– Да, Алиса?
      – Папа п—поливает цветы! – прошептала Алиса.
      У Лейши защипало в глазах.
      – Да, Алиса.
      – Он дал мне цветок.
      Алиса снова погрузилась в сон и, улыбаясь, ушла туда, где маленькая девочка вечно купается в отцовской любви.
      Второй раз она очнулась спустя несколько часов и с неожиданной силой вцепилась в руку Лейши. С безумным взглядом она пыталась сесть и повторяла:
      – Получилось! Я все еще здесь, я не умерла! – Она упала обратно на подушки.
      Джордан, стоявший рядом с Лейшей, отвернулся.
      Придя в себя последний раз, Алиса с любовью посмотрела на Джордана, и Лейша поняла, что Алиса ничего ему не скажет. Алиса отдала своему сыну все, в чем он нуждался, и он был в безопасности. Она прошептала Лейше:
      – Позаботься... о Дру.
      Алиса почему—то всегда знала, кому помощь нужнее всех.
      – Хорошо, Алиса...
      Но Алиса уже закрыла глаза, и улыбка снова играла на ее губах.
      Пока Стелла с дочерью приводили в порядок редкие седые волосы Алисы и хлопотали о выдаче особого разрешения на захоронение в частном владении, Лейша ушла в свою комнату. Она сбросила одежду и встала перед зеркалом. Кожа была чистой и розовой, грудь слегка опустилась, но все еще оставалась полной и гладкой. Золотисто—русые волосы, которые заказал Роджер Кэмден, струились мягкими волнами. Ей захотелось схватить ножницы и выстричь их неровными клочьями, но она была слишком стара для такого театрального жеста. Ее сестра—близнец умерла от старости. Уснула навсегда.
      Лейша оделась и пошла помогать Стелле и Алисии.
      Ричард с семьей приехали в Нью—Мексико на похороны. Девятилетний Шон оставался единственным ребенком – неужели Ричард боялся, что второй ребенок окажется Неспящим? Ричард выглядел довольным, солидным, насколько позволяла его кочевая жизнь, ничуть не постаревшим. Он составлял карту течений усиленно разрабатываемого фермерами участка Индийского океана вблизи континентального шельфа. Он обнял Лейшу и принес свои соболезнования. Сквозь горе проступило удивление: когда—то этот мужчина был самым главным в ее жизни, а теперь она ничего не чувствует в его объятиях. Их связывает только биологический выбор родителей и старые, давно ушедшие мечты.
      Дру тоже приехал проститься с Алисой.
      Лейша не виделась с ним четыре года, хотя и следила за его блистательной карьерой на головидео. Она встретила его на мощенном камнем дворе, усеянном яркими кактусами, которые цвели круглый год, и экзотическими растениями под сохраняющими искусственную влажность прозрачными И—колпаками. Он без колебаний направил к ней свое кресло—каталку:
      – Привет, Лейша.
      – Привет, Дру.
      Теперь Дру носил скромную дорогую одежду и только сверкающая бриллиантовая запонка выдавала прежнего мальчишку. Его плечи раздались вширь, лицо стало осмысленным. Красивый мужчина, отметила Лейша без всякого желания.
      – Жаль Алису. Большой души человек.
      – Ты прав. Это заслуга только ее.
      Он не уточнил, что Лейша хотела сказать; слова никогда не были средством общения для Дру.
      – Мне будет ее ужасно недоставать. Я не был здесь много лет. – Он говорил без тени смущения – очевидно, пережил ту неловкую последнюю сцену между ним и Лейшей. – Но каждое воскресенье мы с Алисой часами разговаривали по интеркому.
      Лейша почувствовала укол ревности:
      – Она тебя любила, Дру. И упомянула в завещании.
      – Да. – Лейшу приятно удивило, что Дру не проявил никакого интереса к наследству. Тот, маленький Дру все еще здесь. И все же Лейше следовало сказать о его карьере, не так ли? Это талант Дру.
      – Я следила за тобой по голопрограммам. Мы гордимся твоими успехами.
      В его глазах затеплился огонек.
      – Ты смотрела выступление?
      – Нет. Только рецензии, похвалы...
      – Все в порядке, Лейша. Я знал, что ты не сможешь смотреть.
      – Не захочу, – вырвалось у нее.
      – Нет – не сможешь. Даже если ты никогда больше не позволишь мне снова погрузить тебя в светлое сновидение, ты будешь влиять на мою работу больше, чем все остальные.
      Лейша открыла было рот, но Дру прибавил:
      – Я кое—кого привез с собой.
      – Кого?
      – Кевина Бейкера.
      Неловкость Лейши испарилась. Дру еще мог сбить ее с толку, но Кевина—то она знала уже шестьдесят лет – с тех времен, когда отца Дру еще на свете не было.
      – Зачем он приехал?
      – Спроси сама, – коротко ответил Дру, и Лейша поняла, что Дру каким—то образом наслышан обо всем, что произошло между ней и Кевином. Время прессуется, как пыль, подумала Лейша.
      – Где он сейчас?
      – В северном патио. – Когда она уходила, Дру бросил ей в спину: – Лейша, мое желание осталось прежним.
      – Я тебя не понимаю, – она презирала себя за мелкую трусость.
      Он сделал нетерпеливый жест:
      – Неправда, Лейша. Я хочу того же, чего хотел всегда. Тебя и Убежище.
      Все—таки он сумел застать ее врасплох. Убежище. Десять лет назад Дру последний раз упоминал о нем. Лейша считала, что детская мечта давно забылась. Дру сидел в своем кресле, крепкий мужчина, несмотря на искалеченные ноги, и когда их глаза встретились, его взгляд остался твердым.
      Он все еще ребенок.
      Она пошла в северный патио. Кевин стоял там в одиночестве, рассматривая камень, которому ветер пустыни придал удлиненную, закругленную на концах форму, напоминавшую слезу. Увидев его, Лейша осталась равнодушной; видимо, возраст иссушил ее сердце.
      – Привет, Кевин.
      Он быстро обернулся:
      – Лейша! Спасибо, что пригласила меня.
      Так, значит, Дру солгал ему. Впрочем, это не имеет значения.
      – Добро пожаловать.
      – Я хотел отдать последний долг Алисе. – Он неловко пожал плечами, потом печально улыбнулся. – У Неспящих неуклюже получаются соболезнования, правда? Мы не думаем о смерти.
      – Я—то думаю, – возразила Лейша. – Хочешь сейчас пойти к Алисе?
      – Подожди. Мне надо тебе кое—что рассказать, вдруг потом не будет возможности. Похороны через час?
      – Кевин, послушай. Я ничего не хочу слушать о событиях сорокалетней давности.
      – Я не собирался оправдываться, – ответил он напряженно, и Лейша вдруг вспомнила, как когда—то сказала Сьюзан Меллинг на крыше этого самого дома: "Кевин не понимает, за что его нужно прощать". – Я хотел поговорить совершенно о другом. Прости за бестактность. Ты знаешь, что я адвокат Дру?
      – Я не знала, что вас связывают деловые отношения.
      – Я веду все его дела, кроме контрактов на выступления – этим занимается одно агентство. Он...
      – Мне казалось, что Дру не самый выгодный клиент.
      – Так и есть, – Кевин нисколько не смутился, – но я стараюсь во имя нашей дружбы, Лейша. Дру настаивает на размещении своих денег исключительно в фондах или сделках, заключаемых с Убежищем.
      – И что?
      – Большую часть дел я все равно веду с Убежищем, но на их условиях. Участвую в переговорах на Земле, когда они не хотят посылать сюда своих людей, и обеспечиваю безопасность перевода их средств партнерам с Земли и наоборот. Еще хватает людей, которые ненавидят Неспящих, несмотря на благоприятный социальный климат, создаваемый средствами информации.
      – Так о чем ты хочешь мне рассказать?
      – С Убежищем что—то происходит. Особенно хорошо это видно благодаря скромным инвестициям Дру, потому что он хочет размещать средства как можно ближе к предприятиям самого Убежища. Они ликвидируют все, что могут, переводя вклады в оборудование и материальные ценности, такие, как золото, программное обеспечение, даже предметы искусства. Это моя сторожевая программа отметила в первую очередь – ведь раньше ни один Неспящий всерьез не увлекался искусством. Мы были равнодушны.
      Лейша нахмурилась.
      – Поэтому я продолжал копать даже в тех областях, которыми не занимаюсь. Их систему безопасности стало труднее преодолеть; должно быть, у них появились очень дельные молодые ребята. Уилл Сандалерос купил японский орбитальный спутник, "Кагуру", очень старый, со множеством внутренних повреждений, использовавшийся в основном для генетических экспериментов по выведению мясных пород скота для продажи роскошным ресторанам. Сандалерос действовал от имени компании Шарафи. Они распорядились "Кагуру" странно – всех жителей эвакуировали, но никакой информации о вывозе животных не поступало. Предположительно, они доставили туда собственных людей для ухода за животными, но я не смог разыскать ни одной официальной записи. А теперь они отзывают всех своих людей с Земли и незаметно отправляют в Убежище. Но все возвращаются обратно.
      – Что все это значит?
      – Не знаю. – Кевин положил голыш. – Я думал, ты догадаешься, потому что знала Дженнифер лучше, чем кто—либо из нас.
      – Кев, я никого по—настоящему не знала в своей жизни, – вырвалось у Лейши.
      Дру въехал в патио на своей каталке. Глаза у него покраснели.
      – Лейша, ты нужна Стелле.
      Мысли теснились в голове: Убежище, смерть Алисы, грабительские законы конгресса, инвестиции Дру, ее иррациональный страх перед искусством Дру... По—видимому, у нее уже не хватало энергии, чтобы, как в молодости, оставаться разумной. Невозможно думать о стольких вещах одновременно. Требовался другой способ мышления. Папа, почему ты не ввел это в генемоды. Лучший способ интеграции мышления.
      Лейша натянуто улыбнулась. Бедный папа. Это даже забавно – перекладывать на него собственные неудачи. Спустя восемьдесят лет, возможно, это ее очень повеселит. Нужно только, чтобы достаточно скопилось этой пыли времен.
      "Пепел – к пеплу, прах – к праху..."
      Именно Джордан нашел эти прекрасные, полные боли, сентиментальные слова. Дру никогда раньше не слышал поминальной молитвы и не вполне понимал значение этих архаичных фраз, но, глядя на лица стоявших вокруг могилы Алисы Кэмден—Ватроуз, он был уверен, что их выбрал Джордан. Для Алисы этого было бы достаточно.
      Очертания тихо скользили в его сознании.
      "Ибо он знает состав наш, помнит, что мы – персть. Дни человека, как трава: как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его".
      Это прочел Эрик – внук Алисы, старый враг Дру. Дру смотрел на красивого, серьезного мужчину, и контуры стали глубже, заскользили быстрее. Нет, не очертания, на этот раз ему захотелось найти слово для Эрика, Неспящего, рожденного быть талантливым и властвовать. Дру хотел найти слово для Ричарда, стоявшего с опущенными глазами рядом со своей женой – Спящей и маленьким мальчиком, притворяясь, что он такой же, как они. Слово для Джордана, сына Алисы, всю жизнь разрывавшегося надвое между своей матерью—Спящей и блестящей теткой—Неспящей, защищенного только собственной порядочностью. Слово для Лейши, которая любила Спящих гораздо сильнее, чем кого—либо из себе подобных. Своего отца. Алису. Дру.
      Теперь из какой—то другой старой книги читал Джордан: "Сон после тяжких трудов, порт после бурного моря, покой после войны, смерть после жизни..."
      Лейша подняла взгляд от гроба. Лицо было решительным, неуступчивым. Свет пустыни омыл ее щеки, бледные упругие губы. Она посмотрела на камни, отполированные ветром, на могиле Алисы: БЕКЕР ЭДВАРД ВАТРОУЗ и СЬЮЗАН КАТРИН МЕЛЛИНГ, а потом прямо перед собой, в никуда. В воздух. И хотя они не обменялись ни единым взглядом, Дру внезапно понял, что он никогда не ляжет с ней в постель. Она никогда не полюбит его как мужчину. Лейша такая, как есть. Она не меняет принципов. Как и большинство людей. Она не становится гибче. Дру не мог дать определения. Но у всех Неспящих была эта несгибаемость, и поэтому Лейша никогда не ответит ему взаимностью.
      Его захлестнула такая сильная волна боли, что на мгновение гроб Алисы исчез из поля зрения. Алисина любовь позволила Дру вырасти таким, каким никогда бы не позволила любовь Лейши. Зрение вернулось, и он позволил боли свободно течь, пока она не стала еще одним очертанием, изорванным и неровным, большим, чем сама мука, большим, чем он сам. И поэтому ее можно было выдержать.
      Он никогда не получит Лейшу.
      Значит, остается Убежище.
      Дру огляделся. Стелла спрятала лицо на груди мужа. Алисия приобняла своих маленьких дочерей. Ричард не подымал головы. Лейша стояла одна. В беспощадном свете пустыни Дру видел гладкие веки, твердо сжатые губы.
      Дру озарило. Слово, за которым он охотился. Слово, которое подходило всем Неспящим, – жалость.
      Мири в ярости склонилась над терминалом. И дисплей, и приборы показывали одно и то же. Эта синтетическая нейрохимическая модель работала хуже, чем предыдущая. Лабораторные крысы нерешительно стояли в сканерах мозга. Самая маленькая сдалась: она легла и уснула.
      – П—п—потрясающе, – пробормотала Мири. Почему она решила, что ей следует заниматься биохимическими исследованиями? Супербездарность.
      Цепочки из генетического кода, фенотипов, энзимов, рецепторов образовывались и распадались в голове. Пустая трата времени. Она швырнула калиброванный прибор через всю лабораторию.
      – Мири!
      Красивое лицо Джоан Лукас исказила гримаса боли. Они не разговаривали уже много лет.
      – Ч—ч—что с—с—случилось, Д—д—джоан?
      – Тони! Пойдем сейчас же. Он... – Кровь отхлынула от лица Мири.
      – Ч—ч—что?!
      – Он упал с Игровой.
      С Игровой. С оси комплекса... нет, это невозможно, Игровая герметична, и после падения с такой высоты ничего бы не осталось...
      – Упал с наружного лифта. Ты же знаешь, как мальчишки подзадоривают друг друга, кто проедет на фермах конструкции, а потом нырнет в ремонтный люк...
      Тони никогда об этом не рассказывал.
      – Пойдем! – закричала Джоан. – Он еще жив!
      Бригада медиков уже занималась его раздробленными ногами и сломанным плечом, прежде чем переправить в госпиталь. Глаза Тони были закрыты; полголовы залито кровью.
      Мири быстро добралась до больницы в скиммере "скорой помощи". Она сидела с невидящим взглядом и подняла голову только тогда, когда пришла мать.
      – Где он? – крикнула Гермиона, и Мири подумала, посмотрит ли хоть теперь мать в лицо своему старшему сыну. Теперь, когда все исчезло. Улыбка. Выражение глаз. Голос, с трудом выталкивающий слова.
      Сканирование мозга показало обширные повреждения. Но сознание каким—то чудом сохранилось. Наркотики приглушили боль, одновременно уничтожив индивидуальность. Однако Мири чувствовала, что он все еще где—то здесь. Она сидела рядом с ним, не выпуская безвольную руку, ни с кем не разговаривая.
      Наконец врач придвинул к ней стул и коснулся плеча девушки.
      – Миранда...
      Веки Тони затрепетали чуть сильнее, чем раньше...
      – Миранда, выслушай меня. – Он мягко приподнял ее подбородок. – Нервная система не сможет регенерировать. Мы никогда еще не сталкивались с такими повреждениями.
      – Д—д—даже у Т—т—табиты С—с—селенски? – горько спросила она.
      – Другой случай. Результаты сканирования Тони по методу Мэллори показывают большую аберрацию мозговой активности. Твой брат жив, но у него обширная, невосстановимая травма основания головного мозга. Миранда, ты знаешь, что это значит. У меня с собой данные, чтобы ты...
      – Я н—н—не х—х—хочу их в—в—видеть!
      – Нет, – возразил врач, – хочешь. Шарафи, поговорите с ней.
      Над Мири склонился отец. Только сейчас она осознала его присутствие.
      – Мири...
      – Н—н—не д—д—делайте этого! Н—н—нет, п—п—папа! Т—т—только н—н—не Т—т—тони!
      Рики Келлер не стал притворяться, что не понял. Не стал притворяться сильным. Рики взглянул на разбившегося сына, потом на Мири и медленно, сгорбившись, вышел из комнаты.
      – Убирайтесь в—в—вон! – крикнула Мири врачу, сестрам, матери, которая стояла у двери. Все вышли, оставив ее с Тони.
      – Н—н—нет, – прошептала она брату и судорожно сжала его руку. – Я н—н—н—не... – Мысли возникали в виде узких прямых линий страха.
      "Не позволю. Я буду бороться за тебя. Я такая же сильная, как они, но гораздо умнее. Они не помешают мне защитить тебя; никто не в силах меня остановить..."
      В дверях появилась Дженнифер Шарафи:
      – Миранда...
      Мири медленно обошла кровать и встала между бабушкой и Тони. Она не сводила глаз с Дженнифер.
      – Миранда, он страдает.
      – Ж—ж—жизнь – это с—с—страдание. – Мири не узнала собственного голоса. – С—с—суровая н—н—необходимость. Т—т—ты м—м—меня т—т—так учила.
      – Он не выздоровеет.
      – Т—т—ты этого н—н—не з—з—знаешь! Еще р—р—рано!
      – Мы уверены. – Дженнифер быстро двинулась вперед. – Я переживаю не меньше твоего! Он мой внук! И к тому же Супер, один из драгоценных и немногих, которые несколько десятилетий спустя понадобятся нам больше всего, когда ресурсы придется изобретать собственные, чтобы покинуть эту солнечную систему и создать где—нибудь колонию, которая наконец—то обеспечит нам безопасность. Нам нужен каждый из вас!
      – Если т—т—ты убьешь Т—т—т—т... – Самые важные слова в жизни она не могла выговорить...
      С болью в голосе Дженнифер сказала:
      – Слабые не имеют права претендовать на труд сильных и продуктивных. Видеть в слабости большую ценность, чем в работоспособности, аморально.
      Мири бросилась на бабушку. Ногти согнутых пальцев превратились в когти, она изо всех сил ударила Дженнифер коленом, рухнула сверху и попыталась сомкнуть дрожащие, трясущиеся руки на шее Дженнифер. Ее оттащили от бабушки. Мири сопротивлялась и кричала, стараясь разбудить Тони...
      Все провалилось в темноту.
      Мири три дня вводили наркотики. Очнувшись, она увидела, что возле нее сидит отец, безвольно свесив руки между коленями. Он сказал, что Тони умер от травм. Мири молча отвернулась к стене.
      Она заперлась в лаборатории и два дня голодала. Взрослые даже не пытались преодолеть защиту входного замка, созданную Тони.
      Один раз мать попыталась вызвать ее по интеркому. Мири выключила экран, и больше мать не предпринимала попыток. Отец сдался позже. Мири слушала его с каменным лицом, включив одностороннюю связь. Бабушка затаилась.
      Она сидела на полу в лаборатории, обхватив колени худыми, трясущимися руками. Гнев бушевал в ней, периодически сметая все цепочки, все мысли, заливая все потоками первобытной ярости. Для страха места не оставалось. Единственная мысль пульсировала на грани с ее прежним "я": гипермоды влияют на эмоции так же, как и на процессы в коре. Впрочем, это показалось ей неинтересным. Ничто больше не заслуживало внимания, кроме смерти Тони.
      Убийства Тони.
      На третий день все экраны в лаборатории ожили – экстренный вызов прорвался сквозь все системы защиты. Мири подняла глаза и сжала кулаки. Взрослые оказались умнее, чем ей казалось.
      – М—м—мири, – сказала Кристина Деметриос с экрана, – в—в—впусти н—н—нас. П—п—пожалуйста. Я т—т—тоже его л—л—любила!
      Мири подползла к двери и едва не потеряла сознание; она даже не подозревала, что настолько ослабла. Обмен веществ гипертрофированного организма нуждался в огромных количествах пищи.
      Вошла Кристина с огромной миской соевых бобов. За ней Никос Деметриос, Аллен Шеффилд, Сара Серелли, Джонатан Марковиц, Марк Мейер, Диана Кларк и еще двадцать Суперов Убежища старше десяти лет. Они заполнили лабораторию, трясясь и дергаясь, широкие лица были залиты слезами или искажены яростью. От напряжения нервный тик стал еще сильнее.
      Никос сказал:
      – Они с—с—с—сделали это, п—п—п—потому ч—ч—что он б—б—был одним из н—н—нас.
      Мири медленно повернула голову и посмотрела на него.
      – Т—т—т—тони б—б—б—б—б—б... – Никос рванулся к терминалу Мири и вызвал свою программу, составленную Тони, и программу для кодирования ее в схемы Мири. Он ввел ключевые слова, посмотрел на результат, сновавнес изменения. Кристи молча протянула Мири миску с бобами. Мири посмотрела Кристи в лицо и съела ложку. Никос нажал клавишу. Мири принялась изучать результат.
      Суперы документально аргументировали свою уверенность в том, что случай Тони резко отличался от случая Табиты. Результаты сканирования мозга свидетельствовали лишь о неопределенной степени повреждений. Тони мог сохранить, а мог и не сохранить прежние умственные способности; времени, чтобы установить это, было слишком мало. Но в любом случае он, несомненно, проводил бы какую—то часть дня во сне.
      Однако на голоэкране появился не только эпикриз, взятый из больницы Убежища так, что не осталось никаких следов вхождения в базу данных. Он переплетался с цепочками концепций сообщества, мыслями о динамике развития общества в длительной искусственной изоляции, о ксенофобии, об известных Мири стычках Суперов с Нормами в школе, в лабораториях, в Игровой. Математические уравнения психологической защиты были связаны с историческими событиями на Земле. Ассимиляция. Преследование еретиков. Классовая борьба. Крепостное право и рабство. Карл Маркс, Джон Нокс, лорд Эктон.
      Мири никогда не видела цепочки сложнее. Никосу потребовался на обдумывание весь день после вскрытия Тони. Мири знала, что это самая важная цепочка в ее жизни.
      И все—таки чего—то – как всегда! – в ней недоставало.
      Каждый элемент в комплексной молекуле цепочки Никоса подразумевал: "Нормы думают, что мы, Суперы, относимся к сообществу, созданному ими для собственных нужд. Они стали бы это отрицать, но тем не менее это факт".
      Одиннадцатилетние дети, окружившие ее, не были детьми. С каждой новой генемодой открывался потенциал для образования новых связей в мозгу; расширялось использование тех структур, которые раньше проявлялись только в моменты сильных стрессов или мощного озарения. Каждое новое поколение все сильнее отличалось от взрослых Норм, которые их создали. Самые младшие Суперы были детьми Нормальных сугубо в биологическом смысле.
      Какие узы связывают ее, Мири, с Гермионой Уэлс Келлер, которая не может даже заставить себя смотреть на дочь? С Ричардом Энтони Келлером, порабощенным собственной матерью? С Дженнифер Фатимой Шарафи, убившей Тони ради сообщества, которым она вертит по своему усмотрению?
      Кристина мягко сказала:
      – М—м—м—мири, ешь.
      – Это не должно повториться, – произнес Никос.
      – М—м—мы н—н—н—н... – Аллен в отчаянии передернул плечами. Речь всегда давалась ему труднее, чем остальным; иногда он молчал сутками. Он оттолкнул Мири от терминала, вызвал собственную программу, быстро набрал текст и преобразовал результат. Она увидела красиво упорядоченные и скомпонованные цепочки, утверждавшие, что, если Суперы будут делать общие допущения относительно всех Норм, они будут столь же неэтичны, как и Совет Убежища. К каждому человеку, Супер он или Нормальный, следует подходить индивидуально, тщательно учитывая требования безопасности. Они уже сейчас могут обеспечить тотальный контроль за системами Убежища, если это необходимо для защиты Суперов, но не могут контролировать Норм, которых включат в свою систему. Эту нравственную дилемму нужно решить, чтобы не уподобиться Совету. Факторы нравственности пронзали цепочки Аллена, являясь неоспоримыми исходными посылками в цепочках Никоса.
      Мири рассматривала изображение, ее цепочки образовывались и сплетались с сумасшедшей скоростью. Ее жгла ненависть к убийцам Тони. И все же Ален прав. Они не могут отвернуться от своих родителей, бабушек и дедушек, от других Неспящих – от своего сообщества.
      Мири кивнула.
      – З—з—з—защита. Н—н—н—наша, – выдавил Аллен.
      – Вкл—л—лючая Н—н—норм, к—к—к—которые... п—п—п—правильные, – сказала Диана Кларк, и остальные интуитивно построили цепочки того, что она подразумевала под словом "правильные".
      – С—с—с—сэм С—с—смит, – произнес Джонатан Марковиц.
      – Д—д—джоан Л—лукас. Ее н—н—не р—р—рожденный б—б—братик, – вымолвила Сара Серелли.
      Мири вспомнила День Памяти. Как могла она быть такой жестокой? Как могла не понимать?
      Тогда она еще не прошла через это.
      – Н—н—нам н—н—нужно н—н—название. – Диана заняла место Аллена и вызвала свою программу. Сложное сооружение говорило о значении наименований для самоидентификации и для сообщества, о положении Суперов в Убежище в том случае, если навсегда отпадет необходимость самозащиты. Может статься, что ни один из них никогда не подвергнется угрозе от Нормальных, и два сообщества будут десятилетиями существовать бок о бок, понимая, что на самом деле они единое целое.
      – Название, – произнесла Мири.
      – Д—да. Н—н—название, – подтвердила Диана.
      Цепочки Дианы текли в топографической проекции, подробно рассматривая как обособленность Суперов, так и сложные ограничения их физической и эмоциональной зависимости.
      – Н—н—н—нищие, – сказала Мири.
      – У меня не было выбора, – произнесла Дженнифер.
      – Конечно, – ответил Уилл Сандалерос. – Она слишком молода, чтобы заседать в Совете, Дженни. Мири еще не научилась владеть собой. Спустя несколько лет ты восстановишь ее в Совете, дорогая. Вот и все.
      – Но она не хочет со мной разговаривать! – воскликнула Дженнифер и в следующую секунду взяла себя в руки, разгладила складки черного аббая и потянулась, чтобы налить себе и Уиллу еще чаю. Длинные тонкие пальцы, сжавшие ручку старинного чайника, не дрожали; ароматная струйка особого генемодного чая, выращенного в Убежище, полилась в красивые чашки, которые Наджла собственноручно отлила к шестидесятилетию матери. Но резкие складки пролегли от носа Дженнифер к губам. Глядя на жену, Уилл понял, что горе бывает похожим на старость.
      – Дженни, повремени. Мири пережила тяжелый удар, а ведь она еще ребенок. Ты помнишь себя в шестнадцать лет?
      Дженнифер испытывающе посмотрела на Уилла.
      – Мири не такая, как мы.
      – Да, но...
      – И не только Мири. Рики тоже со мной не разговаривает.
      Уилл поставил чашку. Он подбирал слова столь же тщательно, как для выступления в суде.
      – Рики всегда был несколько неуравновешенным для Неспящего. Слабым, как его отец.
      – И Рики, и Мири придется признать то, чего никогда не мог принять Ричард: долг сообщества – защищать свои законы и культуру. Без этих устоев мы – только скопище людей, живущих по соседству. Убежище должно себя защищать. Особенно сейчас.
      – Верно, – согласился Уилл. – Повремени, Дженни. Она твоя внучка в конце концов.
      – А Рики мой сын. – Дженнифер взяла поднос. Она избегала взгляда мужа. – Уилл?
      – Да?
      – Установите за кабинетом Рики и лабораторией Миранды наблюдение.
      – Невозможно. По крайней мере за лабораторией Мири. Суперы экспериментировали с системами безопасности. То, что проектировал Тони, невозможно незаметно переделать.
      Неизбывное горе отразилось в глазах Дженнифер. Уилл обнял ее.
      – Переведите Мири в другую лабораторию. Туда, где мы сможем вести наблюдение, – сдержанно сказала она.
      – Да, дорогая. Сегодня же. Но, Дженни, Мири талантливая девочка. Она вернется к нам.
      – Я знаю, – ответила Дженнифер. – Переведи ее немедленно.

Глава 23.