1

Джанет Росс сидела в пустом кабинете. Она взглянула на настенные часы: 9 утра — и перевела взгляд на письменный стол. На столе ничего не было за исключением вазы с цветами и ее записной книжки. Она покосилась на стул перед столом и громко произнесла:

— Как у нас идут дела?

Раздался щелчок, и из вмонтированного в потолок динамика донесся голос Герхарда:

— Нам надо еще несколько минут, чтобы отрегулировать уровень звука. Освещение нормальное. Хочешь, поболтаем?

Росс кивнула и бросила взгляд через плечо на стекло с зеркальным покрытием. Она увидела в нем свое отражение, но ей было известно, что за стеклом-перегородкой сидит Герхард перед мониторами и смотрит на нее.

— У тебя усталый голос, — сказала она.

— У нас проблемы со «Святым Георгием». Сегодня всю ночь с ним провозились.

— Я тоже устала. У меня проблемы кое с кем, кто далеко не святой.

Росс рассмеялась. Она говорила первое, что приходило в голову, пока Герхард налаживал звук, и не придавала большого значения своим словам. Но что правда, то правда: Артур далеко не святой. И не такое великое сокровище, каким он ей показался несколько недель назад, когда они познакомились. Она, по правде сказать, была немного без ума от него. («Без ума? Гм. Вы это так называете?» — представила она себе реакцию доктора Рамоса.) Артур был красив и богат. Желтый «Феррари». Море энергии и море обаяния. В его компании она чувствовала себя вполне раскованно и вполне женщиной. Он был способен на головокружительные, сумасбродные поступки — ну например, однажды он слетал с ней в Мехико поужинать: он знал там один ресторанчик, где пекли лучшие в мире маисовые лепешки. Она понимала, что это все ужасно глупо, но ей нравилось. И в каком-то смысле ей было с ним легко: не надо было говорить о лекарствах, больнице, психиатрии. Артура это совершенно не интересовало. Его интересовала она — как женщина. («Но не как сексуальный объект?» Черт бы вас побрал, доктор Рамос!) А потом, узнав его лучше, она вдруг поняла, что ей хочется поговорить с ним о своей работе. И обнаружила, к своему немалому удивлению, что Артур и слышать об этом не хочет. Артура ее работа пугала: у него явно были комплексы, связанные с профессиональными достижениями. Формально он был биржевым брокером — несложное ремесло для сына богача — и веско рассуждал о деньгах, инвестициях, норме прибыли, эмиссии акций. Но в его манере держаться было нечто агрессивное, точно подсознательно он все время пытался самоутвердиться в чужих глазах.

И потом она поняла то, о чем должна была бы догадаться с самого начала, — что Артура она привлекла главным образом своей самоуверенностью. Теоретически рассуждая, ее было куда труднее поразить, ошарашить и очаровать, чем какую-нибудь начинающую актриску-провинциалку, завороженно разглядывающую витрины дешевых универмагов. А потому она была более желанна.

Наконец эта странная роль начала ее утомлять, и она уже не испытывала никакого удовольствия от ощущения раскованности с ним. И вообще все это скоро стало ее раздражать. Она начала отмечать про себя знакомые признаки охлаждения: работы в клинике прибавилось, и ей приходилось отменять свидания. Когда же они виделись, она быстро уставала от его вальяжности и беспокойной энергичности, от его костюмов и его автомобилей. За ужином она смотрела на него и пыталась найти в нем то, что раньше обнаружила. И не могла — даже намека. А вчера она с ним порвала. Они оба давно поняли, что разрыв не за горами. Но отчего же это ее так расстроило?

— Ты что замолчала? — спросил Герхард.

— Не знаю, что говорить… Настала пора, когда все люди доброй воли должны прийти на помощь нашему пациенту. Юркая рыжая лиса прыгнула на перепуганную лягушку. Мы все стремимся ступить на широкую дорогу, ведущую на небеса… — Она замолчала. — Хватит?

— Еще немного.

— Мэри, Мэри, милая малютка, как всходят цветы в твоем садике? Извини, дальше не помню. Как там дальше? — Она засмеялась.

— Все отлично. Я установил уровень записи.

Росс поглядела на динамик.

— Ты будешь проводить интерфейсинг в конце сеанса?

— Вероятно, если все хорошо пройдет. Род торопится посадить его на транквилизаторы.

Она кивнула. Это была финальная стадия лечения Бенсона, которую требовалось завершить до начала курса приема транквилизаторов. Бенсона держали на седативе — на фенобарбитале — до прошлой полуночи. Сегодня утром действие седатива должно было полностью пройти: Бенсон теперь был готов к интерфейсингу.

Это Макферсон изобрел термин «интерфейсинг». Макферсон обожал компьютерную терминологию. Интерфейсом называется граница между двумя системами или между компьютером и эффектором. В случае с Бенсоном это была практически граница между двумя компьютерами — его мозгом и маленьким компьютером, находящимся у него под кожей плеча. Контакты были подсоединены, но система еще не включена. Как только будет нажата соответствующая кнопка, возникнет цикл обратной связи: Бенсон — компьютер — Бенсон.

Макферсон рассматривал этот прецедент только как первый из множества последующих. Он планировал перейти от эпилептиков к шизофреникам, потом к умственно отсталым, потом к слепым. Истории болезни кандидатов были расставлены на полке в его кабинете. И он планировал использовать все более совершенные компьютеры. Постепенно он рассчитывал перейти к проектам вроде «Формы Кью», которую даже Росс считала слишком преждевременной.

Но сегодня главный практический вопрос заключался в том, какой из сорока электродов способен предотвратить припадок. Никто этого пока не знал. Это можно будет определить только экспериментальным путем.

В ходе операции электроды были установлены с предельной точностью — непосредственно в зоне ввода, с погрешностью до одного миллиметра. С хирургической точки зрения все прошло просто замечательно, но, учитывая плотность мозгового вещества, ввод оказался очень неточным. Диаметр нервных клеток мозга составляет микрон. А в миллиметре пространства находятся тысячи нервных клеток.

С этой точки зрения электроды, можно сказать, были установлены весьма приблизительно. А это значит, что требуется множество электродов. Можно предположить, что при имплантации нескольких электродов в зоне по меньшей мере один из них будет размещен надлежащим образом для подавления приступа. Стимуляция методом проб и ошибок позволит определить, какой же именно электрод необходимо использовать.

— Пациент! — объявил Герхард через динамик. Через минуту Бенсона ввезли в каталке. На нем был голубой полосатый халат. Он неуверенно помахал ей: сразу было видно, что он нервничает. Повязки на плече стесняли движение его руки.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он и улыбнулся.

— Это я должна вам задать такой вопрос.

— Здесь я буду задавать вопросы! — Он все еще улыбался, но в голосе его послышались твердые нотки. К своему удивлению, она поняла, что он боится. А потом удивилась, почему же это ее, собственно, удивило. Ну конечно, он должен бояться. Всякий бы на его месте испытывал страх. Ей самой было немножко неспокойно.

Сиделка похлопала Бенсона по плечу, кивнула доктору Росс и удалилась. Они остались наедине.

Некоторое время оба молчали. Бенсон смотрел на нее, она — на него. Ей хотелось дать Герхарду возможность сфокусировать телеобъектив, вмонтированный в потолок, и подготовить необходимое оборудование для стимуляции.

— Чем сегодня займемся? — спросил Бенсон.

— Мы хотим простимулировать ваши электроды, последовательно каждый, и посмотреть, что произойдет.

Он кивнул. Похоже, Бенсон воспринял это сообщение спокойно, но она уже научилась не доверять его спокойствию. Помолчав, он спросил:

— Будет больно?

— Нет.

— Ну и ладно. Поехали.

Герхард, восседая в соседней комнате на высоком табурете среди горящих зеленых датчиков, смотрел сквозь прозрачное стекло на Росс и Бенсона.

Рядом с ним стоял Ричардс. Он взял в руку микрофон, поднес к губам и тихо произнес:

— Серия стимуляций первая. Пациент Гарольд Бенсон. Одиннадцатое марта 1971 года.

Герхард посмотрел на четыре монитора перед собой. На одном мониторе высветилось изображение Бенсона крупным планом: во время сеанса стимуляции будет вестись видеозапись реакций пациента. Другой монитор высвечивал компьютерную схему сорока электродов — два параллельных ряда в мозговой ткани. По мере стимуляции каждого из сорока электродов соответствующая точка на мониторе начнет мерцать. Третий монитор показывал осциллограмму электрошока после его подачи. Диаграмма работы крошечного компьютера Бенсона изображалась на четвертом мониторе. Этот монитор тоже загорится во время стимуляций.

В соседнем помещении Росс говорила пациенту:

— Вы почувствуете различные ощущения. Некоторые из них, может быть, окажутся довольно приятными. Мы просим вас сообщить нам, что вы чувствуете. Хорошо?

Бенсон кивнул.

— Электрод один, пять милливольт, пять секунд, — скомандовал Ричардс и нажал кнопку. Компьютерная диаграмма показала, что цепь замкнулась, и электрический разряд побежал по сложной электронной паутине плечевого компьютера Бенсона. Ричардс и Герхард наблюдали за Бенсоном через односторонне прозрачное стекло.

— Занятно, — сказал Бенсон.

— Что? — спросила Росс.

— Ощущение…

— Вы можете его описать?

— Ну, это что-то вроде того, как ешь бутерброд с ветчиной.

— Вы любите бутерброды с ветчиной?

Бенсон пожал плечами.

— Не особенно.

— Вы голодны?

— Не особенно.

— Еще что-нибудь чувствуете?

— Нет. Только вкус бутерброда с ветчиной. — Он улыбнулся. — На куске ржаного хлеба.

Герхард, восседающий за контрольным пультом, кивнул. Первый электрод стимулировал воспоминания.

— Электрод номер два, пять милливольт, пять секунд, — сказал Ричардс.

— Мне надо в туалет, — заявил Бенсон.

— Это пройдет, — отозвалась Росс.

Герхард отвернулся от контрольного пульта, отпил кофе и продолжал наблюдать за собеседованием.

— Электрод номер три, пять милливольт, пять секунд.

Этот разряд не возымел на Бенсона никакого эффекта. Бенсон тихо рассказывал Росс об общественных туалетах в ресторанах, отелях и аэропортах.

— Попробуй еще, — сказал Герхард. — Добавь пять.

— Повторяю: электрод номер три, десять милливольт, пять секунд, — сказал Ричардс. На мониторе вспыхнула цепь, замкнутая на третий электрод. Опять нулевой эффект.

— Переходи к четвертому, — сказал Герхард и записал в тетрадь: "№ 1 — подавлен, память (бутербр, с ветчиной).

№ 2 — полн, мочевой пузырь № 3 — никаких субъективных изменений № 4 -…"

Он поставил тире и стал ждать. Проверка всех сорока электродов, похоже, займет порядочно времени, но ему было интересно наблюдать за происходящим. Хотя разные электроды производили поразительно различные действия, все же соседние электроды генерировали сходные ощущения. Это было неоспоримым доказательством плотности мозга, который кто-то однажды назвал самой сложной структурой познанной реальности. И ведь верно: в одном человеческом мозге втрое больше клеток, чем людей на земле. Такую плотность трудно себе вообразить. На раннем этапе работы в ЦНПИ Герхард добился у руководства разрешения рассечь человеческий мозг. Он корпел над ним несколько дней, обложившись нейроанатомическими учебниками. Для рассечения мозговой ткани он воспользовался традиционным инструментом — тупой деревянной палочкой, которой разгребал похожую на мягкий сыр серую массу. Он терпеливо и осторожно погружался все глубже и глубже и в итоге ничего не нашел. Мозг оказался не похож ни на печень, ни на легкие. Невооруженному глазу он представлялся однородным и неинтересным, не выдавая своей истинной роли в организме. Мозг был слишком тонким органом, слишком сложным. Слишком плотным.

— Электрод номер четыре, — диктовал Ричардс. — Пять милливольт, пять секунд.

В мозг пациента поступил разряд.

И тут Бенсон каким-то странным детским голоском произнес:

— Пожалуйста, дайте мне молока с печеньем.

— Это интересно, — сказал Герхард, наблюдая за реакцией.

Ричардс кивнул.

— Какой возраст, как думаешь?

— Лет пять-шесть, не больше.

Бенсон поговорил о печенье и потом стал рассказывать Росс про свой трехколесный велосипед. И на протяжении последующих нескольких минут он медленно, точно скиталец во времени, приближался к настоящему сквозь толщу лет. Наконец он опять стал взрослым, вспоминающим о своем детстве, а не пребывающим в прошлом ребенком.

— Мне всегда хотелось печенья, а она мне никогда не давала. Она говорила, что от печенья один вред, от него зубы болят.

— Можем продолжать, — сказал Герхард.

— Электрод номер пять, пять милливольт, пять секунд, — объявил Ричардс. Бенсон тревожно заерзал в своей каталке. Росс спросила, что его беспокоит. Бенсон ответил:

— Чуднoе какое-то ощущение.

— Какое?

— Не могу его описать. Точно наждачная бумага. Неприятно.

Герхард кивнул и записал:

«№ 5 — электрод потенциального припадка».

Иногда такое случалось. Время от времени оказывалось, что электрод может стимулировать припадок. Никто не мог понять причины этого — и Герхард полагал, что этого никому никогда не удастся понять. Мозг, считал он, не поддается рациональному постижению.

Работа над программами вроде «Джорджа» и «Марты» привела его к убеждению, что простые компьютерные команды могут приводить к сложному и непредсказуемому поведению. Верно и то, что запрограммированная машина могла превосходить способности программиста — это было ясно продемонстрировано в 1963 году, когда Артур Сэмюэльс из «Ай-Би-Эм» запрограммировал машину играть в шашки — и машина вскоре стала так хорошо играть, что обыграла самого Сэмюэльса.

Однако все эти эксперименты проводились с компьютерами, в которых цепей было не больше, чем в мозге муравья. Человеческий же мозг значительно превосходит муравьиный по сложности, и программирование человеческого мозга могло растянуться на многие десятилетия. Как можно было серьезно ожидать, что его можно познать?

Тут была также и философская проблема. Теорема Геделя: никакая система не может сама себя объяснить, и никакая машина не способна познать собственные действия. Самое большее, чего человеческий мозг, по убеждению Герхарда, мог добиться после многолетних усилий, — так это расшифровать мозг лягушки. Но человеческий мозг никогда не сумеет исчерпывающим образом расшифровать самое себя. Для этого необходим сверхчеловеческий мозг.

Герхард полагал, что когда-нибудь создадут такой компьютер, который сумеет разложить по полочкам миллиарды мозговых клеток и сотни миллиардов их взаимосвязей. Тогда-то наконец человек получит желаемую информацию. Но не человек выполнит эту работу — ее выполнит интеллект иного, более высокого порядка. И человеку, естественно, не будет дано узнать, как работал этот компьютер.

Вошел Моррис с чашкой кофе. Он отпил глоток и взглянул через стекло на Бенсона.

— Как он там?

— О'кей! — ответил Герхард.

— Электрод номер шесть, пять и пять, — продиктовал Ричардс.

В соседней комнате Бенсон никак не отреагировал. Он болтал с Росс об операции и о не покидающей его головной боли. Он держался спокойно: его явно ничего не беспокоило. Они повторили стимуляцию — и вновь в поведении Бенсона не произошло никаких изменений. Тогда они продолжили поиск.

— Электрод номер семь, пять и пять, — сказал Ричардс. И пустил разряд.

Бенсон резко выпрямился в каталке.

— О! Вот это здорово!

— Что? — спросила Росс.

— Вы сможете повторить?

— Что вы ощущаете?

— Мне приятно, — ответил Бенсон. Он, похоже, переменился в лице. — Знаете, — сказал он после паузы. — Вы очень милый человек, доктор Росс.

— Спасибо.

— И очень привлекательная женщина. Не помню, говорил ли я вам это раньше.

— Как вы себя чувствуете?

— Вы мне ужасно нравитесь, — сказал Бенсон. — Не знаю, говорил ли я вам это раньше.

— Мило! — сказал Герхард, глядя через стекло. — Очень мило.

Моррис кивнул.

— Сильный терминал удовольствия. Он, кажется, возбудился.

Герхард сделал пометку в журнале. Моррис отпил глоток кофе. Они подождали, пока Бенсон успокоится. Потом Ричардс монотонно продолжал:

— Электрод номер восемь, пять милливольт, пять секунд…

Сеанс стимуляций продолжался.

2

В полдень Макферсон пришел на сеанс интерфейсинга. Никто не удивился его приходу. В каком-то смысле наступил решающий этап. Все, что этому предшествовало, было не так уж и важно. Они имплантировали электроды, компьютер и энергетическую установку. И все это замкнули в единую цепь. Но цепь не функционировала до тех пор, пока не включили систему интерфейсинга. Это было похоже на то, как если бы шофер сел в новенький автомобиль и впервые включил зажигание.

Герхард показал Макферсону стенограмму сеанса стимуляций.

— При пяти милливольтах у нас обнаружилось три позитивных терминала и два негативных. Позитивные — седьмой, девятый и тридцать первый электроды. Негативные — пятый и тридцать второй.

Макферсон просмотрел его записи и взглянул на Бенсона через стекло.

— Среди позитивных есть реальные терминалы удовольствия?

— Похоже, что седьмой.

— Сильный?

— Очень сильный. Когда мы простимулировали его, он испытал сексуальное влечение к Джан.

— Насколько сильный? Он не может его выбить из равновесия?

Герхард покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Если только он не получит множественные стимуляции за краткий промежуток времени. Помните того норвежца…

— Думаю, нам об этом не стоит беспокоиться, — заметил Макферсон. — Бенсон пробудет у нас в клинике еще несколько дней. Если возникнут проблемы, мы можем попробовать другие электроды. Мы просто понаблюдаем за ним какое-то время. А что насчет девятого?

— Очень слабый. И пока неясно, что это такое.

— Как он реагировал?

— Наблюдались слабо возросшая раскованность, добродушие — рассказывал смешные байки.

На Макферсона это, похоже, не произвело никакого впечатления.

— А тридцать первый?

— Очевидный транквилизирующий эффект: спокоен, расслаблен, доволен.

Макферсон потер руки.

— Полагаю, нам надо продолжать. — Он взглянул на Бенсона и добавил:

— Поставьте пациента на интерфейс через седьмой и тридцать первый электроды.

Макферсон, несомненно, тонко чувствовал весь драматизм момента и его значение для истории медицины. А Герхард — нет. Он соскочил с табурета и неохотно отправился в угол, где прямо под монитором был установлен компьютерный пульт. Он начал нажимать разные клавиши. Монитор, вспыхнув, ожил. Через мгновение на нем возникли ряды слов:

БЕНСОН Г. Ф.

ПРОЦЕДУРА: ИНТЕРФЕЙСИНГ

ВЕРОЯТНЫЕ ЭЛЕКТРОДЫ: 40, серийно

ВЕРОЯТНОЕ НАПРЯЖЕНИЕ: продолжительное

ВЕРОЯТНАЯ ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: продолжительная

ВЕРОЯТНЫЕ ВОЛНОВЫЕ ФОРМЫ: только пульсация

Герхард нажал клавишу — и экран опустел, потом на нем возникла серия вопросов, на которые Герхард отвечал, набирая текст на клавиатуре:

ИНТЕРФЕЙСНАЯ ПРОЦЕДУРА: БЕНСОН Г. Ф.

1. КАКИЕ ЭЛЕКТРОДЫ БУДУТ АКТИВИЗИРОВАНЫ? Только 7 и 31

2. КАКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ ПОДАТЬ НА ЭЛЕКТРОД СЕМЬ? 5 мВ

3. КАКАЯ ДЛИТЕЛЬНОСТЬ РАЗРЯДА НА ЭЛЕКТРОД СЕМЬ? 5 сек

Наступила пауза, после чего аналогичные вопросы были заданы относительно электрода номер 31. Герхард ввел ответы. Следя за монитором, Макферсон сказал Моррису:

— Это отчасти забавно. Мы указываем маленькому компьютеру, как ему работать. Маленький компьютер получает свои команды от большого компьютера, а тот, в свою очередь, получает команды от Герхарда, у которого компьютер еще больше, чем эти оба, вместе взятые.

— Очень может быть, — отозвался Герхард и рассмеялся.

На экране вспыхнули слова:

ПАРАМЕТРЫ ИНТЕРФЕЙСИНГА В ПАМЯТИ

ГОТОВ ПРОГРАММИРОВАТЬ ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО

Моррис вздохнул. Он-то надеялся, что никогда в жизни не доживет до такого момента, когда компьютер будет обращаться к нему как к «вспомогательному устройству». Герхард спокойно перебирал клавиатуру. Клавиши тихо щелкали. На других мониторах присутствующие увидели изображение внутренних цепей микрокомпьютера. Изображение мерцало по мере того, как происходила активация компонентов.

БЕНСОН Г. Ф.

ПРОШЕЛ ИНТЕРФЕЙСИНГ

ИМПЛАНТИРОВАННОЕ УСТРОЙСТВО СЧИТЫВАЕТ ДАННЫЕ ЭЭГ И ПРОГРАММИРУЕТ НАДЛЕЖАЩУЮ СХЕМУ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ

Вот и все. Моррис был даже разочарован. Он знал, что именно так оно и будет, но ожидал — или хотел, — чтобы все произошло как-то более драматично. Герхард проверил устойчивость системы и запросил наличие возможных ошибок. Получил отрицательный ответ. Экран погас, и тотчас на нем вспыхнуло последнее сообщение:

УНИВЕРСИТЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА

СИСТЕМА 360

КОМПЬЮТЕР БЛАГОДАРИТ ВАС ЗА ПЕРЕДАЧУ ТАКОГО ИНТЕРЕСНОГО ПАЦИЕНТА ДЛЯ ЛЕЧЕНИЯ

Герхард улыбнулся. В соседней комнате Бенсон все еще тихо переговаривался с Росс. Никто из них, похоже, не почувствовал никаких перемен в поведении друг друга.

3

После сеанса стимуляций Джанет Росс вышла из кабинета в необыкновенно подавленном состоянии. Она стояла в коридоре и смотрела вслед каталке Бенсона. Сиделка свернула за угол, и Росс в последний раз увидела белые повязки на спине и затылке Бенсона. Потом он исчез из ее поля зрения.

Она пошла по коридору в противоположном направлении, раскрывая на ходу разноцветные двери. Почему-то ей вспомнился желтый «Феррари» Артура. Автомобиль был восхитительный, элегантный и совершенно бесполезный. Большая игрушка. И ей захотелось оказаться в Санта-Монике, выйти из Артурова «Феррари» в своем валенсианском халате, подняться по ступенькам казино и поставить на кон такую безделицу, как деньги.

Она посмотрела на часы. Господи, еще только четверть первого. Впереди целых полдня. Интересно, как себя ощущает педиатр? Наверное, занятная профессия. Щекотать малышей, делать им уколы в попку, учить мам высаживать детей на горшок. Неплохая жизнь!

Она снова подумала о повязках на голове Бенсона и вошла в «Телекомп». Ей хотелось поговорить с Герхардом наедине, но, увы — в кабинете было полно народу. Макферсон, Моррис, Эллис. Все! Они были оживлены и чокались кофейными чашками.

Кто— то сунул и ей в руку чашку кофе, а Макферсон по-отечески обнял ее за плечи.

— Я так понимаю, что сегодня мы возбудили Бенсона в твоем присутствии!

— Да, это вам удалось, — она выжала улыбку.

— Ну, я полагаю, ты к этому привыкла.

— Не совсем.

В комнате стало тихо, и радостное настроение сразу улетучилось. Она огорчилась, но не очень. Что забавного в том, что мужчине простимулировали сексуальное возбуждение? С физиологической точки зрения это было интересно, или страшновато, или даже трогательно, но вовсе не забавно. Ну почему они все считают это таким уж смешным?

Эллис выудил из кармана плоскую фляжку и подлил ей в кофе спирту.

— Теперь у тебя кофейный ликер, — сказал он, подмигнув, — вкус изумительный!

Она кивнула и взглянула на Герхарда.

— До дна, до дна! — сказал Эллис.

Герхард беседовал с Моррисом. Похоже, разговор о чем-то серьезном. До ее ушей донеслись слова Морриса: «…пожалуйста, передайте мне эту кошечку!» Герхард захохотал. Моррис тоже. Какой-то анекдот…

— Неплохо, если распробовать, — сказал Эллис. — Как тебе?

— Очень вкусно, — согласилась она, отпив глоточек.

Ей удалось ускользнуть от Эллиса и Макферсона и подойти к Герхарду. Он в этот момент находился в одиночестве: Моррис пошел налить себе еще кофе.

— Послушай, — сказала она, — мы можем поговорить?

— Конечно. — Герхард склонил голову к ней. — Что такое?

— Мне надо кое-что узнать. Ты можешь понаблюдать за Бенсоном прямо отсюда, через главный компьютер?

— То есть понаблюдать за имплантированным компьютером?

— Да.

Герхард пожал плечами.

— Наверное, смогу, а что? Мы же знаем, что имплантированная установка работает…

— Я знаю, знаю… Но ты можешь это сделать — просто на всякий случай.

Герхард ничего не сказал. Но в его глазах стоял вопрос: на какой случай?

— Ну, я прошу тебя!

— Ладно! Я включу систему мониторинга, как только все отсюда уйдут, — он кивнул в сторону сотрудников. — Я буду проверять его каждые полчаса.

Она нахмурилась.

— Каждые пятнадцать минут? — предложил он.

— А можешь каждые десять минут? — спросила она.

— Ладно. Каждые десять минут.

— Спасибо. — Она допила кофе — по пищеводу и желудку разлилось тепло — и вышла из кабинета.

Эллис сидел в углу палаты 710 и наблюдал, как человек шесть техников снуют вокруг кровати. Двое сотрудников радиационной лаборатории брали пробы на радиоактивность, сестра из «химии» брала анализ крови на уровень стероидов, электротехник возился с монитором ЭЭГ. Еще тут были Герхард и Ричардс — они в последний раз проверяли цепь интерфейса.

Невзирая на царящую вокруг суматоху, Бенсон неподвижно лежал на кровати, спокойно дышал и глядел в потолок. Он словно не замечал ни суетящихся вокруг него людей, ни того, что кто-то брал его за руку, а кто-то подтыкал простыню. Он просто лежал, уставившись в потолок.