - Знаю. Виселица.
      - Известно тебе, сколько золота надо?
      - Да.
      - Я должен подумать.
      - Как долго?
      - Ну дня хватит. Приходи завтра.
      Бывший пират вовсе не собирался обманывать себя, будто слова алдонтина смутили его. Внутренне он давно был готов к этому. Единственное, что пугало: лишь бы кто-нибудь более проворный не перехватил заказ. Уэсду было что вспомнить о сотрудничестве с краснокожими. Когда во время Семилетней войны аборигены разделились на тех, кто был за франков и тех, кто поддержал энглишей, наступили прекрасные деньки. Правительство запретило скупать скальпы, так называемых своих дикарей. Фэнд за бесценок выменивал скальпы на огненную воду и продавал их франкам. Да, тогда денжата у него не переводились. Если бы не страстьк азартным играм, иметь бы ему плантацию сахарного тростника на юге, да сотню, другую черных рабов. Эта мысль навела на Уэсда щемящую тоску, но череда приятных воспоминаний быстро развеяла ее.
      Неплохо также зарабатывал Уэсд и на ловле беглых рабов. Чернокожие убегали с плантации и, не надеясь добраться до далеких северных колоний, где рабства не было, устремлялись в джунгли. Они создавали поселения среди недоступных болот и чувствовали себя в них прекасно, будто бы вновь вернулись в родные леса Черного Континента. Среди зловонных испарений малярийных болот смерть быстро находила белых людей. Мало кто соглашался охотиться на беглых рабов в тех местах. Но деловой смекалке Фэнда Уэсда не было предела. Он поставлял местным племенам краснокожих ружья, и они отлавливали беглецов, за бесценок отдавая их Фэнду.
      Он не мог не отметить, что при всей изощренности и коварстве во время войны, туземцы всегда были крайне порядочны в торговых операциях.
      Но такая партия оружия ему одному была не по зубам. И он вынужден был искать подельника. Кандидатуры лучше Бена Глэдтона не сыскать. Фэнд не сог вспомнить, приходилось ли ему встречать более беспринципного человека.
      Фэнд знал, где находятся огромные правительственные арсеналы. Их держали на случай войны. Далеко не каждый доброволец мог встать в строй со своим оружием. Вольный стрелок никогда не считал себя крупным аналитиком. Не был он и большим патриотом. Тем не менее, он искренне хотел верить, что война в ближайшее время не начнется и ущерб, нанесенный им государству, окажется все-таки приемлемым.
      Правительственный агент Уинстон Гудмэн блестяще выполнил первую часть государственного задания. Переселение по договору намечалось на вторую половину апреля. Все шло вроде бы гладко. Но Уинстон не торопился выехать из форта Стронг Джампинг. Ощущение тревоги не покидало его. Чем больше узнавал он алдонтинов, тем большей закадкой становились они. Внешне все выглядело вроде бы гладко. Но постоянно нарастающее противостояние прослеживалось во всем. Агент знал, как должны вести себя дикари после такого колоссального удара. Этот разлад, дезориентация, потеря политической воли. Дикари обязаны с открытыми ртами слушать проповеди миссионеров, стремясь хоть как-то приобщиться к миру цивилизации, который во всех отношениях выше всего того, что окружало их.
      Но ничего подобного не происходило. Алдонтины методично скупали порох, с поражающей быстротой познавали энглишеский язык, скрупулезно уточняли все тонкости учения проповедников без малейших признаков экзальтации. И что больше всего поражало: их мало интересовали чудеса, происходящие на протяжении тысячелетий с праотцами и избранными, но они жадно впитывали знания о реальной исторической обстановке и балансе сил.
      И что более всего пугало Гудмэна - дикари были равнодушны к огненной воде.
      "Порох, как основной компонент для создания огнестрельного оружия, рассуждал агент, - изобрели не энглиши. Его создал совсем другой народ, живущий за многие тысячи километров на противоположной окраине Старого Света". Злорадная ухмылка пробежала по лицу Гудмэна: "Да они создали порох. И что? Они продолжали использовать его для фейерверков и в то время, когда железные ряды монгольской конницы, гоня перед собой миллионы военнопленных, смели с лица земли империю Сун. Они так и не смогли сделать из пороха оружие и в то время, когда беспощадные манжуры, топя страну в крови, разгромили империю Мин". Гудмэн стоял на восточном берегу великой реки. Ее истоки находились где-то далеко-далеко на северо-западе в заснеженных Скалистых Горах, куда удавалось добираться лишь горсткам отчаянных путешественников. Для них жажда познания была важнее всего золота на свете. Эти люди были энглишами. Первопроводцы, исследователи, инженеры, изобретатели, мореплаватели, даже просто рачительные фермеры. Везде и во всем энглиши превосходили другие народы. "Где он, великий Китай, родина пороха, шелка, фарфора, гениальных философов?" - задал себе вопрос Уинстон. Ответ был заранее готов. Империя Цин, основанная манжурами, бесконечно отстала от передовых стран планеты, и к ее слабеющему телу уже подкрадывались, как стервятники, передовые отряды энглишей и стремящихся не отстать франков. "Через несколько десятков лет только в учебниках истории, подумал агент, - можно будет узнать, что на этих землях жили алдонтины. Они обречены. Это только вопрос времени".
      Он вновь вспомнил глаза Расщепленного Дуба. В них было что-то такое, что не позволяло успокоиться. Из головы никак не выходили слова вождя: "Кровь убитых энглишами наших братьев стучит в сердцах алдонтинов. Но алдонтины не безумны. Мы готовы уйти". "Нет, это не слова дикаря. Вождь - тонкий политик. Он знает, что они вернутся. Не впасть в отчаяние после такого побоища? Гудмэн поставил себя на место алдонтинов. Его даже передернуло. А они уходт на запад вовсе не затем, чтобы раствориться в бескрайних лугах. Они готовы взять реванш.
      "Энглиши - великая нация, - с гордостью отметил Уинстон, - нация талантливых, дисциплинированных, высокоорганизованных людей. И нет ей равных в этом мире сегодня".
      Вдруг будто молния пронзила мозг. Сегодня, сегодня, сегодня! Это слово заполнило собою, казалось бы, все вокруг. "А вчера, а завтра" - с изумлением подумал агент. В глазах стояли стены великого Вавилона. Нет, не огромные стены столицы мира, еще не познавшие позора. Не те страны, гордыня которых еще не была сломлена топотом сандалий персов и македонцев. Он видел жалкие развалины города, заносимые пылью сухих ветров на задворках Османской империи.
      "Подъем государства энглишей был очень быстрым, - неожиданно осознал Уинстон, - ведь еще двести лет назадвовсе не энглиши преобладали на планете. Болтуны в кабинетах могут сочинять для дикарей басенки о биологическом превосходстве белой расы и подавать их туземцам на ужин вместе со сказками миссионеров. Но человеку, который хочет хотя бы на шаг идти впереди событий, вся эта стряпня не годится. Надо быть глупцом, чтобы не видеть объективно - у алдонтинов есть все шансы изменить ход своей истории".
      "Промышленный и научный взлет, поднявший государство энглишей к вершинам богатства и славы, - продолжал рассуждать пытающийся поймать все время ускользающую нить истины чиновник, - слишком многим вскружил голову. И сегодня они готовы весь мир во всем его многообразии рассматривать только через призму этого взлета. А это может привести к большим, очень большим ошибкам".
      Гудмэн вскинул подзорную трубу и направил взгляд вдоль реки. Выше по течению алдонтины в заводи, растянувшись на вертких, юрких челноках в длинную цепь, забрасывали огромную сеть. Их движения была слаженными, четко отработанными. Улов превзошел все ожидания. Огромные жирные рыбины, блестя серебром чешуи и жадно глотая воздух тщетно пытались вырваться на волю. Краснокожие, ловко выхватывали скользкие тела из сети, тут же наносили каждой крупной рыбине короткий удар веслом по голове. Гудмэн неожиданно поймал себя на мыслиЯ, что эта сцена завораживает. Как жаль, что под рукой не хватало холста и красок.
      "Нет, все далеко не так просто,- взламывая пласты лжи и стереотипов, пробивался к истине правительственный агент. Все великие цивилизации, как колосс на глиняных ногах, рушились как раз в то время, когда, казалось бы, находились в зените славы".
      Гудмэн до корней волос был энглишем. Аристократ, джентельмен, истинный патриот. И если нации и государству угрожала реальная опасность, его личные интересы уходили на задний план. Такие, как он, составляли костяк империи. "Предки энглишей - ему показалось, что он уже ухватил эту путеводную нить, гонялись друг за другом с каменными топорами в то время, когда в других странах уже существовали великие цивилизации. ""Уинстон осознанно не сказал себе "наши предки". Он должен быть объективен во всем. Он должен видеть все со стороны. Пусть это нелегко. Но уинстон Гудмэн не имеет права ошибаться.
      "Где были великие предки энглишей, когда шумеры с неимоверным напряжением сил осушали низовья Тигра и Евфрата, превращая малярийные болота в цветущие сады и пашни, а одним движением руки фараоны гнали сотни тысяч египтян строить великие пирамиды", - не мог не задать себе вопрос Уинстон. Густая пелена стандартных заблуждений охватывала сознание. Гудмэн был до конца честен перед собой. Он был близок к пониманию реальных закономерностей развития. И он пробивался к ним, разрывая эту перену. "Что мешало предкам энглишей выйти на историческую арену в то время, когда финикийцы покрыли сетью своих торговых баз все Средиземноморье, а эллины с точностью до одного процента умозрительно измерили диаметр земли, - продолжал терзать себя Гудмэн, - и, наконец, почему они так и не смогли ответить на вызов Вечного Города, когда легионы Цезаря железной поступью прошли Остров Туманов, превратив землю энглишей на четыреста лет в рядовую колонию Римской империи".
      Перед глазами мелькали фаланги македонцев, неукротивые гунны, армады арабов, рвущиеся из пустынь в цветущие города, бесстрашные викинги, горстки которых наводили ужас на прибрежные города, беспощадные орды монголов, покрывшие собою три четверти Старого Света. Они появлялись ниоткуда и уходили в никуда.
      Уинстона осенило! Все становилось необычайно ясным и простым. Он, наконец-то, понял, что надо делать. Алдонтины не уйдут на западный берег. Ни один! Никогда! Их всех надо немедленно уничтожить. Неожиданно. Сразу. Одним ударом. Всех поголовно. Пушки, корабли, пехота, конница. Окружить и беспощадно . . .
      Мыль работала лихорадочно. Надо назначить день переселения, оказывать помощь, не подавать вида. А когда все дикари соберутся в одно место . . .
      Уинстон Гудмэн почувствовал головокружение и ужасную усталость. Ставшие будто бы ватными, ноги отказывались держать тело, руки повисли, как две плети. Он весь покрылся холодной испариной. От усиленной работы мозга, голова раскалывалась. Кровь, как удары молота, стучала в висках. Уинстон закрыл глаза и на мгновение словно провалился в пустоту.
      Закаленный невзгодами, сильный организм быстро одолел неимоверное напряжение. Гудмэн неспеша достал шелковый носовой платон, вытер пот.
      Твердым, уверенным шагом Уинстон шел к форту Стронг Джампинг.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      - Сэр! Я продолжаю настаивать на том, что эта операция крайне необходима.
      Гудмэн уверенно смотрел в глаза генерал-губернатора. Эта уверенность не позволяла его собеседнику собрать воедино несокрушимые аргументы, которые и камня на камне не оставят от доводов Гудмэна. Эта уверенность вселяла ростки сомнения в генерал-губернатора Вайтстоуна.
      - Гудмэн, вот уже шестой год как огромные территории вдоль восточного побережья Отца Рек перешли под наш контроль. Здесь на юге у нас полно дел. Не в последнюю очередь благодаря вашим амбициям мы пошли на ускорение реализации плана сооружения Великого Водного Пути. Кто убеждал, что с алдонтинами не будет проблем? В эту кампанию мы вложили такие деньги. А результат? Кому нужен этот путь, если по нему можно будет плавать только на военных судах?
      - Сэр! Мы явно недооценили алдонтинов. Но поверьте мне, оттого что мы закроем глаза на проблему, она не исчезнет. Алдонтины объединились с шауни. Я понимаю, западный берег в настоящее время не входит в круг наших интересов. Эти земли подконтрольны спейнам. Но как это объяснить туземцам? Шауни - это несколько тысяч всадников. Форт Стронг Джампинг не достроен. Гарнизон мал. Мы предполагали, что равновесие будет держаться на страхе туземцев. Но этого не произошло. Я молю Бога, чтобы они не напали первыми.
      - Гудмэн, вы уверяли, что после ночного побоища алдонтины как народ перестанут существовать.