Опасный пациент

У одного из сотрудников радиационной лаборатории были волосатые руки: они нелепо торчали из рукавов белого халата. На мгновение лаборант положил эту волосатую руку на повязку Бенсона. Эллис сразу подумал о прооперированных им обезьянках. Там требовались только техническое умение и сноровка, ведь всегда знаешь — хотя и притворяешься, будто все иначе, — что это всего лишь обезьяна, а не живой человек и если у тебя дрогнет рука и ты разрежешь бедную обезьяну от уха до уха, ничего не случится. Никто не будет засыпать тебя вопросами, родственники не будут требовать объяснений, не нагрянут репортеры с прокурором — ничего не произойдет. Не будет даже наглого запроса из отдела снабжения: куда это, мол, подевались обезьяны стоимостью восемьдесят долларов каждая. Всем было наплевать на обезьян. И ему тоже. Ему было неинтересно помогать обезьянам. Ему было интересно помогать людям. Бенсон пошевелился.

— Я устал, — сказал он и взглянул на Эллиса.

— Ребята, скоро? — спросил Эллис.

Один за другим техники и лаборанты отступили от кровати, собрали свои инструменты и записи и вышли из палаты. Последними ушли Ричардс и Герхард. Бенсон с Эллисом остались одни.

— Чувствуете сонливость? — спросил Эллис.

— Чувствую себя машиной. Чувствую себя автомобилем на современной станции техобслуживания. Чувствую, что меня чинят.

Бенсон начинал злиться. Эллис и сам ощутил возрастающее раздражение. Он даже испытал поползновение пойти в дежурку и попросить сестер и санитаров связать Бенсона и вколоть ему успокоительное, когда начнется припадок. Но он продолжал сидеть.

— Это просто ерунда! — сказал Эллис.

Бенсон сверкнул глазами и тяжело задышал.

Эллис взглянул на мониторы над кроватью. Нейроволны двигались ломаной линией, давая характерную конфигурацию предприпадочного состояния.

Бенсон наморщил нос и принюхался.

— Что это за запах? — спросил он. — Что за мерзкий…

На мониторе вспыхнула красная надпись: «СТИМУЛЯЦИЯ». Нейроволны превратились в беспорядочный клубок белых линий. Это продолжалось пять секунд. И тотчас зрачки Бенсона сузились. Потом линии снова приобрели плавные очертания. Зрачки вернулись к нормальному состоянию.

Бенсон отвернулся и стал смотреть на солнце за окном.

— А смотрите-ка: сегодня такой чудесный день, не правда ли? — произнес он тихо.

4

Сама не зная зачем, Джанет Росс вернулась в клинику в 23.00. Она ходила в кино с врачом из отделения патологии, который вот уже несколько недель упрашивал ее, и она в конце концов уступила его просьбам. Они смотрели гангстерский боевик: врач уверял, что других фильмов и не смотрит. В этом фильме произошло пять убийств, а потом она сбилась со счета. В темноте зрительного зала она осторожно покосилась на своего спутника: он улыбался. У него была стереотипная реакция — психопатолог, имеющий склонность к насилию и смерти. Она начала размышлять о других стереотипах поведения врачей: хирурги-садисты, инфантильные педиатры, гинекологи-женоненавистники. Ну и сумасшедшие психиатры, конечно.

После сеанса он подвез ее обратно в больницу, потому что она оставила свою машину на служебной стоянке. Но вместо того, чтобы поехать домой, она отправилась к зданию ЦНПИ. Без всякой причины.

В Центре никого не было, но она надеялась застать Герхарда и Ричардса за работой — так оно и случилось: они корпели над компьютерными распечатками в «Телекомпе». Они даже не заметили, как она вошла и налила себе кофе.

— Проблемы? — спросила она.

Герхард почесал в затылке.

— Теперь с «Мартой». Сначала «Джордж» отказывается быть святым. Теперь «Марта» становится милочкой. Все летит к черту…

Ричардс улыбнулся.

— У тебя, Джан, свои пациенты, у нас свои.

— Ну, что касается моего пациента…

— Конечно-конечно! — Герхард встал и подошел к пульту компьютера. — А я вот думаю: чего это ты вернулась? Свидание разочаровало?

— Поход в кино разочаровал, — ответила она.

Герхард стал нажимать клавиши. Принтер застрекотал, и из него поползла бумажная лента с цифрами и словами:

01:12 Нормальная ЭЭГ 04:02 Норма ЭЭГ 01:22 Нормальная ЭЭГ 04:12 Норма ЭЭГ 01:32 Сон ЭЭГ 04:22 Норма ЭЭГ 01:42 Сон ЭЭГ 04:32 Сон ЭЭГ 01:52 Норма ЭЭГ 04:42 Норма ЭЭГ 02:02 Норма ЭЭГ 04:52 Норма ЭЭГ 02:12 Норма ЭЭГ 05:02 Сон ЭЭГ 02:22 Норма ЭЭГ 05:12 Норма ЭЭГ 02:32 Сон ЭЭГ 05:22 Норма ЭЭГ 02:42 Норма ЭЭГ 05:32 Сон ЭЭГ 02:52 Норма ЭЭГ 05:42 Норма ЭЭГ 03:02 Норма ЭЭГ 05:52 Норма ЭЭГ 03:12 Сон ЭЭГ 06:02 Норма ЭЭГ 03:22 Сон ЭЭГ 06:12 Норма ЭЭГ 03:32 Стимуляция 06:22 Норма ЭЭГ 03:42 Норма ЭЭГ 06:32 Норма ЭЭГ 03:52 Сон ЭЭГ 06:42 Норма ЭЭГ 06:52 Стимуляция 08:52 Норма ЭЭГ 07:02 Норма ЭЭГ 09:02 Стимуляция 07:12 Норма ЭЭГ 09:12 Сон ЭЭГ 07:22 Сон ЭЭГ 09:22 Сон ЭЭГ 07:32 Сон ЭЭГ 09:32 Норма ЭЭГ 07:42 Сон ЭЭГ 09:42 Норма ЭЭГ 07:52 Норма ЭЭГ 09:52 Норма ЭЭГ 08:02 Норма ЭЭГ 10:02 Норма ЭЭГ 08:12 Норма ЭЭГ 10:12 Норма ЭЭГ 08:22 Сон ЭЭГ 10:22 Норма ЭЭГ 08:32 Норма ЭЭГ 10:32 Стимуляция 08:42 Норма ЭЭГ 10:42 Сон ЭЭГ

— Что-то я тут ничего не понимаю, — сказала, нахмурившись, Росс. — Такое впечатление, что он время от времени засыпал, испытал пару стимуляций, но… — она покачала головой. — Нельзя эти данные просмотреть в другом режиме?

В это время компьютер воспроизвел новую колонку цифр и слов, завершавшуюся строчкой.

11:12 Норма ЭЭГ

— Ох уж эти люди! — сказал Герхард с напускным раздражением. — Никак не могут сладить с компьютерными данными!

— Что правда, то правда. Машина с легкостью ориентируется в колонках цифр. А людям непременно надо взглянуть на график. С другой стороны, компьютер не силен в графиках. Классическая проблема — заставить машину различить буквы "В" и "Д". Это под силу ребенку, но для машины почти невозможно взглянуть на две конфигурации и быстро отметить различие.

— Я выведу данные в графической форме, — сказал Герхард. Он нажал на клавиши: экран опустел, и через мгновение там загорелась неровная парабола графика, на которой замерцали числовые параметры.

— Черт! — воскликнула она, увидев график.

— Что такое? — спросил Герхард.

— У него участились стимуляции. То у него их не было довольно длительное время, потом они стали возникать каждые два часа. А теперь — каждый час.

— Ну и?

— А ты что сам думаешь?

— Ничего.

— А на самом деле это очень важно, — сказала она. — Мы знаем, что мозг Бенсона должен взаимодействовать с компьютером, так?

— Да…

— И что это взаимодействие определяет своего рода матрицу обучения. Это как ребенок, играющий с жестянкой из-под печенья. Если будут шлепать ребенка по руке всякий раз, когда он тянется к жестянке, очень скоро он вообще перестанет к ней тянуться. Смотрите!

Она нарисовала простой график.

— Ну вот: происходит негативная стимуляция. Ребенок тянется к жестянке, но каждый раз испытывает боль. И он перестает тянуться. В конце концов он вообще забудет про нее. Ясно?

— Да, — сказал Герхард, — но…

— Дай я закончу. Если ребенок нормален, то все происходит именно так. Но если ребенок мазохист, все будет иметь совершенно другой вид. — Она нарисовала другой график. — Здесь ребенок настойчиво тянется за жестянкой, потому что ему нравится испытывать ощущение боли. На первый взгляд это негативная стимуляция, но в действительности — позитивная! Помните Сесила?

— Нет, — ответил Герхард.

На принтере вылезла новая строчка:

11:22 Стимуляция.

— О господи! Начинается! — вырвалось у Росс.

— Что начинается?

— Бенсон вошел в цикл позитивной прогрессии.

— Что-то я не пойму.

— Ну, это как у Сесила. Сесил был первой обезьяной, чей мозг с помощью электродов подключили к компьютеру. Это было в 1965 году. Тогда у нас еще были громоздкие компьютеры — как шкафы, и обезьяну подсоединили к нему настоящим электрокабелем. У Сесила была эпилепсия. Компьютер определил начало приступа и произвел контршок, чтобы воспрепятствовать припадку. После этого припадки должны были повторяться с уменьшающейся частотой — это как рука, которая после ударов все реже и реже тянется к жестянке. Но произошло как раз обратное. Сесилу понравилось ощущение шока. И он начал сознательно вызывать у себя припадки, чтобы испытать наслаждение от электрошока.

— Именно это делает Бенсон?

— По-моему, да.

Герхард недоверчиво покачал головой.

— Слушай, Джан, все это очень интересно, но не может же человек сознательно вызывать и прекращать эпилептические припадки! Они же не поддаются контролю со стороны разума. Припадки…

— …непроизвольны, — закончила Джанет. — Правильно. Их можно контролировать не более, чем сердцебиение, кровяное давление, потоотделение и прочие непроизвольные действия организма.

Наступила долгая пауза. Наконец Герхард сказал:

— Ты хочешь сказать, что я ошибаюсь?

На экране компьютера вспыхнула новая строчка:

11:32

— Я хочу сказать, что ты пропустил слишком много конференций. Ты что-нибудь слышал об автономном обучении?

Герхард виновато потупился.

— Нет.

— Долгое время это было величайшей загадкой. Традиционно считалось, что человек способен научиться контролировать только волевые поступки. Можно научиться водить машину, но нельзя научиться понижать кровяное давление. Разумеется, когда-то существовали йоги, которые могли понизить расходуемость кислорода в организме и замедлить сердцебиение вплоть до полной остановки сердца. Считалось, что они могли даже управлять перистальтикой кишечника и пить жидкость заднепроходным отверстием. Но все это было не доказано практически — и в теоретическом плане невозможно.

Герхард неуверенно кивнул.

— Но вот выясняется, что все это возможно. Можно научить крысу регулировать приток крови только в одно ухо. В правое или левое — какое захочешь. Можно научить ее повышать или понижать собственное кровяное давление и частоту сердцебиения. Тому же можно обучить и людей. В этом нет ничего невозможного.

— Но как? — Он задал вопрос с нескрываемым изумлением. Вся неловкость, которую он только что испытывал, улетучилась.

— Ну, если, допустим, у тебя пациент с повышенным давлением, его надо посадить в кабинете, обернуть предплечье муфтой тонометра. Как только давление падает, звонит колокольчик. Надо дать пациенту задание: добиться того, чтобы колокольчик звонил как можно чаще. И он начинает трудиться: колокольчик должен зазвонить. Вначале это происходит случайно. Но очень скоро пациент обучается вызывать звон колокольчика чаще. А спустя час-другой колокольчик звонит постоянно.

Герхард почесал за ухом.

— И ты считаешь, что Бенсон вызывает приступы, чтобы испытать удовольствие от электрошока?

— Да.

— Ну и в чем тогда разница? Он же в любом случае все равно не будет испытывать припадки. Ведь компьютер все равно им противодействует.

— Неверно! Пару лет назад одного норвежского шизофреника подключили к компьютеру и позволили стимулировать терминал удовольствия сколько угодно. И он себя чрезмерными стимуляциями довел до физического истощения.

Герхард заморгал.

Ричардс, который во время их разговора неотрывно смотрел на монитор, вдруг сказал:

— Что-то не то!

— Что?

— Данные больше не появляются.

Вот что они увидели на экране:

11:32 — — — —

11:42 — — — —

— Росс вздохнула.

— Попробуй получить компьютерную интерпретацию этой параболы. Проверь, точно ли он вошел в цикл обучения и насколько быстро идет развитие этого цикла. — Она двинулась к двери. — Пойду посмотрю, что случилось с Бенсоном.

Дверь захлопнулась. Герхард сел за пульт.

12 МАРТА 1971 ГОДА, ПЯТНИЦА: СБОЙ

1

На седьмом этаже было тихо. В кабинете дежурных специального хирургического отделения сидели две сестры. Одна делала пометки в истории болезни пациента, другая жевала шоколадный батончик и читала киножурнал. Они не обратили внимания на Росс, которая подошла к полке с историями болезни, достала карту Бенсона и стала ее читать.

Она хотела удостовериться, что Бенсону дали назначенные медикаменты, но, к своему удивлению, увидела, что он ничего не получил.

— Почему Бенсону не давали торазин? — спросила она.

Обе сестры изумленно переглянулись.

— Бенсону?

— Пациенту из семьсот десятой палаты. — Она взглянула на часы: первый час ночи. — Ему должны были давать торазин, начиная с полудня. Двенадцать часов назад.

— Позвольте? — Одна из сестер протянула руку к медицинской карте. Росс отдала ей пухлый журнал и стала наблюдать, как сестра ищет соответствующую страничку. Запись, сделанная Макферсоном относительно торазина, была обведена красным карандашом сестры. Рядом стояла загадочная пометка «Позвонить».

Росс полагала, что без торазиновой блокады психоз Бенсона окажется неподконтрольным и приведет к опасным последствиям.

— Ах да, — сказала сестра. — Теперь я вспомнила. Доктор Моррис сказал, что нам следует принимать во внимание только то, что прописал он и доктор Росс. Мы же не знаем этого доктора Макфи, поэтому надо дождаться утра и получить его подтверждение на этот вид терапии. Вот…

— Доктор Мак-ФЕРСОН, — сказала Росс раздраженно, — является руководителем Центра нейропсихиатрии.

Сестра еще раз взглянула на подпись.

— А мы-то откуда можем знать? Смотрите, какая неразборчивая подпись. — Она вернула Росс журнал. — Мы решили, что это Макфи, а единственный Макфи в списке сотрудников клиники — гинеколог, и нам это показалось странным. Иногда врачи по ошибке оставляют предписания не в тех картах…

— Хорошо, — махнула рукой Росс. — Хорошо. Только дайте ему сейчас торазин, ладно?

— Конечно, доктор, — ответила сестра. Она укоризненно взглянула на Росс и пошла к шкафчику с медикаментами. Росс зашагала по коридору к палате номер 710.

***

Около палаты Бенсона на стуле сидел полицейский. Он читал «Тайные любовные похождения» с чрезмерным, по мнению Росс, интересом. Она сразу поняла, откуда у него этот журнал: он заскучал и кто-то из сестер принес ему чтиво. Он курил и сбрасывал пепел в направлении пепельницы на пол.

При ее приближении он оторвал взгляд от журнала.

— Добрый вечер, доктор.

— Добрый вечер. — Она с трудом подавила желание отчитать его за недостойное поведение. Но полицейские не входили в ее юрисдикцию, и к тому же ее и так вывели из себя медсестры. — Все тихо?

— Тихо, тихо.

Из— за двери палаты слышались звуки телевизора -передавали какое-то шоу, и то и дело раздавались взрывы хохота. Кто-то спросил: «Ну, и что ты потом сделал?» Снова смех. Она открыла дверь.

В палате было темно. Только горел голубой экран телевизора. Бенсон явно спал: он лежал, отвернувшись от двери, простыни были высоко накинуты на плечи. Она выключила телевизор, потом подошла к кровати и тронула Бенсона за ногу.

— Гарри, — сказала она тихо. — Гарри… — И осеклась.

Под ее пальцами нога пациента оказалась мягкой и бесформенной. Она нажала посильнее. «Нога» странным образом провалилась. Она зажгла ночник и откинула простыню.

Бенсона не было. Вместо него в кровати лежали три пластиковых мешка вроде тех, какими пользовались в больнице для сбора мусора. Все три были надуты и крепко сшиты, не пропуская воздуха. Голову Бенсона изображала сложенная простыня. Рукой служило личное полотенце.

— Сержант, — негромко сказала она, — а ну-ка зайдите!

Полицейский вошел в палату, держа ладонь на кобуре. Росс указала рукой на кровать.

— Мать твою! — воскликнул полицейский. — Что случилось?

— Это я как раз хочу у вас спросить.

Полицейский не ответил. Он побежал в туалет и проверил там: пусто. Он заглянул в стенной шкаф.

— Одежда его здесь!

— Когда вы заходили в палату в последний раз?

— …но ботинок нет! — продолжал полицейский, роясь в шкафу. — Ботинок нет! — Он обернулся и посмотрел на Росс несчастным взглядом. — Куда же он делся?

— Когда вы в последний раз заходили в палату? — повторила Росс. Она нажала на кнопку вызова ночной медсестры.

— Минут двадцать назад.

Росс подошла к окну и выглянула на улицу. Окно было открыто, но до асфальта семь этажей.

— А когда надолго вы отлучались?

— Да всего-то на каких-то пару минут…

— Вы долго отсутствовали?

— У меня кончились сигареты. А у вас тут нет автоматов. Я отсутствовал минуты три, не больше. Мне пришлось сбегать в кафе напротив. Это было примерно в полдвенадцатого. А сестры обещали присмотреть за палатой.

— Великолепно! — сказала Росс. Она осмотрела тумбочку и обнаружила бритвенные принадлежности, бумажник, ключи от машины… Все на месте.

Вызванная звонком сестра просунула голову в приоткрытую дверь палаты.

— Что-нибудь случилось?

— Кажется, мы лишились пациента, — сказала Росс.

— Извините, что?

Росс молча указала на пластиковые пакеты в кровати. Сестра не сразу сообразила, что это значит, но потом смертельно побледнела.

— Вызовите доктора Эллиса, — сказала Росс, — доктора Макферсона и доктора Морриса. Они все дома. Воспользуйтесь коммутатором. Скажите, что это экстренный звонок. Сообщите им, что Бенсон исчез. И позвоните в службу безопасности клиники. Вам ясно?

— Да, доктор! — Сестра выбежала из палаты.

Росс присела на край кровати и обратила все свое внимание на полицейского.

— А откуда у него эти пакеты? — спросил тот.

Она уже догадалась.

— Один — из этого мусорного ведра. Другой из мусорной корзины у двери. Полотенце — из ванной.

— Хитро придумано, — пробормотал полицейский и кивнул на стенной шкаф. — Но далеко он не уйдет. Он же оставил всю одежду.

— Но обулся…

— Перебинтованный человек в халате далеко не убежит, даже если он в ботинках, — уверенно заявил полицейский. — Пожалуй, надо сообщить в участок.

— Бенсон звонил кому-нибудь?

— Сегодня?

— Нет — в прошлом году!

— Слушайте, леди, вы со мной так не разговаривайте!

Теперь, хорошо приглядевшись к нему, она увидела, что он совсем еще мальчишка — лет двадцать с небольшим. Он был напуган. Он проворонил преступника и теперь не знал, что же будет дальше.

— Простите, — сказала она. — Да, сегодня.

— Он один раз звонил. Около одиннадцати.

— Вы не слышали…

— Да нет, — он пожал плечами. — Я и не думал… — его голос угас.

— Итак, он звонил в одиннадцать и исчез в половине двенадцатого. — Она вышла в коридор и взглянула в сторону поста медсестер. Там постоянно кто-то дежурил — и чтобы дойти до лифта, он обязательно должен был миновать пост. Нет, ему бы не удалось пройти незамеченным.

Что же он еще мог предпринять? Она посмотрела в противоположном направлении. В конце коридора была лестница. Он мог спуститься вниз пешком. Но семь пролетов? Бенсон для такого путешествия слишком слаб. И к тому же… Ну, спустился бы он в вестибюль — в халате, перебинтованный. Дежурный в регистратуре его непременно остановил бы.

— Ничего не понимаю, — сказал полицейский, выйдя в коридор. — Ну куда он мог пойти?

— Он смышленый человек, — заметила Росс. Этот факт они все почему-то упускали из виду. В глазах полицейских Бенсон был преступником, которому предъявлено обвинение в хулиганском нападении, — для них он один из сотен «преступных элементов», которых они видят каждый день в участке. Для больничного персонала Бенсон — пациент, несчастный, потенциально опасный, маргинальный психотик. И все почему-то забывают, что Бенсон ко всему прочему необычайно умен. Он добился выдающихся результатов в области компьютерной техники, где работают люди с незаурядными интеллектуальными способностями. На первом же тестировании в Центре он показал уровень интеллекта, равный 144. Он вполне был способен тщательно спланировать свое бегство из клиники, мог подслушать под дверью разговоры персонала с полицейским, мог услышать, как полицейский обсуждает с сестрами свою отлучку за сигаретами, — а потом в считанные минуты сбежать. Но как?

Бенсон мог догадаться, что ему не удастся ускользнуть из больницы в халате. Но он оставил свою одежду в палате — возможно, осознав, что не сможет улизнуть и в собственной одежде. Во всяком случае, в полночь. Его бы остановили внизу на выходе. Последние посетители ушли из здания часа три назад. Так что же он удумал?

Полицейский пошел на пост к медсестрам — звонить в участок и сообщить о случившемся. Росс пошла за ним, приоткрывая все соседние двери. В палате 709 находился больной с сильными ожогами. Она заглянула внутрь и удостоверилась, что там только один человек, 708-я была пуста: прооперированного пациента с пересаженной почкой сегодня днем выписали. Но она осмотрела и эту палату.

На следующей двери висела табличка «ИНВЕНТАРЬ». Это была обычная кладовая. Бинты, вата, шины, хирургические нитки, запас простыней. Открыв дверь, она пошла вдоль полок. Бутылочки с физраствором, подносы с наборами различных инструментов, стерильные маски, перчатки, фартуки, стерильные халаты для сестер и санитаров…

Она остановилась, увидев синий халат, который чья-то торопливая рука затолкала в угол полки. На полке возвышались горки отглаженных белых брюк, рубах и курток — в таких ходят больничные санитары. Она позвала сестру…

***

— Это невозможно! — говорил Эллис, расхаживая по кабинету дежурных сестер. — Просто невозможно! После операции прошло два дня — точнее полтора. Он просто не мог встать и уйти.

— Но ушел, — сказала Джанет Росс. — И сделал это единственным доступным ему способом — переодевшись в форму санитара. Потом он, скорее всего, спустился по лестнице на шестой этаж и на лифте спустился в вестибюль. Никто его и не заметил: санитары входят и выходят в любое время суток.

На Эллисе был строгий костюм-тройка, галстук распущен. Он курил. Росс раньше никогда не видела его с сигаретой в зубах.

— И все же я не понимаю, — говорил он. — Его же накачали торазином и…

— Он не получил ни капли! — сказала Росс.

— То есть?

— Что за торазин? — вмешался полицейский, делавший пометки в своей записной книжке.

— Сестры засомневались, назначен ли ему торазин, и не стали ему колоть. С прошлой полуночи ему не давали ни транквилизаторов, ни седативов.

— Боже! — Эллис метнул на сестер такой взгляд, словно собирался их убить. — Да, но как же голова? Она же перебинтована. Этого же нельзя не заметить!

Моррис, до сих пор сидевший молча, очнулся.

— У него был парик, — сказал он.

— Ты шутишь!

— Я видел его собственными глазами.

— А какого цвета парик? — спросил полицейский.

— Черный, — ответил Моррис.

— Господи! Боже! — повторил Эллис.

— Откуда у него этот парик? — спросил Эллис.

— Ему приносили передачу. В день поступления в клинику.

— Слушайте, — сказал Эллис, — пусть даже парик, но куда он мог деться! Он же оставил в палате бумажник, деньги. Такси он поймать не мог в такой поздний час.

Росс воззрилась на Эллиса, поражаясь его способности игнорировать реальность. Ему просто не хотелось поверить, что Бенсон сбежал, и он оспаривал неопровержимые доказательства. И оспаривал упрямо.

— Он позвонил кому-то около одиннадцати, — сказала Росс, взглянув на Морриса. — Ты не помнишь, кто принес ему парик?

— Симпатичная девушка.

— Имя не помнишь? — саркастически спросила Росс.

— Анджела Блэк, — поспешно ответил Моррис.

— Поищи ее телефон в справочнике, — попросила Росс.

Моррис начал листать толстенный том, но тут зазвонил телефон, и Эллис снял трубку. Он послушал, потом без комментариев передал трубку Росс.

— Алло?

— Я закончил компьютерную развертку, — сказал Герхард. — Только что. Ты была права. Бенсон вошел в цикл обучения со своим имплантированным компьютером. Стимуляции в точности ложатся на параболу проекции.

— Потрясающе! — сказала Росс. Она взглянула на Эллиса, потом перевела взгляд на Морриса и полицейского. Они терпеливо ждали.

— Все именно так, как ты и сказала, — продолжал Герхард. — Бенсону явно понравился электрошок. Он стимулировал припадки все чаще и чаще. Изгиб параболы постепенно становится все круче и круче.

— Когда он сорвется?

— Скоро. Если предположить, что он не нарушит цикл — а это маловероятно, — то с шести часов четырех минут утра он будет получать практически непрерывные стимуляции.

— Эта проекция подтверждена? — спросила она, нахмурившись, и взглянула на часы. Уже половина первого ночи.

— Да. Непрерывные стимуляции должны начаться в шесть часов четыре минуты утра.

— О'кей! — Росс повесила трубку и обвела взглядом присутствующих. — Бенсон попал в прогрессирующий цикл обучения со своим компьютером. Он запрограммирован на срыв сегодня в шесть утра.

— Боже! — Эллис взглянул на стенные часы. — Менее чем через шесть часов.

Моррис, отложив телефонную книгу, говорил со справочной.

— …Тогда попробуйте поискать в Западном Лос-Анджелесе. — И после паузы добавил:

— А в списке новых абонентов?

Полицейский перестал делать пометки в книжке и сидел с озадаченным видом.

— Что-то должно произойти после шести утра?

— Похоже на то, — ответила Росс.

Эллис нервно затянулся сигаретой.

— Ну вот, после двух лет воздержания — снова закурил! — мрачно заявил он и аккуратно загасил сигарету в пепельнице. — Макферсону сообщили?

— Ему должны были позвонить.

— Проверьте номера, не фигурирующие в книге, — продолжал Моррис свой диалог со справочной службой. — Я доктор Моррис из Университетской больницы. Дело очень серьезное. Нам необходимо найти Анджелу Блэк. И если… — он свирепо бросил трубку. — Сука!

— Без успеха?

Он кивнул.

— Но нам даже неизвестно, точно ли Бенсон звонил этой девушке, — сказал Эллис. — Он же мог позвонить еще кому-то.

— Кому бы он ни звонил, этот человек через несколько часов может оказаться в большой беде, — сказала Росс. Она раскрыла историю болезни Бенсона. — Время у нас пока есть. Так что давайте займемся делом.

2

На фривее образовалась пробка. Этот фривей всегда заполнен автомобилями — даже в час ночи в пятницу. Она вглядывалась в вереницу красных огней впереди, которая извивалась на много миль, точно рассвирепевшая змея. Сколько же людей! И куда они устремляются в столь поздний — или ранний — час?

Джанет Росс вообще-то нравилось ездить по фривеям. Она довольно часто возвращалась домой из клиники поздно вечером, а то и под утро, и проносилась мимо зеленых щитов — указателей, миновала паутину дорожных развязок, эстакад и туннелей, наслаждаясь скоростью и чувствуя себя великолепно — свободной, вольной. Она выросла в Калифорнии и с детства помнила первое впечатление от фривеев. Система скоростных шоссе развивалась по мере ее взросления, и ее не пугали эти бетонные лабиринты. Они были частью окружающего пейзажа. Быстро! Здорово!

Автомобиль — неотъемлемый элемент образа жизни в Лос-Анджелесе — городе, в большей мере, чем прочие города мира, зависящем от технологического прогресса. Лос-Анджелес просто не выжил бы без автомобиля, как не смог бы выжить без воды, поступающей по трубопроводам, которые растянулись на сотни миль отсюда, и как не смог бы выжить без внедрения новейших градостроительных технологий. Все это было фактом существования гигантского города-муравейника, и так оно было с самого начала века.

Но в последние годы Джанет начала осознавать неуловимое психологическое воздействие жизни в автомобиле. В Лос-Анджелесе не было открытых кафе, потому что тут мало кто передвигался пешком: здесь уличное кафе, где можно сидеть и глазеть на спешащих мимо людей, было мобильным. «Кафе» менялось на каждом новом светофоре, когда поток машин и людей останавливался на несколько мгновений, люди переглядывались и снова мчались вперед. И было нечто нечеловеческое в этой жизни внутри кокона из стекла и нержавеющей стали с кондиционером, стереофоническим магнитофоном, бортовой электросистемой — в полной изоляции от внешнего мира. Такое существование подавляло глубинную человеческую потребность к объединению, к сплочению, потребность видеть и быть увиденным.

Психиатры даже говорили о развитии у местных жителей деперсонализационного синдрома. Лос-Анджелес был пристанищем недавних эмигрантов, а потому чужаков: и автомобили сохраняли их статус чужаков друг для друга. В городе было очень немного социальных институтов, способствующих сближению его жителей. Практически тут никто не ходил в церковь, а кружки по интересам мало кого удовлетворяли. Люди становились одинокими, они жаловались на свою оторванность друг от друга, разобщенность, на отсутствие друзей, на разлуку с родителями. Часто у них развивались суицидальные настроения — и обычным инструментом самоубийства был все тот же автомобиль. Полиция, сообщая о таких случаях, пользовалась эвфемизмом «автокатастрофа с фатальным исходом». Будущая жертва выбирала для себя надежную эстакаду и взлетала на нее на скорости восемьдесят-девяносто миль в час — нога вжимает акселератор до отказа… Иногда на то, чтобы вытащить тело из-под обломков, уходило много часов…

На скорости шестьдесят пять миль в час она резко взяла вправо через все пять полос, съехала с фривея на Сансет и помчалась по направлению к Голливуд-хиллс. Она ехала по райончику, который старожилы называли Голубыми Альпами: здесь селились гомосексуалисты. Людей со всякого рода проблемами физиологического и психологического характера буквально тянуло в Лос-Анджелес. Город манил свободой. Но ценой этой свободы было отсутствие средств к существованию, отсутствие жизненной опоры…

Она въехала в Лорел-каньон и на полной скорости помчалась по виражам. Шины скрипели на поворотах, свет фар бил по окаймляющим шоссе деревьям. Здесь движение было небольшим. Через несколько минут она подъедет к дому Бенсона.

Теоретически рассуждая, ей и остальному персоналу ЦНПИ надо решить одну простую проблему: вернуть Бенсона в палату к шести утра.