– Он изучает проблемы нищих и субсидирует тех, кто хочет изменить свою жизнь.
      Парень выглядел озадаченным.
      – Если вы бы захотели стать ишаком, – сказала Лейша, – то Фонд Сьюзан Меллинг послал вас в школу и финансировал обучение.
      – С чего бы мне этого хотеть?
      – Действительно? – согласилась Лейша. – Но некоторые не прочь.
      – Я таких не знаю, – решительно парировал мальчик. – По—моему, это довольно глупо. Скажите, зачем вы содержите фонд?
      – Потому что, – со свойственной прямотой ответила Лейша, – сильные должны помогать слабым. Наше общество только ступень, а не результат, и признавая за непродуктивными такую же индивидуальность, как и твоя собственная, можно исполнить долг перед испанскими нищими.
      Парень, конечно, ничего не понял. Но не переспросил. Он встал, собрал свою аппаратуру с явным облегчением и протянул руку.
      – Учитель сказал, что четырех вопросов достаточно. Спасибо, мисс Кэмден.
      Она пожала ему руку. Такой вежливый мальчик, чуждый зависти или ненависти, такой довольный. Такой глупый.
      – Спасибо вам, мистер Кавенау. За то, что удовлетворили мое любопытство. Можно задать еще вопрос?
      – Конечно.
      – Если ваш учитель запустит это интервью в сеть школьных "новостей", будет ли кто—нибудь его смотреть? – Он отвел глаза; Лейша поняла, что ему не хочется огорчать ее. – А вы вообще смотрите "новости", мистер Кавенау? Теперь он прямо взглянул на женщину. Похоже, вопрос шокировал.
      – Конечно! Вся наша семья смотрит! Иначе родители не узнали бы, какой из ишаков даст нам больше других за наши голоса.
      – А! – заметила Лейша. – Американская Конституция в действии.
      – А в следующем году будет трехсотлетие, – с гордостью произнес мальчик; все Жители были патриотами. – Ну, еще раз спасибо.
      – Вам спасибо, – ответила Лейша. Суровая Стелла проводила парня к выходу.
      – Лейша, связь по интеркому через две минуты, а сейчас...
      – Стелла, сколько заявок обработал фонд в этом квартале?
      – Сто шестнадцать, – Стелла вела всю документацию фонда, в том числе финансовую.
      – На сколько процентов меньше, чем в прошлом квартале?
      – На шесть.
      – А с тем же временем в прошлом году?
      – На восемь. Ты это знаешь.
      Конечно. Если бы фонд работал с прежней нагрузкой, Стелле не пришлось бы изобретать для нее занятия. Должно быть, Стелла прочитала мысли Лейши и неожиданно сказала:
      – Ты могла бы вернуться в юриспруденцию. Или написать еще одну книгу. Или основать еще одну корпорацию, если бы захотела конкурировать с ишаками.
      – С ними соревнуется Убежище, – мягко ответила Лейша. – А новый экономический порядок все равно основан на высококачественном уровне жизни. Так мне только что сказал один молодой человек. Отстань, Стелла, у меня сегодня день рождения. Что там за шум?
      – Какой—то ребенок вопит что есть мочи, требуя только тебя и больше никого.
      – Ребенок—Неспящий? – разволновалась Лейша. Иногда все еще встречались нелегальные генемоды. Ребенок постепенно осознавал, что гонки скутеров, головидео и брейни—вечеринки почему—то привлекают его меньше, чем друзей. Потом он случайно узнавал о существовании Фонда Сьюзан Меллинг, обычно от одного из добрых ишаков, и решительно пускался в пугающее путешествие в поисках себе подобных. Принимать таких детей или даже взрослых Неспящих у себя, помогать им стать на ноги было самым большим наслаждением для Лейши в течение двух с половиной десятков лет жизни в этой оторванной от мира пустыне.
      Но Стелла сказала:
      – Нет, не Неспящий. На вид лет десять, грязный. Эрик сказал ему, что день открытых дверей у тебя завтра, но он дал Эрику в глаз и заявил, что не может ждать.
      – И Эрик его отметелил? – спросила Лейша. У двенадцатилетнего сына Стеллы были силовые генемоды. Плюс уроки каратэ и характер, которого не должно быть ни у одного Неспящего.
      – Нет, – с гордостью ответила Стелла. – Эрик становится взрослым. Он научился сдерживаться, если нет явной необходимости защищаться.
      Лейшу беспокоил Эрик Бевингтон—Ватроуз. Но она только сказала:
      – Впусти мальчика.
      – Лейша! Токио уже на связи.
      – Передай, что я перезвоню. Сделай одолжение, Стелла, сегодня же мой день рождения. Я уже старая.
      – Это Алиса старая, – быстро ответила Стелла. – Извини.
      – Приведи мальчика. По крайней мере прекратятся вопли. Как, ты сказала, его зовут?
      – Дру Арлин, – сказала Стелла.
      На орбите, над Тихим океаном, Совет Убежища разразился аплодисментами. Четырнадцать человек сидели под куполом Совета вокруг полированного металлического стола в форме стилизованной ленты Мебиуса. На расстоянии трех футов от пола купол опоясывала плексигласовая полоска, по которой проходили тонкие металлические опоры. Купол примостился на конце цилиндрического орбитального комплекса, поэтому обзор из зала заседаний отличался приятным разнообразием. К "северу" тянулись сельскохозяйственные угодья. К "югу" простирался неумолимый космос. На "севере" – теплый и ясный "день", где солнечный свет вливался в орбитальный комплекс сквозь длинные незатемненные секции окон; на "юге" нескончаемая ночь, попеременно заполненная то звездами, то подавляюще огромной Землей. Неправильная форма стола для заседаний и прикрепленные к полу стулья означали, что шесть членов Совета сидели лицом к звездам, а восемь – к солнцу.
      Дженнифер Шарафи, неизменный глава Совета, всегда сидела лицом к "северу", к солнцу. Ее глаза светились от удовольствия.
      – Результаты сканирования головного мозга, картографии спинного мозга и, конечно, анализов ДНК весьма впечатляют, – сказала она. – Нам следует от всей души поздравить доктора Толивери и доктора Клемента. А также, разумеется, Рики и Гермиону.
      Она тепло улыбнулась сыну и невестке. Гермиона наклонила голову, и по ее необычному, прекрасному лицу пробежала судорога. Примерно половина семей в Убежище уже не прибегала к изменению генов, довольствуясь интеллектуальными и физиологическими преимуществами и желая сохранить фамильное сходство. Гермиона, обладательница фиалковых глаз и стройных ног, принадлежала к другой половине.
      – Нельзя ли посмотреть на младенца? – спросил Советник Виктор Лин. – Разумеется, окружающая среда должна быть стерильной.
      – Пожалуйста. – Советница Люси Эймс вспыхнула. Ей только исполнился двадцать один год, она родилась в орбитальном комплексе и еще не свыклась с тем поразительным фактом, что ее имя выпало в гражданской лотерее на очередной срок заседаний Совета. Дженнифер улыбнулась:
      – Я хочу еще раз напомнить: этот ряд генетических изменений существенно превосходит то, чем мы владели до сих пор. Если мы хотим сохранить свое преимущество над Спящими Земли, мы должны изучать малейшие возможности улучшить наш генофонд. Однако существуют неизбежные издержки, с которыми приходится мириться.
      Восемь советников, выигравшие свои места в Совете, переглянулись. Они не принадлежали к семейству Шарафи, которое контролировало 51 процент финансов Убежища и, следовательно, 51 процент голосов. Шесть постоянных заседателей – Дженнифер, Рики, Гермиона, Наджла, муж Наджлы Ларе Джонсон и муж Дженнифер Уилл Сандалерос – сохранили решительные улыбки. Все, кроме Гермионы.
      – Принеси ребенка, – обратилась к ней Дженнифер.
      Гермиона вышла. Рики нерешительно потянулся к жене, когда она проходила мимо, но отдернул руку и уставился в окно. Повисло тягостное молчание.
      – Вот, – произнесла Дженнифер, – Миранда Сирена Шарафи. Наше будущее.
      Гермиона положила ребенка на стол заседаний и развернула желтое одеяльце. Миранде исполнилось десять недель. Кожа ее была бледной, а волосы – густыми и черными. Смоляные глаза перебегали с предмета на предмет, не в состоянии остановиться. Сильное крошечное тельце беспрестанно дергалось. Миниатюрные кулачки сжимались и разжимались так быстро, что невозможно было сосчитать пальчики. Девочка излучала невообразимую жизненную энергию, казалось, будто ее взгляд вот—вот просверлит стенку купола.
      Советница Эймс закрыла рот ладонью.
      – На первый взгляд, – сдержанно произнесла Дженнифер, – может показаться, что у нашей Миранды заболевание нервной системы. Или параамфетаминоз. Но это нечто совершенно иное. Мозг Мири работает в три или четыре раза быстрее, чем наш, при чрезвычайно развитой памяти и такой же концентрации внимания. В качестве побочногоэффекта имеются незначительные аномалии в моторике. Генемоды Мири включают высокий интеллект, но именно изменения ее нервной системы дадут ей возможность применить этот интеллект, правда, пока мы не знаем, каким образом. Подобная генемода – лучший способ избежать такое распространенное явление, как интеллектуальный регресс.
      Кое—кто из присутствующих кивал, слушая эту лекцию; другие, которым
      было известно о менее выдающихся показателях Рики и Наджлы по сравнению с
      самой Дженнифер, уставились в крышку стола. Советница Эймс смотрела на
      извивающегося младенца широко раскрытыми глазами.
      – Миранда – первая, – сказала Дженнифер. – Но не последняя. Здесь, в Убежище, собраны представители лучших умов Соединенных Штатов. Мы должны сохранить это преимущество ради всеобщего блага.
      Советник Лин тихо сказал:
      – Обычные дети Неспящих, обладающие генемодами, успешно справляются с этим.
      – Да, – Дженнифер лучезарно улыбнулась, – но в любое время эти нищие на Земле могут изменить свою близорукую политику и начать все с начала. Нам нужно выжать все из генетической технологии.
      Уилл Сандалерос легонько коснулся ее руки.
      На долю секунды в глазах Дженнифер вспыхнула ярость, и она рассмеялась:
      – Я снова ораторствовала? Простите. Я знаю, что все мы правильно понимаем философию Убежища.
      Советница Эймс не отрывала завороженных глаз от дергающегося в конвульсиях младенца. Гермиона перехватила полный ужаса взгляд молодой женщины; она тотчас же завернула Миранду в одеяльце. Тонкая желтая ткань корчилась. По краям одеяльца были вышиты белые бабочки и темно—синие звезды.
      Дру Арлин стоял перед Лейшей Кэмден, расставив ноги. Она еще никогда не видела такого резкого контраста, как между этим мальчиком и только что ушедшим репортером—подростком.
      Грязь засохла коркой на каштановых волосах Дру, на остатках пластиковой рубашки и штанов, на дырявых башмаках, выданных в качестве Пособия. Кожа острых, как долото, локтей покраснела и воспалилась. Один зуб был выбит; только зеленые глаза ярко выделялись на лице, выражая пылкое упрямство, будто Дру приготовился что—то отстаивать каждой частицей своего грязного, тощего существа. Он явно не принадлежал к классу ишаков.
      – Дру Арлин – это я, – произнес он таким тоном, будто сейчас вот—вот заиграют фанфары.
      – Лейша Кэмден, – торжественно ответила Лейша. – Ты хотел со мной встретиться.
      – Я хочу в ваш фонтан.
      – Фонд. Где ты слышал о моем фонде?
      – Кто—то сказал. Я долго добирался сюда. Из Луизианы.
      – Пешком? Один?
      – Иногда ехал тайком, – отмахнулся мальчик. – Но теперь я тут. Начинайте.
      Лейша обратилась к домашнему роботу:
      – Принеси из холодильника сэндвичи. И молока.
      Дру не сводил глаз с робота, пока тот не покинул комнату.
      – Этот робот может заниматься борьбой? Для накачки мускулов. Я видел их по сети "новостей".
      – Нет. Это базовый роб для поиска и записи информации. Ну и к чему же ты готов, Дру?
      – Чтобы начать.
      – А что ты под этим понимаешь?
      – Но вы же леди из фонтана! Отмыться, получить образование и стать кем—нибудь!
      – Ты хочешь стать ишаком?
      Мальчик нахмурился:
      – Нет, но мне придется с этого начать, правда?
      Робот вернулся. Дру жадно поглядел на еду. Лейша сделала приглашающий жест, и он набросился на пищу, как голодный щенок.
      – Когда ты ел в последний раз?
      – Вчера утром.
      – Твои родители знают, где ты?
      Дру подобрал крошку и сунул в рот.
      – Маме все равно. Она теперь пропадает на брейни—вечеринках. Папа умер. – Последние слова он произнес хриплым голосом, глядя на Лейшу в упор своими зелеными глазами. Лейша сняла со стены трубку компьютерной связи.
      – Им нельзя позвонить, – сказал Дру. – У нас нет терминала.
      – Я собираюсь выяснить кое—что о тебе, Дру. Где именно в Луизиане ты живешь?
      – В Монтронс—Пойнте.
      – Персональный биопоиск, первичные банки данных, – произнесла Лейша. – Дру, какой у тебя номер Пособия?
      – 842—06—3421—889.
      Монтронс был крохотным городишком Дельты с населением в 1922 человека. Школу посещало 16 процентов учащихся. Благодаря усилиям учителей—добровольцев она работала пятьдесят восемь дней в году. Дру входил в эти 16 процентов. Медицинской карточки на него не существовало, но карточки его родителей и двух младших сестер были зарегистрированы.
      Выслушав информацию, Лейша сказала:
      – Твои оценки даже для такой школы не слишком—то роскошны.
      – Да. – Мальчик не отрывал от нее взгляда.
      – И у тебя, по—видимому, нет каких—либо выдающихся способностей к спорту, музыке или к чему—то еще.
      – Не—а.
      – И ты не очень—то хочешь выучиться, чтобы получить работу ишака.
      – Это я могу, – агрессивно сказал он.
      – Фонд Сьюзан Меллинг существует для того, чтобы помогать людям добиться своей цели. Как ты представляешь свое будущее? – Абсурдно задавать такой вопрос десятилетнему ребенку. Бедному. Не особенно одаренному. Тощему. Вонючему. Спящему.
      И все же – неординарному; яркие зеленые глаза смотрели на Лейшу с прямотой, недоступной большинству Спящих. Во взгляде Дру сквозила уверенность, что ему не откажут в помощи. Дру держался так, будто они с Лейшей – деловые партнеры в надежном бизнесе.
      – Вы слышали в терминале, как умер мой деда, да?
      – Он погиб на строительстве Убежища, – ответила Лейша.
      – Папа был еще маленький. Пособие тогда почти ничего не стоило.
      – Я помню, – сухо ответила Лейша.
      Она ожидала, что Дру оставит ее замечание без внимания, большинство детей считали прошлое чем—то несущественным. Но, к ее удивлению, мальчик очень заинтересовался.
      – Вы помните? Сколько вам лет, Лейша?
      "Он не знает, как обращаться ко мне", – снисходительно подумала Лейша и вдруг поняла, в чем заключался дар малыша. Его интерес к ней был настолько пристальным, свежим и искренним, а глаза так сияли, что хотелось удовлетворить его любопытство. Он окружен безгрешностью, словно ароматом духов. Понятно, как ему удалось добраться невредимым из Луизианы в Нью—Мексико: ему помогали.
      А ведь Дру всего десять лет.
      – Мне шестьдесят семь.
      Его глаза широко раскрылись.
      – О! Вы не похожи на старую даму!
      "Посмотрел бы ты на мои ступни". Она рассмеялась, мальчик тоже улыбнулся.
      – Спасибо, Дру. Но ты еще не ответил на мой вопрос. Что именно ты хочешь от фонда?
      – Мой папа вырос, без отца и поэтому спился, – сказал Дру, будто это могло служить ответом. – Он бил маму, бил сестер, бил меня. Но мама говорила, что, если бы дедушка был жив, папа стал бы другим человеком, добрым и хорошим. Это не папина вина, – повторил Дру. – Но я думаю, что и не моя тоже. Поэтому мне надо было выбраться из Монтронса.
      – Да, но... чего же ты хочешь?
      Лейша никогда не думала, что ребенок может так смотреть. Такой взгляд теперь нечасто встретишь даже у взрослого: холодная, как лед, решимость.
      – Я хочу Убежище.
      – Хочешь? Что ты имеешь в виду? Рассчитаться с ним? Разрушить? Причинить боль людям?
      Взгляд мальчика смягчился; в нем появилось насмешливое удивление.
      – Конечно, нет, дурочка, – сказал Дру. – Я хочу им завладеть.
      Сигнал тревоги раздался во всех помещениях орбитального комплекса. Техники бросились к скафандрам. Матери подхватили испуганных, кричащих детей и отдали команды в терминалы дрожащими голосами. Биржа Убежища немедленно заморозила все сделки; никто не должен нажиться на катастрофе. – Выводи флайер, – скомандовала Дженнифер Уиллу Сандалеросу, уже надевшему защитный скафандр. Она натянула свой и выбежала из купола.
      Уилл поднял флайер. Когда они подлетали к зоне свободного падения, вдоль центральной оси комплекса, интерком ожил:
      – Четвертая панель. Это снаряд. Роботы будут через тридцать три секунды; команда техников через полторы минуты. Следите за вакуумным давлением...
      – Мы не доберемся туда так быстро, – резко сказал Уилл. В его голосе Дженнифер послышалось удовлетворение. Уиллу не нравилось, что она лично кидается в опасный район. Но остановить ее невозможно.
      Дженнифер увидела брешь в сельскохозяйственной панели. Роботы уже разбрызгивали над пробоиной прочный пластик. Чтобы они не улетели вместе с драгоценным воздухом Убежища в пространство, их удерживали мощными присосками. Когда роботу надо было передвинуться, присоски отключались по очереди. Грациозно вращаясь, подлетели флайеры техников, и команда, одетая в скафандры, тут же принялась распылять над посевами изолирующий герметик, пока не будет готов анализ ДНК.
      Оружие как таковое еще полбеды; гораздо страшнее заражение. Не все страны на Земле запретили генетические исследования.
      – Где снаряд? – спросила Дженнифер по интеркому у командира техников.
      – Секция Ж. Ее уже загерметизировали. Он расколол панель, но не пробил насквозь... Это удачно; снаряд можно изучить, не забирая внутрь из космоса.
      – На что похож?
      – На метеорит.
      – Может быть.
      Дженнифер была довольна, что рядом Уилл. Иногда с ней летал Рики, и это было весьма утомительно.
      Обратно через комплекс летели медленнее. Под ними расстилалось Убежище – поля и купола, дороги и электростанции, смотровые панели, постоянно очищаемые специальными крохотными роботами. Яркий искусственный солнечный свет наполнял воздух золотистой дымкой. Когда они сели, пряный запах соевых цветов, новейшего декоративно—съедобного растения, донесся до Дженнифер.
      – Я хочу собрать Совет, чтобы заслушать доклад лаборатории, – сказала она Уиллу.
      Ни секунды отдыха. По крайней мере в этом Коран совпадал с историей Соединенных Штатов: "И те, кто выполняет свой обет и стойко терпит неудачи, лишения и потери, – именно они и есть истинно верующие". И еще: "Цена свободы – вечное бдение".
      Но у Убежища не было подлинной свободы.
      Дженнифер стояла перед Советом. Рики посмотрел на мать и напрягся. Наджла уставилась в окно. Советница Эймс крепко сжала руки, лежавшие на металлическом столе.
      – На сей раз отчеты лаборатории неутешительны, – произнесла Дженнифер. – Снаряд относится к метеоритам Джей—класса, что, конечно, не исключает возможности его захвата и перспективы использования в качестве оружия. Он, по—видимому, не включает в себя активных микробов, а найденные на нем споры соответствуют Джей—классу. Почва не содержит чужеродных бактерий, генетически измененных или других, которые мы могли бы идентифицировать. Возможно, они скрыты при помощи мимикрии ДНК для последующей активации генными детонаторами.
      – Мать, – осторожно перебил Рики, – никто, кроме нас, не обладает таким генетическим потенциалом. И даже у нас еще случаются неувязки.
      Дженнифер лучезарно улыбнулась:
      – Никто из тех, о ком мы знаем.
      – Мы следим практически за каждой лабораторией на Земле.
      – Отметим слово "практически", – сказала Дженнифер. – На самом деле не известно, все ли они у нас под контролем, не так ли?
      Рики поерзал на стуле. Этому грузному черноглазому мужчине с густыми волосами над низким лбом исполнился тридцать один год.
      – Мать, это шестнадцатая ложная тревога за два года. Восемь метеоритных ударов, три пробоины. Три временных неисправности. Две спонтанные мутации микробов из—за космического излучения, с которым мы ничего не можем поделать. Один...
      – Шестнадцатая, официально зарегистрированная, – возразила Дженнифер. – Ты гарантируешь, что именно сейчас в воздухе, которым ты дышишь, нет мимикрировавших на уровне ДНК микробов?
      Советница Эймс робко произнесла:
      – Но при отсутствии доказательств...
      – Доказательства – это понятие нищих, – отрезала Дженнифер. – Вы никогда не были на Земле, Люси. Там это понятие извращено, чтобы правительство могло распоряжаться своими лучшими людьми. Они могут "доказать" что угодно в своих судах, в сетях "новостей", в финансовых сделках. Какие налоги вы уплатили в прошлом году Финансовому Управлению, Люси? Штату Нью—Йорк? А что взамен? И все же президент Соединенных Штатов доказал бы вам, что вы обязаны поддерживать слабых, выплачивая деньги, иначе военные захватят и уничтожат те самые средства, которые поддерживают вашу жизнь и жизнь вашего сообщества.
      – Но ведь Убежище платит налоги, – растерялась Советница Эймс.
      Спустя секунду Уилл Сандалерос успокаивающе сказал:
      – Да. Платим.
      Рики Келлер произнес:
      – Дело в том, что ни один из этих случаев не был вторжением. Но мы неизменно предполагаем самое худшее, и даже свидетельства в пользу обратного вызывают у нас подозрения. Не слишком ли далеко мы зашли в своем безумии?
      Дженнифер посмотрела на сына. Сильный, верный, работоспособный член сообщества, таким можно гордиться. Она и гордилась им. Любила их с Наджлой так же сильно, как тогда, когда они были еще детьми, но ее любовь оказала им плохую услугу. Из—за ее защиты, яростного стремления заслонить их от всех неприятностей они выросли в слишком большой безопасности. Ее дети не сталкивались с яростной ненавистью нищих, которые могут добиться своего, только разрушая жизни тех, кто лучше их. Подобно диким зверям, наевшимся до отвала, сейчас нищие дремлют под солнцем дешевой И—энергии, и легко забыть, как они опасны.
      Но Дженнифер всегда будет помнить. За всех.
      – Бдительность – не безумие, – возразила она. – И доверие вне пределов сообщества может поставить всех нас под угрозу.
      Дженнифер знала, что никто и никогда не поставит на карту сообщество.
      – У меня есть для вас предложение, – сказала Дженнифер. Уилл напрягся. Только он знал, о чем собирается говорить его жена.
      – Все наши меры безопасности носят сугубо оборонительный характер. Однако стержнем нашего существования является выживание сообщества и отстаивание его прав. Пора Убежищу подкрепитьведение переговоров разработкой оборонного вооружения. Ранее это было невозможно из—за пристального международного контроля за каждой сделкой между Убежищем и Землей, какой бы секретной она ни была. Единственным способом не допустить сюда нищих было не дать им ни малейшего повода для получения ордера на обыск.
      Дженнифер испытующе оглядела присутствующих. Уилл и Виктор Лин прочно на ее стороне. Это хорошо, Лин пользуется большим влиянием. Еще трое с готовностью слушают. Трое замкнуты и хмурятся. У восьмерых на лицах удивление или неуверенность, в том числе и на лице юной Люси Эймс и ее детей.
      Она сдержанно продолжала:
      – Единственный путь создать оборонительное оружие, не дав Спящим возможности проникнуть в Убежище, – это использовать наш главный козырь: генетику. Пришло время показать свою силу.
      Раздались протестующие возгласы. Они с Уиллом этого ожидали. Мысль о ведении военных действий вызывала внутреннее неприятие. Дженнифер и Уилл внимательно слушали, подсчитывая сторонников. Все должно быть открыто и легально: сообщество – прежде всего. Но оно тоже меняется. Восемь выбранных советников будут занимать свои кресла только два года. Ларе Джонсон – второй муж Наджлы; она может еще раз выйти замуж, а у Рики может появиться другая жена. А по достижении шестнадцати лет в выборах будет участвовать следующее поколение. Шестнадцать лет для Неспящего с генемодами – достаточно зрелый возраст, чтобы сделать разумный выбор; выбор Миранды будет сверхразумным.
      Значит, можно подождать. Никого принуждать не придется. Именно так функционировало сообщество здесь, в Убежище. Постепенно достигалось взаимопонимание среди членов, которые имели право на собственное мнение именно потому, что продуктивно работали. Дженнифер выждет, пока ее сообщество само не придет к решению. При этом научно—исследовательские лаборатории принадлежат ей. Они построены и финансируются на ее деньги. А то, что принадлежит ей, приступит к работе немедленно. И к тому времени, когда сообществу понадобится биологическое оружие, оно будет уже готово.
      – Полагаю, – сказала Наджла, – что нам следует подумать о следующем поколении. Какие отношения сложатся у нас с федеральным правительством спустя двадцать лет? Если мы подставим все переменные в уравнения социальной динамики Гиери—Толлерса...
      Дочь. Умная, талантливая, преданная. Дженнифер любовно улыбнулась Наджле. Она защитит свое дитя.
      И начнет исследования по генемодному биовооружению.
      Поселившись у Лейши в пустыне, Дру столкнулся с двумя проблемами: Эрик Бевингтон—Ватроуз и пища. Он догадывался, что ни одна живая душа не подозревала о них. Окружающие считали, что мальчика тревожит совсем другое: незнакомый образ жизни, сбивающее с толку обличие людей, разговоры ишаков, которых он раньше никогда не слышал, то, что очень многие не спят, и то, что в ожидании сентября придется бездельничать.
      Все это отнюдь не волновало Дру. Но ничегонеделание, как он понял в первый же день, не поможет удержать скутер на ходу в таком месте. Эти люди боялись праздности.
      Поэтому он находил себе занятия и старался, чтобы все видели. Он выучил имена всех обитателей компаунда, как они прозвали это место. Он выучил их родственные отношения. Во—первых, Лейша. Потом ее сестра, старая дама – Спящая. Затем ее сын Джордан, тоже Спящий, и его жена Стелла, Неспящая; Дру очень быстро усвоил, что их лучше называть "мистер Ватроуз" и "миссис Бевингтон—Ватроуз", такими уж они были. У них трое детей – Алисия, Эрик и Сет. Алисии уже, наверное, лет восемнадцать, но еще не замужем, что казалось Дру странным. В Монтронсе женщины в ее возрасте уже рожали. Возможно, у ишаков все по—другому.
      Жили там и другие люди, в основном Неспящие. Дру узнал, что они занимались законом, деньгами и тому подобными делами ишаков, и старался проявить интерес или оказать услугу, бегая с поручениями и поминутно спрашивая, не нужно ли им чего. Однажды он услышал, как Алисия сказала: "Подобострастный лакей", – но старая леди довольно резко оборвала ее:
      – Не смей судить о нем, юная леди. Невзирая на свою наследственность, он ведет себя молодцом, и я не позволю оскорблять его!
      Дру не знал, что значат все эти слова. Но понял, что нравится старой леди, и старался изо всех сил услужить ей.
      – У тебя случайно нет брата—близнеца, Дру? – спросила она однажды, медленно—медленно перебирая кнопки терминала.
      – Нет, мэм, – поспешно ответил он. От такого предположения у него даже мурашки побежали по телу. Чтобы кто—нибудь был похож!
      – А! – старая леди слегка улыбнулась. – Значит, ты абсолютно уникален.
      Они употребляли уйму непонятных слов, непонятными были их мысли, привычки. Они велели ему пользоваться ножом и вилкой, не разговаривать с полным ртом, говорить "спасибо". Дру прилежно подчинялся. Они попросили научиться читать, и он работал с терминалом каждый день, недоумевая, зачем это нужно. Терминалы беседуют с тобой обо всем, что тебя интересует, а когда на экране написаны слова, то для рисунков остается мало места. Картинки всегда были понятнее. Он воспринимал окружающее в виде образов, цветов и форм. Старая леди, например, представлялась ему в виде спирали красновато—коричневого цвета.
      Еще ему велели ладить с Эриком Бевингтон—Ватроузом, и есть, что оказалось потруднее чтения. Именно Эрик первым заметил, что Дру трудно есть их пищу.
      – Не нравятся настоящие харчи, да? – поддел Эрик. – Привык к эрзацам, и все натуральное жжет тебе брюхо?
      – А что тебе нравится? – тихо спросил Дру. Эрик пошел за ним к огромному тополю у ручья, туда, где Дру любил посидеть в одиночестве. И вот он напрягся и начал медленно поворачиваться так, чтобы за спиной оказалась вода.
      – Ты гаденыш, – сказал Эрик. – Неплохо здесь устроился, паразит. Ни читать, ни есть по—человечески не умеешь. Даже мыться. Зашел бы хоть в воду, чтобы волны вымыли твою задницу!
      Глядя на Дру, Эрик поворачивался тоже. Это хорошо: Эрик, конечно, тяжелее на двадцать фунтов и старше на два года, но ему не хватало верткости, а это в драке немаловажно. Солнце показалось из—за левого плеча Дру. Он продолжал свой маневр.
      – Не вижу большой отдачи от тебя. Твоя бабушка говорит, что ты ее головная боль.
      Лицо Эрика побагровело.
      – Как ты смеешь обсуждать меня с моей собственной семьей! – завопил он и бросился вперед.
      Дру упал на колено, собираясь перебросить Эрика через плечо и швырнуть в ручей. Но, оказавшись перед Дру, Эрик подпрыгнул, и Дру обдало тошнотворной волной страха: Эрик знал приемы, о которых Дру понятия не имел, и ударил ботинком Дру в подбородок. Боль взорвалась под челюстью. Голова резко откинулась назад, и что—то треснуло в позвоночнике. Все вокруг стало мокрым и красным.
      Очнулся Дру на кровати. Какие—то провода и иглы тянулись от его тела к шумевшим и жужжавшим машинам. Он попытался приподнять тяжелую голову. Шея не двигалась.
      Тогда он медленно повернул голову так далеко в сторону, как только смог, всего на несколько дюймов. На стуле возле кровати сидел Джордан Ватроуз.
      – Дру! – Джордан вскочил со стула. – Сестра! Он проснулся!
      В комнате было очень много людей, большинство из них не значились в тщательно составленном Дру списке обитателей компаунда. Он не видел Лейши. Голова болела.
      – Лейша!
      – Я здесь, Дру. – Она подошла к изголовью, положила на щеку прохладную руку.
      – Что случилось?..
      – Ты подрался с Эриком.
      Он с изумлением увидел слезы в глазах Лейши. Медленно возник ответ – она плачет из—за него. Из—за Дру.
      – Мне больно.
      – Я знаю, милый.
      – У меня шея не двигается.
      Лейша и Джордан обменялись взглядами.
      – С ней все в порядке. Но твои ноги...
      – Лейша, еще не время, – умоляюще сказал Джордан. Дру никогда не слышал такого голоса у взрослого мужчины. Так жалобно говорили мама или сестры, получив хорошую взбучку от папы.