Опасный пациент

— А что в седьмом?

— «ДС-10» на капитальном. Сейчас там все затихло. Может, ждут новый двигатель. Через недельку подвезут. Наверно, хотел ему просто показать там все.

— Спасибо! — Моррис миновал ворота и, выехав на полосу, ведущую к автостоянке, припарковался около седьмого ангара. Он вышел из машины и остановился. Ему же неизвестно, есть Бенсон в седьмом ангаре или нет. Надо бы проверить. А иначе, если приедет полиция, он окажется в дурацком положении. Может, Бенсона уже и след простыл.

Нет, лучше проверить. Он не испытывал страха. Он молод и в хорошей физической форме. К тому же он вполне осознавал, насколько опасен Бенсон. Это знание должно послужить ему надежной защитой. Бенсон представляет наибольшую опасность для тех, кто не догадывается о смертельной угрозе, таящейся в его болезни.

Моррис решил только заглянуть в ангар и удостовериться, что Бенсон там. Ангар представлял собой исполинскую конструкцию без дверей — за исключением больших ворот для въезда самолетов. Ворота были закрыты. Как же войти внутрь?

Моррис внимательно осмотрел поверхность конструкции — рифленая сталь. Затем увидел обычную дверь в дальнем левом углу. Он сел за руль, подъехал к двери, остановился и вошел в ангар.

Внутри была кромешная тьма. И мертвая тишина. Он постоял у двери и услышал тихий стон. Он стал шарить по стене рукой в поисках выключателя. Пальцы наткнулись на металлическую коробку. Он ощупал ее и обнаружил несколько рубильников. Он рванул их все.

Один за другим над головой вспыхнули огни — очень яркие. В центре ангара он увидел огромный самолет, сверкающий в потоках света, струящегося с потолка. Поразительно: каким же исполином самолет кажется в закрытом помещении. Он двинулся к самолету. И снова услышал стон.

Поначалу он не мог понять, откуда доносится звук. Вокруг не было ни души. Но к фюзеляжу около крыла была приставлена лестница. Он прошел под брюхом самолета к лестнице. В ангаре воняло бензином и маслом. Было тепло.

Еще стон.

Он пошел быстрее. Его шаги гулко отдавались под сводчатым потолком ангара. Стон, похоже, исходил откуда-то изнутри самолета. Как же пробраться внутрь? Странная мысль: он же десятки раз летал на самолете. Пассажиры всегда идут на посадку по эстакаде.

Но это в аэропорту, а в ангаре? Самолет такой огромный — как же залезть в салон?

Он миновал два сигарообразных двигателя под крылом. Гигантские цилиндры, с черными лопастями турбин внутри. Странно: ему никогда раньше не приходило в голову, какие же эти двигатели большие. Наверное, просто не обращал внимания.

Еще стон.

Он подошел к лестнице и стал взбираться. На высоте шести футов он ступил на крыло — сверкающее серебряное плато, испещренное рядами заклепок. Увидел под ногой надпись: «НАСТУПАЙ ЗДЕСЬ». У надписи виднелись капельки крови. Он скользнул взглядом вдоль крыла и заметил у фюзеляжа лежащего на спине человека. Он был весь в крови. Моррис приблизился и увидел, что лицо человека страшно изуродовано, а рука вывернута неестественно назад.

Он услышал за спиной какой-то шум и резко обернулся. И тут все огни в ангаре потухли.

***

Моррис похолодел. Он внезапно перестал ориентироваться в пространстве и почувствовал себя так, точно оказался подвешен в пустоте. Он не шевелился. Он задержал дыхание. Он ждал.

Раненый снова застонал. И больше ни звука. Моррис встал на колени, сам не зная зачем. Просто он чувствовал себя в большей безопасности, находясь ближе к металлической поверхности крыла. Он не испытывал страха — только какую-то растерянность.

Потом услышал тихий смешок. И испугался.

— Бенсон?

Ответа не последовало.

— Бенсон, вы здесь?

Нет ответа. Только шаги идущего по бетонному полу человека. Четкие, ровные шаги, отдающиеся эхом.

— Гарри! Это доктор Моррис.

Моррис заморгал, пытаясь привыкнуть к темноте. Ничего не выходит. Он ничего не видел. Не видел краев крыла, очертаний фюзеляжа. Он ни черта не мог разобрать в кромешной тьме!

Шаги приближались.

— Гарри, я хочу вам помочь! — Голос сорвался. И это, конечно, передало его страх Бенсону. И он решил молчать. Сердце колотилось как сумасшедшее. Он задыхался.

— Гарри!

Нет ответа. Но шагов больше не было слышно. Может, Бенсон решил сдаться. Может, у него новая стимуляция. Может, он просто передумал.

Новый звук: металлический лязг. Очень близко. Еще лязг.

Бенсон взбирался по лестнице!

Морриса прошиб холодный пот. Он по-прежнему ничего не видел. Он настолько был дезориентирован, что уже и забыл, в каком месте на крыле он находится. И где лестница — впереди или сзади?

Еще лязг.

Он постарался определить, с какой стороны донесся звук. Откуда-то спереди. Значит, он стоит лицом к задней части крыла. Лицом к лестнице.

Еще лязг.

Сколько же там ступенек? Лестница высотой шесть футов — шесть ступенек. Скоро Бенсон окажется на крыле. Что же использовать в качестве оружия? Моррис похлопал себя по карманам. Рубашка и пиджак были влажными от пота. У него промелькнула мысль: как же это смешно — ведь он врач, а Бенсон его пациент. Бенсон должен внять голосу рассудка. Бенсон должен подчиниться его командам.

Еще лязг.

Ботинок! Моррис поспешно стащил с ноги ботинок и проклял все на свете, поняв, что подошва резиновая. Но все лучше, чем ничего. Он крепко сжал в ладони ботинок и поднял высоко над головой, приготовившись нанести удар. Перед его мысленным взором предстал избитый механик. Изувеченное окровавленное лицо. И он вдруг понял, что ему надо ударить Бенсона очень сильно, вложив в этот удар весь свой страх.

Ему надо попытаться убить Бенсона.

Металлические звуки прекратились, но он услышал дыхание. И — сначала далеко, а потом все ближе — сирены. Полиция! Бенсон тоже их услышит и остановится.

Еще лязг.

Бенсон спускается вниз? Моррис с облегчением перевел дыхание.

А потом услышал странный царапающий звук и почувствовал, как качнулось крыло под ногами. Бенсон не стал спускаться вниз. Он продолжал подниматься вверх и теперь встал на крыле.

— Доктор Моррис?

Моррис уже было собрался ответить, но закусил язык. Он понимал, что и Бенсон ничего не видит. Бенсону надо услышать голос и определить направление. Моррис молчал.

— Доктор Моррис! Мне нужна ваша помощь.

Сирены выли уже совсем близко. Моррис на мгновение успокоился при мысли, что скоро Бенсона поймают. И этот кошмар закончится.

— Пожалуйста, помогите мне, доктор Моррис!

Может быть, он просит вполне искренне. Может, ему и впрямь нужна помощь. Но в таком случае он, как врач Бенсона, обязан ему помочь.

— Прошу вас!

Моррис выпрямился.

— Я здесь, Гарри. Успокойтесь и…

В воздухе что-то тихо засвистело. Морриса обдало волной за секунду до удара. А потом страшная, мучительная боль пронзила губы и челюсть. Его отбросило назад, и он покатился по крылу. Боль была невыносимая — такой боли он еще ни разу в жизни не испытывал.

Потом он упал во тьму. Расстояние от поверхности крыла до бетонного пола было небольшим. Но ему показалось, что он летел целую вечность. Целую вечность.

13

Джанет Росс стояла перед дверью лечебного кабинета в отделении «Скорой помощи», заглядывая внутрь через небольшое окно. В кабинете шесть врачей занимались Моррисом. Они окружили стол плотной стеной, и она мало что видела. Только его ноги. На одной ноге был надет ботинок. Другой ботинок отсутствовал. Было много крови: почти все сотрудники «Скорой помощи» были забрызганы красными кляксами.

Стоящий с ней рядом Андерс сказал:

— Вряд ли мне стоит говорить, что я думаю по поводу всего этого.

— Понимаю.

— Этот человек чрезвычайно опасен. Доктору Моррису следовало бы дождаться приезда полиции.

— Но полиции не удалось поймать Бенсона, — сказала Росс с внезапной злостью. Андерс ничего не понимает. Он не понимает, какую ответственность можно испытывать за собственного пациента, как можно желать за кем-то ухаживать.

— Но и Моррис его не поймал.

— А почему полиции не удалось его схватить?

— Когда полицейские вошли в ангар, Бенсона там уже не было. Из ангара есть несколько выходов, и они не могли их все прикрыть. Морриса нашли под крылом на полу, а механика — на крыле. Оба были серьезно ранены.

Дверь кабинета раскрылась. Вышел Эллис: лицо осунувшееся, небритое.

— Как он? — спросила Росс.

— Он в порядке. Он мало что сможет рассказать в ближайшие несколько недель, но с ним все в норме. Его повезут в операционную — вправить челюсть и удалить сломанные зубы. — Он обернулся к Андерсу. — Орудие нашли?

Андерс кивнул.

— Двухфутовая свинцовая труба.

— Наверное, ударил прямо в рот, — сказал Эллис. — Слава богу, что он не вдохнул выбитые зубы. Бронхи чистые. — Он обнял Джанет. — Его подремонтируют.

— А как насчет другого?

— Механик? — Эллис покачал головой. — Я бы не стал давать никаких гарантий. Нос сломан, и носовые кости вмяты в мозговую ткань. Ему дают физраствор через ноздри. Большая потеря крови и значительная опасность энцефалита.

— Как вы оцениваете его шансы выжить? — спросил Андерс.

— Состояние критическое.

— Ясно. — Андерс ушел.

Росс вышла вместе с Эллисом из отделения «Скорой помощи», и они отправились в кафетерий. Эллис по-прежнему обнимал ее за плечи.

— Полнейшая неразбериха, — сказал он.

— С ним точно все в порядке? — спросила Росс.

— Несомненно.

— Он был довольно симпатичный…

— Челюсть поставят на место. Он будет как новенький.

Она передернула плечами.

— Что, холодно?

— Холодно, — ответила она. — И устала. Ужасно устала.

***

Они с Эллисом пили кофе в кафетерии. Было уже половина седьмого, и в кафетерий набилось много народу. Эллис ел медленно, каждым своим движением выказывая усталость.

— Странно, — заметил он.

— Что?

— Сегодня утром мне звонили из Миннесоты. У них есть вакантное место профессора в нейрохирургии. Спрашивали, не заинтересуюсь ли я.

Она ничего не сказала.

— Ну, не странно ли?

— Нет.

— Я сказал им, что не собираюсь никуда уходить отсюда, пока меня не вышибут.

— А ты уверен, что это произойдет?

— А ты нет? — Он оглядел кафетерий: сестры, практиканты, техперсонал. — Не понравится мне в Миннесоте. Слишком холодно.

— Но там сильная школа.

— Это да. Школа сильная, — он вздохнул. — Замечательная школа!

Росс стало его жаль, но она подавила это чувство. Он сам во всем виноват, хотя она его предупреждала. В истекшие сутки она еще никому не попеняла: «Я же говорила!» Она просто не позволяла себе даже подумать об этом. Во-первых, не было никакой необходимости это говорить. С другой стороны, это все равно бы не помогло Бенсону, а он продолжал оставаться ее главной заботой.

Но и особой симпатии к этому отважному хирургу она не испытывала. Отважные хирурги с легкостью готовы были рисковать жизнью пациентов, но не своей. Самое большее, что мог потерять хирург, — это свою репутацию.

— Ну, — сказал Эллис, — пора мне возвращаться в Центр. Пойду посмотрю, что там происходит. Знаешь, что я тебе скажу?

— Что?

— Хорошо бы они его пристрелили, — и он пошел к лифту.

***

Операция началась в семь вечера. Росс стояла на смотровой галерее, глядя через стекло, как Морриса ввозят на каталке в операционную. На него накинули простыню. Операцию проводили Бендиксон и Куртис — оба классные специалисты в области косметической хирургии. Они «подремонтируют» его так, как никто бы другой не смог.

И все же, когда сняли стерильные повязки, она не смогла без содрогания взглянуть на лицо Морриса. Верхняя часть его лица оставалась неповрежденной. Вся нижняя часть представляла собой кровавое месиво — точно кусок свеженарубленного мяса. Невозможно было понять, где в этой красной массе рот.

Эллис все это лицезрел еще в «Скорой помощи». Она же была потрясена увиденным — даже на расстоянии. И воочию представила себе, как это выглядит вблизи…

Она смотрела, как стерильными простынями обкладывают его туловище, голову. Хирурги были уже в халатах и в перчатках, столики с инструментами подкатили поближе; сестры стояли наготове. Весь ритуал приготовления к операции протекал споро и гладко. Это чудесный ритуал, подумала она, настолько строгий и совершенный, что никто бы не подумал — и сами хирурги, возможно, этого не осознавали, — что они собираются оперировать своего коллегу. Эта стандартная процедура на хирурга действует как анестезия — как веселящий газ действует на пациента.

Она постояла еще немного и ушла.

14

Подходя к зданию ЦНПИ, она заметила стайку репортеров, окружавших Эллиса у входа. Он отвечал на их вопросы, находясь явно в скверном расположении духа. До нее донеслись произнесенные несколько раз слова «контроль над сознанием».

Испытывая чувство вины, она свернула к боковому входу, быстро прошла к лифту и поднялась на четвертый этаж. «Контроль над сознанием», — подумала она. Воскресные выпуски газет с этим «контролем над сознанием» раздуют сенсацию. А потом на следующей неделе появятся важные редакционные статьи, а потом еще более важные статьи в медицинских журналах — об опасностях, таящихся в неконтролируемых и безответственных научных исследованиях и экспериментах. Она буквально видела их заголовки.

«Контроль над сознанием». Боже!

Истина заключается в том, что сознание всех людей в той или иной мере контролируется, и все этому обстоятельству даже рады. Самые могущественные контролеры сознания — родители. Они наносят максимальный урон. Теоретически почему-то всегда забывают, что никто не рождается с предрассудками, неврозами или страхами: эти душевные свойства требуют направляющую руку. Разумеется, родители не намеренно вредят собственным детям. Они просто-напросто внушают установки, которые, по их разумению, окажутся полезными и важными для детей в жизни.

Новорожденные — своего рода компьютеры, требующие программного обеспечения. И они заучат все, чему бы их ни учили: от плохой грамматики до плохих установок. Как и компьютеры, они неразборчивы, они не умеют выбирать между правильными и порочными идеями. Аналогия достаточно точная: многие отмечают инфантильность компьютеров и их способность воспринимать все буквально. Например, если вы задаете команду «Надень ботинки и носки», компьютер ответит, что носки не налезают на ботинки.

Весь период программирования завершается к семилетнему возрасту. Расовые установки, сексуальные установки, этические установки, религиозные, национальные… Гороскоп устанавливается, и детей отпускают вращаться по предначертанным траекториям. «Контроль над сознанием»…

А как насчет такой простой вещи, как социальные условности? Вроде рукопожатия при встрече или знакомстве? Или вроде стояния лицом к дверям в лифте. Или движения по левой стороне на эскалаторе? Или вилка слева, нож справа при сервировке стола? Да ведь их сотни — подобных условностей, необходимых людям для стереотипизации своего социального поведения и общения. Исключите хотя бы одну из них — и в душе возникнет непереносимая тревога.

Люди нуждаются в контроле над сознанием. Они рады этому контролю. Они безнадежно одиноки и беспомощны без него.

Но стоит группе людей попытаться разрешить животрепещущую проблему сегодняшнего дня — неконтролируемого насилия — и тут же все возопят: ах, контроль над сознанием! Контроль над сознанием! А что лучше: контроль или полная свобода? Она доехала до четвертого этажа, миновала нескольких полицейских в коридоре и зашла в свой кабинет. Там сидел Андерс с сумрачным видом. Он только что положил трубку.

— У нас первый успех.

— Да? — Ее раздражение сразу прошло, сменившись нетерпеливым ожиданием новостей.

— Да. Но будь я проклят, если понимаю, что это значит.

— А что случилось?

— Описание Бенсона и его фотографию распространили в центре города, и кто-то его узнал.

— Кто же?

— Клерк из отдела градостроительства в Сити-холле. Он заявил, что дней десять назад Бенсон к ним приходил. В отделе градостроительства хранятся спецификации всех общественных зданий в городе.

Росс кивнула.

— Так вот, Бенсон приходил узнать кое-какие данные об одном здании. Ему хотелось взглянуть на схему электропроводки. Он назвался инженером-электриком и показал какое-то удостоверение.

— Девушки в его доме говорили, что он приходил за какими-то чертежами.

— Да, очевидно, он получил их в отделе градостроительства.

— И что это за чертежи?

— Схемы внутренних коммуникаций Университетской больницы, — ответил Андерс. — Теперь он знаком со всей системой электропроводки в вашей клинике. И что вы мне на это скажете?

Они молча переглянулись.

***

К восьми часам Росс почти засыпала на ногах. Шея сильно разболелась, началась головная боль. Она поняла, что выбора у нее больше нет, — или она поспит хоть немного, или упадет в обморок.

— Если я понадоблюсь вам, можете найти меня на этаже, — сказала она Андерсу. Она пошла по коридору Центра мимо полицейских. Росс уже не обращала на них внимания. Теперь ей казалось, что в коридорах Центра полицейские толклись бог знает с каких пор.

Она заглянула в кабинет Макферсона. Он сидел за столом, свесив голову на грудь, и дремал, издавая короткие отрывистые вздохи. Казалось, его мучают во сне кошмары. Она тихо затворила дверь.

Мимо пробежал санитар, неся на подносе переполненные окурками пепельницы и пустые кофейные чашки. Странно, что санитар занимается работой уборщицы. Это зрелище навело ее на некий вопрос, который она никак не могла сформулировать.

Неопределенность мысли продолжала ее мучить, но в конце концов она выбросила ее из головы. Она слишком устала и уже была не способна ясно мыслить. Она подошла к одному из лечебных кабинетов, заглянула внутрь и увидела, что там никого нет. Она вошла, плотно закрыла за собой дверь и легла на смотровую кушетку. И почти мгновенно заснула.

15

В холле Эллис смотрел себя в передаче одиннадцатичасовых новостей. Он включил телевизор отчасти из-за тщеславия, отчасти из-за мрачного любопытства. Здесь же находились Герхард, Ричардс и капитан Андерс.

На экране Эллис заглядывал, чуть прищурившись, в объектив камеры и отвечал на вопросы репортеров. У самого его лица маячили микрофоны, но он себе казался вполне спокойным. Это его обрадовало. И он счел свои ответы здравыми.

Репортеры задавали ему вопросы об операции, и он давал им краткие и доходчивые пояснения. Потом кто-то спросил: «А зачем нужна была эта операция?»

«Пациент, — отвечал Эллис, — страдает от возобновляющихся приступов агрессивного поведения. У него органическая болезнь мозга — то есть его мозг травмирован. Мы пытались его подремонтировать. Мы стремимся предотвратить акты насилия».

Никто бы не стал с этим спорить, подумал он. Даже Макферсона порадовал бы столь вежливый ответ.

«Насколько распространенной является связь заболеваний мозга с агрессивным поведением?»

«Нам неизвестно, насколько это распространенное явление, мы даже не знаем, насколько распространенным является нарушение мозговой деятельности. Но, по нашим подсчетам, около десяти миллионов американцев несомненно страдают серьезными дисфункциями мозга и еще пять миллионов имеют незначительные мозговые дисфункции».

«Итого пятнадцать миллионов? — переспросил репортер. — Но это же каждый тринадцатый».

Быстро он сосчитал, подумал Эллис. Сам он потом высчитал, что это каждый четырнадцатый.

«Да, что— то около того, -отвечал он с экрана. — Два с половиной миллиона больных церебральным параличом. Два миллиона с конвульсивными расстройствами, в том числе с эпилепсией. Шесть миллионов умственно отсталых. Возможно, еще два с половиной миллиона страдают гиперкинетическим расстройством поведения».

«И все эти люди агрессивны?»

«Нет, безусловно, нет. Но значительная часть людей, совершающих акты насилия, если подвергнуть их тщательному осмотру, имеет те или иные поражения мозговых функций. Физические поражения. Это обстоятельство — серьезный довод против аргументации различных теорий, усматривающих все беды общества в бедности и расовой дискриминации, социальной несправедливости и тому подобном. Эти факторы, несомненно, способствуют агрессивному поведению. Но важным фактором является и физическое повреждение мозга. А физические повреждения мозга невозможно излечить социальными лекарствами».

Репортеры на мгновение умолкли. Эллис помнил эту внезапно возникшую паузу. И он помнил, как сразу почувствовал себя увереннее. Он перехватил инициативу и теперь сам дирижировал этим шоу.

«Когда вы говорите „агрессивное поведение“…»

«Я имею в виду акты неспровоцированного насилия со стороны одиночек. Это — серьезнейшая проблема современного мира. Насилие. Это и важнейшая проблема нашей страны. В 1969 году в нашей стране было убито или подверглось нападению больше людей, чем было убито или ранено за все годы вьетнамской войны. В частности…»

На репортеров это заявление произвело ошеломляющее впечатление.

«…произошло 14 560 убийств, 36 500 изнасилований, 306 500 случаев нападений с отягчающими обстоятельствами. В итоге мы имеем треть миллиона случаев насилия. А сюда не включены все случаи летального исхода автомобильных катастроф и физических увечий из-за пользования автомобилем. За этот же период мы имеем 56 000 смертельных исходов в автокатастрофах и три миллиона увечий».

— Ты всегда был асом по части статистики, — заметил Герхард.

— Впечатляет? — отозвался Эллис.

— Да! Высший класс. Но у тебя какое-то не внушающее доверия выражение лица.

— Это мое обычное выражение.

Герхард расхохотался.

«И вы считаете, что эти данные отражают уровень физических повреждений мозга?»

«В значительной степени, — ответил Эллис. — В весьма значительной степени. Один из способов установить физическое повреждение мозга у того или иного индивида — это история повторяющихся случаев его агрессивного поведения. Есть немало ярких тому примеров. У Чарлза Уитмена, убившего семнадцать человек в Техасе, была злокачественная опухоль мозга, и за много недель до совершения этого преступления он признался своему психиатру, что его посещает намерение забраться на башню и стрелять с нее в людей. Ричард Спек был повинен в ряде актов крайне жестокого насилия, прежде чем он убил восемь медицинских сестер. Ли Харви Освальд неоднократно нападал на окружающих, в том числе и на собственную жену. Это самые известные случаи. Ежегодно происходит треть из миллионов случаев, которые не столь известны. Мы стараемся предотвратить агрессивное поведение с помощью хирургического вмешательства. Вряд ли к этому стоит относиться с предубеждением. Я считаю, что это благородная цель, имеющая огромную важность для общества».

"Не считаете ли вы, что это и есть «контроль над сознанием?»

«Скажите, как бы вы определили обязательное образование, получаемое детьми в системе средних школ?»

«Средним образованием», — ответил репортер.

На этом интервью закончилось. Эллис вскочил, недовольный.

— Они выставили меня круглым идиотом!

— Ничуть! — возразил Андерс.

13 МАРТА 1971 ГОДА, СУББОТА: ЗАВЕРШЕНИЕ

1

Ее избивали, нанося жестокие сокрушительные удары. Она каталась по земле и стонала.

— Эй! Проснись! — Герхард потряс ее за плечо. — Проснись, Джан!

Она открыла глаза. Вокруг было темно. Кто-то склонился над ней.

— Давай-давай, просыпайся…

Она зевнула. От зевка токи боли пронзили шею.

— Что такое?

— Тебе звонят. Это Бенсон!

Услышав это известие, она в ту же секунду проснулась. Герхард помог ей подняться, и она помотала головой, чтобы окончательно прийти в себя. Шея нестерпимо болела, все тело ломило — невозможно было пошевелиться, но она не обращала внимания на боль.

— Где?

— В «Телекомпе».

Она вышла в коридор и сощурилась от яркого света. В коридоре еще толпились полицейские, но теперь у них был утомленный вид, глаза слипались, губы чуть кривились. Она последовала за Герхардом в «Телекомп». Ричардс протянул Росс телефонную трубку со словами:

— Она идет.

Джанет взяла трубку.

— Алло! Гарри?

Стоя в дальнем углу кабинета, Андерс слушал их разговор по параллельному аппарату.

— Я неважно себя чувствую, — сказал Гарри Бенсон. — Я хочу, чтобы это прекратилось, доктор Росс.

— А в чем дело, Гарри? — Она распознала в его голосе нотки усталости и почти детской капризности. Интересно, что бы сказала подопытная крыса после круглосуточной стимуляции?

— Плохи дела, я ужасно устал.

— Мы можем вам помочь.

— Эти ощущения… — продолжал Бенсон. — Я уже от них устал. Вот и все. Просто устал. Я хочу, чтобы они прекратились.

— Вы должны дать нам возможность помочь вам, Гарри.

— Я не верю, что вы сможете.

— Надо нам доверять, Гарри.

Наступила долгая пауза, Андерс взглянул на Росс. Она пожала плечами.

— Алло, Гарри?

— Лучше бы вы не делали…

Андерс взглянул на часы.

— Что?

— Операцию.

— Мы можем все исправить, Гарри.

— Я хотел сам все исправить. — Он опять заговорил детски капризным голосом. — Мне захотелось вытащить провода.

Росс нахмурилась.

— И вы попробовали?

— Нет. Я попробовал развязать бинты, но было так больно! Не нравится мне эта боль. Не люблю, когда больно.

Да, он и впрямь как ребенок. Интересно, подумала она, эта регрессия — какой-то особый побочный эффект или просто результат его страха и усталости?

— Хорошо, что вы не пытались их вытащить…

— Но надо же что-то делать! Надо же прекратить эти ощущения! Я хочу починить компьютер.

— Гарри, этого нельзя делать! Мы сами все исправим!

— Нет, я сам.

— Гарри! — произнесла она тихим, успокаивающим, почти материнским тоном. — Гарри, пожалуйста, верьте нам.

Ответа не последовало. На другом конце провода слышалось шумное дыхание. Она обвела комнату взглядом, останавливаясь на напряженных лицах присутствующих.

— Гарри, пожалуйста, верьте нам. Хотя бы на этот раз. И тогда все будет в порядке.

— Меня ищет полиция.

— Здесь нет полиции, — сказала она. — Все уже ушли. Вы можете спокойно прийти сюда. Все будет хорошо.

— Раньше вы меня обманывали! — Голос опять капризный.

— Нет, Гарри. Просто произошла ошибка. Если вы сейчас придете сюда, все будет хорошо.

Наступило долгое молчание, потом Гарри вздохнул.

— Извините, — сказал он. — Я-то знаю, чем все закончится. Я должен сам починить компьютер.

— Гарри…

Раздался щелчок, и в трубке послышались короткие гудки. Росс положила трубку. Андерс тут же набрал номер телефонной компании и попросил определить номер, с которого только что звонили. Вот почему он поглядывал на часы, подумала Росс.

— Черт! — воскликнул Андерс и бросил трубку. — Они не могут определить номер. Они даже не могут установить, откуда звонят! Идиоты! — Он сел на стул.

— Бенсон вел себя как ребенок, — сказала Росс, качая головой.

— А что он имел в виду, говоря, что починит компьютер?

— Видимо, он хочет отсоединить контакты, вживленные ему в плечо.

— Но он же сказал, что уже пытался.

— Может, пытался, может, и нет, — ответила Росс. — Он в отчаянии — под воздействием всех полученных стимуляций и перенесенных приступов.

— А это возможно — вытащить провода и отключить компьютер?

— Да. Во всяком случае, наши подопытные животные так делают. Обезьяны… — Она потерла глаза. — Есть кофе?

Герхард налил ей чашку.

— Бедняга Гарри, — сказала она. — Он, наверное, совсем обезумел от ужаса.

— А как вы думаете, насколько велико это чувство отчаяния? — спросил Андерс.

— Достаточно велико… Сахар остался?

— Сахара нет, — ответил Герхард. — Кончился часа два назад.

— Не понимаю… — сказала она.

— У него есть схема прокладки электрокабеля в больнице, — сказал Андерс. — А главный компьютер — компьютер, с помощью которого проводилась его операция, — находится в главном здании, в подвале.

Росс поставила чашку на стол, уставилась на полицейского, нахмурилась, снова потерла глаза, взяла чашку и снова поставила ее.

— Не знаю, — наконец пробормотала она.

— Пока вы спали, звонил патологоанатом, — сказал Андерс. — Он пришел к выводу, что Бенсон ударил танцовщицу отверткой. Бенсон совершил нападение на механика в аэропорту, совершил нападение на Морриса. Машины и люди, так или иначе с машинами связанные… Моррис ведь имел отношение к процессу превращения Бенсона в машину.

Росс улыбнулась.

— Но я-то психиатр.

— Я просто спрашиваю. Это возможно?

— Конечно, вполне возможно…

Снова зазвонил телефон. Росс сняла трубку.

— Центр нейропсихиатрических исследований!

— Тихоокеанская телефонная компания, — сказал мужской голос. — Мы проверили прошлый телефонный звонок для капитана Андерса. Он у вас?

— Минуту! — Росс кивнула капитану Андерсу, и тот снял трубку параллельного аппарата.

— Андерс слушает! — Наступила долгая пауза, после чего он сказал:

— Повторите, пожалуйста! И в каком промежутке вы проверяли? Понятно. Спасибо.

Он положил трубку и стал крутить диск.

— Расскажите-ка мне об этом ядерном энергоблоке, — попросил он.

— А что такое?

— Я хочу знать, что произойдет в случае его повреждения. — Андерс отвернулся от присутствующих в кабинете: на другом конце сняли трубку. — Дайте мне группу гражданской обороны. Это Андерс из отдела убийств.

Он обернулся к Росс.

— Он носит на себе тридцать семь граммов радиоактивного плутония-239, — сказала Росс. — Если контейнер разрушится, все находящиеся в непосредственной близости к нему люди и объекты получат значительную долю радиации.