1

В полдень они спустились в отделение «Скорой помощи» и сели на банкетке рядом с вращающимися дверями входа. Двери выходили на автостоянку. Эллис нервничал и не обращал внимания на окружающих, погруженный в свои мысли. Моррис был спокоен. Он сунул леденец в рот и, скомкав обертку, положил ее в карман своей белой куртки.

Сидя на банкетке, они видели, как солнечные лучи падают на стеклянную стену и освещают надпись: «ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ» — и ниже, чуть более мелкими буквами: «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА. ТОЛЬКО ДЛЯ САНИТАРНЫХ ФУРГОНОВ». Они услышали вдали вой сирены.

— Это они? — спросил Моррис.

Эллис взглянул на часы.

— Вряд ли. Слишком рано.

Они сидели на банкетке и слушали приближающийся вой сирены. Эллис снял очки и кончиком галстука протер стекла. Одна из медсестер отделения «Скорой помощи», незнакомая Моррису девушка, подошла к ним и сказала, лучезарно улыбаясь:

— Вы встречаете нового больного?

Эллис покосился на нее. Моррис ответил:

— Мы заберем его прямо в палату. История болезни у вас?

— Да, видимо, у нас, доктор, — ответила сестра и отошла, несколько обиженная.

Эллис вздохнул. Он водрузил очки на нос и, нахмурившись, посмотрел сестре вслед.

— Она же без всякой задней мысли… — сказал Моррис.

— Полагаю, что это уже всей больнице известно, — буркнул Эллис.

— Ну, это слишком большой секрет, чтобы его можно было хранить в тайне.

Сирена выла уже совсем близко: сквозь стекло они увидели, как на автостоянку подкатил санитарный фургон. Двое санитаров открыли задние дверцы и достали носилки. На носилках лежала дряхлая старуха. Она задыхалась и издавала булькающие звуки. Острая пульмонарная эдема, подумал Моррис, наблюдая за тем, как ее препровождают в палату.

— Надеюсь, он в хорошей форме, — сказал Эллис.

— Кто?

— Бенсон.

— А почему он должен быть в плохой?

— Его могли разозлить. — Эллис выглянул на улицу.

Эллис и впрямь не в духе, подумал Моррис. Он знал, что это значит: Эллис возбужден. Он провел немало совместных с Эллисом операций и давно уяснил особенности его поведения. Раздражительность, нервозность и томительные часы ожидания, а потом полное, почти отрешенное спокойствие во время операции.

— Ну где же он, черт побери! — пробормотал Эллис и снова взглянул на часы.

Чтобы сменить тему, Моррис сказал:

— У вас все готово для трех тридцати?

Сегодня в три тридцать пополудни Бенсона должны были представить персоналу на общей нейрохирургической конференции.

— Насколько я знаю, — ответил Эллис, — доклад делает Росс. Я очень надеюсь, что Бенсон в хорошей форме.

Из динамика на стене раздался приятный мужской голос:

— Доктор Эллис, доктор Джон Эллис, два-два-три-четыре. Доктор Эллис, два-два-три-четыре.

Эллис встал.

— Черт! — бросил он.

Моррис знал, что это означает. «Два-два-три-четыре» — добавочный номер зоолаборатории. По-видимому, что-то стряслось с обезьянами. Весь прошлый месяц Эллис ежедневно оперировал по три обезьяны — просто чтобы не дать себе и ассистентам расслабиться.

Он смотрел, как Эллис пошел к противоположной стене, где висел служебный телефон. При ходьбе Эллис слегка хромал — результат полученного в детстве увечья, из-за чего был поврежден малоберцовый нерв правой ноги. Моррис часто задумывался, не повлияла ли эта травма на решение Эллиса стать нейрохирургом. Безусловно, Эллис производил впечатление человека, стремящегося исправить все изъяны, отремонтировать любую неисправность. Он так и говорил своим пациентам: «Ну, мы вас подремонтируем». Да и сам он имел немало таких изъянов: хромота, преждевременная лысина, близорукость — ему приходилось носить очки с толстыми стеклами. Из-за этого он производил впечатление уязвимого человека, что, в свою очередь, заставляло окружающих относиться к его раздражительности чуть более терпимо.

Или, возможно, эта раздражительность была результатом многолетней работы в хирургии. Моррис и сам толком не мог понять: он уже давно не держал в руках скальпель. Он выглянул в окно на залитую солнцем автостоянку. Начались часы вечерних посещений: родственники больных въезжали на территорию клиники, вылезали из автомобилей и озирались вокруг, бросая взгляды на высоченные корпуса больничного комплекса. В их глазах ясно прочитывался страх: больница — место, к которому всегда относятся с опаской.

Моррис заметил, что многие из посетителей хорошо загорели. В Лос-Анджелесе стояло теплое солнечное лето, а он был бледный — под стать своей больничной униформе, которую он не снимал целыми днями. Надо бы почаще бывать на воздухе, подумал он. Надо обедать на террасе. Он, разумеется, играл в теннис, но это случалось, как правило, вечерами…

Вернулся Эллис.

— Представляешь, Этель сорвала швы!

— Как же это могло случиться?

Этель была молодой резус-макакой, которой вчера сделали операцию на мозге. Операция прошла идеально. И Этель сегодня была необычно подавлена, как оно и бывает обычно с прооперированными резус-макаками.

— Сам не знаю, — сказал Эллис. — Скорее всего высвободила руку из повязки… В общем, сейчас она орет как резаная — с одной стороны кость вышла наружу.

— Она порвала провода?

— Не знаю. Но мне надо спуститься вниз и снова наложить швы. Ты справишься один?

— Надо думать.

— С полицейскими умеешь ладить? — спросил Эллис. — Скорее всего, с ними проблем не будет.

— Наверное, нет.

— Отправь Бенсона на седьмой этаж как можно скорее. Потом вызови Росс. Я вернусь, когда закончу, — он взглянул на часы. — На то, чтобы зашить Этель, уйдет минут сорок — если, конечно, она не будет буянить.

— Удачи тебе и ей! — сказал Моррис, улыбаясь.

Эллис скривил недовольную мину и ушел.

К Моррису подошла медсестра «Скорой помощи».

— Что с ним такое сегодня?

— Да ничего — просто нервничает.

— Это уж точно, — сказала сестра. Она замолчала и посмотрела в окно, явно не собираясь уходить.

Моррис с любопытством наблюдал за ней. Он проработал в больнице достаточно долго, чтобы безошибочно распознавать неуловимые признаки служебного положения всех сотрудников. Большинство сестер разбирались в лекарствах куда лучше его, и если они уставали, то не старались это скрыть. («По-моему, на этом сегодня можно закончить, доктор».) Проработав здесь несколько лет, он получил должность врача в отделении хирургии, и сестры стали с ним держаться скованнее. Став же старшим врачом, он окончательно обрел уверенность в себе — по той причине, что некоторые сестры теперь называли его просто по имени. Но когда он перешел в Центр нейропсихиатрических исследований на должность младшего научного сотрудника, в его отношениях с сестрами вновь появилась формальная строгость, что было признаком его нового статуса.

Но тут что-то совсем другое: сестра околачивается вокруг да около — видно, хочет просто постоять рядом с ним, потому что он излучает некую ауру солидности. Потому что все в больнице знают, что должно произойти.

Глядя в окно, сестра сказала:

— Ну вот и он.

Моррис вскочил и посмотрел в окно. К зданию подкатил синий полицейский фургон, развернулся и встал на стоянке для санитарных машин.

— Ну и отлично, — сказал он. — Сообщите на седьмой этаж и скажите, что мы скоро будем.

— Хорошо, доктор.

Медсестра ушла. Двое санитаров открыли настежь служебную дверь.

Они ничего не знали о Бенсоне. Один из них обратился к Моррису:

— Вы его ждете?

— Да.

— На обследование?

— Нет, прямо в приемный покой.

Санитары кивнули и стали смотреть, как водитель фургона — офицер полиции — подошел к задним дверцам и распахнул их. Из фургона показались два полицейских. На ярком солнечном свете они сощурились. Потом показался Бенсон.

Как всегда, Морриса поразила его внешность. Бенсон был плотным мужчиной тридцати четырех лет, вечно с каким-то изумленно-виноватым видом. Он стоял у фургона, держа перед собой закованные в наручники ладони, и озирался по сторонам. Увидев Морриса, он сказал: «Привет!» — и стал смущенно глядеть в другую сторону.

— Вы здесь начальник? — спросил один из полицейских.

— Да. Я доктор Моррис.

Полицейский махнул рукой на двери больничного корпуса.

— Покажите куда идти, доктор.

— Будьте любезны, снимите с него наручники, — попросил Моррис.

Бенсон метнул взгляд на Морриса и снова отвернулся.

— У нас на этот счет нет никаких инструкций, — полицейские переглянулись. — Ну, наверное, можно.

Пока они снимали наручники, водитель принес Моррису заполненный протокол в папке. Протокол назывался: «Перевод подозреваемого под надзор (медицинский)». Моррис поставил свою подпись.

— И здесь, — сказал водитель.

Моррис еще раз расписался и посмотрел на Бенсона. Бенсон стоял спокойно, почесывая запястья и глядя прямо перед собой. Будничность совершенного ритуала, все эти бланки и подписи вызвали у Морриса ощущение, что ему доставили посылку экспресс-почтой. Он даже подумал, не кажется ли Бенсон самому себе этой посылкой.

— Вот и ладно, — сказал водитель. — Спасибо, док.

Моррис повел обоих полицейских и Бенсона в больницу. Санитары закрыли за ними двери. Медсестра подкатила кресло на колесиках, и Бенсон уселся в него. Полицейские явно сконфузились.

— Таков порядок, — пояснил Моррис.

Все двинулись к лифту.

Лифт остановился на втором этаже — в вестибюле. Человек шесть-семь посетителей дожидались лифта, чтобы подняться на верхние этажи, но несколько растерялись, увидев в кабине Морриса, Бенсона в кресле-каталке и двух полицейских.

— Пожалуйста, поезжайте на другом лифте, — попросил Моррис вежливо.

Двери лифта закрылись. Кабина поползла вверх.

— А где доктор Эллис? — заинтересовался Бенсон. — Я-то думал, он тоже будет меня встречать.

— Он в операционной. Скоро освободится.

— А доктор Росс?

— Вы увидите ее на презентации.

— Ах да! — улыбнулся Бенсон. — Презентация! Полицейские обменялись подозрительными взглядами, но промолчали. Лифт добрался до седьмого этажа, и все вышли.

На седьмом этаже располагалось специальное хирургическое отделение, где лежали особо тяжелые больные. В основном здесь проводились обследования наиболее сложных случаев. Здесь наблюдались пациенты с болезнями сердца, почек и системы обмена веществ.

Они отправились в помещение для дежурных медсестер — отгороженное от коридора стеклом пространство в центре "+"-образного этажа.

Дежурная сестра оторвала взгляд от книги. Она была немало удивлена при виде полицейских, но ничего не сказала.

— Это мистер Бенсон, — обратился к ней Моррис. — Палата семьсот десять уже подготовлена?

— Да, все готово, — ответила сестра и приветливо улыбнулась Бенсону.

Бенсон в ответ выдавил слабую улыбку и скользнул взглядом по пульту компьютера, стоящего в углу.

— У вас тут пункт разделения компьютерного времени?

— Да, — сказал Моррис.

— А где главный компьютер?

— В подвале.

— Этого здания?

— Да. Он забирает массу энергии, а линии электропередачи подходят к нашему корпусу.

Бенсон закивал. Морриса его вопросы не удивили. Бенсон просто старался отвлечься от мыслей о предстоящей операции — к тому же он был как-никак специалистом по компьютерам.

Медсестра передала Моррису историю болезни Бенсона — стандартную голубую пластиковую папку с гербом Университетской больницы. Но на обложке была укреплена красная ленточка, что означало «нейрохирургия», желтая ленточка, что означало «интенсивный уход», и белая ленточка, которую Моррис до сих пор еще никогда не видел на картах больных. Белая ленточка означала «повышенные меры безопасности».

— Это моя история болезни? — спросил Бенсон, когда Моррис покатил его каталку по коридору к палате номер 710.

За ними следовали полицейские.

— Угу.

— Мне всегда было любопытно узнать, что там внутри.

— В основном масса неразборчивых каракуль.

На самом деле толстенная медицинская карта Бенсона была вся испещрена аккуратными записями, перемежающимися множеством распечаток компьютерных тестов.

Они подошли к двери палаты 710. Прежде чем они зашли в палату, один из полицейских шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. Второй полицейский остался снаружи.

— Так, на всякий случай, — пояснил он.

Бенсон взглянул на Морриса.

— Обо мне так заботятся! Это даже приятно.

Первый полицейский вышел из палаты.

— Все в порядке, — объявил он.

Моррис вкатил каталку с Бенсоном в палату. Это была просторная комната в южном крыле здания, поэтому тут целый день светило солнце.

— У вас одна из лучших палат во всей больнице, — сказал Моррис.

— Мне можно встать?

— Конечно.

Бенсон встал с каталки и присел на край кровати. Он подпрыгнул несколько раз на матрасе. Потом, нажимая на кнопки, стал изменять положение кровати, после чего заглянул под кровать, чтобы собственными глазами увидеть электромеханизм. Моррис подошел к окну и опустил жалюзи — в палате стало чуть темнее.

— Пустяк! — сказал Бенсон.

— Что именно?

— Да эта машинка под кроватью. Поразительно пустяковое приспособление. Тут бы надо было поставить возвратный механизм, чтобы каждое движение тела человека, лежащего в кровати, автоматически компенсировалось… — Его голос угас.

Он распахнул дверцы стенного шкафа, заглянул внутрь, потом пошел осматривать ванную и вернулся. Моррис подумал, что он ведет себя не как обычный пациент. Большинство больных поначалу стесняются и пугаются больничной обстановки, но Бенсон вел себя так, точно собирался снять номер в гостинице.

— Да, я остаюсь, — сказал Бенсон и рассмеялся. Он сел на кровать и взглянул на Морриса, потом перевел взгляд на полицейских. — Они что, все время будут со мной?

— Думаю, они могут подождать снаружи, — ответил Моррис.

Полицейские кивнули и вышли, закрыв за собой дверь.

— Я хотел узнать — они что, будут тут со мной постоянно? — спросил Бенсон.

— Да, — ответил Моррис.

— Все время?

— Да. До тех пор, пока нам не удастся снять с вас все обвинения.

Бенсон нахмурился.

— А что… Я что-то… Все было настолько ужасно?

— Вы поставили ему синяк под глазом и сломали ребро.

— Но он жив?

— Да. Он жив.

— Я ничего не помню, — сказал Бенсон. — Сердечники в моем запоминающем устройстве полностью размагничены.

— Я это знаю.

— Но я рад, что с ним полный порядок. Моррис кивнул.

— Вы с собой что-нибудь захватили? Пижаму и прочее?…

— Нет, но мне это могут устроить.

— Хорошо. А пока на первое время вы получите больничную одежду. У вас нет никаких пожеланий?

— Все нормально, — он ухмыльнулся. — Хотя, может, не помешало бы пропустить по маленькой.

— А вот без этого, — ответил Моррис, тоже ухмыляясь, — вам придется обойтись.

Бенсон вздохнул.

Моррис вышел из палаты.

Полицейские принесли к двери стул. Один из них сел, а другой встал рядом. Моррис раскрыл записную книжку.

— Вам нужно знать дальнейший распорядок, — сказал он. — Через полчаса придет сотрудник приемного отделения с финансовыми счетами — Бенсону нужно будет их подписать. Потом в половине четвертого его спустят в главный конференц-зал для презентации на хирургической конференции. Через двадцать минут он вернется. Сегодня вечером его обреют наголо. Операция назначена на шесть утра завтра. У вас есть вопросы?

— Нам принесут поесть? — спросил один из них.

— Я попрошу сестру заказать две лишние порции. Сколько вас будет дежурить — один или двое?

— Один. Мы работаем посменно по восемь часов.

— Я поставлю в известность сестер, — пообещал Моррис. — Лучше, если вы совместите свою пересменку с их графиком. Они должны знать, кто из посторонних находится на этаже.

Полицейские закивали. Наступила неловкая пауза. Наконец один из них произнес:

— А что с ним?

— У него одна из форм эпилепсии.

— Я видел парня, которого он избил, — продолжал полицейский. — Здоровенный парень, похож на водителя трейлера. Никогда бы не подумал, что такой коротышка… — он мотнул головой в сторону палаты Бенсона, -., мог такое учудить.

— Во время эпилептических припадков он становится агрессивным.

Полицейские задумчиво покачали головами.

— А что это за операция?

— Разновидность операции на мозге, которую мы называем операцией третьей стадии, — сказал Моррис. Он не удосужился объяснить подробнее. Полицейские все равно ничего не поймут. И, подумал он, даже если поймут, все равно не поверят.

2

Нейрохирургические общие конференции, на которых всеми хирургами больницы обсуждались наиболее интересные казусы, обыкновенно проводились по четвергам в девять утра. Специальные же конференции почти не созывались: слишком трудно было собрать весь персонал клиники. Но сегодня амфитеатр оказался забит до отказа: все ряды были заполнены фигурами в белых халатах. Присутствующие во все глаза смотрели на Эллиса, который, водрузив очки на нос, объявил:

— Как многие из вас знают, завтра утром в Центре нейропсихиатрических исследований будет произведена операция на височной доле мозга — операция третьей стадии, как мы ее называем, — на человеке.

В аудитории царила гробовая тишина. Джанет Росс стояла в дальнем углу амфитеатра у двери и наблюдала за происходящим. Она удивилась, насколько пассивно отреагировали присутствующие на это сообщение. Нос другой стороны, чего же тут удивляться. Все в больнице знали, что ЦНПИ давно уже подбирал хорошего кандидата для операции третьей степени.

— Я хочу попросить вас, — продолжал Эллис, — задавать как можно меньше вопросов пациенту, которого мы сейчас вам представим. Он очень ранимый человек и страдает весьма серьезным расстройством психики. Мы решили, что, прежде чем представить вам пациента, нам следует ознакомить вас с его психиатрическими данными. Наблюдающий психиатр доктор Росс познакомит вас с заключением. — Эллис кивнул Росс.

Она вышла к кафедре, обвела взглядом поднимающиеся полукругом ряды лиц и на мгновение разволновалась.

Джанет Росс была высокая, худенькая, очень миловидная загорелая блондинка. Самой Росс ее фигура казалась слишком костистой и угловатой, и ей иногда хотелось быть чуточку более женственной. Но она знала, что у нее броская внешность, и в свои тридцать лет, имея более чем десятилетний опыт в явно мужской профессии, она с успехом научилась пользоваться преимуществами своих внешних данных.

Она заложила руки за спину, сделала глубокий вдох и начала излагать заключение о состоянии больного быстро и лаконично — как обычно и делаются доклады на больших конференциях.

— Гарольд Франклин Бенсон, — говорила она, — возраст — тридцать четыре года, разведен, профессия инженер компьютерной техники, еще два года тому назад был абсолютно здоров, пока не попал в автомобильную катастрофу на шоссе Санта-Моника. После катастрофы он находился без сознания в течение неопределенного периода времени. Его доставили в местную клинику на краткое обследование, и на следующее утро он был отпущен домой в хорошем состоянии. В течение шести месяцев у него не было жалоб, но потом начались, по его словам, периоды «затемнения».

В зале стояла тишина: глаза присутствующих были устремлены на нее. Все внимательно слушали.

— Эти «затемнения» длились обычно несколько минут и повторялись приблизительно один раз в месяц. Обычно им предшествовали ощущения странных, часто неприятных запахов. «Затемнения» наступали, как правило, после принятия им алкоголя. Пациент консультировался с местным врачом-терапевтом, который сказал ему, что он просто слишком много работает, и порекомендовал снизить потребление алкогольных напитков. Бенсон послушался его совета, но «затемнения» не исчезли.

Год назад — спустя год после автокатастрофы — он понял, что периоды «затемнения» наступают все чаще и чаще и длятся дольше. Он часто приходил в сознание в незнакомой обстановке. В ряде случаев он обнаруживал на своем теле порезы и синяки, либо его одежда была порвана. Это означало, что он с кем-то дрался. Однако он никогда не мог точно припомнить, что же происходило во время этих периодов «затемнения».

Многие слушатели закивали. Они поняли, что она излагала им обычную историю болезни эпилептика с поврежденной височной долей мозга. Но самое неприятное было впереди.

— Друзья пациента, — продолжала она, — говорили ему, что он стал вести себя как-то по-другому, не так, как прежде. Но он не считался с их мнением. Постепенно он утратил контакт со всеми своими старыми приятелями. Как раз в то время — год назад — он сделал, по его словам, грандиозное открытие. Бенсон — специалист по компьютерам и работает в области создания искусственной жизни или машинного интеллекта. В процессе своих исследований, по его словам, он обнаружил, что машины состязаются с людьми и что в конце концов машины одержат верх и завоюют все человечество.

По аудитории прошелестел шепоток. Это заявление явно заинтересовало сотрудников клиники — особенно психиатров. Она увидела, как ее старый наставник Мэнон, сидящий на самой верхотуре, обхватил голову руками. Мэнон все понял.

— Бенсон пытался рассказывать о своем открытии друзьям. Они посоветовали ему обратиться к психиатру, и это его разозлило. За последний год он постепенно утвердился в своем убеждении, что машины вступили в заговор с целью завоевать мир.

И вот полгода назад пациент был арестован полицией по подозрению в избиении бортмеханика самолета. Однако веских доказательств обнаружено не было, и обвинения с него были сняты. Но данный эпизод взволновал Бенсона и заставил его самого обратиться к психиатру за помощью. У него было смутное подозрение, что он и был тем самым человеком, который смертным боем избил бортмеханика. Ему такое происшествие казалось невероятным, невозможным, но смутное подозрение осталось.

Он был направлен на обследование в Центр нейропсихиатрических исследований Университетской больницы четыре месяца назад — в ноябре 1970 года. На основании истории его болезни — травма головы, эпизодические приступы агрессивного поведения, сопровождаемые ощущениями странных запахов, — ему поставили предварительный диагноз: возможная психомоторная эпилепсия. Как вы знаете, ЦНПИ в настоящее время принимает к себе только больных с расстройствами поведения, подлежащими органическому лечению.

Нейрологическое обследование показало, что состояние пациента в норме. Электроэнцефалограмма тоже была нормальная. Исследования активности нейронных волн не выявили никакой патологии. Обследование было произведено повторно после ввода в организм алкоголя — и тогда были зафиксированы ненормальные импульсы. ЭЭГ показала предприпадочное состояние в правой височной доле головного мозга. На этом основании Бенсон был признан пациентом первой стадии: диагноз психомоторной эпилепсии подтвердился.

Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и дать возможность аудитории переварить услышанное.

— Пациент — человек с высоким интеллектом, и ему объяснили характер его заболевания. Ему сказали, что он повредил головной мозг в автомобильной катастрофе и, как следствие, приобрел такую форму эпилепсии, во время которой происходит своего рода «паралич мысли» — временная остановка деятельности мозга, а не тела, влекущая за собой акты насилия. Ему сказали, что эта болезнь довольно широко распространена и ее можно взять под контроль. Ему предписали курс химиотерапии.

Три месяца назад Бенсон был арестован по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений. Его жертвой стала двадцатичетырехлетняя танцовщица из стриптиз-бара, которая позднее сняла свои обвинения. Мы в качестве представителей больницы вмешались в ход расследования как сторона, представляющая его интересы.

Месяц назад мы завершили курс лечения с применением морладона, пи-аминобензадона и триамилина. Ни один из этих препаратов, как и их комбинация, не привел к улучшению состояния Бенсона. На этом основании он был признан пациентом второй стадии: психомоторная эпилепсия с повышенной сопротивляемостью к наркотическим препаратам. И его назначили на операцию третьей стадии, которую мы сегодня и намерены обсудить.

Она сделала паузу.

— Прежде чем пригласить его в конференц-зал, — продолжала она, — я должна еще добавить, что вчера днем он напал на служащего бензозаправочной станции и сильно его избил. Его операция запланирована на завтра, и мы убедили полицию освободить его из-под стражи. Но, строго говоря, ему еще должны предъявить обвинение в нападении и нанесении побоев.

Аудитория безмолвствовала. Она помолчала еще и вышла за Бенсоном.

Бенсон ждал под дверью в конференц-зал, сидя в своем кресле-каталке. На нем был банный халат в белую и синюю полоску — такие в больнице выдавали всем пациентам. Увидев Джанет Росс, он расплылся в улыбке.

— Здравствуйте, доктор Росс!

— Привет, Гарри! — улыбнулась она ему. — Как вы себя чувствуете?

Она задала этот вопрос из вежливости. Многолетний опыт психиатра сразу позволил ей точно определить его самочувствие. Бенсон был возбужден и перепуган: на верхней губе под носом выступили крошечные капельки испарины, он вжал плечи, а крепко стиснутые ладони положил себе на колени.

— Я чувствую себя отлично, — ответил он. — Просто прекрасно.

За спиной Бенсона возвышался Моррис. Он толкал каталку. Рядом с ним стоял полицейский.

— Он тоже войдет с нами? — спросила она у Морриса.

Прежде чем Моррис ответил, Бенсон бросил глухо:

— Он ходит за мной по пятам.

Полицейский кивнул и смутился.