Будто я из ревности задушил Констанцию. Уже допросили многих ее знакомых, и некоторые прямо указывают на меня. Почему? Из зависти, что ли? Или обиды? Считают, что я отбил у них Констанцию. Она действительно в последнее время мало тусовалась. Но дело не во мне. Работала много. Ее статьи охотно печатали во всех модных женских журналах. Хорошо платили, но ей было этого мало. Она постоянно искала заработок. Чтобы потом спустить все за день, ну, может, за два! Больно было на это смотреть, но ничего поделать я не мог. Мое мнение Констанцию не интересовало. Как, впрочем, и мнение любого другого. Она казалась совершенно разочарованным в жизни человеком, и ничто ее не занимало, кроме игры. Ревновать ее было глупо. Она никого никогда не любила. Мужчины представлялись ей чем-то вроде тренажера. Она не получала удовольствия. Не могу утверждать, что она не спала с кем-то другим, притом что дорожила нашей дружбой. Ей было все равно. Не скрою, первое время я мучился, а потом привык. Так мучился, что предложил ей выйти за меня замуж. Она посмеялась надо мной. Сказала, что я хороший парень, но зачем же вешать на себя столько проблем. Глупо, конечно.

Так продолжалось до последнего дня. Ее день рождения я решил обставить как можно шикарней. Я сдал большой заказ, и у меня появились деньги. Я пригласил Констанцию в дорогой итальянский ресторан. Условились встретиться в половине восьмого вечера, как всегда, у Пушкина. Я прождал ее два часа. Звонить в тот вечер ей не стал. Она могла просто забыть про меня и уйти куда-нибудь. Это вполне в ее духе. Тем более накануне мы с ней повздорили. В тот день она собиралась встретиться с фотографом. Решила взяться за старое. Я отговаривал. Бесполезно… Короче, деньги, которые я хотел истратить на ресторан, пошли на похороны. – Молодой человек вздохнул и добавил: – А друзей у Констанции, несмотря на все эти шумные тусовки, не оказалось вовсе. На похоронах никого не было…

Грабец замолчал, опустив голову. Следователь выдержал паузу и приступил к допросу.

– Вы говорили, что Констанция в последнее время много работала. Чем она занималась, кроме журналистики?

– Я ведь сказал – собралась продать несколько своих порнографических снимков. Ей позвонил фотограф из какого-то журнала, и она сразу ухватилась за это.

– Они должны были встретиться в тот роковой день? Я правильно вас понял?

– Правильно.

– Где и в котором часу?

– Этого она мне не сказала. Я тоже об этом думал. Но посудите сами, зачем фотографу ее убивать? Ему, наоборот, нужна живая модель, а не мертвая. Если с целью ограбить, то брать у нее было нечего. Констанция снова оказалась на мели. Правда, в понедельник ей обещали крупную сумму, но до понедельника надо было еще дожить.

– Что это за сумма? Гонорар?

– Да, – неохотно признался Грабец. По его тону было понятно, что он сболтнул лишнее.

– Вы сказали, крупная сумма? Значит, это не журнальный гонорар?

– Нет.

– Что же это за деньги?

– Я не могу вам сказать. Констанция случайно мне проговорилась. И просила хранить в тайне.

– Хорошо. Я вам помогу.

Еремин снова выдержал паузу и снова закурил.

– Лазарчук выполняла заказ для одного издательства. Так?

– Да, – с трудом произнес художник.

– Название этого издательства?

– Я не могу…

– Послушайте, Вячеслав Семенович, вы сами только что сказали, что хотите узнать убийцу.

– Как это связано?

– Напрямую, черт возьми! А Констанции уже ничто не повредит!

– Да, вы правы.

Когда с уст молодого человека слетело название, следователь посмотрел на Полежаева. Писатель незаметно подмигнул, что означало: да, можно верить, в этом издательстве такое вполне вероятно.

Еремин не мог не признать, что день начался удачно, но клиента отпускать не торопился.

– Теперь я попрошу вас вспомнить вечер двадцать пятого августа. Это прошлый понедельник.

– Прекрасно помню.

– Меня интересует время примерно с семи до десяти вечера.

– Я был с Констанцией.

– Вы ходили в кино?

– Нет. Зачем? – не понял Грабец. – И у нее, и у меня есть видеомагнитофон.

– Просто некоторые предпочитают большой экран, – пояснил сыщик.

– Мы не относились к этим некоторым. Сидели у нее в Кузьминках. Здорово поругались. Она предложила сыграть в карты. Когда не было денег на казино, у нее начиналось нечто вроде наркотической ломки. Я отказался играть. Она взяла колоду и принялась имитировать «блэк-джек» с невидимым крупье. Мне стало противно. Я сказал: «Такое чувство, что ты мастурбируешь». Констанция взорвалась. Я ушел.

– Скажите, она никогда в разговорах не упоминала девушку по имени Патрисия Фабр?

– У нее было много приятелей и приятельниц среди так называемых московских французов. Она участвовала в их тусовках. Но меня это не касалось. Ни о ком конкретно она не рассказывала.

– А эту женщину вам когда-нибудь доводилось видеть?

Еремин протянул ему фотографию Марии Степановны Саниной.

– Первый раз вижу.

– Вы говорили, что Констанция была равнодушна к мужчинам. А к женщинам?

– Во всяком случае я ничего об этом не знаю.

– И последний вопрос, – объявил следователь. – В холодильнике у Констанции стоял торт, явно сделанный на заказ, с надписью «Моя любовь – моя Бастилия!» Что вы скажете по этому поводу?

– Дурацкая надпись, вот что скажу. Вряд ли Констанция могла заказать такой торт. У нее был вкус, и она не выносила пошлости. К тому же не было денег на дорогой торт. И она не ждала гостей. Мы собирались отметить в ресторане.

– Тогда очень странно. Как он оказался в ее холодильнике?

– Действительно странно, – согласился Грабец. – Вы меня удивили. Следователь в МУРе ничего не говорил про торт.

– Может, ей преподнесли его в подарок?

– Но при чем здесь эта надпись? – недоумевал молодой человек. – Констанция, Бастилия, любовь – три несовместимых понятия.

На этой фразе художник откланялся.

– Что скажешь? – обратился к писателю Еремин.

– Любопытная деталь выплыла.

– И не одна. Мы, например, уже точно знаем, что Констанция Лазарчук не имеет никакого отношения к шайке убийц. Чего, прости, не могу сказать о твоей невесте.

– Это еще надо доказать.

– Согласен. Уверен также, что Констанция не имела понятия ни о каком Шведенко и ни о какой Саниной. Поденщики не были представлены друг другу. А тебя опять же разыграла твоя невеста.

– И это опять же не доказано, – возразил непоколебимый Антон. – Гребешь по мелководью, Костян. А между тем деталь выплыла нешуточная.

– Какая?

– Фотограф.

– Ну и что?

– А то, мой милый, когда я увидел мертвую Констанцию в кресле, первое, что мне пришло на ум, – она позирует!

– Так-так…

– Если ты помнишь, фотограф нам уже встречался в этом деле.

– Не помню. Когда?

– Фотокорреспондент из Васиной газеты, который сдавал Шведенко жилье.

– Его, кажется, звали Роберт Игнатьевич?

– Ну и память!

– Умыл ты меня, Антоша! Ох как умыл! Честно говоря, я не придал фотографу значения. А ведь тут есть над чем пораскинуть мозгами! Попробую связаться с Василиной. Не возражаешь?

– Связывайся, – усмехнулся Полежаев. – Но будь осторожен. Она теперь молодая вдова.

– А ты гони на книжную ярмарку и поменьше рассуждай, умник!

– Слушаюсь, товарищ начальник! – откозырял писатель.

Проходя мимо Аллочки, он шепнул ей на ушко:

– Разве можно хмуриться в такой солнечный день?

День и вправду выдался солнечным, но уже к полудню сгустились на небе тучи. Он не погнал на книжную ярмарку, как приказал следователь. Сначала необходимо было выяснить, что с Патей.

В подъезде дома на Патриарших он сразу бросился к почтовым ящикам. Ключей там не оказалось. Зато выпал конверт. Очень странный. Без адресата и без обратного адреса. Кто-то просто бросил его в ящик. Он крутил письмо в руках, не зная, что с ним делать.

«Вечный вопрос: вскрыть или не вскрыть? Как интеллигент, к тому же известный литератор, я не должен этого делать, а как сыщик – просто обязан. А как писатель-детективщик? Черт его знает! В конце концов я – жених и могу поинтересоваться, что пишут моей невесте!»

Договорившись с самим собой, Антон произвел вскрытие.

Невесте писали следующее:

«Птенчик! Не надо от меня прятаться! Есть разговор. Приду завтра в десять вечера. Не дури! Будь на месте. Принц Уэльский».

Он положил письмо обратно в ящик.

На Патриарших было, как всегда, уютно. Деревья стояли зеленые, ведь осень еще по-настоящему не наступила. Примитивно разрисованные двери кафе «Мастер и Маргарита» зазывно приоткрылись. Оттуда выполз некто в галифе. Антон предпочитал «Копакабану». До нее рукой подать. Но сейчас не до кафе, хотя от рюмки коньяка он бы не отказался. Нет, нельзя! Надо действовать!

Он присел на пустовавшую скамейку. По воде безбоязненно шныряли утки.

«Чего им бояться? Они уже вырастили новое поколение. Скоро соберутся в стаю и мотанут на юга. А я? В кругосветное путешествие? Теперь вряд ли. Неужели эта молокососка во что-то впуталась? Дуреха!»

– Ничего не замечаете? Ничего не замечаете?

Перед ним вырос тот самый, в галифе. Он был в сапогах и наглухо застегнутом кителе. В руках держал курительную трубку, подчеркнуто прижимая ее к груди. Крашеные волосы были зачесаны назад, а крашеные усы нелепо топорщились под картофельным носом. Водянистые глаза навыкате замерли в надежде.

«Боже мой! Психолечебницу, наверно, закрыли на ремонт! Сталины и принцы Уэльские разгуливают по Москве!»

– Ничего не замечаете? Ничего не замечаете? – продолжал трезвонить ему в ухо незнакомец. – На кого я похож?

– На Маргарет Тэтчер, – ляпнул писатель.

Тот поперхнулся в обиде. Скорчил Антону рожу. Показал язык. Улыбнулся широкой американской улыбкой, обнажив гнилые советские зубы. И начал спускаться к воде.

Наверное, пошел топиться.

Еремин же даром времени не терял, он намерен был действовать.

К Василине он направился прямо в редакцию, без предупреждения. В комнате, где сидели корректоры, стоял заплесневелый, чердачный запах, который не в силах были перебить даже самые стойкие духи.

Пять женщин с любопытством вытаращились на него. Василину было трудно узнать в очках, пускающих блики, с нелепой цепочкой, припаянной к дужкам и скользящей за шиворот. Но он узнал. По испуганным черным глазам.

– Вы? – только и успела произнести она.

– Мне нужно с вами поговорить!

Они вышли на свежий воздух.

– Чем вы там дышите?

– Я привыкла. Что-нибудь новое узнали о Лене?

– Нет, – разочаровал ее следователь. – Но в деле всплыли новые факты. Скажите, Василина, вы давно знакомы с Робертом Игнатьевичем?

– Что? – Она будто бы не поняла вопроса, но ему показалось, что женщина пошатнулась, и Константин подхватил ее под локоть.

– Что с вами?

– Кажется, немного переутомилась. – Она попыталась улыбнуться. – Почему вы меня спрашиваете о фотографе?

– Хотелось бы еще раз его допросить. Тогда, на той квартире, все получилось как-то в спешке. Да и говорили не о том, о чем надо. Он сегодня работает?

Она покачала головой.

– Он вообще больше не работает у нас. Уволился в понедельник.

– Вот как? Любопытно. А куда ушел – не сказал?

– Не темните, Костя. – В ее глазах стоял ужас. – Вы подозреваете его?

– С чего вы взяли?

– Вижу. Не слепая. Вы темните. А Роберт, или Роб, как его любил называть Леня, был вчера у меня в гостях.

– Что ему нужно? – насторожился Еремин.

– Ну как же! Вдова друга! – иронизировала она. – Как не проведать! Не высказать еще раз свои соболезнования! Не помянуть Ленечку! Не укорить вдовушку! Мол, плохо следила за мужем! Не уберегла! Ненавижу эти свинячьи похотливые глазки! С души воротит! – Она остановилась и произнесла уже не так эмоционально: – Такой навязчивый тип… А знаете, он ведь выспрашивал о вас.

– Что именно?

– Как продвигается следствие? До чего докопались? Очень-очень интересовался.

– У вас нет его адреса?

– В отделе кадров надо спросить. Правда, у них только адрес регистрации, а у Роба несколько квартир в Москве.

– А почему он ушел из редакции, не знаете?

– Сказал, что нашел другую работу. Хорошо оплачиваемую.

– По своей специальности?

– А какая у него специальность? – усмехнулась Василина. – Он ведь не профессиональный фотограф. Он – танцор, вышедший на пенсию.

– Танцор… – задумчиво повторил следователь. В такие мгновения его часто осеняло. – Поздно вчера ушел от вас этот танцор?

– Очень поздно. В первом часу ночи, человек совсем не знает меры…

– Вы его чем-то угощали?

– Конечно, – медленно начала она, не понимая, куда он клонит.

– Чем?

– Ничего особенного не было. Буду я ради такого гостя стараться!

– Но чашечку чая плеснули, верно?

– Не помирать же ему от жажды!

– А посуду вымыть успели?

– Честно говоря, нет. Спать очень хотелось, – покраснела Василина. – И с утра тоже. Я не выспалась из-за него. Едва не опоздала на работу.

– Вот и прекрасно! В котором часу вы будете дома?

– В седьмом. – Она по-прежнему ничего не понимала.

– Убедительная просьба – не мойте посуду. Я пришлю к вам эксперта.

– Этого дедушку?

– Да. Престарелый снимет отпечатки пальцев.

– Неужели Роб?

– Пока это лишь догадка, дорогая Василина. Прямых улик против него нет.

– Как страшно! – схватила она за руку следователя. – А ведь у меня в этом городе практически никого!..

– У вас есть мой телефон, – напомнил Константин. – Звоните, если что. И еще… – Он немного смутился, но все же сказал на прощанье: – Очки вам не очень идут…

Первая осечка в этот так удачно начавшийся день случилась с Елизарычем.

– Я что-то прихворнул, Костя, – донесся из трубки хриплый голос старика. – Наверно, уже не поднимусь.

– Не валяй дурака, Престарелый. Мы с тобой еще не все подвиги совершили!

– Какие там шутки! Врач приказал ложиться в стационар. Вот такая музыка. Но ты не горюй. Меня заменит Женя. Я его многому научил. Толковый мальчик.

– Я к тебе заеду. Или вечером, или завтра утром, как получится! – пообещал Константин.

Не откладывая дела в долгий ящик, набрал номер своей конторы.

– Алла! Срочно найди мне Женю!

– Он на занятиях в институте, – холодно отчеканила секретарша.

– Я и без тебя знаю, что на занятиях! Поэтому и прошу – найди! – вышел из себя начальник.

– Что вы на меня орете? – сорвалась та. – Я вам не жена!

– Послушай, детка, я не привык повторять дважды. Если через час Женя не будет сидеть в конторе, пеняй на себя!

Он бросил трубку и воскликнул в сердцах:

– Черт меня угораздил нанять эту пигалицу! «Я вам не жена!» Мало ей уделяю внимания, вот и бесится! Я же ее не для постели нанял в конце концов! А все началось после визита Ольги. Дурочка дурочкой, а сразу все просекла!..

Думы об Ольге его угнетали. Он знал, что так просто не отделается от этих дум.

Ольга на днях собиралась в Бельгию. Сказала, что ей некогда будет встречаться. Сослалась на замотанность. Ведь предстоит столько формальностей. Нет, перед отъездом они, конечно, увидятся. И писать она будет оттуда. На сколько лет едет? Визу ей дали на год. Но визу ведь можно и продлить.

По двум причинам он должен помешать гувернантке покинуть страну. Причины веские, но одна борется с другой. Во-первых, он не хочет ждать целый год. Он не привык упускать шанс. Жизнь не очень-то балует его такими находками. А во-вторых, она пьет белое вино, курит «Данхилл» без ментола и палец у нее порезан стеклом, а не ножом. За Ольгой надо установить слежку. Кто будет этим заниматься? Ему просто необходим напарник!

– Упущу! Как пить дать упущу!

Непонятно, кого боялся упустить следователь Еремин: любимую женщину или преступницу?

Он ехал на окраину Москвы для долгожданной встречи с горничной Грызунова. Ольга раздобыла ее адрес. В глубине души понимал: именно потому, что это сделала Ольга, ждать от этой встречи нечего.

Еще два месяца назад в телефонном разговоре с бизнесменом он понял, что горничная тут ни при чем. Ее просто хотят подставить, чтобы как-то объяснить отпечатки женских пальцев, обнаруженных Елизарычем в детской и супружеской спальне. Поспешили тут же спровадить в Казахстан или в Среднюю Азию к якобы больной матери, лишь бы с глаз долой, лишь бы спасти от хищных лап частного детектива!

– Та, что провернула столько головоломных операций, вряд ли служит в горничных! – заключил он, выбираясь на Божий свет из своей заморенной «шкоды».

Ему открыла маленькая женщина лет сорока, в черном трикотажном костюме. Некрасивая, но с трогательной, обворожительной улыбкой.

– Я вас долго не задержу, – пообещал следователь.

– А я не тороплюсь.

В однокомнатной квартире даже воздух был какой-то казенный, не домашний.

– Вы снимаете?

– Угу. Я сама из Актюбинска. Разве с моими заработками можно купить квартиру в Москве! Я и не надеюсь. Вам чай или кофе?

– Кофе.

Женщина так гостеприимно суетилась вокруг него, что расхотелось задавать вопросы.

– Я знаю, вы насчет того страшного убийства… – начала она вдруг. – Я ведь тогда уехала и даже ни о чем не подозревала. А когда вернулась, узнала такое…

– Вы сами попросили отпуск у Грызунова?

– Это вышло как-то странно. У меня заболела в Актюбинске мама, и я позвонила Сергею Анатольевичу на работу, попросила хотя бы две недели. Ведь за ней там некому ухаживать. Так получилось. Трое детей, но все разъехались. Старший брат в Германию подался с женой. Она у него немка. Сестра уже лет десять как в Израиле с мужем живет. Он у нее еврей. Выходит, я ближе всех к маме. Я и приехала в Москву, чтобы заработать нам с ней хоть на какое-нибудь жилье в России. Ведь в Казахстане сейчас квартира ничего не стоит. Все уезжают. Но о жилье нечего даже мечтать! – махнула рукой женщина. – Сама еле перебиваюсь.

– А кем вы работали в Актюбинске? – проникся к ней следователь.

– Воспитателем в колонии для подростков. У меня юридическое образование. Так что мы коллеги! Шучу.

– Вы – воспитатель? – удивился Еремин.

– Что, не похожа? Вы не смотрите, что я такая маленькая. Я могу горы своротить.

– Верю, – кивнул Еремин. Он был знаком с этим типом женщин. Этакие замухрышки с полным набором приемов каратэ и несгибаемой силой воли нередко встречаются в органах.

– Правда, в колонии приходилось не сладко, – со вздохом призналась она. – Меня, кстати, Лидой звать, – представилась горничная, подливая ему в кружку кипятка.

– Канцелярской работой занимались?

– Еще бы!

– На машинке умеете печатать?

– Разумеется. Что я только не умею, гражданин начальник! А вы, по-моему, уже занимаетесь вербовкой?

– Не торопитесь с выводами, товарищ Лида. Пока что вы не окончили свой рассказ.

– Ах да! Извините. Я попросила у Сергея Анатольевича всего две недели. Он ответил, что в таком случае просто рассчитает меня. Терять такое место – сами понимаете! Его, конечно, тоже можно понять. Жена на гастролях. Дом останется без уборки. Я уже согласилась на расчет. Мама ведь у нас одна, правда? Хотела ему перезвонить через день. Но он позвонил сам. Честно говоря, я была шокирована этим звонком. Во-первых, глубокая ночь. Я спросонья ничего не понимаю. А он такой весь взволнованный. Говорит: «Никакого расчета не надо. Поезжайте к маме – и не на две недели, а на месяц!» И что самое удивительное, уже купил мне безвозмездно билет на самолет! А я рассчитывала ехать поездом, да еще для экономии взять плацкарту. «Вот какой заботливый!» – подумала я тогда. Единственное неудобство состояло в том, что надо было поторапливаться. Самолет улетал через несколько часов. Но и тут Сергей Анатольевич проявил заботу – прислал машину.

– Давайте вспомним, Лида, какой это был день недели? – предложил Еремин.

– Очень просто. В четверг я работала. Собиралась позвонить ему в субботу. Значит, он звонил с пятницы на субботу

«Мальчика убили в пятницу утром… – прокручивал в голове сыщик. – Вечером я позвонил Грызунову и сообщил насчет дамских отпечатков. Он свалил все на горничную и утром в субботу отправил ее к маме. Все, как я и предполагал».

– Скажите, а с женой Грызунова вам приходилось сталкиваться?

– В основном с ней я и сталкивалась. Она меня нанимала. Хорошая была женщина, царство ей небесное!

– Грызунов любил жену?

– Откуда же мне знать такое? Наверно, любил, если бросил ради нее женщину с ребенком. Вам лучше поговорить с Зинаидой Ивановной, кухаркой. Она давно у него служит.

– Старые слуги обычно неразговорчивы.

– Хотите, я ее разговорю?

– Буду вам очень признателен.

– Завтра как раз мой день работы.

– Это ваша единственная работа?

– Я служу горничной еще в одном доме. Получается четыре дня в неделю.

– И что платят?

– Выходит примерно четыреста долларов в месяц. Двести пятьдесят из них отдаю за квартиру.

– У меня есть предложение, – решился Еремин. – Вы поступаете ко мне в контору. Работа в основном канцелярская, а также помощь в сыске. Вы можете жить прямо в конторе. Это квартира. Там есть кухня, холодильник, диван. В общем, все самое необходимое для жизни. Мне так будет даже удобней. Для начала я вам положу ваши четыреста долларов в месяц, но вы при таком раскладе избегаете лишних расходов.

– Меня бы это устроило.

– Тогда считайте, что завтрашний разговор с кухаркой Грызунова – это уже работа. Постарайтесь поподробней расспросить о взаимоотношениях хозяина с женой. И о первой жене. И узнайте точную дату возвращения Сергея Анатольевича из Америки.

– Слушаюсь, гражданин начальник! – весело ответила Лида.

– Завтра буду ждать вас в конторе с отчетом. О моем предложении прошу никому не говорить.

– Ясное дело. Еще кофе?

Уже прощаясь, Константин схватился за голову.

– Вы меня так обворожили, что я забыл о самом главном. Я приехал, чтобы снять ваши отпечатки пальцев. Поймите меня правильно…

– Я все понимаю, – рассмеялась Лида.

«Она все понимает, – думал он по дороге. – Кажется, я с наскока угодил в яблочко! Алла получит расчет! Надоело мне воевать с этой пигалицей! Только и знает, что задом вертеть!»

И еще:

«С Лидой мы должны сработаться. Теперь будет кому последить за Оленькой! Держись, любимая! Не видать тебе Бельгии, как собственных ушей!»

Антон очнулся на Патриарших. Впал в транс на целый час. И даже не знал наверняка: тот сумасшедший в галифе был на самом деле или привиделся… Вечная морока с этими Патриаршими!

Исчезновение Пати и странное письмо в ее почтовом ящике не оставляли сомнений: с девушкой что-то случилось. Но почему не позвонила ему?

Он еще раз попытался вызвонить ее по мобильному. И в который раз приятный женский голос сообщил по-английски и по-русски: «Телефон отключен или находится вне зоны действия сети».

Позвонил в загородный дом. Трубку сняла служанка.

– Патрисия у вас?

– А кто ее спрашивает?

Он назвался.

– Мадемуазель в городе.

– А вчера она была у вас?

– Нет.

Он решил не беспокоить Катрин.

Книжная ярмарка располагалась в двух павильонах бывшей ВДНХ. Входной билет стоил десять тысяч. И хоть охранник в пятнистом камуфляже подмигнул ему: «Пущу за пятерку!» – писатель, как честный гражданин, купил билет. «Ну и дурак!» – услышал он за спиной оценку своему поступку.

Задача предстояла нелегкая: пробраться незамеченным к стенду чужого издательства, не засветившись в своем, и покопаться в их рекламных проспектах.

Полежаев размышлял так: «Я малоизвестен, меня не узнают!» К тому же народу на выставке было негусто.

– Антон Борисович, дорогой! – раздалось в трех шагах от заветной цели. – Вы ничего не перепутали?

Оказывается, по воле случая стенд его издательства находился по соседству, и к Антону направлялся с распростертыми объятьями главный редактор, полноватый мужчина лет пятидесяти, с лицом пролетария, но манерами аристократа.

– Очень кстати, Антон Борисович. Попейте с нами чайку!

В маленькой комнатке за стендом стоял самовар и шло мирное чаепитие.

– Как жаль, что вы не пришли пораньше! – прищелкнул языком главный редактор. – Тут были англичане. Их заинтересовали ваши книги. Они хотят взять у вас интервью. Вас очень трудно застать дома. Я звонил несколько раз. А с англичанами может выгореть дело. Не отмахивайтесь, Антон Борисович. Они очень-очень заинтересовались.

– Я не отмахиваюсь. Пусть будут англичане. Это даже закономерно. Ведь работаю, пользуясь рекомендациями их соотечественника Пристли.

– Погодите, сейчас набегут! К соседям, разумеется. Не к нам.

– А что случилось?

– Ждут Бадункова. Встреча с читателями и журналистами. Каждый день с кем-нибудь встречается! Когда пишет человек?

– Мне бы хотелось взглянуть на их рекламные проспекты, – признался Антон.

– Ничего нет невозможного. – пожал плечами главный редактор. Профессионально он был уязвлен, но виду старался не подавать.

Принес Полежаеву толстую папку с проспектами соседей.

Антон сразу же отсеял молодых и неизвестных авторов, а также тех, кто не вызывал подозрений. Оставил для изучения пять фамилий. Вычислить дутых (или наполовину дутых) романистов не так уж сложно. Ведь дураку понятно, написать за три года двадцать толстенных романов никому не под силу. Даже безмозглая «мочилка» требует времени.

Однако ни один из анонсируемых романов не напомнил Антону злосчастные отрывки.

– А почему на новый роман Бадункова нет анонса? – удивился Полежаев.

– Действительно. Что это с ними? – изумился главный редактор. – А сам Артурчик, между прочим, только и трезвонит о нем! Вчера по телевизору говорил.

– Как называется?

– Фи! Неужели вы, Антон Борисович, читаете такое?

Антон испытал чувство, похожее на то, когда отец застал его за просмотром порнографических снимков.

– Просто интересуюсь творчеством маститого автора.

– Бросьте! Таких маститых будет еще миллион! А завтра о них никто не вспомнит! Временщики! И авторы, и издатели, выпускающие непотребное! Они думают только о сегодняшнем куске! Чтобы пожирнее! Про литературу забыли! Бог с ней, с литературой! – Главный распалился не на шутку.

Между тем шум за перегородкой их комнаты нарастал.

– Кажется, пожаловал наш маститый писатель!

Это действительно был Бадунков. Он раздавал автографы. Казалось, публика пришла на книжную ярмарку только ради него.

Антон, к явному неудовольствию главного редактора, тоже вышел посмотреть на восходящее солнце русской словесности, которое что-то уже мычало, отвечая на первые вопросы журналистов.

По поводу своего нового романа Артур Бадунков заявил следующее:

– «Пушечное мясо» еще не сделано. Нужно внести кое-какие поправки. И я, само собой, не буду ничего говорить, потому что боюсь, как бы не сглазить! Ведь это моя двадцатая книга. Само собой, цифра. Само собой, отметина…

Константин ждал его на набережной. Там они условились встретиться. Путь от метро не близкий, и Полежаев запыхался, пока бежал.

– Опаздываешь! – вместо приветствия недовольно пробурчал Еремин.

– Автомобилисту никогда не понять пешехода! – развел руками писатель.

– Ладно, пешеход. Некогда отдыхать. Уже половина восьмого! Не дай Бог закроет свою лавочку пораньше!

Они прыгнули в машину. Ее пришлось оставить в глухом незнакомом дворе. До магазинчика, расположенного в узеньком, горбатом переулке, было пять минут ходьбы.

Константин на бегу прояснял обстановку:

– У меня вышла маленькая накладка. Человека, которого я собирался поставить у черного входа, пришлось перебросить на другую операцию. Елизарыч заболел. Так что будь осторожен. С тылов ты не прикрыт. Я буду вести наблюдение из подъезда напротив.

– По-моему, все эти предосторожности напрасны, – беспечно заметил Антон.

– Я так не думаю. Магазин принадлежит фирме Грызунова.

– И что с того? – по-прежнему не понимал Полежаев.

– Ничего. Просто мне это не нравится. Куда ни ткнешься, всюду нарываешься на Сергея Анатольевича!

– Он известный бизнесмен.

– Помалкивай! – все больше раздражался Еремин. Оттого ли, что приятель не придавал значения серьезности момента, от усталости ли… – Вот мы и пришли.

Впереди маячила витрина в одно окно, с каким-то хламом внутри.

– Если что – кричи и бей стекло! – напутствовал сыщик.

– Да иди ты!

– Ни пуха!

– К черту!

Еремин шмыгнул в ближайший подъезд.

До закрытия магазина оставалось пять минут. Переулок напоминал кадр вымершего города из фантастического фильма.

Антон сделал несколько быстрых шагов и открыл дверь. Заиграл знакомый мотив. «Вперед, сыны Отечества!»

Магазинчик, представлявший собой миниатюрный убогий закуток с единственным прилавком, наполненным в основном столовыми принадлежностями, казался естественным продолжением вымершего переулка. Воздух затхлый, заплесневелый. Стена напротив прилавка завешана платьями и сорочками, пиджаками и жилетками десятых, двадцатых и тридцатых годов нашего века. Все это, видно, хранилось в сундуках каких-то особо бережливых бабушек. Еще он успел разглядеть полку с фарфором и подсвечниками.

– Магазин закрывается.

Продавец действительно был похож на волка. Какой-то едва уловимый хищный блеск в глазах под белесыми бровями. И эта странная шея, будто на нее наложен гипс.

Продавец вынырнул тихо и незаметно откуда-то сбоку. И Полежаев теперь в тусклом свете старинной хрустальной люстры заметил, что в глубине закутка имеются две двери.

– Магазин закрывается, – повторил безразличным голосом продавец, но и сквозь это безразличие прорывалось презрение к покупателю.

– Дело в том… – начал писатель.

Но тот его перебил:

– Вы разве не поняли? Магазин закрывается. Приходите завтра. – В руках он держал табличку «Магазин закрыт».