– Их смущает Вилли Ломан или Келланд Ви в инвалидном кресле?
– Это политика ишаков, – сплюнул Дру. – И так будет всегда.
Тогда Лейша поставила перед собой трудновыполнимую задачу: найти школу с необременительной академической программой, регламентированным учебным днем и высоким процентом учащихся из семей без сильных финансовых связей или выдающихся предков. Казалось, школа в Спрингфилде, штат Массачусетс, понравилась Дру, и Лейша решила, что дело пошло на лад. И вот он снова здесь.
– Посмотри на себя, – угрюмо сказал Дру. – Почему бы тебе не произнести это вслух? "Вот опять вернулся облажавшийся Дру, который не в состоянии ничего довести до конца. Что, черт возьми, нам делать с бедным маленьким Жителем Дру?"
– И что же нам делать? – жестко спросила Лейша.
– Махнуть на меня рукой?
– О нет, Дру, – сказала Алиса.
– Я не о тебе, бабушка Алиса. Ведь, по мнению Лейши, таким отщепенцам нет места.
– Естественно, если думать, будто само твое существование – подарок, и ничего не делать.
– Прекратите, – резко перебила Алиса.
Провокация задела Лейшу за живое и она сказала юноше:
– Тебе будет интересно повидать Эрика. Он чудесным образом исправился и делает подлинные успехи в составлении глобальных атмосферных кривых. Джордан невероятно гордится им.
Глаза Дру вспыхнули. Лейше вдруг стало до тошноты стыдно за себя. Ей семьдесят пять – а этому мальчику шестнадцать. Спящий, без генемод, даже не из ишаков... Постарев, она утратила способность к состраданию. Иначе зачем же ей отсиживаться в этой крепости в Нью—Мексико, убегать из страны, которой когда—то надеялась помочь?
Алиса устало сказала:
– Ладно, Лейша. Дру, Эрик просил меня передать тебе кое—что.
– Что? – огрызнулся Дру. Впрочем, он никогда долго не сердился на Алису.
– Он вымыл свою задницу в Тихом океане. Что это значит?
Дру рассмеялся:
– Да, он и вправду изменился. – В его голосе снова зазвучала горечь.
Стелла в смятении вбежала в комнату. Она прибавила в весе и теперь выглядела, как женщины на картинах Тициана – с пухлой, здоровой плотью и юношески рыжими волосами.
– Лейша, там... Дру! Что ты здесь делаешь?
– Он приехал в гости, – ответила Алиса. – Что случилось, дорогая?
– Посетитель к Лейше. Точнее, трое. – Двойной подбородок Стеллы дрожал от волнения. – Вот они!
– Ричард!
Лейша пулей пронеслась по комнате в его объятия. Ричард поймал ее, смеясь, потом отпустил. Лейша тотчас же повернулась к его жене. Аде, стройной полинезийке с застенчивой улыбкой.
Когда после двадцати лет бесцельных скитаний по свету Ричард впервые привез Аду в компаунд в Нью—Мексико, Лейша приняла ее настороженно. Они с Ричардом давно уже не были любовниками: Лейше претила мысль спать с мужем Дженнифер. И Ричард не делал попыток. Он долгие годы тосковал по своим детям, Наджле и Рики, разлученным с ним навсегда, и это глубокое горе было так нехарактерно для Неспящего, что Лейша не знала, как реагировать. Она чувствовала облегчение, когда он отправлялся в длительное путешествие. С одним кредитным кольцом Ричард объездил Индию, Тибет, антарктические колонии, пустыни Центральной Америки – всегда какие—нибудь технологически отсталые страны, насколько это возможно в мире, обладающем энергией Кенцо Иагаи. Лейша никогда не расспрашивала его о странствиях, а он не рассказывал. Она подозревала, что он притворялся Спящим.
А четыре года назад он привез Аду. Свою жену. Она родилась в одной из добровольных культурных резерваций в Тихом океане. Ей было пятнадцать лет. Она не говорила по—английски.
Лейша начала учить язык самоа, всячески скрывая, что уязвлена до глубины души. Ричард отверг все возможности, открывавшиеся перед Неспящим. Честолюбие. Разум.
Но постепенно Лейша поняла. Главное для Ричарда было то, что Ада так не походила на Дженнифер Шарафи.
И Ричард казался счастливым. Он сделал то, что не удалось Лейше, и по—своему примирился с прошлой жизнью. Конечно, это больше напоминало капитуляцию, но могла ли Лейша утверждать, что отживший свой век Фонд Сьюзан Меллинг лучше?
– Я вижу тебя, Лейша, – произнесла Ада по—английски, – радостно.
– И я вижу тебя радостно, – тепло ответила Лейша. Для Ады это была длинная речь, требующая большого умственного напряжения.
– Я вижу вас радостно, mirami Алиса. – "Mirami", как однажды объяснил Ричард, выражало глубочайшее уважение к старикам. Ада наотрез отказывалась верить, что Алиса и Лейша – близнецы.
– И я тебя вижу радостно, дорогая, – сказала Алиса. – Ты помнишь Дру?
– Привет, – весело бросил Дру. Ада слегка улыбнулась и отвела взгляд, как подобает замужней женщине при разговоре с мужчиной.
– Привет, Дру. – На этот раз в голосе Ричарда уже не слышалось затаенной боли. Лейша изумленно захлопала глазами. Она никогда не понимала эту печаль: Дру был на целое поколение моложе сына Ричарда. И к тому же Спящий.
Голос Алисы дрожал от усталости.
– Стелла говорила о трех посетителях...
И тут появилась Стелла с младенцем на руках.
– О, Ричард! – воскликнула Лейша.
– Это Шон. В честь отца.
Смуглый младенец был до смешного похож на Ричарда: низкий лоб, густые черные волосы, черные глаза. Они, очевидно, не подвергали его никаким модификациям. Лейша взяла новорожденного на руки, не отдавая себе отчет в своих чувствах. Шон серьезно посмотрел на нее. И в душе у Лейши все перевернулось.
– Он красивый...
– Дай подержать, – жадно попросила Алиса.
Лейша порадовалась, что наконец—то Ричард обрел семью, о которой так долго мечтал. Два года назад медицинские тесты подтвердили, что ее собственные яйцеклетки непродуктивны.
У Кевина Бейкера, единственного выдающегося Неспящего, оставшегося в Соединенных Штатах, было четверо детей от молодой жены, тоже Неспящей.
Из сведений о регистрации новорожденных в Соединенных Штатах она знала, что у Дженнифер Шарафи четверо внуков.
Алиса, конечно, потеряла Мойру, эмигрировавшую в марсианскую колонию, но у нее остался Джордан и трое его детей.
Перестань, приказала она себе.
Младенец переходил из рук в руки. Стелла суетилась, подавая кофе и пирожные. Джордан вернулся с поля, где выращивал экспериментальные генемодные подсолнухи. Ричард непринужденно рассказывал, как они с Адой путешествовали по Охотничьему заповеднику на Искусственных Островах у берегов Африки.
– Эй, – окликнул Дру, и все посмотрели на него. – Этот ребенок спит.
Лейша застыла. Потом подошла к креслу Дру и уставилась на переносную люльку. Шон спал, закинув крошечные кулачки за голову. У Лейши перехватило дыхание. Значит, Ричард так ненавидит себе подобных, что произвел генемод in vitro [искусственно, в пробирке (лат.)], чтобы вернуть своему сыну способность спать.
– Нет, Лейша, – тихо сказал Ричард. – Все произошло естественно.
– Естественным...
– Да. Вернувшись с Искусственных Островов, мы целый месяц искали в Чикагском медицинском институте причины спонтанной регрессии. Но там не осталось ни одного настоящего генетика. – Ричард замолчал, потому что они с Лейшей знали, что это неправда. Существовало Убежище.
Лейша с трудом проговорила:
– Им по крайней мере известно, широко ли распространено такое явление, есть ли рост...
– По—моему, довольно редкий случай. Теперь так мало Неспящих, что о статистике не может быть и речи.
Снова наступило молчание.
Ада грациозно встала и подошла к колыбели. Нежно глядя на ребенка, она сказала:
– Я вижу тебя радостно, Шон. Я вижу ты спать, – и впервые за все время взглянула Лейше в глаза.
Да, внешне все изменилось, а по сути – ничего.
Глава 19.
Дженнифер, Уилл и два генетика, доктор Толивери и доктор Блур, наблюдали за рождением миниатюрной планеты.
В пятистах милях отсюда, в космосе, плавал пластиковый пузырь. На глазах группы людей из Убежища, следившей за экраном из специального подразделения Лаборатории Шарафи, пузырь надулся до максимальной величины и в нем туго натянулись тысячи пластиковых мембран. Внутренность пузыря представляла собой соты из тонкостенных тоннелей, камер и перегородок четырехдюймовой высоты. Как только пузырь наполнился стандартной атмосферной газовой смесью, голоэкран спроецировал прозрачную трехмерную модель.
Из четырех камер на поверхности пузыря выпустили по пять мышей. Они пробирались по тоннелям, исключавшим возможность свободного падения, и истерично пищали. На голомодели их путь отмечался двадцатью черными линиями. Второй экран знакомил с показателями биодатчиков грызунов.
Мыши бегали десять минут. Затем из внутреннего резервуара пузыря был выпущен генемодный вирусообразный организм, который Толивери и Блур создавали семь лет.
Показания приборов изменились, а писк, усиленный передатчиком, прекратился. Данные от первых трех мышей перестали поступать в течение трех минут, от следующих шести – спустя несколько минут, еще от пяти – спустя десять минут. Последние шесть продержались почти тридцать одну минуту.
Хмурый Блур ввел данные в программу экстраполяции. Он был очень молод" и борода, которую так старательно отращивал доктор, напоминала скорее пух. – Не годится. На насыщение самого маленького орбитального комплекса потребуется более часа при такой скорости. А для города нищих в тихий день – и того больше.
– Слишком медленно, – заметил Уилл Сандалерос.
– Да, – согласился Блур. – Но мы уже ближе к цели. – Он снова посмотрел на замершие шкалы приборов. – Подумать только, что кто—то может воспользоваться такой штукой.
– Нищие могут, – заметила Дженнифер Шарафи.
Ей никто не возразил.
Мири и Тони сидели в лаборатории Научного купола номер четыре. Обычно для выполнения учебных заданий дети пользовались школьными лабораториями, а не профессиональными: пространство орбитального комплекса слишком ценилось, чтобы раздавать его без разбору. Но Мири и Тони Шарафи были исключением из правил. Совет Убежища, Лаборатория Шарафи и Совет по образованию на специальном заседании обсуждали, как классифицировать нейрологические эксперименты Мири и работу Тони по усовершенствованию информационных систем: как школьные программы, частное предпринимательство или работу по найму на Корпорацию Убежища, и кому будет принадлежать прибыль? Все так гордились Суперами, что споров не возникло. Постановили считать эти работы собственностью Убежища, а 60 процентов прибыли от коммерции выделить детям в качестве гонорара. Мири исполнилось двенадцать лет. Тони – одиннадцать.
– П—посмотри н—на это, – сказал Тони. Мири не отвечала сорок пять секунд: она находилась в решающей точке конструирования мысленной цепочки. Тони весело ждал. Брат все делал весело, и Мири редко замечала черные мысленные цепочки в его графических сооружениях. Это и был проект, над которым он сейчас трудился: изображение мыслительного процесса Суперов. Он начал с фразы: "Ни один взрослый не имеет права претендовать на плоды труда другого взрослого; слабость не является моральным оправданием для предъявления подобного требования сильному". Много недель Тони вытаскивал из двенадцати Суперов все цепочки и поперечные соединения, которые вызывала у них эта фраза, и составил для каждой отдельную программу.
Работа двигалась медленно. Джонатан Марковиц и Луди Калвин, младшие Суперы, участвовавшие в эксперименте, теряли терпение и дважды сбегали с собеседований. Но Тони был упрям. Хаотичные цепочки Марка Мейера программа отказывалась распознавать, пока Тони не переписал некоторые разделы. Никос Деметриос охотно помогал, но в разгар работы простудился, а когда вышел спустя три дня, его цепочки настолько отличались от прежних, что, опасаясь заражения программы, Тони выбросил все его данные.
Но он упорно продолжал трудиться, сидя за голотерминалом напротив Мири, дергаясь и бормоча себе под нос. Сейчас он улыбался.
– Взгляни!
Мири обошла кругом их двойной стол. Трехмерный дисплей с ее стороны был непрозрачным. Увидев предварительные результаты. Мири ахнула от восторга.
В модели ее собственных цепочек для фразы Тони каждое конкретное понятие изображалось маленьким рисунком, а абстрактное – словом. Сияющие разноцветные линии образовывали карту перекрестных связей первого, второго и третьего уровней. Впервые она видела такое подробное изображение своих мыслей.
– Это п—п—прекрасно!
– Т—твои ц—ц—цепочки – д—да, – сказал Тони. К—к—компактные. Элегантные.
– М—мне з—знаком этот р—р—рисунок! – Мири повернулась к библиотечному экрану. – В—в—включить т—терминал. В—в—вызвать б—библиотеку. З—земной б—б—банк д—д—данных. Ш—шартрский с—с—собор, Ф—франция. Окно с—с—с р—розой. Г—г—графическое изображение.
На экране засияло сложное переплетение линий витража тринадцатого века. Тони критически разглядывал его глазами математика.
– Н—н—нет... н—не с—с—совсем т—такое.
– П—по ощущению т—т—такое же. – Мири охватило знакомое отчаяние: между окном с розой и компьютерной моделью Тони имелась некая существенная связь. Ее разум не мог этого выразить. Чего—то всегда недоставало в ее цепочках.
– Взгляни н—на Д—д—джонатана, – предложил Тони.
– К—как он м—м—может т—т—так д—д—думать!
Модель Джонатана походила на неряшливую амебу, цепочки от нее торчали во все стороны, высовываясь наружу, неожиданно изгибаясь назад и устанавливая странные связи. Каким образом битва при Геттисберге связана с постоянной Хаббла?
– Я п—пока т—только эт—т—ти д—д—две с—сделал. М—м—моя с—следующая. П—потом п—п—программа с—с—совместит их и б—б—будет искать п—п—принципы с—связи. К—к—когда—нибудь, М—мири, м—мы н—не т—т—только п—продвинем н—н—науку, н—н—но и с—сможем р—разговаривать д—д—друг с д—другом при помощи терминалов!
Мири с любовью посмотрела на него. Его работа – подлинный вклад в сообщество. Возможно, когда—нибудь она тоже внесет свою лепту в науку и создаст нейропередатчик, который не будет вызывать заикания. Она погладила большую голову Тони.
Джоан Лукас ворвалась к ним без стука:
– Мири! Тони! Игровую открыли!
Мири тотчас же выбросила из головы нейропередатчики и принципы связи. Все дети, и Нормы и Суперы, с нетерпением ждали этого уже много недель. Она схватила Тони за руку и нетвердой походкой поспешила за подругой. Длинноногая и легкая Джоан быстро опередила их, но каждый ребенок в Убежище знал дорогу к новой Игровой. Стоило только взглянуть вверх.
В центре цилиндрической планеты, закрепленный прочными тонкими тросами, плавал у оси комплекса надувной пластиковый пузырь. Гравитация в нем почти отсутствовала. Мири и Тони втиснулись в лифт, надели перчатки и тапочки из велкрона и завизжали от восторга, когда их втолкнули внутрь огромного шара. Внутреннее пространство пересекали прозрачные розовые распорки с матовыми отсеками для игры в прятки, с карманами и тоннелями, которые обрывались в никуда. Повсюду торчали мягкие надувные поручни и полосы из велкрона. Мири бросилась головой вперед, пересекла пластиковую комнату и полетела назад, столкнувшись с Джоан. Девочки захихикали, медленно, цепляясь друг за друга, поплыли вниз и взвизгнули, когда Тони с незнакомым мальчиком пронеслись над ними.
В мозгу Мири пульсировали и мелькали хаотические цепочки, состоявшие из мифических образов, ангелов и флайеров, Икара, уравнений ускорения, Орвила Райта и астронавтов, улетевших к Меркурию, мембран млекопитающих, второй космической скорости, отношения силы мускулов к весу. Восторг.
– Давай сюда! – крикнула ей Джоан, перекрывая визг. – Я тебе расскажу секрет! – Она втолкнула Мири в прозрачную подвесную кабинку и втиснулась следом. Внутри было тихо.
– Мири, моя мама ждет ребенка!
– З—з—здорово! – воскликнула Мири. Яйцеклетки матери Джоан типа эр—14 с трудом поддавались оплодотворению даже in vitro. Джоан исполнилось тринадцать, и ей давно уже хотелось маленькую сестричку или братика. – Я т—так р—р—рада!
Джоан обняла ее:
– Ты моя самая лучшая подруга, Мири! – Она внезапно выпорхнула из кабинки. – Лови меня!
Но где там! По сравнению с Джоан, относившейся к Нормам, она была слишком неуклюжей. Но от полноты чувств бросилась за Джоан, взвизгивая, как и все остальные, а внизу, под ней, кувыркалась вся планета, в узорах из гидрополей, куполов и парков, таких же прекрасных, как цепочки мыслей.
Во вторник отмечали День Памяти. Мири тщательно оделась в черные шорты и тунику. Мрачные формы ее цепочек двигались в унисон плоским овалам мыслей. К религиозным праздникам в Убежищеотносилисьпо—разному; некоторые справляли Рождество, Рамадан, Пасху, Йом Кипур или Дивали; многие вообще ничего не отмечали. Но общими для всех считались два праздника – Четвертое июля и День Памяти, 15 апреля.
На центральной площади собралась толпа. Парк расширили, накрыв соседние поля с суперпродуктивными растениями временной решеткой из распыленного пластика, достаточно прочной и просторной, чтобы выдержать всех обитателей Убежища. Те немногие, кто не мог оставить работу или был болен, сидели у экранов. Над толпой парила платформа для оратора. Высоко над ней плыла опустевшая Игровая.
Стояли в основном семьями. Но Мири и Тони находились в группе других Суперов, скрытой тенью энергетического купола. Мири подумала, что мама даже не стала искать их: ее. Тони и Али. У Гермионы родился ребенок, которому она отдавала все свое время. Никто не объяснил Мири, почему этот младенец, как и маленькая Ребекка, был Нормом. И Мири не допытывалась.
Где же Джоан? Мири вертелась во все стороны, но нигде не видела семью Лукас.
Дженнифер Шарафи, облаченная в черный аббай, поднялась на платформу. Сердце Мири наполнилось гордостью. Бабушка была красивее мамы или тети Наджлы. А сосредоточенное, решительное выражение ее лица всегда вызывало у Мири цепочки и поперечные связи, представлявшие ум и силу воли человека. Никто не мог сравниться с бабушкой.
– Граждане Убежища, – ровный голос Дженнифер, усиленный микрофоном, доносился до всех уголков орбитального комплекса. – Невзирая на то, что правительство Соединенных Штатов называет нас своими гражданами, мы думаем иначе. Ни одна еще навязанная сверху власть не была действенной. Правительство, которое не в состоянии признать тот факт, что люди не созданы равными, не может распоряжаться нами. Правительство, позволяющее нищим претендовать на продуктивный труд других, не имеет морального права руководить нами.
Сегодня, в День Памяти, мы утверждаем, что Убежище имеет право на собственное правительство, на собственное представление о реальности, на плоды собственного продуктивного труда. К сожалению, пока мы не имеем возможности реализовать свои права. Мы несвободны. Нам не разрешают занять свое "особое и равноправное положение, предназначенное законами природы и Господа". Благодаря предвидению нашего основателя Энтони Индивино у нас есть Убежище, но нет независимости.
– П—п—пока, – решительно прошептал Тони на ухо Мири. Она сжала его руку и приподнялась на цыпочки, оглядывая толпу в поисках Джоан.
– И все же мы многого добились, – продолжала Дженнифер. – Находясь под юрисдикцией штата Нью—Йорк, мы ни разу за тридцать три года не обращались туда с судебным иском и не подвергались преследованиям. Мы проводим в жизнь собственное правосудие. Подчиняясь требованиям, мы выправляем лицензии для наших брокеров, врачей, адвокатов и даже учителей. Мы законопослушны даже в тех случаях, когда приходится жить какое—то время среди нищих и повиноваться их глупым правилам.
Мири наконец заметила Джоан. Она продиралась сквозь толпу, расталкивая всех локтями, и Мири страшно удивилась, увидев, что подруга не надела положенный траур. На ней были темно—зеленые шорты и топ. Мири изо всех сил замахала ей рукой.
– Но существует одно требование нищих, которое мы не можем игнорировать, – сказала Дженнифер. – Налоги. Чтобы обеспечивать миллионы непродуктивных Жителей Соединенных Штатов, Убежище ограблено на сумму, составляющую 64,8 процента годового дохода, под видом федеральных налогов и налогов штата. Мы не можем бороться с этим, не подвергая риску Убежище. Мы можем только помнить, что это означает – с точки зрения морали, политики, истории. И каждый год 15 апреля, когда нас беззастенчиво грабят, мы об этом вспоминаем.
Красивое личико Джоан припухло и хранило следы слез. Мири попыталась припомнить, когда она в последний раз видела, чтобы кто—нибудь в возрасте Джоан плакал. Взрослые пытались мягко расспрашивать девочку, но она, не обращая ни на кого внимания, протискивалась к Мири.
– Мы помним ненависть к Неспящим на Земле. Мы помним...
– Пойдем со мной. – Джоан потащила подругу на другую сторону энергетического купола, пока кривизна поверхности не заслонила от них Дженнифер. Однако голос Дженнифер доносился до них так же ясно, как если бы она стояла рядом с дрожащей всем телом Джоан. В мозгу у Мири взорвались цепочки. Она никогда не видела, чтобы Нормы дрожали.
– Знаешь, что они сделали. Мири?
– К—кто? Ч—ч—ч—что?
– Они убили младенца!
У Мири потемнело в глазах, и она осела на землю.
– Н—н—нищие? К—к—как?
Беременность мамы Джоан насчитывала всего несколько недель, и она не покидала Убежища. Значит, нищие уже здесь...
– Не нищие! Совет! Под председательством твоей драгоценной бабушки!
Клубок цепочек распутался и порвался. Нервная система Мири всегда балансировала на грани биохимической истерики. Закрыв глаза. Мири овладела собой.
– Ч—ч—что п—п—произошло, Д—джоан?
Спокойствие Мири немного отрезвило Джоан. Она соскользнула на траву рядом с Мири и обхватила руками колени.
– Мама позвала меня в кабинет, как раз когда я собиралась переодеться ко Дню Памяти. Она лежала на платформе для секса и плакала. Совет принял решение прервать беременность, – продолжала Джоан. – Меня это удивило – если предварительные тесты показывают сильные отклонения в ДНК, происходит самопроизвольный выкидыш. При чем здесь Совет?
– Ч—ч—что они с—с—сделали?
– Мама сказала, что все ДНК совершенно здоровы.
Голос Дженнифер окружал их со всех сторон:
– ...предположение о том, что из—за их слабости они автоматически имеют право на труд сильных...
– Я спросила маму, почему Совет приказал сделать это, если ребенок нормальный. Она ответила, что это настоятельная рекомендация и они с папой собираются подчиниться. И снова заплакала. Генный анализ показал, что ребенок...
Она не могла выговорить. Мири обняла подругу одной рукой.
– ...он... Спящий.
Мири отдернула руку и тотчас горько пожалела об этом, но было уже поздно. Джоан вскочила на ноги.
– Ты тоже считаешь, что маме надо сделать аборт!
Мири не была уверена. В ее голове кружились цепочки: генетическая регрессия, избыточность информации в ДНК, детская, лаборатория, продуктивность... нищие. Она вспомнила Тони на руках у своей мамы, бабушку, поднимающую Мири вверх, чтобы показать ей звезды...
Голос Дженнифер стал громче:
– Прежде всего помнить, что мораль определяют те, кто вносит в жизнь свой вклад...
Джоан закричала:
– Я больше никогда не буду дружить с тобой, Миранда Шарафи! – Она уже бежала прочь, ее длинные ноги мелькали под зелеными шортами, которые ей не следовало носить в День Памяти.
– П—п—подожди! – закричала Мири. – П—п—подожди! Я думаю, ч—что С—с—совет н—н—не п—п—прав! – Но Джоан не остановилась.
Медленно, неуклюже Мири поднялась с земли и направилась в лабораторию Научного купола номер четыре. Терминалы обрабатывали программы. Мири выключила их и смахнула все распечатки со своего стола.
– Ч—ч—черт! – Она вложила в это слово всю боль. Ее цепочек недостаточно. Мири ощутила внутреннюю пустоту, в которой кружился по спирали братик Джоан, Спящий, которого завтра уже не будет, как нет недостающего фрагмента в мысленном уравнении. Теперь Джоан ее ненавидит.
Мири скорчилась под столом и зарыдала.
Там и нашла ее Дженнифер спустя два часа после митинга. Мири услышала, как бабушка остановилась в дверях и не колеблясь пересекла комнату, будто уже знала, где Мири.
– Миранда! Вылезай.
– Н—н—нет.
– Джоан рассказала тебе, что ее мать носит зародыш Спящего, который должен быть уничтожен.
– Этот р—р—ребенок м—м—мог б—бы ж—ж—жить. Он н—н—нормальный в—в—во в—всех д—д—других отношениях. И они т—т—так х—х—хотели его!
– Родители сами должны принять решение. Никто не в силах сделать за них этот выбор.
– Т—тогда п—п—почему Д—Джоан и ее м—м—мама п—п—плачут?
– Потому что необходимое иногда очень трудно. Они еще не научились принимать суровую действительность философски. Запомни, Мири. Сожаление непродуктивно. Так же, как вина или горе, хоть я и испытывала и то, и другое в отношении тех пяти зародышей Спящих, которые появились в Убежище.
– П—п—пяти?
– Да. Пять за тридцать один год. И все родители, как родители Джоан, предпочли поступить так же, потому что осознали суровую необходимость. Ребенок—Спящий – нищий, а сильные, продуктивные личности не признают паразитических претензий нищих. Благотворительность – это отдельный вопрос.
– Р—р—ребенок—С—спящий б—б—был бы п—п—продуктивным!
Дженнифер грациозно присела на рабочий стул Тони. Складки ее черного аббая легли на пол возле скорчившейся Мири.
– В первую половину жизни – да. Но продуктивность вещь относительная. Спящий может прожить пятьдесят плодотворных лет, начиная, скажем, с двадцатилетнего возраста. Но в отличие от нас к шестидесяти или семидесяти годам их организм слабеет, изнашивается, становится жертвой болезней. Тем не менее они могут протянуть еще тридцать лет, представляя обузу для сообщества, стыдясь самих себя, потому что позорно не работать, когда работают все остальные. Даже если Спящий был трудолюбив и обеспечил свою старость, купив роботов, он кончит дни в изоляции, не в состоянии принимать участия в повседневной жизни Убежища. Могут ли любящие родители желать своему ребенку такой судьбы? Может ли сообщество содержать таких людей, не возлагая на себя духовное бремя? Нескольких – да, но как быть тогда с принципами?
Спящий, воспитанный среди нас, будет не только аутсайдером – проводящим вбессознательном состоянии по восемь часов в день, пока сообщество продолжает идти вперед без него, – над ним будут постоянно довлеть бесчисленные болезни нищих. Ты понимаешь, на что обречен такой человек?
Мири поняла. Но не захотела произнести вслух.
– Ему придется покончить с собой. Ужасно планировать такое для ребенка, которого любишь!
Мири выползла из—под стола:
– Н—н—но, б—б—бабушка, м—мы в—в—все умрем к—к—когда—нибудь! Д—даже т—т—ты.
– Конечно, – сдержанно ответила Дженнифер. – Но после долгой и продуктивной жизни я умру как полноправный член моего сообщества – Убежища, основы нашего существования. Я бы не хотела ничего иного для своих детей и внуков. И мать Джоан тоже.
Мири задумалась и нехотя кивнула.
Дженнифер сказала, как будто только что и не одержала победу:
– Мири, ты уже достаточно взрослая, чтобы начать смотреть передачи с Земли. Мы разрешаем их с четырнадцати лет, считая, что в этом возрасте ваши принципы уже сформированы и вы можете все понять правильно. Возможно, мы ошибались, особенно с вами, Суперами. С вами мы все еще пробираемся на ощупь, дорогая моя. Но вам будет полезно взглянуть, какую паразитическую жизнь предпочитают вести нищие – они называют себя теперь Жителями.
Мири почувствовала странное нежелание смотреть передачи с Земли, но опять кивнула. От бабушки пахло чем—то легким и чистым; ее длинные волосы, стянутые в узел, блестели, как черное стекло. Мири застенчиво положила руку на колено Дженнифер.
– И еще одно, милая, – сказала Дженнифер. – В двенадцать лет уже стыдно плакать, Мири, особенно из—за суровой необходимости. Одно только выживание требует от нас слишком много сил. Запомни.
– З—з—запомню, – ответила Мири.
На следующий день она увидела Джоан на пути от купола родителей к парку. Мири окликнула ее, но Джоан продолжала идти как ни в чем не бывало. Секунду спустя Мири вздернула подбородок и пошла в другую сторону.
Глава 20.
Пять молодых парней ползли к решетчатому ограждению, держась в тени неподстриженных кустов, деревьев, сломанных скамеек – того, что когда—то было парком. Лунный свет серебрил ограду. Непрочные звенья решетки широко отстояли друг от друга; несомненно, ограда служила только для обозначения границ, а подлинную охрану скорее всего обеспечивало И—поле. Его слабое дрожание невозможно было разглядеть в темноте, и они не могли определить его высоту.
– Бросай повыше, – прошептал Дру ближайшему напарнику. Все пятеро были одеты в темные пластикостюмы и черные ботинки. Дру знал по имени только троих. Он познакомился с ними сегодня днем в баре, вскоре после того, как его занесло в этот городок. Похоже, им не исполнилось и девятнадцати, но это не имело значения. Они уже получили кредит Пособия на выпивку и брейни—вечеринки, так почему это должно его волновать? Почему что—то должно его волновать?
– Давай! – заорал кто—то из них.
Они бросились вперед. Кресло Дру зацепилось запучоккрепкой, нескошенной травы, и он полетел головой вперед. Ремни удержали его, а кресло выпрямилось и покатилось дальше, но остальные уже добрались до И—поля и швырнули самодельные бомбы, изготовленные из украденного с брошенной фермы бензина. Никто, кроме Дру, не знал, что это такое, так как только Дру слышал о "коктейле Молотова". Среди них он единственный умел читать.
– Дерьмо! – вскрикнул самый младший. Его бомба, должно быть, ударилась о верхнюю часть энергетического барьера, взорвалась и рассыпала дождь огня и осколков пластика по земле. Сухая трава загорелась. С двумя другими устройствами случилось то же самое; четвертый паренек выронил свой снаряд и с криком побежал прочь. Рубашка на нем вспыхнула, подожженная одним из осколков.
