3

Первое, на что обратил внимание Эллис, был запах: влажный, тяжелый, горячий — звериный запах. Он поморщился. И как только Бенсон мог облюбовать такое местечко?

Он наблюдал, как прожектор прорезал тьму зала и осветил пару длинных ляжек. Зал возбужденно оживился в предвкушении зрелища. Это напомнило Эллису годы службы на флоте: его часть стояла в Балтиморе. В последний раз он был в подобном заведении там: юный морской пехотинец, переполненный фантазиями и нервным вожделением. Давно это было. Поразительно, как же быстро бежит время.

— Итак, леди и джентльмены, несравненная и восхитительная Синтия Синсиэр! Поприветствуем нашу Синтию аплодисментами!

Луч прожектора осветил всю сцену и вырвал из тьмы уродливую, но пышнотелую девицу. Оркестрик заиграл какую-то мелодию. Когда прожектор осветил глаза Синтии, она прищурилась и начала танцевать. Она не попадала в такт, но это мало беспокоило зрителей. Эллис оглядел посетителей. Здесь было много мужчин и много девиц с грубыми лицами и короткой стрижкой.

— Гарри Бенсон? — переспросил менеджер. — Да, он у нас часто бывает.

— Вы видели его в последнее время?

— Ну, не скажу, что в последнее время, — менеджер кашлянул, и Эллис почувствовал пары алкоголя в его дыхании. — Но вот что я вам скажу. Лучше бы он перестал у нас бывать. Он, похоже, малость тронутый. И вечно задирает моих девчонок. А знаете, как трудно удержать тут девчонок? Костьми приходится ложиться — вот что это такое.

Эллис кивнул и продолжал разглядывать аудиторию. Бенсон, скорее всего, переоделся: конечно же, он больше не станет разгуливать в наряде санитара. Эллис внимательно изучал затылки посетителей. Он искал бинты. И не увидел.

— Но в последнее время вы его не видели?

— Нет, — покачал головой менеджер. — Уже с неделю или что-то около того. — Мимо прошла официантка, одетая в бикини, отороченное белым кроличьим мехом. — Сэл, ты не видела Гарри в последнее время?

— Да он тут постоянно толчется, — уклончиво ответила та и понесла дальше поднос с выпивкой.

— Лучше бы ему тут не толочься и не задирать моих девчонок, — повторил менеджер и смущенно кашлянул.

Эллис двинулся в толпу зрителей. Луч прожектора мелькал у него над головой сквозь завесу табачного дыма, поспевая за девицей на сцене. Синтия пыталась расстегнуть застежку бюстгальтера. Она двигалась, шаркая босыми ногами по сцене, — руки за спиной, пустые глаза устремлены в зрительный зал. Наблюдая за ней, Эллис понял, почему Бенсон считал стриптизерш машинами. Они точно механизмы — это вне всякого сомнения. И ненастоящие: когда бюстгальтер упал к ее ногам, Эллис заметил под каждой грудью тонкие рубцы, оставшиеся после имплантации силиконовых подкожных вставок.

Джэглону это понравилось бы, подумал он. Это в точности соответствует его теории механического секса. Джэглон работал у них в отделении «Развитие» и был одержим идеей соединения искусственного интеллекта с человеческим. Он доказывал, что, с одной стороны, косметическая хирургия и имплантация искусственных органов превращает человека в механическое существо, а с другой стороны, развитие технологии производства роботов придает машинам более человеческие свойства. Очень скоро, уверял молодой сотрудник, люди будут заниматься сексом с роботами-гуманоидами.

Возможно, это уже происходит, подумал Эллис, глядя на стриптизершу. Он снова обвел взглядом зрителей, радуясь, что Бенсона здесь сегодня нет. Потом он пошел проверить телефонную будку в углу и мужской туалет. В крохотном сортире нестерпимо воняло блевотиной. Он снова поморщился и посмотрел в разбитое зеркало над раковиной. Что бы ни говорили о клубе «Джекрэббит», он производил отталкивающее впечатление. Интересно, раздражало ли это Бенсона?

Эллис вернулся в зал и стал протискиваться к выходу.

— Не нашли? — спросил менеджер.

Эллис помотал головой и вышел. На улице он глубоко вдохнул прохладный свежий воздух и сел за руль. Ему не давала покоя тема запахов. Он уже давно ломал себе голову над этой проблемой, но так и не пришел ни к какому выводу.

Он прооперировал Бенсона, вторгнувшись в своеобразную область мозга — лимбическую систему. С точки зрения эволюции это был самый древний участок мозга. Первоначально этот участок отвечал за распознавание запахов. Между прочим, старинный термин для обозначения этой области — rhinencephalon — «нюхающий мозг».

Риненцефалон возник около 150 миллионов лет назад, когда на земле господствовали рептилии. Этот «нюхающий мозг» контролировал примитивное поведение, стимулируя гнев, страх, похоть, голод, заставляя животных атаковать или отступать. У доисторических рептилий, как и у современных крокодилов, не было другого органа, регулирующего поведение. У человека же был церебральный кортекс.

Но церебральный кортекс — позднейшее добавление. Современная стадия его развития у человека началась два миллиона лет назад, и в нынешнем состоянии церебральный кортекс существует лишь сотню тысяч лет. С точки зрения эволюции это ничтожно малый промежуток исторического времени. Кортекс развился вокруг лимбического мозга, который ничуть не изменился, глубоко погруженный в тканях нового кортекса. Кортексу, способному испытывать любовь, тревогу, муки совести и сочинять поэзию, пришлось заключить непростой мир с покоящимся в его ядре крокодильим мозгом. Иногда, как в случае с Бенсоном, этот хрупкий мир рушился, и крокодилий мозг время от времени торжествовал победу.

Какое же ко всему этому отношение имеют запахи? Эллис пока не мог понять. Конечно, припадки у Бенсона часто начинались с ощущения странных запахов. Но, может быть, возникало и еще что-то? Какое-то иное ощущение?

Он не знал этого и, вертя баранку, думал, что это не так уж и важно. Единственная проблема теперь — найти Бенсона прежде, чем крокодилий мозг одержит верх над человеческим. Однажды в Центре Эллис видел, как это происходит. Он наблюдал за этим взрывом через стекло с зеркальной поверхностью. Бенсон вел себя нормально — и вдруг он бросился на стену и начал ее яростно колотить, потом схватил стул и с силой грохнул им об стену. Припадок начался без всякого предупреждения и сопровождался приливом неконтролируемой, бездумной ярости.

Итак, в шесть утра, подумал Эллис. Времени не так-то много.

4

— Что, ситуация критическая? — спросил Фарли, отпирая дверь центрального входа «Автотроникс».

— Можно и так сказать, — ответил Моррис, поеживаясь. Ночь была холодная, и он полчаса дожидался Фарли под дверью фирмы.

Фарли был высокий худощавый флегматик. А может, просто он еще не проснулся. Он чуть ли не целую вечность провозился с замком. Впустив Морриса внутрь, он включил свет в тесном вестибюле.

В глубине здания располагалась единственная комната, похожая на пещеру. Вокруг поблескивающих машин диковинного вида стояли письменные столы. Моррис слегка нахмурился.

— Знаю, что вы подумали, — сказал Фарли. — Ну и бардак!

— Нет, я только…

— Да нет, у нас и правда бедлам. Но мы справляемся с работой в срок, уверяю вас. — Он указал на один из столов. — Вот стол Гарри — рядом с БАПом.

— Что такое БАП?

Фарли кивнул на огромную металлическую конструкцию, напоминавшую паука.

— БАП означает: безнадежно автоматический пинг-понгист. — Он ухмыльнулся. — Да нет. Мы просто так шутим.

Моррис подошел к паучьей конструкции и обошел ее вокруг.

— Это штука играет в пинг-понг?

— Пока плохо, — признался Фарли, — но мы работаем над этой проблемой. Мы получили грант от министерства обороны, и условиями контракта предусмотрено создание робота, играющего в пинг-понг. Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете: это какая-то ерунда.

Моррис пожал плечами. Ему не нравилось, что Фарли постоянно сообщает, о чем он, Моррис, думает.

Фарли улыбнулся.

— Бог его знает, что у них на уме. Разумеется, способности у этого робота будут феноменальные. Только представьте себе: компьютер, ориентирующийся в трехмерном пространстве, при этом имеющий колоссальную мобильность, да еще обладающий способностью контактировать со сферическим предметом и посылать его в цель в соответствии с определенным заданием. Сферический предмет должен попасть между этими двумя белыми линиями, точно в площадь стола. Вряд ли они собираются использовать этот компьютер на соревнованиях по пинг-понгу, — добавил он.

Он прошел к дальней стене и открыл холодильник с большой оранжевой наклейкой «РАДИАЦИЯ» и другой, чуть пониже, — «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА». Он вытащил из холодильника две жестянки.

— Хотите кофе?

Моррис молча смотрел на наклейки.

— Это чтобы отвадить секретарш, — пояснил Фарли и ухмыльнулся. Его веселье раздражало Морриса. Он смотрел, как Фарли насыпает кофе из банки в чашки.

Потом Моррис пошел к столу Бенсона и стал выдвигать ящики.

— А что случилось с Гарри?

— Что вы имеете в виду? — спросил Моррис. В верхнем ящике лежали канцелярские принадлежности: бумага, карандаши, лекала, ворох бумажек с заметками и колонками вычислений. Во втором ящике хранилась документация — в основном письма.

— Ну, он же был в больнице.

— Ему сделали операцию, но он сбежал. Мы пытаемся его найти.

— Да, он в последнее время какой-то не такой, — заметил Фарли.

— Угу, — отозвался Моррис, просматривая бумаги в ящике. Деловые письма, деловые письма, бланки запросов…

— А я помню, когда это с ним началось, — сказал Фарли. — Во время эпохальной недели.

Моррис оторвал взгляд от бумаг.

— Когда?

— Во время эпохальной недели. Вы какой кофе любите?

— Черный.

Фарли передал ему чашку и всыпал себе порошковые сливки.

— Эпохальная неделя — это неделя в июле 1969 года. Вы, верно, об этом ничего не знаете.

Моррис покачал головой.

— Это неофициальное название. Его мы придумали. Понимаете, все сотрудники поняли, что рано или поздно она наступит.

— Что наступит?

— Эпохальная неделя. Компьютерщики во всем мире знали, что это наступит, и ждали. И это произошло в июле 1969 года. Способность компьютера анализировать информацию превзошла аналогичные способности человека. Компьютеры с тех пор были в состоянии получать и хранить в памяти больше информации, чем три с половиной миллиарда человек.

— Это и было новой эпохой?

— Еще бы!

Моррис отпил кофе. Жидкость обожгла ему кончик языка, и он словно очнулся от дремоты.

— Это шутка?

— Да нет же! Это правда. Эпохальный рубеж был пройден в 1969 году, и с тех пор компьютеры постоянно развиваются — куда быстрее человека. К 1975 году они обгонят разумных людей в смысле способностей в пятьдесят раз. — Он помолчал. — Это очень тревожило Гарри.

— Могу себе представить.

— Вот тогда-то с ним и началось. Он стал очень странно себя вести, все что-то утаивал.

Моррис оглядел комнату и устремил взгляд на крупные детали компьютерного оборудования, расставленные в разных местах. Его охватило странное чувство: он впервые оказался в помещении, «заставленном» компьютерами. Он понял, что некоторые его суждения о Бенсоне были ошибочными. Он-то считал, что Бенсон в общем мало чем отличается от других — но человек, работающий в таких условиях, должен отличаться от большинства людей. Опыт такой работы должен изменить характер и темперамент. Он вспомнил, что говорила Росс: убеждение в том, будто все люди в сущности одинаковы, — это буржуазный миф. Очень многие люди совсем не похожи на большинство. Они другие.

Фарли тоже не такой, как все. В другой ситуации Моррис просто счел бы Фарли дурашливым зубоскалом. Однако он, ясное дело, чертовски умен. Но зачем эти клоунские манеры, эти дурацкие ухмылочки?

— И знаете, как все быстро развивается? — продолжал Фарли. — Ужасно быстро. За какие-то несколько лет мы перешли с уровня миллисекунд на уровень наносекунд. Когда в 1952 году был сконструирован компьютер ИЛЛИАК-1, он был способен производить одиннадцать тысяч арифметических операций в секунду. Быстро, да? Ну вот, а теперь уже почти готов ИЛЛИАК-IV. Он будет производить двести миллионов операций в секунду. Это компьютер четвертого поколения. Разумеется, его невозможно было бы построить без участия других компьютеров. При разработке ИЛЛИАК-IV два компьютера непрерывно работали в течение двух лет.

Моррис молча пил кофе. Возможно, из-за усталости, возможно, из-за призрачной атмосферы в этом помещении он начал вдруг ощущать некое сродство с Бенсоном. Компьютеры, используемые для проектирования новых компьютеров, — может, они и в самом деле когда-нибудь завоюют мир? И что бы на это сказала Росс? Что он разделяет болезненное заблуждение пациента?

— Нашли что-нибудь интересное в ящиках? — спросил Фарли.

— Нет, — Моррис сел за стол и снова обвел комнату взглядом. Он попытался действовать, как Бенсон, думать, как Бенсон. Быть Бенсоном.

— А чем он занимался в свободное от работы время?

— Не представляю. Он как-то отдалился от нас в последние несколько месяцев, ушел в себя. Я знаю, у него были нелады с законом. И я знал, что он собирается лечь в больницу. Не нравилась ему ваша больница.

— Почему? — спросил без особого интереса Моррис. Ничего удивительного, что Бенсон испытывал враждебное чувство к больнице.

Фарли не ответил. Он встал с кресла и подошел к доске объявлений, где булавками были прикреплены вырезки из газет, записки и фотографии. Он снял пожелтевшую газетную вырезку и принес ее Моррису.

Это была заметка из «Лос-Анджелес таймс» за 17 июля 1969 года. Заголовок заметки гласил: «УНИВЕРСИТЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА ПОЛУЧИЛА НОВЫЙ КОМПЬЮТЕР». В заметке сообщалось об установке в подвале больницы компьютера «Ай-Би-Эм-360», который будет использоваться при лабораторных исследованиях, в ходе операций и тому подобное.

— Вы заметили дату? — спросил Фарли. — Эпохальная неделя.

Моррис взглянул на дату и нахмурился.

5

— Я пытаюсь рассуждать логически, доктор Росс.

— Я понимаю, Гарри.

— Мне кажется, очень важно придерживаться логики при обсуждении таких вещей.

— Я тоже так считаю.

Она сидела и смотрела, как крутится бобина с магнитофонной пленкой. Напротив нее сидел Эллис: глаза закрыты, сигарета в углу рта. Моррис пил кофе. А она составляла список того, что им удалось выяснить, пытаясь решить, каков же будет их следующий шаг. Бобина крутилась.

— Я все классифицирую в соответствии с тем, что называю негативными тенденциями, — говорил Бенсон. — Существует четыре основных негативных тенденции. Вам интересно?

— Да, конечно.

— Нет, правда?

— Правда.

— Ну вот. Тенденция номер один — экспансия компьютера. Широта применения компьютера. Компьютер — машина, но не похожая ни на какую другую машину в истории человечества. Прочие машины выполняют конкретные функции в узких областях — автомобили, холодильники, посудомойки. Считается, что у каждой машины своя специфическая функция. Но не то у компьютеров. Они могут делать массу самых разных вещей.

— Ну конечно, компьютеры…

— Позвольте, я договорю. Тенденция номер два — автономность компьютера. Когда-то на заре своего существования компьютеры не были автономны. Они были похожи на арифмометры: надо было постоянно находиться при них, нажимать на клавиши, заставлять их работать. Это как автомобиль: он не поедет без шофера. Но теперь все изменилось. Компьютеры становятся самостоятельными. Можно задать компьютеру кучу всевозможных команд для нескольких стадий работы — и уйти, а компьютер без вас будет справляться с поставленной задачей.

— Гарри, я…

— Пожалуйста, не прерывайте меня. Это все очень серьезно. Тенденция номер три — миниатюризация. Вы и сами знаете. Компьютер, который в 1950 году занимал целую комнату, теперь имеет размеры не больше сигаретной пачки. А очень скоро он станет и того меньше.

Наступила пауза.

— Тенденция номер четыре, — начал Бенсон.

Росс выключила магнитофон и взглянула на Эллиса и Морриса.

— Нам это ничем не поможет, — сказала она.

Они не ответили, молча глядя на нее усталыми глазами. Росс обратилась к составленному ею списку.

"Бенсон дома в 12.00.30. Взял (?) чертежи и (?) пистолет, чемоданчик с инструментами.

В последнее время Бенсон перестал появляться в клубе «Джекрэббит».

Бенсона беспокоит компьютер в Университет, б-це, установленный в июле 1969 г.".

— У тебя есть какие-нибудь соображения? — спросил Эллис.

— Нет, — ответила Росс. — Но мне кажется, надо поговорить с Макферсоном. — Она вопросительно взглянула на Эллиса. Тот безвольно кивнул. Моррис едва заметно пожал плечами. — Ладно. Я сама поговорю.

Часы показывали 4.30.

— Дело в том, — говорила Росс, — что мы исчерпали все возможные варианты. Время уходит.

Макферсон сидел за столом и смотрел на нее. У него был утомленный взгляд.

— И что вы хотите от меня?

— Сообщите в полицию.

— Полиция уже в курсе. Им сообщил обо всем их сотрудник. Насколько я понимаю, теперь на седьмом этаже не протолкнуться — кругом полицейские.

— Но полиции ничего не известно об операции.

— Господи! Да ведь полиция доставила его сюда для операции! Конечно, им все известно.

— Но они не знают деталей.

— Они не интересовались.

— И им ничего не известно о компьютерном прогнозе на шесть утра.

— А что именно?

Он ее раздражал. Ну и упрямец, черт бы его побрал! Он же прекрасно понимает, о чем идет речь.

— Я полагаю, они бы по-другому отнеслись к этому делу, если бы знали, что в шесть утра у Бенсона должен начаться припадок.

— Пожалуй, вы правы. — Макферсон тяжело поднялся с кресла. — Полагаю, теперь они перестанут видеть в нем сбежавшего преступника, обвиняемого в хулиганском нападении, а будут считать его сумасшедшим убийцей с проводами в черепе. — Он вздохнул. — В настоящий момент их задачей является его поимка. Если же мы расскажем им о Бенсоне все, они наверняка постараются пристрелить его.

— Но ведь речь идет о жизни невинных людей. Если компьютерная программа…

— Программа — она и есть программа. Пускай даже компьютерная программа. Она может реализоваться только после ввода команды, а команда в нашем случае состоит из трех стимуляций в разное время. Можно провести великое множество парабол через три точки. Можно экстраполировать ее самым различным образом. И у нас нет твердой уверенности, что он обязательно сорвется ровно в шесть. Если угодно, он вообще может не сорваться.

Она взглянула на развешанные по стенам кабинета графики. В этом кабинете Макферсон разрабатывал планы Центра, фиксируя стадии будущего развития на этих графиках — аккуратных и многоцветных. Она знала, что значат для него эти рисунки. Она знала, что значит для него Центр нейропсихиатрических исследований. Она знала, что значит для него Бенсон. Но тем не менее занятая им позиция казалась ей нелогичной и безответственной. Но как ему это сказать?

— Послушайте, Джан, вы говорили, что исчерпали все варианты. Но должен с вами не согласиться. Полагаю, у нас остается еще один вариант — ждать. Я полагаю, есть вероятность того, что он вернется в клинику, под наше крыло. И поскольку эта вероятность существует, я предпочел бы ждать.

— То есть вы не собираетесь заявлять в полицию?

— Нет.

— А если он не вернется и если во время приступа он снова совершит нападение на человека — вы что же, хотите, чтобы на нас посыпались все шишки?

— На меня шишки уже посыпались, — печально улыбнулся Макферсон.

Часы показывали 5.00.

6

Все устали, но никто не мог заснуть. Они остались в «Телекомпе», наблюдая за новыми компьютерными выкладками, колонка которых неумолимо приближалась к критическому рубежу на оси времени. Часы показывали 5.30. Потом 5.45.

Эллис искурил всю пачку и пошел за новой. Моррис сидел, уткнувшись в журнал, но страницы не переворачивал. Время от времени он поглядывал на настенные часы.

Росс нервно ходила по кабинету и смотрела на восход за окном. Небо розовело над тонкой коричневатой полоской смога на востоке. Вернулся Эллис с сигаретами.

Герхард оторвался от компьютеров и стал делать всем кофе. Моррис встал и, подойдя к Герхарду, наблюдал за его манипуляциями. Молча, не предлагая помочь. Просто стоял и смотрел.

Росс прислушалась к тиканью настенных часов. Странно, что раньше она никогда не замечала их тиканья: ведь звук был довольно громкий. И каждую минуту раздавался металлический щелчок: минутная стрелка перескакивала на очередную точку. Этот звук нервировал Росс. Она сосредоточила внимание на часах, дожидаясь громкого щелчка на фоне тихого тиканья. Точно навязчивая идея, подумала она. И стала припоминать прочие психические расстройства, пережитые ею в прошлом. Ощущение «дежавю» — иллюзия, что уже однажды была там, где оказалась впервые, деперсонализация — ощущение, что она смотрит на себя со стороны из толпы людей, ассоциации, галлюцинации, фобии. Между здоровьем и болезнью, между здоровой психикой и расстроенной не было четкой грани. Это своего рода спектр, и все люди располагаются в какой-то его точке. Какое бы место ты ни занимал на этом спектре, остальные все равно будут смотреть на тебя как на диковинку. Им Бенсон казался странным, а сами они, безусловно, казались странными Бенсону.

Ровно в шесть утра все встали и как по команде устремили глаза на циферблат на стене. И ничего не случилось.

— Может быть, это произойдет в 6.04, — сказал Герхард.

Они стали ждать.

На часах было четыре минуты седьмого. И все равно ничего не случилось. Телефон не зазвонил, посыльный не постучал в дверь. Ничего…

Эллис сорвал целлофановую обертку с пачки сигарет и скомкал ее в кулаке. От этого звука Росс чуть не вскрикнула. Он начал играть с целлофаном, комкая и расправляя его в ладони. Она заскрипела зубами.

Часы показывали 6.10, потом 6.15. Вошел Макферсон.

— Пока все хорошо, — улыбнулся он невесело и вышел.

Остальные переглянулись.

Прошло еще минут пять.

— Ну, не знаю, — сказал Герхард, глядя на дисплей компьютера. — Может быть, произошла какая-то ошибка в прогнозе. У нас было задано всего три точки. Может быть, надо провести еще одну параболу.

Он сел за пульт и стал нажимать клавиши. На экране вспыхнули новые параболы, мерцая белым пунктиром на зеленом фоне. Он убрал руки с клавиатуры.

— Нет. Компьютер повторяет первоначальный график. Это единственный вариант.

— Значит, компьютер ошибся, — сказал Моррис. — Уже половина седьмого. Сейчас откроется кафетерий. Кто-нибудь хочет позавтракать?

— Я не прочь, — отозвался Эллис и встал. — Джан?

Она помотала головой.

— Я побуду пока здесь.

— Вряд ли что-то произойдет, — сказал Моррис. — Лучше тебе сходить поесть.

— Я побуду здесь! — вырвалось у нее бессознательно.

— Ну ладно-ладно! — замахал руками Моррис. Он метнул взгляд на Эллиса, и они вышли. Она осталась с Герхардом.

— Ты учел лимит погрешности этой кривой? — спросила она.

— Учел. Но я не пойму, что происходит. Лимит уже давно пройден. Лимит составил плюс-минус две минуты на 99 процентов.

— Ты хочешь сказать, что припадок должен был произойти в промежутке от 6.02 до 6.06.

— Ну, в общем, да. Но припадка явно не было.

— Но ведь нужно какое-то время, чтобы компьютер обнаружил припадок?

— Согласен, — неуверенно кивнул Герхард. Она подошла к окну. Солнце уже встало и сияло на небе красноватым пятном. Почему восход всегда кажется менее живописным, чем закат? Ведь восход и заход должны быть одинаковыми…

Она услышала за спиной тихий электронный писк.

— О! — воскликнул Герхард.

— Что это значит?

Герхард указал пальцем на небольшой металлический ящик на полке в дальнем углу. Ящик был подсоединен к телефонному аппарату. На ящике замигала зеленая лампочка.