На антикварных стульях работы Инеса притулились двое, им явно хотелось оказаться подальше отсюда. По крайней мере одному из них. Все это доктор Онг видел уже не раз. Через пару минут он окончательно убедился: в душе женщины вскипает яростное сопротивление. Но ей не победить. Позже, конечно, мужчина за это поплатится, причем платить придется долго и в основном по мелочам.
      – Полагаю, доктор, вы уже проверили нашу кредитоспособность, – приветливо произнес Роджер Кэмден. – Давайте обсудим детали, хорошо?
      – Конечно, – ответил Онг. – Прежде всего я хотел бы услышать, какие генетические модификации вы выбрали для ребенка?
      Женщина внезапно заерзала на стуле. Ей около тридцати – типичная вторая жена. Но вид увядший, словно темп жизни с Роджером Кэмденом оказался ей не по плечу. И Онг охотно верил в это. Каштановые волосы, карие глаза, смугловатая кожа – почти красавица, если бы не мертвенная бледность. Коричневое пальто, не дешевое, но и не модное, туфли, наводящие на мысль об ортопедической обуви. Онг проверил свои записи: ее зовут Элизабет. Похоже, люди часто забывают ее имя.
      По сравнению с женой Рождер Кэмден, казалось, прямо—таки излучал энергию. Мужчина за пятьдесят, в деловом костюме итальянского шелка. Чтобы вспомнить его имя, Онгу записи не потребовались. Карикатура этой физиономии красовалась на первой полосе вчерашнего выпуска "Уолл—стрит джорнэл" – недавно Кэмден сорвал крупный куш на инвестициях в транснациональную информационную систему.
      – Девочка, – произнесла Элизабет Кэмден. Онг не ожидал, что она заговорит первой. Ее выговор свидетельствовал о принадлежности к высшему британскому обществу. – Блондинка. Глаза зеленые. Высокая. Стройная.
      Онг улыбнулся:
      – Думаю, вы знаете, добиться желаемых изменений внешности легче всего. Однако фигура зависит от генетической предрасположенности. От того, как вы будете кормить ребенка, естественно...
      – Да, да, – перебил Роджер Кэмден, – конечно. А теперь – интеллект. Высокий интеллект. И бесстрашие.
      – Простите, мистер Кэмден, личностные факторы еще недостаточно хорошо изучены, чтобы обеспечить генети...
      – Я только сравниваю. – Кэмден изобразил добродушную улыбку.
      – Способности к музыке, – подсказала миссис Кэмден.
      – Опять—таки, миссис Кэмден, можно гарантировать только предрасположенность.
      – Этого достаточно, – заметил Кэмден. – Разумеется, прекрасное здоровье.
      – Конечно, – заверил доктор Онг.
      Клиенты молчали. Пока что их список был довольно скромным, учитывая возможности Кэмдена; в основном клиентуру приходилось отговаривать то от заказа взаимоисключающих способностей, то от слишком больших изменений генотипа, а некоторые почему—то воображали, что за деньги им тут сотворят чудо. Онг ждал. Атмосфера накалялась. Становилось жарко.
      – И еще, – произнес Кэмден, – отсутствие потребности во сне. – Элизабет резко отвернулась и уставилась в окно.
      Онг взял со стола магнитный зажим для бумаг.
      – Позвольте спросить, как вы узнали о существовании этой программы? – поинтересовался он как можно любезнее.
      Кэмден широко улыбнулся:
      – Так вы не отрицаете ее существования? Снимаю шляпу, доктор.
      Онг сдержался:
      – И все же откуда вы знаете?
      Кэмден сунул руку во внутренний карман пиджака. Шелк сморщился и натянулся; тело и костюм принадлежали к разным слоям общества. Онг вспомнил, что Кэмден – иагаист, личный друг самого Кенцо Иагаи. Кэмден протянул Онгу копию спецификации программы.
      – Не ищите утечку в вашей системе информации, доктор. Ни вы и никто другой ее не обнаружат. Далее. – Он внезапно наклонился вперед, чуть понизил тон. – Мне известно, что вы создали двадцать детей, совсем не нуждающихся во сне, что до сего момента девятнадцать из них здоровы, умны и психически нормальны. Более того, они развиваются, опережая свой возраст. Самому старшему уже четыре года, и он умеет читать на двух языках. Я знаю также, что для открытой продажи вы собираетесь предложить эту программу только через несколько лет. Но я хочу приобрести ее для моей дочери сейчас. За любую назначенную вами цену.
      Онг встал:
      – Я не уполномочен обсуждать с вами этот вопрос, мистер Кэмден. И похищение наших данных...
      – Которое не является таковым – в вашей компьютерной системе произошел спонтанный выброс данных в общедоступную сеть. Вам понадобится чертовски много времени, чтобы доказать обратное...
      – ...и предложение о покупке именно этой генетической программы выходят за рамки моей компетенции. Это следует обсудить на Совете директоров института.
      – Конечно, конечно. Когда можно поговорить с ними?
      Кэмден посмотрел на него снизу вверх. На свете найдется немного людей, способных смотреть так уверенно, находясь на восемнадцать дюймов ниже глаз собеседника.
      – Разумеется, мне хотелось бы сделать предложение тем, кто обладает реальной властью. Это всего лишь выгодная сделка.
      – Не совсем так, мистер Кэмден.
      – Но и не чисто научные исследования, – возразил тот. – Вы – корпорация, получающая прибыль. И имеете определенные налоговые льготы, предоставляемые только законопослушным фирмам, предназначенным для защиты меньшинств. Их еще ни разу не использовали для защиты потребительских прав, за исключением случая с И—энергетическими установками. Но применить можно, доктор Онг. Меньшинства имеют право пользоваться той же продукцией, что и большинство. Вряд ли ваш институт захочет доводить дело до судебного разбирательства, доктор. Ни одна из двадцати прошедших у вас бета—тест семей не принадлежит к негритянскому или еврейскому меньшинству.
      – Суд... Но вы же не негр и не еврей!
      – Я отношусь к другой диаспоре – польско—американской. Моя настоящая фамилия – Камински. – Кэмден наконец встал и тепло улыбнулся.
      – Послушайте, мы оба знаем, какую шумиху поднимут вокруг этой истории газеты. И, естественно, мне бы не хотелось обнародовать вашу программу в недоработанном виде, только чтобы настоять на своем. Все, что мне нужно, – это купить ваше чудесное открытие для моей дочери. – На его лице появилось мечтательное выражение. – Доктор, знаете, чего бы я добился, если бы мне не приходилось спать?!
      Элизабет Кэмден резко сказала:
      – Ты и так почти не спишь.
      Кэмден покосился на нее, как будто только что вспомнил о ее присутствии.
      – Ну нет, дорогая, не сейчас. Но когда я был молод... колледж, я мог бы учиться в колледже и одновременно... Ладно. Это сейчас уже не важно. Главное, доктор, чтобы мы с вашим Советом пришли к соглашению.
      – Мистер Кэмден, пожалуйста, немедленно покиньте мой кабинет сейчас.
      – Пока вы не потеряли терпение из—за моей самонадеянности? Не вы первый. Надеюсь, вы назначите мне встречу на следующей неделе. Только сообщите моему личному секретарю, Диане Клаверс.
      Онг не стал провожать их до двери. Кровь стучала у него в висках. В дверях Элизабет Кэмден обернулась:
      – Что случилось с двадцатым?
      – Простите?
      – С двадцатым младенцем. Мой муж сказал, что девятнадцать из них здоровые и нормальные дети.
      Биение в висках усилилось, кровь прилила еще сильнее. Онг понимал, что, невзирая ни на что, ответит, а позднее горько пожалеет о своей несдержанности.
      – Двадцатый ребенок погиб. Родители развелись еще во время беременности, и мать не вынесла круглосуточного плача постоянно бодрствующего младенца.
      Элизабет Кэмден широко раскрыла глаза:
      – Она его убила?
      – Случайно, – коротко произнес Кэмден. – Слишком сильно встряхнула малютку. – Он хмуро посмотрел на Онга: няни, доктор. Посменно. Вам следовало выбирать достаточно обеспеченных родителей.
      – Это ужасно! – выпалила миссис Кэмден.
      Когда они ушли, Онг принял десять миллиграммов циклобензаприна—3. Старая рана опять болит. Он долго стоял у окна, ощущая, как исчезает боль в висках и постепенно приходит спокойствие. Внизу мирно плескалось озеро Мичиган. Прошлой ночью полиция в очередной рейд прогнала всех бродяг, они еще не успели вернуться. Только жалкие пожитки пестрели в кустах прибрежного парка: потрепанные одеяла, газеты, пластиковые мешки, трогательно напоминавшие попранные знамена. Незаконно спать в парке, незаконно входить в него без разрешения местного жителя, незаконно быть нищим и не иметь собственного дома. Одетые в униформу смотрители парка начали методично собирать мусор и заталкивать их в чистые самоходные контейнеры.
      Онг снял трубку и набрал номер председателя Совета директоров Биотехнического института.
      Четверо мужчин и три женщины сидели вокруг полированного стола красного дерева в зале заседаний. "Доктор, адвокат, индейский вождь", – вспомнила детскую считалочку Сьюзан Меллинг, по очереди взглянув на Онга, Джуди Салливан и Кэмдена. Она улыбнулась. Доктор заметил ее улыбку и застыл, как замороженный. Индюк. Джуди Салливан, институтский адвокат, повернулась и тихо сказала что—то худому и нервному адвокату Кэмдена. Его хозяин, Роджер Кэмден, индейский вождь, казался самым беспечным в этом зале. Как это ему удалось стать таким богатым, начав с нуля? Благодаря своей энергичности, что ли? Кэмден просто сиял, лучился; он так отличался от других будущих родителей, что Сьюзан не на шутку им заинтересовалась. Как правило, будущие папы и мамы – особенно папы – сидели здесь, как на церемонии слияния корпораций. Кэмден же выглядел, будто пришел на день рождения.
      Так оно, конечно, и было. Сьюзан улыбнулась ему, и ей стало приятно, когда он улыбнулся в ответ. Интересно, каков он в постели? Онг величественно нахмурился и встал.
      – Леди и джентльмены, приступим. Вероятно, сначала надо всех представить. Мистер и миссис Роджер Кэмден – это, разумеется, наши клиенты. Мистер Джон Яворски, адвокат мистера Кэмдена. Мистер Кэмден, это Джуди Салливан, руководитель юридического отдела института; Сэмюэль Креншоу, представитель директора института доктора Брэда Марстейнера, и доктор Сьюзан Меллинг, разработавшая генетическую программу воздействия на сон. Несколько правовых замечаний, представляющих интерес для обеих сторон...
      – Забудем на минуту о контракте, – перебил Кэмден. – Поговорим о сне. Я бы хотел задать несколько вопросов.
      – Что вас интересует? – спросила Сьюзан.
      Глаза Кэмдена ярко синели на грубоватом лице. Он оказался совсем не таким, как она ожидала. Миссис Кэмден выглядела то ли мрачной, то ли испуганной.
      Онг кисло сказал:
      – Доктор Меллинг, вам слово.
      Сьюзан предпочла бы отвечать на вопросы. Ей было любопытно, как поведет себя Кэмден. Но она не стала дальше испытывать терпение Онга и послушно встала.
      – Позвольте начать с краткой характеристики. Исследователи давно выявили три фазы сна. Первая – "медленный", который дает дельта—волны на электроэнцефалограмме. Вторая – сон "быстрых движений глаз", или БДГ, гораздо более глубокий, при котором появляется большинство сновидений. Эти две фазы образуют период "основного сна". Третья фаза "необязательный сон". Некоторые люди успешно обходятся без него и спят три—четыре часа за ночь.
      – Это про меня, – сказал Кэмден. – Я добился этого тренировкой. А могут ли так все остальные?
      Похоже, намечается все—таки диалог.
      – Нет. У каждого свой механизм сна. Соединительные ядра в стволе головного мозга...
      – Не стоит сильно углубляться, Сьюзан, – перебил Онг. – Придерживайтесь общеизвестных фактов.
      – Соединительные ядра регулируют равновесие между нейронами—передатчиками и пептидами, которое порождает потребность во сне, не так ли?
      Сьюзан не смогла удержать широкую улыбку. Кэмден, этот безжалостный финансист, ждет похвалы, словно приготовишка. Онг совсем скис. Миссис Кэмден смотрела в окно.
      – Правильно, мистер Кэмден. Вы усвоили урок.
      – Это же моя дочь, – ответил Кэмден, и у Сьюзан перехватило дыхание. Давненько она не слышала подобного благоговения.
      – Значит, – продолжала Сьюзан, – вам уже известно, что люди спят потому, что мозг нуждается в отдыхе. Исследования последнего двадцатилетия показали, что это единственная причина. Ни "медленная" фаза сна, ни БДГ—фаза не выполняют каких—либо функций, которые нельзя было бы осуществить, пока организм бодрствует. Многие процессы могут происходить во время бодрствования, если произвести нужные гормональные изменения.
      Сон играл важную роль в эволюции. После того как голодные предки млекопитающих набивали брюхо и разбрызгивали сперму, сон держал их подальше от хищников, помогая выжить. Но сейчас это рудимент, подобно аппендиксу. Поэтому можно выключить его на генетическом уровне.
      Онг терпеть не мог, когда Сьюзан чересчур упрощала. Какое легкомыслие. Если бы заседание вел Марстейнер, никакого "брюха" или "спермы" не было бы.
      – А что скажете о сновидениях?
      – Они не нужны. Остаточная бомбардировка коры головного мозга, чтобы держать его в состоянии полуготовности отразить нападение хищника во время сна. Бодрствование для этой цели подходит больше.
      – Почему же тогда оно сразу не вытеснило сон?
      Кэмден пытался подловить ее. Восхищенная такой наглостью, Сьюзан щедро одарила его ослепительной улыбкой.
      – Я уже говорила: инстинкт самосохранения. Но когда налетает современный хищник, скажем, инвестор в транснациональную информационную систему, безопаснее не спать.
      – Какая доля БДГ—фазы у зародыша и младенца? – выпалил Кэмден.
      – Опять—таки рудимент. Мозг прекрасно развивается и без нее.
      – А восстановление нейронов во время медленной фазы?
      – Верно. Но оно может происходить и во время бодрствования, если молекула ДНК запрограммирована на это.
      – А производство энзимов роста?
      Сьюзан опять поглядела на него с восхищением.
      – Продолжается. Генетическое регулирование привяжет его к другим изменениям в шишковидной железе.
      – А...
      – Побочные эффекты? – встряла миссис Кэмден.
      Сьюзан повернулась к Элизабет Кэмден. Она и забыла о ее присутствии.
      – Хороший вопрос. – Сьюзан сделала паузу; она наслаждалась. – По сравнению со своими сверстниками неспящие дети, уровень интеллектуального развития которых не корректировался, более умны, жизнерадостны и лучше решают задачи.
      Кэмден вынул сигарету. Эта архаичная привычка неприятно поразила Сьюзан. Затем она поняла, что Роджер Кэмден скрывает свои чувства этим демонстративным жестом.
      – Позвольте мне объяснить, – сказала Сьюзан. – Сон возникает потому, что осаждаемая со всех сторон нейронами кора старается разобраться в возникающих образах и воспоминаниях, затрачивая на это уйму энергии. Если исключить эти издержки, мозг не будет страдать от испаза и сможет лучше справляться с поступающей извне информацией.
      Врачам уже более полувека известно, что антидепрессанты полностью подавляют БДГ—фазу. Последние исследования доказали также справедливость обратного. Неспящие дети – жизнерадостные, открытые... веселые.
      – А какой ценой? – миссис Кэмден изо всех сил сохраняла невозмутимость, но губы ее дергались.
      – Никакой. Никаких побочных воздействий.
      – Пока! – резко возразила миссис Кэмден.
      Сьюзан пожала плечами:
      – Пока.
      – Им же всего четыре года!
      Онг и Креншоу пристально смотрели на нее. Жена Кэмдена заметила это – она откинулась назад и поплотней запахнула шубку, ее лицо стало бесстрастным.
      Кэмден выпустил облако дыма.
      – За все надо платить, доктор Меллинг. – Сьюзан понравилось, как он произнес ее имя.
      – Как правило – да. Особенно при генетических вмешательствах. Но мы не обнаружили ничего отрицательного. – Она улыбнулась Кэмдену. – Неужели слишком трудно поверить, что единственный раз природа дала нам нечто по—настоящему прекрасное, полезное? Без скрытых подвохов?
      – Не природа. Разум людей, подобных вам, – ответил Кэмден. Эти слова поразили Сьюзан больше, чем все сказанное ранее. Финансист не сводил с нее глаз. В груди Сьюзан что—то сжалось.
      – Полагаю, – заметил доктор Онг, – что мы немного вышли за рамки нашего совещания. Мистер Кэмден, если у вас нет больше вопросов, может быть, мы вернемся к правовым аспектам, затронутым мисс Салливан и мистером Яворски. Благодарю вас, доктор Меллинг.
      Сьюзан кивнула. Даже не глядя на Кэмдена, она чувствовала его присутствие.
      Дом выглядел примерно так, как она представляла, – громадное сооружение в стиле Тюдор на берегу озера Мичиган к северу от Чикаго. Между воротами и домом густо росли деревья, а к волнам озера тянулось открытое пространство. Спящую траву покрывали пятна снега. Сьюзан работала с Кэмденами уже четыре месяца и сегодня впервые навестила их.
      Приехала еще одна машина. Грузовик по изогнутой подъездной дорожке подрулил к служебному входу в торце здания. Один из рабочих позвонил в дверь; второй начал выгружать из кузова детский манеж в пластиковой обертке. Розовые и желтые кролики на белом фоне. Сьюзан на мгновение зажмурилась.
      Кэмден сам открыл ей. Похоже, он изо всех сил пытался скрыть беспокойство.
      – Зачем вы приехали, Сьюзан!
      – Решила предупредить ваш визит, Роджер. Миссис Кэмден дома?
      – В гостиной.
      Кэмден провел ее в большую комнату с камином. Английская мебель, репродукции картин, изображающих собак или корабли... все висит дюймов на восемнадцать выше, чем следовало бы. Наверное, интерьером занималась Элизабет. Она не встала со своего кресла, когда вошла Сьюзан.
      – Я отниму у вас несколько минут, – сказала Сьюзан. – Мы получили результаты анализов аминокислот, ультразвукового обследования и теста Лэнгстона. Имплантированный зародыш развивается нормально. Однако возникло осложнение.
      – Какое? – Кэмден достал сигарету, взглянул на жену и положил сигарету обратно.
      – Миссис Кэмден, по чистой случайности в ваших яичниках в прошлом месяце развились яйцеклетки. Мы взяли одну для генной хирургии. Вторая яйцеклетка тоже была оплодотворена. Вы носите в себе два зародыша.
      Элизабет Кэмден застыла:
      – Близнецы?
      – Нет, – ответила Сьюзан и тут же поправилась: – Я хочу сказать, да. Они близнецы, но генетическим изменениям подвергся один. Другой будет так называемый нормальный ребенок. А я знаю, что вы не хотели такого.
      – Да. Я не хотел, – сказал Кэмден.
      – А я хотела, – выговорила Элизабет. Кэмден бросил на нее яростный взгляд и на сей раз закурил. Сьюзан подозревала, что Кэмден затягивается чисто машинально.
      – Влияет ли на зародыш присутствие другого плода?
      – Нет, – уверила Сьюзан. – Конечно, не влияет. Они просто... сосуществуют.
      – Вы можете сделать аборт?
      – Придется изъять оба зародыша. Удаление немодифицированного эмбриона вызовет изменения в плаценте и, возможно, спонтанный выкидыш второго. – Она глубоко вдохнула. – Разумеется, есть и другой путь – начать все с начала. Но, как я уже говорила, вам очень повезло, что искусственное оплодотворение произошло всего лишь со второй попытки. Некоторым парам требуется восемь или десять попыток. Если придется все повторить, процесс может весьма затянуться.
      – Повредит ли присутствие второго зародыша моей дочери? – спросил Кэмден. – Она будет полноценно развиваться? Или что—либо изменится на поздней стадии беременности?
      – Нет. Я вижу только одну реальную угрозу – преждевременные роды.
      – Насколько раньше? Это опасно для матери?
      – Почти наверняка нет.
      Кэмден продолжал курить. В дверях появился слуга:
      – Сэр, звонят из Лондона. Джеймс Кендалл от мистера Иагаи.
      – Я отвечу. – Кэмден встал, не сводя глаз с жены. – Все будет в порядке, Элизабет. Не волнуйся.
      Целую минуту женщины сидели молча. Сьюзан чувствовала разочарование – не такого Кэмдена она ожидала увидеть. Она вдруг ощутила, что Элизабет Кэмден усмехается.
      – О да, доктор. Он такой. Властный. Но ребенок слишком много для него значит. – Она тихо, взволнованно рассмеялась. – Двое. Вы... вы знаете, какого пола другой?
      – Оба эмбриона женского пола.
      – Я хотела девочку. И теперь она у меня будет.
      – Так вы не станете прерывать беременность?
      – О нет. Спасибо за то, что приехали, доктор. – Сьюзан явно давали понять, что визит окончен. Никто не провожал ее. Но когда она уже садилась в машину, Кэмден выбежал из дома.
      – Сьюзан! Я хотел поблагодарить вас. Вы проделали такой путь, чтобы сообщить лично.
      – Вы уже поблагодарили.
      – Да. Хорошо. Вы уверены, что второй зародыш не повредит моей дочери?
      – Зародыши абсолютно безопасны друг для друга, – сказала Сьюзан.
      Он улыбнулся. И промолвил тихо и грустно:
      – И вы считаете, что оба должны быть одинаково важны для меня. Чушь. Почему я должен притворяться? Особенно перед вами.
      Сьюзан открыла дверцу машины. Нет, к этому она не готова... Кэмден нагнулся, чтобы закрыть дверцу, в его поведении не было и намека на флирт.
      – Мне следует заказать второй манеж.
      – Да.
      – И второе детское сиденье для машины.
      – Да.
      – Но не вторую ночную няню.
      – Это вам решать.
      – И вам. – Внезапно он резко наклонился и поцеловал ее. Вежливый и преисполненный уважения поцелуй потряс Сьюзан. Даже похоть и властность оставили бы ее равнодушной, но это... Кэмден опередил ее реакцию: он захлопнул дверцу машины и пошел к дому. Сьюзан дрожащими руками держалась за руль, пока шок не сменился веселым удивлением – это был нарочито остраненный поцелуй, специально придуманная загадка. И похоже, продолжение не заставит себя ждать.
      Интересно, как Кэмден назовет своих дочерей?
      Доктор Онг шел по полуосвещенному больничному коридору. Сестра, дежурившая у входа в родильное отделение, шагнула вперед, намереваясь остановить его – была полночь, часы посещений давно истекли, – но, узнав, отступила на свой пост. За углом было вмонтировано обзорное стекло в детскую. К немалому раздражению Онга, Сьюзан Меллинг стояла здесь, прижавшись к стеклу, и плакала.
      Онг никогда не любил женщин. Даже самые выдающиеся из них не способны, очевидно, сдерживать свои эмоции и не выставлять себя в чертовски идиотском виде.
      – Посмотрите. – Сьюзан с легким смешком вытерла глаза. – Доктор, вы только взгляните.
      Роджер Кэмден в халате и маске держал младенца в белой распашонке и светлом одеяльце. Синие глаза Кэмдена – театрально синие, в жизни у мужчины не должно быть таких ярких глаз – сияли. Головку новорожденной покрывал светлый пушок; у нее были широко расставленные глаза и розовая кожа. Всем своим видом Кэмден словно показывал, что ни один ребенок на свете не обладал такими достоинствами.
      – Роды без осложнений? – спросил Онг.
      – Да, – всхлипнула Сьюзан Меллинг. – Идеальные. Элизабет чувствует себя хорошо. Она спит. Разве он не прекрасен? Самый предприимчивый из всех, кого я знала в жизни. – Она вытерла нос рукавом. Онг понял, что Сьюзан пьяна. – Я когда—нибудь говорила вам, что была обручена? Пятнадцать лет назад, еще в колледже. Я разорвала помолвку, потому что он стал казаться мне таким скучным. О Боже, зачем я все это рассказываю? Извините.
      Роджер Кэмден положил младенца в маленькую колыбельку на колесиках. Табличка над ней гласила: НОВОРОЖДЕННАЯ КЭМДЕН, ДЕВОЧКА, 1. 5,9 фунта. Ночная дежурная снисходительно наблюдала за ним.
      Онг отправился писать отчет. В этих обстоятельствах докладу Меллинг нельзя доверять. Беспрецедентный шанс зафиксировать все подробности генных изменений при наличии контрольного ребенка, а Меллинг больше интересуют собственные сентиментальные бредни. Стало быть, придетсяотдуваться самому. Ему не терпелось узнать подробности. И не только о румяной малютке на руках у Кэмдена. Он желал знать все о рождении ребенка, лежащего в другой колыбельке, где было написано: НОВОРОЖДЕННАЯ КЭМДЕН, ДЕВОЧКА, 2. 5,1 фунта.
 

      Самое раннее воспоминание Лейши – по комнате текут полосы, а протянешь руку, чтобы потрогать, кулачок оказывается пустым. Позже она поняла, что эти переменчивые полоски – свет, солнечные лучи, косо падающие сквозь шторы ее комнаты, сквозь деревянные ставни столовой, сквозь решетчатые жалюзи оранжереи. В тот день, когда она сделала это чудесное открытие, девочка громко рассмеялась, и папа, сажавший цветы в горшочки, обернулся и улыбнулся ей.
      Весь дом был наполнен светом. Он отражался от озера, струился по высоким белым потолкам, собирался в лужицы на блестящих деревянных полах. Они с Алисой постоянно двигались сквозь эти потоки, и иногда Лейша останавливалась, запрокидывала голову и позволяла им заливать лицо. Она чувствовала его, как воду.
      Лучше всего, конечно, было в оранжерее. Именно там любил проводить время папа, бывая дома. Папа поливал деревья, напевая под нос, а Лейша и Алиса перебегали с теневой стороны, где росли крупные пурпурные цветы, на солнечную сторону – носились без устали взад—вперед.
      – Растения, – говорил папа, всегда выполняют свои обещания. Алиса, осторожно! Ты чуть не опрокинула эту орхидею! – И Алиса послушно прекращала беготню. Лейше папа никогда не говорил ничего подобного.
      Какое—то время спустя свет уходил. Сестрички принимали ванну, а после Алиса становилась—тихой или, наоборот, капризной. И няня укладывала Алису в постель, а Лейша оставалась с папой, пока он не уходил поработать в кабинете с бумагами, которые делают деньги. Лейше на мгновение становилось жаль, но почти сразу же приходила Мамзель и начинала заниматься с Лейшей. Узнавать новое было так интересно! Она уже умела петь двадцать песенок, писать все буквы алфавита и считать до пятидесяти. А когда уроки кончались, свет возвращался обратно и наступало утро.
      Завтрак был единственным временем суток, которое Лейша не любила. Папа уже успевал уехать на работу, и девочки трапезничали с мамой в большой столовой. Мама сидела в красном халате, который Лейше нравился, и от нее еще не исходил странный запах, и она произносила нормальные слова, но все равно было скучно. Мама всегда начинала с вопроса:
      – Алиса, милая, как ты спала?
      – Хорошо, мама.
      – Тебе снились хорошие сны?
      Долгое время Алиса отвечала: нет. А однажды сказала: "Я каталась во сне на лошади". Мама захлопала в ладоши и поцеловала Алису, и с тех пор у сестры всегда был наготове сон для мамы. Тогда Лейша решилась:
      – Я тоже видела сон. Свет проник в комнату и закутал меня, как в одеяло, а потом поцеловал меня в глаза.
      Мама поставила чашку так резко, что кофе выплеснулся на стол.
      – Не лги мне, Лейша. Тебе ничего не снилось.
      – Нет, снилось, – настаивала Лейша.
      – Только у тех детей, которые спят, бывают сны. Ты не видела никакого сна.
      – Нет, видела! Видела! – закричала Лейша. Она видела сейчас это золотое солнечное покрывало.
      – Я не потерплю, чтобы ребенок лгал! Ты слышишь, Лейша!
      – Ты сама лжешь! – закричала Лейша, понимая, что это неправда, ненавидя себя и еще больше презирая маму за эту ложь. Алиса сидела неподвижно, широко раскрыв глаза.
      – Няня! Няня! – громко позвала мама. – Уведите Лейшу немедленно. Ей нельзя находиться рядом с культурными людьми, если она лжет.
      Лейша расплакалась. Она даже не съела свой завтрак. Но главное – огромные, испуганные глаза Алисы. И виновата она, Лейша!
      Но Лейша быстро успокоилась. Няня почитала ей сказку, потом поиграла с ней в "Информационный скачок", а потом пришла Алиса и няня повезла их обеих в Чикагский зоопарк, где столько интересных зверей, которых даже во сне не увидишь. А когда они вернулись, мама ушла в свою комнату, и Лейша знала, что она останется там со своими странными бутылочками до вечера.
      Но в ту ночь она пошла в спальню матери.
      – Мне надо в уборную, – сказала она Мамзель.
      Мамзель спросила:
      – Тебе помочь? – возможно, потому, что Алисе все еще требовалась помощь. Лейша поблагодарила Мамзель, потом с минуту посидела на стульчике, чтобы ее не уличили во лжи.
      Девочка на цыпочках прошла через холл. Сначала она заглянула в комнату Алисы. Маленькая лампочка горела на стене возле колыбельки. Лейша посмотрела на сестру сквозь прутья. Алиса лежала на боку с закрытыми глазами. Веки легонько трепетали, как занавески под ветром. Подбородок и шея казались очень нежными.
      Лейша осторожно прикрыла дверь и пошла в спальню родителей. В их огромной кровати места хватило бы еще на несколько человек. Мама лежала на спине и храпела. От нее исходил сильный и странный запах. Лейша попятилась и подкралась к папе. Он был очень похож на Алису, только его шея и подбородок казались еще более мягкими. Папа так внезапно открыл глаза, что Лейша вскрикнула.
      Отец скатился с кровати, схватил ее на руки и быстро взглянул на маму. Папа вынес Лейшу в холл, куда прибежала Мамзель, приговаривая:
      – Ах, простите, сэр, она отпросилась в уборную...
      – Все в порядке, – сказал отец. – Я возьму ее с собой.
      – Нет! – вскрикнула Лейша, потому что на папе не было ничего, кроме трусов, и в комнате плохо пахло. Но папа понес ее в оранжерею, усадил на скамейку, завернулся в кусок зеленого полиэтилена и сел рядом.
      – Ну, что случилось, Лейша? Что ты там делала? Ты смотрела, как люди спят, да? – и поскольку папин голос смягчился, Лейша прошептала:
      – Да.
      – Тебе стало интересно, да? Как Любопытному Джорджу из твоей книжки?
      – Да, – ответила Лейша. – Я думала... Ты мне сказал, что делаешь деньги у себя в кабинете всю ночь!
      Папа улыбнулся.
      – Немного меньше. Но потом я сплю, хоть и не очень долго. – Он посадил Лейшу к себе на колени. – Мне не нужно много спать, поэтому я успеваю гораздо больше, чем большинство людей. Все люди по—разному нуждаются во сне. И очень немного таких, как ты, которым сон вообще не нужен.
      – Почему?
      – Потому что ты особенная. Необыкновенная. Еще до твоего рождения я попросил врачей помочь сделать тебя такой.