Владимир Константинов
      Право на месть
      (Страх 2)
      роман
      Автор предупреждает, что описываемые в романе события, всего лишь одна из версий происходящего в стране в последнее время, никоим образом не претендующая на истину в последней инстанции.
      Судья раздраженно: Подсудимый вы будете говорить правду?!
      Подсудимый: Я только это и делаю, господин председательствующий. Но разве я виноват, что в неё отказываются верить.
      Книга первая: Преодоление.
      Часть первая: В Москву.
      Глава первая. Калюжный. Сон?
      ...Я медленно брел по черной выжженной земле, не понимая - куда и зачем иду. Меня шатало от усталости. Я часто падал и долго лежал, копя силы. Поднимался и вновь упрямо шел вперед. Руки были черны от пела и сажи. Рубашка промокла от пота и неприятно липла к телу. Наступила ночь. Темная. Вязкая. Непроглядная. Ни огонька, ни звука. Даже звезды были закрыты низким, тяжелым небом. Неужели же на Земле не осталось ни одной живой души? Как же страшно одному в этом черном безмолвии! Именно страх заставлял меня с таким упорством идти вперед. Нет, не страх. Надежда. Надежда на что-то невероятное, почти нереальное. Жизнь... Она кончилась для меня там, на даче Друганова, когда я увидел на диване труп сына, единственного человека, которого любил. Нет, жить я не хотел и давно бы покончил с жизнью, если бы ни эта надежла, да ещё осознание того, что непременно должен выполнить долг перед Анатолием, перед его памятью. Как? Я ещё не знал.
      Забрезжил рассвет. И глазам моим вновь предстала черная выжженная равнина без конца и края. Я готов был выть от отчаяния. Ощущал себя жалким комочком плоти, невесть кем и как сюда заброшенном. Сколько времени я здесь нахожусь? Судя по тому, как обветшали мои одежды и стерлась обувь, долго, очень даже долго. Я сел на обгоревший пень, снял туфли и продолжил путь. И когда, казалось, что последние силы покинули меня, я увидел впереди небольшой островок сочной зелени. Превозмогая усталость, я побежал. И вот ноги уже ступили на влажную от утренней росы траву. И сердце задохнулось от великой радости, посетившей меня. Я услышал стрекот кузнечиков, жужжание пчел, веселое щебетание птиц. Оглянулся назад. Не было больше черной равнины. Там была цветущая степь, наполненная жизнью и каким-то невероятным смыслом бытия. Отчего прежде я не замечал всю эту красоту? Мир казался мне серым и убогим. Не жил, а будто кому одолжение делал. Горько это осознавать, но только это так и есть.
      Впереди я заметил какое-то голубое свечение. Оно все приближалось, приближалось. Сердце бешено заколотилось в груди, а потом замерло в предчувствии чуда. И чудо свершилось! Передо мной стоял Анатолий. Бодрый. Жизнерадостный.
      - Здравствуй, папа! - сказал он, улыбаясь.
      - Здравствуй, Толя! - Я рванулся к сыну, обнял, прижал к себе. Господи, неужели же это возможно! Живой!! Слава Богу, живой! Есть он, Бог! Есть! Он подарил мне такую огромную радость! Спасибо тебе, Господи! И не в силах сдерживать переполнявшие меня чувства, я заплакал. Плакал и смеялся. Смеялся и плакал. Как хорошо! Как замечательно!
      - Ну, отец, ну, - сказал Анатолий. - Успокойся. Будь мужчиной.
      - Да, да. Это конечно. Извини! - Я ладонью вытер слезы. Огляделся. - А ты, Толя, не знаешь, где мы находимся? Здесь все так необычно.
      - Там, папа.
      - Где - там? - Сердце мое сжалось в ожидании ответа.
      - Неужели ты не понимаешь? - укоризненно сказал сын. - На другом уровне жизни.
      - Как это? - Я уже начинал догадываться о чем говорит Анатолий, но все ещё не желал в это верить.
      Очевидно у меня был настолько нелепый и озадаченный вид, что Анатолий весело и непринужденно рассмеялся.
      - Там, где я был и где пребываешь сейчас ты, папа, всего-навсего лишь нулевой уровень жизни. С него собственно и начинается сама жизнь.
      - Шутишь?! - с недоверием спросил я. То, о чем говорил Анатолий, трудно было осознать. - Как так - нулевой уровень? Нулевой - это значит ничто?
      - В это трудно поверить, но жизнь начинается со смертью нашей оболочки.
      - Оболочки? Ты хочешь сказать... А что же в таком случае есть жизнь?
      - Это существование мыслящей энергии, или души. Жизнь бесконечна.
      - В таком случае, зачем этот нулевой?... Как его? Зачем нулевой уровень?
      - Чтобы взрастить, воспитать и закалить душу для последующих уровней жизни. Какою ей быть, закладывается именно на нулевом уровне.
      - Странно все это.
      - Ничего странного, а очень даже разумно, - возразил Анатолий.
      - А кто же все это организовал?
      - Тот, кто все создал. Создатель.
      - А дьявол? Он есть?
      - Конечно.
      - Но почему? Ведь это же нелогично? Ведь он же убивает души?
      - Очень даже логично. Космосу совсем небезразлично, какою душа придет на последующие уровни жизни. Возмужать и закалиться она может только в борьбе с дьяволом. Потому-то на нулевом уровне дьявол необходим.
      - Мне трудно это понять. А на каком уровне ты?
      - Пока я этого не знаю. Это решит Высший совет при Создателе на девятый день. Пока я готовлюсь к этому.
      - А где мы сейчас находимся?
      - На Земле.
      - Вы нас видите?
      - Да.
      - А почему мы вас не видим?
      - Потому, что вам этого не дано, - вы находитесь в другом измерении.
      - Ты маму видел?
      - Конечно. Она тоже ждет Суда.
      - Где же она?
      - Ей не разрешили с тобой встретиться.
      - А тебе, значит, разрешили?
      - Да.
      - Я только-что шел по выжженной пустыне. Что это было?
      - Это, папа, последствия термоядерной войны, гибель мира.
      - Значит, она будет, война?
      - Она уже была, папа. Мир погиб 14 августа 1999 года. Я, вернее, моя душа наблюдала гибель мира.
      - Как же так?! Ведь сейчас уже август 2000 года. Отчего же тогда мы никто ни чего?
      - Создетель вернул мир в прошлое - в март девяносто девятого года. И события стали развиваться иначе, чем прежде. Прожитый ранее отрезок вычеркнут из сознания людей, но души это помнят.
      - Как же так?! Ведь это же невозможно?!
      - Для Космоса нет ничего невозможного. - Анатолий оглянулся, забеспокоился. - Извини, папа, но мне пора. Я и так сказал тебе слишком много. Как бы мне за это не попало.
      - Постой, Толя! Постой! А как же я?! Я хочу с тобой! Я не хочу туда. Мне там нечего делать.
      - Этого человек не знает. Не может знать, папа. Мы с тобой встретимся. Обязательно встретимся. А пока... Прощай!
      И Анатолий исчез...
      Я открыл глаза и понял, что это был лишь всего-навсего сон. В комнате горела настольная лампа. В окно уже настойчиво заглядывал рассвет. Я сидел в кресле. В кресле напротив спал Олег Дмитриевич Друганов, сильно сдавший за последние дни, постаревший, осунувшийся. Все хлопоты, связанные с похоронами моей жены и сына, легли на его уже немолодые плечи.
      Я же эти дни был как в тумане, лишь удивлялся, как после того, что произошло, не сошел с ума или не покончил с собой. Мысль навсегда свести счеты с жизнью не раз меня посещала. Однажды я был очень близок к её осуществлению, но что-то удержало. Я даже не смог понять, что именно, но что-то очень и очень для меня важное, что я непременно обязан был сделать.
      На поминках я сидел за столом безучастный к происходящему. Народу было много. Сменилось два застолья. Здесь были многочисленные родственники жены, наши общие знакомые, товарищи сына. Некоторых я впервые видел. Вероятно с работы жены и сына. Кто-то вставал, говорил очень хорошие слова об Ирине и Анатолии, желал, чтобы земля им была пухом. Но смысл сказанного плохо доходил до моего сознания. Многие женщины плакали. А я и плакать не мог. Ни там, на кладбище, ни здесь. Внутри будто все застыло, а на груди лежал огромный тяжелый камень, и давил, и давил. Вспомнил, что на кладбище ко мне подходил начальник следственного управления прокуратуры области Иванов, выразил соболезнование и спросил:
      - Эдуард Васильевич, когда ты сможешь ко мне прийти?
      - Как прикажите, - ответил я.
      - В таком случае, я буду тебя ждать у себя послезавтра утром к десяти часам.
      - Хорошо. Буду.
      Сергея Ивановича Иванова я знал очень хорошо. Когда-то он работал в Западно-Сибирской транспортной прокуратуре следователем по особо важным делам и закончил ряд громких, наделавших в свое время много шума не только в нашей области, уголовных дел. Он был грамотным, талантливым следователем и принципиальным, бескомпромиссным человеком. За что я его уважал и, откровенно говоря, ему завидовал.
      Потом все разошлись. Перемыв посуду и прибрав в квартире, ушли и сетры Ирины Надежда и Клавдия. В квартире остались трое: я, Друганов и жена Анатолия Лена. Ее хорошенькое лицо распухло и подурнело от слез. Она подошла ко мне, припала к груди, и, всхлипывая, едва слышно проговорила:
      - Эдуард Васильевич, у меня скоро будет ребенок.
      Ее слова увязли в моем вялом сознании. Я долго не мог понять, о чем это она говорит. А когда смысл сказанного все же дошел до меня, не мог в это поверить - настолько новость была неожиданной, ошеломляющий. Спросил с надеждой:
      - Что?! Что ты сказала?!
      - Я беременна, Эдуард Васильевич, - ответила Лена и расплакалась.
      - Ты в этом уверена?!
      - Еще бы не уверена. Уже седьмой месяц.
      Я тронул уже заметно округлившийся тугой живот снохи. Точно! А как же я, дурак, этого раньше не заметил?! Значит, судьба оставила мне шанс. Значит, не все ещё потеряно. Очень даже не все потеряно. У меня будет внук! От этой новости голова пошла кругом. Я обхватил лицо Лены руками, троекратно расцеловал,
      - Спасибо тебе, родная! - И неожиданно предложил: - Ты вот что, Леночка. Ты перебирайся в мою квартиру. Зачем мне одному такие хоромы. А вам с маленьким здесь будет удобно. А я перейду в твою. Потом оформим родственный обмен. Согласна?
      - Не надо сейчас об этом, Эдуард Васильевич, - сказала Лена.
      - Да-да, ты права. Это потом. Потом. Тебя подвезти?
      - Не нужно. Я на метро. До свидания!
      - Ну вот видишь, Эдик, не все ещё потеряно, - будто подслушав мои мысли, сказал Друганов после ухода Лены.
      Я почувствовал как потеплело в груди, полегчало на сердце, защипало глаза, и заплакал.
      Ночью я не мог уснуть. Думал невеселые думы о своей жизни, несложившейся судьбе. В том, что она несложилась виноват сам. Не жил, а будто кому одолжение делал, все осторожничал, прятался за спинами других, боясь принимать самостоятельных решений - как бы чего не вышло. Сорок три года простоял на обочине жизни, но она и здесь настигла. Так шарахнула, что не приведи Господи кому. Все мои несчастья начались с жалобы Устиновой на отказ в возбуждении уголовного дела по факту смерти её мужа Устинова Геннадия Федоровича в конце октября прошлого года. Труп Устинова был обнаружен в нескольких десятках метров от полотна железной дороги между станцмями "Обское море" и "Сеятель", Сотрудники милиции, проверявшие этот случай, пришли к выводу, что в смерти виноват сам потерпеший, неудачно спрыгнувший с электрички. С этим категорически была несогласна Устинова, утверждавшая, что её мужа убили, инсценировав несчастный случай. Ее жалобу проверял я. Но разве, отвечая ей - "оснований для отмены постановления об отказе в возбуждении уголовного дела по факту несчастного случая с Вашим мужем не найдено", интуиция не подсказывала мне, что Устинова права? Очень даже подсказывала. Но я подавил её в себе, так как понимал, - для подтверждения доводов Устиновой и возбуждения уголовного дела необходимо провести огромную работу. К тому же, расследование дела может кончиться ничем. Кому нужны лишние хлопоты? Вот именно. После моих неоднократных ответов за подписью руководства нашей прокуратуры и Западно-Сибирского транспортного прокурора, настырная Устинова таки добилась, чтобы я проверил её доводы. Ее последняя жалоба на имя Генерального прокурора поступила из Москвы и была взята на контроль Генеральной прокуратурой.
      Пришлось ехать на Электродный завод, где прежде работал потерпевший Устинов и где возглавлял общественный комитет по спасению завода. Там-то помошницей Устинова по этому комитету Людмилой Гладких и была передана видеокассета, из-за которой был убит Устинов, а потом были убиты ещё многие люди, в том числе, моя жена и сын. На ней была снята встреча годичной давности известных олигархов Сосновского и Лебедева. На этой встрече и был написан сценарий завоевания большинства в Думе их партией и прихода к власти их президента и правительства. Как и прежде, главную скрипку во всем этом должна была сыграть Чечня. Сценарием было предусмотрено и нападение на Дагестан, и взрывы домов в Бунайкске, Москве и других городах, и многое другое, вплоть до создания мощной оппозиции новому президенту. Даже "противостояние" Сосновского и Лебедева в средствах массовой информации было прописано. Хитрый, коварный, страшный, кровавый сценарий. К сожалению, все последующие события развивались и развиваются в точном соответствии с этим сценарием. Вот потому-то ради сохранения тайны этой встречи олигархи и власть ни перед чем не остановятся.
      Утомление сказалось, и я незаметно для себя уснул. И мне приснился этот вот сон, так похожий на реальность. Да и сон ли это? И рассказ сына о последующих уровнях жизни и всем прочем? Откуда это? Ведь я прежде об этом никогда не думал? Странно все. Очень даже странно. А что если... Как его?... А что если Создатель мне специально устроил эту встречу с Анатолием? Для чего? Чтобы сказать, что здесь, на Земеле, жизнь не кончается, а только-только начинается? Нет, не для этого. Из этой встречи с сыном я должен понять что-то очень важное для себя. Что? Что встреча с сыном может и не состояться? Ведь мне предстоит предстать перед Высшим Судом. А что я ему предъявлю? То, что сорок три года только и делал, что бегал от жизни, как черт от ладана? Ведь, по существу, я в жизни не совершил ни одного мужского поступка. Вряд ли это Там кому-то понравится.
      После долгих и тяжелых размышлений я все для себя решил.
      Глава вторая: Тайное совещание.
      Пора было того... Действовать, ага. Создавать эту... Как ее? Оппозицию, вот. Создавать оппозицию. Но он, Сосновский, прекрасно, ага, что при нынешнем рейтинге этого... Вовчика-коровчика... Ха-ха-ха! Смешной он. Как настоящий. Ха-ха-ха! Но при нынешнем рейтинге трудно будет... Оппозицию будет. Здесь нужно такое, что бы всех того... Потрясло что б. Весь мир что б. И после все средства этой... информации этой набросились: "Гав-гав! Кого выбрали?!! Гав-гав! Этот почище прежнего! Гав-гав!" А дальше все по этому... По плану этому. И вот тогда оппозицию. Кандидатуры уже того... Готовы кандидатуры, ага. Вот только что б, что б потряло? А когда окончательно поймут... Он им оппозицию из кармана, ага... Вот - любите... Полюбят. Смешные они в этой стране... Доверчивые. Легко того... Работать легко. Но в голову, как назло, не того... Никак ничего... А оппозицию надо... Время уходит... Срочно надо. Надо посоветоваться. Может кто того... Дельное может чего.
      Виктор Ильич составил список, вызвал референта.
      - На-ка вот, дружочек, - сказал Сосновский, протягивая ему список. Этих вот того... Обзвони, ага... Что б завтра у меня... За городом у меня.
      - К скольки приглашать, Виктор Ильич? - предупредительно выгнул спину референт.
      - Чего?
      - Когда вы завтра планируете совещание?
      - Ах, это... В два часа. И что б все, как этот... Как штык этот... Да, вот еще... Что б ни одна живая... Понял? Иначе неприятности. У тебя непрятности... Большие, ага.
      - Может быть воспользоваться ЗАСовским телефоном?
      - Зачем ты ещё вопросы?! Дурак какой! - возмутился Виктор Ильич. Конечно, ага. Да этим скажи, что б никого ничего, что б ни одна эта... Душа эта. Ни одна.
      - Хорошо, Виктор Ильич.
      - А теперь давай... Ступай давай... Исполняй давай.
      После ухода референта зазвонил телефон прямой связи. То был Варданян. Виктор Ильич снял трубку, спросил:
      - Что у тебя?
      - Здравствуйте, Виктор Ильич?! - раздался возбужденный голос генерала.
      - А, ну это конечно... Здравствуй!... Что у тебя?
      - Мне только-что звонил Беркутов. Просится к вам на прием.
      - Беркутов?!... Какой еще?... Ах, этот... Кольцов этот... Беркутов этот... А что ему?... Зачем?
      - Я так думаю, Виктор Ильич, что он надумал принять ваше предложение.
      - А куда он того... Денется, ага, - самодовольно проговорил Сосновский. - Это, как у писателя этого... Нашего этого. Как его? Который ещё в Америке... а потом приехал потом?
      - Вы имеете в виду Солнженицина?
      - Вот-вот. Его... У него есть книжка такая... Где этот с дубом, ага... Бодался с дубом. Дурак какой! Кольцов этот... Или как там его?
      - Беркутов, - подсказал Варданян.
      - Все равно дурак. Вздумал с кем... Бодаться с кем. Вот мы ему рожки и того... Укоротим маленько, ага. Ха-ха-ха!
      - Вы его примите, Виктор Ильич?
      - Нет. Ты уж сам давай... Скажи у меня это... совещание. Потом мне доложишь.
      - Хорошо. До свидания, Виктор Ильич!
      - Да, вот еще... Вы с прокурором этим... У которого кассета... Что с ним? Как с ним?
      - Он теперь для нас опасности не представляет, Виктор Ильич.
      - Это ты зря того... Раненый этот... Как его?... Зверь. Раненый зверь, он на все, ага. Напишет куда. Многие... Многие ухватятся... Лишь бы грязью того... Облить грязью. Зачем нам? И так много всего... Говорят всего.
      - Я понял, Виктор Ильич. Считайте, что его уже нет.
      - Ну да, это конечно... Правильно конечно... А то мало ли... А с Кольцовым этим ты правильно того... Молодец!
      - Стараемся, Виктор Ильич! - едва не задохнулся от радостного возбуждения Варданян. Редко можно было услышать от босса похвалу, очень редко.
      - Старайся. Пока, ага!
      "Вот ещё один слуга будет верный будет", - с удовольствием подумал Сосновский, кладя трубку. Этот Кольцов... Или как там его?... Беркутов. Этот Беркутов летом прошлого года заставил Виктора Ильича того... Пережить не лучшие времена, ага. Вот теперь пусть потрудится... На него потрудится... На хозяина. Пусть. Дурак какой.
      У Виктора Ильича сегодня было отменное настроение. Ему во всем сопутствовала удача. И он верил, что так будет всегда. Главное - уметь все предвидеть и предусмотреть. Он умел. Еще как, ага.
      На следующий день ровно в два часа дня в зале загороднего особняка Сосновского за большим празднично накрытым столом сидело пятеро мужчин. Кроме хозяина, здесь были: олигарх Лебедев, попавший недавно в "немилость" к нынешней власти из-за слишком смелых и откровенно оппозиционных передач на контролируемом им телевизионном канале, заместитель главы администрации президента Зайнутдинов Рашид Шаронович, директор ФСБ Викторов и бывший советник бывшего президента, а ныне депутат Думы и правая рука Виктора Ильича Шапиро Аркадий Юрьевич.
      Сосновский оглядел присутствующих. Какой этот... Как его? Ну ещё когда "пролетарии всех стран"... Интернационал, вот. Какой интернационал, ага. Он любил когда вот так... Когда в неофициальной этой... Обстановке этой. Любил, ага. Выпить там, закусить. Заодно и о деле... Можно о деле... Потолковать о деле, ага... Совместить полезное с этим... С приятным этим... Это не то что... А так - хорошо! Это как в этой... "Надо чаще того"... Ага. Но все дела, дела. Будь они... А так хочется... Иногда так хочется... Расслабиться хочется. А нельзя... Дела, что б им... Внутри будто эта... Как ее? Пружина. Будто стальная пружина, ага... Бегаешь, а что толку... Устал.
      - Дружочек! - обратился Виктор Ильич к стоящему у дверей и ждущему указаний хозяина молодому официанту. - Налей-ка нам того... Водочки, ага.
      - Айн момент, Виктор Ильич, - с воодушевлением отозвался тот и бросился выполнять указание. Ловко и быстро наполнил рюмки.
      - Спасибо, дружок! - сказал Сосновский и махнул рукой в сторону двери. - А теперь того... Ступай давай.
      После того, как официант вышел, Виктор Ильич обратился к собравшимся:
      - Может кто того?... Тост, ага?
      - Разрешите, Виктор Ильич, - проговорил Лебедев, вставая с рюмкой в руке. - Я предлагаю выпить за успех нашей кампании. Пока-что все наши замыслы закончились полной и безоговорочной Викторией. Пусть так будет всегда!
      - Замечательно, ага! Великолепно! - воскликнул Сосновский. - За это стоит. Очень, ага.
      Выпили и, поскольку было обеденное время и все были голодны, долго и обстоятельно закусывали. Выпили по второй все за ту же удачу. И лишь после этого Виктор Ильич открыл совещание. Начал он шуткой:
      - Мы тут все... Собрались тут все, что б эту... Что б сказку того... Былью, ага.
      Викторов, Зайнутдинов и Шапиро поддержали шутку олигарха дружным смехом. Лебедев лишь криво усмехнулся. Честно признаться, он недолюбливал Сосновского, считал его грубым, примитивным, нахрапистым. Но Сергей Георгиевич понимал, что без таких людей будет крайне трудно, если вообще возможно, достичь поставленных целей, а потому был вынужден считаться с Сосновским и выказывал ему всяческое свое расположение. Разумеется, пока считаться. Когда они придут к власти в этой стране окончательно, всерьез и надолго, то они конечно же избавятся от таких выскочек тихо и незаментно, как умеют делать лишь они, истинные интеллигенты. А пока... Пока Сосновский им нужен, с его связями, с его капиталами, с его нахрапистостью, наконец, с компьютером вместо головы.
      Ободренный смехом присутствующих, Виктор Ильич отважился ещё на одну шутку:
      - Глядя на ваши... на лица ваши, я могу того... ответить: кому живется весело на этой... На Руси на этой, ага?
      Поистине, у Виктора Ильича сегодня было отменное настроение. Оно передалось и другим участникам совещания. Спало напряжение, терзавшие их, так как все прекрасно понимали, что олигарх, этот черт лысый, недаром отважился собрать совещание. Делал он это крайне редко и неохотно. Но после таких совещаний страну начинало трясти, как при землетрясении.
      - Я почему вас? - сказал Сосновский. - Оппозицию надо... Срочно надо. Как наметили... Раньше наметили... Срочно. У кого какие?... Какие будут?... Предложения будут?
      - Трудно это будет сделать, шеф, - откликнулся Шапиро, - при нынешнем рейтинге президента.
      Виктор Ильич недовольно поморщился. Он не любил этих... Панибратских этих... Отношений этих. Не любил.
      - Какой я тебе ещё этот... Я тебе друг, товарищ, ага, и, можно сказать, брат. - Сосновский вновь весело рассмеялся своей удачной шутке.
      Шапиро смутился. Все остальные рассмеялись.
      - Извините, Виктор Ильич! - проговорил новоявленный депутат Думы.
      Отдышавшись от смеха, Сосновский назидательно произнес:
      - А я ещё говорил, что ты того, этого... Что обучаем ты, ага. Поспешил... Плохо ты еще... Учишься плохо. На три с минусом. Это у него... У того... У президента. Это у него сегодня этот... Рейтинг этот. А кто ему его?... Забыл? Чего это нам стоило, забыл? Так мы можем и того... Обратно можем. Что б все ужаснулись... Кого выбрали - ужаснулись. Вот чего от тебя, Жора... А ты - рейтинг. Этак каждый дурак. Вот чего надо... Как сделать надо. Что б потряло всех... Что б ужаснулись. Какие будут?... Предложения будут?
      - А может быть, как прежде, рвануть пару домов? - проговорил Викторов.
      Виктор Ильич долго и достаточно красноречиво рассматривал шефа службы безопасности.
      Экий дурак какой... И лицо вон, и взгляд... Стоит только посмотреть только... Сразу - дурак. Забыл, дурак, свой этот... Свой прокол в Саратове... Кто ж дважды на одни эти... На грабли эти... Одни дураки. А вдруг опять?... Уже не поверят... Второй раз не поверят, ага. Но эти тоже нужны... Дураки нужны... Исполнительные, ага.
      - У вас, Петр Анатольевич, с памятью что-то... Не того что-то. Худая, ага... Забыли Саратов или как?
      - На ошибках учимся, Виктор Ильич, - ответил Викторов. - Больше подобного не допустим.
      - На ошибках одни эти... А мы должны все, так сказать... Все предвидеть, ага... И потом, дома - это сейчас мелко это... Сейчас такое, что б не только здесь, но и там что б. - Сосновский указал на окно. - Вот тогда будет этот... Как его? Эффект, вот... Вот тогда будет эффект... Нужный будет.
      - А может быть в метро? - подал голос Зайнутдинов. - Метро - это всегда очень впечатляет.
      "И этот такой же, - с сожалением подумал Виктор Ильич. - Зачем только я его того... В администрацию... Зачем? Бездарь! Только и может как этот... Как таракан этот усами и с умным, ага, а сам такой же... Никто ничего... Только дай, дай... Сколько можно... Устал. Все сам устал".
      - Нет, это не того... Не вариант это, - забраковал предложение заместителя главы администрации президента Сосновский. - Здесь нужно что-то... Масштабней что-то.
      Наступила долгая томительная пауза. Каждый понимал чего хочет Сосновский. Но вот каким образом достичь нужного эффекта? Н-да.
      - А что если вновь организовать что-нибудь на Кавказе? - предложил Шапиро.
      - Нет, - возразил Лебедев. - Возможности Кавказа мы уже почти исчерпали. Здесь нужно что-нибудь этакое, необычное. Я правильно тебя понял, Виктор Ильич?
      - Угу, - кивнул Сосновский.
      - Ну, я тогда не знаю, - развел руками Шапиро.
      - Может, взорвать ракетную шахту или ракету пустить куда-нибудь не туда? - предложил Викторов.
      - С ядерной этой?... Боеголовкой этой? - решил уточнить Виктор Ильич.
      - Не знаю, - пожал плечами Петр Анатольевич. - Можно и с ядерной. Послать в Японию. Вот будет эффект.
      После некоторого раздумья, Сосновский забраковал и это предложение.
      - Нет, этого не того... Слишком это.
      - А что если, к примеру, военный корабль или подводную лодку? - сказал Лебедев. - Я, думаю, мы как раз добьемся необходимого результата.
      - Подводную, говоришь? - встрепенулся Виктор Ильич. - Атомную?
      - А какую же еще? Разве есть другие?
      "Компьютер" Сосновского быстро-быстро "защелкал", обрабатывая это предложение, разложил на составляющие и тут же выдал варианты возможных последствий. Картина была впечатляюща! Очень впечатляюща!
      "Ах, какой-сякой умница! - восхитился про себя Виктор Ильич. - Как это он замечательно того... придумал, ага... Вот что значит эта... голова эта... Ни то что у генерала этого... Дурака этого... ФСБ этого... Здесь весь мир того... ахнет ага... А все средства: "Гав-гав - не того выбрали и все такое... Молодец!.. На Запад собрался... Жаль! Такой здесь того... Еще как, ага... Одни дураки... Не на кого ничего... А этот может... Хотя тот ещё этот... Густь ещё этот... Гордый больно... Но это ничего. Пока можно... Потерпеть можно. Потом разбиремся - кто тут кто кто? А пока очень того".
      - А если этот?... Реактор этот?... Взорвется если? - спросил он внешне сдержанно.
      - Ну и что, - усмехнулся Лебедев. - Ты ведь хотел, что бы весь мир вдрогнул? Вот он и вздрогнет.
      - Это конечно, ага, - тут же согласился Сосновский. Испытывающим взглядом обвел присутствующих. - И как вам?... Предложение как вам?
      - Но ведь это может привести к огромным жертвам. - робко, едва слышно проговорил Викторов.
      - А то нас пугали когда-то жертвы! - презрительно фыркнул Шапиро. Вот только не пойму, как это организовать? Ведь это секретный военный объект?
      - Для нас нет ничего невозможного, - ответил Лебедев. - Надо подумать. Но зато какой будет резонанс?!
      - Это конечно да! - воскликнул Виктор Ильич. Вскочил из-за стола и принялся в возбуждении бегать по залу. В его голове уже созрел план, как все можно замечательно того... Осуществить, ага. - За это стоит... Выпить стоит. Жора, наливай!
      Шапиро наполнил рюмки.
      - За то, что б все удачно, ага! - торжественно провозгласил Виктор Ильич, поднимая рюмку. - Получилось, что б удачно и все такое!
      Участники совещания пили за этот тост с разными чувствами. Легче всех было Шапиро. При любом раскладе он оставался как бы в стороне. А наблюдать события со стороны, зная, кто за ними стоит, всегда забавно. Погибнут люди? При чем тут это. Подумаешь! Сколько там, в этой лодке? Они больше каждый день от пьянства гибнут.
      Директор ФСБ Виноградов в который уже раз здорово пожалел, что когда-то ввязался во все это дело. Яро ненавидел всех сидящих за столом, а себя - в первую очередь. Ненавидел и презирал. Но прекрасно осознавал, что обратной дороги для него не существует.
      Заместитель главы президентской администрации Зайнутдинов относился к происходящему весьма индифферентно. До недавнего времени он работал журналистом, всегда кому-то служил, отстаивал интересы хозяина. Проще говоря, был слугой. А слуга не должен иметь своего мнения. Главное - уметь в точности выполнять любое указание. Он это очень хорошо усвоил. Потому и достиг таких высот.
      А олигарху Лебедеву было глубоко на все наплевать. И его душа, и все его помыслы уже давно были на Западе, где проживала его семья. И он мечтал о той минуте, когда сможет покинуть эту огромную сумасбродную страну с её дебильным народом. Так здесь все надоело, что даже поташнивает от отвращения. Скорее бы все закончилось!
      Сосновский не стал садиться за стол. Выпил водку, бросил в рот оливку и вновь забегал по комнате.
      "Экий он смешной и нелепый, - презрительно подумал Лебедев, наблюдая за хозяином дома. - Ему б с его внешностью паяцем где-нибудь работать. Многого бы добился".
      Наконец Виктор Ильич остановился, выстрелил указательным пальцем в грудь Зайнутдинова.
      - Ты вот что, Рашид э-э-э...
      - Шаронович, - подсказал тот.
      - Это конечно да, - кивнул Сосновский. - Ты своему этому... Шефу этому скажи, чтобы переговорил, ага... С министром, который... Вооружением который.
      - С Бондаренко? - решил уточнить Зайнутдинов.
      - С ним, - кивнул Виктор Ильич. - Пусть оганизует... Ученние организует... С испытанием этого, нового... Вооружения нового... У них должно быть... Новое должно быть... Не может не того, ага.
      Все поразились простоте и гениальности идеи Сосновского. Гениальнее трудно что-либо придумать. Под видом испытания нового вооружения на лодку доставляется ракета или торпеда и все - дело сделано. Остается лишь в нужный момент нажать нужную кнопку. Нет, это не голова. Это черт знает что такое! И мысли в ней бегают быстрее элементарных частиц в синхрофазотроне. Точно.
      - Это фантастика! - выразил общее мнение Шапиро.
      - Ну так! - самодовольно разулыбался Виктор Ильич. - Думать надо, а не просто так... Но это основное. Это не все. Для начала надо чтобы... Надо разогреть надо этот... Народ. Надо разогреть народ. Подготовить, ага... Как предлагал Рашид э-э-э... Как тебя?
      - Шаронович, - обиженно проговорил Зайнутдинов.
      - Это конечно, ага... Небольшой такой... И что б по телевизору... Больше по телевизору... Люди это любят... Кровь и все такое. Любят. А уж потом лодка.
      - Гениально! - вновь восхитился Шапиро.
      - А что если в довершение что-нибудь этакое экстравагантное? - сказал Лебедев.
      - Какое еще? - не понял Сосновский. - Куда уж еще?... Чего еще?
      - К примеру, взорвать к шутам одну из башень кремля, или Собор Василия Блаженного, или Останкинскую вышку.
      - Надо того... Подумать надо, ага, - задумчиво проговорил Виктор Ильич. Но по выражению его лица было видно, что идея Лебедева ему очень понравилась. - Вот когда мы все это того... Организуем когда... Тогда и посмотрим на рейтинг этого... Вот, мол, до чего страну довел и все такое... Тогда и оппозицию тогда... А сейчас эти распределим... Роли распределим... Чтобы каждый... Что б не просто так.
      После окончания совешания Сосновский и Лебедев остались вдвоем.
      - Как у тебя с этим?... С обыском этим? - спросил Виктор Ильич.
      - А то ты не знаешь? - вопросом ответил Лебедев.
      - Видел... По телевизору, ага... Смешно.
      - Не говори. Я и сам без смеха на это не могу смотреть. Словом, все по плану идет. Все по плану. За свободу "страдаю". Ха-ха-ха!
      - Это ты хорошо, ага... Придумал хорошо... А как того?... С арестом как? Не раздумал?
      - Нет. Морально готовлюсь. Это ведь, как говорится, не к теще на блины. Тюрьма - дело отвественное.
      - А она решится?... Арестовать решится?
      - Кто? - не понял Лебедев.
      - Ну, эта... Прокуратура эта?
      - А куда они денутся, - рассмеялся Сергей Георгиевич. - У нас ведь все схвачено, за все заплачено. Так ведь, кажется, говорят крутые.
      - Это конечно да... А насчет лидера оппозиции?... Надумал насчет?
      Разговор о лидере оппозиции, то-есть человеке, кто официально должен был возглавить новую партию, между Сосновским и Лебедевым состоялся месяц назад. Поначалу хотели остановить выбор на президенте Удмурдии, но после долгого обсуждения поняли, что по настоящему раскрутить его не удастся. Слишком заметный и не очень чистый след тот оставил в большой политике, чтобы можно было на это рассчитывать. Так и разошлись они ни с чем. За этот месяц Сергей Георгиевич перебрал в памяти всех заметных политиков, известных людей, но так и не определился с выбором.
      - Может быть снова Лебедя задействовать? - неуверенно сказал он.
      - Нет, этот не того, - тут же забраковал кандидатуру Виктор Ильич. Этот уже отработанный этот... Материал этот... Мавр сделал свое, ага... Мавр может того.
      - В таком случае, мне некого предложить.
      - Это конечно да... А что если Кемеровского?... Губернатора Кемеровского если?
      - Шутишь? - недоуменно спросил Лебедев.
      - Ну, почему же... Какие тут могут быть... Серьезно.
      - Так ведь он же пролетарий. По психологии своей пролетарий. Он же нас всеми фибрами души ненавидит.
      - Ну это конечно да... Ну и что?... Подумаешь... Переживем... Даже лучше так... Никому и в голову, что он того... Что от нас... Что на нас, ага... Зато он - эта, личность эта... Если его того... Раскрутить если... За ним толпами в новую партию и вообще... А коммунистов мы в этот... Как его? Чулан, вот... Коммунистов мы в чулан... Пусть там себе... Сидят... Кукарекают. Ха-ха-ха!
      - Так ты что с ним, уже разговаривал?! - все более удивлялся идее Сосновского Сергей Гергиевич.
      - Нет... А зачем?
      - Ты что уверен, что он согласится?
      - А куда он того... Денется куда... Мы все так, что никуда, ага... Он и знать на кого... Работает на кого... А зачем ему?... Так даже лучше... У меня уже все того... Подготовлено, ага.
      Лебедев во все глаза смотрел на Сосновского. Нет, кто бы что не говорил, а это замечательно, что на этом этапе у них есть такой человек с таким изворотливым, изощренным умом. Кому в голову могла прийти подобная идея? Сергей Георгиевич был уверен - никому. Но самое удивительное то, что все самые сумасбродные, самые фантастические идеи Сосновского блестяще удавались. Поистине, этому человеку помогает сам сатана.
      Лебедев почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки. Он впервые испытал перед Сосновским какой-то мистический страх.
      Глава третья: Говоров. Разлука ты разлука.
      Правильно говорили древние греки: "Хомо пропонит, сэд дэус диспонит" "Человек предполагает, а Бог располагает". Факт. Еще вчера я строил воздушные замки, мечтал развестись с Мариной-Ксантипой и тут же жениться на лихой наезднице на современных стальных мустангах своей несравненной Тане. Даже представлял, как это будет замечательно и торжественно. Перед ЗАГСом мы непременно заедем в церковь и обвенчаемся. Этот светлый день должен остаться в памяти навсегда. Таня полностью была со мной согласна. А моя астральная душа на крыльях мечты возносилась в такие глубины Космоса, открывала такие тайны бытия, что становилось жутко, страшно и весело одновременно. Я посетил Марс, Сатурн. Везде была жизнь, буйная, яркая, многоцветная, наполненная верой и смыслом. Побывал в огромных и светлых городах. Здесь было много зелени, цветов, прудов, где плавали величественные птицы, похожие на наших лебедей, фонтанов, в которых плескалась веселая детвора. Люди здесь были добры и внимательны друг к другу. Как хорошо им должно быть живется. Я даже успел покататься на здешних автомобилях, быстрых и бесшумных, похожих на летающие тарелки, кои иногда забредают к нам из параллельного мира. Вероятно они могут запросто нас посещать. У них же могут бывать лишь наши души, которые передают нам увиденное лишь в виде розовых снов или голубой мечты. Для передвижения здесь научились использовать гравитационные поля планет. Вот так бы и нам обустроить наше измерение. Все для этого у нас есть. Не хватает лишь согласия и разумения. Виной тому - черная энергия, завладевшая многими из нас.
      Но это было вчера. А сегодня Сергей Иванович, предложив ехать в Москву, перечеркнул все мои далеко идущие планы и заставил угомониться мечтам. А моя астральная душа, свалившись со звезд, теперь пребывала в сильном растройстве, сетовала на обстоятельства, на судьбу и раз за разом повторяла ту самую фразу о человеке и Боге, с которой, собственно, и началась моя новая встреча с читателем. Поистине, сегодня у меня был диэс инфаустус (несчастливый день). Что мог я ответить на предложение Иванова? Сказать, что не могу по семейным обстоятельствам? Архи глупо. Этим бы я здорово развеселил почтенное собрание. А любой из моих товарищей мог бы меня спросить: "Зачем же тогда, дорогой, ты выбирал столь мужское занятие?" И был бы прав.
      И я смирился с обстоятельствами. Одно меня удручало - как скажу об отъезде Тане и как она это воспримет?
      Но Таня весть о моей командировке восприняла весьма и весьма мужественно. Лишь слегка побледнела, тихо спросила:
      - Когда уезжаешь?
      - Уже завтра, Танюша. Так надо.
      - Я понимаю, - кивнула она.
      - Надеюсь, что это ненадолго.
      - Всякое бывает, - пожала она плечами. Серьезно глянула на меня. Только ты мне обещай, больше не исчезать.
      Я обнял её за плечи и наигранно оптимистично проговорил:
      - Об этом не может быть и речи, Таня!
      Она слегка отстранилась и все также серьезно сказала:
      - Нет, ты обежай.
      - "Суб спэциэ этэрнитатис", - как говорили древние греки. Что означает - "под знаком вечности" клянусь не только никогда не исчезать, но и всегда, как бы далеко не забросила меня судьба и каким бы испытаниям не подвергла мою бренную оболочку, душа моя будет оставаться здесь, подле моей возлюбленной, самой замечательной и прекрасной девушке на планете Земля.
      Но Таня даже не улыбнулась моей тираде. Лишь укоризненно спросила:
      - Что у тебя, Андрюша, за манера все переводить в шутку?
      - Я очень даже серьезно, Таня, - возразил. - Нон сум квалис эрам - я не таков, каким был. Теперь я человек серьезный да, к тому же, влюбленный. А влюбленный, как дитя малое, не может лгать, у него все написано на лице. Посмотри на меня внимательно и ты сразу все поймешь.
      Таня пристально на меня посмотрела и впервые улыбнулась.
      - Я тебе верю. В таком случае, я тебя буду ждать всегда, что бы с тобой не случилось.
      И такая убежденность прозвучала в её словах, что я здорово себе позавидовал. Честно.
      А потом была ночь. Волшебная, чарующая, бесподобная, нежная, упоительная, робкая, трепетная, величественная, божественная! И все было будто впервые. А наши души вновь поселились меж звезд. Им там было хорошо и уютно. И лишь мысль о скорой разлуке омрачала радость бытия.
      Утром, получив в бухгалтерии причитающиеся мне командировочные, я предстал перед шефом. Сергей Иванович выглядел хмурым и озабоченным. Пытливо осмотрел меня с ног до головы и, отвернувшись к окну, пробормотал:
      - Ты там не очень-то актерствуй, не выпендривайся.
      - Это вы о ком?! - сделал я удивление в голосе.
      - О Говорове Андрее Петровиче. Ты кажется был с ним близко знаком?
      - Когда это было. С тех пор столько воды утекло. Как говорится, "иных уж нет, а те далече". А отчего вы о нем вспомнили?
      - Да так как-то. Слишком несерьезный тип, этот Говоров. Не советую тебе брать с него пример.
      - Вот здесь, Сергей Иванович, я позволю себе с вами не согласиться. Лично я знал Андрея Петровича исключительно с положительной стороны. Умный, отвественный, деятельный, остроумный, серьезный.
      - Серьезный?! - хмыкнул Иванов. - Ну, ну. Свежо предание, да верится с трудом. А помнишь, как он своей импровизацией в магазине "Бета" нам едва все дело не завалил?
      - Вот насчет дела, я действительно что-то не того. Зато прекрасно помню другое. Именно благодаря этой самой, как вы изволили охарактерезовать, импровизации в этом самом магазине он выявил того самого Алика, которого все асы, в том числе и с весьма внушительными звездами на погонах, долго и безуспешно пытались найти. Или я не прав? В таком случае пусть старшие товарищи меня поправят.
      - Хвастун! - усмехнулся Сергей Иванович. - И все же будь там поосторожнее. Ты должен понимать, в какую игру мы ввязались и кто нам противостоит.
      - Мне ли этого не знать. Я с этой публикой лично знаком. Один Сосновский чего стоит.
      - Вот именно. С чего думаешь начать?
      Я кратко изложил свой план. Иванов его одобрил. Спросил:
      - Ты уверен, что на этих мужиков из ФСБ можно положится?
      - На все сто. Даже больше чем на самого себя.
      - Это хорошо. Такая помощь нам очень нужна. Иначе очень трудно будет выйти на Петрова. А как быть с Беркутовым?
      - Думаю обратиться к Потаеву. Однажды он меня вырвал из лап банды Сосновского. Не должен отказать и на этот раз.
      - Так-то оно так. Но он, по всему, сейчас переживает не лучшие времена и вряд ли пойдет на открытую конфронтацию с Сосновским.
      - Наоборот, это его единственный шанс свалить Сосновского, - возразил я. - А, зная его характер, я больше чем уверен, что Потаев этот шанс не упустит.
      - Ты что, собираешься раскрыть перед ним все карты? - озадачился Сергей Иванович.
      - Придется. Иначе он вряд ли согласится.
      - Как бы нам потом это боком не вышло, - задумчиво проговорил Иванов. Встал из-за стола, взад-вперед прошелся по кабинету. Был он сегодня в "генеральской" форме, которая очень ему шла. Я невольно залюбовался шефом. Немудрено, что Светлана Козицина в него влюбилась. Хорош. Этакий эталон мужской красоты и мужественности. А какой умница. Об остроумии я уж не говорю. Он нам с Беркутовым сто очков вперед даст. Нет, мне с начальством очень здорово повезло. Факт.
      Сергей Ивапнович остановился, решительно махнул рукой.
      - Шут с ним. Черт не выдаст, свинья не съест. Действуй по обстановке. Я полностью на тебя полагаюсь. Но только, Андрюша, очень тебя прошу - не лезь на рожон. Обещаешь?
      - Обещаю, Сергей Иванович, - ответил я голосом, каким эскулапы дают клятву Гиппократа.
      - Вот и лады. Каждый день будешь меня информировать о делах.
      - Это само-собой.
      - А теперь давай прощаться. - Он подошел ко мне, крепко, по-мужски обнял. - Ни пуха тебе, ни пера, Андрей Петрович.
      Я ответил традиционным:
      - К черту!
      Глава четвертая: Он.
      ...Там, на Кандагаре, где тучи встречаются с землей, где гулкое эхо кричит, улюлюкает, плачет и хохочет человеческими голосами, будто потешаясь над парнями с широкоскулыми славянскими лицами, обветренными от холодных ветров и ослепительного солнца...
      Вот опять. Когда это кончится?! В который раз Он задавал себе этот вопрос? В сотый? Тысячный? Хотя заранее знал ответ - это не кончится никогда. Сволочная память железной хваткой вцепилась в тот пасмурный осенний день, когда погиб его взвод и очередью из крупнокалиберного пулемета было расстреляно его Я. Он даже свое имя стал потихоньку забывать, так как жил по подлоджным документам. У Него отняли все - прошлое, настоящее, веру, надежду, любовь. Осталось лишь одно, испепеляющее душу и разум чувство - месть, месть, месть, и ничего, кроме мести. И вскоре, выписавшись из госпиталя, он, став киллером, открыл послужной список своих жертв, тех, кто был повинен во всем этом кровавом кошмаре. Но, странное дело, чем больше он убивал, тем больше разгоралась его месть, требуя новых и новых жертв. Он оказался в каком-то заколдованном лабиринте, выхода из которого не было. А потом была первая Чеченская война, где тысячами гибли желторотые необстрелянные пацаны. И Он понял и до конца осознал несостоятельность, даже абсурдность своей затеи. Он убивал лишь пешек, выполняющих волю "королей". Возможно потому и принял предложение работать в системе безопасности олигарха Сосновского, ибо интуитивно чувствовал - там, где крутяться огромные деньги, и рождаются великие гнусности. И очень скоро в этом убедился. Тогда-то и родилась новая идея.
      Однако все по порядку...
      После того как вопрос о Его приеме в систему безопасности олигарха был окончательно решен, Он был представлен шефу этой службы Варданяну, полному пожилому мужчине с внушительным лицом и умным, въедливым взглядом темно-карих чуть навыкате глаз. Их беседа продолжалась около часа. Варданяна в основном интересовало отчего Он стал киллером и много лет подряд занимался столь опасным и неблагодарным ремеслом. Он отвечал, что профессия киллера не хуже многих других. Если есть спрос, то должно быть и предложение. К тому же, оказавшись на гражданке без средств к существованию и ничего больше не умея как убивать людей, Он выбрал именно эту профессию, так как за неё прилично платили. По всему, генерал остался доволен их беседой.
      Определили Его поначалу в службу, обеспечивающую охрану многочисленных офисов, дач и особняков олигарха. Шеф этой службы Кондратюк Май Михайлович, довольно ещё молодой подвижный субъект с лакейскими манерами и лицом угодливого негодяя Ему откровенно не понравился. Про таких говорят - "без мыла в задницу залезет". Во всем его облике было что-то бабское, и Он грешным делом подумал - уж не педераст ли тот? Но потом парни объяснили, что Кондратюк большой охотник до баб-с, а гомиков сам терпеть не может, что прежде хаживал в больших комсомольских вождях. Это обстоятельство лишь укрепило Его антипатию к новому шефу, так как комсомольских работников, этих бесхребетных подхалимов, мечтавших о партийной карьере, Он ещё в юности терпеть не мог. Разговаривал Кондратюк с Ним свысока и, как не пытался, не мог скрыть брезгливый мины на гладком, ухоженном лице. Этакий гаденыш-чистоплюй, привыкший творить мерзости чужими руками. Очень шеф Ему не понравился, и Он обещал себе непременно разобраться с ним при первом удобном случае. Этот случай предоставился Ему через пару лет. Кондратюка нашли в подъезде собственного дома с прострелянной башкой.
      Их служба непосредственно подчинялась начальнику личной охраны Сосновского Афанасьеву Роману Викторовичу, который в свою очередь подчинялся Варданяну. Приходилось только удивляться: как при такой системе безопасности олигарха кто-то ещё отваживался на него покушаться? О чем Он лично читал в газетах и слышал по телевидению. Это могли сделать лишь самоубийцы. Что-то здесь было не так. Уж не организовывает ли сам олигарх эти "покушения"? Вскоре Он смог в этом убедиться, когда при въезде в свой загородный дворец, который Сосновский арендовал у правительства, его машина была буквально изрешечена автоматными очередями очередного "бандита". Были убиты шофер и телохранитель олигарха, а сам Сосновский лишь каким-то "чудом" остался жив. Ну и что из того, что его в это время не было в машине, а труп самого "бандита" был откуда-то привезен и брошен у ворот. Об этом знал лишь очень ограниченный круг провернных лиц, которые никогда, ни при каком раскладе не скажут правды. Он входил в этот круг, так как к тому времени был уже переведен в команду самого Афанасьева и Ему поручались особо ответственные операции, такие, как это "покушение". На место "происшествия", будто вороны на падаль, тут же слетелась огромная стая журналистов. А сам "потерпевший", бледный и взволнованный, возмущенно говорил:
      - Я убежден, что за этим... За очередным этим... Покушением этим... Коммунисты, ага. Они хотели бы того... Назад хотели бы страну... Когда очереди, когда этот... Как его? Когда дефицит и все такое... Не нравятся товарищам наши эти... Порядки эти. Не нравятся.
      А Он смотрел на весь этот пошлый спектакль и Его поташнивало от омерзения. Так делалась большая политика, формировалось общественное мнение. Ложь и грязь, грязь и ложь - вон константа этой политики. Но это были лишь цветочки. Очень скоро Он столкнулся с куда более серьезными вещами.
      С Его прошлым Он пользовался полным доверием начальства и очень скоро был зачислен в непосредственные телохранители олигарха, всегда находился рядом с ним в офисе, дома, сопровождал в поездках. Неоднократно ездил с ним и в Чечню, где Сосновский встречался с руководством и известными полевыми командирами и даже присутствовал при этих встречах. Иногда их в этих поездках сопровождал бывший заместитель министра МВД, человек с лакейской внешностью и беспристанно бегающими воровскими глазками. Здесь-то Он и узнал, кто именно стоит за творимыми там безобразиями. Боевики были по сути марионетками в руках олигарха, которым он щедро платил за грязную и кровавую работу. У истоков лютой ненависти чеченцев к русским и русских к чеченцам, переполнявшей их сердца и помутившей их разум, стоял этот черт лысый со своими вассалами: продажными политиками, правительством, администрацией президента во главе с самим "всенародноизбранным". Бог мой! И этот гнусный черт, пародия на человека, ещё ругал по чем зря коммунистов. Да прошлые партийные бонзы агнцы, или как говорят блатные - сявки, в сравнении со современными новоявленными ротшильдами, разбогатевшими на беспардонном и тотальном ограблении и оболванивании народа. Однажды Он был близок к тому, чтобы кончить олигарха, а там будь что будет. Но поразмылив, понял, что это ничего не даст, может даже усугубить положение. Во-первых, у Сосновского целая команда, её ещё называют "семьей", каждый из которой мечтает и готов занять его место. Во-вторых, современные борзописцы, питающиеся объедками с барского стола, так распишут его "мученическую смерть", что сделают из него национального героя. А это совсем никуда не годится. И вот тогда в Его голове созрел план. Надо всему миру показать подлинное лицо этой сволочи и всей его камарильи. И Он стал тщательно готовиться к осуществлению этого плана.
      Вскоре такой случай Ему представился. Сосновский пригласил к себе на загородную виллу олигарха Лебедева, с которым был в давних приятелях. Потому, какой таинственностью был окружен предстоящий визит Лебедева, Он сразу понял, что будут обсуждаться какие-то очень и очень важные вопросы. Так и случилось.
      Позже, просматривая запись этой беседы, Он изнывал от ярости и от бессилия что-либо изменить. Наивно было бы полагать, что кто-то возмет на себя смелость придать эту видеокассету гласности. Это все равно, что подписать самому себе смертный приговор. Найдется ли такой смельчак? Вряд ли. Во всяком случае, среди пишущей братии Он таких не знал, не видел. И Он с стал ждать дальнейшего развития событий. А они не заставили себя долго ждать. Со взрывов жилых домов и нападения банд Басаева и Хотаба на Дагестан начал осуществляться страшный и подлый сверх всякой меры сценарий двух олигархов. А потом разразилась новая "победоносная" военная кампания в Чечне, выдвинувшая на авансцену нового "героя", молодого, энерогичного, решительного и бескомпромиссного, собравшегося "мочить" бандитов даже в сортире". Эта фраза подняла его рейтинг на не бывалую высоту.
      А видеокассета лежала в тайнике Его квартиры и требовала решения. Что делать? Теперь каждую ночь Он вместе со своим взводом был на Кандагаре. Вместе в парнями карабкался вверх, цепляясь за мокрые, осклизлые камни, и погибал под кинжальным огнем "духов". И вновь гремело, хохотало и улюлюкало, потешаясь над ними, чужое многоликое эхо. "Когда ты покончишь с этой сволочью?!" - строго спрашивал Его мертвый взводный Миша Чугунов. "Когда?" - вторил ему рядовой Обнищенко, потрясая в воздухе оторванной ногой. "Когда?" - спрашивали остальные. А он ничего не мог им ответить. Теперь каждая ночь превращалась для него в пытку.
      Онажды Он натолкнулся в какой-то газете на сообщение о конференции независимых средств массовой информации. Решил сходить. Из всех выступлений ему понравилось выступление журналиста из Владивостока Вахрушева. Тот не хвастал, как все прочие, своей независимостью и боевитостью, нет. Наоборот, говорил, что свобода и независимость СМИ - блеф, красивая сказка для простаков. Свободы не было, нет и не может быть в принципе. Он не знает как в Москве, а в провинции газеты и журналы бы давно прогорели без поддержки денежных мешков. А кто платит, тот и заказывает музыку. Журналисты становятся все более циничны и напоминают девиц на панели - озабочены лишь тем, как себя подороже продать. Его выступление вызвало бурю возмущения в зале. А Он понял, что Вахрушев именно тот, кто ему нужен. Этот не побоится рассказать страшную правду, чем бы это ему не грозило.
      На следуюющий день Он, изменив до неузнаваемости внешность, вновь был на конференции и, отыскав Вахрушева в фойе, незаметно сунул ему в руку пакет с копией кассеты, прошептал: "Это очень важно. Просмотри и сам решай, что с этим делать".
      Но через несколько дней Он узнал, что ищейки Варданяна вышли на Вахрушева. Журналиста сдал кто-то из своих. Он даже догадывался - кто именно. Так как газеты запестрели сенсационными заголовками: "Очередная жертва правового беспредела", "Отстрел журналистов продолжается", "Кто следующий?", извещая об убийстве журналиста газеты "Сегодня" Виталия Горбовского. Тот, будто Иуда Искариот, решил разбогатеть, продав своего товарища, за что и поплатился. Сосновский и его кодла подобных свидетелей в живых не оставляют. О чем Горбовский, если бы не был дураком, мог бы сам догадаться. Вахрушева убили в Новосибирске. Однако, нашли у него кассету или нет, Он не знал. Больше попыток связаться с кем-то из журналистов Он не предпринимал. Меж тем события продолжали развиваться в точном соответствии со сценарием олигархов. Дряхлый патриарх подал в отставку, а к власти пришел новый "герой", который под восторженные крики толпы был благополучно избран в президенты. Под него была наспех создана новая партия, получившая в Думе большинство мест. Все было, как говорил когда-то взводный Миша Чугунов, "зашибись". Как там у поэта? "Кричали женщины: "Ура!", и в воздух чепчики бросали". Ха-ха! От всего этого можно повеситься. Суки!
      Глава пятая: Иванов. Плохое настроение.
      Забродила память, будто хмельная брага ударила в голову, и так мне стало нехорошо, так муторно. До зубовного скрежета. До зверинного рыка. До зуда в кулаках. Так захотелось выйти на улицу и какой-нибудь сволочи набить физиономию, отвести, так сказать, душу, спустить пар.
      Ну, блин, вооще! Подобное может взбрести в голову только этому придурку Иванову. Больше ни кому. Ага.
      "Сам дурак! - тут же возникает он. - Привык паршивое настроение на мне вымещать. Хорошо устроился".
      Он подходит к окну, открывает форточку и, высунувшись наружу чуть ли не до пояса, благим матом орет:
      "Ау! Люди! Где вы?! Я любил вас!"
      "У-у!... И-и!... А-ас!", - гремит эхо в гулкой пустоте и теряется где-то на задворках Вселенной.
      "А ну брось безобразничать! - строго говорю я. - А то всех прохожих распугаешь".
      Иванов нехотя закрывает форточку, говорит несколько раздраженно:
      "Фигня все это! Нет там никого и никогда не было. Врет все Говоров. Он у тебя великий выдумщик".
      "Где - там?"
      "Да в Космосе этом гребанном. Мне кажется, что твой Говоров малость на этом шизанулся".
      "Вот те раз! - удивляюсь. - Ты ж сам совсем недавно меня убеждал в обратном."
      "Я пересмотрел свои взгляды. Допрос Тушканчика меня окончательно убедил. Если бы он был, этот самый Создатель, то разве бы допустил подобное? Слушай, неужто нет никакой управы на этих сосновских, лебедевых и прочих?"
      "Спроси что-нибудь полегче", - вздыхаю я.
      "Похоже что так. Ими уже давно все конролируется. Ситуация! Влипли так влипли."
      "Не говори!" - соглашаюсь.
      Иванов пританцовывающей блатной похожкой прошелся по комнате, рванул на груди рубаху и дурнинушкой запел:
      "Врагу не сдается наш гордый "Варяг". Пощады никто не желает!"
      "Ну, ты в конец оборзел! - возмущаюсь я. - Ведешь себя, как последняя шпана. Что я завтра соседям скажу".
      "С соседями будет все нормально, - нехотя отвечает он. - Ты ведь прекрасно знаешь, что я существую только в твоем воображении. Но если бы ни я, то ты давно бы спятил. Ага. Так что, если разобраться, тебе со мной здорово повезло. Однако, тошно что-то мне! Напиться что ли?"
      "Напейся".
      "Так-то оно так. Но у меня принцип - я один не пью. А тебе твоя Светлана не разрешает. Сердце! Будто раньше у тебя вместо сердца был кусок говядины. Да, крепко ты, дружище, влип, надолго, если не насовсем попал к ней под каблук. Факт. Никогда бы не подумал."
      "Никуда и ни к кому я не попал. Мелешь что попало."
      "Ха! И этим все сказано. Ладно, бывай, герой!"
      И Иванов исчез. Но вместе с ним не исчезло плохое настроение. А оно у меня, как говорил когда-то Райкин, - мерзопакостное. О-хо-хо! Что делать и как с этим бороться - ума не приложу. Ага.
      Сегодня проводил Говорова в Москву, и не нахожу себе места от тревоги за парня. Если с ним что случиться, то я себе этого... "Нет-нет, все будет нормально", - пробую успокоить себя, но это мало помогает. В последние годы наша работа и так напоминает действия сапера на минном поле - не знаешь где и когда рванет. А здесь он направляется прямиком в пасть дракона. Ситуация! Легче самому пять раз съездить, чем посылать на такое других, тем более таких парней, как Андрей.
      Вернулась из магазина Светлана. Зашла в комнату, включила свет, спросила:
      - А что это ты, Сережа, в потемках сидишь?
      - Нескромно сидеть при ярком свете, когда страна пребывает в сумерках. Это непатриотично.
      - Красиво! - по достоинству оценила она мою аллегорию. - Что-то случилось?
      - Андрюшу Говорова сегодня в Москву отправил.
      - Ну и что?
      - А то не знаешь, что его там может ждать?
      - Он один поехал?
      - Нет, с Колесовым и Шиловым.
      Она села рядом со мной на диван, обняла, поцеловала и тоном, каким говорят с обиженными детьми проговорила:
      - Ну и что же ты волнуешься? У него вполне надежная группа "поддержки".
      Мне порой начинает казаться, что это ни я её старше на восемнадцать лет, а она - меня.
      - Не смеши Москву...
      - А о Беркутове что-то слышно?
      - Увы, глухо, как в танке, - развел я руками.
      - Вчера заходила к его Светлане. Вот кому не позавидуешь. Похудела, постарела. Безвестность страшнее всего.
      - Это точно, - согласился я. - Нам ничего другого не остается, как только ждать и надеятся.
      Глава шестая: Беркутов. Пора действовать.
      Маэстро, кончай ты свое болеро, выдай нашу - цыганочку с выходом. Я вам, блин, покажу, кто здесь настоящий артист, а кто, так себе, дерьмо собачье, не более того. Так сбацаю, что на всю жизнь запомните. Я вас предупреждал: "Не будите во мне зверя"? Предупреждал? Но вы слишком крутые, да? Видали мы таких крутых. Вот-вот, именно там и непременно в белых тапочках. Что ж, пеняйте на себя. Больше не на кого.
      Короче, я решил принять предложение Сосновского. После встречи с ним прошло три дня. Эти дни я занимался исключительно самоунижением. Какие только эпитеты и сравнения для себя не придумал, кем только не побывал. Был и последним кретином, каких свет не видывал, и дубиной стоеросовой, и круглым болваном, и козлом, и самоуверенным индюком, и говорящим какаду, и макакой. Словом, я пребывал в том состоянии, когда легче повеситься, чем продолжать жить. Определенно. Ощущал себя таким жалким ничтожеством, недостойным не только любви такой замечательной женщины, как Светлана, но даже уважения вокзального бомжа. Как мог опытный оперативник с моим стажем и хваленной интуицией так проколоться?! Уму непостижимо! До сих пор натурально сгораю от стыда, вспоминая, как "вербовал" этого козла Варданяна. Представляю, как он вместе с хозяином потешались, слушая запись нашего разговора. Нет, такого позора и унижения мое бедное сердце не может вынести. Не должно.
      Я бродил по территории загородного дома отдыха боевиков олигарха в сопровождении молчуна мастодонта Саши хмурый, злой и свирепый, будто медведь шатун, готовый каждую минуту самому себе вцепиться в глотку, и занимался самоунижением. Мысль о побеге даже ни разу не посетила мою бестолковку, так как я на личном опыте убедился в возможностях Саши, какие он может лепить фигуры под названием "нарочно не придумаешь" из простого человеческого тела, даже, в определенном смысле, спортивного. Когда мне очень надоедало оскорблять себя, я начинал оскорблять его. Но все мои оскорбления откакивали от него, словно семечки. Он лишь улыбался улыбкой египетского сфинкса да наяривал свою неизменную жвачку. Даже ни разу в морду не дал, на что я очень рассчитывал. Короче, кругом сплошной атас. Определенно.
      На четвертый день я проснулся оптимистом и сказал: "Маэтро, кончай ты свое болеро..." Ах да, это я уже говорил. А ещё я спросил себя: "Дима, ты готов к подвигу?" И тут же ответил: "Всегда готов!" "Тогда в чем же дело? Герой никогда не пасует перед обстоятельствами, как бы трудны они не были. Он их преодолевает". Словом, я решил развернуть ситуацию ровно на сто восемьдесят градусов и не только выбраться из дерьма, но ещё и посадить в него гребанного олигарха с его командой. Только не подумайте, что я окончательно спятил, решив бороться с ветряными мельницами. Нет, в моей голове родился конкретный план, который я очень надеялся осуществить. Если не удастся... Что ж, на нет и суда нет. Значит, Боженька мне определил прожить на Земле ровно тридцать пять лет, ни больше и не меньше. И, если честно, то не так уж плохо я их прожил, одних подвигов столько совершил, что иному и не снилось. Правда, было и такое, о чем до сих пор вспоминать не хочется. Но ни одному человеку я не сделал подлянки. А это тоже немало. Верно?
      Я вскочил с постели заряженный на подвиг и принялся энергично делать зарядку, что и на воле со мной случалось не часто. По всему я являл собой настолько странную картину, что Саша-орангутанг даже забыл про свою жвачку. У него натурально отпала челюсть, а такого удивления на лице у него наверняка не было с момента рождения.
      - Саша, не наступи на челюсть, - сказал я.
      - Чего? - не понял Саша.
      - Я говорю - захлопни рот, дуболом, а то ужасно сквозит. Лучше присоединяйся. "В здоровом теле здоровый дух!"
      - Фигня! - презрительно фыркнул он, отводя взгляд к окну и, вспомнив о жвачке, продолжил свое привычное занятие.
      После зарядки я побрился, принял душ и ощутил зверинный голод. Три дня моего самоунижения мне кусок в горло не лез. Теперь я решил наверстать упущенное. И надо сказать, здорово в этом преуспел, так как после завтрака встал из-за стола сильно потяжелевшим.
      - Саша, хочу Варданяна, - сказал я.
      - Чего?! - вновь не понял он и опасливо огляделся - не слышал ли кто моей крамольной фразы.
      - Я не в том смысле, дубина. Удивляюсь я тебе - каким образом в столь могучем теле ты умудрился сохранить столь девственный ум? По телефону хочу говорить с твоим шефом. Понял?
      - А-а, - равнодушно проговорил Саша и потопал на второй этаж. Я последовал за ним.
      В кабинете он снял телефонную трубку, набрал номер.
      - Здравствуйте! Я - Саша... Ну... Мне бы Алика Ивановича... Ну... Алик Иванович, здравствуйте!... Здесь Беркутов с вами... Говорить хочет. Ну. Саша протянул мне трубку.
      Я взял трубку, сказал в неё бодро и жизнеутверждающе:
      - Привет, Алик Иванович!
      - Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад вас слышать! - раздался приятный и вкрадчивый, но от этого не менее внушительный баритон отставного генерала госбезопасности, продавшего и холодную голову, и горячее сердце ( о руках я даже не говорю) за хрустящие тугрики козла-толстосума.
      - Скажу откровенно, как заслуженный артист народному артисту, что после долгих и тяжелых раздумий я решил принять ваше предложение и поступить в вашу гребанную труппу. Об условиях работы, оплате и всем прочем я бы хотел поговорить лично с "директором театра".
      - Скажу не менее откровенно, Дмитрий Константинович, - ответил Варданян с легким смешком, - я верил, что здравый смысл в вас возобладает. Рад, что нашел тому подтверждение. Сочту за честь с вами поработать. Вы подождите у телефона, я сейчас согласую вопрос с Виктором Ильичем.
      Ждать пришлось минут десять.
      - К сожалению, Дмитрий Константинович, Виктор Ильич вас принять не может. У него совещание. Он поручил мне составить с вами разговор и обсудить все интересующие вас вопросы. Вы согласны?
      - Если бы у меня было право выбора, то я бы давно послал Вас, господин генерал, вместе с вашим боссом к чертовой матери, ибо там вам и место. Но у меня такого права нет, я потому говорю - я согласен.
      - Вот и хорошо, - уже официально проговорил Варданян. - Через пару часов я к вам приеду. Ждите.
      Я вернулся в свою комнату и лег на кровать, решил расслабиться перед встречей с этим хитрованом. Следом вошел Саша, сел на кровать напротив, жевал жвачку, пыхтя, будто паровоз под парами. Ему дана команда не оставлять меня одного ни на минуту, а то как бы что. Еще вчера это "как бы что" вполне могло случиться. Но сегодня я был оптимистом. Мир уже не казался мне серым и кислым, словно квашенная капуста, в нем было много времени и пространства для совершения ещё ни одного подвига. Определенно. Но присутствие этого пыхтящего плохиша утомляло.
      - Эй ты, чучело, - не выдержал я, - шел бы ты куда подальше. От твоего сопения уже завял цветок на подоконнике, а скоро окончательно завянет и мое настроение.
      Саша перевел взгляд на подоконник и, увидев увядший цветок, даже перестал жевать от удивления, издал какой-то нечленораздельный рыкающий звук, глаза округлились и стали совсем никакими. Этот дитя природы все сказанное воспринимал буквально, и ему было невдомек, что цветок мог завянуть от недостатка влаги. Саша затаил дыхание, вынул изо рта жвачку и прилепил её к спинке кровати, встал и, осторожно ступая, вышел из комнаты. Страх перед "необъяснимым явлением" оказался в данном случае больше страха перед возможным наказанием начальства. Вот придурок!
      Оставшись один, я стал думать о предстоящей встрече с отставным генералом. То, что эти козлы потребуют от меня гарантий - это и к бабке ходить не надо. Не такие они дураки, чтобы поверить мне на слово. Но вот каких? Заставят подписать какие-то бумаги? Это мы завсегда пожалуйста. В своей не совсем праведной жизни я столько подписал всяких обязательств, что ими можно упоковать тот "замок Дракулы", куда меня возили на встречу с этим гребанным олигархом. Что еще? Здесь моя фантазия заканчивалась. Мои будущие "хозяева" настолько насабачились делать подлянки, что от них можно ждать любых неожиданностей. Ничего, скоро узнаю. Главное, надо создать у них полную уверенность, что я действительно решил на них горбатиться. И здесь придется очень и очень постараться. Дядя Алик не такой наивный, чтобы сразу поверить в искренность мента, тем более помня о печальном опыте общения со мной в прошлом году.
      Потом мысли мои пошли вкривь и вкось о чем-то сугубо отвлеченном и я задремал. Мне приснилась моя несравненная Светлана. Она так на меня смотрела и так обалденно улыбалась, что у меня голова пошла кругом от переизбытка чувств. Были мы с ней на берегу Черного (если верить моим ощущениям) моря, куда вот уже несколько последних лет все собираемся съездить. Светлана стояла по щиколотку в воде, и, вдруг, с криком: "Догоняй!", стремительно побежала кромкой моря. Я бросился за ней. Визг. Писк. Смех. Фонтаны брызг. Крики чаек над головой. Белый пароход вдали. Ласковое солнце. Как здорово, как замечательно жить на белом свете! От полноты ощущений можно было натурально шизануться. Определенно. Но в это время передо мной вырос мастодонт Саша и так тряхонул за плечо, что я тут же всплыл на поверхность унылой и мрачной действительности.
      Я вновь увидел дебильную рожу своего стражника Плохиша и чуть не рассплакался от обиды - до того она мне за последние дни обрыдла.
      - "И зачем ты на свет появился? И зачем тебя мать родила?" - пропел я тоскливо и надрывно. - Не знаешь?
      - Чего это ты?! - проговорил Саша, с сомнением вглядываясь мне в лицо.
      - Так я тебе скажу - для чего. Для того, чтобы отравлять жизнь нормальным людям. Такой сон, дубина, порушил!
      - Там шеф... Ну. Тебя требует.
      - Как же вы мне надоели с вашим гребанным шефом! - сказал я, вставая и направлясь к двери. - До чертиков! До зубовного скрежета! Вот как надоели. Ты только, чучело, представь какою прекрасной могла быть жизнь без таких ублюдков, как вы с шефом.
      - Эй, ты чего это?! - угрожающе прорычал Саша, вспомнив наконец о своих преимуществах в физическом развитии, и даже сделал шаг в моем направлении.
      Это было хорошим знаком. Уж если я "пробил кожу" этому гиппопотаму, то значит вновь обретаю былую форму.
      - Слушай, образина, - сказал я на прощание, - полей цветок.
      - Чего? - не понял Саша, со свещенным трепетом косясь на подоконник.
      - А того. Учишь дураков, учишь, а им все, что об стенку горох, проворчал я. - Цветы, как и люди, требуют заботы и внимания, их поливать надо. Понял?
      - А-а! - наконец дошло до него по длинной шее. Он очень обрадовался, узнав, что причина увядания цветка оказалась столь банальной. - Ага. Я сейчас!
      Отставной генерал госбезопасности дядя Алик был в отличном расположении. Представительное его лицо сияло ослепительной улыбкой, а глаза излучали прямо-таки сыновнюю любовь ко мне. По всему, с моим появлением дяде здорово покатило в жизни. Определенно. Но это пока. Думаю, что очень скоро настроение его будет совсем иным. Во всяком случая я для этого сделаю все возможное и даже невозможное.
      Варданян выскочил из-за стола, сграбастал мою руку, долго тряс приговаривая:
      - Очень рад вас видеть, Дмитрий Константинович! Очень! Вижу - вы совсем молодцом! Как себя чувствуете? Как настроение?
      - Спасибо! Хреново. Чего и вам желаю!
      Мои слова ещё больше развеселили благополучного дядю.
      - А вы все такой же шутник! - воскликнул он и заливисто засмеялся. Насмеявшись вволю и отдышавшись, указал на кресло в углу кабинета. Присаживайтесь, пожалуйста.
      Я прошел к креслу, сел, бесцеремонно сграбастал с журнального столика пачку сигарет "555" и зажигалку, закурил. Варданян сел в кресло напротив и любовно наблюдал за моими действиями. Может быть у дяди на старости лет появились новые сексуальные пристрастия? Уж слишком он сегодня какой-то сиропный. Это мне ни к чему, лишь только усложнит работу.
      - Так вы, Дмитрий Константинович, решили принять наше предложение? после довольно продолжительной паузы, проговорил бывший генерал госбезопасности, а нынче верноподданничиский холуй олигарха. - Я правильно вас понял по телефону?
      - Правильно, дядя Алик, правильно, - кивнул я, выпуская к потолку мощную струю дыма.
      - И чем же продиктовано ваше решение? Ведь ещё в прошлом году вы доказали нам свою верность присяге, долгу и все такое. Или нам это показалось?
      - Должен вас огорчить, гражданин начальник. Я это делаю не из любви к вашему гребанному олигарху. Если бы это было в моих силах, то я бы всем вам, волкам, устроил один большой Холохос - очистил бы Землю от паразитов, пьющих кровь порядочных людей.
      Мои слова очень не понравились дяде Алику. Ну очень не понравились, если не сказать больше. А накал его лучистых глаз поубавился процентов этак на восемьдесят, никак не меньше. Если в них что и осталось, так это нехороший блеск. Лицо утратило былую упругость, стало дряблым и болезненным. И если он ещё по инерции улыбался, то улыбка его походила на оскал хищника, попавшего в капкан. Похоже, я очень его разочаровал, не оправдал надежд. Он-то рассчитывал на взаимную любовь, а тут такой конфуз получился. Наивняк! Дожил до такого возраста, а так, волчара, ничего и не понял. Приличный человек просто не может к нему и всей их кодле относиться иначе. Короче, я сильно подпортил настроение отставному генералу, с чем себя тут же и поздравил. Мне даже где-то по большому счету стало его жаль. Кроме шуток. Не все же он был подобным отморозком, сявкой, сторожевым псом Сосновского, этого черта лысого. Вполне возможно, что когда-то и в его душе было что-то светлое и доброе.
      - Как вы нас не любите, - скривил он рожу, будто проглотил хину.
      - А за что вас любить?! - очень удивился я самой постановки подобного вопроса. - За ваши опыты над живыми людьми? Ограбили народ, наплевали ему в душу, унизили, и ещё требуете любви. Нет, ненависть и презрение к вам самые здоровые чувства общества. Когда-нибудь они всех вас, волков, приведут к позорному столбу, а каждый порядочный человек сочтет за честь хоть раз плюнуть в ваши поганые рожи.
      - Да как вы смеете! - гневливо вскричал Варданян и даже засучил в воздухе увесистыми кулаками, будто намеревался пустить их в ход. - Как смеете разговаривать со мной в подобном тоне?!
      Ой, как страшно! Так страшно, что смеяться охота. Итак, задача минимум - окончательно испортить дяде настроение, выполнена на пять с плюсом. А то раскатал губу старый козел на взаимность. Этакий влюбленный крокодил, да? Теперь ему надолго расхочется не только смеяться, но и улыбаться. И это при его должности где-то по большому счету правильно. Определенно. Нет ничего отвратительнее улыбающегося крокодила.
      - А что вы, как девица на выданье: любит, не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет? - проворчал я. - Вот и напросились.
      Дядя Алик понял, что допустил непростительную несдержанность, взял себя в руки и бесцветным голосом спросил:
      - В таком случае, я никак не пойму: почему вы согласились на сотрудничество?
      - Потому, как очень хорошо знаю вашу шакалью породу. Если б дело касалось лично меня, то я бы давно послал вас к такой матери и дело с концом. Только вы ведь на этом не остановитесь, нет. Вы обязательно возметесь за мою семью. Потому я и вынужден согласиться на вас горбатиться. Не из любви, а по необходимости. Будут ещё вопросы, шеф?
      Варданян в упор взглянул на меня. Левое его веко подергивалось. Раздумчиво проговорил:
      - Спасибо за откровенность. Это многое объясняет. - Он встал, прошел к письменному столу, взял с него папку, вернулся. - Вам необходимо будет кое-что подписать. - Он раскрыл папку, достал лист бумаги и авторучку, протянул мне.
      Это был стандартный договор. Я подписал его не глядя, вернул.
      - Но вы ведь даже не прочли?! - очень он удивился.
      - А зачем? И так все ясно. "За действия, причинившие существенный вред корпоративным интересам - смерть". Ведь так?
      - Ну-у, в общем и целом. Вы были знакомы с текстом договора?
      - Нет, слышал от ваших парней, - подмигнул я новому шефу.
      - Как?! - даже подпрыгнул он в кресле. - От кого?!
      Похоже, я настолько испортил ему настроение, что он совсем перестал понимать шуток.
      - Шутка, шехер. Не берите в голову, берите в рот, - успокоил я его.
      Варданян вновь поморщился, хмуро проговорил:
      - Хорошо. Пока отдыхайте. Скоро мы вас задействуем.
      - В каком смысле?
      - Потом обо всем узнаете, - с мрачной ухмылкой двусмысленно проговорил он.
      И я понял: этот старый хрен придумал очередную подлянку. Определенно.
      Глава седьмая: Калюжный. Преследователи.
      Утром я рассказал о своем плане Друганову. Олег Дмитриевич долго молчал, затем сказал несколько растерянно и удивленно:
      - Ты это серьезно?
      - Серьезней некуда.
      - Но ты хоть представляешь с какими трудностями сталкнешься?
      - Представляю. Но у меня нет выбора. Я обязан попытаться это сделать. Иначе... Иначе - лучше сразу пулю в лоб. Иной альтернативы я не вижу.
      - Эка ты, брат, хватил, - не на шутку обеспокоился Друганов. Альтернатива всегда есть. Ничего, что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
      Перед обедом он мне неожиданно сказал:
      - Я решил ехать вместе с тобой.
      - Нет-нет, дядя Олег, это исключено! - запротестовал я. - Я не могу, не имею права подвергать вас такому риску.
      - А это уж, разреши, мне решать! - здорово осерчал Друганов. - Не могу я тебя отпустить одного на такое. И потом, я слово дал.
      - Какое слово? Кому? - не понял я.
      - Василию. Что буду тебе вместо отца.
      - Как это?
      - А так. Он перед последним испытанием "Сухого" будто предчувствовал, что это его последний полет, отвел меня в сторону и сказал: "Олег, если со мной что случиться, обещай быть Эдику вместо отца". Помню, я сильно тогда возмутился, накричал на него. А через полчаса... - Олег Дмитриевич тяжко вздохнул, махнул рукой. - А-а, да что говорить!
      - Почему же вы раньше ничего об этом не рассказывали?
      - А зачем? Да и разве это главное. Главное - я старался, как мог, выполнить последнюю волю друга. Вот потому я не могу отпустить тебя одного на столь опасное мероприятие.
      И я смирился. Был даже рад, что у меня будет такой надежный помощник.
      Мы стали собираться в дорогу. Олег Дмитриевич пропадал где-то весь следующий день и заявился уже под вечер чем-то очень довольный. Прошел на кухню, достал из хозяйственной сумки и выложил на стол небольшой изящный пистолет и две запасные обоймы к нему.
      - Бери. Без него ты никакой опасности для них не представляешь. Он придаст тебе уверенности.
      Я взял пистолет. Он плотно и удобно вошел в руку.
      - Что это за марка? Никогда прежде такого не видывал.
      - Это австрийский. Трофей Второй мировой войны. Но работает, как часы. Сам проверял. Калибр 9 миллиметров, самый распространенный.
      - Спасибо, дядя Олег! А как же вы?
      - Я обойдусь своим браунингом.
      - Его вам вернули?
      - Конечно. У меня на него все документы в полном порядке. Ты купил билеты?
      - Да. На "Сибиряк". Завтра выезжаем.
      - Вот и хорошо. Пойду домой, с женой попрощаюсь.
      - Я вас подвезу.
      - Не нужно. Сам доберусь.
      - Мне все равно машину в гараж ставить.
      Когда мы выехали со двора, то в зеркало заднего вида я увидел следовавший за нами знакомый джип. Его появление было для меня полной неожиданностью. Я-то думал, что они меня оставили в покое. Оказывается, нет, не оставили. Что же делать? Я до отказа выжал педаль газа. Увы, джип без видимых усилий тут же меня настиг. Оторваться от него на своей колымаге за счет скорости - не приходилось и мечтать. Но и петлять дворами с Другановым я тоже не мог. Он и так почувствовал неладное, спросил:
      - Что с тобой, Эдик?
      - Ничего. У меня в последнее время что-то мотор барахлил. Вот, решил проверить на скорости, - соврал.
      Высадив Олега Дмитриевича и договорившись с ним встретиться завтра у поезда, я без особого труда избавился от "хвоста". Поставил машину в гараж. Когда уже подходил к дому, то издали на стоянке увидел джип. Сердце мое похолодело. Я понял, что в подъезде меня ждут киллеры. Один из них курил у подъезда, зыркая по сторонам. Как быть? Ведь билеты, деньги, пистолет, сумка с вещами остались в квартире. Решение пришло внезапно. Снял пиджак, перекинул его через плечо взлохматил волосы и, изображая пьяного, неуверенной походкой направился к соседнему подъезду. Маневр удался. Киллер не обратил на меня внимания. Я поднялся на третий и этаж и позвонил в смежную с моей квартиру. В ней жили молодые супруги с двумя детьми. Дверь мне открыл хозяин Андрей Андреевич, мужчина лет тридцати пяти. Однажды мы курили на лоджиях, разговорились, познакомились.
      - Здравствуйте, Андрей Андреевич!
      - Здравствуйте, Эдуард Васильевич!
      - Извините! Разрешите воспользоваться вашей лоджией. Я где-то потерял ключи. В квартире у меня кажется есть запасной комплект.
      - Конечно, конечно. Пожалуйста! - Андрей Андреевич пропустил меня в квартиру, посочувствовал: - Эдуард Васильевич, разрешите выразить вам искреннее соболезнование в связи с постигшем вас несчастьем!
      - Спасибо! Вот такие вот дела.
      - Когда все это прекратиться. Совсем недавно убили ваших соседей, а теперь вот у вас... Преступников нашли?
      - Я не знаю. Мне об этом следователь не сообщил.
      Я прошел на лоджию и через минуту был уже в своей квартире. Забрал сумку, документы, пистолет и вновь перелез на лоджию соседа, постучал.
      - Извините, Андрей Андреевич, что вынужден снова побеспокоить. Я не нашел запасной комплект ключей, а оставлять квартиру открытой... Сами понимаете.
      - Вы куда-то собрались? - спросил он, кивнув на сумку.
      - Да, на несколько дней мне необходимо кое-куда съездить. До свидания!
      - Счастливой вам дороги, Эдуард Васильеывич!
      - Спасибо!
      Выйдя на улицу, я пешком отправился к Друганову. И все-таки я оставил киллеров с носом! То, что мне удалось удачно выпутаться из щекотливой ситуации окрылило, придало уверенности. Пусть теперь ищут ветра в поле.
      Олег Дмитриевич конечно же был удивлен моим появлением у него, но удивления никак не выказал, сказал:
      - Это ты правильно решил. Вместе надежнее, больше шансов не потеряться. Проходи, сейчас будем пить чай.
      Ночью я долго не мог заснуть. Думал над случившемся, над событиями последних дней. К Иванову на допрос я не пошел. Позвонил и попросил перенести встречу, сославшись на плохое самочувствие.
      - Я понимаю, - сказал Сергей Иванович. - Через пару дней сможешь?
      - Смогу, - ответил, зная, что в это время уже буду далеко от Новосибирска.
      Почему побоялся втретиться с Ивановым? Я до сих пор толком не пойму. Мне казалось, что стоит только ему посмотреть мне в глаза и он обо всем догадается и сможет убедить меня отказаться от задуманного. Чушь конечно. Но иного объяснения у меня нет.
      По телефону Сергей Иванович рассказал, что бандиты, захваченные на квартире у нашего прокурора, признались в совершении убийств моего соседа с женой, заместителя прокурора Татьяничевой, жены прокурора. Но мою жену и сына они не убивали. Скорее всего, их убили люди подполковника ФСБ из Москвы Петрова.
      После этого я понял, какую сложную, почти немыслимую задачу перед собой поставил. Но и отказаться от задуманного я уже не мог, нет. Это то, единственное, что имело сейчас смысл, что хоть как-то поддерживало мое существование. Все остальное смысла не имело. А задумал я немного-немало, как отомстить за смерть жены и сына тому, кто за всем этим стоит, - самому олигарху Сосновскому, на которого, как выяснилось, работает уже и федеральная служба безопасности. И все же, не смотря ни на что, я обязан попытаться это сделать. Иначе... Нет и не может быть никакого иначе. Кто-то скажет, что он все равно не уйдет от Высшего суда. Я не знаю - есть он или нет, этот Суд, но только за все Сосновский должен ответить здесь, на Земле. Вот это я знаю точно.
      Глава восьмая. Иванов. Допрос.
      Передо мной сидел внешний управляющий Электродного завода Самохвалов Петр Осипович, довольно упитанный представительный господин сорока шести лет от роду. События последнего времени не прошли для него бесследно. Его благополучное, некогда самодовольное лицо потеряло былую упругость, уголки губ обвисли, а под глазами обозначились мешочки - первые вестники приближающейся старости. Карие навыкате глаза смотрели на мир затравленно и обреченно. Сейчас он походил на незаслужено обиженного хозяином сенбернара. Кому и чем он не угодил? Вроде бы новые хозяева страны должны быть им довольны - за сравнительно короткий срок Самохвалов умудрился полностью развалить некогда процветающее единственное в своем роде предприятие и оно вот-вот будет куплено за бесценок современными российскими ротшильдами и рокфелерами. Так в чем же дело? Почему люди Сосновского так упорно и настойчиво стремились его подставить, навесить ему организацию убийства воровского авторитета Степаненко со смешной кличкой Бублик? Вот это мне сейчас и предстоит выяснить.
      Лет двенадцать назад я бы с великим удовольствием привлек этого сукиного сына за хищение в особо крупных размерах. Но те времена, увы, канули в лету. Кто бы и как к ним не относился, к тем временам, но подобные господа тогда чувствовали себя весьма и весьма неуютно и если и приворовывали, то так, по мелочи, с большой оглядкой, вздрагивая по ночами от любого стука в дверь - не за ним ли пришли? Но перестройка и последовавшая за ней криминальная революция предоставили им полный картбланш в тотальном ограблении страны и собственного народа. И что прежде именовалось хищением путем злоупотребления служебным положением стало называться предпреимчивостью, деловой хваткой и тэдэ, и тэпэ. Бывшие партийные и комсомольские вожди, амнистировав прежних хапуг и ворюг и объединившись с ними, стали скупать на корню и за бесценок все, что прежде именовали народным достоянием, действуя по принципу: грабь тут, на том свете не дадут. На том точно не дадут. И, если верить Андрюше Говорову, то там с них за все спросится. Но это мало утешает. Хотелось бы чтобы они ответили за все уже на этом свете. Это может случиться лишь в том случае, если нам удастся переломить ситуацию. Но надежды на это с каждым годом тают, как Бальзаковская шагреневая кожа. Да и события последнего времени не вселяют оптимизма. Нет, не вселяют. Мой оптимизм, которым я всегда гордился, на пределе, трещит по всем швам. Даже юмор не спасает. Да и какой тут юмор, когда что ни день, то "мордой об забор". Заколебали! Ага.
      Однако, пора приступать к допросу. Давно пора. Затянувшаяся пауза начинает все больше нервировать Самохвалова. Стал все чаще оглядываться на дверь, словно надеялся, что именно оттуда придет к нему спасение. Долго шарил по карманам и, обнаружив там пачку сигарет, спросил:
      - Вы разрешите закурить?
      - Бога ради.
      Самохвалов достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Руки его ходили ходуном, будто кур воровал. Странно, чего же он так боится? Объективных причин к этому нет. Во всяком случае, мне о них пока ничего неизвестно. И вместе с тем трясется, как последний сукин сын. Странно.
      Достаю бланк протокола допроса, заполняю титульный лист данными Самохвалова, предупреждаю об отвественности за дачу заведомо ложных показаний. Все формальности соблюдены, пора приступать к самому допросу. Давно пора.
      - Петр Осипович, вы будете допрошены в качестве свидетеля, а потому я должен вас предупредить, что обязаны говорить правду и ничего кроме правды.
      - Это я понимаю, - кивнул он, вильнув взглядом на дверь. - Но только, Сергей Иванович, я не совсем... Не совсем понимаю причин, так сказать. Это по поводу убийств работников нашего завода?
      - Отчасти. Но не только. - Смотрю на него в упор и напрямую спрашиваю: - Петр Осипович, скажите - кого и чего вы боитесь?
      Самохвалов вновь оглядывается на дверь, пожимает плечамии, в замешательстве говорит:
      - Странно все как-то... Сама постановка вопроса и все такое... С чего вы взяли, что я кого-то боюсь?
      - Это видно и невооруженным взлядом. Вы в курсе, что вас хотели подставить?
      Самохвалов энергично втягивает воздух, пытаясь раскурить потухшую сигарету. Не добившись желаемого результата, кладет сигарету в пепельницу, спрашивает:
      - В каком смысле?
      - В самом прямом. На вас хотели повесить убийство воровского авторитета.
      - Это действительно так?
      - Обижаете, Петр Осипович. Чем же я заслужил подобное недоверие?
      - Извините, Сергей Иванович! - смутился Самохвалов. - Но сейчас трудно порой понять - кому можно доверять. Извините!
      - Я не могу ничего сказать про других, но мне доверять можно. Вот с этого и попробуем построить наши отношения. Но вы не ответили на вопрос.
      - Нет не знал, но предполагал что-нибудь в этом роде. - Самохвалов в который уже раз оглядывается на дверь и, понизив голос до шопота, доверительно говорит: - Они способны на все.
      - Кто - они?
      Самохвалов с ответом не спешит. Вновь закуривает. Долго смотрит в дальний угол. Затем переводит взляд на меня и просяще и заискивающе, будто хочет одолжить у меня денег до получки, говорит:
      - Сергей Иванович, скажите откровенно - вы меня по их заданию, да?
      - Нет, я сам по себе. А что, у вас есть веские основания так думать?
      - Иначе бы я не спрашивал. Недвано ко мне уже приходил один товарищ из ФСБ.
      - Случайно не полковник Петров из Москвы?
      - Нет. Он представился майором Карпинским из местного ФСБ.
      - Вы видели его служебное удостоверение?
      - Да, конечно.
      - И что же ему было от вас нужно?
      - Он меня предупредил, что если я в ближайшее время не подам в оставку, то меня ждут большие неприятности.
      - Он говорил что-то конкретно?
      - Нет. Но сказал, что был бы человек, а дело всегда найдется. Это он так своеобразно пошутил.
      - Ну, ну... И все же, Петр Осипович, кто они такие и чем вы им не угодили?
      - Это долгий разговор, - тяжело вздохнул Самохвалов.
      - Я не спешу.
      - Даже не знаю с чего начать, - в задучивости проговорил управляющий.
      - В таком случае, начните с самого начала.
      Самохвалов вновь надолго задумался. Затем пожал неопределено плечами.
      - Начну, пожалуй, с предыстории всего этого... К концу семидесятых началу восьмидесятых годов экономика Советского Союза стала явно пробуксовывать, прирост национального дохода с восьми - десяти снизился до двух и восьми десятых процента, да и то обеспечивался исключительно экспортом нефти и газа. Машиностроение и приборостроение, которые бы обеспечивали в дальнейшем прорыв в промышленности, были в полнейшем загоне. Исключение из плановых показателей предприятий снижение себестоимости продукции привело к резкому сокращению производства и дефициту большинства товаров. Многие понимали, что нужно срочно что-то предпринимать. Тогда-то и появилась группа видных ученых экономистов и промышленников, выдвинувшая концепцию перехода экономики страны на рыночные отношения. Среди них был и Петр Эдуардович Потаев.
      - Нынешний олигарх?
      - Да. Концепция эта вовсе не отменяла плановость экономики, потому как рыночные отношения и планирование производства не исключают, а дополняют друг друга. В странах с развитой экономикой об этом знает каждый мало-мальски грамотный человек. По данной концепции коренным образом менялся лишь сам подход к оценке деятельности любого предприятия и организации. Предлагалось оценивать их деятельность по конечному результату. То-есть, сдал объект, продал продукцию - получай денежки. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее получишь прибыль. Чем ниже будет себестоимость продукции, тем больше будет эта прибыль. Это бы побуждало предприятия к здоровой конкуренции, а их руководжителей - искать пути повышения качества продукции и снижения её себестоимости. Все это неизбежно привело бы к созданию современных технологических линий, сверхточных станков и оборудования. Однако данная концепция вопреки логике и здравому смыслу у тогдашнего руководства страны не нашла поддержки. Оказывается уже тогда в партии и правительстве созрело мощное лобби, для которого чем хуже обстояли дела в экономике страны, тем было лучше. Именно они в конце шестидесятых убедили Косыгина оказаться от такого основополагающего показателя деятельности преприятий, как снижение плановой себестоимости продукции. Что привело в дельнейшем к непоправимым последствиям. Они стремились довести ситуацию до абсурда, вызвать недовольство людей, чтобы однажды прибрать все к своим рукам. С приходом к власти Горбачева и его команды они поняли, что их час настал. Ельцин же стал иструментом в их руках. Эконмика страны рухнула и тотальное разграбление страны и ограбление народа началось, причем в невиданных доселе масштабах...
      Все, что говорил Самохвалов мне было отчасти уже известно. Поэтому я не выдержал и перебил его:
      - Все это конечно интересно, но, Петр Осипович, нельзя ли ближе к делу.
      - Да-да, - закивал он. - Я уже подошел к самой сути. Потаев и его сторонники быстро поняли, что в стране совершилась криминальная революция, к власти пришли так называемы "демократы" - люди алчные, беспринципные, превыше всего ставящие достижение своекорыстых интересов и прикрывающие свою суть дешевыми популистскими лозунгами о свободе слова, личности и тому подобное. Потаев понял, что если не принять срочных мер, то эти господа окончательно порушат экономику страны, вывезут все ценное на Запад, отведя России лишь роль сырьевого придатка. Бороться с ними честными и открытыми методами в начале девяностых было бы самоубийством. Потаев очень даже хорошо это понимал. Потому-то и было принято решение действовать теми же методами. Как говорится: "С волками жить - по волчьи выть". Верно?
      - Каким образом вы попали во внешние управлющие Электродного завода?
      - Дело в том, что в руки Потаева попал так называемый "список Чубайса" - перечень предпирятий, подлежащих приватизации в первую очередь. Предприятия эти составляли основу экономики страны. Потаев предпринял меры, чтобы во главе ряда этих предприятий стали его люди. Так я и оказался внешним управляющим Электродного завода.
      - За время вашего правления вы привели завод к фактическому банкротству. Ведь так?
      - Да, - согласился Самохвалов. - Я это делал по заданию Потаева.
      - Для чего?
      - С тем, чтобы Потаев мог купить завод и принять меры к его возрождению.
      - Странная у вас логика - окончательно добить завод, чтобы потом его возродить.
      - В нашей стране все странно, Сергей Иванович. Но у нас не было другого выхода. Попав в "список Чубайса" завод был приговорен к банкротству.
      - Но, насколько я понимаю, в последнее время у Потаева в отношении завода повились серьезные оппоненты?
      - Да, очень серьезные. Сосновский, Чубайс и компания кажется стали догадываться об истинных целях Потаева, Калинина, Говоркяна и других и повели на них наступление по всем фронтам, Им удалось привести к власти своего президента и посадить карманное правительство. Начался второй передел собственности, который ознаменуется тем, что ими будут прибрано к рукам все, что ещё остается в полной или частичной собственности государства. Электродный завод входит в зону их интересов. С того времени, когда верным псам Сосновского братьям Темным удалось усадить здесь своего губернатора, на меня стало оказыываться колоссальное давление. Ряд убийств работников завода, я думаю, преследует цель окончательно запугать меня, показать, что если я буду несговорчивым, то меня ждет та же участь.
      - Нет, здесь вы ошибаетесь. Причина их убийств совершенно иная.
      - И какая же, позвольте полюбопытствовать?
      - Они невольно стали обладателями информации, грозящей вашим оппонентам большими неприятностями.
      - И что же это за информация?
      - Я, Петр Осипович, сказал вам и так слишком много.
      - Да-да, я понимаю. Извините... Так вот, я, Сергей Иванович, хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я вовсе не герой, и давно бы бросил все к чертовой матери и сбежал куда глаза глядят. Но предавать и бросать Петра Эдуардовича, особенно в столь трудное для него время, считаю в высшей степени непорядочно. Вот потому-то терплю и, как могу, борюсь.
      Проводив Самохвалова, я остался один на один со своими мрачными мыслями. Как же муторно на душе! Так муторно, что хоть волком вой. Ага. А Самохвалов оказался совсем не тем, кем представлялся мне до допроса. Ему не позавидуешь. Точно. Но до чего же мы дожили, господа, если правые цели приходится вершить черными методами. И главное - иначе нельзя, иначе ты ничего не добьешься. Ситуация, блин! Нарошно не придумаешь. Но это облегчает Сосновскому и всей его камарильи задачу борьбы с инакомыслящими. Ведь Самохвалова уже сейчас можно заковывать в наручники и сажать. Формально в его действиях, если очень постараться, можно найти целый букет преступлений от злоупотребления служебным положением до хищений. Собственно этим продажная власть уже пользуется, переодически натравливая послушную Генеральную прокуратуру на инакомыслящих и особенно строптивых. Формально это называется "борьбой с коррупцией", а фактически является натуральным издевательством. Уж кому, как не мне, это знать. Потому-то я оттуда и слинял.
      Душно! Подошел к окну, распахнул створки. В лицо пахнул сухой, прокаленный воздух с примесью выхлопных газом, запахами асфальта, жженной резины, машинного масла, гари и ещё чего-то столь же неприятного. У бани напротив окруженные толпой зевак дрались два подвыпивших мужика. Разборки на местном уровне. Везде одно и то же. Начиная с этих мужиков и кончая высшими эшелонами власти - сплошные разборки. Никак не живется людям мирно. Чем все это кончится? То, что ничем хорошим - у меня нет и тени сомнения. Как сказал бы наш общий друг Дима Беркутом - "кругом сплошной атас". Как он там? Жив ли? От этой мысли стало совсем невмоготу. Разве мог кто из нас лет десять-двенадцать назад подумать, что наступит время, когда будут похищать сотрудников милиции? Что называется - дожили, довыступались?!
      Выпить что ли? Надо хоть как-то погасить эту ноющую боль в груди. Правду говорят, что, порой, физическую боль гораздо легче перенести, чем душевную. Точно. А вот у господ сосновских, лебедевых, чубайсов никогда, ничего не болит, так как болеть нечему. Ага.
      Подошел к сефу, открыл, но на положенном месте не обнаружил знакомой бутылки. Вспомнил, что остатки коньяка выпил с Андрюшей Говоровым. Почему он до сих пор не позвонил? Может что случилось? Тревога за парня всю душу изъела. Может быть нужно было послать Истомина - он более опытный? Нет, я поступил правильно. Говоров уже там был, У него остались связи. Но от осознания этого не легче.
      Что же делать? Бежать за бутылкой? Даже не на ком выместить дурное натроение. И этот придурок Иванов как назло куда-то запропостился.
      "Но, но, полегче на поворотах! - тут же возникает он. - Плохое настроение - ещё не повод оскоблять приличных людей".
      "Это ты-то приличный?!"
      "Да уж тебе не чета. Слушаю твой скулеж и, честно признаюсь, - стыдно становится. Не мужик, а так, недорозумение какое-то, хуже худой бабы. Не узнаю я тебя, никак не узнаю. Что случилось, Сережа? Где твой былой оптимизм, не раз тебя спасавший? Где он?".
      "Как же, будешь тут оптимистом, - ворчу. - Ты что, сам не видишь, что вокруг делается?"
      "А что делается?! - делано удивляется Иванов. - "Все по плану идет, все по плану. По какому-то черному плану". Все развивается по законам криминальной революции, о которой столько лет мечтали наши доморощенные дерьмократы. Будто раньше было легче."
      "Раньше они не наглели до такой степени".
      "Наглели. Еще как наглели. Ты просто забыл. Прошлое всегда вспоминается лучше, чем оно было на самом деле. Мог ты, к примеру, прищучить какого-нибудь обкомовского или даже райкомовского работника? Дохлый номер!"
      "Это точно", - соглашаюсь.
      "Это была своего рода каста неприкасаемых".
      "Насколько я помню, "каста неприкасаемых" - это низшая каста в Индии".
      "А я о какой? Прежде все дерьмо, как и положено, всплывало наверх. А кто стал идейными вдохновителями и руководителями новой революции? Они же. Они и сейчас все при деле. Только если раньше они прикрывали свою гнилую суть большевистскими лозунгами, то теперь - демократическими. Вот и все. Но их суть-то осталась прежней".
      "Пожалуй ты прав, - вновь соглашаюсь. - Что же делать?"
      "Ну, блин, ты даешь! Борьться, дорогой. Бо-роть-ся! Иной альтернативы у нас с тобой нет".
      "А не попахивает ли это донкихотством?"
      "Нет, не попахивает. У нас с тобой не воображаемые враги в виде ветряных мельниц, а конкретные в виде конкретных преступников. И наша с тобой задача посадить их на скамью подсудимых".
      "Ха! Не будь до такой степени навным. Кто тебе даст посадить того же Сосновского? Мы с тобой уже однажды пробовали это сделать. Что из этого получилось - не тебе рассказывать".
      "Не получилось раз, не получится сейчас, все равно когда-нибудь получится. Век сосновских не бесконечен. В конечном итоге его ждет Высший суд".
      "С тобой, приятель, не соскучишься. Это точно! А кто меня убеждал прошлый раз, что ничего там нет и быть не может?"
      "Я переменил свои взгляды. Имею право".
      "Право имеешь - не спорю. Только частая смена взглядов - это уже клиника. Факт,"
      "А впадать в панику и мотать сопли на кулак - это не клиника? Нет, прав Говоров, прав. Недаром Создатель посылает нам новые испытания. Недаром. По-моему, он к нам неровно дышит. Сколько выпало бед и несчастий России в одном только двадцатом веке. Иным хватило бы на тысячу лет. Мы прошли испытание революцией, гражданской войной, двумя разрушительными мировыми войнам, теперь на наши бедные головы обрушилась новая беда криминальная революция".
      "Как же так, - любит, а посылает беды? Где же логика? Что же это за любовь такая?"
      "А мне кажется, все нормально. Кого больше любишь, с того больше и спрашиваешь. Все будет путем. А потому, Сережа, вдохни в свою угрюмую сущность побольше оптимизма, все будет нормально. Впереди нас ждет великое будущее. Оно уже на подходе, Я это шкурой чувствую".
      "Скажешь тоже, - рассмеялся я. - У тебя и шкуры-то нет".
      "В данном случае, я пользуюсь твоей, - подмигнул Иванов. - Ну, дружище, будь здоров и не кашляй!"
      "Буду", - едва успел я пообещать, как Иванов исчез.
      А что, путевый разговор у нас получился, душевный. Улеглась щемящая боль в груди, посветлело в голове. Бум бороться. Бум. Как сказал этот зануда - иной альтернативы у нас нет. "Уж если взялся за гуж, то не говори, что не дюж". Ага.
      Меня обуяла жажда деятельности. Я сел за стол. Итак, что необходимо сделать в первую очередь? В первую очередь необходимо связаться с Дроновым и выяснить все о майоре Карпинском. Интуиция мне подсказывает, что этот майор может многое нам поведать о полковнике ФСБ Петрове и его подручных.
      Глава девятая: Дронов. Страшное известие.
      О похищении Димы Беркутова мне сообщил по телефону Колесов. От услышанного я едва удержался на ногах. Было такое ощущение, будто меня шандаракнули чем-то тяжелым по голове и она напрочь перестала соображать. Лишь в ушах шумело, да в висках пульсировала тупая боль.
      - А ты ничего не путаешь? - спросил я с робкой надеждой на то, что Колесов участвует в очередном розыгрыше моего лучшего друга, которые тот так любит.
      - Нет, не путаю, - сердито ответил Сергей.
      - Когда это случилось?
      - Позавчера вечером.
      - Так какого же ты до сих пор молчал?! - заорал я так, будто именно Колесов был во всем виновен. - Почему сразу не сообщил?!
      - А почему ты на меня орешь как припадочный? - обиженно проговорил он.
      - Извини, погорячился.
      - Погорячился он, видите ли, - проворчал Сергей. - Тебе нервы лечить надо. Как тебя с такими нервами только держат на такой ответственной работе.
      - А почему ты считаешь, что его похитили? - спросил я, пропуская мимо ушей его слова.
      - Его в тот вечер видел в салоне самолета старший патрульного наряда милиции в компании трех типов.
      - Он что, был в бессознательном состоянии?
      - Нет. Он предствился и потребовал арестовать этих троих, как преступников.
      - В таком случае почему же его не освободили? - недоуменно спросил я.
      - А потому, что эти трое назвались твоими коллегами. Один из них предъявил удостоверение на имя подполковника ФСБ Петрова, сказал, что они задержали особо-опасного преступника, которого разыскивает Интепол и даже предъявил на Диму подложный паспорт.
      - Да-а! Они основательно подготовились к похищению. Кто же за всем этим стоит?
      - Спроси что-нибудь полегче. Этим вопросом я и так "все могзи разбил на части, все извилины заплел". Думаю, что без этого черта безрогого Сосновского здесь не обошлось. Помнишь, летом прошлого года Дима заставил его на себя вкалывать. Вот теперь олигарх и мстит ему за это.
      - Если это так, то Диме не позавидуешь.
      - Точно, - тяжело вздохнул Колесов.
      - Что думаете предпринять?
      - Пока трудно сказать. Я лично хочу напроситься на комангдировку в Москву. Пока, Валентин. Меня тут к шефу вызывают.
      - До свидания, Сережа!
      - До свидания! - Я положил трубку и обнаружил в левой руке жалкий обломок авторучки. Это я её во время разговора с Колесовым искромсал о столешницу. Но почему, почему это случилось именно с Димой? Такой парень! Впрочем, ему всегда везло на разного рода истории. Два года назад я сам попал в аховую ситуацию. И если бы ни Дима Беркутов, то давно бы уже взирал на происходящее на Земле откуда-нибудь сверху. Что же делать? Как ему помочь? Если он попал в лабы Сосновского, то шанс вырваться из них целым и невредимым минимальный, я бы даже сказал - ничтожный. Неужели к этому причастно ФСБ? Пополковник Петров. Может быть шеф что о нем знает?
      Генерал разговаривал с кем-то по телефону.
      - Разрешите, товарищ генерал, - тихо проговорил я.
      Он, не отрывая трубки от уха, рукой указал мне не кресло за приставным столом. Я прошел, сел.
      - Да-да, я понял суть вашей просьбы. Записал. Постараюсь помочь. Позвоните мне денька через два. Договорились?... Вот и хорошо. До свидания! - Шеф положил трубку, долго и несколько удивленно меня рассматривал, спросил: - А что это у тебя с лицом?
      - А что у меня с лицом?
      - Оно у тебя какое-то опрокинутое. Случилось что?
      - У меня с другом беда.
      - Кто такой?
      - Подполковник милиции Дмитрий Беркутов. Вы должны его помнить. Мы вместе по делу Кудрявцева работали.
      - Ну как же, как же, отлично помню. Кондовый мужик, весельчак. И что же с ним?
      - Его похитили,
      - Шутишь?! - не поверил шеф.
      - Разве такими вещами шутят, товарищ генерал.
      - Дожили! - в сердцах проговорил он. - Черт знает что творится! И кто же его?
      - В аэропорту Толмачево наряду милиции похитившие Беркутова представились сотрудниками ФСБ из Москвы. Один даже предъявил удостоверение на имя подполковника Петрова. Вам эта фамилия ничего не говорит?
      - Нет, ничего. Решительным образом - ничего, - категорически проговорил генерал. Но после небольшой паузы, что-то вспомнив, воскликнул: - Впрочем, вру. Было такое дело. Прошлой осенью, где-то к конце октября начале ноября мне позвонил наш куратор генерал-лейтенант Крамаренко Дмитрий Васильевич и сказал, что к нам со спецзаданием вылетает подполковник Петров. Если он обратиться за помощью к нам, то оказать ему всяческое содействие.
      - Этот Петров с кем-нибудь из наших работников контактировал?
      - Нет. Он даже не объявился. Но разговор с Крамаренко в отношении подполковника Петрова был, это точно. Слушай, неужели в этом замешаны наши органы?
      - Не знаю, - пожал я плечами. - Но подозреваю, что они замешаны куда как в более серьезных вещах.
      - Да-а! - протянул генерал, качая головой. - Пора, наверное, на пенсию, чтобы не видеть и не слышать весь этот дурдом.
      - А в этом году Петров не объявлялся в нашем городе?
      - Шут его знает, - пожал плечами генерал, - может быть и объявлялся. Но только мне об этом ничего не известно.
      На следующий день Колесов сообщил, что решен вопрос о его командировке в Москву. Я откровенно ему позавидывал. Попробовал отпроситься у генерала поехать вместе с Сергеем, но тот не разрешил. А ещё через день Колесов вместе с Говоровым и Шиловым отбыли в Москву.
      Сегодня в конце дня зазвонил телефон.
      - Привет, Юрий Валентинович! - узнал я по голосу Иванова.
      - Зравствуйте, Сергей Иванович!
      - Как жизнь молодая?
      - Спасибо! Ничего хорошего,
      - Что так?
      - А то вы не знаете, что Диму Беркутова?
      - Да, здесь ты прав. Но ничего, мужик он удачливый, будем надеяться, что и на этот раз выберется. У тебя как со временем?
      - А в чем дело?
      - Сможешь сейчас ко мне подъехать? Есть серьезный разговор.
      - Смогу.
      - В таком случае, не прощаюсь. Жду.
      Сергей Иванович выглядел энергичным, подтянутым, помолодевшим. Светло-коричневый костюм в едва заметную темную полоску очень ему шел. Женитьба на Светлане Козициной пошла ему явно на пользу, вернула, можно сказать, вторую молодость. Он вышел из-за стола, подошел, крепко пожал мне руку,
      - Выглядишь молодцом, Юрий Валентинович! Никогда прежде не видел тебя в форме. Она тебе очень идет.
      - Форма всем идет.
      - Э-э, не скажи, на ином она сидит, как на корове - седло, а на тебе как влитая. Будто специально для тебя создавалась.
      - Скажите тоже.
      - Присаживася, есть разговор. - Когда я сел в кресло, Иванов продолжил: - Скажи, у вас в управлении работает майор Карпинский?
      - Да. Карпинский Всеволод Илларионович.
      - Кто он такой? Оперативник?
      - Нет. Выполняет контрольные функции - курирует часть наших органов на местах. А что он натворил?
      - Вот для этого я тебя собственно и пригласил.
      - Но я его плохо знаю, чтобы что-то сказать о нем конкретно. А почему он вас заинтересовал?
      И Иванов рассказал о визите Карпинского к директору Электродного завода.
      - Я хочу, чтобы ты выяснил - получал ли он от кого из руководства вашего управления задание о посещении завода или действовал по чьей-то иной указке, - сказал Иванов в заключении.
      - Это будет довольно трудно выяснить.
      - Если было бы легко, то я бы к тебе не обращался, - весело подмигнул мне Сергей Иванович. - Понимаешь, с этим Карпинским я связываю надежды выйти на подполковника ФСБ из Москвы Петрова и как следует того прищучить. Кстати, тебе эта фамилия ничего не говорит?
      - Мне о нем уже говорил Колесов. - И я рассказал содержание своего разговора с генералом.
      - В конце октября - начале ноября, говоришь? - заинтересованно переспросил Иванов.
      - Да.
      - Как раз в это время были убиты журналист из Владивостока Вахрушев и работник Электродного завода Устинов. Уверен, без Петрова здесь не обошлось.
      - За что же их убили?
      - Лучше тебе этого не знать, будешь спокойнее спать.
      - Извините. Я думал, что вы мне доверяете, - обиделся я.
      - Зря, Юрий Валентинович, обижаешься. Я ведь вполне серьезно. Меня до сих пор, как обо всем вспомню. колотит. Но если ты непременно хочешь знать, изволь. К журналисту Вахрушеву каким-то образом попала видеокассета с записью беседы двух олигархов Сосновского и Лебедева. Так вот, там они рисовали сценарий будущего России. Но самое главное - часть того, что они там нарисовали уже произошло. Это и взрывы домов, и нападение на Дагестан, и приход к власти нового президента, и все остальное. Каково?
      - Правда что ли?! - спросил я, буквально ошарашенный услышанным.
      - Теперь представляешь, в какое дело нам угораздило вляпаться? Из-за этой кассеты уже наворочены горы трупов. Но я отчего-то уверен, что это не последние жертвы.
      - Неужели же ими все контролируется?
      - Похоже, что не только контролируется, но и все события развиываются по их сценарию.
      - Что же делать?
      - Бороться, - ответил Иванов, как мне показалось, слишком беспечно.
      Шутит он или как? Ведь он не настолько наивен, чтобы не понимать - кто мы, и кто - они, какие силы за ними стоят? Поведение Сергея Ивановича вызвало глухое раздражение.
      - Ну-ну, бодался теленок с дубом, - хмуро проговорил я, не глядя на Иванова.
      - А ты что предлагаешь? Капитулировать? - спросил он насмешливо.
      - Я ничего не предлагаю. В данной ситуации трудно предложить что-либо конструктивное.
      - В твоем голосе слышаться панические нотки. Это ты зря. - Иванов встал, вышел из-за стола подошел ко мне сзади, положил руки на плечи, наклонился и очень доверительно сказал: - Не дрейфь, Юра. "Не так страшен черт, как его малюют". Временный успех господ сосновских, лебедевых, чубайсов и всей их камарильи ещё ничего не значит. Невозможно бесконечно обманывать людей. В конце-концов это для них очень плохо кончится. Многие уже сейчас начинают кое-что понимать. Время работает на нас. И потом, расклад сил явно не на их стороне. За нами с тобой вся Россия, а за ними лишь кучка продажных политиков.
      Часть вторая: Сибирский десант.
      Глава первая: Монаршие заботы.
      Президент проснулся от завывания ветра. Посмотрел на часы. Всего пять. Попробовал было вновь уснуть, но ничего не получилось. За окном неистовствовала стихия. Что-то в последнее время явно разбалансировалось в природе. Да и не только в природе. Как там у Блока? "Ветер, ветер на всем Божьем свете". Вот именно. Прежде он любил поэзию. Прежде он много чего любил. Но свалившаяся на его плечи огромная ответственность убила все прежние чувства. Сейчас он только притворялся что любит поэзию, музыку, спорт, Родину. Внутри него, как говорят в народе, "будто Мамай прошел". Осталось лишь постоянное чувство страха, что все вот-вот кончится и он из короля в одночасье превратится в заурядную пешку. Думал ли он тогда, соглашаясь с предложением этого мерзкого сатира, что попадет в подобное двусмысленное, можно сказать, патовое положение? Увы. Он надеялся со временем изменить ситуацию в свою пользу. Но очень скоро надежды эти растаяли как дым. Формально в его руках сосредоточена огромная власть. Фактически же он ничего не может, даже назначить министра без согласия этого ублюдка. Любой его самостоятельный шаг может оказаться последним в его политической карьере. Это он понял после того, как Сосновский "любезно" предоставил ему копию видеокассеты с записью их беседы. Нетрудно предположить, что произойдет, если эта кассета будет прокручена по телевидению или попадет в Интернет. Из уважаемого и любимого народом президента он разом превратиться в кровавого палача, в последнее всеми презираемое ничтожество. Вряд ли кто когда простит ему взрывы домов и нападение на Дагестан. Такое не прощается. Олигарху что, тот лишь предложил. Принимал же решение он, он один. Он один за все и ответит.
      От этой мысли президенту стало совсем нехорошо, разболелась голова, давило грудь. Неужто сердце? Не должно. Он всегда гордился отменным здоровьем. Впрочем, за последние два года столько всего произошло, что и железное здоровье даст трещину. Может быть выпить коньяку? Говорят, что он способствует расширению сосудов.
      Президент встал, накинул халат, прошел в кабинет, достал из бара бутылку коньяка, налил рюмку, выпил. Сел в глубокое кресло. Вроде действительно полегчало. Утихла боль в груди, а из затылка ушла в виски и уже не была такой сильной. Терпимо. Итак, почему он всегда осторожный и сверхпредусмотрительный согласился с предложением олигарха? Завораживающее, почти гипнотическое действие произвело на него сладкое слово "Президент". Слишком велико было искушение, чтобы противиться ему. Сосновский все очень точно рассчитал. Униженные и оскорбленные первой военной кампанией в Чечне, люди давно ждали прихода героя, который бы отомстил за поруганную честь и достоинство. Великий народ, справившийся с фашисткой Германией, вдруг спасовал перед какой-то крохотной республикой, подписав с ней позорный, по существу капитуляционный мир. Такое не забывается. Это сидело занозой в сердце каждого руского. Взрывы домов и нападение на Дагестан должны были лишь усилить возмущение, довести его до критической отметки, до точки кипения. Каждый политик, объявивший "бескомпромиссную" борьбу с бандитами до победного конца, автоматически становился национальным героем. Он, всегда предпочитавший эмоциональным порывам аналитический ум и логику мышления, очень даже хорошо это понял. Но именно эмоции его и подвели. Это был реальный и может быть единственный шанс стать первым человеком в стране, сменить старого маразматика, от которого уже давным-давно все устали. Искушение было настолько велико, что он напрочь забыл с кем имеет дело. Олигарх был не тем человеком, чтобы не позаботиться о гарантиях. Встреча происходила в его загородном доме - дворце графа Воронцова, арендовавшимся Сосновским за смехотворную плату, а потому имел полную возможность достойно к ней подготовиться. Этот отъявленный прохвост, шулер и авантюрист сам раздавал карты, обеспечив себе сплошные козыри. Олигарх просто не мог поступить иначе. Подлость и коварство были его средой обитания. Именно благодаря им он стал самым богатым и могущественным человеком в государстве.
      Президент почувствовал, что боль в груди возвращается. Это его серьезно обеспокоило. Налицо были все признаки ишемии. Только этого ему сейчас не хватало. Надо срочно показаться врачу, снять кардиограмму и все такое. Так вот почему его предшественник из здорового и бравого мужика за десять лет превратился в полную развалину, физического урода. Непросто находиться у руля власти, очень непросто. Особенно сейчас. Он встал, выпил ещё рюмку коньяка, вернулся в кресло. Попытался думать о приятном. Никак не получалось. Мысли вновь и вновь возвращались к наболевшему. В который раз он задавал себе вопрос: почему не отказался от предложения? Ведь смог же это сделать бывший премьер. Пусть это стоило тому премьерства. Зато ему сейчас не сняться по ночам "кровавые мальчики" и не мучит больная совесть, от которой не укрыться ни за какими стенами, ни за какими должностями. Кто же знал, что "шапка Мономаха" окажется такой тяжелой, такой непомерно тяжелой. Под её тяжестью клонится голова и прогибаются борцовские плечи. И почему политика стала таким грязным делом? И на "диком Севере", и на "цивилизованном Западе", везде одно и то же - откровенная беспардонная ложь, клевета, подкуп, грязные предвыборные технологии. Куда катится мир? Что станет с ним лет через десять-двадцать? Все будто с ума посходили бегут сломя голову, совершенно не видя, что происходит вокруг, заботясь лишь об одном - скорее добежать и застолбить свое место под солнцем. Какая-то гонка с гандикапом по замкнутому кругу. Так не может долго продолжаться. Не должно. Критическая масса отрицательной энергии столь велика, что вот-вот она взорвет мир. Это и будет обещанный Библией Армагедон. И поделом. Так как смотреть на все это и стыдно, и противно, тем более, в этом участвовать. А ведь в юности он мечтал "Отчизне посвятить души прекрасные порывы". И вот от этих порывов остались лишь жалкие ошметья. Вместо этого внутри пустота да холодный и липкий страх - вдруг все откроется. От этого не только сердце заболит. От этого можно сойти с ума.
      Вчера утром Сосновский позвонил ему по телефону засекреченной связи и сказал, чтобы он срочно уехал из Москвы.
      - Но я так не могу. У меня назначены встречи, - попробовал он возразить.
      - А это не мои того... заботы, ага... Что б завтра... Из Москвы завтра, - не терпящим возражений тоном проговорил олигарх.
      Президент едва сдержался, чтобы не взорваться, не накричать. Как же он ненавидел этого черта лысого, карикатуру на человека, который и говорить-то как следует не научился, а обрел такую власть.
      - И куда же мне ехать? - холодно спросил он.
      - А это сам того... У тебя много этих... Как их? Резиденций этих... Ты ж у нас первый... Где хочешь, ага.
      - Что же случилось?
      - Потом, ага... Узнаешь потом... Скоро.
      Сосновский рассмеялся. Смех его походил скорее на козлинное блеяние. У президента даже скулы свело от омерзения к этому сатиру.
      - Хорошо, - сказал он и положил трубку.
      Через полчаса, когда он немного отошел от этого разговора и успокоился, сообщил главе администрации, что отбывает на краткосрочный отдых в Сочи вместе с супругой и попросил подготовить самолет к одиннадцати часам следующего дня.
      И вот сегодня он летит в незапланированный отпуск. Какой же он после этого президент, когда даже собственным временем распорядиться не может? Впрочем, в таком же незавидном положении находятся все главы государств. Они лишь проводят в жизнь замыслы своих истинных хозяев - руководителей могущественных промышленных и финансовых корпораций, тайных политических пирамид и обществ. Именно они правят балом. Все правильно - кто платит, тот и заказывает музыку. Все верно. Мир уже давно живет по их сценарию. Сами же они предпочитают оставаться в тени. Президенты, парламенты, правительства, игра в демократию, свобода личности и прочее, и прочее нужны им для того, чтобы скрыть истинные цели. "Все по плану идет, все по плану, по какому-то страшному плану", - вспомнились президенту строчки из стихотворения поэта Кузнецова. И этим планом России уготована очень незавидная роль. Ему ли это не знать, когда сам участвует в дальнейшем разграблении страны. Можно ли изменить ситуацию и вырваться из капкана олигарха? Он давно об этом думал. С того самого момента, когда приступил к осуществлению замысла Сосновского, отрезав тем самым все пути к отступлению. О физическом устранении этого подонка не может быть и речи. Если бы это было возможно, то он бы давно и с удовольствием это сделал. Но в том-то и дело, что это невозможно. Как-то в разговоре тот предупредил, что его смерть независимо от причины станет началом конца и самого президента, так как будет предана огласке и сама видеокассета и все прочее. Поэтому он более чем кто бы то ни был, может быть больше самого Сосновского заинтересован, чтобы с тем ничего не случилось. Нет, действовать нужно совсем иначе. Необходимо раздобыть на олигарха такой материал, публикация которого сделает того политическим трупом. Но делать это нужно крайне осторожно, чтобы Сосновский, не дай Бог, ничего не заподозрил. Ситуация осложнялась тем, что у того везде были свои люди: и в правительстве, начиная с самого премьера, и в ФСБ, и в других структурах. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. В окружении олигарха директором ФСБ внедрены свои люди. Через них получена информация, что вся система безопасности Сосновского ищет видеокассету с записью беседы их хозяина с олигархом Лебедевым. Сам Сосновский очень обеспокоен этим обстоятельством. По всему огласка содержания того разговора крайне тому нежелательна. Президент дал задание директору ФСБ во чтобы то ни стало раздобыть эту кассету. Вполне возможно, обладай он сейчас ею, то смог бы позволить себе спать спокойно.
      Президент посмотрел на часы. Семь. Надо попытаться уснуть, а то он совсем расклеится. Он встал и медленно побрел в спальню.
      Ровно в одиннадцать президент вместе с супругой вылетел в Сочи. И уже в самолете узнал, что в столице на станции метро взорвана бомба, пострадало много людей. Он сразу понял чьих рук это дело. Олигарх придумал очередную гнусность. Управы на него нет. Но зная повадки Сосновского, президент понял, что это лишь первый акт страшного сценария и стал готовиться к худшему.
      Глава вторая: Беркутов. Проверка.
      Ну, блин, воще! Не жизнь, а сплошной атас! Похоже на то, что отгулял свое в жизни весельчак и балагур, немного пижон, много баламут, но по большому счету совсем даже неплохой мужик Дима Беркутов. "И родные не узнают где могила моя", Светочка, любовь моя, святая женщина, прости за то, что не оправдал твоих надежд, что доставил тебе столько огорчений и тревог. Таким уж, видно, "горбатым" уродился. Я, как в том анекдоте, всегда во что-нибудь вляпаюсь - то в партию, то в дерьмо. А сейчас угодил в такую навозную кучу, что самостоятельно выбраться из неё нет никакой возможности. Определенно. Я ж не навозный жук, чтобы дерьмом питаться. Это сосновские и варданяны чувствуют себя в нем, как рыба - в воде. Прости меня, моя любимая! Прости и прощай! Жаль, что все так быстро кончилось. Но здесь кому как повезет. Мне не повезло. Бывает. И вообще, невезучесть - моя визитная карточка. Тартаю я её на себе по жизни, будто родимое пятно, и нет никакой возможности от неё избавиться. Козел отпущения, одним словом. Такая, видно, у меня судьба. Но ничего, моя родная, если верить Андрюше Говорову (а я ему верю), то мы обязательно там встретимся. Я лягу у их ворот будто строжевой пес и буду тебя ждать. Так что, если разобраться, не все так кисло складывается. Ведь впереди у нас с тобой вечнось.
      Короче, как вы уже наверное поняли, я окончательно довыступался. Соглашаясь на "сотрудничество" я хотел убить сразу двух зайцев - и самому уцелеть, и постороить ба-альшую фигуру из трех пальцев гребанному олигарху и всей его кодле. Дурачина я, простофиля! Здесь такие тертые жучки работают, что их на мякине не проведешь. Они все заранее расчитывают. Однако все по порядку.
      После того как подписал тот договор о сотрудничестве я был вновь доставлен на базу отдыха боевиков. Мастодонт Саша продолжал находиться при мне, как овчарка Мухтар при Юрии Никулине. Из этого сделал вывод, что в моей искренности здесь очень и очень сомневаются, а дядя Алик - в первую очередь. Кроме того, я прекрасно помнил двусмысленную ухмылку отставного генерала при нашем расставании, и понял что старый хрен уже давно вынашивает в своей сообразиловке очередную подлянку для меня. Я долго размышлял, что это может быть, пока не отбросил это неблагородное занятие. Что будет, то будет. Зачем гадать на кофейной гуще да ещё тратить на это умственную энергию, тем более, что в последнее время я и так ощущал в ней явный дефицит.
      Три дня я откровенно бездельничал, отсыпался, ел на халяву за двоих, пил пиво да пытался вывести из себя мастодонта Сашу. Дохлый номер. Все мои приколы отскакивали от него словно семечки. Пока смысл сказанного доходил по длинной шее до его сознания, слова теряли всякую актуальность. Наконец, я оставил и это глупое занятие.
      На третий день я лежал на кровати и предавался сладким мечтам. Они уносили меня меня в мою далекую родную Сибирь, где рядом была самая замечательная в мире женщина - моя жена, и дочурки. На "Мутанте" (Как он там без меня бедолага? Совсем, наверное, затосковал.) мы поехали в Горную Шорию, куда я столько раз обещал свозить Светлану, но так и не собрался. Там стояла такая тишина, какой не было со времени сотворения мира, нарушаемая лишь мерным журчанием горной речки по каменистому дну да веселым потрескиванием костра. Нас со всех сторон обступали величественные горы. А небо было голубым и праздничным, как мамина крепдешиновая кофта из моего детства, которую она надевала лишь по исключительным торжественным случаям. Мы ели наваристую уху из хариуса, пили со Светланой горькую водочку и пели: "Хазбулат молодой, бедна сакля твоя..." Хорошо!
      И в это самое время в комнату ввалился плохиш Саша, заполнив собой все свободное пространство.
      - Там это... Там приехали. Ну. За тобой. Ну. От шефа, - очень "красноречиво" объяснил он причину своего появления.
      Вид у него был настолько ошарашенным и глубоко несчастным, что я удивился. Неужто он настолько ко мне привык, что сама мысль о предстоящей разлуке повергла его в такое уныние. Спросил:
      - А ты-то почему так расстроился?
      - Они это... Сказали что б я возвращался. Ну, - ответил Саша, чуть не плача.
      - Куда возвращался? - ничего не понял я из его "затянувшегося" монолога.
      - На работу. В ФСБ. Ну. А какой я там... Мне б лучше здесь.
      - То, что ты никакой - это ты правильно. Ну. Единственное, чему ты хорошо обучился, так это бить по мордам почтенную публику и совершать членовредительство. Здесь, можешь поверить мне на слово, тебе равных нет. Тебе бы вышибалой в кабак. Там ты бы был на своем месте.
      - Да я бы... Только кто ж меня. Ну. Везде лапа нужна, - проговорил Саша совсем обреченно.
      Во дворе меня поджидали двое прежних дэнди безупречных как шестисотый "мерседесс", безликих, как новостройки шестидесятых годов и слащавых, как Филя Киркоров. Прежде этих строжевых псов мафии можно было отличить по стриженным затылкам и кожанным курткам. Сейчас "перелицевавшись" и сменив манеры, они влились в огромную армию белых воротничков и, порой, трудно было понять кто есть кто, то ли это босс, то ли его "волкодав". Лишь цепкие и наглые взгляды этих ребят свидетельствовали, что нутро у них осталось прежним - угрюмым и алчным и чтобы его насытить они выполнят любой приказ. И так мне захотелось хоть по разу врезать по их смазливым рожам, так захотелось, что у меня даже зачесались кулаки. Чтобы не травить гусей и побороть искушение, я вынужден был спрятать их в карманы.
      - Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Садитесь пожалуйста, - сказал распахивая дверцу машины тот самый боевик, прошлый раз безуспешно пытавшийся выяснить - кто же я на самом деле: подполковник ФСБ Павел Иванович Кольцов, или подполковник ментовки Дмитрий Беркутов?
      - Спасибо, дружочек! - поблагодарил я и, выпростав из кармана правую руку, отечески похлопал его по чисто выбритой упругой щеке. Неожиданно предложил: - А что, ребятки, не прихватить ли нам девочек да не закатиться ли в "Прагу", где любил бывать мой давний приятель абрек Руслан Татиев?
      От моего предложения бравых ребят несколько коротнуло. Они лупили на меня глаза, хлопали ресницами и все никак не могли врубиться - серьезно я говорю или ваньку валяю.
      - Вам сказали, что вас вызывает шеф? - спросил наконец второй боевик.
      - Подумаешь - шеф! - махнул я рукой. - Шеф не Алитет, в горы не уйдет. А здесь есть возможность прилично оттянуться. Так стоит ли её упускать. Тем более мы и шефу можем подобрать приличную телку. Думаю, что хряк не откажется от такого подарка.
      От подобного непочтительного отношения к их шефу лица боевиков сразу стали дежурными и строгими, как милицейская фуражка, а глаза так вообще никакими. Они, как выпуклые линзы, отражали окружающию действительность, искажая её до неузнаваемости и не выражали ни одной мысли, ни единой. Определенно.
      - Нет, у нас приказ, - сказал первый боевик и отчего-то с сожалением вздохнул. По всему, мое предложение показалось ему очень заманчивым, но нарушить приказ было выше его сил.
      Похоже, что весь мой треп они воспринимали вполне серьезно. Обхохочешься.
      - Скучные вы, ребята, - констатировал я. - Нет в вас поэзии новизны, романтики авантюризма. Вот так, по приказу, тихо и незаметно вы проживете жизнь, и, оглядываясь назад, вам нечего будет вспомнить, насладить свой разум яркими воспоминаниями. Обидно мне за вас, ребята, и где-то по большому счету даже стыдно. Что ж, поедем к вашему шефу, этому старому маразматику. Я обязательно скажу ему все, что о нем думаю. - И я решительно сел в машину. Если честно, то чувствовал я себя мало сказать - хреново, Чувствовал я себя просто отвратительно. Внутри меня что-то скрипело, бренчало и тряслось, как свиной студень. Скоро решится главный вопрос: пан или пропал?
      А через сорок минут я уже лицезрел отставного генерала дядю Алика, наполненного по самую маковку благодушием, отменным настроением и любовью к ближнему. Его двойной подбородок лежал на воротничке упруго и жизнеутверждающе. Лицо лоснилось. Глаза сияли. Чем не иллюстрация к книге Владимира Леви "Искусство быть самим собой". По всему, старый хрен заготовил мне большую свинью. Определенно.
      При моем появлении Варданян вскочмл из-за стола, подбежал ко мне, сграбастал мою руку, долго и энергично тряс, приговаривая:
      - Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад, очень рад видеть вас в добром здравии. Как жизнь молодая? Как настроение?
      Формально, согласно подписанного нами три дня назад договора, он является моим шефом. А потому его поведение озадачивало. Чего это он так выплясывает перед своим подчиненным? Видно, его босс придавал моей скромной персоне слишком большое значение. Да, сильно я подпортил олигарху в прошлом году настроение, заставил пережить не лучшие времена.
      - Какое там настроение, - вздохнул я печально и где-то даже обреченно. - С утра ещё что-то такое было. А как увидел вас, оно вконец испортилось.
      Дядя Алик отпустил наконец мою руку, меленько, по-бабьи захихикал.
      - Юмор, да?! Я, Дмитрий Константинович, уже начинаю привыкать к вашему своеобразию. - Он прошел за стол, сел, указал рукой на кресло за приставным столиком. - Присаживайтесь, прошу вас.
      Я сел, достал сигареты, закурил и выпустил дымовую завесу в сторону предполагаемого противника. Похоже, испортить настроение ему мне сегодня не удастся - уж слишком основательно он подготовился к встрече, так хоть отравлю ему атмосферу.
      После довольно продолжительной паузы Варданян выдал:
      - Мы тут с Виктором Ильичем посоветовались и решили задействать вас в операции. Как вы на это смотрите?
      - Индифферентно. Я предполагал, что мне придется отрабатывать хлеб. И что же это за операция?
      - Да так, ничего особенного, - улыбнулся отставной генерал. Но улыбка на этот раз получилась хищной и плотоядной. - Необходимо убрать одного человека, работающего против нашей корпорации. И это должны будете сделать вы, Дмитрий Константинович. Согласны?
      Все, что до этого во мне скрипело, бренчало, булькало и тряслось, вдруг, замерло, и я ощутил чертовский холод. Такого я ещё никогда в жизни не испытывал. Озноб выскочил наружу мелкими отвратительными пупырышками по всему телу. Это называется - влип. Ё-маё! Что мне теперь делать?! Ведь к бабке ходить не надо, чтобы понять, что они изберут именно это. Повязать кровью - испытанный метод всех ублюдков в мире. Он действует лучше любого соглашения и договора. Кровное братство, да? Причем, используется чужая кровь - она надежней. А на что же я расчитывал, идиот? Что они предложат оформить фиктивный брак с какой-нибудь голливудской красавицей? Или возглавить банк "Капут России"? Дурачина я, простофиля! Ну зачем я когда-то поверил маме, что я самый умный и сообразительный в семье? Можно подумать, что какая-то мать признается, что родила морального урода, да? Нет таких матерей, кретин. Впрочем, здесь я ничего не берусь утверждать. Вот если бы мне, к примеру, сказали, что Витек Легостаев по кличке Юмба бросил воровать, то я бы мог авторитетно заявить: "Не верьте этому, люди добрые. Юмба ни при каком раскладе никогда не завяжет, так как ничего кроме как воровать в жизни не умеет и не желает уметь. Как когда-то Гебельс хватался за пистолет при слове "культура", так Витек хватается за нож при слове "труд"...
      - Ну так что же? - напомнил мне Варданян о своем существовании и о том, что до сих пор не получил ответа на свой трудный вопрос, перебив тем самым мои сумбурные мысли.
      - Да как вы смеете, милостивый государь, предлагать мне подобное?! прогнал я картину. - Чтобы почетный чекист Павел Иванович Кольцов обагрил свои руки невинно пролитой кровью?! При одной только мысли об этом все бывшие чекисты перевернутся в гробах, востанут из пепла. И тогда вам, генерал, не уйти от их справедливого суда.
      - Да хватит вам, - брезгливо поморщился Варданян. - Это уже не смешно. Дмитрий Константинович. Я был о вас лучшего мнения.
      Я и сам уже понял, что хватит. Веду себя как какой-нибудь маменькин сын, стыдно смотреть. Надо взять себя в руки.
      - Вы понимаете, Алик Иванович, что для ответа на ваше предложение мне нужно время? - сказал я холодно и серьезно.
      Варданян посмотрел на наручные часы.
      - Сейчас двенадцать. В вашем распоряжении ровно двадцать четыре часа. Завтра в это время я надеюсь услышать от вас положительный ответ. Иначе... - Он окинул меня холодным и жестким взглядом. - Иначе ваша очаровательная жена очень пожалеет, что связала свою жизнь с таким неразумным человеком как вы, Дмитрий Константинович.
      Все! Капкан захлопнулся. Все пути к моему возможному отступлению были отрезаны. Именно в этот момент я понял, что иной альтернативы как умереть, у меня просто-напросто нет.
      - Хорошо, - сказал я, вставая.
      Знакомые боевики отвели меня в полуподвал, где открыли одну из многочисленных дверей.
      - Прошу вас, Дмитрий Константинович, - жестом пригласил меня один из них войти. Пожелал: - Отдыхайте, чувствуйте себя как дома.
      - Спасибо, дорогой. Я с удовольствием уступлю это место тебе, дорогой.
      Боевик рассмеялся.
      - Увы, Дмитрий Константинович, - развел он руками. - Оно давно забронировано лично для вас.
      Я вошел. Дверь за моей спиной захлопнулась, проскрипел засов, и я остался один на один со своими невеселыми, а по большому счету очень даже мрачными мыслями. Моя камера представляла собой типичный одноместный гостиничный номер со всеми удобствами с той лишь разницей, что не было окон да входная дверь открывалась только снаружи. В комнате стоял цветной телевизор. Холодильник был до отказана набит пивом и продуктами. При желании на этом можно и неделю продержаться. Но у меня нет такого времени, мне отпущено ровно сутки. Я, не раздеваясь, лег на кровать.
      Итак, "Как быть? Вот в чем вопрос". То, что у меня в моей ситуации нет и быть не может иной альтернативы, как умереть, это, как я уже говорил, окончательно понял ещё у Варданяна. Наивные они, эти козлы. Определенно. Неужели они и впрямь думают, что Дима Беркутов добровольно согласиться стать киллером? Наверное. Иначе бы не предлагали. Но они очень и очень заблуждаются на мой счет. И скоро я им это докажу. Но и ответить отказом на их предложение я также не мог. Тем самым я подвергну опасности свою семью. Мне предстояло лишь решить - когда лучше покинуть этот бренный, а по большому счету очень даже симпатичный мир. Можно, конечно, прямо сейчас. Я представил себя болтающимся, словно вобла, на собственном ремне. Картина показалась мне слишком удручающей. Нет, такая смерть недостойна офицера милиции. И я полностью забраковал этот вариант. Нужно формально согласиться с их предложением, завладеть оружием и уж тогда...
      Все для себя решив, я заметно успокоился. Даже позволил себе оттянуться бутылочкой пива.
      - За упокой души раба божьего Дмитрия! Гип-гип, ура-а!, - громко прокричал я тост своему отражению в зеркале серванта. Тот из глубины своего зазеркалья смотрел на меня отстраненно, даже осуждающе, как бы говоря: "Нет, какой же ты, Дима, непроходимый болван!" И я с ним тут же был вынужден согласиться. Но каким бы болваном я не был, но умирать тоже нужно достойно. Верно? Жаль, что я должен это делать по вине этих отморозков. Но здесь как кому повезет. Мне не повезло. Бывает.
      Андрюша Говоров говорит, что все мы находимся лишь на нулевом уровне жизни, что наша биологическая смерть и есть начало собственно жизни, что на Земле мы оставляем только свою поношенную шкуру, которая как бы являлась колыбалью жизни. Если честно, то я мало верю во всю эту фигню. И все же глубоко в душе теплится это - а вдруг? А вдруг он прав? Ничего, скоро его теорию я проверю практикой. Скоро уже.
      Ночью я плохо спал - снились какие-то жуткие кошмары. Поэтому утром я походил на вурдалака с впалыми и горящими глазами.
      В половине двенадцатого заскрипел засов на двери. Затем в неё постучали, Послышался вежливый голос:
      - Разрешите?
      Голос был мне не знаком.
      "Кто же это такой вежливый, - подумал я. - У приговоренного к смерти о здоровье обычно не спрашивают". Но на всякий случай ответил:
      - Да, войдите.
      Дверь открылась и на пороге появился среднего роста, но крепкого телосложения блондин примерно моего возраста.
      - Здравствуйте! Разрешите представиться. Павел Одиноков, - сказал он.
      Глава третья: Калюжный. Нападение.
      Утром я проснулся бодрым и уверенным, что у меня все получится. Вчерашняя удача окрылила. Олег Дмитриевич тоже выглядел молодцом, был необычайно весел, словоохотлив, много шутил. Глаза блестели. Такое впечатление, будто у него открылось второе дыхание, вернулась молодость. Как все же замечательно, что он согласился мне помочь. О таком напарнике можно только мечтать. С его жизненным опытом, выдержкой, самообладанием мы многое можем. Его жена тетя Полина была в полном неведении относительно наших планов. Друганов ей сказал, что меня вызывают в Генеральную прокуратуру, а он, учитывая мое состояние, вызвался меня проводить. На что тетя Полина ответила:
      - Это ты правильно, Олег, решил. Очень правильно. Одобряю.
      Поэтому наш отъезд в Москву воспринимался ею как обычная командировка и ничего более. Приготовив нам на завтрак шикарную яичницу с окороком и поцеловав на прощание, она ушла исполнять свои многочисленные общественные обязанности.
      За завтраком Олег Дмитриевич возбужденно проговорил:
      - Ты знаешь, Эдик, в последние дни я много думал над всем этим. Ты правильно все решил. Очень верно. Нам, прости за выражение, серут на голову, серут, а мы все терпим, терпим, надеемся, что все само-собой образуется, придет хороший правитель и наведет порядок, все поправит. До каких же пор?! Хоть мы, русские, самый, наверное, терпеливый народ в мире, но и нашему терпению есть предел, верно? Мужики мы с тобой или не мужики? Мы ещё покажем этим сволочам кто есть кто. Обязательно покажем. А если что и случится. Что ж, на то воля Божья. За это и умереть не страшно.
      Я полностью был с ним согласен.
      Мы благополучно добрались до вокзала. Во всяком случае, "хвоста" я не обнаружил. В одном с нами купе ехала молодая супружеская пара. Женщина была беременна. Поэтому я уступил ей свою нижнюю полку, а сам, переодевшись, полез на верх. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, которые вконец истомили мой мозг, я взял в дорогу детектив. И сейчас, достав книгу, попробовал читать. Не читалось. Какая тут к шутам книга, все эти выдуманные истории, когда моя собственная почище всякого детектива. Вспомнился тот необычный сон, где я разговаривал с сыном. Чем больше я над ним размышлял, тем больше убеждался, что никакой это не сон, а если и сон, то он послан кем-то свыше. И все же я никак не мог понять: если есть он, Создатель, то почему терпит всех этих сосновских, лебедевых, чубайсов и прочих, их откровенное издевательство над людьми, их мракобесие? Почему? Или он слишком занят своими делами и до нас ему нет никакого дела, создал и забыл, разбирайтесь, мол, там сами со своими проблемами. Очень на то похоже. Ведь в мире происходят совершенно конщунственные вещи. Стоит такая ужасающая атмосфера безысходности, страха и бессмысленности существования, люди так разобщены и одиноки, что одни, спасаясь от одиночества, пускаются во все тяжкие, другие - обращаются к Богу. Но всем одинаково страшно, так как никто не понимает: что же происходит и почему происходит? Недавно один очень авторитетный телеведущий вновь уговаривал всех нас покаятся. Странно все это. В чем должен каяться Олег Дмитриевич Друганов, честно и достойно проживший жизнь? Или ветераны войны? В том, что спасли мир от коричневой заразы? В этом? Этот телеведущий договорился до того, что предложил соорудить общий памятник всем погибшим во время войны. Это как надо понимать? Значит и палачам, и их жертвам, агрессорам и освободителям один памятник?! Вывернутая какая-то психология у господина ведущего. А ведь он является одним из апологетов новой России, её рупором, считает себя интеллигентом и старается при каждом удобном случае это подчеркнуть. Такой не убивает физически, нет. Такой убивает моральные устои и принципы, выработанными человечеством за тысячелетия общения. В войне, мол, нет ни правых ни виноватых, все жертвы. И все, теряется сам смысл жизни. Этот ведущий пострашнее того же Сосновского. Гораздо страшнее.
      Согласен, некоторым людям покаяние просто необходимо. К их числу я отношу и себя. Но виноват я не в том, что что-то сделал не так, а, наоборот, в том, что обязан был сделать, но не сделал. Все осторожничал, боялся как бы чего не вышло. За всю свою жизнь не совершил ни одного мужского поступка. Если сейчас мне удастся выполнить намеченное - это и будет моим покаянием.
      Незаметно для себя, убаюканный мерным постукиванием колес на стыках рельсов, я уснул. Разбудил меня Олег Дмитриевич.
      - Ну ты, Эдик, и мастак спать! - одобрительно пробасил он.
      Спал я действительно долго - сказалось очевидно напряжение последних дней, мучавшая меня бессоница. За окном уже сгустились сумерки. Наших попутчиков в купе не было.
      - Они вышли в Тюмени, - пояснил Друганов. - Что-то я совсем оголодал. Не пора ли нам, парень, заправиться. Пойдем в ресторан.
      В ресторане мы заказали по порции курицы, по мясному салату и бутылку любимого Другановым "Хереса".
      Вернулись мы в купе основательно нагруженные. Наверное только мы, русские, любим на ночь плотно поесть. Особенности национального характера, да? А потом всю ночь сняться кошмары. Я, давно не пивший спиртного, довольно прилично захмелел. Олег Дмитриевич же выглядел молодцом.
      - Ты знаешь, Эдик, - говорил он расправляя постель, - а эта официантка очень даже ничего. А какие формы! Ты заметил, как она на меня смотрела?
      - Нет, не заметил. - Я давно отметил, что Друганов очень неравнодушен к молодым симпатичным женщинам. Нет, ничего такого он себе не позволял. Просто любил на них смотреть, восхищался ими. Только и всего.
      - Интересно, замужем она или нет? - продолжал рассуждать Олег Дмитриевич, ложась.
      Мне не захотелось по новой расправлять постель и я лег на прежнее место. Учитывая, что к нам ночью могли подселить попутчиков, мы не стали закрывать дверь на защелку.
      Я пожелал Друганову спокойной ночи и погасил свет. Лег, закрыл глаза. Но выспавшись днем, никак не мог уснуть. Мысли вновь и вновь возвращались к событиям последнего времени. Да, прокрутила меня жизнь. Будь здоров, как прокрутила. До сих пор удивляюсь, как я все выдержал. Со смертью жены и сына у меня на всем белом свете не осталось ни одного близкого человека. Один как перст. Перед глазами проплыла вся жизнь. Вспомнился отец красивый мужественный человек с белозубой улыбкой, погибший при истытании нового самолета. Почему я не в отца? Всю жизнь осторожничал, во всем искал компромисс. Постепенно мысли стали вялыми, тягучими. Я медленно погрузился в какой-то полусон, полуявь. Стучали на стыках колеса. А мне казалось, что это черные всадники скачут на могучих конях, возвещая миру о приближающемся Судном дне. Над Землей вставал кровавый рассвет. Слышались вопли, стенания, мольбы о прощении, проклятья. Передо мной проплывала огромная толпа обреченных. Какие жуткие, перекошенные страхом и нененавистью лица! Неужели же это случится? Неужели нельзя ничего изменить? Господи, Господи! Зачем ты когда-то вложил в нас могучий разум, но не дал разумения?! Зачем позволил сатане завладеть помыслами нашими? И вот в толпе я увидел жену и сына. Их лица были строги и неподвижны. Они молча и осуждающе смотрели на меня. "Нет! Я не виновен в вашей смерти!", - хотел было я им прокричать, но не смог издать даже звука. А кони меж тем все приближались и приближались, Вот пали первые жертвы. Молча умирали старики. Гибли под копытами коней младенцы, так и не поняв для чего, для какой цели родились. Их матери на глазах седели и сходили с ума. За всадниками тянулась черная выжженная до тла равнина, пахло смрадом тления и запустения. И это все, что оставил после себя человек за многие тысячелетия пребывания на Земле? Тогда для чего все это было нужно? Какой во всем был смысл?
      Вернул меня к реальности какой-то посторонний звук. Открывали дверь нашего купе. Поезд стоял на какой-то станции и я подумал, что к нам подселяют новых пассажиров. Но вот дверь открылась и в проеме показался темный силуэт высокого мужчины. В его руках я явственно рассмотрел какой-то длинный предмет. Пистолет с глушителем! И я мгновенно понял - кто этот мужчина и зачем он пришел. Они все-таки нашли меня. Панический страх сковал все тело, прижал к стене. Я не был в состоянии пошевелить даже пальцем. Было лишь одно желание - исчезнуть из этого купе. Затем меня ослепила яркая вспышка, раздался выстрел, а вслед за ним падение тела, стон и негромкий голос Друганова:
      - Вот черт!
      Я нащупал над головой выключатель, включил свет, взглянул вниз. На полу ничком лежал киллер. Правая его рука с зажатым пистолетом вытянута вдоль тела. Друганов сидел, откинувшись к стене и зажимал левой рукой правое предплечье. На пижаме расплывалось красное пятно.
      - Вы ранены, Олег Дмитриевич? - спросил я его.
      - А, пустяки! - отмахнулся он. - Сквозное. Ты лучше посмотри, что с ним.
      Я соскочил с полки, взял руку киллера, попытался нащупать пульс. Но пульса не было.
      - Он мертв, - сказал я. - Как все случилось?
      - Я проснулся от того, что услышал, как кто-то открывает дверь. Не знаю от чего, но сразу почувствовал неладное. Достал из-под подушки браунинг. Ложась спать я на всякий случай сунул его под подушку. И вот при свете с улицы вижу, что передо мной стоит мужик с пистолетом и целиться прямиком в меня. Раздумывать было некогда. Я попытался уклониться и одновременно нажал на спусковой крючок. Практически мы выстрелили одновременно. Как видишь - ему повезло меньше чем мне. - Друганов нервно рассмеялся. - Как же они тебя вычислили?
      Я рассказал о причине своего появления прошлой ночью у него на квартире.
      - Да, серьезные ребята, - задумчиво проговорил он, после моего рассказа. - Эдик, там в моей сумке есть аптечка. Достань. Надо перебинтовать руку.
      Разбуженные выстрелом всполошились пассажиры соседних купе. В коридоре уже слышались возбужденные голоса. Затем раздался стук в нашу дверь и женский голос спросил:
      - Это у вас стреляли?!
      Скорее всего это была проводница.
      - Нет, мадам, - бодрым голосом ответил Друганов. - Мне кажется это в соседнем купе.
      Я достал аптечку и перебинтовал Друганову рану.
      - Вот видишь, Эдик, как все нескладно начинается, - печально проговорил Олег Дмитриевич. - Какой я тебе теперь помощник. Однако, тебе надо срочно отсюда уходить. Подозреваю, что он здесь был не один.
      - А как же вы?
      - Ничего, выкручусь. Сейчас ты должен думать о том, что тебе предстоит. Как видишь, дело нешуточное. Живо собирайся. А то неровен час здесь объявятся его, - он кивнул на труп киллера, - дружки.
      Я стал одеваться.
      - Да, вот ещё что, чуть было не забыл. - Друганов встал, достал из внутреннего кармана висевшего пиджака довольно пухлый бумажник, протянул мне. - Держи.
      - Нет, не нужно. У меня есть деньги, - попытался я возразить.
      - Бери, кому говорят. Деньги никогда не бывают лишними, - сердито проворчал Друганов. - Тем более, в твоем положении. А мне они теперь ни к чему.
      Я взял бумажник, сунул его в карман.
      - Спасибо, дядя Олег!
      - Не за что. Ну, давай прощаться. - Друганов обнял меня, троекратно расцеловал. - Удачи тебе, сынок! Будь осторожен. Не лезь на рожон. Помни с кем имеешь дело.
      - Постараюсь.
      - А теперь ступай. Ни пуха тебе, ни пера!
      - До свидания, дядя Олег! Извините, что вовлек вас во все это.
      - Экий ты, Эдик! - сердито проворчал Друганов. - Вечно все испортишь. Какие ещё могут быть извинения. Иди, иди.
      Я обнял Друганова на прощание. Внутри будто что оборвалось, защипало глаза. Увидемся ли ещё когда!
      - Да, вот ещё что, дядя Олег. Скоро здесь будет милиция. Попроси их связаться с заместителем прокурора нашей области Ивановым Сергеем Ивановичем. Он хороший человек, обязательно тебе поможет.
      - Хорошо, я это сделаю. Иди.
      В коридоре продолжали толпиться возбужденные пассажиры. Мое появление с дорожной сумкой в руках они встретили настороженно, даже враждебно.
      - Так это у вас стреляли? - спросила какая-то пожилая дама.
      - Нет. Мне кажется, что это что-то на улице, - пробормотал я и направился к выходу.
      В тамбуре проводница уже намеревалась закрыть дверь, так как поезд уже тронулся.
      - Извините, мне надо выйти, - сказал я и попытался оттеснить проводницу от выхода. Но она, вцепившись в поручни, оказала мне яростное сопротивление. Закричала:
      - Нельзя, не положено!
      - Что значит - не положено, когда мне нужно! - проговорил я раздражено и, оторвав её руку от поручня, вывалился из вагона. Влекомый силой инерции, упал, но тут же вскочил. Порядок. Огляделся. Вокруг не было ни души. И тут увидел, как в конце перрона из поезда выпрыгнул ещё какой-то человек. Я мгновенно сообразил - кто он такой и что ему нужно. Будто в подтверждении моей догадки мужчина побежал ко мне, выхватывая на бегу из-за пояса пистолет. Нас разделяло метров двадцать пять, не больше. Я повернулся и бросился наутек. Раздался выстрел. Где-то совсем рядом просвистела пуля. Вот и спасительный угол здания вокзала. В этот момент прозвучал второй выстрел. Пуля чиркнула по стене. В лицо мне больно ударили мелкие куски штукатрки. Я завернул за угол. Сердце гулко колотилось, с трудом выдерживая нагрузки. Выхватил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, передернул затвор и приготовился к встрече. Бежать дальше не имело смысла. Все равно молодой тренированный киллер меня догонит и убъет. Понимая с кем имею дело, я лег на землю, выставив пистолет вперед и целясь в район предполагаемой груди. Рука предательски тряслась и я, как не старался, не мог унять дрожь. Мои предосторожности оказались не напрасны. Первой из-за угла показалась рука киллера и позвучал третий выстрел, и лишь затем появился он сам. Я, не раздумывая, нажал на курок. Пуля угодила моему противнику в грудь. Он, будто споткнувшись, упал вперед. Его пистолет отлетел в сторону. Раздался стон и грубый мат. Я перепрыгнул через него и побежал в сторону стоявших на станции грузовых составов. Нужно как можно скорее убираться отсюда. Теперь бежать было гораздо легче. Удача окрылила меня. Первый раунд я выиграл. А это немаловажно. Очень даже немаловажно.
      Увидел, как со станции трогается грузовой состав. Удача и здесь мне сопутствовала. Добежав до ближайшего ко мне полувагона, я забрался в него. В нем прежде перевозили очевидно уголь или что-то в этом роде. Но в моем положении выбирать не приходилось. Главное - поскорее отсюда изчезнуть.
      Достал из сумки газеты, постелил в углу, поставил сумку в изголовье и лег. В чистом ночном небе сияли звезды. Как красиво! Как же ничтожны, жалки и грязны людские дела перед этой вот красотой. Люди до того затюканы жизнью, что им некогда смотреть на звезды. Я и сам не помню, когда в последний раз поднимал голову. А делай мы это почаще, может быть и грязи бы в нашей жизни было поменьше.
      Итак, я кажется ещё больше усложнил себе задачу. Теперь за мои поиски, кроме боевиков Сосновского, возьмется ещё и вся милиция страны. Еще как возьмется. Поэтому, добраться до Москвы целым и невредимым - задача весьма и весьма проблематичная. О пассажирских поездах можно только мечтать. Однако, если есть Создатель, он должен мне помочь, обязан. Кто, как ни я, имею право на месть.
      Поезд все набирал скорость. Весело и часто застучали на стыках рельсов колеса. Убаюканный этим стуком, я незаметно для себя уснул.
      Проснулся от жары. Солнце уже во всю припекало. Состав стоял на какой-то станции. По частым толчкам я понял, что производятся маневровые работы. Надо было искать другой состав. Однако не мешало бы где-нибудь подкрепиться. Я вылез из вагона и, увидев вдалике здание большого вокзала, направился к нему. По вывеске на вокзале я понял, что добрался уже до Челябинска. Можно сказать, что половину пути я преодолел. Другая половина обещает быть ещё сложнее. Очень даже сложнее. Ничего, как-нибудь выкручусь.
      В здании вокзала я прежде всего отправился на поиски туалета. Надо было умыться. Дежурная в туалете смотрела на меня удивленно, даже ошарашенно. Я протянул ей десятку. Но она сидела, будто восковая фигура с выпученными глазами и открытым ртом, не в состоянии даже пошевелиться. Я пожал плечами, положил десятку на стол и прошел в туалет. Причину странного поведения дежурной я понял сразу, стоило мне лишь подойти к зеркалу. Из него на меня взглянуло довольно странное существо, похожее на черта, только-что вылезшего из преисподней. Лицо было черным-черно от угольной пыли, волосы всклокочены и стояли дыбом. Да, есть от чего прийти в священный трепет или превратиться в восковую фигуру, как только-что случилось с дежурной. Костюм мой тоже представлял собой весьма и весьма унылое зрелище. Странно, почему меня в вокзале никто не остановил. Ясно, меня приняли за вокзального бомжа. Они сейчас настолько примелькались, что на них никто не обращает внимания. Но у меня в руках была сумка. Бомж с сумкой должен был вызвать подозрение. Впрочем, у людей у самих столько забот, что им нет никакого дела до других.
      Я разделся по пояс и принялся мыться. Затем достал из сумки полотенце, вытерся, причесался и вновь стал походить на человека. Долго не мог понять что же в моей внешности изменилось. Наконец обнаружил - я был совсем седой. Когда же это произошло? Скорее всего, после смерти Анатолия. Неужели же после этого я ни разу не смотрелся в зеркало? Может быть и смотрелся, но не обращал на это внимания.
      Я оделся и направился к выходу. Дежурная теперь смотрела на меня насмешливо и доверительно. Протянула мне сдачу - шесть рублей, спросила:
      - Где же вас так угораздило?
      - А, не спрашивайте, - махнул я рукой.
      Выйдя из туалета я едва нос к носу не столкнулся с дежурным милиционером. Хорошо, что он не смотрел в мою сторону. Я отвернулся и юркнул в первую попавшуюся дверь и оказался в длинном коридоре по обе стороны которого располагалось множество дверей, куда входили и откуда выходили какие-то люди. На большинстве была форма железнодорожников. Я остановился в углу, намереваясь переждать, чтобы избежать встречи с милиционером. Однако вскоре был обнаружен какой-то строгой и красивой дамой в форме. На погонах у неё было три лычки и две звезды. Несмотря на то, что я работал в транспортной прокуратуре, но в их должностях и званиях разбирался слабо. Ясно только, что дама относится к руководящему составу.
      - Вам кого, гражданин? - спросила она, неприязненно меня рассматривая.
      - Я жену жду, - соврал.
      - Вообще-то это служебное помещение. Здесь не положено. Подождите её там, - она указала на дверь.
      К счастью, милиционера в зале уже не было. Купив в буфете цыпленка, хот-дог и стакан кофе, я основательно подкрепился и отправился на поиски нового грузового состава, идущего на Запад. Вскоре мне удалось найти такой состав.
      В Москву я попал лишь на пятые сутки вконец измочаленный дорогой, грязный обросший. Ни о какой гостинице не могло быть и речи. Снять квартиру не догадался. Помятуя, как в Челябинске меня приняли за бомжа, я решил на время раствориться в их среде. А там видно будет. Надо сдать сумку в камеру хранения. Иначе они меня сходу вычислят. Пистолет и запасные обоймы к нему я положил в сумку.
      Глава четвертая: Говоров. "Москва! Как много в этом
      звуке".
      Аэропорт "Внуково" встретил нас замечательной погодой, но буднично как-то. Суровый и напряженный ритм столицы ощущался уже здесь. Единственное, что как-то осело в памяти, так это симпатичная дежурная с совершенно очаровательными ямочками на щеках, пожелавшая нам всего хорошего. Вот и весь праздник для "души немного очерствелой".
      В огромном зале первого этажа я заметил трех телевизионщиков, облаченных в импортную джинсуху, со скучающим видом ожидавших прибытия очередной знаменитости. Возглавляла группу дама неопределенного возраста, сухая и тощая, как вяленая таранька. Ее премьерство угадывалось по более чем у других независимому виду и тому, как она постоянно поглядывала на наручные часы. Эмансипация вкупе с урбанизацией оставили на её лице неизгладимые следы в виде желтизны и сухости кожи от чрезмерного употребления никотина, да пресыщенного, нагловатого взгляда, взиравшего на окружающую действительность с высоты собственного интеллекта надменно и презрительно.
      Есть такое крылатое выражение: "Не проходите мимо". Сейчас оно используется многими предприимчивыми владельцами магазинов, чтобы заманить покупателей. Вспомнив о нем, я решил немного размяться.
      - Мисс, - обратился я к даме.
      Подобное обращение ей очень понравилось. На её лице взошла улыбка, позволившая предположить, что когда-то давно дама была прихорошенькой.
      - Мисс, - повторил я так понравившиеся даме слово, - я всегда поражаюсь прозорливости и осведомленности работников нашего славного телевидения. Как, каким образом вы узнали о нашем пребытии, когда мы не выдали в эфир ни одного радиосигнала?
      Она окинула скептическим взглядом мою фигуру, затем фигуру Колесова, задержав его на Роме Шилове. Здесь её глаза выразили удивление, граничащее с восхищением. По всему, мой друг взволновал воображение даже этой видавшей виды, пресыщенной видеодивы. Но вот она перевела взгляд на меня и нехорошо усмехнулась, презрительно фыркнула:
      - Гуляй, мальчик!
      - Как надо понимать ваше восклицание, мадам? - сделал я на лице недоумение. - На жаргоне уличных проституток оно может означать, что вы мне отказываете в доверии? Это так?
      Мои слова даме явно не понравились. Ее порочное, потрепанное жизненными коллизиями лицо потемнело от прилива крови.
      - Вот именно. А то раскатал губу! Много вас тут халявщиков. - Она оглянулась за поддержкой на своих помощников. Те не заставили себя ждать, громко рассмеявшись.
      Недоумение на моем лице сменилось явным беспокойством.
      - Скажите Бога ради, мадам, - мы точно попали в Москву, один из центров мировой культуры?
      Эти слова ей ещё больше не понравились. Дама оказалась сообразительной и сразу поняла, куда я гну. Раздражено проговорила:
      - Слушай, шел бы ты отсюда! И вообще, кто ты такой?
      Это я воспринял, как капитуляцию с её стороны и решил прервать воспитательный процесс.
      - Разрешите представиться, мадам. Три менестреля из глубинки. Прибыли завоевывать столицу. Наши имена вам пока ничего не скажут. Потому я не буду их называть. Но это пока. Через год-два они будут на слуху не только в Москве, но и во всем мире. И вот тогда вы очень пожалеете, что упустили возможность взять у нас первое интервью. А ваше начальство, прослыв про это, разжалует вас до простых корреспондентов, лишит возможности встречаться с так любимыми вами знаменитостями и сошлет в какую-нибудь Криводановку, интервьюировать местных аборигенов.
      - Ну, ну, - улыбнулась дама. - А ты ничего парнишка. Откуда такой?
      - Из Новосибирска. Есть такой замечательный город в самом центре нашей с вами, мадам, Родины.
      - А-а. Это у вас там по улице медведи? - Посчитав свою шутку удачной, она оглянулась на помощников. Те вновь дружно и жизнеутвержающе рассмеялись.
      - Волки, мадам, волки. Медведи все вымерли ещё в прошлом тысячелетии. Да. Но и волков, вынужден вас разочаровать, почти не осталось. Они в своем большинстве перебрались в Москву.
      Меня сунул в бок своим пудовым кулачищем Рома.
      - Слушай, кончай прикалываться! - возмутился он. - Чего привязался к людям.
      - К сожалению, мадам, по настоянию "общественности" должен вас покинуть. Думаю, что мы ещё встретимся в другое время и в другом месте. И тогда, надеюсь, вы не будете столь самоуверенны и снисходительны, и научитесь отличать подлинных героев нашего времени от мнимых. - С этим я и покинул видеодаму и её помощников.
      - Ну, ты даешь! - не то восхищенно, не то осуждающе проговорил Колесов. - Такой же баламут, как Дима Беркутов. - При воспоминании о своем друге лицо подполковника опечалилось, посуровело. - Где он сейчас? Хоть бы все было нормально.
      - Все будет нормально, - попробовал я вселить в него оптимизм. - Он из тех мужиков, что в огне не горит и в воде не тонет.
      - Дай-то Бог! - вздохнул Колесов. - Послушай, Андрюша, а где же твоя знаменитая латынь? Что-то в последнее время я от тебя её не слышал?
      - Я из неё вырос.
      - Как это? - не понял он.
      - А так это. Как вырастают из пеленок, коротких штанишек, юношеского максимализма и наивной веры в то, что мир специально создан для нас. Пижонство все это. Сергей Петрович. Считайте, что я вырос и из пижонства.
      - Зачем врать! - вновь напомнил о своем существовании Рома. - Вырос он. Ха! А только-что?... Это как? Это не пижонство?
      - Твое "красноречие", Рома, утомляет. Оно способно на лету убить любую живую мысль. Так что, лучше помалкивай. Только в этом состоянии ты способен произвести впечатление.
      - Смотри, довыступаешься. Намылю шею, - пообещал он с явной угрозой в голосе.
      - Вот это ты только и можешь. Сила есть, а все остальное тебя мало интересует. И с этим-то багажом, Рома, ты вступаешь в новое тысячелетие. И ты думал, как это может отразиться на нравственном здоровье будущих поколений?
      - Хватит вам, - на правах старшего вмешался в наш диалог Колесов. Лучше давайте думать, что делать дальше. В гостиницу для нас слишком дорого.
      - Это точно, - согласился с ним Шилов. - Так у нас ни на что другое... Гостиница исключена.
      - А на что другое ты, Рома, собираешься потратить командировочные? На развлечения, девочек? А Тамара в курсе твоих настроений?... Ты почему, Рома, молчишь?
      - Да пошел ты! - огрызнулся он.
      - Может быть в общежитие нашей академии обратиться? - предложил Колесов. - Если объяснить, то, думаю, разрешат.
      - Вы забыли, Сергей Петрович, что мы здесь инкогнито. О нашем прибытии и месте дислокации должно знать как можно меньше людей. А вы хотите о нашей секретной миссии рассказать едва ли ни всей России. Поймет ли нас после этого Иванов и ваш шеф Рокотов?
      - И что ты предлагаешь? - хмуро спросил Колесов.
      - Я предлагаю двинуть на Нахимоский проспект. Там в Институте повышения квалификации руководящих работников прокуратуры работает заместителем диревтора давний мой знакомый Дима Остроухов. Поскольку сейчас, с учетом летних отпусков, учебный процесс сокращен до минимума, думаю, он нам не только поможет, но и сохранит инкогнито.
      - А откуда ты знаешь, что он работает в этом институте? - спросил Шилов. Он также хорошо знал Остроухова, так как мы учились с ним на одном факультете.
      - Нет ничего тайного, чтобы не стало явным. Особенно для меня, скромно ответил.
      Через полтора часа мы были уже в институте. На наше счастье, Остроухов не только был на месте, но и исполнял обязанности находящегося в отпуске директора.
      При моем появлении Остроухов вскочил из-за стола и полез обниматься.
      - Андрюха, какими судьбами! - орал он, хлопая меня по спине длинными руками и придавив к стене солидным животом. Когда-то он был хилым и тощим, без памяти влюбленным в нашу студентку, красивую и ветреную Людмилу Величко и имел самые серьезные намерения на ней жениться. Людмилу я у него отбил, открыв тем самым Диме глаза на несостоятельность, даже пагубность его намерений, и спас, можно сказать, от опрометчивого поступка и возможных моральных издержек в будущем. На этом мы сошлись и стали большими приятелями. Он до сих пор считает, что многим мне обязан. И правильно делает. Он и сейчас пишет мне очень проникновенные письма. Его папа был прежде большим партийным бонзой, стал одним из первых и громких рупоров перестройки, за что и был переведен в Москву на высокую должность. Сейчас является одним из апологетов пещерного капитализма. Таковы метаморфозы нашего жуткого времени, такой вот сюреализм. Потому-то Диме, выряжаясь современным языком, так покатило по службе.
      - Здравствуй, Дима! - сказал я с трудом высвобождаясь из его объятий. - А ты, я смотрю, совсем заматерел, обзавелся животиком. Не женился?
      - Женился. Я ж тебе писал.
      - Ах, да. Извини, запамятовал.
      - С женой мне повезло. Это не то, что профура Людка.
      - Что за лексикон, метр?! Ему обучают в вашем институте? Нет?
      Самохвалов громко рассмеялся.
      - А ты все такой же юморист? Каким судьбами залетел в столицу? По делу или как?
      - В командировку. Хотели поселиться в гостиницу, но там такие цены. А у нас "фининсы поют романсы". Ты ведь знаешь, - мы финансируемся по остаточному принципу. Вот, решил обратиться к тебе.
      - В смысле?
      - Не можем ли мы какое-то время пожить у вас в общежитии?
      - Нет проблем. Сколько вас?
      - Трое. Кстати, со мной Рома Шилов.
      - Да ты что! - вновь взревел Остроухов. - А чего ж он не зашел?
      - Постеснялся. Ты ж его знаешь.
      - Вот чудак! Какие ж тут могут быть стеснения. Мы ж однокашники, верно? Так вы, значит, вместе работаете?
      - Нет. Я - в прокуратуре, а он - в милиции. Сейчас вместе расследуем одно дело. Так как насчет комнаты?
      - У нас двухместные номера. А вам, как я понял. надо, чтобы всем вместе?
      - Можно поставить третью кровать.
      - Нет, будет слишком тесно. Впрочем, есть выход. У нас имеется свободный полулюкс для наиболее почетных слушателей. Там и кровать, как футбольное поле и диван. Поселитесь туда.
      - Спасибо, Дима! А как насчет оплаты?
      - Да ну, какая ещё оплата. В крайнем случае, оформим вас слушателями. Лады?
      - Лады.
      - Да, а что же Рома?! Вот чудак, право! - Дима выбежал из кабинета. Затем я услышал его голос:
      - Рома, ну что ты как бедный родственник?! Как тебе не стыдно! Заходи! И вы тоже заходите. Отметим ваше прибытие в столицу.
      Хороший он парень - Дима Остроухов. Не успел ещё приобрести столичный опломб, остался таким же простым и прямодушным, каким я его знал в Сибири.
      Остроухов вошел в сопровождении Колесова и Шилова. Он был одного с Ромой роста и почти одной комплекции с той лишь разницей, что Дмитрий состоял в основном из жира, слякоти и требухи, а мой друг из сплошных мускулов.
      Дима достал из сейфа початую бутылку коньяка, и мы выпили за удачное десантирование в столицу. Затем Остроухов лично проводил нас до номера. Тот превзошел все наши ожидания. Кухня с электроплитой и полным набором всевозможной посуды, ванная, туалет. В зале стоял цветной телевизор и полный набор импортной мягкой мебели. Но более всего впечатляла спальня, выполненная в лучших традициях барокко с широченной кроватью, покрытой нежно-розовым атласным покрывалом. Словом, устроились мы великолепно. Теперь пора подумать и о работе. Факт.
      Глава пятая: Дронов. Удача.
      Говоря Иванову, что почти не знаю Карпинского, я, откровенно говоря, лукавил. Знал я его достаточно хорошо и он мне не нравился, Есть люди, которые вызывают у меня антипатию с первого знакомства. К ним относился и майор. Говорит вроде искренне, а глаза насквозь лживые. Такое впечатление, что постоянно держит фигу в кармане. Когда наш отдел ещё возглавлял полковник Стаценко, то Карпинский, тогда ещё капитан, постоянно около него крутился. Что их тогда связывало я не знал. Но сейчас, в свете новой информации, можно предположить, - что именно. Сейчас мне предстояло узнать о нем все.
      С разрешения Иванова решил начать с изучения материалов уголовных дел по убийству журналиста Вахрушева и главного технолога Электродного завода Устинова. И вот, в одной из жалоб жены Устинова я вдруг прочел: "Ко мне на квартиру приходил работник ФСБ, распрашивал о гибели мужа, обещал помочь установить истинную причину его смерти. Но это обещание так и осталось всего лишь обещанием". Здесь что-то явно не то. Какое отношение к смерти Устинова имеет ФСБ? Но было бы ещё какое-нибудь сверх секретное военное предприятие. Тогда ещё куда не шло. А тут сугубо гражданский завод. Или Устинова что-то путает, или... Или мне сразу улыбнулась удача. Следователи не придали значения этим её словам, вероятно посчитав, что бедная женщина добросовестно заблуждалась.
      Я решил, не откладывая в долгий ящик, встретиться с Устиновой. Ксению Петровну я нашел на работе в Институте "Новосибгражданпроект". Она оказалась высокой, стройной и довольно миловидной шатенкой лет тридцати. После того как я назвался, её большие серые глаза глянули на меня с надеждой.
      - Вы нашли убийцу Гены?
      - Пока нет, но думаю, что это дело ближайшего времени. Ксения Петровна, у меня к вам есть ряд вопросов. Где бы мы с вами могли побеседовать?
      - Здесь на этаже есть довольно просторный холл с диваном. Может быть, там?
      Мы прошли в холл, сели на диван.
      - Я вас слушаю, Юрий... Простите, запамятовал отчество.
      - Валентинович.
      - Я вас слушаю, Юрий Валентинович.
      - Ксения Петровна, в одной из жалоб в прокуратуру вы написали, что по поводу смерти вашего мужа с вами беседовал сотрудник ФСБ. Так?
      - Да, - кивнула Устинова.
      - Вы ничего не путаете?
      Лицо её мгновенно напряглось, покраснело.
      - А почему я обязательно должна что-то путать?! - с вызовом, не скрывая раздражения, проговорила она.
      Да, нелегко ей дались хождения по милициям и прокуратурам, чтобы добиться своего, изрядно поистрепала нервы. Теперь правоохранительным органам трудно будет завоевать её доверие.
      - Извините, Ксения Петрова, но я спросил это лишь по тому, что сотрудник ФСБ не должеен был в принципе интересоваться гибелью вашего мужа. Это чисто милицейское дело.
      - По-вашему, я вру? - Устинова неприязненно, в упор смотрела на меня. И мне от этого взгляда, откровенно признаюсь, стало несколько неуютно.
      - Поймите, я никоим образом не сомневаюсь в вашей искренности. но вы можете добровольно заблуждаться, в свое время неправильно поняв приходившего к вам сотрудника. Ведь такое, согласитесь, возможно?
      Устинова громко нехорошо рассмеялась.
      - Все ясно! Вы пришли спасать честь мундира. Все вы одним миром мазаны. Вместо того, чтобы искать убийц, вы тратите время и силы для того, чтобы спасти честь мундира. От всего этого я очень устала и не желаю с вами больше разговаривать. Извините! - Устинова попыталсь встать, но я удержал её, взяв за руку.
      - Вы неправы, Ксения Петровна. и я попытаюсь вам это сейчас доказать. Поверьте, мы не меньше вашего заинтересованы в установлении истины по делу. Если сотрудник ФСБ никоим образом не должен был с вами встречаться, но он все-таки втречался, то значит преследовал какие-то свои цели и вполне возможно причастен к убийству вашего мужа.
      Выражение её лица разом изменилось. Теперь оно походило на испуганное дицо пятилетней девочки.
      - Вы думаете?! - отчего-то таинственным шепотом спросила она.
      Я понял, что сболтнул лишнее.
      - Во всяком случае, это не исключено, - ответил уклончиво. - Скажите, он предъявлял вам служебное удостоверение?
      - Да, конечно. Поначалу он просто сказал, что из ФСБ. Но я потребовала служебное удостоверение и он предъявил. Но, как мне помнится, сделал это с большой неохотой.
      - Может быть вы запомнили его звание, фамилию?
      - Звания не помню, а вот фамилия... Фамилия была очень знакомой. Был у нас раньше художник. Как же его?... Кипринский.
      - Возможно, Карпинский?
      - Да-да, точно. Карпинский. Я ещё тогда отметила схожесть, но идентичность фамилий.
      Я едва не подпрыгнул от этих слов. Это была удача, о которой даже не приходилось мечтать. Вероятно мое состояние отразилось у меня на лице, так как Устинова с надеждой спросила:
      - Это что-то значит?
      - Возможно. Вполне возможно, - как можно равнодушнее ответил. - Ксения Петровна, я думаю, вас не нужно предупреждать, что о нашем разговоре никто не должен знать.
      - Конечно, конечно.
      - Чем Карпинский интересовался?
      - Он внимательно выслушал все мои доводы о том, что Геннадия убили, Пообещал во всем разобраться самым тщательным образом.
      - И это все?
      - Интересовался, известно ли мне что о видеокассете, которую передавал мужу его друг Вахрушев.
      - И что вы ответили?
      - Сказала, что ни о какой видеокассете не имею ни малейшего понятия.
      - Это действительно так?
      - Что - так?
      - Что вы ничего не знали о кассете?
      - Вы что же, считаете, что я вру? - вновь возмутилась Устинова. - Если бы я о ней что знала, то рассказала бы этому Карпинскому.
      - И подписали бы себе приговор.
      - Что?
      - А то, Ксения Петровна, что ваш муж, ничего не рассказав вам об этой видеокассете, спас вам жизнь.
      - Так Гену из-за нее?
      - Да.
      - А я была уверена, что это сделали люди Самохвалова.
      - Самохвалов здесь совершенно не при чем.
      - Что там в ней такое?
      - Вам лучше этого не знать. Так спокойнее.
      - Неужели настолько серьезно?
      - Это очень серьезно, Ксения Петровна.
      Записав объяснение Устиновой, я помчался к Иванову.
      Увидев меня, он сразу понял, что я раздобыл что-то из ряда вон, насмешливо проговорил:
      - Да вы, полковник, нынче на коне?! Поздравляю!
      Я раскрыл папку, достал объяснение Устиновой, выложил его перед Ивановым.
      - Вот, читайте!
      Еще не дочитав объяснения до конца, Иванов воскликнул:
      - Нет, каков гусар! Молоток! Утер нос нам, прокурорским. А почему не допросил по всей форме?
      - Но я же, Сергей Иванович, не имею права допрашивать.
      - Экий ты, батенька, формалист. Вынесли бы постановление о включении тебя в нашу группу, и все было бы шито-крыто.
      - Так мне что, возвращаться что ли?
      - Успеется. Завтра допросишь. Сегодня твой день. Погарцуй немного. Главное - у нас теперь есть чем прищучить этого сукиного сына. Да, а что если он пойдет в отказ? Знать, мол, ничего не знаю, путает что-то гражданочка, я её впервые вижу. Что тогда?
      - Можно провести его опознание.
      - Не можно, а необходимо. Надеюсь, ты не догадался показать ей его фотографию?
      - Да у меня и фотографии нет.
      - Это хорошо. Но и этого ещё недостаточно. Как нам доказать его связь с Петровым. Уверен, что он действовал по его заданию.
      - Наверняка.
      - Наверняка, - передразнил меня Сергей Иванович. - Мы что, так ему и скажем - ты наверняка выполнял задание Петрова? А он нас пошлет куда подальше и будет прав. Мы только все дело на корню загубим. Здесь что-то надо придумать, чтобы если бы он и очень захотел, то не смог отвертеться.
      Иванов встал, несколько раз взад-вперед прошелся по кабинету, сказал:
      - Трогать его пока ни в коем случае нельзя, а уж тем более проводить опознание. А сделаем мы вот что - мы возмем у прокурора санкцию на прослушивание его служебного и домашнего телефонов. Думаю, оснований для этого вполне достаточно. Если связь между ними есть, то она должна постоянно поддерживаться. Верно?
      - Верно, - кивнул я. - Но вы ведь, как заместитель прокурора, сами можете дать санкцию.
      - В данном деле я выступаю как руководитель следственной бригады, а не как прокурор. Поэтому, во избежении потом жалоб адвокатов, все нужно сделать так, чтобы комар носа не подточил. Подождем маленько. А, Юрий Валентинович?
      - Подождем, - согласился я.
      Глава шестая: Он.
      ..."Разговорчики в строю, мать вашу! - говорит взводный старлей Миша Чугунов, обводя нас строгим взглядом. - И это, мля, вы называете строем?! Совсем, блин, мух ловить разучились. Вас бы, архаровцев, к комбату Бутову, Он бы, так-перетак, показал вам что такое служба".
      С ближней горы ударил пулемет. Зацокали по камням крупные градины пуль. Закричали первые раненные.
      "Ложись!" - благим матом заорал старлей.
      Парни попадали на землю, пытаясь укрыться от жесткого огня за камнями. Чугунов повернулся к Нему и, тяжело вздохнув, проговорил:
      "Вот такой кендермеш получается!"
      На языке взводного это означало, что положение взвода - хуже не придумаешь. Вдруг, тот рассмеялся и как бы между прочим сообщил:
      "Сейчас меня убьют. Если ты встретишь мою маму Анастасию Сергеевну, то скажи ей: "Так, мол, и так, убили твоего сына Мишу. Он просил кланяться и простить его".
      Старлей заплакал, громко по-детски всхлипывая. Лицо его скукожилось и стало покрываться трупными пятнами. Глаза выскочили из глазниц и будто целлулоидные шарики запрыгали по камням вниз по склону.
      "Не-е-ет!" - в страхе закричал Он и проснулся.
      Он лежал на кровати мокрый от пота, до ломоты в скулах зажимая зубами край подушки. Сволочная память никак не хотела Его отпускать, мертвой хваткой вцепившись в тот день, когда погиб его взвод и когда очередью из крупнокалиберного пулемета было растреляно Его Я.
      В окне уже маячил рассвет. Поняв, что теперь уже не уснуть, Он встал, закурил, вышел на балкон.
      Вчера Его вызвал к себе Варданян. С шефом службы безопасности олигарха Он за все годы встречался всего несколько раз, когда возникала потребность в Его умении профессионального киллера. Потому понял, что Его ждет что-то подобное.
      Генерал встретил Его радушно, долго ходил вокруг да около, задавая вопросы о здоровье, о настроении и прочей муре. Наконец, проговорил:
      - Надо убрать одного человека.
      - С этого и надо было начинать, - усмехнулся Он.
      - Но на этот раз не своими руками.
      - Как это? - не понял Он.
      - Это должен сделать один мент. - Варданян мстительно рассмеялся, подмигнул. - Проверка на вшивость! Ты лишь проконтролируешь, чтобы он сделал все как положено. Понял?
      - Понял. Это не тот мент, который кантуется на базе отдыха?
      - А ты откуда о нем знаешь?
      - Драч говорил.
      - Кто? - недовольно поморщился шеф. Он не любил, когда его люди называли друг друга кличками. При каждом удобном случае подчеркивал: "Мы не банда какая-нибудь и не воровская "малина", а приличная организация. А потому извольте обращаться к товарищам по-человечески".
      - Семен Драчев.
      - Да. Тот самый, - кивнул генерал. - Подполковник из Новосибирска Дмитрий Беркутов. Он недавно подписал договор о сотрудничестве. Но лично я ему не верю. А потому требуется проверка. Хочу сразу предупредить, что человек он опасный и непредсказуемый. С ним надо быть постоянно начеку, держать его на мушке. И если что, не миндальничать. - Варданян посмотрел на Него долгим взглядом, сказал со значением: - Для меня это был бы лучший вариант.
      Да, видно, чем-то очень насолил этот мент генералу. В таком случае, для чего вся эта катавасия? Убрали по тихому и дело с концом. По всему, не все здесь зависит от самого генерала.
      - Понятно. А кто клиент?
      - Вадим Казначеев.
      - Казначеев?! - очень удивился Он. - Так ведь он вроде ваш?
      - Дурак ты, Дима, - снисходительно улыбнулся шеф. - Запомни - в политике нет своих и чужих. В политике есть лишь временные партнеры. А Казначеев видно стал кому-то опасен. И потом, не нашего ума это дело. Мы с тобой солдаты революции. Дан приказ, мы его обязаны выполнить.
      - Криминальной, - усмехнулся Он.
      - Чего? - не понял генерал.
      - Революции, говорю, криминальной.
      - Но, но! Ты мне это брось! - погрозил пальцем Варданян. - Что-то больно разговорчивым стал в последнее время. Это к добру не приведет.
      - Нам предстоит ехать в Питер? - спросил Он.
      - Это ещё почему?
      - Но ведь Казначеев живет в Питере?
      - Нет. Недавно он получил квартиру на Ленинском проспекте. - Генерал раскрыл папку, достал из неё лист бумаги, протянул Ему. - Это план его квартиры. Она специально для него приготовлена. Вот тут, - он постучал толстым пальцем по схеме, - имеется потайной вход, о котором Казначеев не имеет ни малейшего понятия. Через него и проникните в квартиру. Пистолет с двумя патронами дашь Беркутову лишь перед входом. И будь постоянно у него за спиной. Прикрывать тебя будут Лествянко и Попов.
      - Вы что, мне не доверяете?! - возмутился Он.
      - Я тебе доверяю. Не доверяю Беркутову. А потому, береженного Бог бережет.
      - Понятно.
      - Завтра тебе надо с ним познакомиться и по возможности понять, что он намерен делать.
      - Он в курсе операции?
      - Да. Попросил сутки на раздумье. Завтра в двенадцать ноль ноль сутки заканчиваются. К этому времени ты к нему и придешь. Лествянко проводит.
      - А если он откажется?
      - Не думаю. Он очень боится за свою семью. Потому наверняка согласится. А вот что сделает потом - можно только гадать. Босс считает, что любого человека можно сломать. Но я не разделяю этой точки зрения. Есть люди, которые не ломаются ни при каких условиях. Боюсь, что Беркутов принадлежит как раз к таким.
      - А почему бы его сразу не ликвидировать, и дело с концом? - сделал Он попытку выведать истиные причины всей этой катавасии с ментом.
      - Так велел босс, - хмуро ответил Варданян.
      - Они что, знакомы?
      - Очень даже хорошо, - усмехнулся генерал.
      - Понятно. А то я никак не могу врубиться - для чего столько возни с каким-то ментом. Видно, тот когда-то сильно попортил боссу нервы.
      - А вот это нас с тобой не касается, - сердито проговорил шеф. Ступай давай. Да помни, что я тебе советовал.
      - Да помню я, помню. - Он взял со стола схему квартиры и вышел из кабинета.
      И вот сегодня Ему предстояло познакомиться с подполковником милиции, который когда-то заставил нервничать одного из самых могущественных людей страны. Он его ещё не видел, а уже испытывал к нему симпатию.
      Дмитрий Беркутов оказался долговязым мужчиной лет тридцати пяти. На его симпатичном длинноносом лице заплечных дел мастера Варданяна оставили яркие свидетельства того, что подполковнику пришлось здесь пережить. В общем и целом ничего значительного, а уж тем более героического в его внешности не было. Мужчина как мужчина. И лишь насмешливый взгляд карих глаз говорил, что с Беркутовым надо держать ухо востро.
      Он поздоровался и представился, назвав свое последнее вымышленное имя - Павел Одиноков. Имена, как поношенную одежду, Он снимал довольно часто в зависимости от обстоятельств. Неизменной оставалась лишь кличка Чистильщик, которую Он сам себе дал, считая, что она более всего соответствует сути Его теперешней жизни.
      - Привет, Паша! - ответил Беркутов, широко улыбаясь. - А где же дядя Алик? Он обещал быть сам. Или у него от долгого нервного ожидания случился понос? Если это так, то поздравь его от моего имени.
      Подполковник оказался с юмором, который не потерял даже в его незавидном положении. А это свидетельствовало о его характере и не могло не вызывать уважения.
      - Хорошо, я передам, - ответил Он.
      - А ты кто такой?
      - Человек, - пожал Он плечами.
      - Хм, человек! - хмыкнул Беркутов вставая с дивана. Он был почти на голову выше меня. - Экий ты, корешок, смешной. Пока я вижу перед собой очередного волкодава этого старого пердуна Варданяна. Вы, волкодавы, чтобы вас сразу не распознали, напяливаете личину человека. Но только дохлый номер, парнишка. Вашу природную суть ничем скрыть нельзя.
      Подполковник явно нарывался на конфликт, и этим Ему ещё больше понравился.
      - Вам виднее, - усмехнулся Он.
      - А почему такой вежливый, Паша?
      - Не знаю. Наверное, профессия обязывает.
      - И кто же ты по профессии?
      - Киллер.
      - Гонишь?! - не поверил Беркутов.
      - Обижаете, Дмитрий Константинович.
      - Ни фига, блин, заявочки! Первый раз вижу такого вежливого киллера. Определенно. А зачем ты ко мне, Паша? Дядя Алик решил, что я непременно откажусь, да?
      - Нет. Алик Иванович наоборот считает, что вы обязательно согласитесь.
      - А ваш маразматик дурак, дурак, да не очень. Тогда на кой ты мне нужен?
      - Это на тот случай, если у вас дрогнет рука.
      - А, ну да. Фирма работает с гарантией. Понятно. И кого же мы с тобой, корешок, будем "мочить"? Или это большой секрет для маленькой компании?
      - Нет никакого секрета. Одного подонка. Вам фамилия Казначеев о чем-нибудь говорит?
      - Это питерский что-ли?
      - Да, он.
      - Тот ли ещё "кулибяка" из прихватизаторов первой волны. Кого, кого, а его я шлепну с привеликим удовольствием. Значит, поедем в славный город на Ниве? Давно мечтал. К своему стыду не разу там не был.
      - Нет. Он теперь в Москве. Переведен на какую-то очень ответственную должность в администрации президента.
      - И "за что же Ванечку Морозова?"
      - Нам без разницы, - пожал Он плечами. - Пусть болит голова у "дятла".
      - Удивительный ты, Паша, парень! Значит, живешь без всяких проблем?
      - Ну, отчего же. Проблемы бывают. Просто стараюсь иметь их как можно меньше.
      - И сколько же тебе платят за такую сволочную работу?
      - Обижаете, Дмитрий Константинович. Работа, как работа, не лучше и не хуже многих. И потом, киллером я сейчас работаю по совместительству, когда в моих услугах возникает особая необходимость.
      - И что же ты делаешь по основному месту работы?
      - Сторожу босса.
      - Сосновского что ли?
      - Его.
      - Да кому такое дерьмо нужно. Скажи, Паша, откровенно - после такой работы ты испытываешь к себе уважение?
      - Мне хорошо платят, - ответил Он уклончиво.
      - Да я бы ни за какие бабки не стал этого делать.
      - Скажите, Дмитрий Константинович, чем вы насолили боссу, - решил Он удовлетворить свое любопытство.
      - В прошлом году я заставил этого черта лысого на себя вкалывать, - со смешком ответил подполковник.
      - Каким образом?
      - Это долгая история. Когда-нибудь, будет время, расскажу. И когда идем на дело?
      - Сегодня ночью. Я заеду за вами. А теперь разрешите откланяться.
      - Ну ты, блин, даешь! - хмыкнул Беркутов. - Разрешаю. Мой тебе совет: будь, Паша, попроще. Глядишь - и люди к тебе потянутся. Не всю же жизнь тебе ходить в киллерах да охранять толстую задницу твоего босса. Может быть когда-нибудь и ты станешь человеком. Все задатки к этому у тебя есть. Нужно лишь желание.
      - Спасибо за совет. Я его обязательно учту, - сказал Он вставая и направляясь к двери.
      - Вот-вот, учти. Обязательно учти, - проговорил подполковник Ему в догонку.
      Вернувшись домой, Он долго думал над их встречей и разговором. И чем дольше думал, тем больше Ему нравился подполковник. После Кандагара у Него не было друзей. И Он очень хотел, чтобы у Него был такой вот друг. Чем-то Беркутов походил на их взводного Мишу Чугунова. Не внешне, нет. В обоих была какая-то внутренняя убежденность, жизненный оптимизм, позволявшие не терять голову даже в самых дерьмовых ситуациях. Не верилось, что такой человек добровольно пойдет на сотрудничество с Сосновским. Никак не верилось. Правда, Он не знает всех обстоятельств. А они могут быть таковы, что... Нет, и все же здесь что-то не то. У него возникла неясная догадка, но Он не придал ей особого значения - решил проверить на месте.
      В половине первого ночи Он вновь был у Беркутова.
      - Пашуня, какими судьбами! - воскликнул подполковник при его появлении. - А я, грешным делом, уже по тебе соскучился.
      Сейчас за всей его бравадой чувствовалось внутреннее напряжение. Веселость давалась ему с большим трудом. У каждого человека есть запас прочности. Похоже, что у Беркутова он подходит к концу.
      - Нам пора, Дмитрий Константинович.
      - Постой, постой. А разве у вас нет ретуала посвящения в киллеры, наподобие масонского?
      - Должен вас огорчить, но такого ритуала у нас нет.
      - Жаль, очень жаль. А я даже перед зеркалом репетировал: "Перед всемирной кодлой отморозков, возомнивших себя Господом Богом и возжелавших решать человеческие судьбы с помощью плаща и кинжала торжественно клянусь..." Очень было бы красиво.
      - Да, вероятно, - вынужден был согласиться Он. - Но, увы, чего нет, того нет.
      Через полчаса они были не месте. Элитный дом сталинской постройки был погружен в сон. Лишь в правом его крыле на восьмом этаже светилось одно окно. Они вышли из машины. Его часы в подсветкой показывали десять минут второго.
      - Пора, - проговорил Он тихо.
      Лествянко вошел в подъезд. Он с Беркутовым следом за ним. Замыкал шествие Попов. Все меры предосторожности были соблюдены. Честно признаться, Он думал, что подполковник попытается бежать. Правда, шансы на успех практически равнялись нулю. А вдруг?! Однако, судя по поведению Беркутова, тот и не помышлял о побеге. Неужели Он в нем ошибся?
      Александр Лествянко поднялся на четвертый этаж и остановился перед дверью в квартиру. Внешне она ничем от других дверей не отличалась.
      - Здесь, - Лествянко указал рукой на дверь.
      - Открывай, - приказал Он.
      - Ага, я сейчас. - Александр принялся шарить себя по карманам. Проговорил обеспокоенно: - Вот черт! Где же он?! Помню, что я ложил его вот в этот карман. - Лествянко запустил руку в левый боковой карман пиджака и тут же разулыбался: - А он здесь и лежит!
      - Нервы тебе надо лечить, - раздражено проговорил Он.
      - Ага. Мандраж чего-то, - честно признался Александр, доставая ключ и открывая замок. - Прямо всего колотит.
      Он открыл кейс и извлек из него пистолет "ТТ" с глушителем. Обращаясь к Беркутову, сказал:
      - В пистолете всего две пули для основного и контрольного выстрела.
      - Мне вполне достаточно, - усмехнулся подполковник. - При выстреле в упор я обычно не промахиваюсь.
      Потому, как чуть заметно дрогнул голос Беркутова и посуровело его лицо, Он все понял. Поэтому пистолет подполковнику отдавать не стал. Нет, он не доставит Варданяну и всей этой мрази подобного удовольствия.
      Открыв дверь, Он пропустил вперед Беркутова, а Лествянко и Попову сказал:
      - Ждите здесь.
      Согласно схеме они с Беркутовым должны были оказаться в холле. Он посвятил фонариком. Так и есть - холл. Вон та дверь должна вести в спальню. Он подошел, открыл и, войдя в комнату, нащупал на стене выключатель и включил свет.
      На широченной деревянной кровати спал большой и очень толстый человек. Его жирная физиономия с началом перестройки долго мозолила телезрителям глаза. Он любил поразглагольствовать, охаивая все и вся. Договорился до того, что заслужил одобрение американских хозяев и благополучно отбыл за кордон. Но когда там интерес к нему прошел и он оказался на бобах, вновь вернулся и с рвением сторожевого пса стал служить новой власти.
      От света Казначеев проснулся. Его маленькие заплывшие жи
      ром глазки часто-часто заморнгали:
      - Вы, вы кто такой?!... Как вы сюда?... По какому праву? - в страхе залопотал хозяин. Но тут он увидел в Его руке пистолет. Его лежащий на груди подпородок заколыхался. Казначеев слишком проворно для своего тучного тела скатился с кровати, встал на колени и, протягивая к нему руки, стал умолять:
      - Сжальтесь!... Только не это!... Я все, все что угодно!... Я заплачу... Хорошо заплачу!... Я буду за вас...
      Но Он не дал ему договорить. Две пули - в грудь и голову политика, кончили дело. Он бросил пистолет рядом с трупом и направился к двери. На пороге стоял ошеломленный и ничего не понимающий в происходящем Беркутов.
      - Будем считать, Дмитрий Константинович, что вы с блеском выполнили свое первое задание, - сказал Он, улыбнувшись.
      Похоже, что подполковник потерял дар речи, размахивал руками, силился что-то сказать, но никак не мог сообразить, что именно. Наконец выдохнул:
      - Ну ты, блин, даешь! Неужели все делалось по сценарию маразматика Варданяна?
      - Нет. Это моя импровизация. А Варданян как раз хотел бы вас видеть именно там, куда вы только-что сибирались. Или я ошибаюсь?
      - В таком случае, спасибо! Я тебе обязан жизнью. Определенно.
      - Ничего, свои люди, сочтемся. - Ему впервые после Кандагара было по настоящему хорошо и легко на душе. И Он наверняка знал, что сегодня ночью его не будут мучить кошмары.
      Глава седьмая: Иванов. Непредвиденные обстоятельства.
      Калюжный в назначенное время не пришел, и я понял, что что-то случилось. Сразу подумалось о самом худшем. Неужели же и его. Неприятно засосало под ложечкой. Позвонил в транспортную прокуратуру. Секретарь прокурора ответила, что Калюжный оформил отпуск. Его домашний телефон не отвечал. Что же делать? Где же он может быть? Ни родных, ни близких друзей у него не было. Впрочем, если Калюжный жив (Господи! Пусть это будет так) то он может быть у старого друга его отца, бывшего летчика-испытателя Друганова Олега Дмитриевича. Кстати, я видел его на похоронах сына и жены Калюжного. Крепкий ещё старик.
      По компьютеру нашел телефон квартиры Друганова, позвонил.
      - Алло, слушаю! - ответил женский голос. Очевидно жена Друганова.
      Я представился и попросил к телефону Олега Дмитриевича.
      - А его нет, - сказала она. - Он вместе с Эдиком уехал в Москву.
      - Как в Москву?! Зачем?! - воскликнул я от неожиданности, так как никак не преполагал услышать подобное. Но сразу отлегло от сердца - слава Богу, жив!
      - А я думала вы в курсе. Эдика... Простите! Эдуарда Васильевича Калюжного вызвали в Генеральную прокуратуру, а мой муж вызвался его провожать.
      Калюжного, естественно, ни в какую Генеральную не вызывали. Они ей лапшу на уши навешали. Цель их поездки ясна как божий день.
      - Они улетели самолетом?
      - Нет, уехали "Сибиряком".
      - Когда?
      - Позавчера.
      Я посмотрел на часы. Через час Калюжный с Другановым должны быть в Москве. Правда, это в том случае, если с ними ничего не случится по дороге.
      - Спасибо за информацию. До свидания!
      - До свидания!
      Ни фига, блин, заявочки! Никогда бы не подумал, что Эдуард способен на подобный поступок. Значит, он не верит, что мы можем достать Сосновского законным путем, и решил сам с ним разобраться. Один шанс из тысячи, что ему это удастся сделать. Но если у кого и есть такое право, то несомненно у Калюжного. Когда я его увидел на крадбище белого будто лунь, у меня мороз по коже прошел. Можно лишь диву даваться, как он все это выдержал. Меня удивило лишь то обстоятельство, что волкодавы Сосновского оставили в живых самого Калюжного. Почему? Устали от горы трупов, решили остановиться? Нет, не такие они люди. Скорее всего, у Калюжного была копия видеокассеты. Потому-то они его и не трогали до поры до времени, пытаясь ею завладеть. Интересно, отдал он её им или нет? На все эти вопросы сможет ответить лишь сам Калюжный. Почему же он ко мне не пришел? Боялся, что я догадаюсь о его намерениях и попытаюсь отговорить? Не был уверен, что этого мне не удастся? Скорее всего. О-хо-хо! Где же мне теперь его искать? Да и надо ли? Может быть лучше ему не мешать? Кто знает, кто знает. Все может быть. Порой, трудно что-либо понять "в этом мире бушующем". Чем черт не шутит, то что не удалось сделать всей правоохранительной системе страны, возможно удастся сделать Калюжному? Не знаю, не знаю. Жизнь полна парадоксов. Одно знаю наверняка - если этот козел Сосновский вновь выйдет сухим из воды, то это будет в высшей степени несправедливо. Ага.
      Куда же запропостился Говоров, почему молчит? Архаровец! Никакой дисциплины! Но ничего: это молчание ему ещё боком выйдет.
      В это время зазвонил телефон. Взял трубку.
      - Пламенный привет любимому учителю от благодарного ученика! - услышал я знакомый голос своевольного подчиненного.
      Легок на помине. Слава Богу! А то в голову уже черт знает что лезет. Но надо с ним построже - он этого заслужил.
      - Привет подхалим! Почему до сих пор молчал? - говорю нарочитио сердито.
      - Счел, что не имею морального права отвлекать высокое начальство от важных государственных дел пустопорожними разговорами. Ведь информация пока нулевая.
      - Вот это ты зря, коллега. Высокое начальство - это ведь за небольшим исключением тоже люди и ничто человеческое им не чуждо, они ведь тоже беспокойство имеют. Мало ли что могло случиться в дороге.
      - Если бы, Сергей Иванович, что случилось, то вам бы первому выразили соболезнование по поводу, так сказать.
      - Типун тебе на язык. Рассказывай, - как там у вас?
      - Все хорошо. Устроились в нашем институте на Нахимовском со всеми удобствами.
      - Ну, ты даешь! Как же это вам удалось?
      - У меня здесь однокашник в руководящем составе.
      - У тебя, я смотрю, везде свои люди. Молодец!
      - Стараюсь. Докладываю: договорился о встрече с Потаевым. Собираюсь все ему выложить начистоту.
      - Решай сам. Главное, чтобы это не повредило делу.
      - Не повредит. Он мужик надежный. Сам большой зуб на Сссновского имеет. Если даже и не согласится помочь, то утечка информации исключена.
      - О Беркутове ничего не слышно?
      - Пока ничего. Колесов связался с надежным людьми. Обещали помочь.
      - Вы фотографию Петрова сможете раздобыть?
      - Постараюсь использовать старый канал ФСБ. А для чего она понадобилась?
      - Здесь всплыли кое-какие новые обстоятельства. Надо кое-что проверить. У тебя все?
      - Все.
      - Тогда, бывай здоров! О результатах встречи с Потаевым сразу меня проиформируешь. Понял?
      - Да понял я, понял. Чего уж тут не понять магистри, в смысле, учитель. Вэрбум сат сапиэнти.
      - Издевается, да? Опять какую-нибудь непристойность сказал.
      - Ну что вы, как я могу. Я только сказал, что умному довольно одного слова.
      - Ты от скромности не умрешь.
      - Видит Бог, - я даже занизил свои возможности.
      - Ну ты и пижон, Андрюша! Ты ж вроде собирался не шпрехать больше по латыни?
      - От прошлого на так просто избавиться. Нет-нет, да и выскочит оно этаким гнойным нарывом.
      - Ты уж постарайся. Не пасуй перед трудностями.
      - Я стараясь.
      - В таком случае, покедова! И не очень-то там расслабляйся.
      - До свидания, Сергей Иванович! И пусть в ваших праведных делах вам всегда сопуствует удача.
      Я только неопределенно хмыкнул в ответ и положил трубку. Вот архаровец, любого заговорит! Молодец! Моя школа.
      Не успел выкурить сигарету, как вновь зазвонил телефон. Это был начальник отдела уголовного розыска транспортной милиции полковник Игнатов. Мы с ним были хорошо знакомы, не одно дело вместе раскрутили.
      - Сергей Иванович, на станции Шаля задержан какой-то старик, который попросил связаться с тобой.
      Я так и подскочил. Похоже, не доехали наши беглецы до Москвы.
      - Что за старик? Тебе сообщили его фамилию?
      - Постой, у меня где-то записано... Друганов. Друганов Олег Дмитриевич. А кто он такой?
      - За что его задержали?
      - Якобы он со своим попутчиком двух мужиков подстрелили.
      - А попутчик Друганова?! Что с ним?! - закричал я громче Иерихонской трубы.
      - Да вроде как убег.
      Слава тебе, Господи! У меня отлегло от сердца.
      - А где эта Шаль находится?
      - Шаля, - поправил меня Игнатов. - За Екатеринбургом примерно в ста ста пятидесяти километрах. Дело ведет следователь транспортной прокуратуры Индюков Владимир Евдокимович. Его телефон: 5-32-66.
      Я записал. Поблагодарил Игнатова и положил трубку.
      А Калюжный-то, Калюжный! Отмочил, что называется, так отмочил! Каков ковбой! Хлопнул двух киллеров и поминай, как звали. Никак не ожидал от него подобной прыти. Считал, что он просто не способен на такое. Допекли мужика, вразнос пошел. Ага. По-моему, это свойственно всей нашей нации. Гадят нам на голову, гадят, как только не называют: и страной дураков, и лодырями, и тупыми, и рабами, и нецивилизованными с холопским мировозрением. А мы все терпим, терпим, будто все это не о нас говорится. А когда терпение лопается, рвем на груди рубашку и идем напролом. И уж здесь трудно нас остановить. Нет ничего страшнее русского бунта. И бессмысленнее.
      Интересно, добрался Калюжный до Москвы или нет?
      Глава восьмая: Калюжный. "Колонист".
      Положив сумку с вещами и пистолетом в автоматическую камеру хранении и купив две бутылки портвейна, три беляша и два малосольных огурца, я сложил все в полиэтиленовый пакет и отправился на поиски своих будущих товарищей.
      В буфете Казанского вокзала я увидел двух бомжей собиравших со столиков объедки. Обоим было лет по пятьдесят. Впрочем, могу и ошибаться. Возраст бомжей всегда трудно определить. Иные и в тридцать выглядят семидесятилетними старцами. Я подошел.
      - Мужики, как бы мне увидеть старшего?
      Они подозрительно меня осмотрели.
      - Каво? - спросил один из них. У него было простоватое, курносое лицо, изборожденное глубокими морщинами и оттого напоминающее сушеную грушу. Рыжеватые, уже основательно побитые сединой всклокоченные волосы. Одет в грязную до неприличия спортивную кофту, трико и стоптанные кроссовки.
      - У вас здесь есть старший?
      - Ну, - кивнул он.
      - Я хотел бы с ним познакомиться.
      - А ты воще кто такой?! - отчего-то возмутился рыжий. - Канай отсюдова! Понял?
      - Ты чего орешь?! - настал черед возмутиться и моему персонажу. Кажется, он начинает жить самостоятельной жизнью. Во всяком случае орать так, как он только-что продемонстрировал, я не умел.
      От моего крика рыжий даже немного оробел. В замешательстве пробормотал, бросая взгляды на своего приятеля:
      - А чего ты... прикалываешься?
      - Я не прикалываюсь. Просто, спросил у вас про старшего. Это что, преступление, да?
      - Допустим, я старший, - сказал второй бомж. - И что дальше?
      Это был высокий, чуть сутуловатый в грязном, замызганном, но некогда вполне приличном костюме. Его лицо с тонкими чертами, обрамленное седыми кудрявыми волосами было симпатичным, а взгляд светло-карих глаз умным и внимательным.
      - Да вот, хотел прописаться, - ответил я, показывая на пакет.
      - Это ещё успеется, - сказал седой. - Сам-то откуда?
      - Да тут неподалеку. Из Владимира я. У нас там менты свирепствуют, хотят под корень нашего брата. Пришлось слинять. Иван Оксолин я по кличке Окся. - Я решил полностью воспользоваться биографией одного из бывших моих подследственных, осужденного за убийство приятеля в пьяной драке.
      - Из Владимира, говоришь? - Седой вновь очень внимательно на меня взглянул. - А кто у вас там начальник железнодорожной ментовки?
      Я никак не ожидал, что мне будет учинен допрос по всем правилам и даже растерялся. Большого труда стоило не выказать этой растерянности перед бомжами.
      - А шут его знает, - простодушно ответил, разведя руками. - Я ведь там недолго кантавался. Вообще-то я из Казахстана. Жил на станции Уш-Тобе. Слышал про такую?
      Седой сделал вид, что не расслышал вопроса. Спросил:
      - И что?
      - Работал я там в локомотивном депо, пока не уволили по пьяни. Устроиться на другую работу не мог. Там русским вообще трудно устроиться. Подался на историческую Родину. Но и здесь не лучше, везде сокращения. Вот и стал бичевать. Будут ещё вопросы, гражданин начальник?
      По всему, старшего удовлетворил мой рассказ.
      - Значит, ты стал бомжем не по призванию, а в силу обстоятельств? сказал он.
      - Как это - по призванию? Шутишь?
      - Нисколько. Как говорили классики: свобода - есть осознанная необходимость. Рано или поздно, но каждый из нас пришел к подобному выводу. Вот таков алгоритм жизни. Я правильно говорю, Витек? - обратился старший к рыжему.
      - Нет базара, профессор, - откликнулся тот.
      - Профессор?! - несколько удивился я кличке бомжа.
      - Разрежите представиться. Сергей Викторович Безверхий - бывший старший научный сотрудник одного из академических институтов, даже имел степень кандидата. Так что, прозвище свое я ношу почти на законном основании. Правда, Витек?
      - Ну, - кивнул тот. - Да ты любого профессора за пояс. Без понта.
      - Витя Андреев по прозвищу Пржевальский, - представил его Безверхий. Когда-то давно увидел фильм о нашем великом путешественнике и его обуяла страсть к путешествиям. С тех пор и бичует. Москва - лишь временная его остановка. Я все верно изложил, Витя?
      - Ну. Точняк, профессор. Как в аптеке, - разулыбался Андреев, обнажив гнилые и прокуренные зубы.
      - Ты, Ваня, не смотри на его бедный лексиков, - Безверхий ласково погладил рыжие космы своего приятеля. - Его душа - целая планета. Правда, пока ещё малонаселенная. Так ты, значит, хочешь к нам прописаться?
      - Да, если это возможно.
      - В этой жизни нет ничего невозможного. Пойдем.
      Мы вышли на перрон, долго шли вдоль железнодорожных путей, пока не уткнулись в небольшое одноэтажное здание, выкрашенное в грязно зеленый цвет. Открыв темную с облупившейся краской дверь, Безверхий, пропуская меня вперед, сказал:
      - Это, Ваня, и есть наше временное пристанище на этой малосимпатичной планете.
      По крутой лестнице мы спустились в подвал и оказались в узком грязном коридоре. Здесь пахло пылью и мышами. Вдоль стен шли многочисленные трубы, провода, кабели. Андреев пошел вперед, мы с Безверхим - за ним. В конце коридора Андреев открыл какую-то дверь и мы оказались в довольно большой и светлой комнате. В левом ближнем углу стоял небольшой контейнер, имитирующий стол, вокруг него - четыре пустых ящика. На правой стороне пол застлан каким-то тряпьем. На нем спали два бомжа.
      - Подъем! - прокричал Безверхий.
      С пола вскочили двое парней лет двадцати пяти чем-то очень похожие друг на друга - оба худые, длинные с грязными небритыми лицами, ошалело глядели на нас.
      - А? Что? Менты, да?! - благим матом заорал один из них и ринулся к двери.
      - Успкойся, Несун, ложная тревога, - остановил его Безверхий, громко смеясь.
      - Ну и шутки у тебя, Профессор, - неодобрительно проворчал тот. - Так и обделаться можно.
      - Страшно боиться милиции, - пояснил мне Безверхий. - И главное непонятно почему. Это где-то на геном уровне. Кто-то из его предков явно не дружил с милицией. Разреши, Ваня, тебе его представить: Анатолий Ковтун по прозвищу Несун. История его сравнительно короткой жизни проста, банальна, но поучительна. Пять лет назад он сильно поколотил неверную жену, за что получил два года лишения свободы. Отмотав положенный срок, решил не возвращаться к предавшей его супруги и стал бичевать, о чем ни разу не пожалел. Толя, я все правильно излагаю?
      Ковтун осклабился, почесал затылок, хмыкнул, покачал головой. затем проговорил:
      - Ну ты, Профессор, даешь! Чешешь прям как этот... как его... Анатолий обратился за помощью к своему товарищу: - Жора, ты помнишь говорил?
      - Цицерон, дубина, - откликнулся тот.
      - Ага, он, - кивнул Ковтун.
      - Свое странное прозвище он получил потому, что каждый день "несет" до десятка яиц.
      - Как это? - не понял я.
      - Объясняю. Толя с детства усвоил, что воровать нехорошо и стыдно. Но однажды, когда он был сильно голоден, в его умной и предприимчивой голове родилась идея, что если украсть одно яйцо, то никто не сочтет это кражей. За это даже не поколотят. И стал воровать по одному яйцу. За день ему удается украсть до десятка яйиц. Поначалу хотели его назвать "Несушкой". Но это прозвище показалось ему сильно обидным, и он активно запротестовал. Так он стал Несуном. - Безверхий повернулся к Жоре: - Блок, тебя представить, или ты сам это сделаешь?
      - Валяй, - вяло откликнулся тот. - У тебя это клево получается.
      - И, наконец, последний из присутствующих здесь колонистов - Коротаев Георгий по прозвищу Блок, бывший студент Литературного института факультета поэзии. Так же как его знаменитый предшественник любит писать стихи о прекрасной незнакомке. Считает, что поэты умерли вместе с серебрянным веком. Жора, может быть ты на что-нибудь почитаешь из последнего.
      Тот не стал долго себя уговаривать, выпрямился, выбросил правую руку вперед и громко с надрывом, как делают большинство поэтов, стал дикламировать:
      - Ты стояла на паперти высокая, стройная, вся в голубом,
      Как голубая мечта моей юности.
      Прикрывая свое прекрасное лицо рукой от ослепительного солнца.
      Ты смотрела на меня томно, призывно и властно одновременно.
      И в моей душе поднялась душная волна любви и обожания.
      Но это было лишь плодом моего воображения.
      Ты легко спустилась по ступенькам высокого крыльца и, проходя мимо, равнодушно скользнула по моему лицу взглядом опытной и знающей себе цену женщины, оставив после себя легкий запах дорогих духов.
      А у ворот тебя поджидал шикарный "коделлак".
      И молодой мужчина с лицом Алена Делона распахнул перед тобой дверцу.
      Еще мгновение, и коделлак изчез, растворился в потоке машин, унося тебя в неизвестную, но, наверное, замечательную жизнь.
      А я теперь буду каждый день приходить к церкви с надеждой ещё хоть раз увидеть тебя - моя прекрасная незнакомка.
      - Ну, что я говорил?! - воскликнул Безверхий. - Блок! Настоящий Блок! Тебе, Ваня, понравилось?
      - Красиво, - в замешательстве проговорил я, сбитый с толку происходящим. До этого я считал, что бомжами становятся неудачники, полуграмотные, спившиеся люди, не выдержавшие ударов судьбы и опустившиеся на самое дно жизни. Но то, что среди них могут быть вот такие вот "профессора" и поэты, даже не мог предположить. Но самое удивительное было в том, что они были вполне довольны своим положением, Очень даже довольны.
      - А отчего - колонист? - спросил я Безверхого.
      - Что? - не понял он.
      - Ты его назвал колонистом, - кивнул я на Каратаева.
      - Мы все здесь колонисты, так как живем колонией. Считаем, что так легче пережить коллизии и катаклизым жизни, превратности судьбы. И не только считаем, но и доказали практикой. Я верно говорю, господа?
      При слове "господа", бомжи хмыкнули, разулыбались.
      - Нет базара, Профессор, - за всех ответил Прживальский.
      - К сожалению, Ваня, не могу тебя познакомить с нашей супружеской парой, родившейся совсем недавно в нашей колонии. Они совершают свадебное путешествие по городам "Золотого кольца".
      - Правда что ли?! - удивился я. - А кто же их зарегистрировал?
      - Эх, Ваня, Ваня, темный ты человек! - укоризненно проговорил Безверхий. - Союз скрепляют чувства, а не формальности в виде бюрократической бумаги. - Он повернулся к молодым колонистам и торжественным голосом провозгласил: - А теперь разрешите вам представить нового члена нашей колонии Ивана Оксанина по прозвищу Окся. Прошу любить и жаловать. К тому же он пришел не один, а с двумя бутылками "благородного" вина, именуемого в народе "бормотухой".
      При последних словах Безверхого возникло оживление. Кофтун достал из стоящей в углу большой картонной коробки пять граненных стакана и расставил их на контейнере, имитирующим стол. Я выставил бутылки, выложил беляши и огурцы. Пржевальский тут же порезал их на мелкие дольки.
      - Вот с этого, Профессор, и надо было начинать, - проговорил Каратаев, возбужденно потирая руки. - А то тянул, тянул волынку. Кому оно нужно твое словоблудие. Если считаешь, что мне, то глубоко заблуждаешься.
      Я отметил, что он один разговаривал со старшим колонии, как с равным, даже чуточку свысока.
      Каратаев откупорил одну из бутылок и быстро разлил вино по стаканам. В каждом оказались совершенно равные объемы вина.
      - Вот чему ты, Блок, научился в Литературном, так это классно разливать спиртное, - сказал Безверхий.
      - Точняк! Как в аптеке, - подтвердил правильность слов старшего Прживальский.
      - А там больше нечему было учиться. Сборище бездарей и недоумков, ответил поэт, беря стакан и намереваясь выпить. Но Профессор его остановил.
      - Подожди, Блок. Я имею сказать тост. - Он взял стакан и, обращаясь ко мне, проговорил: - За тебя, Ваня! За то, чтобы тебе в нашей колонии жилось тепло и уютно! И чтобы здесь ты был застрахован от всех неприятностей и катаклизмов жизни.
      - Спасибо, Профессор, за добрые слова! - поблагодарил я. - Доброе слово и кошке приятно. Верно?
      - Без балды, - ответил Прживальский.
      - Это то, чем ты, Ваня, можешь здесь пользоваться в неограниченных количествах и совершенно бесплатно, - сказал Безверхий.
      Когда вино было выпито, все закурили.
      - А как вы-то оказались в бомжах? - спросил я Безверхого.
      - Совершенно сознательно, Ваня, - ответил он. - Как говорится, - в здравом уме и твердой памяти.
      - У вас была семья?
      - А как же. У меня все было, как у людей, как у среднестатистичего обывателя. Жена-стерва, все время мной недовольная. То я не натянул веревку, то не вбил гвоздь, то не починил утюг, то у меня в голове мякина вместо мозгов, то руки не оттуда растут, и тэдэ, и тэпэ. Дети-сатрапы, тянущие из меня последние жилы. Сослуживцы-сволочи, которым я был всегда чем-то обязан. Терпел я это свинство терпел и выпрягся. На меня будто просветвление нашло, "Зачем, - спросил я себя, - я мучаю себя и других? Ведь конец все равно будет один и тот же. Ну, защищу я, к примеру, докторскую диссертацию, ещё чего-то там добьюсь в жизни. А для чего? Зачем мне все это нужно? Ведь конец все равно будет одним и тем же. Умру я, так и не поняв, для чего и зачем рожден. Жизнь абсурдна, нелепа и бессмысленна". Осознав это, я все бросил и стал бомжом.
      - Странно все это, - пробормотал я, сбитый с толку словами Безверхого.
      - Ничего странного, Ваня. Как раз наоборот - все логично и естественно. Странно как раз то, что я тридцать пять лет терпел прошлое свинство. Сейчас много и охотно говорят о свободе личности. Это смешно, нелепо и абсурдно, как и все остальное. Как может быть человек, обремененный с момента рождения сплошными обязанностями, быть свободным? Нонсенс. Нет, по-настоящему свободным можно ощутить себе только здесь. У нас нет паспортов, а потому мы не привязаны к месту. У нас нет семей и работы. Тем самым мы избавлены от обязанностей, связанных с ними. Мы воспринимаем жизнь и мир априори...
      - Как, как? - не понял я.
      - Чисто умозрительно, Ваня, чисто умозрительно. И это нас вполне устраивает. Так как любой опыт лишь множит абсурдность и бессмысленность жизни. Экзестенциалисты утверждают, что по-настоящему свободным человек способен ощутить себя лишь в пограничных ситуациях. А мы постоянно живем на границе между жизнью и смертью, балансируем на лезвии бритвы. Каждый раз засыпаяя, мы никогда не бываем уверены - проснемся ли вообще. Понимая и принимая бессмысленность бытия, мы не боимся смерти. Наше Я может парить над Землей в свободном полете и наслаждаться жизнью. После этого я спрашиваю тебя, Ваня: "Кому же можно позавидовать? Нам - свободным гражданам этого мира? Или снующим по улицам с хмурыми лицами нашим соплеменникам, обременными заботами и многочисленными обязанностями?"
      - Ты, Профессор такого здесь наговорил, что голова идет кругом, проговорил я ошарашенно, чем рассмешил всех колонистов.
      - Не напрягайся, Ваня, - сказал Каратаев, бросая окурок щелчком в дальний угол. - Он у нас мастер запудривать мозги. По мне, чухня все это. Человек должен быть ближе к природе, жить по её законам. Добыл пищу, наелся, и уж тем будь доволен.
      - Но как же так, - возразил я. - Ты вон какие красивые стихи о любви пишешь.
      - И стихи мои - чухня, - вяло отмахнулся от моих слов поэт. - А любви вообще нет, враки это все. Есть лишь инстикт к размножению. Просто, человек способен облечь это в красивые слова, так сказать, облагородить это природное звериное чувство. Только и всего. Ну, давайте спать, а то время уже позднее. Не знаю как кого, я меня что-то растащило с этой бормотухи.
      Так я стал колонистом.
      А ранним утром следующего дня я уже прохаживался напротив громадного офиса Сосновского. Мне предстояло самым тщательным и скрупулезным образом изучить распорядок дня своего противника, его повадки, привычки. Я не могу, не имею права ошибаться.
      Глава девятая: Олигарх боится.
      Виктор Ильич никак не мог уснуть от обиды, ага... На эту... на жену на эту, Людмилу... Ведь ещё совсем недавно... Свадьбу недавно... А она уже его из спальни, ага... Из спальни того... Храпишь. говорит... Спать, говорит, ни того... Не даешь, говорит... А до свадьбы такой кошечкой... Вот и верь после этого... Кругом одно это... Как его?... Притворство. Кругом одно притворство... Никому нельзя ничего... Верить, ага.
      Сосновский пытался успокоится, думать о чем-то другом, но никак не получалось. А обида на жену все копилась, копилась, ширилась, крепла. И так ему стало себя жалко, таким почувствовал себя жалким, несчастным и одиноким, что он заплакал. А в большой его голове все бежали и бежали мысли о себе, о жене Людмиле и вообще, - о жизни. Скорость их была настолько велика, что слова никак не могли за ними поспеть, падали, запинались друг о дружку. Потому и получался такой сумбур. Но к этому он давно привык. Да и окружающие привыкли.
      За окном было темно, влажно, ветренно. По стеклу широкой мокрой лапой стучал клен, усиливая душевную дисгармония и сиротство Виктора Ильича.
      Не любит его, ага... Никто не любит... Один, как этот... Как его? Палец... Нет, не палец... То же вроде, но не то... Перст, вот. Один, как перст... А вокруг ненавести этой вокруг... Все дай, дай... Сколько можно... А Людмила из спальни... Сильная... И дверь того на эту... на защелку... Все можно... Купить можно. А что толку... Когда никто ничего... Не любит никто... Будто он не человек... Будто ему не хочется... Тепла, ага... Сбежать бы... А куда? Везде то же... Зря он на Людмиле... Женился на Людмиле... Зря... Надо было с Ириной... К той уже того, привык, ага... А эта из спальни... Обидно... Не любит никто... Одна мама... Но она далеко.
      И тут Сосновский почувствовал, что на кровати кто-то сидит. Замирая от страха перевел взгляд и увидел знакомый темный силуэт.
      Опять пришел... Этот пришел... Ведь обещал, а сам того... Вот и верь после этого... Если даже Этот... Что ему?... От него что ему?... Нужно чего?
      - Экий ты, Витя, зармазня! - прозвучал скрипучий насмешливый голос. Огорчил ты меня. Такие дела делаешь, такие интриги плетешь, а нюнишь, как какой-нибудь никудышний Иисусишка. Зря ты это. Вытри сопли. Они тебе не к лицу. А Людку, шалаву эту, гони взашей. Нашла кого из спальни, дура. Не понимает - кто она, и кто ты. Или вот что, посади её на недельку в темный сырой подвал на хлеб и воду. Метод проверенный. Станет как шелковая. Она после этого ноги тебе будет мыть и воду пить.
      - Вы думаете? - с надеждой спросил Виктор Ильич, заметно успокаиваясь. Предложение Этого ему понравилось.
      - Уверен. А если ещё раз подобное отчебучит, убей. Вот сколько гладких и сладких телок мечтают за тебя замуж выйти.
      - Они не меня того... Они мои деньги.
      - Деньги - это власть, это сила. Они твою силу любят и уважают. Понял?
      - Это конечно... Это я того... понимаю, ага... Только не всех можно... купить можно.
      - А тех, кого нельзя купить, нужно уничтожать без всякой пощады и сожаления. Они - наша главная опасность. Пока в живых будет оставаться хоть один из этого гнилого племени правоборцев и правдолюбцев, у нас с тобой не будет покоя.
      - Но вы ведь сами прошлый раз... прошлый того... Сказали, что Космос всех нас того, этого?... Скоро, ага.
      - Скоро - это по космическим понятиям. А по земным... У тебя, Витя, ещё достаточно времени, чтобы насладиться жизнью, властью и красивыми телками. А теперь вставай. Тебя ждут великие дела.
      Виктор Ильич открыл глаза, и понял, что уже утро. В открытую форточку втекал прохладный воздух. За окном было тихо, туманно. Увиденный сон приободрил. От обиды на Людмилу осталась лишь злость да колючее чувство мести. Он решил воспользоваться советом Этого.
      Впредь будет знать... Нельзя с ним эдак... Из спальни... Нельзя. Надолго того... запомнит, ага.
      Сделав необходимые утренние процедуры, Сосновский позавтракал и поехал на работу, даже не попорощавшись с женой.
      Пусть недельку... А там будет видно, ага.
      От этой мысли ему стало совсем весело. Без пяти девять он был у офиса. Вышел из машины, поднялся по ступенькам. Дежуривший у входа охранник услужливо распахнул дверь.
      - Спасибо, дружочек! - поблагодарил Сосновский. Он поднялся на третий этаж. У дверей приемной дежурил знакомый охранник.
      Этот ему того... нравился... Как его?... Дима? Толя?... Нет, не помнит... Раб... Много их... Разве всех... А этот молодец!... Экий ладный, ага... крепкий... Как этот... Как его?... Гриб ещё такой... Боровичок. Как боровичок... Хорош!
      Он подошел к охраннику, отечески похлопал по плечу.
      - Как дела, дружочек?... Настроение?... И вообще?
      - Спасибо, Виктор Ильич! - У меня все хорошо, - почтительно, но без тени заискивания ответил тот.
      - Ну-ну... Хорошо - это... хорошо! - Рассмеявшись над своим калабуром, Сосновский стремительно вошел в приемную. При его появлении референт вскочил, вытянулся.
      - Доброе утро, Виктор Ильич! - с воодушевлением приветствовал он шефа.
      Виктор Ильич любил, когда вот так... Военная выправка и все такое... Любил.
      - Здравствуй, ага... Ты это... Ты Варданяна того?
      - Да. Еще вчера предупредил, что вы его вызываете с докладом на десять часов.
      - Ну-ну.
      Сосновский прошел в кабинет. На столе лежала кипа свежих газет. В них референтом, с целью экономии времени шефа, красным фломастером были подчеркнуты названия статей, касающихся лично его, его компаньонов и их многочисленных фирм, синим - все, что касалось его конкурентов.
      Виктор Ильич сел за стол и стал просматривать газеты.
      Везде того... враки, ага... Даже смешно... Читать смешно.
      Он сам, с тем, чтобы поддерживать к себе постоянный интерес, дал указание переодически подбрасывать в ту или иную газету дезинформации в виде сплетни, анекдота или небылицы.
      В десять референт сказал, что пришел Варданян.
      - Зови, ага, - распорядился Сосновский.
      Уже по одному пришибленному виду Варданяна Сосновский понял, что тот заготовил ему очередную неприятность. И с неприязнью глядя на тучную фигуру своего шефа службы безопасности, подумал:
      "Ишь как его, того... Как боров, ага... Жиром мозги... Заплыли жиром... Дурак какой... Совсем разучился, того... Думать разучился... Работать разулся... Заменить, ага... Неким... Все лодыри... Только - дай... А как так - ничего... Сволочи!"
      - Доброго здравия, Виктор Ильич! - проговорил Варданян, слегка кланяясь и широко улыбаясь. Улыбка была насквозь лживой, лакейской, словно приклеенной к виноватому, напряженному лицу генерала. И Сосновский ещё больше утвердился в мнении, что ничего хорошего от Варданяна не услышит.
      - А-а, чего уж! - пренебрежительно махнул он рукой. - Садись вот... Рассказывай.
      Генерал сел за приставной стол, положил перед собой пухлую папку из крокодиловой кожи, сказал:
      - Наш источник в Новосибирске сообщает, что в Москву от Иванова прибыли три человека.
      - От какого еще?... Иванова?... Какого?... Ах того... Самого того... Зачем?
      - Я так думаю, - на выручку Беркутова. - Варданян униженно заулыбался, как бы призывая сделать то же самое, Сосновского. Но тот лишь раздражено передернул плечами.
      - Ну и где они того?... Чего?
      - Сообщение поступило к нам лишь вчера. Ищем, Виктор Ильич.
      - А этот?... Кольцов этот... Беркутов этот... С ним что?... Как?
      - Все в порядке, Виктор Ильич. Сегодня ночью он прошел испытание.
      - Ты это того?... Серьезно это?! - очень удивился Сосновский. Он никак не предполагал, что этот... Как его?... Что согласится, ага.
      - Шлепнул за милую душу, - бодро проговорил Варданян. осклабившись.
      Виктор Ильич недовольно поморщился от этого "шлепнул". Не любил он этих... Вульгаризмов этих... Не любил. Но замечание генералу делать не стал. Сообщение его откровенно порадовало. Он самодовольно усмехнулся, пренебрежительно подумал:
      "Герой - это в этих... В книжках этих... Там, ага... В жизни не того... Каждому хочется... Жить хочется... Еще один раб еще... Пусть работает, ага... На меня работает... Этот умеет... А там видно... Если добросовестно, то можно и того... на место этого генерала этого, борова этого".
      - Что у тебя еще?... Что? - спросил он Варданяна.
      От этого вопроса тот будто разом уменьшился в размерах, постарел. И с видом побитой шелудивой собаченки, пряча от босса виноватый взгляд, покаянно проговорил:
      - Неприятности у нас, Виктор Ильич.
      - А-а! - раздражено махнул на него рукой Сосновский. - У тебя всегда... Чего еще?... Чего?
      - С Калюжным, прокурором, неувязочка вышла, Виктор Ильич.
      - Какая еще?... Ты толком, толком.
      И шеф службы безопасности поведал Сосновскому о том, что произошло в купе поезда "Сибиряк". Виктор Ильич был вне себя от гнева, засучил в воздухе крепкими кулачками, будто намеревался поколотить Варданяна. Вскочил забегал по кабинету, закричал:
      - Дурак!... И все у тебя там!... Профессионалы, ага!... Какого-то не могли... Бездельники!
      - Да нет, люди были действительно надежные, опытные. Как такое могло произойти, - ума не приложу. Этому прокурору будто само провидение помогает.
      От этих слов олигарх прямо-таки взвился.
      - Дурак!!... Ума он, видите ли... Ума у тебя никогда не того, ничего... Я тебе покажу это!... Проведение это!... Покажу, дурак!
      Виктор Ильич подскочил к генералу и несколько раз саданул кулаками по блестящему затылку.
      - Вот тебе, дурак!... Вот!... Вот!
      Варданян лишь нагнул ниже голову, молча терпя оскорбления, понимая, что любое сказанное им слово лишь усугубит его и без того незавидное положение.
      Спустив пар и устав от эмоций, Сосновский немного успокоился, вернулся за стол, спросил:
      - А чего этот в Москву?... Зачем?
      - Я так полагаю, что с вами хочет встретиться.
      - Со мной?!... Зачем со мной?!... Для чего?! - заметно взволновался олигарх.
      - Ясно - для чего. Поквитаться с вами хочет. - И как не старался отставной генерал, не смог скрыть мстительных ноток, прозвучавших в голосе. Его даже поташнивало от ненависти и омерзения к сидящему напротив ублюдку, от которого всецело зависит его судьба.
      Но занятый своими мыслями Сосновский ничего не заметил.
      "Вот - оно... Он приехал... Мой судья приехал... Мой этот... Мой палач этот!" - пронеслось в его сознании.
      И ему стало страшно. Сколько раз он сам готовил на себя покушения, дурача толпу. Но вот узнал, что кто-то реально готовит на него покушение, и ему стало не по себе. Колючий холод страха сковал все внутри. Неприятно засосало под ложечкой. И он откровенно запаниковал.
      Нет-нет, этого не того... Не может быть... Чтобы какому-то... У него охрана и все такое... А этот?... Случай этот?... Случай миром того... управляет, ага... А этот дурак сказал... Генерал сказал... Что этому провидение... Провидение помогает... Нет-нет нельзя допустить... Никак нельзя.
      - Разыскать этого... Прокурора этого... Немедленно! - закричал он. - И ко мне... Живого или того... Лучше мертвого, ага.
      - Примем все меры, - заверил Сссновского шеф службы безопасности. Встал. - Разрешите идти?
      - Иди давай, ага, - махнул Виктор Ильич в сторону двери. И когда генерал уже было собрался выходить, Сосновский вдруг вспомнил о жене. - Да, вот еще... Ты жену мою... Людмилу мою... На недельку того... Опредили куда-нибудь... В карцер какой-нибудь... И что б хлеб только... и эта... Как ее? Вода... Не миндальничай.
      - А что так, Виктор Ильич? - спросил Варданян.
      В вопросе генерала олихарх уловил насмешку.
      - Ты как смеешь, дурак! - закричал он гневливо. - Вопросы, дурак!... Задавать, дурак!
      - Ивините! Сделаю, - коротко проговорил Варданян и вышел из кабинета.
      После ухода генерала Виктор Ильич долго сидел в оцепенении, уставившись невидящим взором в пространство. Вдруг, ему припомнился ночной разговор с Этим.
      "Трепач! - раздраженно подумал он. - Нет чтобы, того... помочь, ага... Избавиться помочь от этого... прокурора этого... А только языком, того... Только языком и может... Сволочи все... Устал... Как же я устал!"
      Глава десятая: Дронов. Первые результаты..
      Итак, по согласованию с нашим генералом, я включен в следственную бригаду Иванова. При более доскональном изучении дела меня даже оторопь взяла. Честно. На что рассчитывает Сергей Иванович? Довести его до суда? Наивно. Архи наивно. Кто ему это позволит. Они там, на верху, все друг с другом связаны и повязаны. В их руках ФСБ, милиция, прокуратура, суд, армия наконец. Но я согласен с Ивановым - иной альтернативы у нас нет. Здесь "либо грудь в крестах, либо голова в кустах". Все больше склоняюсь ко второму варианту. Перспектива дожить до окончания следствия видится мне весьма и весьма проблематичной, почти не просматривается. Положение аховое. В подобное, как мне кажется, наша страна ещё не попадала.
      От Димы по прежнему нет никаких известий. Как представлю, что с ним может быть, руки опускаются. А самое паршивое то, что ничем не можешь ему помочь. Остается лишь ждать и надеятся, надеятся и ждать. Очень неблагодарное занятие, выматывающее все нервы.
      За Карпинским установили наружное наблюдение. Но оно пока не дало результатов. Правда, он нанес визит к одному из заместителей губернатора Генфельду Якову Борисовичу, что никак не входило в круг его служебных обязанностей. Но этот визит может быть связан с Электродным заводом. Большие надежды я связываю с прослушиванием его телефонов. Ведь должны же когда никогда позвонить ему московские хозяева.
      И кажется надеждам этим суждено сбыться. Позвонил Иванов и сказал:
      - Давай срочно ко мне.
      По его возбужденному голосу я понял, что он чем-то располагает. Спросил:
      - Что, "прослушка" родила золотое яичко?
      - А что это ты, Юрий Валентинович, заговорил исключительно метафорами? - насмешливо спросил Сергей Иванович. - Что-то я раньше за тобой этого не замечал.
      - Сам не знаю. Это, наверное, что-то нервное.
      - Я так и предполагал. Немедленно дуй ко мне. Я тебе буду нервы лечить.
      В кабинете Иванова был, что называется, дым коромыслом. А он продолжал отравлять воздух, смоля очередную сигарету. Поздоровавшись со мной за руку, он возмущенно проговорил:
      - Нет, ты послушай о чем говорят эти козлы! Это же черт знает что! Чекисты гребанные! В гробу бы я видел таких чекистов, ибо именно там их законное место.
      По всему, Иванов был очень доволен полученными результатами. Таким я его давно не видел. Фонтанирует, как пацан. Честное слово.
      - Пока-что я вынужден слушать вас, товарищ "генерал". А чтобы я получил возможность слушать тех "благородных животных", о которых вы говорили, нужно включить магнитофон. - Я указал на стоящий на столе магнитофон.
      - Вы посмотрите какой умный! - делано удивился Сергей Иванович. - А по внешнему виду ни за что не скажешь.
      - Да, я такой. И не собираюсь этого скрывать. - Кажется, я сам подпал под настроение Иванова.
      - Ну, если так, то слушай. может быть посоветуешь, что делать. Иванов включил магнитофон.
      Раздалось небольшое шипение, затем послышался чистый и ровный голос Карпинского, будто тот находился рядом с нами:
      - Алло! Слушаю.
      - Здравствуйте, Всеволод Илларионович! Разбудил?
      - Здравствуйте, Валерий Маркович! (Петров - понял я) У нас ведь здесь уже глубокая ночь.
      - Извините, Бога ради! Но разговор не требует отлагательств.
      - В таком случае подождите. Я перейду в другую комнату. - После непродолжительной паузы вновь послышался голос Карпинского: - Я слушаю вас, Валерий Маркович.
      - У нас есть все основания полагать, что Иванов располагает информацией об известной вам видеокассете. Более того, вполне возможно у него есть её копия. Вы представляете, чем это может нам грозить?
      - Да, но при чем тут я? Не понимаю. Что я могу?
      - Мы должны знать наверняка. И уже исходя из этого принять соответствующие меры. И вы должны нам в этом помочь.
      - Я?! Но я там почти никого не знаю.
      - Почти - не считается. Поговорите с теми, кого знаете, Свяжитесь с нужными людьми, хорошо заплатите. Мы вам для этой цели оставили достаточно денег. Словом, действуйте.
      - Нет-нет, я не могу! Увольте! Это слишком рисковано! - В голосе Карпинского прозвучали панические нотки.
      - Кто не рискут, Всеволод Илларионович, тот не пьет шампанского, насмешливо проговорил Петров. - А разве вы не рисковали год назад, получая от нас весьма солидную сумму за совсем пустяковую услугу? Очень даже рисковали. Если вы, вдруг, запамятовали столь волнующий момент в вашей биографии, то я готов помочь восполнить ваш провал памяти и выслать видеокассету на имя вашего генерала. Вы вместе там и посмотрите. - Петров добродушно рассмеялся. Он был уверен, что Карпинский никуда не денется и выполнит все, что от него требуется. - А может быть вам напомнить, как вы принимали самое активное участие в теракте в отношении представителя нашей славной прессы и его друга? Если вы будете утверждать, что и там вы ничем не рисковали, то смею вам не поверить. Да вы, Всеволод Илларионович, героический, можно сказать, человек! Откуда же сейчас столь паническое настроение?
      - Хорошо, я попробую, - упавшим голосом проговорил Карпинский.
      - Нет, так не пойдет. Одна попробовала. Что из этого получилось известно всей мировой общественности. Вы это непременно сделаете, Всеволод Илларионович. Иначе... Иначе вы нас очень разочаруете.
      - Да. Я все сделаю.
      - Вот и ладненько. Вот и прекрасно. Передавайте привет вашей дрожайшей супруге. Она у вас замечательная! А манты готовит - на объедение. Позвоните мне завтра вечером.
      - Хорошо.
      - До свидания!
      - До свидания, Валерий Маркович!
      - Ну и что скажешь? - проговорил Иванов после того как я прослушал запись и он выключил магнитофон. Вид у него был такой, будто только-что одержал решающую Викторию.
      - Вот гад! - У меня дрожал голос от возмущения.
      - Это ещё мягко сказано, - согласился Сергей Иванович. - Гады - они ведь тоже Божьи создания. А этому типу и названия нет. Он - создание дьявола, так как давно продал ему душу. Но я не о нем. Что будем делать, умник?
      - А что тут думать. Арестовывать его надо.
      - Арестовывать, значит. Но ведь у нас нет против него прямых доказательств. Ведь это, - Иванов кивнул на магнитофон, - в основу обвинения не положишь.
      - Расколется, как миленький. Все шестерки не только продажны, но и трусливы. Вы что, не слышали, как он тут крутился? Мразь!
      - Ты уверен, что расколется?
      - На все сто.
      - Что ж, подобная уверенность делает тебе честь. - Иванов усмехнулся. - Тебе и карты в руки. Задерживай его по 122-й и коли. А если у тебя не получится, подключусь я. Лады?
      - Ох и хитрый вы, Сергей Иванович! Так подъехали, так все обставили, что отказаться нет никакой возможности. А если честно, - то я не только разговаривать, видеть его не могу.
      - "Надо, Федя, Надо". Магнитофон можешь взять с собой.
      - Хорошо.
      - Судя по всему, Петров бывал дома у Карпинского.
      - Конечно. Даже ел манты.
      - Надо допросить жену Карпинского. Это на тот случай, если тот станет отрицать знакомство с Петровым. Ее допрос я поручу Сидельникову. А ты можешь быть свободным, гусар. Удачи тебе!
      И Иванов крепко пожал мне на прощание руку.
      Глава одиннадцатая: Слуга двух господ.
      Директор ФСБ Петр Анатольевич Викторов мучился бессонницей. "Зачем мне все это нужно?" - в который раз спрашивал он себя, ворочаясь с бока на бок, хотя и заранее знал, что ответа на этот вопрос нет и не может быть в принципе. Просто волею обстоятельств он попал в такую ситуацию, когда от него самого уже ровным счетом ничего не зависит. Он никогда не думал и даже не мог предположить, что так высоко вознесется. По характеру, по натуре, по всему он был исполнителем. Ему говорили - он делал. Старался делать в точном соответствии с тем, что говорили. Потому он всех устраивал. Были и у него накладки. Но это такие мелочи, что и говорить не стоит. Вот что он не любил по-настоящему так это принимать самостоятельных решений. Просто терпеть не мог. Если же так складывалось, что решение принимать все-таки приходилось, он изматывал душу своими сомнениями себе, жене, друзьям и принимал, как потом оказывалось, наихудший вариант. Он быстро рос по службе, всегда оставаясь на вторых ролях за широкими спинами начальников. Относительно его организаторских способностей никто, а он в первую очередь, не питал иллюзий. Заместитель директора ФСБ - это его потолок, так сказать та самая верхняя планка, через которую он ни при каком раскладе перескочить не мог. Назначение его на должность директора ФСБ было для него самого как гром среди ясного неба. И он откровенно растерялся, оробел. Нет, назначение это конечно же тешило его самолюбие. Конечно. Он ведь тоже человек и ничто человеческое и все такое. Но с другой стороны, свалившаяся на его плечи огромная ответственность придавила, лишила радости жизни. И надо такому было случиться, что первое же самостоятельное дело в новой должности он с треском провалил. Речь идет об этом несчастном Саратове. Ведь все, казалось, было учтено, все до мелочей. Он лично переговорил с каждым исполнителем. Поначалу, казалось, все развивается по намеченному плану. Офицеры доложили о выполнении задания. Взрыв должен был произойти в три часа ночи. Викторов был дома и ждал доклада. Не спал. Какой тут сон, когда такое. В четвертом часу ему позвонил министр МВД, который был не в курсе операции и сообщил о том, что его служба в Саратове предотвратила очередной теракт. Петр Анатольевич едва сдержался, чтобы не закричать и не заплакать от отчаяния и очень пожалел, что согласился занять пост директора. Министр рассказал ему о подробностях. Оказывается, о подозрительных людях, выгрузивших в подвал дома какие-то мешки в милицию сообщили бдительные жильцы, напуганные взрывами в других городах. Прибывшие на место минеры обнаружили мешки с взрывчатой смесью, похожей на ту, что применялась при взрывах домов в Москве и других городах, и аналогичное взрывное устройство, которое было обезврежено. О том, что Саратовской милицией задержаны двое подозреваемых министр ничего не сказал то ли сознательно, то ли сам не знал. Викторов не исключал ни один из этих вариантов. К утру журналисты уже были в курсе случившегося и поджидали его у здания ФСБ. Ему бы молча пройти сквозь их строй и дело с концом. Так нет же, будто черт дернул за язык: "Благодаря блительности общественности предотвращен ещё один террористический акт в Саратове. Состав смеси, взрывное устройство указывают на то, что за этим стоят те же силы, повинные в гибели людей в Москве, Волгодонске и других городах". Идиот! Верно говорят: "Коль голова пуста, то голове ума не придадут места". Днем от начальника Саратовской ФСБ Геннадия Печенкина он узнал, что по подозрению в готовящемся взрыве милиция задержала двух мужчин, утверждающих, что они являются сотрудниками ФСБ. Вот когда он по-настоящему струсил, понял, чего это может ему стоить. В большой политике зачастую все построено на противоположностях: сегодня ты кумир толпы, герой, а завтра - последнее ничтожество, изгой. Ситуация была тупиковой. Надо было срочно что-то предпринять. И он ничего не придумал лучшего, как объяснить случай в Саратове, проводившимися ФСБ учениями с целью проверки бдительности населения. С учетом его предыдущего выступления, новое было мало обедительным, шито белыми нитками. Однако оно по непонятным причинам многих, в том числе и средства массовой информации, удовлетворило. Викторов стал готовиться к самому худшему. Но его даже не сняли с должности. Его бывший шеф, тогдашний премьер и нынешний президент, сказал, что он заслуживает самого сурового взыскания, но положение дел таково, что заменить его некем. "Коней на переправе не меняют", - сказал он в заключении. Тем инцидент и был исчерпан. Однако, все это научило директора службы безопасности быть подальше от средств массовой информации, в особенности телевидения. А если он все же и давал какие-то пояснения, то лишь с ведома Самого и говорил лишь то, что тот ему поручал.
      А недавно, если быть точным, то позавчера, президент вызвал его и поручил раздобыть видеокассету, содержащую потрясающие сведения компрометирующие олигарха Сосновского. Об этой кассете Викторову говорил Крамаренко. Более того, его люди за этой кассетой дважды ездили в Новосибирск. Знал, но во избежание ненужных для себя последствий, говорить о кассете президенту не стал. И все же тот узнал о кассете. Поручение президента говорило за то, что ему надоела роль подсадной утки, которая плавает и крякает лишь по прихоти охотника, нажимающего на кнопки дистанционного управления. С помощью этой кассеты президент хочет попробовать вырваться из цепких лап олигарха, обрести хоть какую-то самостоятельность. Скорее всего. А пока все развивается по сценарию этого несимпатичного демона. Что же делать? Попал, как кур во щи. Петр Анатольевич понимал, что положение его аховое, хуже не предумаешь. Недаром говорят: "Когда паны деруться, у холопов чубы трещат". Стоит Сосновскому только узнать, что он работает против него, то можно не только волос лишиться. Но игнорировать поручение президента он тоже не может. Может быть поговорить с Крамаренко? Нет, это не вариант. Их разговор сразу будет доложен Сосновскому. Крамаренко и весь его отдел лишь формально подчиняются ему. Фактически же работают на Сосновского и его службу безопасности. А что если?... Поначалу, взбредшая в голову идея показалась нелепой, даже обсурдной и он тут же её отбросил. Но перебрав все возможные варианты и забраковав их, вновь к ней вернулся. В конце-концов окончательно решил обратиться за помощью к самому шефу безопасности системы олигарха генералу Варданяну. Под началом генерала он, будучи ещё майором, работал в Архангельском управлении КГБ. Зная его повадки, Викторов был уверен, что Варданян не будет спешить докладывать о их встрече боссу, но и не упустит возможности записать их разговор на магнитофон. Поэтому встретиться с ним надо на нейтральной территории, лучше всего в машине. Недавно Ссосновский пожаловался Петру Анатольевичу, что Варданян стал слишком стар, совсем разучился работать. Следовательно положение генерала довольно шаткое и он этого не может не знать. А если это так, то вполне может согласиться ему помочь.
      Утвердившись окончательно в необходимости такой встречи, Викторов, наконец, уснул.
      Позвонил он Варданяну на следующий же день сразу после обеда. На предложение встретиться генерал легко и сразу согласился. На встречу с ним Викторов поехал на своей машине, которой пользовался крайне редко.
      Сев в машину, Алик Иванович, поздоровался с Викторовым за руку, спросил с надеждой в голосе:
      - У тебя бутылочки пива не найдется?
      - Нет. Но это не проблема. Купим по дороге. Ты какое предпочитаешь?
      - Жигулевское.
      - А что так?! - удивился Викторов.
      - Привычка - вторая натура. Не избалован я был раньше пльзельским или баварским. Не в моем возрасте изменять привычкам. Верно?
      - Верно, - кивнул Петр Анатольевич. - А то может быть желаешь посидеть в ресторане или кофе? Там и попьем пивка.
      - Нет, давай лучше на природу, на берег Москвы-реки. Давненько я за город не выбирался, все работа и работа, будь он неладна. А ты, Петя, хорошо выглядишь.
      Викторов невольно рассмеялся хитрости генерала, вспомнив, как лет пятнадцать назад тот учил его: "Первая заповедь конрразведчика расположить собеседника к себе, понравиться ему. Только в этом случае можно почерпнуть ценную информацию из разговора с ним". Методов своих, так же как и пива, старик не меняет,
      - Да так, вспомнил кое-что. Алик Иванович, я хотел с вами пого...
      - Знаешь, Петя, - перебил его Варданян, - не люблю я этих разговоров в машине, на ходу. Не люблю.
      "Опасается микрофона, - подумал Петр Анатольевич, мысленно усмехнувшись. - Осторожный черт".
      При выезде из города Викторов остановил машину напротив коммерческого киоска и купил пять бутылок "Жигулевского". Пиво было холодным, прямо из холодильника. Генерал тут же открыл бутылку и одним махом её опорожнил. Икнул, проговорил удовлетворенно:
      - Вот сейчас полный порядок!
      Когда они очутилсь на берегу реки, Варданян откупорил ещё одну бутылку, вышел из машины, спустился к самой воде и сев на валун стал медленно, маленькими глотками пить пиво. Викторов подошел, сел рядом.
      - Ну что у тебя стряслось, рассказывай, - проговорил генерал, допив пиво.
      - Алик Иванович, мне срочно нужна видеокасста, - сказал директор ФСБ, зорко следя за реакцией собеседника.
      - Какая ещё видеокасста? - сделал тот вид, что не понял Викторова.
      - Та, на которой записана беседа Сосновского и Лебедева.
      - А ты откуда о ней знаешь? - стрельнул в него взглядом Варданян, будто хотел прострелить на вылет,
      - Мне сказал о ней Крамаренко.
      - Трепач, - беззлобно сказал генерал. - А зачем она тебе понадобилась?
      - Не мне. Президенту.
      - Тю-у! Ни хрена себе! Ты хоть представляешь - в какую дерьмовую ситуацию вляпался?
      - А что делать? У меня нет выбора.
      - Ты думал - чем все может закончиться, если об этом узнает Сосновский?
      - Я рассчитываю на твою порядочность, - напряженным голосом проговорил Викторов.
      - Речь не обо мне, - устало отмахнулся генерал. - Утечка может произойти на любом уровне. Тот же президент в разговре с олигархом, к примеру, скажет: "Тут на днях директор ФСБ достал мне любопытную видеокассету". После этого ты даже в собственном сортире не спасешься, усмехнулся Варданян.
      - Ну так как? Ты согласен мне помочь?
      - Надо подумать, - почесал затылок генерал. - Такое дело с кондачка не решается.
      - Это конечно, - согласился Викторов. - Только думай быстрее.
      - Кстати, как ты относишься к Сосновскому?
      - Как все. А ты?
      - А я что, исключение что ли. Ты вот что, Петя... Ты позвони мне завтра. Нет, лучше я сам тебе позвоню.
      Книга вторая: Покаяние.
      Часть первая: Пограничная ситуация.
      Глава первая: Говоров. Планы меняются.
      Колесов лег спать в зале на диване, а я с Ромой на кроывати. Шилов уснул практически мгновенно. Хороший парень, крепкий и надежный. А мне не спалось, В голову лезла всякая всячина. Вспомнилось, как два года назад я впервые дебютировал на Московской "сцене" в роли молодого и раннего рецидивиста по кличке "Абат", малого разбитного, шустрого и не лишеннного шарма. Многим персонажам этого красочного водевила со стрельбой, погонями, борьбой преступных сендикатов, вербовкой агентов и, естественно, любовными сценами мое выступление наверняка надолго запомнилось. Факт.
      Тогда мне даже пришлось более полугода просидеть в колонии особого режима. Вот там-то, вероятно от вынужденного безделия, я пришел к довольно оригинальным выводам, удивившим поначалу меня самого, о том, что жизнь есть способ существования мыслящей энергии. После я не раз возращался к этому. И чем больше над этим думал, тем больше укреплялся во мнении, что прав. Мне показалось странным, что ни один ученый или хотя бы писатель-фантаст не обратили внимание на факты, казалось, лежащие на поверхности. Отчего-то все представляют себе жизнь в виде какой-то биологической субстанции. Но ведь любая биологическая клетка окружена, как бы спеленута энергетической оболочкой и без неё существовать не может. Исчезает она, и любое биологическое тело становится либо трупом, либо продуктом питания или несимпатичной корягой. Лишь внутри оболочки происходит движение элементарных частиц в биологической клетке, превращение одного вида энергии в другую - расщипление белка, фотосинтез растений и тому подобное. Это как раз доказывает, что биологическая жизнь искусственна и создана Космическим разумом, а человек - высшее его достижения. На мой взгляд, Космосу легче было создать системы, подобные нашей Солнечной или даже целые галактики, чем человека. Только представьте себе: в каждом из нас около трех триллионов клеток, и каждая действует совершенно автономно от других, спеленутая в свою энергетическую оболочку и выполняет своейственные только ей задачи и функции, записанные в её кодовой памяти. Фантастика! Причем, каждый биологический вид наделен такой системой защиты, что проникновение в него другого вида просто невозможно. Потому утверждение, что все живое на Земле родилось путем эволюции нелепо и родилось от нашей дремучей невежественности. Мы сами и все что нас окружает создано в Великой космической лаборатории и доставлено на Землю садовниками или лаборантами из других измерений с помощью транспортных кораблей, именуемых "летаюшими тарелками". Но для чего Космос нас создал? Для какой такой цели? Ведь не из праздного же любопытства, верно? Люди давно догадывались о существовании как внутри нас, так и во вне черной и светлой мыслящих энергий, назвав их дьяволом и богом. Между ними всегда шла и идет постоянная, непримиримая борьба, которая никогда и ни при каких условиях не кончится, если того не пожелает Космос. Человек собой как бы олицетворяет один из основных законов философии: "Единства и борьбы противоположностей". Но для чего нужна эта борьба? Может быть можно было обойтись без нее? Оказывается, - никак нельзя, так как внутри человека существует ещё одна мыслящая энергия, названная душой. Именно она и есть сама жизнь, которая, освободившись от бренной биологической оболочки, будет жить вечно на последующих уровнях жизни. Но Космосу вовсе не безразлично какими мы придем туда - жизнедеятельными, закаленными, или вялыми и инфантильными. Душа должна уже на Земле научиться управлять черной и светлой энергиями, а не подчиняться им.
      Вот к таким выводам я пришел. Но это, так сказать, лишь концептуально. Об этом я могу говорить часами. Возможно, что я в чем-то ошибаюсь. Так бывает. Придет в голову какая-то шальная мысль. И чем ты больше над ней думаешь, тем больше убеждаешь себя в её правильности. Вполне возможно. Я свою теорию никому не навязываю. Каждый волен либо соглашаться с ней, либо отвергать. Но, согласитесь, для того, чтобы её отвергнуть, нужны очень веские и веские аргументы. Я, отчего-то уверен, что прав. Впрочем, подождем - будущее покажет.
      Да, вот ещё что. люди, в особенности те, чьи мозги напичканы библейскими, евангельскими или поповскими бреднями, верят в чудо, ждут второго пришествия Христа, конца Света и тому подобное. Так вот, смею утверждать, что никакого чуда никогда не было и нет, а есть каждодневный созидательный труд Великого Космоса и каждый из нас, если будет того достоен, в будущем будет участвовать в этом процессе.
      Большинство людей считает, что все земные процессы, в том числе и возникновение войн, революций и других планетарных катаклизмов, происходят по воле людей. Вопиющее заблуждение! Все управляется Космосом. Существование, к примеру, войн диктуется необходимостью. Со смертью нашей оболочки, светлая энергия, высвобождаясь, уносится в Космос, а черная остается на Земле, накапливается, начинает все настойчивее влиять на нашу жизнь. Вот отчего перед войнами и революциями пышным цветом расцветает оккультизм, в большом количестве появляются колдуны белой и черной магий, чревовещатели, предсказатели, знахари, экстрасенсы, астрлоги. Одни вливаются в растущие ряды масонов, декадентов, нигилистов, экзестенциалистов и прочих, мечтающих либо о мировом господстве, либо вконец разуверившихся в смысле бытия. Другие вверяют свои судьбы каким-нибудь "Свидетелям Иеговы" или того хуже - секте, проповедующей культ сатаны. Пропагандируется пьянство, насилие, разврат, однополые браки, алчность. Все настойчивее начинают говорить и конце Света и Судном дне. В обществе зреет нарыв, который прорывается войной, при которой сжигаются излишки черной энергии. Потому-то войны необходимы. Но с развитием цивилизации они становяться все более глобальны, кровавы и разрушительны. И, наконец, наступает момент, когда война прекращает существование биологической цивилизации на планете. Так произошло на Сутурне, на Марсе и других планетах. На Земле сейчас на лицо предвоенная ситуация. "Нарыв" настолько назрел, что приходится только диву даваться, как мы ещё держимся. Погибнет ли наша биологическая цивилизация или Космос её сохранит и найдет какой-то иной способ избавить человечество от излишков черной энергии знает только Он. Твердо знаю только одно: чтобы с миром не случилось, никто из ныне живущих не погибнет, каждый продолжит жить на том уровне, который заслужил здесь. Одни будут мучится в аду, вторые - бездельничать в раю, а третьи продолжат разумную созидательную и плодотворную жизнь, ради которой, собственно, и рождены.
      И не надо ни в кого верить и никому поклоняться, истово ненавидя и проклиная иноверцев, участвовать в крестовых походах и сжигать себя в жертвенных кострах во имя "чистоты" веры. Ничего этого не надо. Надо просто знать, что есть Великий Космос, к которому, когда наступит время, мы будем иметь счастье приобщиться, и жить по принципам морали и справедливости, совести и чести, выработанными человечеством задолго до Бибили, Корана и других "священных" писаний, Все эти книги писаны дьяволом и его послушниками для того, чтобы разъединить людей, натравить их друг на друга и повести за собой. Лозунг: "Разделяй и властвуй" - это его лозунг.
      Взял с тумбочки свои наручные часы с подсветкой. Кстати, они мне были подарены местной Армидой во время моих прошлых московских гастролей. Мраморными бюстами таких Армид подпирается вся современная цивилизация. Факт! Половина четвертого! Однако, как вам это нравится?! Представляю, каким я буду завтра утром, вялым, неуравновешенным, с горящими, будто у вурдалака, глазами. А ведь надо будет справлять серьезную и ответственную государеву службу. Нет-нет, надо непременно поспать. Всенепременнейше!
      Я решительно закрыл глаза и начал отсчет летящим из будущего прямиком на меня секундам, отправляя их за свою спину в прошлое. Скоро это наиглупейшее занятие меня притомило, но тем не менее не помутнило моего сознания. Оно продолжало оставаться девственно чистым, как юная монашка под бдительным оком матери-настоятельницы. Что же делать?
      Встал, накинул на плечи рубашку, прихватил сигареты и зажигалку, вышел на лоджию. Природа встретила меня прохладным и влажным воздухом, мелким и частым, будто пыль, дождем. Уже совсем рассвело. Улицы были пустынны. Деревья с обвисшими под гнетом влаги ветками выглядели унылыми и сиротливыми. Во всем ощущалась какая-то вселенская грусть, будто природа кого-то оплакивала. А может быть она оплакивает нас, людей, заранее зная, что с нами будет? Все может быть.
      Настроение природы передалось и мне. Отчего все так глупо получается. Почему Космос, наделив нас разумом, не дал разумения, не дал понять простой истины, что творимое нами зло никуда не исчезает, оно накапливается и в конце концов нас же и настигает. Мы сами себя завели или дали завести грязным политикам и алчным олигархам в такой тупик, из которого уже нет выхода. И если Космос нам не поможет, то всех ждет один конец. И пусть биологическая цивилизация безмерно мала и ничтожна в сравнении с Космосом, очень будет жалко если она погибнет, Как-никак она является колыбелью нашей последующей жизни. Уже за одно это мы должны быть ей благодарны.
      Я закурил. Как там Таня? Свидимся ли? В наше время ничего нельзя гарантировать заранее. Факт.
      И все же мне удалось поспать пару часов. Удивительно, но этого мне вполне хватило для восстановления сил. Наоборот, Рома, проспавший десять часов кряду, никак не мог до конца проснуться, ходил по номеру, будто сомнамбула, все опрокидывая и круша на своем пути. Когда же он своей дланью смахнул телефонный аппарат на пол и едва не раздавил могучей стопой, я не выдержал:
      - Послушай, дитя сибирской тайги, прекрати это броуновское движение. Иначе, ты порушишь институт. Где наши коллеги будут повышать свою квалификацию?
      - А что они тут... Расставили. Не пройти, - смущенно проговорил Шилов, поднимая и водворяя телефон на журнальный столик. Мой друг стоял посреди комнаты будто колосс среди пигмеев, переминаясь с ноги на ногу, все ещё слабо ориентировался в окружающей действительности.
      - Для твоих габаритов. Рома, нужны дворцовые палаты. Может быть тебе поступить в полк президента? Там ты будешь среди своих.
      - А?... Зачем?
      - Да проснись же ты, наконец. Марш в ванную под холодный душ! - Я указал ему рукой направление.
      - Раскомандовался тут, - проворчал Рома, но в ванную пошел. И вскоре я услышал шум воды.
      - Надо, наверное, позвонить Сергею Ивановичу, - сказал Колесов.
      - Успеется. Когда будут какие-то результаты, тогда и позвоним. Что ты собираешься делать, Сергей Петрович?
      - Двину на Петровку. Там работают двое моих корешей. Объясню что к чему. Думаю, что помогут в поиске Димы.
      - Понятно. А как нам внедрить в систему безопасности Сосновского Шилова? Ты над этим думал? Наверняка нужны чьи-то рекомендации.
      - Спрошу парней. Может быть они знают. А ты куда?
      - Хочу нанести визит одигарху Потаеву. О прошлом нашем сотрудничестве у меня остались весьма приятные воспоминания. Это он меня вырвал из грязных и кровавых лап Сосновского. Если Потаев согласится помочь, то это уже будет полдела.
      - Да, хорошо бы, - согласился со мной Колесов.
      Однако референт Потаева сказала, что он будет лишь после обеда, то-есть в два ноль ноль.
      Что же делать? Может быть засвидетельствовать свое почтение завербованному мной прошлый раз агенту Вене Архангельскому? Что это мне даст? Возможности Вени весьма ограничены. Мне бы мог помочь его тесть Танин - один из помощников Сосновского. Но он, насколько мне известно, ещё лет пять будет находится на полном государственном обеспечении. Нет, Архангельский мне пока не нужен. И тут я вспомнил о блистательной Майе Павловне Окуневой. С её связями и её возможностями она очень даже может помочь. Правда, встреча с ней грозит мне большими моральными издержаками и угрызениями совести. Так как же мне быть? Ситуация! Я колебался, так как наверняка знал - если вновь попаду к ней в объятия, то вырваться из них будет весьма и весьма проблематично. На то она и Окунева, что бы пескарь, вроде меня, был всегда на чеку. Но вот, со свойственной мне прямотой я строго взглянул внутрь себя и сказал: "Андрей, я тебя не узнаю! Ты мне сейчас напоминаешь рефлексирующего интеллигента, а не крутого мужика, к коим ты ещё совсем недавно имел смелость себя причислять. Настоящие мужики не пасуют перед обстоятельствами, как бы трудны они не были. Они их преодолевают. Направляя тебя в ответственную командировку любимый шеф Сергей Иванович верил, что ради дела ты способен на все, тебя не остановит даже Вавилонская блудница. А ты пасуешь перед какой-то очаровательной и довольно безобидной Армидой. Постыдитесь милостивый государь!"
      После этого я понял, что вполне созрел для самых решительных действий. Ад когитантум эт агэндум хомо натус эст (человек рожден для мысли и действия). Аудэнтэс фортуна юват (смелым судьба помогает). Факт.
      Я напрочь забыл все телефоны Окуневой, знал лишь обувной магазин на Комсомольском проспекте, где она была хозяйкой и директрисой и, на удачу, направился туда.
      Кабинет Окуневой напоминал бодуар какой-нибудь очень богатой ясновельможной пани и своей пышностью и помпезностью мог бы поспорить с альковом, где я провел не худшие дни своей жизни. Любит мадам окружать себя роскошью. Страсть как любит. Мое появление привело её в состояние полного стопора, я бы даже сказал столбняка. Глаза округлились и расширились до размеров рубля царской чеканки, да в таком положении и застыли. Трудно было сразу определить, какие чувства они выражали. Здесь было всего понемногу: страха, смятения, радости, удивления. А вот лицо... Лицо при более детальном рассмотрении выражало только страх, даже мистический ужас, будто мадам увидела одного из постояльцев мрачного средневекового и давно заброшенного замка. А ещё отметил, что время не властно над этой женщиной. Здесь одно из двух: или она, как когда-то небезызвестный литературный герой Дориан Грей, заключила сделку с самим сатаной, или тратит немыслимые деньги для поддержания формы. Ее блистательный, отполированный до ослепительного блеска взглядами мужчин бюст по-прежнему поражал своей безупречностью и совершенством. Сколько ради него совершено безумств, сказано слов любви и восхищения, пролито слез, произнесено проклятий. Но это не причинило ему никакого урона. Напротив он стал ещё совершенней.
      - Здравствуйте, Майя Павловна! - воскликнул я, изобразив на лице одну из самых жизнерадостных улыбок. Хотя, если честно признаться, зная взрывной и необузданный характер Окуневой, откровенно трусил. Этот визит мог закончиться для меня не одними лишь душевными травмами. Факт. - Вы по-прежнему удивляете, восхищаете, ослепляете!
      У Майи Павловны моргнул сначала правый глаз, потом - левый. Это, как я понял, - сработала её сигнальная система. И
      состояние стопора, сменилось взрывом прекрасной плоти. Мадам вскочила. Все её тело пришло в движение, руки с неверояной быстротой чертили в воздухе какие-то то ли кабалистические знаки, то ли колдовские фигуры проклятия, божественный бюст так бурно вздымался, словно намеревался разнести в клочья сдерживающую его ткань, из её прелестного рта поначалу выкатились грозные рыкающие звуки и только потом стали выскакивать тяжелые, будто отлитые из медного колчедана, слова:
      - Негодяй!!! Наглец!! Хам!! Ничтожество! Как ты посмел явиться, подонок! Видеть тебя не хочу! Вон! Вон из моего кабинета! Что б духу твоего здесь...
      Обессилив от эмоций, Майя Павловна плюхнулась обратно в кресло и заплакала.
      - Как же ты прекрасна в гневе, дорогая! - восхитился я. - Клеопатра! Цирцея! Немизида!
      - Дура-а-ак!... Болт-у-ун! - уже по-настоящему ревала Окунева. - Как вор, не попрощавшись!... Как ты мог?!... Даже не позвонил! Не написал ни строчки! Какая же ты после этого сволочь!
      - Не мог, Майя. Никак не мог, - проговорил я серьезно, с трагическими нотками в голосе. - К сожалению, я себе не принадлежу. По распоряжению высшего командования был срочно переброшен с одно из сопредельных и очень враждебных нам государств, где все это время выполнял важное государственное задание.
      Рыдания прекратились. Окунева удивленно взглянула на меня, вытерла ладонями лицо и, веря и не веря моему трепу, спросила:
      - Правда что ли?!
      - Обижаешь, - сделал я оскорбленную мину. - Вспомни, я тебя когда-нибудь обманывал?
      Так как Майе Павловне очень хотелось поверить в то, что я только-что тут наплел, она поверила.
      - Ну хоть позвонить-то мог? - сказала она обижено и виновато одновременно.
      - О чем ты говоришь! - укоризненно покачал головой. - Я даже свою зубную щетку, прошедшую со мной концентрационные лагеря и политическую ссылку, забыл. А ты говоришь - позвонить? Ты не вышла замуж?
      - И он ещё спрашивает? Знаешь сколько слез я о тебе проплакала? Все ждала, надеялась - вот-вот позвонишь. А потом, когда надеяться было не на что, решила, что если тебя ещё встречу, то отрублю голову!
      - Так уж и голову? А зачем тебе нужна моя голова?
      - А шут меня знает. Посчитала, что ты именно этого заслуживаешь, рассмеялась она. - Ты сегодня свободен?
      - Во всяком случае, до обеда я полностью и всецело в твоем распоряжении.
      Она посмотрела на часы, возмутилась:
      - Каков нахал! Век не виделись, а он заскочил на каких-то три часа.
      - У меня важная деловая встреча. от которой, можно сказать, зависит судьба страны.
      - Никаких встреч! - безапелляционно заявила Окунева. - Страна подождет. Ничего с ней за день не случится. Сегодня ты мой! - Она выскочила из-за стола, обняла меня и крепко поцеловала. И по этому поцелую я понял, что мой образ прочно и надолго, если не навсегда, засел в этой хорошенькой головке. Надо же! Я-то считал, что она легкомысленная Армида, а она по сути своей Пенелопа. Вот те раз. Мне, кажется, опять угораздило вляпаться в достаточно щекотливую ситуацию.
      - Ты меня испачкаешь в помаде, - сказал я, отстраняясь и едва переводя дыхание от её слишком бурного проявления чувств.
      - Моя косметика никогда не течет и не красится, - заявила она. И, приняв позу фотомодели, добавила: - Ведь я этого достойна?!
      - Достойна, достойна! - рассмеялся я, окончательно сдавшись на милось победителя. Встреча с олигархом переносится на завтра.
      Она по телефону заказала обед, способный удовлетворить вкусы самых взыскательных гурманов. После чего мы покинули магазин, сели в "Вольво" и покатили к ней домой.
      Потом... Что было потом я хочу опустить по нескольким соображениям. Во-первых, описать эту сцену, даже при моем красноречии, невозможно. Во-вторых, не хочу будоражить воображение молодых читателей. У них ещё все впереди. Пусть каждый из них испытает это на собственном опыте, а не заимствует его у других. В-третьих, не хочу будить воспоминания тех читателей, у которых все в прошлом. Они этого не любят. И, наконец, в-четвертых, не хочу подводить автора этого романа. Он и так не раз жаловался, что я делаю его книги несколько легковесными. А данная сцена явно не придаст солидности роману.
      Сцена эта была прервана лишь тогда, когда в дверь позвонили доставили заказ. Через полчаса мы уже сидели за столом, в буквальном смысле слова ломившемся от всевозможных явств. Описывать кои не берусь по соображениям этического характера. Меня самого всегда раздражает реклама "Вискаса" и прочих кошачьих и собачьих деликатесов, так как многие мои соотечественники едят подобный "вискас" лишь по большим праздникам.
      Обретя смысл своего земного существования, Майя Павловна болтала без умолку. Вскоре я был в курсе всех московских сплетен. Кто с кем и почему. Кто чисто голубой, а кто лишь косит под голубого, чтобы оторвать приличную роль, а кто и вашим и нашим.
      Потом...
      Опомнился я, когда за окном стало уже смеркаться. Надо позвонить ребятам и предупредить, чтобы не волновались. Набрал номер телефона нашего номера. Трубку взял Рома.
      - Алло, слушаю! - голос его был обеспокоенным.
      - Товарищ генерал, прошу меня извинить, что не мог прибыть в назначенное время, - отчеканил я. - Непредвиденные обстоятельства.
      - Слушай, кончай прикалываться, - сердито проговорил Шилов. - Тут за него беспокоятся... А он - прикалывается!
      - Есть быть в девять часов... Нет-нет, обязательно буду ровно в девять. Спокойной ночи, Роман Владимирович! Передавайте поклон вашей супруге Тамаре Григорьевне!
      - Эй, ты что там, - таинственно зашептал Рома. - Ты откуда?
      - Спасибо, товарищ генерал! У меня все в порядке. До свидания! До встречи, господин генерал!
      Я положил трубку и снисходительно глядя на Окуневу, устало проговорил:
      - Из-за тебя я нарвался на выговор генерала.
      - Подумаешь, - беспечно махнула она рукой. - Я за тебя готова умереть.
      - Так уж и умереть?
      - Запросто, - сказала она с такой уверенностью, что я понял, что она совсем даже неплохой человек. Жаль, что я не раглядел это в прошлый раз. Кого там, тогда я был слишком хомо беспечным, чтобы это разглядеть.
      - Скажи, ты знаешь Сосновского?
      - Кто ж его не знает, - презрительно проговорила она. - Тот ещё козел!
      - Я не об этом. Ты лично с ним знакома?
      - Я как раз об этом. Он же меня сватал.
      - Правда что ли?! - удивился я.
      - А то вру.
      - И что же?
      - Нужен мне этот черт, как же. Как представила, что надо будет с ним ложиться в постель, чуть не сташнило. Брр. Отказала конечно.
      - А говорят, что у него жены - одна краше другой.
      - Они ж не на него бросаются, а на его деньги. А у меня своих денег достаточно.
      - Он обо мне ничего не спрашивал?
      - Как ещё спрашивал - целый допрос учинил. Интересовался - в курсе ли я твоих дел.
      - И что ты сказала?
      - Сказала, что сплю с тобой. А твоими делами никогда не интересовалась. Поверил.
      - Когда это произошло?
      - Сразу после твоего исчезновения. Приехали за мной два амбала и буквально силой доставили к нему. Тогда я поняла, что ты ему чем-то здорово насолил.
      - Что он ещё спрашивал?
      - Спрашивал - знаю ли Потаева и не я ли тебя с ним познакомила. Я ответила, что с Потаевым пару раз встречалась на презентациях, где и была ему представлена и что тебя с ним не знакомила. Вот и все.
      - После этого ты с ним встречалась?
      - Видемся иногда на тусовках.
      - Ну и как он к тебе относится?
      - Нормально. Недавно то ли в шутку, то ли в серьез сказал... - Смешно копируя олигарха, Окунева продолжала: - Ты, Майя, того, этого... Если, ага... Если передумаешь того... То позвони по этому... По телефону этому... - Она заливисто рассмеялась.
      - Очень похоже, - одобрил я её актерские способности.
      - Его пока дождешься, что он хочет сказать, дважды родить можно.
      - Кстати, почему у тебя нет детей?
      - Не сыпь мне соль на рану, - опечалилась Майя Павловна. - Выкрутасы молодости. Вот и довыступалась. - А-а, что об этом говорить. Близок локоть, а не укусишь. Верно?
      - Верно, - согласился я. - Майя, ты можешь мне помочь?
      - Буду только рада.
      - Надо одного хорошего парня устроить в систему безопасности Сосновского.
      - А зачем хорошего парня устраивать в этот гадюшник? - резонно спросила она.
      - Так надо, - уклончиво ответил.
      - Неужели вы серьезно хотите взяться за этого черта? Вот было бы замечательно. А то он всем уже осточертел, Везде сует свой грязный нос, хочет быть в каждой бочке затычкой.
      - У тебя есть родственники за пределами Москвы?
      - Навалом. Это в Москве у меня никого нет, а так - хоть отбавляй. Я ведь сама из Томска. Слышал про такой город?
      Я поразился подобному совпадению. Вот и не верь после этого, что всеми нашими поступками управляет сам Космос.
      - Еще бы мне его не знать, когда я пять лет учился в вашем университете.
      - Правда что ли?! - очень удивилась и отчего-то обрадовалась она. - И почему мы с тобой там не встретились? Вот было бы здорово!
      "Потому, дорогая, что ты к тому времени лет пять, а то и больше была замужем", - хотел я сказать, но по гуманным соображениям во время сдержался.
      - Ты могла бы его рекомендовать, как своего племянника.
      - Что, я такая старая, что у меня может быть взрослый племянник? обиделась Окунева.
      - Ну, почему, - смутился я. - Может же быть у молодой тети взрослый племянник.
      - Нет, лучше я его представлю как двоюродного брата.
      - Такой брат есть в природе?
      - Конечно. У моей тети Нины есть сын Валентин. Очень непутевый парень. То занялся продажей подержанных автомобилей. Кому-то там задолжал и его за это чуть было не убили. Потом работал в охранной фирме. Бросил. Связался с рэкетирами. Чуть не посадили. Уехал на Восток и пропал.
      Все складывалось на редкость удачно. Первый день своей командировки я прожил не зря. Факт.
      Глава вторая: Беркутов. Первое задание.
      Я едва не офонарел, когда Одиноков шлепнул этого жирного борова. Сделал он это хладнокровно, как привычное для себя дело. Похоже, что моя смерть откладывается на неопределенный период. Я буду совсем непротив, если навсегда. А кто-то ещё говорил, что я страшно невезучий? Кто-кто. Я сам и говорил, кто ж ещё может до такого додуматься. И был, как всегда, неправ. Если разобраться, то я самый везучий человек на планете. Определенно. Сколько раз я попадал в такие критические ситуации, что, казалось, у меня нет никакой иной альтернативы, как сыграть в ящик, но в самый критический момент удача всегда мне улыбалась. Вчерашний случай показал, что я имею эксклюзивное право на везение. Точняк.
      Когда мы вышли из квартиры, длинный мосластый парень (у него и кличка соответствующая - Мосел. При знакомстве, как мне помниться он назвался Александром Лествянко) спросил Тонкова:
      - Ну как?
      Павел похлопал меня п плечу, ответил:
      - Все в ажуре. Свой парень. Снял без шума и пыли. Этот хряк и пикнуть не успел.
      - Поздравляю! С крещением тебя! - ощерился Мосел щербатым ртом, пожимая мне руку. - В таком случае с тебя, братан, причитается. Это дело грех не обмыть.
      - А ты как, Паша? - спросил я Одинокова.
      - Он не против, - ответил он и весело подмигнул.
      Павел оставил машину на стоянке, и мы заскочили в какую-то вшивую забегаловку и я нагрузил своих новых корешей по самую ватерлинию. Однако, как отметил, Одиноков пил через раз. Я меня, после того, что случилось, водка вообще не брала. Зато Мосел и второй боевик, не помню его имени, упились в драбадан. Павел поймал такси, отвалил водителю приличные бабки и попросил развести их по домам.
      - Будь спок, - ответил тот, пряча деньги во внутренний карман. - Все сделаю в лучшем виде.
      Оставшись одни, мы решили малость прогуляться.
      - Почему ты это сделал? - спросил я Одинокова.
      - Не берите в голову, Дмитрий Константинович, - нехотя ответил он. Чем меньше вопросов, тем дольше жизнь.
      - И все-таки?
      - Будем считать, что вы мне понравились, - усмехнулся Одиноков. Этого пока достаточно.
      Я понял, что больше он ничего не скажет.
      - Хозяин - барин, - пожал я плечами.
      - Скажите, Дмитрий Константинович, вы бы действительно это сделали?
      - Да, Паша, да. Только я тогда ещё не решил - уходить мне одному, или с тобой под ручку.
      - Вот видите, я спас жизнь не только вам, но ещё и себе.
      - А ты классно шлепнул этого Плохиша. Такое впечатление, что ты этим занимаешься все свободное от работы время.
      - Да, опыт у меня солидный, - согласился со мной Одниоков.
      - А чем ты раньше занимался?
      - Я же вам говорил - был киллером.
      - Все понятно - ты им родился.
      - Можно и так сказать, - усмехнулся Павел. - Когда меня по кусочкам собрали в госпитале и я родился на свет второй раз.
      - В госпитале? Ты воевал?
      - Было дело.
      - В Чечне?
      - Нет. В Афгане.
      - И что же там такое произошло, если ты решил стать киллером?
      - А, долго рассказывать, - махнул рукой Одиноков. - Пойдемте на стоянку. Надо хоть немного поспать.
      Через полчаса мы оказались у него дома в большой двухкомнатной полногабаритной квартире почти в центре Москвы. Такая квартира стоит сумасшедших бабок. Определенно.
      Осмотрев квартиру, я сделал заключение:
      - Судя по всему, киллеры у нас относятся к высокооплачиваемой категории трудящихся.
      Павел только рассмеялся, ничего не ответив.
      Он постелил мне в большой комнате на диване и, пожелав спокойной ночи, исчез. Я разделся и лег, но сна не было ни в одном глазу. От случившегося внутри до сих пор все тряслось и звенело, а в голове шумело, будто душ в медвытрезвителе. Лупил глаза в белеющий потолок и пытался понять - чем продиктован поступок Одинокова. Человеколюбием? Киллер - гуманист! Неплохо звучит, да? Обхохочешься. Тогда, что же? А может быть у него свои счеты со всей этой кодлой. Не зря же он говорил о своем втором рождении. По всему, парню здорово досталось в первой жизни, так здорово, что он решил предьявить счет всему миру, записавшись в киллеры. А что если?... От этой мысли я даже подскочил. Что если он и есть тот, кто мне нужен таинственный оператор гребанной встречи двух гребанных олигархов?! Чем дольше я над этим думал, тем больше укреплялся во мнении, что прав. Уснул я, когда в окно заглянуло солнце. Я сказал: "Привет тебе, солнце!", - и вырубился.
      Разбудил меня Одиноков.
      - Доброго здравия, Дмитрий Константинович! - громко он меня приветствовал. - Как поспалось?
      - Спасибо! Хреново. Несознательный ты, Паша, человек. Сам встал ни свет - ни заря и другим спать не даешь.
      - Обстоятельства, Дмитрий Константинович, вынуждают. Во-первых, вас вызывает шеф. Во-вторых, уже половина двенадцатого.
      - Сосновский что ли?
      - Сосновский - босс. Варданян.
      - Слушай, Паша, кончай ты это безобразие, честное слово.
      - Какое безобразие?! - очень он удивился.
      - Выкать, возвеличивать. А то я к тебе со всей душой: "Паша - друг!", а ты вроде как дистанцию держишь: "Дмитрий Константинович".
      - Обещаю исправиться. Умывайся. Я уже приготовил завтрак.
      С большим трудом встал и поплелся в ванную. Стоило лишь взглянуть на себя в зеркало, едва не прослезился от обиды и унижения. Я походил на постоянного да, к тому же, буйного пациента психушки. Рожа опухшая, синюшняя, волосы всклокочены, глаза горят алчным, неутоленным огнем.
      "Эка провернула бедолагу эта самая штука с таким симпатиным названием - жизнь!" - подумал о себе, как о ком-то совершенно постороннем.
      В половине второго я уже стоял перед Варданяном, как молодой курсант перед генеральской вдовой, улыбался глупо и самозабвенно. С сегодняшнего дна я зачислен к нему на службу, а потому надо с первых шагов наводить мосты. Время их развода кончилось для меня этой ночью. Каково сказано! Силен бродяга!
      - Позлравляю, Дмитрий Константинович, с блестяще выполненным заданием! - торжественно провозгласил Варданян, выходя из-за стола и крепко пожимая мне руку.
      - Счастлив служить нашему "святому" братству ныне и пристно, и вовеки веков! - ответил я не менее торжественно и смахнул воображаемую слезу, выкатившуюся по такому случаю.
      Но дядя Алик отчего-то не поверил в мою искренность, печально покачал головой и укоризненно сказаол:
      - Ну, зачем вы так, Дмитрий Константинович?! Только все испортили.
      - Все испортить невозможно, Алик Иванович. Всегда что-нибудь да останется, что-то по-настоящему значительное, доброе, светлое. Неужто у вас уже все в прошлом. В таком случае, позвольте посочувствовать.
      Но отставному генералу госбезопасности эти слова ещё больше не понравились. Лицо медленно налилось красной спелостью, глаза стали колючими и злобными, как у хорька. Набычился, насупился, нахохлился, как мышь на крупу, только мышь сильно разжиревшая на хороших харчах. Вот, блин, что не скажу, все ему не нравится, все не так. Заколебал! А хо-хо не хо-хэ, дядя? Столько лет на свете прожил, а остался наивным, как Чебурашка. Чтобы Дима Беркутов тебе задницу, старый хрен, лизал, танец маленьких дураков перед тобой вытанцовывал? Не дождешься. Мне ведь доподлинно известно какие "нежные" чувства ты ко мне испытываешь, как богославлял на мученическую смерть. Но я туда не тороплюсь и, как человек по натуре добрый и где-то по большому счету вежливый, уступлю тебе свою очередь.
      Варданян сел за стол, сделал ну совсем зверское лицо, словно снимался на стенд: "Их разыскивает милиция", хмуро и раздражено проговорил:
      - Что у вас за манера такая - все превращать в балаган?
      - Превращать жизнь в балаган, а страну в общую "Палату N 6" - это по вашей части, дядя. Я же хочу дать вам понять, что в отношении меня вы сильно заблуждаетесь. Определенно. А то, что я вынужден на вас ишачить ровным счетом ничего не значит. Делаю я это в целях безопасности своей семьи. Однако, отношения своего к вашей банде не изменил и в ближайшее время менять не собираюсь.
      - Ну-ну, - криво усмехнулся дядя Алик. - Только, как мне помнится, вы это уже говорили.
      - И буду говорить при каждом удобном случае, до тех пор, пока у вас не проснется совесть, не осознаете всю гнусность вашей теперешней жизни, не раскаятесь и не попросите у людей прощения.
      - А ну прекратить! - заорал благим матом Варданян и грохнул об стол кулаком. - Черт знает что такое!
      То, что я вывел-таки из себя этого старого мерина доставило моей усталой сущности массу положительных эмоций, взбодрило. Значит, не потерял ещё форму. Однако, хватит экспериментов на выживаемость. Зачем травить быка флагом бывшей империи. Нам ещё с ним предстоит какое-то время пройти по жизни рука об руку, хотя и разными дорогами.
      Я сделал покаянное лицо, нарисовал виноватую улыбку.
      - Уж и пошутить нельзя.
      - Шутить будете дома с женой, молодой человек! - строго сказал дядя Алик, глядя на меня, будто питон на несчастного грызуна, - властно и немигающе. - Если, конечно, такая встреча состоится. Но у меня складывается впечатление, что вы никак этого не хотите.
      - Как сказал бы один из моих бывших клеентов - "хоп, понял, начальник". Приказывайте! Готов выполнить любое, даже самое дебильное задание командования.
      Генерал покачал своей "милой" головкой пятилетнего бугая, надолго замолчал, очевидно размышлял, как отнестись к моей очередной выходке. Похоже, моя готовность номер один ему понравилась.
      - С вами положительно не соскучишься, - с улыбкой проговорил он.
      - И не надо. Скука сокращает жизнь. Улыбка и хорошее настроение продлевают. Выбирайте. Или вы загнетесь через пару, от силы через пять лет, или будете удивлять окружающих своей живучестью и способностью к воспроизводству.
      - Вы не оставили мне выбора, Дмитрий Константинович, - рассмеялся дядя Алик. И даже позволил себе пошутить: - Однако, как говориться, - ближе к телу. У меня к вас есть одна деликатная просьба.
      - Деликатная - это какая? Это не когда по мордам? Нет?
      - Это, когда деликатная, - уже совсем серьезно сказал Варданян. - И прекратите, Дмитрий Константинович, хотя бы на время ваньку валять.
      - Хорошо, - тут же согласился я. - А кого прикажите? Вашего босса? Так он и так весь настолько вывален, что ни одного живого места нет - сплошное дерьмо.
      Неожиданно для меня, но больше - для себя самого, Варданян громко и весело рассмеялся. Смеялся долго. Делал попытки, но все никак не мог остановиться. Лицо покраснело от натуги, глаза слезились. Этот его смех показал, что он ненавидит своего босса нисколько не меньше чем я. Просто, волею обстоятельств он вынужден верно и предано ему служить, ибо отставка таких, как он, всегда заканчивается весьма плачевно. Определенно.
      Наконец, устав смеяться, он достал носовой платок, вытер слезы и смущенно, даже, как мне показалось, испуганно проговорил:
      - Извините! Это, очевидно, что-то нервное.
      - В ваши годы немудрено, - посочувствовал я.
      - Так о чем это мы? - спросил Варданян, потеряв нить разговора.
      - Как мне помнится, вы приготовили для меня какой-то деликатес, напомнил я.
      - Ах, да. У меня к вам есть предложение... Вы, как мне помнится, хотели мне помочь в поиске человека, сделавшего запись беседы Сосновского и Лебедева.
      - Это когда ещё было. С тех пор обстоятельства резко изменились не в вашу пользу.
      - Не будем вдаваться в подробности в чью пользу они изменились, съехидничал дядя Алик. - Я попросил бы вас этим заняться и помочь нам его найти. Вы человек здесь новый, наблюдательный, быстро сходитесь с людьми, да к тому же опытный оперативник. Думаю, что вам удастся это сделать. Обещаю хорошо заплатить и, если будете настаивать, ходайствовать о вашем освобождении.
      "Я его уже нашел", - подмывало меня сказать, но вместо этого сказал:
      - Ну, насчет освобождения вы малость загнули. Это не в вашей компетенции. Не для того меня траспортировали через всю Россию и проводили надо мной эксперементы, как над бедным кроликом, чтобы отпускать. А вот деньги... Деньги моей семье, лишенной по вашей милости кормильца, сейчас очень бы пригодились. И потом, у меня нет иной альтернативы, как согласиться. Как говорят в народе, - не мытьем, так катаньем, но вы своего добьетесь. Знаю по личному опыту.
      - Вот и хорошо. Будем считать, что мы договорились. - Варданян выдвинул ящик стола, достал из него связку ключей, протянул мне. - А это небольшой аванс - ключи от вашей квартиры. Кстати, она находится в том же доме, что и квартира Одинокова.
      Я поразился их возможностям. Неужели они каждому боевику отваливают по квартире? Нет, наверное, лишь особо одаренным, с кем они связывают определенные надежды. При желании я бы смог сделать у них неплохую карьеру. Но дохлый номер, господа мокрушники! Не на того нарвались. Дима Беркутов всю свою сознательную жизнь давил вас, отморозков, и будет давить. Это я вам обещаю и где-то по большому счету гарантирую. Определенно.
      Глава третья. Калюжный. Новые неприятности.
      Шли четвертые сутки моего пребывания в "колонии истинно свободных граждан", как именовал нас Профессор, когда вернулись из своего свадебного путешествия молодожены. Молодой супруг, хилый невазрачный парень с длинными, что у горилы руками, подошел ко мне, протянул руку,
      - Гена Хрящ.
      - Иван. А почему Хрящ? - пожал я его руку.
      - Шут его знает. Кликуху мне на зоне дали. Наверное потому, что у меня вместо костей хрящи.
      - Как это? - не понял я.
      - А так это. - Геннадий вдруг буквально переломился в поясе, просунул голову между ног, весело мне подмигнул.
      - Видал?
      - Да, впечатляет, - согласился я.
      Его супруга, крепкая разбитная девица неопределенного возраста (как потом выяснилось, ей было всего девятнадцать лет) с красивым, слегка припухлым порочным лицом, обошла вокруг меня, проговорила:
      - А ты ещё ничего, Ваня. Крепенький. - Неожиданно ухватила за промежность. - Ого! Подходяще.
      От подобной наглости я настолько растерялся, что не нашелся, что ей ответить. Почувствовал, что краснею. Чем вызвал взрыв смеха колонистов.
      Люба, так звали девицу, напропалую изменяла мужу со всеми колонистами. Один лишь Профессор не пользовался её услугами. Геннадий к её изменам относился совершенно равнодушно. Впервые я обнаружил это вскоре после знакомства. Все мы сидели за столом и играли в шестьдесят шесть, когда я с удивлением увидел, как в углу Люба с Несуном занимаются любовью. Геннадий время от времени кидал в их сторону насмешливые взгляды и покачивал головой.
      - Ты что же, не ревнуешь ее? - спросил я удивленно.
      - А чего, пусть, - равнодушно ответил он. - Профессор говорит, что ревность самое недостойное чувство, оно оскорбляет и унижает человека, отнимает его свободу, делает заложником частнособственнических инстинктов.
      - Но ведь это непорядочно? - возразил я.
      - Ты, Ваня, рассуждаешь, как член партии или профсоюза, - ответил за Геннадия Профессор. - Кто вообще может определить, что порядочно, а что нет? Партийные лидеры? Правительство? Презилент? Абсурд! Эти господа придумывают догмы для того, чтобы самим спокойнее жилось. Люба наслаждается жизнью и дарит наслаждение другим. Разве это ни есть высший смысл бытия? Разве можно запретить человеку наслаждаться жизнью? Это не только не гуманно, но и бесчеловечно.
      И я сдался. Спорить с Безверхим было бесполезно. Логика его была безупречной.
      Я теперь каждый день с самого утра до вечера дежурил у офиса Сосновского, досконально изучил режим его работы, знал в лицо каждого его телохранителя. Обычно его охраняло семь человек. Двое ехали с ним в машине, остальные - в машине сопровождения. Охранники Ссосновского по-прежнему меня не замечали. И это меня вполне устраивало. И вообще, я отметил, что люди стараются не замечать бомжей. Как однажды сказал один из моих подследственных: "Нет человека - нет проблемы". Вот потому, очевидно, для большинства моих соотечественников бомжей вовсе не существовало. Так им было спокойнее жить, комфортнее.
      О взрыве в метро я узнал из информационной программы по телевизору, висевшему в зале ожидания вокзала, и сразу понял откуда, как говорится, растут ноги. Этому пауку недостаточно оказалось пролитой крови, потребовалась свежая. Что он ещё придумает. Это ещё более укрепило в правильности принятого мной решения.
      То ли я слишком перенервничал, переживая случившееся в метро, то ли подхватил где вирус или простудился, но только к вечеру я почувствовал недомонгание. Все тело ломило и покрылось испариной, голова была тяжелой, подташнивало. Зашел в аптеку, купил антигриппин и тут же выпил с дюжину мелких, будто рисовые зерна, таблеток. Болеть мне было никак нельзя. В буфете вокзала купил два стакана горячего чая и пару бутербродов с колбасой. Поужинал. Вернулся в свое временное жилище. Кроме Любы в комнате никого не было. Она была в одной комбинации, которую она носила только дома и снимала и бережно укладывала, выходя на улицу. Люба мне игриво намекнула, что пора бы нам "познакомиться" поближе. Но я, сославшись на недомогание, лег и вскоре уснул. Когда открыл глаза, то явственно расслышал приглушенный возбужденный голос Прживальского:
      - Бля буду, Профессор, я сам видел собственными глазами. Вот такая вот пачка.
      - А тебе не показалось с перепоя? - с сомнением спросил Безверхий.
      - Да ты чё? Я что совсем уже что ли. Вот такая пачка сторублевок!
      - Интересная ситуация вытанцовывается, - проговорил Блок. - Что же он тогда, сучара, бичует с такими-то бабками?
      - Может быть подсадной? - высказал предположение Несун.
      На что Прфессор негромко рассмеялся и сказал.
      - У тебя, Толя, явственно просматривается мания величия. Если так дальше пойдет, то ты плохо кончишь. Кому мы с тобой, дорогой, нужны? Общество и валсть давно махнули на нас рукой и отвернулись. Может быть он писатель? Пишет роман из жизни бомжей?
      - Не исключено, - согласился с ним поэт. - Сейчас многие бабки этим зарабатывают. Но только это непатриотично - иметь такие бабки и не поделиться с бедствующими соотечественниками.
      - Точняк, - соглапсился Прживальский.
      - Ты предлагаешь их экспроприировать? - уточнил Профессор.
      - Не только предлагаю, но и настаиваю, - ответил Блок.
      - Точняк, - вновь подтвердил правильность слов поэта Прживалский и возбужденно рассмеялся.
      С самого начала их разговора я понял, что речь идет обо мне и лихорадочно думал, как мне быть, как выйти из этой очень непростой для меня ситации. Надо попробовать отсюда выбраться. Я заворочался, закашлял, давая понять, что проснулся. Голоса тут же смолкли. Я медленно встал и, по-стариковски притаскивая ноги, поплелся к выходу. Но путь мне преградил Несун. А Профессор, растягивая слова, ласково проговорил:
      - Ты куда это, Ваня, на ночь глядя?
      - Нехорошо что-то мне, знобит. Вот, хочу таблеток, - пояснил я.
      - Ах ты гад! - возмутился Прживаальский, подбегая ко мне. - Мы тебя! А ты врать! Братанам врать! - И он ударил кулаком мне в лицо.
      Я упал. Все колонисты, кроме Профессора, набросились на меня и принялись пинать. Безверхий, наблюдая за моим избиением, время от времени предупреждал:
      - Смотрите, не убейте. А то потом хлопот не оберешься.
      Вскоре я потерял сознание.
      Очнулся от озноба. У меня в буквальном смысле зуб на зуб не попадал. Было темно, сыро, прохладно, резко пахло креозотом. Я сел, огляделся и понял, что нахожусь на железнодорожных путях, в каком-то тупике метрах в двухстах от вокзала. Рядом возвышались штабеля новых шпал - отсюда и запах креозота. Бумажника не было. Хорошо еще, что документы паспорт и служебное удостоверение оставили. Но документы мне мало что давали. Что же делать? Как мне теперь быть?
      "Свободные люди! Граждане мира!" - горько подумал. - Такие же демагоги как все. Прикрывают свое скотство красивыми, дешевыми фразами. А как увидели деньги, почувствовали, что их можно безнаказанно забрать, все разом забыли,
      Я попытался встать, но с первого раза у меня ничего не получилось, Чувствовал я себя, мало сказать, плохо. Тело настолько саднило, будто по мне прошелся дорожный каток, не оставив ни одного живого места, кружилась голова, тошнило. К тому же, набирала силу, родившаяся в моем теле болезнь. Как же мне быть теперь? В таком состоянии я даже пистолет не смогу удержать в руках, не говоря о всем другом.
      И я заплакал. Плакал долго, громко с всхлипами и причитаниями: "Га-ад-ы!... Сво-о-олочи-и!... Бу-у-удьте вы про-о-окляты-ы подонки-и-и!... По-о-одав-и-итесь вы этими деньгами-и-и!... Подави-и-итесь своей сво-о-ободой, козлы!"...
      Не знаю почему, но так мне было легче заглушить задираемую мое сердце тоску и отчаяние. Проплакавшись, я почувствовал некоторое облегчение. Вновь попытался встать. На этот раз мне это удалось. Ноги хоть и дрожали от слабости, но держали вполне сносно. И я поплелся в свое прежнее жилье, казавшееся в начале таким гостепреимным, а фактически ставшее капканом. Они должны вернуть мне хоть часть денег. Я им объясню зачем мне нужны деньги и они поймут. Не звери же они, верно?
      Но комнату я нашел совершенно пустой. Я лег и стал ждать, уже ни на что не надеясь.
      Глава четвертая: Дронов. Арест Карпинского.
      Оставив конвоиров, прибывших доставить Карпинского в городской изолятор временного содержания у дверей, я зашел к нему в кабинет. Он сидел, уткнувшись в какие-то бумаги, и на мое приветствие лишь пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное. Мы с ним откровенно не любили друг друга, и он как не старался, не мог этого скрыть. При встрече со мной его постоянно бегающие глазки наливались прямо-таки волчьим блеском. Вероятно, чтобы это скрыть, при разговоре он никогда на меня не смотрел.
      Меня слегка лихорадило. Подмывало сказать все, что я о нем думаю и хоть раз врезать по его упитанной физиономии. Отвести душу. С трудом сдержался. Взял стул, приставил его к столу Карпинского, сел, портфель, в котором был магнитофон, поставил рядом.
      - Ты что такой негостеприимный Всеволод Илларионович?
      - Ну, почему? С чего ты взял? Нормально, - проговорил он, не отрывая взгляда от бумаг.
      Начав разговор, я успокоился. Теперь мне грустно и противно было смотреть на этого типа, продавшего и честь и совесть за зелененькие.
      - Чего ж тут нормального, - усмехнулся я. - Я, можно сказать, впервые пришел к тебе в гости, а ты даже кофе не предложил.
      - У меня закончился кофе. Извини.
      - Жаль. А я так рассчитывал выпить кофейку на халяву.
      - А чего пришел-то?
      - Чего пришел? А действительно - что мне от тебя было нужно? Шел помнил, а зашел - забыл.
      Мой насмешливый тон начинал его явно нервировать, руки заметно дрожали.
      - Ах, да! - разыграл я удивление. - Тебе привет от Петрова.
      - Какого еще?! - его глазки испуганно глянули на меня, а потом стали быстро-быстро шарить по кабинету, будто искали пути спасения.
      - Как какого?! - ещё больше "удивился" я. - Ну, ты меня Всеволод Илларионович, удивляешь. Неужто забыл подполковника Петрова Валерия Марковича?
      Карпинский растерялся совершенно. На него было неприятно смотреть. Щеки его тряслись, глаза слезились, на лбу выступил пот. Такое впечатление, что он вот-вот грохнется в обморок от переживаний.
      - Ты зачем меня?! - прокричал он. - Зачем путаешь?! Никакого Петрова я не знаю.
      - Вот те раз, - обескураживающе развел я руками. - А он просил меня оказать тебе посильную помощь и содействие. Что же мне теперь делать?
      - Правда что ли?! - с великой надеждой в голосе проговорил Карпинский, ухватившись за мои слова, будто утопающий - за соломинку, выдав себя тем самым с головой.
      - Значит, ты его все же знаешь?
      - Кого? - Он смотрел на меня как кролик на удава и в его глазах застыл ужас перед неизбежной кончиной.
      - Петрова?
      - Какого еще?... Зачем ты меня путаешь?
      - Так знаешь ты его или нет?
      - Ты что, издеваешься?! - истерично закричал Карпинский. - Никакого я не знаю! Что ты ко мне пристал с этим Петровым?! И вообще, вали отсюда!
      - Э, нет, так дело не пойдет. Я сюда пришел не затем, чтобы не добившись результата, уходить. - Я открыл портфель, достал магнитофон, включил.
      Как только Карпинский услышал свой голос и голос Петрова, сразу понял, что это конец, конец всему, служебной карьере, семейному благополучию, жизни, наконец. Тихо, плаксиво промямлил:
      - Я знал, знал что этим все кончится! - И заплакал. Плакал и что-то тихо и невнятно бормотал себе под нос.
      Я прислушался. Многих слов разобрать было невозможно. Единственное, что понял - он просил Бога простить и помочь ему.
      Смотреть и слушать все это было и смешно, и грустно, и противно. Ни жалости, ни сочувствия к нему у меня не было. Наоборот. чем дольше он плакал, тем больше я его презирал и ненавидел. Если бы мне сейчас сказали, чтобы я его расстрелял, я бы сделал это не задумываясь. И испытал бы облегчение. Честно!
      - Раньше надо было думать о Боге, гнида, - сказал я.
      Он ничего не ответил, лишь ещё горше заплакал, но бормотать перестал.
      Когда запись закончилась, я выключил магнитофон.
      - Так как, майор, знаешь ты полковника Петрова или нет? - спросил я несмешливо и злорадно.
      - Он меня заставил, Юрий Валентинович. Честное слово! Он - страшный человек! - униженно проговорил Карпинский, хлюпая носом.
      Я заметил торчащий в дверце сейфа ключ. Встал, подошел к сейфу, открыл его. Как я и предполагал, в нем на нижней полке было табельное оружие Карпинского. Взял пистолет и положил его на стол перед майором.
      - Это единственное, чем я тебе могу помочь. Хоть умрешь мужчиной. - Я был на все сто уверен, что он не воспользуется моим советом. Просто, таким образом я хотел дожать Карпинского, лишить его последних остатков воли к сопротивлению. Однако, на всякий случай был наготове - вдруг, ему действительно взбредет в голову застрелиться. Но опасения мои были напрасны.
      При одном взгляде на пистолет, с майором случилась истерика.
      - Нет!! - закричал он, отодвигая пистолет от себя. - Как вы могли такое?... Я не хочу! Я буду жаловаться генералу!
      - Ты. Карпинский, оказывается большой дурак. А кто же меня к тебе послал?
      - Но он ведь вас не уполномачиывал пистолет и все такое?
      - В таком случае, рассказывай.
      - Да-да, это конечно, - обрадовался он. - Я все. Не сомневайтесь, Юрий Валентинович. Все, как на духу!
      - Хочу заранее предупредить. Если ты соврешь, то я тебя из этого вот пистолета. А потом скажу, что сам застрелился. Понял?
      - Нет-нет. Я правду. Мне нечего скрывать.
      Я включил магнитофон.
      - В таком случае, я слушаю.
      - С чего рассказывать?
      - С того, как ты стал работать на Петрова.
      - Ага. Я сейчас. - Карпинский достал из кармана носовой платок, вытер мокрое от слез и пота лицо. Налил из графина воды в стакан, выпил. - Это было прошлым летом. В Барабинске наши сняли с "Сибиряка" сотрудника московской охранной фирмы. Фамилии его я, к сожалению, не помню. Название фирмы - тоже.
      - А как на него вышли?
      - Я точно не знаю. То ли был анонимный звонок, то ли поступили агентурные данные.
      - Понятно. Продолжай.
      - У него изъяли тратиловую шашку и четыреста грамм героина. На следующий день из Москвы прилетел капитан Севостьянов и сказал, что это их агент, что тот ездил в Новосибирск со спецзаданием и попросил меня замять это дело. Сказал, что операцией руководит подполковник Петров. Я позвонил Петрову. Тот все подтвердил. После этого я затребовал дело из Барабинска и прекратил уголовное преследование в отношении этого сотрудника охранной фирмы.
      - Каким же образом?
      - Я изъял из материалов его первоначальное объяснение, где он говорил, что шашку и героин купил у неустановленного лица, а вместо него написал, что сумка, где все это было найдено принадлежала пассажиру, который ехал с ним в одном купе, но при появлении сотрудников ФСБ сразу все понял и сошел с поезда в Барабинске.
      - И что было потом?
      - Севостьянов пригласил меня в ресторан и мы с ним обмыли это дело. Там, в ресторане, он и предложил мне две тысячи долларов за услугу. Я поначалу брать не хотел, но он на это ответил, что каждая работа должна оплачиваться. Ну я и того... взял их. Кто же знал, что они все это снимут на видеокамеру.
      - Когда познакомился с Петровым?
      - Осенью. Где-то в конце октября. Он позвонил по телефону и сказал, чтобы я пришел к нему в гостиницу "Сибирь". Насколько я помню, он занимал 318-й номер. Мы познакомились и он предложил выпить коньяка за знакомство. Выпили. А потом он мне показал видеокассету о получении мной денег. Я понял, что я всецело в его руках. Поэтому, когда он предложил помочь его парням, я согласился.
      - Он вам говорил - в чем конкретно должна заключаться эта помощь?
      - Да. Он сказал, что я должен встретиться с журналистом из Владивостока, проживающим в гостинице "Новосибирск", представиться и предложить ему отдать видеокассету, которую ему передали в Москве. Если он отдаст кассету, то я с ней еду к Петрову. Если откажется, я должен буду впустить в номер боевиков.
      - И что произошло в гостинице?
      - Когда я представился и предложил журналисту вернуть кассету, он очень испугался и стал все отрицать, говорить, что ни о какой кассете понятия не имеет. Тогда я впустил боевиков. Они проверили все его вещи, но кассеты не нашли. После чего заклеили ему рот скотчем и стали истязать, добиваясь выдачи кассеты. Я не мог на это смотреть и курил все это время в ванной. В конце-концов он выдал им кассету. Она была приклеена изолентой к днищу кровати. Но это боевиков не удовлетворило и они продолжили истязание. Теперь их интересовало - показывал ли он кому видеокассету и снимал ли кто с неё копию. Он сказал, что показывал её своему другу Устинову, который работает на Электродном заводе. После этого они его убили и мы все покинули номер.
      - А каким образом труп Вахрушева оказаля за городом на даче?
      - Этого я не знаю. Вероятно, его отвезли туда боевики.
      - Кстати, как их фамилии и кто они такие?
      - Их фамилии мне не известны. Знаю только имена. Одного зовут Александром, другого - Игорем.
      - Журналист говорил о том, что Устинов снял копию видеокассеты?
      - Нет. Он только сказал, что Устинов смотрел её. Однако Петров сказал, что мы не должны исключать это. Утром мы отправились на Электродный завод. Я зашел к Устинову в кабинет, показал удостоверение и сказал, что ФСБ располагает сведениями, что у него имеется копия видеокассеты, которую ему показывал Вахрушев. Он, как и журналист, очень испугался и стал все отрицать. Мы дождались, когда Устинов выйдет с завода, боевики пошли за ним и Александр, улучив момент, ударом кастета по голове, убил его. Но кассеты у Устинова не оказалось.
      - Кто инсценировал его несчастный случай?
      - Боевики. Саша позвонил Петрову, доложил все как есть. Тот предложил инсценировать несчастный случай, как если бы Устинов неудачно спрыгнул с электрички. Боевики погрузили труп в багажник машины и уехали. Я вернулся домой на электричке.
      - Откуда у них взялась машина?
      - Я им отдал на время свою.
      - Вы приходили к жене Устинова?
      Карпинский бросил на меня быстрый взгляд, сразу поняв, каким образом мы на него вышли. Кивнул.
      - Да. Петров приказал сходить и расспросить её о видеокассете. Но она о ней даже не слышала. После этого Петров и боевики уехали.
      - Вы ещё виделись с Петровим?
      - Да. Он приезжал недели три назад. Но на этот раз я в его делах участия не принимал. Предоставил им лишь свою машину.
      - Кстати, что у вас за машина?
      - "Тойота". Госномер - А 573 СОС.
      - Это вы правильно позаботились о спасении своей души, - усмехнулся я. - Только вряд ли её таким образом спасешь.
      Карпинский растерянно, не понимающе посмотрел на меня.
      - Извините, Юрий Валентинович, но я что-то не понимаю... О чем вы?
      - СОС - сигнал бедствия морских судов. Расшифровыется, как "спасите наши души".
      - Верно, - кисло улыбнулся Карпинский. - А я как-то об этом не думал.
      - Какова цель этого приезда Петрова?
      - Я точно не знаю, но думаю, что все та же кассета. Я однажды пригласил Петрова домой. За столом, подвыпив, он сказал, что Устинов провел нас вокруг пальца, что он снял копию и кому-то её передал.
      - Кому именно?
      - Я не стал уточнять.
      - О чем ещё он говорил?
      - Он сказал мне, чтобы я попытался установить контакт с кем-нибудь из следственной бригады Иванова и о всех их планах немедленно его информировал.
      - Вы это сделали?
      - Нет, никакого контакта ни с кем я устанавливать не стал. Однако, несколько дней назад совершенно случайно узнал, что в Москву едут три члена этой бригады. Вот об этом я сообщил Петрову.
      - Откуда вы это узнали?
      - У меня в облпрокуратуре работает прокурором-криминалистом старый приятель Борис Лосев. Он и сказал. - Что-то прочтя на моем лице, Карпинский тут же поспешил заверить: - Нет-нет, он тут совершенно не при чем, уверяю вас. Ничего такого он обо мне не знает и всецело доверяет.
      - Доверял, - уточнил я.
      - А?... Ну да, доверял, - охотно согласился он. - Вот об этом я сообщил Петрову.
      - На кого Петров работает?
      - Я точно не могу сказать, но думаю, что на генерал-лейтенанта Крамаренко.
      - Отчего ты так решил?
      - Однажды я присутствовал при его телефонном разговоре с Москвой. Петров называл своего абонента "товарищ генерал" и "Дмитрием Васильевичем". В нашем ведомстве есть лишь один генерал Дмитрий Васильевич - Крамаренко.
      Я записал показания Карпинского. Он их прочел и расписался в протоколе. Оформив статью 122 УПК, я вызвал конвоиров.
      Прочтя протокол допроса Карпинского, Иванов сказал:
      - С чем я тебя, коллега, и поздравляю. Похоже, что он предельно искренен. А ты как считаешь?
      - Абсолютно.
      - О его задержании в вашем управлении знают?
      - Только генерал. Я старался не делать шума. Конвоировали его оперативники в штатском, наручников мы на него не надевали. А что?
      Сергей Иванович встал прошелся по кабинету. Как бы размышляя сам с собой, проговорил:
      - Я много над этим думал. У нас сейчас есть все основания задержать этого козла Петрова. Однако сделать это на его территории нам не дадут. А что если нам использовать Карпинского и вызвать Петрова сюда?
      - Как вы это себе представляете?
      - Сказать, к примеру, что прокурорский работник желает передать кассету только Петрову, а?
      - Это не вариант. Петров хитрый лис, сразу поймет что к чему.
      - Верно, - согласился со мной Иванов. Он долго в раздумье вышагивал по кабинету. Затем сел за стол и, хитро прищурившись, сказал: - Давай сделаем вот что. Карпинский позвонит Петрову и скажет, что его человек из прокуратуры сообщил, что кассета действительно у Иванова и что он, то-есть я, собираюсь её опубликовать в местных средствах массовой информации и по московскому каналу телевидения в ближайшее время. Это вызовет переполох в стане нашего противника и Петров, как пить дать будет здесь уже на следующий день. Тут мы его, голубчика, и встретим. Ну как?
      - Да, это может сработать, - кивнул я.
      - Какой вы, господин полковник, неинтересный человек! - погнал картину Сергей Иванович, вызвав у меня улыбку. - Очень вы осторожный, я бы даже сказал - занудный, во всем сомневающийся. Не может, а обязательно сработает. Или я тогда ни черта не понимаю в человеческой психологии. Сообщение вызовет такой переполох, что Петров явится сюда не один, а с целой сворой отъявленных головорезов.
      - Значит, вы предлагаете освободить Карпинского?
      - Обязательно. Но сделаешь это завтра. Пусть сегодня покантуется на нарах - ему это полезно. А завтра предложишь ему сотрудничество. При удаче, он вряд ли может рассчитывать на наше прощение, но на снисхождение вполне. Думаю, что он охотно согласится. Как считаешь?
      - Уверен.
      - Ты, коллега, начинаешь исправляться прямо на глазах. Похвально, похвально. Да, позвони его жене, мастерице готовить отменные манты, что её муж срочно направлен в командировку и будет завтра.
      - Хорошо.
      - А вообще ты молоток, Юрий Валентинович! Славно поработал, не подвел старика.
      - Какого старика? - не понял я.
      - Как какого? Он перед тобой.
      - Ну вы даете! - рассмеялся я. - Слишком рано записались в старики, Сергей Иванович.
      - Ты так считаешь?
      - Убежден.
      - Принципиальных возражений у меня по этому поводу нет... Слушай, Юрий Валентинович, а не отметить ли нам с тобой успехи? По моему, повод самый что ни на есть подходящий. Ты как считаешь.
      - Так что, сбегать?
      - Не надо никуда бежать. Лучше закрой замок на защелку, а то мало ли что.
      Когда я это сделал, Иванов достал из сейфа бутылку коньяка.
      - Молдавский, - пояснил он. - На армянский денег не хватило. Тут на медни так меня допек гребанный олигарх своими заморочками, так захотелось выпить. Сунулся в сейф, а там - тю-тю. Непорядок. Вот, решил запастись. Принеси с журнального столика стаканы.
      И мы с ним выпили за то, чтобы всей своре Сосновского пришел конец. Хотя и осознавали, что сделать это будет совсем, совсем непросто. Как там Дима Беркутов? Свидимся ли? Будем уповать на Всевышнего и надеяться. Человек так устроен, что всегда на что-то надеется. Иначе невозможно было бы жить.
      Глава пятая: Говоров. Встреча с олигархом.
      Мы с Потаевым сидели в зимнем саду его офиса. По-прежнему цвели и благоухали розы. Пышные азали, нежно-розовый богульник и прочие кустарники из рода рододендронов окружали нас со всех сторон яркой живописной изгородью. В небольшом водоеме медленно шевеля плавниками толстые карпы подбирали со дна корм. Было влажно, прохладно, комфортно. Все было как раньше, за тем лишь исключением, что один из нас повзрослел, а второй постарел ровно на два года.
      За эти два года Петр Эдуардович заметно сдал - ссутулился, кожа на шее стала дряблой, уголки губ обвисли, волосы ещё больше поредели, взгляд потяжелел. Похоже, что некоторым олигархам сейчас приходится не сладко.
      Он выслушал меня молча, не перебивая. Я и раньше поражался его выдержке и самообладанию. И сейчас был удивлен. За весь мой рассказ на его лице не дрогнул не один мускул.
      После того. как я закончил, Потаев достал трубку, неспеша набил её табаком, раскурил и, откинувшись на спинку скамейки, поднял голову, долго смотрел в стеклянный потолок, затем глухо проговорил:
      - Душно здесь что-то.
      - Душно не здесь, Петр Эдуардович, а там, за этими стенами. Там стоит такой смрад, что скоро мы все в нем задохнемся. Факт.
      Он посмотрел на меня долгим взглядом, усмехнулся.
      - Вы, Андрей Петрович, всегда были мастером говорить. Только прежде вы были большим оптимистом.
      - Прежде я был более беспечным и многого не знал.
      - Вы, вероятно, хотите знать, что я обо всем этом думаю?
      - Горю желанием.
      - Извольте. О чем-то подобном я уже догадывался. Я ведь стреляный воробей, шестой десяток небо копчу, много чего повидал, жизнь научила не верить красивым словам и обещаниям, а судить о людях по их делам и поступкам, привык думать, сопоставлять, анализировать. Кто привел к власти нашего тишайшего президента? То-то и оно. А кем он был, когда были взорваны жилые дома? Правильно. Директором ФСБ. А как показал прокол в Саратове, ФСБ имела самое непосредственное отношение к взрывам. Взрывы домов и нападение на Дагестан нужны были господам сосновским, лебедевым и всей их гоп-кампании, чтобы ещё больше возбудить в людях ненависть к чеченцам, довести её до кипения с тем, чтобы была возможность начать новую "победоносную" войну, которую бы возглавил новый герой, молодой и решительный. Так все и случилось. В одном эти господа просчитались... Потаев неспеша выбил трубку в стоявшую рядом урну, достал носовой платок, вытер пот на лбу, тихо рассмеялся: - Уф! Взапрел малость. Давно столько не говорил.
      - И в чем же они просчитались? - заинтересованно спросил я.
      - Они были уверены, что им удастся втянуть Дагестан в войну против России. Но этого, к счастью, не произошло. Мы должны в ноги поклониться мудрому дагестанскому народу за его выдержку и самообладание, что не позволил втянуть себя в их грязную авантюру. Я уже давно не верю в так называемый "чеченский след". Все планируется и осуществляется здесь, в Москве. Кто финансировал Дагестан по остаточному принципу, доведя там нищету и безработицу до угрожающих размеров? Кто взращивал там вахабитов и финансировал строительство укрепрайонов в трех крупных деревнях? Неужели бывший премьер-министр, посетивший эти деревни об этом не знал? Позвольте в это не поверить. Они считали, что возмущенный нищенским положением дагестанский народ воспримет вахобитов, как национальных героев, освободителей. Это уже однажды сработало в Чечне. Но Дагестан не Чечня. Люди здесь оказались мудрее. Они прокляли и отвернулись от них. Более того, если бы в то время вооружить этот героический народ, то они бы смели и своих вахабитов и чужих, и Басаева, и Хотаба и всех остальных. Вот так обстоят дела, дорогой Андрей Петрович. Каждое утро просыпаешься и думаешь: "Какую очередную мерзость они надумали"? Труднее всех жить тем, кто все это понимает и осознает грозящие стране последствия.
      - Но вам-то, Петр Эдуардович, с вашими-то капиталами трудно жаловаться.
      - Увы, Андрей Петрович, нам приходится не легче.
      - Позвольте вам не поверить.
      - Это ваше дело, - пожал плечами Потаев. - Но только это так. Эти господа давно нас вычислили. Подсчитали, что около тридцати пяти процентов частного капитала сосредоточено в наших руках и что именно с нас может начаться возрождение России. Такое положение господ сосновских никак не могло устроить. И на нас началась настоящая охота. Причем, делается это по-иезуитски хитро и коварно. Поначалу они подставляются либо сами, либо подставляют кого-то из своих вассалов. Власти заряжают пушки холостыми зарядами и палят по чем зря. Делается это все с большим размахом и помпой. Показывается по всем каналам в течении недели, а то и двух, тиражируется в газетах, на радио. Весь этот спектакль заканчивается, как всегда, прекращением дела за отсутствием состава преступления. Затем власть заряжает пушки картечью и лупит по нам - только успевай поворачиваться. Все это происходит при полнейшем равнодушии средств массовой информации. И создается впечатление, что власть отчего-то ополчилась именно на сосновских, а мы живем, как у Христа за пазухой.
      - Да грустную картину вы нарисовали, Петр Эдуардович. В прошлый раз вы были большим оптимистом.
      - Ну и заноза же вы, молодой человек! - рассмеялся Потаев. - Вернули мне мои же слова. Верно, два года назад мы все были большими оптимистами. Тогда был другой президент. Он хоть и был самодуром, пьяницей, хоть и наломал много дров, но был личностью. Мог в дни просветления грохнуть кулаком об стол и принять волевое решение, так как не зависел от господ сосновских. Его к власти привели совершенно другие люди. Тогда Сосновский был просто мелким мошенником и никем более. Это уже к концу правления президент попал в полную зависимость к этому дьяволу. Новый же президент все делает тихой сапой, но только то, что ему говорят эти господа, так как с самого начала в их полной зависимости, знает, что именно им он обязан своим президенством и каждый день должен доказывать, что они не ошиблись в выборе. Не дай Бог им не угодить или, того хуже, их прогневить. Стоит им опубликовать лишь небольшую часть того, чем они располагают, его будто ветром сдует с политической арены. Криминальная революция в России завершилась полной победой.
      - Я шел сюда, намереваясь вас удивить. Но, похоже, вы знали гораздо больше, чем записано на той кассете. И что же делать?
      Потаев неопределено пожал плечами.
      - Откровенно скажу - не знаю. Увы, но выхода из данной ситуации я просто не вижу.
      - Вы рассуждаете прямо, как в том анекдоте: "Веревки свои приносить, или будут".
      - Очень похоже. А что можете предложить вы?
      - Как не странно, но бороться.
      - Не будьте наивны, Андрей Петрович, - грустно улыбюнулся Потаев. - С кем бороться? В их руках все средства массовой информации, правоохранительная система, армия, наконец. Вы всегда казались мне умным и здраво мыслящим молодым человеком, А сейчас все больше разочаровываете. В наш век донкихотство смешно и нелепо. Простите за резкость. - Он вновь достал трубку и принялся медленно набивать её табаком.
      - Ну что вы, Петр Эдуардович, какие могут быть извинения. Зато откровенно. Как сказал когда-то Аристотель: "Амикус Плято, сэд магис амика вэритас". Что в переводе означает: "Платон мне друг, но истина дороже". Значит вы предлагаете сидеть сложа ручки на сытом животике и ждать пока нас эти господа всех по одному, как баранов. Так?
      Потаев лишь пожал плечами, ничего не ответив. Раскурил трубку, глубоко затянулся и, выпустив мощную струю дыма, долго смотрел невидящим взглядом в пространство перед собой. Я понимал насколько сейчас трудно этому человеку. Он далеко не из слабаков. Факт. Но он настолько устал, что у него опустились руки. Неужели я зря сюда пришел? Это было бы очень и очень прискорбно. Нет, это не вариант. Без помощи Потаева и его единомышленников мы просто напросто не поднимем это дело. Как же быть? Как и чем его расшевелить, чтобы вывести из состояния полнейшей дипрессии? Мне кажется, мной использованы все методы убеждения. Нет, методы убеждения здесь явно не проходят. А что если задеть его самолюбие, унизить, оскорбить? Правда, можно нарваться на большие неприятности. Но в моем положении выбирасть не приходится. Был бы результат, а остальное как-нибудь переживу. Надо рисковать.
      - Древние греки в свое время говорили: "Игнавиа эст яцерэ, дум поссис сургэрэ". - "Постыдно лежать, если ты можешь подняться".
      - Все это лишь красивые слова, Андрей Петрович, не более того. Пустой звук, - вяло отмахнулся от меня Потаев. - Греки не побывали в нашей шкуре.
      - Хочу сразу уточнить. В вашей шкуре, Петр Эдуардович. В вашей. Я думаю, что они бы её никогда и не надели. Даже предложение её примерить сочли бы в крайней степени оскорбительным. Потому, как шкура эта не настоящего мужчины, а трусливого шакала. В те времена ценились мужество и отвага. Мужчины предпочитали умереть в бою с преврсходящим противником, но не выказывать ему слабость. Впрочем, мужество ценилось во все времена.
      Лицо Потаева осталось внешне спокойным. Лишь глаза слегка сузились, да на скулах заходили желваки. И я понял, что мои слова дошли до адресата и больно его задели.
      - А вы хам, молодой человек! - не то удивленно, не то раздраженно проговорил он. - Напросились в гости и хамите. Так интеллигентные люди не поступают.
      - А что прикажите делать? Я шел сюда в твердом убеждении увидеть крепкого волевого мужика, а увидел трясущегося от страха неврастеника, боящегося даже своей тени.
      Неподвижное лицо Потаева дрогнуло, выразило крайнюю степень удивления. Он долгим изучающим взглядом посмотрел на меня и, вдруг, весело рассмеялся.
      - Ну и жук, вы, Андрей Петрович! Решили на старике провести психологические опыты?
      - Мне очень нужна ваша помощь. Очень, - откровенно признался я. - И потом, вы, мне кажется, очень сгущаете краски. Господ сосновских вместе с их верными вассалами, купленными на корню чиновниками меньшинство полтора-два, ну от силы, три процента. Нас же, не потерявших совесть и не продавших честь, как минимум, двадцать процентов. Наша беда в том, что мы разобщены. Так давайте объединяться.
      - Считайте, что вы меня уговорили, - улыбнулся Потаев. - Что я должен делать?
      - Нужно найти видеокассету или её копию.
      - Легко сказать. Вы представляете - как Сосновский её охраняет?
      - Представляю. И вместе с тем надо попытаться это сделать. У вас есть свои люди в системе Сосновского?
      - Если они и есть, то я все равно вам этого не скажу, - усмехнулся Петр Эдуардович.
      - Считайте, что я вас об этом не спрашивал.
      - И что же вы собираетесь с ней делать?
      - Опубликовать.
      - Вот как! - удивился Потаев. - И каким же образом?
      - С вашей помощью, Петр Эдуардович. Куда мы без вас. У вас ведь есть средства массовой информации.
      - Есть несколько газет. К сожалению все телевидение контролируются ими.
      - Не все. Есть ещё каналы им не подконтрольны, к примеру, московский.
      - Необходимо все как следует обмозговать. Когда приду к какому-то определенному решению, я обязательно вам позвоню. Договорились?
      - Хорошо.
      На этом мы и расстались. Полдела сделано. Я был уверен, что он согласится помочь. Фактически он уже это сделал.
      Глава шестая. Иванов. Командировка.
      Карпинский, как мы и предполагали, охотно согласился сотрудничать. Ему было предъявлено обвинение и он был выпущен на подписку о невыезде. Опасения, что он попытается предупредить Птрова или скрыться, не было. Он для этого слишком труслив. Я был на все сто уверен, что он полностью отработает наше доверие и сделает все, что от него требуется. Жалкий, ничтожный тип. Как всегда после встречи с подобными продажными типами, на меня навалился приступ меланхолии, такой жестокий, что не тролько не хотелось ни с кем общаться, но и видеть. Да чего там, на себя самого не мог смотреть без отврващения. И я костерил почем зря всех и вся. Все люди казались настолько малы, жалки, слабы и беззащитны перед кознями дьявола, настолько несовершенны, что и Космосу от меня досталось. В общем и целом полный мрак. Ага. Единственным исключением были Светлана и Верочка. Но и их за вечер буквально замучил своими придирками и черным юмором, пока не понял, что нужно куда-то сбежать, сменить обстановку, где и лечить меланхолию. И я решил сгонять в командировку в этот Шали, где от непосредственного участника разыгравшихся там событий узнать что к чему. Тем более, мне вчера звонил Шалинской транспортный прокурор и сообщил, что Друганов ни с кем, кроме меня, рахговаривать не желает.
      Сказано, сделано. И вот я уже лечу в Екатинбург. С некоторых пор я не испытываю особого желания летать самолетом, а если быть до конца честным, то совсем этого не хочу. Пока наш ТУ-154 набирал высоту, с глухим надрывом преодолевая плотную толщу облаков, я думал, что кончусь. Ага. Казалось, что самолет разваливается на части. Но, слава Богу, мы не только взлетели, но ещё и умудрились благополучно сесть. Потому, когда я ощутил под ногами твердь Земли, то почувствовал себя самым счастливым человеком. Меланхолию как рукой сняло. В Шали я добрался лишь под вечер. В прокуратуре уже никого не нашел, потому пошел устраиваться в гостиницу.
      Транспортный прокурор старший советник юстиции Погребной Валерий Ильич примерно моего возраста, небольшого росточка, но крепкий, сбитый привествовал меня энергичным рукопожатием. смущенно проговорил:
      - Извините, Сергей Иванович, за беспокойство. но я вынужден был это сделать. Этот старик уперся и ни в какую: "Желаю говорить только с Ивановым". Поначалу мы решили. что он время тянет, расколится, я извиняюсь. Но он по существу дела так и не сказал ни слова. Он что, ваш знакомый?
      - Нет.
      - Тогда, извините, совсем непонятно. Почему же он назвал именно вас?
      - Вероятно ему сказал обо мне его попутчик Калюжный Эдуард Васильевич. С ним мы хорошо знакомы - когда-то вместе работали.
      - Да, мы установили, что он работал в Новосибирской траспортой прокуратуре. Значит, Друганов и Калюжный были знакомы?
      - И очень хорошо.
      - А ведь Друганов даже этого не сказал. Извините, но я был вынужден его арестовать в порядке девяностой по подозрению в совершении убийства, хотя и понимаю, что, скорее всего, он действовал верно, - осуществлял свое право на необходимую оборону.
      - Откуда у него пистолет.
      - Браунинг, - поправил меня прокурор. - Здесь все законно. Друганов ведь был раньше летчиком-испытателем. Браунингом его наградил министр за испытание новой машины. У него есть удостоверение на право его ношения.
      - Второй киллер убит?
      - Пока-что лежит в местной больнице в коме. Врачи говорят, что шансов на благополучный исход практически нет.
      - При них были какие-то документы?
      - Да. Паспорта и служебные удостоверения охранной фирмы "Бета",
      - Я так и думал.
      - Похоже, вы уже встречались с представителями этой фирмы?
      - Вот именно. Что-нибудь слышно о Калюжном?
      - Увы, - развел руками Погребной.
      - Где содержится Друганов?
      - В городском ИВС. Желаете побеседовать?
      - За этим я и приехал.
      - В таком случае, я вас провожу.
      После того, как я назвался, Друганов долго и внимательно меня рассматривал, затем удовлетворенно проговорил:
      - Я вас, Сергей Иванович, таким и представлял.
      - Это каким же?
      Друганов долго подбирал нужное слово, затем сказал:
      - Надежным.
      - Скажите тоже, - отмахнулся от незаслуженного, на мой взгляд, комплемента. - Здесь прокурор на вас жалуется, что не хотите с ними разговаривать.
      - Я боялся повредить Эдику. Я впервые оказался в подобной ситуации. Думал - если начну говорить, то обязательно скажу что-нибудь лишнее. Потому и решил молчать до встречи с вами.
      - Олег Дмитриевич, с какой целью Калюжный поехал в Москву?
      Он оглянулся на дверь и таинственно прошептал:
      - Эдик хочет убить Сосновского. Поймите, Сергей Иванович, его ни в коем случае нельзя останавливать. Он имеет на это право.
      - Право на это имеет только Бог, Олег Дмитриевич.
      - Если он есть, то обязательно ему поможет, - убеждено проговорил Друганов.
      - У него есть видеокассета?
      - Нет. Он отдал её этим негодяям, чтобы спасти сына. Но они его обманули.
      - Он будто первый день на оперативной работе. Неужели не понимал, что они в любом случае это сделают.
      - Он надеялся.
      - Жаль, эта кассета очень бы сейчас пригодилась.
      - Будь она проклята! - в сердцах сказал Друганов. - Из-за неё уже стольких людей убили.
      - Она ни в чем не виновата, Олег Дмитриевич. Она лишь документ истории, зафиксировавший её такой, какой она есть на самом деле. Виновны те, кто не желают, чтобы люди узнали правду, а желают написать историю по-своему.
      - Пожалуй, вы правы, - согласился Друганов.
      - А теперь самым подробнейшим образом расскажите все, что произошло.
      - В поезде?
      - Не только. Меня интересует все.
      И Друганов стал рассказывать. Нечто подобное я и предполагал услышать. Когда он закончил, я сказал:
      - А теперь все это расскажите транспортному прокурору.
      - Это не повредит Эдику?
      - Не повредит. О видеокассете и о том, что с ней связано говорить не нужно. Скажите, что нападение на вас киллеров вероятно связано с работой Калюжного, но точно вы не знаете.
      - И цели поздки в Москву я говорить не буду.
      - Согласен.
      Назад мы возвращались вместе.
      Прибыв в Новосибирск, тут же отправился в прокуратуру, связался с Дроновым.
      - Привет, Юрий Валентинович! Как себя чувствует наш подопечный?
      - Здравствуйте, Сергей Иванович! Сегодня запустили дезинформацию. Я присутствовал при разговоре Карпинского с Петровым. Майор утверждает, что Петров поверил всему, что он ему сказал.
      - Бывший майор, полковник. Бывший, - поправил я Дронова.
      - А? Ну да, это конечно... Как съездилось, Сергей Иванович? Удалось узнать что-нибудь новенькое?
      - Как я и предполагал - кассеты у Калюжного нет.
      - Как же без нее? Ведь она лежит в основе всех убийств?
      - Возможно Говорову удастся её раздобыть.
      - О Беркутове ничего не слышно?
      - Ты меня об этом спрашивал перед командировкой и мы вместе пришли к выводу, что все должно быть нормально. Бог не допустит его смерти. Без него жизнь сильно поскучнеет.
      - Это точно, - согласился Дронов.
      Глава седьмая: Своя игра.
      Предложение Викторова не очень удивило Варданяна. Нет. Богатый жизненный опыт генерала, в особенности - работы в КГБ, подсказывал, что рано или поздно, но президент попытается освободиться из-под власти его босса. Все так. Но Алик Иванович, зная Сосновского, не питал иллюзий на этот счет. Впрочем, кто знает. Новый президент, как говорится - молодой, да ранний, в отличие от прежнего, никогда не рубит с плеча, действует незаметно, осторожно, но наверняка. Прежде чем принять то или иное решение семь раз отмерит, один - отрежет. Если ему удастся расположить к себе Запад, заручиться его поддержкой, то, имея на руках пленку, президент вполне может освободиться от власти олигарха. Да.
      Но, честно признаться, Алику Ивановичу было глубоко наплевать и на президента, и на олигарха. Какая разница кто у них там кого. Все равно России от этого будет не легче. У генерала голова болела за себя. Он давно почувствовал, что с некоторых пор его работа перестала устраивать босса. Тот уже не раз намекал ему об отставке. Но его отставка могла означать только одно. Не мог осторожный и хитрый Сосновский оставлять в глубоком тылу свидетеля всех его безобразий. Не мог. Потому, ни о какой отставке не могло быть и речи. Но Варданян прекрасно знал босса. Уж если у того что в голове засело, то рано или позно обязательно случится. Успех с Беркутовым лишь приостановил решение вопроса, но не снял его. Любой новый прокол может резко изменить ситуацию с точностью до наоборот. Вот потому Алик Иванович, чтобы каким-то образом обезопасить себя и уцелеть начал свою игру. Когда ему стало известно о существовании видеокассеты, то сразу понял, что она могла бы стать гарантией его безопасности. Вот почему был страшно раздосадован, когда в ноябре прошлого года Крамаренко, минуя его, отдал кассету непосредственно Сосновскому. Он тогда позвонил Крамаренко и, не стесняясь в выражениях, сказал все, что о нем думает. Генерал Крамаренко был трусом и ничтожеством. Именно с его, Варданяна, подачи того назначили на столь высокий пост в ФСБ. Да и людей в его отдел Алик Иванович подбирал лично. Все они, за редким исключением, работали прежде в его службе. Кроме того у Варданяна на Крамаренко имелось такое, что только стоило дать этому ход, как от Крамаренко одно мокрое место останется.
      Поэтому вторую копию кассеты, изъятой у помощника прокурора, Крамаренко ему чуть ли не в зубах принес. Просмотр её показал, что это именно то, что ему нужно, чтобы гарантировать себе спокойную жизнь даже после отставки. Но он не только просмотрел её, но и снял с неё шесть копий. Пять из них он отдал своим людям, которые остались у него после развала Союза и КГБ и продолжали оказывать ему некоторые услуги. О них никто, кроме него, не знал. Агентам он дал точные ареса, куда следует направить кассеты в случае его смерти. Одну копию он, на всякий случай, оставил у себя. И вот этот случай не заставил себя ждать. Предложение Викторова было как нельзя кстати. Исход противостояния между президентом и олигархом невозможно было прогнозировать на все сто процентов. А что если победит президент? В этом случае Варданяна вновь ожидала бы незавидная участь. Такая ценная услуга, как передача компромата на противника, избаляла его от неприятностей. Он автоматически становился человеком команды президента.
      Однако спешка вредна в любом деле, а в политических битвах - особенно. Пусть думают, что достать копию кассеты ему было очень и очень нелегко, что он, может быть, рисковал жизнью. Ха-ха-ха!
      Алик Иванович был очень собой доволен. Как бы там ни было, а он застраховал себя от неприятностей. Теперь Сосновский вряд ли рискнет его тронуть. Олигарх трус по природе своей. Он играет лишь тогда, когда у него на руках все козыри. А сейчас у них козырей фифти-фифти. При таком положении олигарх рисковать не будет. Нет.
      А неприятности не заставили себя ждать.
      Перед обедом позвонил Крамаренко и срывающимся от волнения голосом проговорил:
      - Алик Иванович, беда!
      Варданян понял, что случилось что-то очень серьезное. Похоже, этот трус в штаны от страха наложил. Даже через трубку несет. С глухим раздражением спросил:
      - Что случилось?
      - У Иванова копия видеокассеты! Представляете?!
      Генерал не выдержал и матерно выругался.
      - Я-то представляю. Вот ты, мне кажется, не представляешь к каким последствиям для тебя это может привести. Козел!
      - Ну что вы такое говорите! Зачем оскорбляете?! - захныкал Крамаренко.
      - Козел и есть. Даже не козел, а баран безмозглый! Кто меня уверял, что все чисто?
      - Но кто ж мог предположить!
      - Чтобы так говорить, контрразведчик должен отработать все возможные варианты. Впрочем, какой ты контрразведчик. Ты так, недоразумение, не пришей кобыле хвост. Вот кто ты такой.
      Но Крамаренко давно привык к оскорблениям Варданяна, поэтому, проглотив обиду, продолжал:
      - Но это ещё не все, Алик Иванович.
      - Что еще?
      - Иванов собирается показать эту кассету по местному телевидению. Представляете какой будет резонанс?!
      - Час от часу не легче! У тебя что, так-перетак, сегодня день "сюрпризов"? А этой информации можно верить?
      - О да, конечно. Источник очень надежный. Сам участвовал в операции.
      - А он может того... выкрасть эту кассету?
      - Нет, он работает в другом ведомстве. И потом, Иванов хранит кассету в своем сейфе. Что делать?! Ума не приложу!
      - А тебя там и прикладывать нечего, - раздраженно проговорил Варданян.
      Крамаренко счел за лучшее промолчать.
      - Что делать, что делать, - проворчал шеф службы безопасности олигарха. - Надо принимать срочные меры. Если это, не дай Бог, случится, то нас с тобой уже никто не спросит - что делать?
      - Это понятно, - согласился Крамаренко.
      - У тебя есть надежные толковые мужики?
      - Есть. Тот же подполковник Петров.
      - Да, я его знаю. Дашь ему ещё пару офицеров. Я выделю пару своих парней. Думаю, что этого будет достаточно.
      - А что они должны будут делать?
      - Сбацать перед Ивановым польку-бабочку, идиот! - вне себя заорал Варданян. - Ты, я смотрю, от страха совсем соображать разучился. То, что они должны изъять касету у Иванова - и дураку понятно, но только не генерал-лейтенанту ФСБ.
      - А если не получиться? - Крамаренко уже совсем перестал реагировать на оскорбления.
      - Если не получится, то взорвать к шутам этот клоповник, вместе с находящимся там дерьмом.
      - Вы имеете в виду здание прокуратуры?
      - Нет, я имею в виду здание Организации объединенных наций, кретин! прямо-таки рассверепел Варданян от вопросов Крамаренко. - Мы должны сделать все возможное и даже невозможное, чтобы эта сучья кассета не попала на экран телевизора. Иначе... Я даже не хочу думать, что будет иначе. Понял ты, отставной козы барабанщик?
      - Понял.
      - Ну, слава Богу, что хоть что-то понял. Притомил ты меня, генерал. Знаешь, что самое трудное?
      - Нет.
      - Разговаривать с идиотами и объяснять им, что дважды два будет четыре. Все. Завтра в девять ноль ноль быть у меня вместе со своими бандитами.
      - Какие ж они бандиты? Обижаете, Алик Иванович! - вновь захныкал Крамаренко.
      - А кто же они, если занимаются убийствами и терактами? Бандиты и есть. И мы с тобой бандиты. Бывай! Сосновского я сам проинформирую. Варданян бросил трубку и вновь матерно выругался. Внутри у него все клокотало. Бездари! Соплижуи! Ни хрена не могут!
      Он открыл холодильник, достал из него бутылку "Смирновской", налил полный стакан и залпом выпил. Немного полегчало. Гнетущая боль в груди отпустила. Нет, докладывать боссу он пока ничего не будет. Сначала нужно кое-что сделать. Он позвонил Викторову. Тот был не в курсе того, что происходило в Новосибирске, а потому просвещать и посвящать его во все эти дела Варданян не собирался.
      - Здравствуй, Петр Анатольевич! - приветствовал он директора ФСБ, услышав его традиционное "алло!".
      - Здравствуй, Алик Иванович! - ответил Викторов, узнав Варданяна по голосу. - Ну что, достал?
      - Если бы ты знал скольких это мне стоило седых волос, - нарочито громко вздохнул Варданян.
      - Да у тебя, вроде бы, и волос-то нет. Голый и гладкий, как бильярдный шар. Все равно, это тебе зачтется. Родина и президент тебя не забудут.
      - Все вы так говорите, а когда дело доходит до веревки, забываете своего раба.
      - До какой ещё веревки? - насторожился Викторов.
      - Да это я так... образно, так сказать.
      - А-а. Подъедишь?
      - Я хотел бы встретиться на нейтральной территории.
      - Ну на нейтральной, так на нейтральной. Где?
      - Давай в "Космосе" через час.
      - А что так далеко?
      - Там меньше любопытных глаз.
      - Хорошо. Буду.
      В ресторане посетителей было пока немного и это устраивало Варданяна. Алик Иванович занял дальний столик в самом углу. Сел лицом к залу с тем, чтобы директор ФСБ оказался к нему спиной - личность он известная, не раз "светился" по телевизору, поэтому его могли узнать.
      Викторов опаздал на пять минут. Он был очень доволен. Еще бы! Ему не только удалось легко и быстро выполнить задание президента, но ещё и заручиться поддержкой, а если называть вещи своими именами, - завербовать, такого человека, как Варданян - правую руку олигарха. Есть отчего быть довольным.
      Поздоровавшись с Варданяном за руку и внимательно взглянув на него, насмешливо спросил:
      - А ты, похоже, уже где-то отметился?
      - Нужно же было как-то снять стресс. Ты бы знал, сколько я натерпелся страха, когда открывал сейф босса.
      "Старый интриган цену себе набивает, - подумал Викторов, усмехнувшись про себя. - Не такой ты человек, чтобы не оставить копию столь важной кассеты для себя. Так, на всякий случай". Однако вслух сказал:
      - Мы очень ценим твое желание помочь президенту и стране. Я завтра вылетаю в Сочи и обязательно расскажу президенту о твоем поступке. Я думаю, он найдет возможность по достоинству его оценить и отметить.
      - Не для себя стараюсь, а общей пользы для, - усмехнулся Алик Иванович. - Мне за державу обидно.
      - Это я понимаю. Где кассета?
      Варданян внимательно оглядел зал. Все спокойно. На них никто не обращал внимания. Он раскрыл "дипломат", достал видеокассету, протянул её Викторову.
      - Предупреждаю, прежде чем её смотреть, положи под язык валидол.
      "Знал бы ты, что вот-вот должно произойти, не говорил бы такое, устало подумал шеф федеральной службы безопасности, пряча кассету в свой кейс. - Все мы сидим в пасти у "дракона", все мечтаем из неё выскочить, но далеко не каждому это удается. Во всяком случае, я такого смельчака пока не знаю".
      Засиделись они в ресторане в этот вечер допоздна и расстались очень довольные друг другом.
      Ночью Алик Иванович долго не мог заснуть. В его голове созрел хитроумный план.
      Утром Варданян был вызван к боссу. У генерала неприятно засосало под ложечкой, "Неужели этот черт узнал об Иванове и обо всем остальном?": подумал. Если это так, то ничего хорошего это ему не сулит. Нужно готовиться к самому худшему. Это ничего, теперь его голыми руками не возьмешь, он готов к любому развитию событий.
      Сосновский выглядел несколько озабоченным. И только. "Не знает!" - с облегчением вздохнул Алик Иванович.
      - Здравствуйте, Виктор Ильич! - Варданян почтительно остановился у порога. - Вызывали?
      - Здравствуй, ага! - пробурчал Сосновский. - Ты чего там... Проходи давай. - Подождал пока начальник службы безопасности сядет в кресло, продолжал: - Тут вчера ко мне эта приходила... Как ее... Венера эта... У неё ещё магазин обувной на этом... На проспекте на этом... Как его?
      - Окунева Майя Павловна, - понял Варданян о ком идет речь.
      - Вот-вот... Она, - закивал босс. Маленькие глазки его стали масляными. Проговорил с восхищением: - Такая, ага!... Как эта... Как её?... Которая того... Из пены которая?
      - Афродита, - подсказал Варданян.
      - Ага... Прямо смотреть больно... Глазам больно.
      - Да, дамочка она классная, спору нет, - согласился шеф службы безопасности. - И что же ей было нужно?
      - Просила... Брата двоюродного просила... На эту... на работу, ага... Охранником просила. - Любопытно. А отчего она обратилась именно к вам, а не, к примеру, Потаеву. Логичнее ей было обратиться именно к нему.
      - Вот и я, того... Не понимаю, ага.
      - А не означает ли это, что в Москве появился небезызвестный нам Абат и пытается внедрить к нам своего человека? - раздумчиво проговорил Варданян.
      - Какой еще?... Ах, тот... Юморист тот... Не исключено... Ты проверь?
      - Обязательно проверю. Если наше предположение подтвердится, то что делать с Абатом? Ликвидировать?
      Олигарх недовольно поморщился.
      - А тебя одно на этом... На уме на этом... Проверить, ага, - зачем?... Прибыл - зачем?
      - Это и так ясно. Прибыли на выручку Беркутова. - Алик Иванович самодовольно усмехнулся. - Только опоздали они.
      - Брат этот... Завтра к тебе, ага... После обеда...
      - Хорошо, Виктор Ильич. Посмотрим, что это за брат.
      - А как у тебя с этим?... С прокурором этим?... Как?... Нашел?
      - Ищем, Виктор Ильич, - понурился генерал от неприятных вопросов. Найдем. Никуда он не денется.
      - А-а! - раздраженно махнул на него рукой Сосновский. - Одни эти... Обещания эти... Совсем перестал... Еще два дня... Сроку - два дня... А там - на себя, ага... Пеняй на себя... Всякому этому конец есть... Терпению конец есть.
      - А что делать с Людмилой Борисовной, Виктор Ильич? - решил уйти Варданян от неприятного разговора.
      - Какая еще?... Ах, Людмила?... А что с ней?... Чего она?
      - Плачет. Просит о встрече с вами.
      Олигарх злорадно рассмеялся. Мстительно проговорил:
      - Это хорошо... Пусть того... Поплачет, ага... Ей полезно... Некогда, - скажи... По пустякам некогда... Работы, - скажи... Много работы... Ладно, давай... Ступай давай, - Сосновский махнул в сторону двери.
      Но Варданян продолжал сидеть. Он понимал, что далее оставлять босса в неведении информации агента из Новосибирска опасно.
      - Что у тебя еще?... Что? - обеспокоился Сосновский.
      - Неприятности, Виктор Ильич, - виновато ответил генерал.
      - Какие еще?... Что еще?... Ты только и можешь... Совсем разучился, ага... Работать разучился... Рассказывай давай.
      Недослушав Враданяна до конца, Сосновский выскочил из-за стола, забегал по кабинету, засучил в воздухе кулаками, закричал:
      - Дурак!... Как ты смеешь, дурак, мне такое?!... А кто говорил... Все чисто, - говорил?... Кто?!
      - Кто же мог такое предположить, - развел руками генерал. - Я до сих пор не могу понять - откуда у Иванова оказалась копия кассеты?
      - А-а! - в раздражении затопал ногами олигарх. - Ты только и можешь... Ничего не можешь!... Уволю к этой... К чертовой этой... Дурак!
      - У меня на этот счет есть кое-какие соображения, Виктор Ильич.
      - Какие еще?... Рассказывай, ага.
      И Варданян поделился с боссом планом, созревшем ночью. План тому явно понравился. Он сел за стол, проворчал:
      - Давай того... Действуй, ага... Но если и на этот раз... Пеняй на себя.
      И генерал понял, что на этот раз гроза пронеслась мимо. Встал, попрощался и вышел. И лишь вернувшись к себе в кабинет, дал волю обуревашим его чувствам, длинно и грязно выругался. Его даже слегка подташнивало от ненависти к этому черту лысому, карикатуре на человека. Присосался паучина к телу страны и сосет из неё последние соки. "Шлепнул бы его кто", впервые подумал Варданян о смерти босса, как о наилучшим для себя и других варианте. Потрясая увесистыми кулаками, мстительно проговорил:
      - Ты, сученок, ещё запомнишь, как дурачить заслуженного генерала. Ты, козел, ещё очень об этом пожалеешь! Это я тебе обещаю.
      Глава восьмая: Говоров. Неудачное начало.
      Моя Пенелопа каждый раз ждала моего возвращения, будто второго пришествия Христа. При моем появлении лицо её расцветало улыбкой, а плоть трепетала и алкала общения со мной, причем, самого тесного. Уф! Если так дальше пойдет, то через неделю я буду походить на ипохондрика, устало таскающего по земле бренную оболочку. Ни на что другое я уже буду не способен. Факт. Ситуация! Глядя на Майю Павловну, я вспоминал мою несравненную Танюшу, и чувствовал себя большим свинтусом перед обоими. О-хо-хо! За что страдаю? За что терплю моральные муки? Меня мучили великие сомнения - правильно ли я поступил, ринувшись в объятия этой Минервы? Одно утешало, что делаю я все это не для собственного удовольствия, а пользы дела для.
      Сегодня вид у Майи Павловны был особенно торжественным, даже таинственным. Она бросилась ко мне на шею, опрокидывая на диван. По прежнему опыту знал, что любое проявление мужской силы её лишь раззадоривало и воодушевляло. Потому решил призвать к её рассудку.
      - Майя, имей совесть! - возмутился я. - Ты забыла самую простую, я бы даже сказал, банальную истину, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. А ты, не накормив, набрасываешься на меня, как пикадор на несчастного быка. Это не гуманно и по большому счету бесчеловечно.
      Она вскочила и дурашливо отрапортовала:
      - Праздничный ужин на столе, мой генерал! - Указала на дверь гостиной.
      - У тебя какое-то торжество?
      - А как же. - Она приложила правую руку к виску. - Разрешите доложить о выполнении вашего задания, мой генерал!
      - Ты разговаривала с Сосновским?
      - Более того, - я с ним встречалась и даже позволила поцеловать себя в щеку. Брр. При одном воспоминании об этом меня тошнит. Его шеф безопасности будет ждать твоего парня послезавтра в два ноль ноль. Постой, я все записала. - Она взяла лежавшую на диване дамскую сумочку, раскрыла, достала из неё записную книжку, раскрыла, протянула мне. - Вот.
      "Варданян Алик Иванович. 510 комн., в два часа", - прочел я. С этим хомо-вульгарисом я имел несчастье встречаться пару лет назад. Эти встречи едва не закончились для меня трагически. Факт.
      Утром я позвонил Иванову и попросил подготовить Шилову соответствующую легенду.
      - Сделаем, - пообещал он. - Сейчас же свяжусь с томичами. Как вы там? Узнали что-то о Беркутове?
      - Пока - нет. Этим занимается Колесов. Местные парни обещали помочь.
      - Главное, чтобы с ним было все в порядке. Остальное - мелочи, - и олигарх этот, и вся его камарилья. Все они и мизинца Беркутова не стоят. Если нужна будет помощь, звони, не стесняйся.
      После этого попросил Колесова срочно связаться с его знакомыми с Петровки с тем, чтобы обеспечить "племянника" Окуневой надежными документами.
      - Когда нужны документы? - спросил он, беря лист с данными брата Окуневой.
      - Уже сегодня. В крайнем случае, завтра утром.
      - Когда же они успеют? - озадачился Колесов. - Там ведь надо печати изготовить.
      - Надо, Сергей Петрович, надо. Иначе мы провалим всю операцию.
      - Да, задачка... Хорошо, постараюсь.
      Но утром следующего дня меня ждал неприятный сюрприз. Когда, возвращаясь от Окуневой, я уже подходил к зданию Института усовершениствования прокурорских работников, обнаружил метрах в двадцати позади долговязого блондина лет тридцати с лицом злостного неплатильщика алиментов - хмурым и замкнутым, неотступно следовавшего за мной. Этого субъекта я видел на перроне метро, когда садился в вагон. "Филер!" - понял я и откровенно запаниковал. Кто он? Человек Петрова или Варданяна? Впрочем, какая разница. Оба они служат одному хозяину. Да, но каким образом они на меня вышли? Где и когда я обзавелся "хвостом"?
      И я понял, что обращаться за помощью к Майе Павловне было с моей стороны непростительной ошибкой. Теперь о внедрении Шилова в систему безопасности олигарха не могло быть и речи.
      Глава девятая: Беркутов. День сюрпризов.
      Я нашел Одинокова в спортзале, таскающим на загривке здоровенного бугая, рыжего, с дебильной улыбающейся рожей. По всему, тому очень нравилось такое положение вещей.
      - Паша, - окликнул я Одинокова. - Ты что это таскаешь этого "малыша". Он что, парализованный?
      Мой новый друг дотащил бугая до меня, наклонился.
      - Слезай, Вова, приехали, - сказал он своему наезднику, едва переводя дыхание. Майка его была мокрая от пота.
      Вова покинул шею Одинокова с явной неохотой, даже перестал улыбаться и неприязненно взглянул на меня.
      - Как встреча с шефом? - спросил меня Павел.
      - Прошла в теплой и дружественной обстановке. - Я покрутил на пальце ключи от квартиры. - Это - её итог.
      - Что же это?
      - Ключи от новой квартиры. Кстати, она в том же доме, что и твоя.
      - Поздравляю!
      - Спасибо. Предлагаю это дело обмыть.
      - Успеется. Сегодня наша смена. Обмоем после дежурства. Вова, обратился он к "малышу", продолжавшему лупить на меня нехорошие глаза, знакомся. Это наш новый товарищ Дмитрий Беркутов.
      - Вован, - пробасил тот и так жиманул мою руку, что я едва не заревел от боли.
      - Сила есть, ума не надо, - сказал я, тряся онемевшей рукой.
      - Чего? - не понял он.
      - Сильный, говорю, ты, Вова, малый. Прямо русский Шварцнегер. С детства, наверное, тренируешься?
      - Ну, - кивнул он. - А кто это тебя так, - указал пальцем на мою синюшную физиономию.
      - А-а, не спрашивай, Вован. Было дело. Развязал мешок с кулаками, придурок.
      - Ну ты даешь! - разулыбался он. Я начинал ему нравиться.
      - А мне сегодня тоже заступать на дежурство? - спросил я Одинокова.
      - Конечно. Сегодня в два заступаем.
      - А почему не с утра, как у всех людей?
      - Так здесь было заведено ещё задолго до меня.
      - И как долго будем охранять задницу этого козла?
      Павел нарисовал на лице недовольство, многозначительно покосился на Вована, холодно ответил:
      - Мы дежурим по двадцать четыре часа - с двух до двух. Сутки дежурим, двое отдыхаем. Нормально. И потом, когда олигарх возвращается домой, мы имеем возможность попеременно отдохнуть. - Он посмотрел на часы. - Осталось полтора часа. Ты подожди, я сейчас приму душ и мы с тобой где-нибудь пообедаем.
      За обедом Одиноков меня предупредил:
      - На квартире есть телефон. Не вздумай по нему звонить своим.
      - Прослушивается?
      - Не только он, но вся квартира.
      - Спасибо, Паша! Позавчера ты спас мою жизнь, сегодня - репутацию. Ты мой ангел хранитель. Дай тебе Бог доброго здоровья.
      - Нашел ангела, - рассмеялся Одиноков. - Келлер - ангел. Тебе не кажется, что звучит это несколько двусмысленно? - А глаза его стали по-коровьи печальными.
      Перед заступлением на дежурство Одиноков познакомил меня со всеми охранниками смены. Кроме известных мне уже Мосла, Шухера и Вована были ещё два Александра, похожие друг на друга, как щенки боксера одного помета. Крепкие, ладные, жизнерадостные. По всему, хорошо им живется на белом свете, уютно. Итак, олигарха охраняют семь человек. Не хило.
      Одиноков поставил меня у дверей приемной Сосновского. Где тот меня и увидел, вернувшись с обеда. Подошел, долго с удовольствием рассматривал. Проговорил, будто ворон прокаркал:
      - Здравствуйте, ага!
      На этот раз я решил не зарываться и не безобразничать. Пора ереси и вольнодумства прошла. Теперь он мой босс и я должен вести себя соответственно. Поэтому почтительно ответил:
      - Добрый день, Виктор Ильич!
      - Кольцов?
      - Беркутов, - вежливо я его поправил. - Кольцовым я был два года назад.
      - А, ну да... Это конечно... Дмитрий э-э-э...
      - Константинович.
      - Это конечно, ага... Как поживаете, Дмитрий э-э-э... Константинович.
      - Замечательно, Виктор Ильич! Это видно по моему лицу. Стоит лишь посмотреть, и становится ясно, что счастливее человека в принципе не может быть.
      Олигарх заливисто рассмеялся.
      - Шутка, ага?... Смешно... Я рад, что вам у нас того... Нравится, ага... - Он отечески похлопал меня по плечу и прошел в приемную.
      Вот козел! С каким бы удовольствием я вмазал по его лоснящейся роже. Но ничего, лелею надежду, что когда-нибудь мне все же удастся осуществить свою мечту.
      В семь часов мы сопроводили олигарха домой, где присоединились к четырем боевикам, постоянно охраняющим его "дворец". Да, охрана у него солидная, трудно подступиться.
      На следующий день в половине двенадцатого ко мне подошел Павел и сказал:
      - Тебя вновь вызывает Варданян.
      - Не знаешь, - зачем я ему понадобился?
      - Понятия не имею. Ступай. Я тебя подменю.
      На этот раз дядя Алик был чем-то явно озабочен. Лицо помятое, глазки бегают. Он походил сейчас на старого немощного сенбернара сильно обиженного хозяином. "По-всему, плохи твои дела, иуда!" - злорадно подумал я, сделав вывод из первых наблюдений. Не знаю, возможно когда-то, во времена великой империи социализма он и был порядочным офицером. Возможно. Хотя лично я в этом очень и очень сомневаюсь. Только все это у него в далеком прошлом. Всю свою порядочность он распродал оптом и в розницу за хрустящие тугрики олигарха. А потому ни жалости, не сочувствия к этому перерожденцу, моральному уроду я не испытывал, нет. В душе было одно лишь злорадство. Так тебе, козел, и надо!
      Поскольку вчерашний короткий разговор с Сосновским выпал в сознании тяжелым осадком, все более возбуждавшем мое раздражение. Я решил дать ему выход и отыграться на этом вот старом мерине. А что, детей мне с ним не крестить, верно? А если он ещё питает относительно меня какие-то иллюзии, то его надо их лишить окончательно и бесповоротно.
      Я стоял у порога как бедный родственник, переминаясь с ноги на ногу, ждал указаний высокого начальства.
      - Ну чего вы там, - хмуро проговорил Варданян. - Проходите, садитесь.
      На полусогнутых я доплелся до приставного столика, сел на краешек кресла, смиренно сказал:
      - Разрешите доложить, Алик Иванович, о выполнении вашего задания.
      - Какого ещё задания? - недоуменно спросил он.
      - Ну, о том, кто видеокассету, стало быть.
      - Не может быть! - не поверил отставной генерал, но в глазах уже начал разгораться огонь надежды. - Ну-ну, я вас внимательно слушаю, Дмитрий Константинович.
      - После долгих и трудных размышлений, я пришел к выводу, что это могли сделать только вы, Алик Иванович. Больше, я извиняюсь, не кому.
      Огонь в его глазах мгновенно потух, а вместо него появилось что-то очень темное и очень нехорошее.
      - Ну-ну, все шутить изволите. Не надоело вам фиглярничать, Дмитрий Константинович?! - слова были тяжелы, будто пирамида Хеопса.
      - Пошто обижаете, Алик Иванович! - "возмутился" я. - Какие тут могут быть, я извиняюсь, шутки. Я ведь не просто так, а доказательно.
      - И какие же у вас доказательства? - мрачно усмехнулся дядя Алик.
      - Пусть они не прямые, а косвенные, но очень, я бы сказал, веские. Определенно. Во-первых, кто перед столь важной беседой окончательно осматривает помещение? Вы, Алик Иванович, не отпирайтесь.
      - Ну и что из того? Сейчас такие видеокамеры, что я её попросту не заметил.
      - Ее могла не заметить уборщица тетя Клава...
      - Какая ещё тетя?! - стал заметно заводиться Варданян. И это меня порадовало и воодушевило.
      - Это аллегория, Алик Иванович... Так вот, видеокамеру могла не заметить уборщица тетя Клава, но не оперативник с вашим стажем и вашей квалификацией.
      - И это все?
      - Нет, я извиняюсь, не все. Я лишь только сказал - во-первых. Во-вторых, с некоторых пор вы заметили недовольство олигарха вашей работой и поняли, что рано или поздно, он постарается от вас избавиться. Чем это для вас может закончиться, не мне вам говорить. Вот потому решили сыграть на опережение и обезопасить свои тылы. А злополучная видеокассета и есть та гарантия, что жизнь свою вы закончите не где-нибудь в Москве-реке с перерезанным горлом, а на в своей постеле в окружении родных и близких.
      - А ну прекратить! - благим матом заорал отставной козы барабанщик и прихлопнул здоровущей ладонью по столу. - Черт знает что такое!
      Мои слова попали точно в цель! В маленьких темных глазках Варданяна засквозило беспокойство. Они выражали страх и удивление одновременно. Не думайте, что все, что я только-что сказал пришло ко мне спонтанно, по наитию. Нет. Над всем этим я долго размышлял, пока не родил вот эту идею, которую сейчас озвучил. Прозвучало очень убедительно. Понял это и дядя Алик. Потому так и занервничал.
      Теперь у меня было совсем отменное настроение. Сбросив клокотавшую во мне злобу на олигарха прямиком на его верного цепного пса, я вновь ощутил себя человеком и мог даже посочувствовать дяде Алику. Не всегда ведь он был тем, кем стал, верно? Во всяком случае, в его младенческие годы, родители верили, что из него когда-нибудь вырастет что-нибудь путнее. Определенно.
      - Ах, как мы не любим правду-матку! Как не любим! Как мы разнервничались! Как разволновались! А ведь я сказал лишь малую долю того, что написал в рапорте на имя Сосновского.
      - Вы неисправимы, - устало проговорил Варданян. Вид у него был потерянным и несчастным. - Я пригласил вас для серьезного разговора, считал, что на вас можно положиться. А вы вновь устроили балаган.
      - Но это же совсем другое дело! - с воодушевлением воскликнул я. Чего ж сразу не сказали, что темнили? Я в жизни ничего так не люблю, как серьезных разговоров. В этом случае на меня можно не только ложиться, на мне можно сидеть, стоять, использовать вместо батута. Прочность и надежность гарантируется.
      Генерал лишь покачал "милой" головкой пятигодовалого бугая, а вслух сказал:
      - И вы можете гарантировать, что разговор этот останется сугубо между нами?
      - А вы хоть раз слышали от батута, как он относиться к тем, кто совершает на нем головокружительные кульбиты? Нет? И не услышите.
      - Ну-ну, - криво и грустно улыбнулся Варданян. - Впрочем, конфиденциальность этого разговора в ваших же интересах.
      - Я весь внимания, Алик Иванович.
      - Нам доподлинно стало известно, что Иванов располагает копией видеокассеты.
      - С чем я вас и поздравляю! - не сдержался я, чтобы не высказать своего отношения к услышанному. Но Варданян сделал вид, что не обратил на мои слова внимания, продолжал:
      - Вы ведь у него пользуетесь доверием?
      - Беркутов у всех пользуется доверием, - скромно ответил. - Ибо в мире ещё не изобрели материала тверже и надежнее этого прекрасного человека.
      Поношенное лицо дяди Алика расцвело, будто майская роза под благодатным солнцем Андалусии.
      - Вот и хорошо, значит мы сделали правильный выбор. - Он посмотрел на часы. - О! Уже обед. А не пообедать ли нам, Дмитрий Константинович?
      Я понял, что Варданян не хочет, чтобы наш дальнейший разговор был записан на магнитофон.
      - Как прикажите, шеф, - ответил.
      В ресторане, едва мы сели за стол и Варданян сделал заказ официанту, он вновь вернулся к прерванному разговору:
      - Нам также известно, что Иванов собирается показать видеокассету по местному телевидению.
      - "Есть от чего в отчаянье прийти", - заметил я.
      - Вы должны его убедить не делать этого. Пока не делать.
      - Я?! Каким же образом? Направить телеграмму?
      - Послезавтра вы с Одиноковым вылетаете в Новосибирск.
      - Понятно. А как я объясню Иванову свое появление?
      - Расскажите о нашем разговоре и моем предложении.
      - Допустим, Иванов мне поверит. Только по прежнему опыту знаю, что он очень плохо поддается уговорам. Уж если что в его сообразиловку вошло, потом это колуном не выбьешь. Определенно. К тому же, между нами мальчиками, - почему я должен его уговаривать?
      Лицо Варданяна напряглось. Он украдкой огляделся, чтобы удостовериться, что под соседним столом не прячется агент Интерпола. И я понял, что сейчас услышу нечто. Так и случилось. Понизив голос до шепота, генерал сказал:
      - Из самых достоверных источников стало известно, что президент хочет освободиться от диктата Сосновского.
      - Я тоже многое хочу. К примеру, хочу никогда не видеть ваших криминальных рож. Но мало могу. Наши желания должны соизмеряться с нашими возможностями.
      - Дмитрий Константинович, опять вы за свое, - укоризненно покачал головой дядя Алик. - В возможностях президента, я думаю, мало кто сомневается. К тому же, им уже предприняты определенные шаги - он уже имеет на руках копию видеокассеты. Очень скоро мы будем свидетелями войны титанов. А за ней лучше наблюдать, находясь на почтительном расстоянии. Вы согласны со мной?
      - Не знаю, не знаю. Уж очень хочется помочь президенту.
      - Они оба друг друга стоят, - мрачно сказал генерал. И я понял, что он очень тоскует по прежней порядочности и по тем временам, когда он мог служить Отечеству не за страх, а за совесть. Определенно.
      Но в моей памяти ещё свежо воспоминание о том, как классно крутил кино одного актера этот старый мерин, посадив меня, как какого-нибудь сопляка в огромную лужу. А что если весь этот треп - всего навсего проверка?
      - Алик Иванович, надеюсь, все это вы согласовали с боссом? - спросил я, строго глядя в его глазки.
      Лицо шефа службы безопасности олигарха бледнело долго и медленно. Сначала побледнел его мясистый нос, - единственная достопримечательность его заурядной физиономии, - да так, что явственно проступили черные точки следы от многочисленных угрей. Затем бледность расползлась на скулы, лоб, шею. Теперь передо мной была посмертная гипсовая маска дяди Алика. Картина, я вам скажу, не для слабонервных. Лишь глаза, в которых застрял большущий вопрос: шучу я, али как?, - говорили за то, что "пациет" ещё жив. Короче, старый мерин очень струхнул. И я понял, что сейчас Варданян очень многое ставит на карту, если не все. Поэтому, чтобы разрядить гнетущую атмосферу недоверия и подозрительности, я сказал:
      - Шучу я, Алик Иванович, шучу.
      В это время официант принес заказ и выставил на стол тарелки с овощными салатами, украинским борщом, лангетами, графин с водкой и две рюмки, хотя я точно помнил, что водку Варданян не заказывал. Вероятно, её и не надо было заказывать. Она и так подразумевалась. Старый алкоголик!
      После того как официант ушел, Варданян наполнил рюмки.
      - Я на работе не пью, - напомнил я, что до конца моего дежурства ещё целых полчаса.
      - Да ладно вам, - вяло отмахнулся генерал от моих слов. Лицо его уже обрело обычный бледно-карминный оттенок, с красными склеротическими прожилками. Виновница этого стояла на столе чистая и прозрачная, как слеза Отца нашего сына Божьего Иисуса Христа.
      - Так вот, относительно вашего вопроса, Дмитрий Константинович, решил вернуться Варданян к прерванному разговору. - Босс знает лишь то, что вы направляетесь в Новосибирск с единственной целью - похитить у Иванова копию видеокассеты. Я думаю, что этого вполне достаточно. Вы со мной согласны?
      - В ваших словах присутствует железная логика. В таких случаях я поднимаю руки и говорю: сдаюсь.
      - За это стоит выпить. - Варданян поднял свою рюмку, приглашая меня сделать то же самое со своей.
      Я не заставил себя упрашивать. Выпили и налегли на салаты.
      - Так вот, - генерал дожевал и проглотил остатки салата, вытер салфеткой губы. - Как я уже говорил, - за битвой титанов хорошо наблюдать со стороны. Публикация же видеокассета неизбежно приведет к тому, что противники объединятся против общего врага. Последствия этого нетрудно предсказать. Очень "авторитетная" комиссия экспертов придет к заключению, что все это лишь хорошо сделанный видеомонтаж, и что голоса алигархов вовсе не их голоса и так далее. Иванову Генеральная прокуратура состряпает уголовное дело и определит его в следственный изолятор, где он благополучно умрет от "инфаркта". Да и остальным членам его бригады я бы не позавидовал, нет. Насколько я наслышан, Иванов здравомыслящий человек и должен это понимать. Надо переждать. Пусть враги обескровят друг друга. Обессиленные они уже не будут так страшны, а созданная ими пирамида власти неминуемо рухнет. Вот тогда и придет черед публикаций и всего прочего. Я ясно нарисовал перспективу?
      - Ну вы титан, шеф! - искренне поразился я. - Как интриган интригану скажу - вы нарисовали радушную перспективу. За это я был бы не против ещё выпить.
      - Ну так, - самодовольно разулыбался Варданян, наполняя рюмки. Старая школа! Как говорится: "Старый конь борозды не испортит".
      Выпили и принялись урабатывать борщ. Как не крути, а этот старый мерин прав, - с публикацией кассеты надо повременить. Да, но откуда у Иванова оказалась копия? Ее в принципе не может быть. Возможно изъяли у этого помощника прокурора... Как же его фамилия?... Кажется - Калюжный. Точно Калюжный.
      - У прокурора Калюжного видеокассету изъяли? - спросил я как бы между прочим нового соратника по совместной борьбе с мафией и продажной властью.
      - Угу. - кивнул он.
      Следовательно, копия к Иванову попала не от Калюжного. В таком случае, где он её взял? Может быть, у него и нет никакой копии. Может быть он затеял какую-то свою игру с определенными целями? Возможно, возможно, на Иванова это очень похоже. Если моя догадка верна, то это значит, что они там раскрыли источника информации Варданяна и теперь тот работает под их контролем. Но это гораздо усложнит мою задачу. Если я не привезу копии кассеты, то этот хитрован сразу поймет, что Иванов блефует, его "источник" раскрыт, а сам он, как глупый карась, попался на голый крючок. Нет, так дело не пойдет. Настала пора откровенного разговора с Одиноковым. На всякий случай спросил:
      - А копию кассеты привозить, или вы возьмете её из своего загашника?
      Варданян вновь очень долго и очень внимательно меня рассматривал не мигающим взглядом. Затем добродушно проговорил:
      - Как старый интриган начинающему скажу, - не держите мена за говорящего какаду, я этого не заслуживаю. Копия кассеты должна быть в обязательном порядке.
      - А как я объясню свой отъезд?
      - Никому ничего объяснять не надо. Подадите заявление об увольнении из органов милиции и вернетесь сюда, можете вместе с семьей. Вы нам здесь нужны.
      - Кому это, - нам, позвольте полюбопытствовать?
      - В основном, - мне. Да, вместе с вами летит известный вам подполковник Петров с ребятами.
      - А он-то на кой лях?
      - Для страховки, - хитро прищурился Варданян и сразу стал походить на разжиревшего на дармовых харчах котяру. - Чтобы на этот раз вы, Дмитрий Константинович, были более благоразумны и не своевольничали.
      - Да пошел ты куда подальше! - сделал я вид, что обиделся. - Ты, шеф, всю малину испортил, честное слово! Я уже готов был тебя полюбить любовью пламенной и страстной, а ты такое! Очень ты меня обидел недоверием и где-то по большому счету даже оскорбил. Определенно.
      - Что ж поделаешь, у меня служба такая, - доверяй, доверяй, но проверяй.
      В правдивости этих слов мне очень скоро пришлось убедиться. Он встал из-за стола, что означало - мне пора сматываться. Варданян проводил меня до двери, пожал на прощание руку и, глядя куда-то за мою спину, будто пытался разглядеть там свое будущее, неожиданно выдал:
      - С тем, чтобы к вам отнеслись с большим доверием, разрешаю сдать Петрова с компаньонами.
      Ну, блин, вооще! Дядя Алик начинал мне все больше нравиться. Определенно. На этот раз мы расстались с ним очень довольные друг другом.
      Одинокова я на работе уже не застал. Поехал к нему домой. Он куда-то собирался.
      - Ты куда это навострился? - спросил я.
      - Так, деловое свидание, - уклончиво ответил он, усмехнувшись.
      - Но ведь мы договорились обмыть мою квартиру?
      Павел нерешительно потоптался на месте, что-то обдумывая, затем сказал:
      - Хорошо. Только ненадолго и по чуть-чуть. Здесь неподалеку есть неплохой бар. Ты как, не против?
      - А мне без разницы. Лишь бы было что выпить и чем закусить.
      Бар действительно оказался неплохим - небольшим, уютным и тихим. Посетителей пока было немного. Я выбрал столик в самом дальнем углу зала. Здесь нас даже при желании никто не может услышать. Не успели сесть, как около столика нарисовался официант с угодливой улыбкой на лакейском лице. От него за весту несло дорогими духами. И я понял, что этот господин не нашей половой ориентации. Определенно.
      - Чего изволите! - официант перегнулся почти пополам.
      - Ты голоден? - спросил я Павла.
      - Нет. Я недавно обедал.
      - Я тоже. - Повернулся к официанту. - Принеси ка нам, Маша, бутылочку армянского, лимончика и по мясному ассорти.
      - Меня зовут Игорем, - вежливо поправил он меня, но глаз, обращенный ко мне, выразил заинтересованность.
      - Что ты говоришь?! - "удивился" я. - А так похож на Машу, прямо вылитый.
      - Шутите! - захихикал педик и завилял по проходу тощей задницей, удаляясь.
      Я кратко рассказал Павлу содержание нашей с Варданяном беседы.
      - Старый лис, - усмехнулся он. - Решил подстраховаться и сыграть на два фронта. Хитер, нечего сказать! И что думаешь делать?
      - За этим я тебя и пригласил. Видишь ли, если моя версия окажется верна, то у Иванова нет никакой копии видеокассеты. Он затеял с Варданяном и всей этой гоп-компанией какую-то свою игру. Если же я вернусь из Новосибирск ни с чем, то этот старый хрен все поймет. Верно?
      - Верно, - согласился Одиноков. - Но что же ты от меня хочешь?
      - Скажи, - подлинник видеокассеты у тебя? - напрямую спросил я.
      - Какой еще? - Павел попробовал нарисовать на лице удивление, но из этого ничего не получилось. И он сам это понял. Вопрос застал его врасплох. Он глянул мне в глаза серьезно и строго, на лице резко обозначились скулы. - Ты хочешь, чтобы я тебе её отдал?
      - Горю желанием.
      - Я передам подлинник видеокассеты лично в руки самого Иванова. Это тебя устроит?
      - Более чем. Это будет твой весомый вклад в борьбе за светлые идеалы человечества.
      - Ну и болтун же ты, Дима! - улыбнулся Павел. - Ты знаешь, а я думал, что таких, как ты и Иванов во властных структурах больше никого не осталось. Честно.
      - Нет, "они живы и работают так, как никто и нигде в мире не работал".
      "Расколовшись", Одиноков решил "колоться" до конца и выдал такое, что я едва со стула не слетел.
      - Я недавно ещё одну их сходку снял, - сказал он.
      - Какую сходку? - не понял я.
      - Олигархов этих и их компании.
      - Кто там присутствовал?
      - Сосновский, Лебедев, директор ФСБ...
      - Кто, кто?! - не поверил я своим ушам.
      - Директор ФСБ, депутат Думы, заместитель руководитель Администрации президента.
      - Это называется - тушите фонари! Вот, блин, влипли так влипли!
      - Точно, - согласился Павел. - Знаешь, что они удумали?
      - Что?
      - Взорвать подлодку.
      - Врешь! Какую?!
      - Где и какую? Не знаю. Но это очень скоро произойдет. Ты знаешь, Дима, от бессилия остановить этот беспредел, жить не хочется.
      - Это мне знакомо. Еще как знакомо. Да, но как это тебе удалось?
      - При современной технике - нет ничего проще. Стоило лишь вывернуть в люстре лампочку и заменить её с вмонтированной видеокамерой и, считай, дело сделано.
      Через полчаса Одиноков ушел, так и не сказав - куда. Я в одиночестве допил коньяк, расплатился и вышел из кафе. И тут же заметил "провожатого". Вот здесь-то я и убедился и искренности дяди Алика, когда он говорил: "Служба такая". Да, сволочная у него служба, это точно. Таким людям не доверять! Нет, поистине мир перевернулся. Определенно.
      На "провожатого" я бы не обратил внимания, если бы он не стоял как глупый баклан, уставившись в ветрину магазина, где кроме объявления: "На оформлении", ничегошеньки больше не было. Я достал сигарету, внаглую подошел к нему, хлопнул по плечу, спросил:
      - Слышь, мужик, прикурить не найдется?
      "Баклан" посмотрел на меня и едва не лишился чувств от моей синюшной физиономии. Словом, его сильно коротнуло. Он пучил на меня глаза, ни в состоянии произнести ни слова.
      - Ты что немой? - решил я уточнить.
      Он замотал головой, что могло означать: "Нет, я не немой".
      - Грамотный?
      - Ага, - услышал я от него первое слово.
      - А что там написано? - указал я на объявление в витрине.
      - "На оформлении", - прочитал он.
      - Ну ладно, читай дальше, - похлопал я его по плечу и двинул по направлению к дому. Оглянувшись через пару минут, я убедился, что "баклан" идет за мной в пятнадцати метрах. Пусть себе идет. Это его работа. Может быть у него многодетная семья. Зачем лишать человека надежды и отнимать последний кусок хлеба. Это негуманно.
      Но сегодня был поистине день сюрпризов. Знаете кого я увидел на скамейке у своего подъезда? Ни за что не догадаетесь. На скамейке у своего подъезда... я увидел своего лучшего друга Сережу Колесова.
      Глава десятая: Колесов. Встреча.
      За помощью в поиске Димы я решил обратиться к подполковнику Вадиму Овчаренко, работающему в Главном управлении уголовного розыска. Пару лет назад Вадим в составе комиссии министерства участвовал в комплексной проверке нашего управления. Мы познакомились и подружились. Однажды за ужином Овчаренко признался, что комиссия прибыла со специальным заданием накопать негатив, достаточный для увольнения начальника УВД и нашего шефа.
      Я был ошарашен и возмущен этой новостью, спросил:
      - Кто дал вам это задание?
      - Заместитель министра Акулов, - хмуро ответил Вадим.
      - Чем же они ему не угодили?
      - Шут его знает, - пожал плечами Овчаренко. - Мужики поговаривают, что он хочет назначить начальником вашего УВД своего человека.
      - Ну и много уже успели накопать? - спросил я с вызовом.
      - Не знаю как кто, а я решил не участвоаать в этом свинстве. Ваши начальники работают дай бог каждому. Я так об этом и напишу.
      К нашему счастью, в той комиссии оказалось много порядочных людей и её выводы были для нас самыми благоприятными. С тех пор, бывая в Москве, я непременно встречаюсь с Вадимом. Хороший он мужик. Надежный, как Дима Беркутов. Правда.
      Выслушав меня, Овчаренко в сердцах грохнул кулаком по столу, возмутился:
      - Вот козлы! Вконец обнаглели! Управы на них никакой нет! Так ты уверен, что это люди Сосновского?
      - На все сто.
      - Если так, то мы его быстро найдем. Есть там у меня кое-кто. Позвони мне послезавтра утречком. Лады?
      - Хорошо. У тебя есть подходы к ФСБ?
      - Тебя конкретно интересует подполковник Петров?
      - Да. Он и его люди.
      - Это задача посложней. Там ведь у них все совершенно секретно и особой важности. Но ничего, что-нибудь придумаем. Слушай, Сережа, надо как-то отметить встречу. Ты не против?
      - Не против.
      - Заметано. В таком случае подскакивай ко мне часиков в семь. Лады?
      - Домой?
      - Ну а куда же? Надеюсь не забыл где я живу?
      - Хорошо. Буду.
      Вечером, когда уже выпили по первой за встречу, Вадим сказал:
      - Мой источник сообщает, что в службе безопасности Сосновского только-что появился какой-то мент.
      - В каком смысле - появился? - не понял я.
      - В смысле - работает у них.
      - Да нет, путает что-то твой источник. Чтобы Дима... Нет, ерунда это. Я ж тебе рассказывал.
      - Всяко бывает, - уклончиво ответил Вадим, пожав плечами. - Как, говоришь, фамилия твоего кореша?
      - Беркутов. Дмитрий Беркутов.
      - Проверим. Уточним. Давай ещё по одной.
      На следующий день я сам предпринял попытки хоть что-то узнать о Диме. С утра до обеда проторчал у офиса Сосновского. Но это ничего не дало. В обед проследовал за тремя крепкими парнями в кафе, где попытался завязать с ними знакомство. Не получилось. Усталый и злой вернулся в общежитие института.
      Увидев меня, Рома Шилов сказал:
      - Сергей Петрович, недавно звонил какой-то Овчаренко. Просил с ним связаться.
      Я схватил трубку, набрал номер телефона Вадима и, услышав его: "Алло, слушаю", спросил:
      - Ну что, узнал что про Беркутова?
      - А это ты. Привет! Слушай, - все подьвердилось. Твой друг вот уже пару дней работает в службе безопасности Сосновского.
      - Не может этого быть! - запальчиво проговорил я. - Чтобы Дима... Нет, здесь что-то не так.
      - Извини, Сережа, но информация верная. Источник говорит, что над ним здорово поработали ребята Варданяна.
      - Кто этот Варданян?
      - Шеф службы безопасности, бывший генерал КГБ. Сломался твой друг. Бывает.
      - Не говори глупости! - закричал я. - Если бы ты его знал, то так бы не говорил.
      - А ты что на меня кричишь?! Ни хрена себе, да! Ему помогаешь, и он же на тебя орет! - обиделся Вадим.
      - Прости, я не хотел.
      - Не хотел он, - проворчал Овчаренко. - Я конечно не знаю подлинных причин, почему он стал на них работать, но факт есть факт. Кроме того, похоже, что он у них на привилегированном положении.
      - Это ещё почему?
      - Не успел устроиться к ним на работу, а уже получил квартиру.
      - Врешь!
      - У меня есть даже адрес. Записывай.
      Я достал записную книжку, авторучку.
      - Случаю.
      - Улица летчика Бабушкина дом 24, квартира 16. Станция метро Бабушкинская. Записал?
      - Записал, - проговорил упавшим голосом. - Спасибо тебе, Вадим!
      - Не за что.
      - Да, я просил сделать документы нашему парню.
      - Завтра утром будут готовы.
      - Еще раз спасибо! До свидания!
      - Пока!
      Я положил трубку и долго не мог сообразить, что же мне теперь делать. Настроение упало до критической отметки. Неужели Дима согласился с ними сотрудничать?! Нет, чушь конечно. А квартира? За просто так квартиру в Москве не дают. Чем же они его? Вот гады! И все же не верится, никак не верится, что Дима мог сломаться. Нет. нет и нет. Скорее всего, опять что-то придумал.
      - Что случилось, Сергей Петрович? - обеспокоенно спросил Роман.
      - Ничего не случилось, - как можно равнодушнее сказал я. Поведать ему об услышанном было выше моих сил. - С чего ты взял?
      - У вас такое лицо. Я решил, что что-то случилось с Дмитрием Константиновичем.
      - Тебе показалось. Просто малость устал.
      Решение пришло внезапно. Я понял, что должен увидеть Диму. Я только взгляну ему в глаза и все станет ясно.
      - Рома, мне срочно надо в одно место. Появилась кое-какая идея. Надо проверить. Если придет Говоров, то скажешь, что я немного задержусь.
      - Он звонил. Сказал, что будет только утром. - хмуро пробурчал Шилов. Поведение друга ему явно не нравилось.
      - В таком случае, не скучай.
      Минут через сорок я уже был на улице летчика Бабушкина. Вот и дом номер 24. Поднялся на третий этаж. От волнения у меня непроизвольно подгибались ноги. Долго нажимал на кнопку звонка. Безуспешно. Хозяина дома не было. Что ж, подождем.
      Вышел из подъезда, сел на скамейку, достал из кармана купленную по дороге газету "Известия", стал читать. Журналисты все ещё муссировали взрыв в метро, строили всевозможные версии. Умники! Создается впечатление, что они готовы раскрыть любое преступление. Как, порой, они нам мешают.
      Господи, о чем это я, когда такое?! Сдались мне эти журналисты. Неужели я скоро увижу Диму? В принципе, совсем неважно - почему он стал на них работать, верно? Главное - он жив. А со всем остальным как-нибудь разберемся.
      Ожидание затягивалось. Посмотрел на часы. Прошло уже сорок минут. Из подъезда вышла маленькая сухонькая старушка, села рядом со мной, спросила:
      - Молодой человек, не скажите сколько сейчас времени?
      - Двадцать минут восьмого. - ответил хмуро, давая тем самым понять, что не расположен к общению. Но не тут-то было. Она даже не обратила внимания на мой тон.
      - Спасибо! А вы кого-то ждете?
      - Жду.
      - То-то я смотрю, что никогда прежде вас не видела. Случайно, не Клавдию из четырнадцатой? Так она раньше десяти не приходит.
      - Нет, не Клавдию.
      - Не Клавдию! - очень удивилась любопытная старушка. - Тогда к кому же вы? Вроде, больше не к кому. Может, к Суздальцевым?
      - Послушайте, вы мне мешаете! - возмутился я и демонтративно уткнулся в газету.
      - Ну, извиняйте, коли так, - обиделась старушка. - Я ведь думала как лучше, помочь хотела.
      И в это время я увидел своего друга. Он шел медленно, слегка припадая на левую ногу. А его лицо... Вот волкодавы, что они с ним сделали! И так мне стало жалко Диму, так жалко, что едва не расплакался, честное слово. Но вот и он меня увидел. От неожиданности он даже замедлил шаги, едва совсем не остановился, глаза округлились. Затем его качнуло к поребрику. Я видел, как он сознательно споткнулся о лежащий там кирпич, громко и возмущенно проговорил:
      - Вот, блин, деятели! Понасажали тут всяких. Можно не только лоб расшибить, но кое-что и посерьезнее.
      И я понял, что за ним установлена наружка. Так и есть. Метрах в пятнадцати от него маячила фигура шпика. Я вновь уткнулся в газету. Дима, проходя мимо, тихо проговорил:
      - Сегодня в двенадцать у Купского вокзала.
      - Чего? - откликнулась моя соседка. И так как Дима уже прошел, обратилась ко мне: - Чего он сказал? У какого ещё вокзала?
      - Слушай, бабка, - угрожающе зашипел я на неё из-под газеты, - если ты сейчас же не заткнешься, то я за себя не ручаюсь! Поняла?
      - Поняла, сынок, поняла, - испуганно прошептала она. - Извиняй, ежели что не так.
      А я сидел, и мне было хорошо. Так хорошо мне никогда ещё не было. Правда. Дима жив и я с ним скоро увижусь!
      Роме Шилову я ничего не сказал, чтобы не сглазить и избавиться от ненужных вопросов, на которые и сам пока не был в состоянии ответить. Но когда в одиннадцать я стал собираться, Роман забеспокоился.
      - Вы куда, Сергей Петрович?
      - Договорился с одним товарищем, - ответил.
      - С каким товарищем? Ведь уже одиннадцать?
      - К сожалению, он раньше не мог, был занят. Да ты не волнуйся, я ненадолго. Ложись спать.
      - Какой тут... Тот неизвестно где и вы вот... А я сижу здесь, баклуши бью, даже совестно.
      - Ничего, скоро у тебя, Рома, будет много работы, да к тому же самой ответственной. Пока.
      У Курского вокзала мне пришлось ждать минут пять, не больше, когда я был сзади сграбастан своим другом.
      - Серега! Корефан! Вот так встреча! - во всю ивановскую закричал Дима, тиская меня.
      - Дима! Живой! Как я рад! - вторил я, тиская его. От переизбытка чувств у меня навернулись слезы.
      - Почти живой, Сережа, - ответил Дима. Он отстранил меня, долго рассматривал, очень удивился: - Надо же, ничуть не изменился! Все такой же большой и наивный, как Чебурашка!
      - А правда странно, ведь не прошло и десяти дней, а такое чувство, что мы не виделись по меньшей мере лет пять.
      - Это потому, Сережа, что у нас с тобой очень плотный график жизни. Определенно.
      - Наверное, - согласился я. - Слушай, как же тебе удалось уцелеть?
      - Самому до сих пор не верится. Но уже начинаю привыкать к мысли, что жив. А пару дней назад я уже мысленно попрощался со всеми вами. И как бы не расхваливал Андрюша Говоров тот мир, куда нам всем со временем предстоит отчалить, мне так не хотелось покидать этот, оставлять здесь вас родных и любимых без присмотра. Ведь без меня вы обязательно наделаете кучу глупостей.
      - Это точно, - согласился я, смеясь. Я был счастлив, что вновь слышу треп своего забубенного друга. Как же мне его недоставало.
      - Кстати, как там моя любимая жена? - спросил он.
      - А то не знаешь? Переживает, конечно. Она у тебя замечательная и так тебя любит.
      - Так ведь есть кого, - самодовольно проговорил Беркутов. - Или ты не согласен?
      - Согласен, согласен. Ты ей не звонил?
      - Не успел. Из квартиры нельзя, она прослушивается, как пациент реанимационной палаты. А тут ещё сопровождающего Бог послал.
      - Как тебе удалось от него избавиться?
      - Очень просто - я вылез в окно. Благо, что второй этаж. С моим ростом мне и прыгать почти не пришлось.
      - А как же вернешься?
      - Через двери естественно. Надеюсь у этого баклана хватит ума не указывать факт моего отсутствия в отчете. Иначе он может вызвать неудовольствие родного начальства и лишиться положенной премии. Верно?
      - Возможно.
      - Я тебе не кажется, Сережа, что это дело надо обмыть?
      - Ты и так успел где-то отметиться. Запашок, хоть закусывай.
      - У тебя нюх как у овчарки Мухтар на запахи, в особенности спиртосодержащие. Предлагаю выпить пива. Ты как?
      - Я - за.
      Мы купили в киоске четыре бутылки пива "Московское" и пару полиэтиленовых стакана, зашли в сквер, сели на скамеку, выпили по бутылке за встречу, закурили.
      - А теперь рассказывай, - сказал я.
      И Беркутов начал свой удивительный рассказ. Когда он дошел до места, когда Одиноков фактически спас Диме жизнь, я не выдержал, спросил:
      - Кто он, этот Одиноков?
      - Я о нем мало что знаю. Подозреваю, что и фамилия эта вымышленная. Знаю, что он воевал в Афганистане, где ему пришлось испытать что-то настолько страшное, что после войны он стал киллером и принялся отстреливать тех, кого считал
      виновными в развязывании той войны. К сожалению, то были лишь пешки. Основные фигуры сидели в Кремле. Когда он это понял, то поступил на службу к Сосновскому. Кстати, это он записал тот злополучный разговор двух козлов-олигархов.
      - Откуда ты это знаешь?
      - Он мне сам сегодня в этом признался. Сказал, что записал новую сходку Сосновского и компании, где замышлялись новые гнусности.
      - Он тебе отдал кассеты?
      - Нет. Сказал, что передаст лично в руки Иванова.
      - В таком случае, нам здесь тоже делать нечего. Пора возвращаться.
      - А вот это пусть решает ваше начальство.
      - Это конечно. Продолжай, я слушаю.
      Затем Дима рассказал о своей встрече с Варданяном.
      - Слушай, но ведь он фактически решил с нами сотрудничать?! - спросил я, удивленный услышанным.
      - Определенно.
      - Но что заставило его это сделать?
      - Неуверенность в заврашнем дне. Полагаю, что кассету президенту он стибрил. Зная, что намечается, как он выразился, - "война титанов", он понял, что в этой войне оба противника могут получить пробоины ниже ватерлинии и благополучно пойдут ко дну, а на политическую арену выйдут силы, к коим мы с тобой имеем честь принадлежать. Вот и решил старый мерин подстраховаться.
      - Кроме вас с Одиноковым, кто-нибудь ещё едет?
      - А как же. Мой старый "друг" Петров со своими архаровцами, которые едва не отправили меня к праотцам. Знаешь, Сережа, о чем я мечтаю?
      - О чем же?
      - Вставить Петрову в задницу толовую шашку и запустить на орбиту искусственным спутником. Пусть козел посмотрит, что они с родной планетой сделали, до чего её довели.
      - Ну ты, Дима, даешь! Красиво сказано! - восхитился я.
      - Я ещё не так могу. Во всей этой ситуации меня угнетает лишь то, что придется вновь сюда возвращаться.
      - А это обязательно?
      - Конечно. Кто же добровольно откажется иметь такого агента, как Варданян? Это надо быть круглыми идиотами. А если мы не вернемся, то его песенка будет спета.
      - Верно, - согласился я.
      - Давай, Сережа, ещё по одной. Пора разбегаться. А то, как бы меня не хватились новые хозяива.
      Мы допили пиво и стали прощаться.
      - Завтра, а вернее уже сегодня в то же время, на этом же месте. Думаю, что будет новая информация, - сказал Дима.
      Глава одиннадцатая: Калюжный. Нищий.
      Я лежал, скрючившись, касаясь коленями подбородка, кутался в трепье, но никак не мог согреться. Сколько прошло времени? Я не знал. Мне казалось, что прошла целая вечность. Кружилась голова. Тошнило. Скорее всего, у меня сотрясение мозга. Все тело было - сплошная боль. Страшно хотелось пить, но не было сил подняться.
      А потом мне стало жарко. Жар начался со ступней, будто я ступил на раскаленные угли, стал подниматься все выше, выше. Вот он достиг головы. Мозг пронзила острая, нестерпимая боль. Я громко закричал и бросился бежать. На улице была ночь. Черная. Вязкая. Душная. Сильный ветер раскачивал единственный на все обозримом пространстве фонарь. В его свете метались чьи-то тени. Много теней. Они то стремительно разбегались, словно тараканы от света, то сбегались, кружили какие-то хороводы, похожие на ритуальные танцы.
      "Странно, никого нет, а тени есть, - подумал я. - Откуда же они берутся?"
      Похоже, что я попал в мир теней. Очень даже похоже. И в это время впереди я увидел стоящего ко мне спиной человека. Фигура, осанка показались мне удивительно знакомыми. Неужели?! Я бросился к нему, тронул за плечо. Человек обернулся. Да, да! Это было мой сын, мой Анатолий! Господи! Благодарю тебя, за то, что дал возможность нам снова встретиться!
      - Здравствуй, сынок! - проговорил я и заплакал от радости.
      - Тс-с! - Анатолий приложил палец к губам. - Молчи, папа, а то он может рассердиться.
      - Кто - он? - спросил я, несколько шокированный поведением сына.
      - Он. - Анатолий указал вперед.
      Я посмотрел в направлении, куда указывал сын, и увидел на высоком кресле, похожим на трон, какого-то толстого и нелепого человека. У него было непропорционально длинное туловище и короткие ножки.
      - Кто это?
      - Бог, - ответил сын.
      Я более внимательно пригляделся к человеку, сидящему на троне, и узнал в нем Сосновского, своего смертельного врага,
      - Какой же он бог? Скорее, он - дьявол, - сказал я.
      - Тс-с! - Анатолий вновь испуганно приложил палец к губам. А потом убеждено сказал: - Он бог и царь на Земле. Он дарует нам жизнь, дает свет, тепло и пищу. И мы все ему за это благодарны.
      - Что ты такое говоришь, Толя! Ведь он же маму, тебя...
      - Тс-с! - перебил меня Анатолий. - Не мешай, папа. Это самый торжественный момент.
      Слуги в расшитых золотом ливреях поднесли Сосновскому огромное блюдо с кусками жаренного мяса. Он схватил самый большой кусок и стал с жадностью поедать, урча будто кот от удовольствия.
      - Что он ест?
      - Очередную жертву, - ответил Анатолий, любуясь этой жуткой сценой. Правда впечатляет?
      - Ты хочешь сказать... - начал я, цепенея от ужаса. Но Анатолия уже не было.
      В это время меня заметил Сосновский и, отодвинув блюдо в сторону, поманил пальцем. Я подошел.
      - Это ты что ли?... - проговорил он, вытирая полотенцем жирные руки. Меня того этого... Убить, ага? Ты? - Он издевательски рассмеялся. Прятавшиеся в тени придворные этого дьявола тут же его поддержали.
      - Ха-ха-ха! - звучало тысячеголосо. Хохот был настолько силен, что от его мощи заболели барабанные перепонки. От него некуда было спрятаться. Он проникал в сознание, вызывая животный страх и панику...
      Я очнулся весь мокрый от пота. Если у меня появились бредовые галюцинации, значит я начинаю сходить с ума. Очень даже начинаю. Во рту было сухо, язык распух, губы потрескались. Терзавший тело жар, выдавил из него последние остатки влаги. И я понял, что если не попью, то потеряю сознание и... Нет! Только не это! Зачем же тогда сюда приехал?
      Комнату я обследовал ещё раньше и знал, что воды здесь нет. И я пополз к выходу из комнаты. Преодолев первые метры, я понял что осилить пятьдесят метров я при всем моем желании не в состоянии. Но мне повезло. Буквально в пяти метрах от комнаты в одной из труб я обнаружил течь. Я перевернулся на спину и подставил рот, но редкие капли воды не утоляли, а лишь усиливали жажду. Тогда я вернулся в комнату и взял стакан, поставил его под трубу и стал терпеливо ждать. Когда стакан наполнился на четверть, я сделал два глотка. Вода была теплой и отдавала чем-то техническим, но это было спасением. Я вернул стакан на место.
      В конце-концов я напился и, оставив стакан под трубой, вернулся в комнату, лег и, забравшись под тряпье, уснул.
      Болезнь ещё долго не хотела от меня отступать. Я отчаянно ей сопротивлялся, но чувствовал, что и физические, и моральные силы на исходе. И все же, однажды проснувшись, понял, что здоров. Но с выздоровлением пришла другая беда - голод. Надо было срочно что-то поесть. Иначе от слабости я не смогу передвигать ноги.
      Я встал и медленно, держась за стены, побрел к выходу. Когда выбрался наружу, то от свежего воздуха у меня закружилась голова и я был вынужден остановиться, осваиваясь с новой обстановкой. Когда головокружение прошло, я направился к зданию вокзала. У встречных прохожих мой вид вызвал разные эмоции. Одни, по-прежнему лишь скользили по мне равнодушным взглядом, у других я вызывал брезгливость, у третьих - возмущение. Одна пожила дама, глядя на меня, гневно воскликнула: "Безобразие! Куда только смотрит милиция!" Да, видно, я представлял собой печальное зрелище. Ни жалости или сочувствия я ни в чьих глазах не заметил.
      Войдя в здание вокзала, я направился к туалету. Когда я попытался пройти мимо дежурной, то был остановлен её грозным окриком:
      - Куда?! А ну выйди!
      - Мне бы только умыться, - просительно проговорил.
      - А ну, кому я говорю! Мне что милицию вызывать?!
      - А сколько стоит?
      - Четыре рубля.
      Я стал лихорадочно шарить в карманах и, к своему счастью. обнаружил какую-то мелочь. Достал. Оказалось три рубля двадцать копеек.
      - У меня всего три двадцать. - сказал я.
      - Ладно, - махнула она рукой, забирая деньги. - Иди. Шут с тобой!
      Когда я подошел к раковине и взглянул на себя в зеркало, то даже испугался. Я не узнал себя. Честно. Это был седой изможденный старик. Заросшее недельной щетиной лицо было в сплошных ссадинах и кровоподтеках, на губах запекшаяся кровь, под правым глазом желтел синяк. Грязные волосы стояли дыбом.
      Я разделся по пояс, помылся, вытерся бумажным полотенцем, причесался.
      - Спасибо! - поблагодарил я дежурную и вышел из туалета.
      Где же раздобыть хоть немного денег? Я клял себя последними словами за глупость. за то, что не догадался оставить часть денег в камере хранения. Сейчас бы не было никаких проблем. Как говорится: "Близок локоть, да не укусишь". Чего уж теперь. "После драки кулаками не машут". Надо жить сегодняшним днем, а не воспоминаниями об упущенной выгоде. Что же делать? На лбу выступила испарина от слабости.
      Ноги сами привели меня к буфету. И тут я увидел на одном из столиков недоеденный почти наполовину пирожок. Украдкой огляделся. Буфетчица была занята с покупателями. Для остальных я не существовал. И я медленно направился к столику. Но буквально перед моим носом полпирожка схватил молодой бомж и, оглянувшись на меня, злобно прорычал:
      - Пошел вон, козел!
      Это была его территория и соперничать с ним я был не в состоянии. И я поплелся прочь. Выйдя на привокзальную площадь и направился к коммерческим киоскам, где можно было разжиться пустыми бутылками. Вскоре мне посчастливилось стать обладателем сразу двух бутылок. Сдав их, можно было купить булочку и хоть немного приглушить терзавший меня голод. Стоило мне лишь об этом подумать, как рот наполнился горькой голодной слюной. Но я вновь был замечен двумя бомжами, для которых сбор бутылок являлся основным видом промысла, средством существования. Я опять влез на чужую территорию. Бомжи направились ко мне. По их лицам читалось, что они не намерены прощать мне дерзости.
      Я достал из карманов бутылки и, протягивая им, сказал:
      - Вот, возьмите, пожалуйста!
      Только безоговорочное признание их права, спасло меня от побоев. Один из них, вероятно, старший, глядя на следы побоев на моем лице, насмешливо сказал:
      - Видно, тебе, кореш, давно не доставалось. Канай отсюда и что б духу твоего здесь не было.
      И я поплелся прочь. Проходя мимо киоска, гда торговали хот-догами, я взглянул на молодую продавщицу. У неё было миловидное, доброе лицо. Я подошел и пересиливая стыд, попросил:
      - Дайте, пожалуйста, кусочек хлеба.
      Лицо её вмиг подурнело, исказилось злобой.
      - Я те щас так дам, что ноги не унесешь, побирушка сраный! - закричала она.
      Я едва не расплакался от обиды и унижения. Что же произошло с людьми? Отчего все они так озверели?!
      Проходя по площади, я стал заглядывать в урны. В одной увидел почти целую булочку. Но она была заплевана, завалена окурками. Меня едва не стошнило от отвращения. Но через два часа бесполезных поисков, я вновь вспомнил об этой булочке. Если её помыть, то вполне можно съесть. Я вернулся на площадь, но урны, в которой видел булочку не нашел. В этот день было все против меня.
      В одном из подземных переходов я увидел калеку нищего. Я невольно остановился. Перед ним лежала картонная коробка, в которой было довольно много мелочи, была даже бумажная купюра в десять рублей.
      Что если и мне попробовать? Стыдно? Но в моем положении не до сантиментов. Я должен, обязан восстановить силы и выполнить то, за чем сюда приехал. Иначе... Нет-нет, иначе просто не может быть.
      У одного из магазинов я подобрал картонную коробку, спустился в переход, сел на корточки на противоположной его стороне, поставив коробку перед собой. Склонил голову, закрыл глаза и стал ждать, Вскоре услышал звон первых монет. В коробке лежало сорок копеек. Начало положено!
      Через час я пересчитал деньги. Было без мало двадцать рублей! В моем положении целове состояние. Боже, как я был рад. Если бы прежде выиграл немыслимую сумму, тоя бы им не радовался так, как этим двадцати рублям.
      Я поспешил в буфет, где купил стакан куриного бульона и рогалик. Больше я себе позволить не мог, так как занал, что это может для меня кончится плачевно. Очень даже плачевно.
      В правильности этого я убедился тут же. Даже глоток бульона, попав в желудок, вызвал в нем резкие сокращения и сильную боль. Я подождал пока приступ боли пройдет, покрошил рогалик в бульон и принялся медленно есть. Ничего более вкусного я в жизни нее= ел. Но главное - я чувствовал, как ко мне постепенно начинают возвращаться силы. Я вернулся на прежнее место. Ужинал я уже по полной программе. Наевшись досыта и прихватив с собой пару бутербродов с колбасой, я вернулся к себе в комнату.
      Утром я чувствовал себя достаточно бодрым, отдохнувшим. Я совсем повеселел. Если так дальше пойдет, то через пару дней я буду в норме.
      В знакомом переходе я занял прежнее место. Скоро в моей коробке весело зазвенели монеты. Примерно через час расхлябанной, вальяжной походкой ко мне подошел парень лет двадцати - двадцати пяти. Был он огромен и толст. Долго рассматривал нагловатым взглядом, крутя на указательном пальце правой руки цепочку из желтого металла.
      - Новенький? - спросил он лениво-равнодушно.
      Я понял, что его появление здесь не случайно и ничего хорошего мне не сулит. Решил быть предельно вежливым.
      - Да, - кивнул я, заискивающе улыбнувшись. - Только вчера начал.
      - А что такой тощий?
      - Да вот, такой, - пожал плечами.
      - И правильно. Такие больше жалости вызывают. Деньги сейчас будешь платить?
      - Какие деньги? За что? - не понял я.
      - Ты что, чукча, с луны свалился?! - очень он удивился. - За место, естественно. В этой жизни за все надо платить. Таков закон выживания.
      - А сколько?
      - Тысячу баксов.
      - Долларов?! - Я поперхнулся воздухом и долго. надсадно кашлял. Я никак не мог даже предположить, что и в этом деле существует рэкет.
      - Ты что, чахоточныйЮ? - с опасениен спросил он.
      - Нет-нет, это так, в горло что-то попало. Тысячу долларов! Вы вероятно пошутили, да?
      - Нисколько , я даже занизил таксу для такого бойкого места. Тысячу долларов и ни цента меньше. Понял, ты, ханурик?
      - Если бы у меня были такие деньги, то зачем бы я здесь стоял?
      В равнодушном взгляде рэкетира засквозило удивление.
      - Ты чё, дистрофик, прикалываешься?! Профессионал за неделю такую сумму берет.
      - Какой профессионал? - не понял я.
      - В каждом деле есть профессионалы. В твоем - тоже. Короче, если ты, клякса, завтра не притартаешь баксы, то я тебе глаз на жопу натяну и голым в Африку пущу. Усек?
      - Усек, - обреченно ответил я.
      - Вот и ладушки. - Он протянул руку к моему лицу. Я решил, что ударит и втянул голову в плечи. Но он лишь слегка коснулся рукой у моего уха и в ней появилась стодолларовая купюра.
      - Что ж ты, чукча, плел, что у тебя нет баксов, а? Ты ж ими весь обвешан, - укоризненно сказал он и громко рассмеялся, очень довольный своей шуткой и собой.
      Медленно вальяжной походкой, будто женщина покачивая мощными бедрами. он удалился. А я продолжил свой бизнес. Он оказался сравнительно удачным и я ел по полной программе, налегая на мясо. Мне нужен был ещё один день для восстановления сил. И он у меня будет.
      Утром, прежде чем заступить на свой "почетный" пост, я зашел в камеру хранения и взял из сумки пистолет. С ним будет надежнее. И я направился в знакомый переход.
      Через час я увидел старого знакомого. С ним был пожилой нищий с лицом Квазимоды.
      - Ну, а я тебе о чем говорил? - сказал рэкетир, обращаясь к своему спутнику. - А ты: "Не может быть! Не может быть!".
      - Вот козел! - возмутился нищий и грязно выругался.
      - Ну что, принес? - спросил меня рэкетир.
      - Да. Я сейчас. - Из внутреннего кармана пиджака я достал пистолет и направил его на рэкетира. - Этого будет достаточно?
      Его глаза в буквальном смысле полезли на лоб и выразили сначала удивление, тут же сменившееся животным страхом. Он никак не ожидал подобного развития событий.
      - Эй, эй! Ты чё, в натуре! - ошалело проговорил он, пятясь.
      - Вот, падла! - в сердцах проговорил "Квазимода" и вновь грязно выругался.
      Я перевел пистолет на него.
      - А тебе особое приглашение требуется?
      Тот неожиданно рванул рубаху на груди и истошно завопил:
      - Стреляй, сука! Русские умирают, но не сдаются!
      - Ну, как знаешь, - сказал я, снимая пистолет с предохранителя и передергивая затвор.
      Героизм Квазимоды кончился. Он повернулся и блатной пританцовывающей походкой пошел прочь, сопровождая свой отход громким пением:
      - "Там сидела Мурка в кожаной тужурке, а на боку у Мурки был наган".
      Когда они отошли на приличное расстояние, рэкетир прокричал:
      - Считай, что ты, хиляк, уже покойник!
      И только тут я заметил, что в начале прохода скопилась толпа прохожих, с любопытством следившая за развитием событий. Я поспешно спрятал пистолет. И только тут заметил, что меня всего буквально колотит от возбуждения. В целом же я был доволен собой. Порядок! До завтрашнего дня этот трус сюда не сунется. А завтра меня уже здесь не будет. Я буду совсем в другом месте.
      Но, как показали дальнейшие события, я оказался слишком самонадеянным. Это меня и подвело.
      Когда я закончил работу и, высыпав мелочь в карман, направился к выходу, сзади мне на голову обрушился страшный удар, погасив на время сознание. Когда я очнулся, то увидел, что меня пинают четверо нищих. Среди них был и одноногий калека с противоположной стороны перехода. Он прыгал на одной ноге, тыча меня костылем. Каждый из них норовил ударить побольнее, сопровождая свои действия отборнейшей матерщиной. Поодаль стоял рэкетир и направлял их действиях:
      - Врежьте ему, мужики! Как следует врежьте! По почкам его, суку, по почкам!
      Вскоре я уже надолго потерял сознание.
      Пришел я в себя, лежащим в том же переходе у стены. Попробовал было встать, но не смог. Низ живота пронзила сильная боль. Кажется, они действительно мне что-то отбили. И я заплакал. Но не от боли, нет. От обиды на себя самого, кляня за самонадеянность. В последнее время я столько совершил непростительных ошибок, сколько не совершил за все предыдущие сорок пять лет. А я ведь был в полшаге от задуманного. Как же я теперь посмотрю Толе в глаза?! Господи! Если ты есть, то сделай что-нибудь! Помоги! Затем я почувствовал, что у меня начинают стыть ноги и понял, что умираю. А мимо шли и шли десятки, сотни, тысячи ног и никому не было никакого дела до умирающего в проходе нищего. А потом сознание мое заволокло черным и страшным, как наша жизнь, мраком.
      Часть вторая: Возмездие.
      Глава первая: Президент негодует.
      Директор ФСБ Викторов не находил себе места от снедавшего душу страха. Никакого спаса от него не стало. Так, подлец, прижал, что хоть плач. Впрочем, слезами здесь не поможешь. Нет. Страх этот поселился у него давно, ещё до того, как Петр Анатольевич стал первым в федеральной службе человеком. В последнее время так напитался сомнениями и всем прочем, так заматерел, что совсем жить расхотелось. Попал он, Викторов, как кур во щи. Точно. То, что ему так быстро и сравнительно просто удалось раздобыть копию злополучной видеокассеты лишь на короткое время улучшило настроение. А затем стало ещё хуже, чем прежде. Он уже и билет на самолет заказал. А страх вот он вот, сидит, гложит, все внутренности уже к чертям сожрал. Петр Анатольевич прекрасно понимал во что ввязывается, а ещё понимал, что расклад сил не на стороне президента. Однозначно. Викторов конечно же сочувствовал президенту, а Сосновского, как и все в этой стране, презирал и ненавидел. Это так. Но эмоции, как говорится, эмоциями, а реальность такова, что ни приведи Господи. А вдруг Сосновский дознается, что кассету президенту помог раздобыть он, Викторов? А он рано или поздно дознается. Много сейчас развелось охотников на чужом горбу карьеру сделать, а то и из корысти - продадут за милую душу. О том, чем это ему может грозить, даже думать не хочется. Фактически вся власть в руках этого нелепого и страшного комедианта, этого мерзкого сатира. И премьер, и министры, и Администрация президента, и министр МВД - это все его люди, выполняют исключительно его указания. Да и сам президент... Кем бы он был, если бы не Сосновский? Так бы и сидел в своей "северной столице" в лучшем случае полковником ФСБ. Там он был уже отработанным материалом. Его даже в администрацию нового губернатора не взяли. То-то и оно. Что делать? Хоть он и симпатизировал президенту, но когда дело доходит до веревки, чувствами можно пренебречь.
      Долго мучился Петр Анатольевич страхом и сомнениями, пока в его сознании не забрезжила спасительная мысль. Да-да, он непременно должен это сделать! По телефону засекреченной связи он позвонил олигарху.
      - Слушаю, - услышал резкий и неприятный голос Сосновского.
      - Здравствуйте, Виктор Ильич! Это вас Викторов Петр Анатольевич беспокоит.
      - Здравствуй, ага... Чего у тебя?
      - Имеется конфиденциальный разговор. Очень важный.
      - Какой еще?... А, ну да... А по этому... По телефону нельзя?
      - Никак нет.
      - Даже по этому?... По секретному этому?
      - Это можно только при личной беседе, как говорится, с глазу на глаз.
      - Хорошо, ага... Приезжай давай.
      - Что у тебя там?... Выкладывай давай, - хмуро и неприязненно проговорил олигарх, сверля директора ФСБ буравчиками глаз. Он не любил этого дурака, ага... Не любил... Приметивный как эта... Как ее?... Как инфузория, вот... В Саратове чуть все дело того... На его назначении этот настоял... Президент настоял... Потому он, Сосновский, ему не очень-то... Доверял не очень, ага.
      - Виктор Ильич, два дня назад президент мне дал задание добыть видеокассету вашей беседы с Лебедевым. Сказал, что в ней содержиться очень сильный компромат на вас.
      Сообщение Виктиорова было столь неожиданным для Сосновского, что он даже подскочил на стуле, не сдерживаясь, закричал:
      - А откуда он того этого... Откуда узнал?... Про кассету узнал?
      - Он мне этого не сказал. Но подозреваю, что это ему сообщил кто-то из ваших людей.
      - Кто?... Какой же ты этот... Директор. Какой?... Когда этого... Дурак ты, вот и все!
      - Извините, но ваша служба безопасности мне не подчиняется, - обиделся Викторов. - Насколько я знаю, её возглавляет Варданян.
      - А! - пренебрежительно махнул рукой олигарх. - Такой же... Никого, ничего... А зачем кассета этому... президенту этому? Зачем?
      - Не знаю, - пожал плечами директор ФСБ. - Могу лишь догадываться, что он хочет иметь против вас козыри в руках.
      - Ах, это. - Сосновский выскочил из-за стола, забегал по кабинету, что-то бормоча себе под нос. Затем сложил пальцы в кукиш, подскочил к Викторову и сунул ему кукиш под нос. - А вот этого он не хочет?
      От неожиданности Петр Анатольевич отпрянул назад. Боже, как же он ненавидел этот ублюдка, даже какая-то зеленая жуть подернула глаза от этой ненависти и помутилось сознание. Едва сдержался, чтобы не сказать ему что-нибудь этакое.
      - Обижаете, Виктор Петрович! - проговорил укоризненно. - Я-то тут при чем.
      Но Сосновский не обратил на его слова никакого внимания. Побегав ещё какое-то время по кабинету, сел за стол.
      - Это он на меня, дурак?... Со мной, ага?... Мало этой ел... Каши ел... Вот он у меня где! - Олигарх торжествующе потряс кулаком. - Захочу как муху, ага... Раздавлю как муху... Одно это останется... Мокрое место останется... Так ему и того... передай.
      - Но тогда он сразу поймет что к чему.
      - Ах да... Это ты правильно... А ты молодец, Петр Анатольевич!... Я люблю, когда вот так... Предано вот так... Люблю... А этому... президенту этому скоро будет не того... Не до кассеты будет, ага... - Сосновский мстительно рассмеялся. - Скоро поймет, кто в доме этот... хозяин, ага... Поймет.
      И Викторов догадался, что задуманный взрыв подлодки вот-вот состоится, и ему стало не по себе.
      В Сочи Викторов прилетел утром следующего дня и сразу же направился в резиденцию президента. Он был доволен собой. Главное - он обезопасил тылы. Теперь Сосновский если и узнает о наличии у президента видеокассеты, то ни за что на него не поджумает.
      Президента он застал в легком тренировочном костюме, отдохнувшим, загоревшим. Вот только глаза, глаза были беспокойными. Но, насколько Петр Анатольевич помнил, у президента всегда были такие глаза.
      - Здравствуте, господин президент! Вы очень хорошо выглядите.
      - Здравствуй, Петр Анатольевич! - президент подошел и крепко пожал Викторову руку. - Как дела? Как с расследованием взрыва в метро? Нашли виновных?
      - Ищем, господин президент.
      - А тебе не кажется, что за этим взрывом стоит тот же Сосновский.
      - Возможно, - ответил Петр Анатольевич, пряча глаза. - Но пока мы не найдем исполнителей, трудно это будет доказать.
      - Это конечно, - согласился президент.
      Викторов достал из кейса видеокассету, протянул президенту.
      - Вот, вы просили.
      - Уже раздобыл?! - удивился тот. - Молодец! Как же тебе удалось?
      - Мне помог Варданян.
      - Шеф гестапо Сосновского? - пошутил президент.
      - Он самый. Просил вам кланяться.
      - Это хорошо. Иметь такого союзника - это очень хорошо. Значит, не так уж и прочна команда олигарха, если даже шеф службы безопасности его сдает?
      - Он, как и все, ненавидит босса.
      - Замечательно! - Президент потряс видеокассетой. - Смотрел?
      - Как можно, господин президент, - соврал Викторов.
      - Тогда пойдем, вместе посмотрим.
      Они прошли в зал, где находился видеомагнитофон и большой телевизор "Сони".
      Президент смотрел беседу двух олигархов не проронив ни слова. После просмотра ровным, бесцветным голосом сказал:
      - Это как раз то, что нужно. - Он спрятал кассету в сейф. Повернулся к Викторову. - Я тут собрался на море. Не составите мне компанию, Петр Анатольевич?
      - Да можно. Только я забыл взять с собой плавки.
      - Это не проблема. Плавки мы вам найдем.
      В тот же день директор службы безопасности отбыл в Москву. А уже на следующий президент узнал о трагедии, случившейся с атомной подводной лодкой. Об этом сообщил ему премьер по телефону.
      - Как реактор? - первое, что спросил президент, ибо понимал к какой непоправимой беде может привести взрыв реактора.
      - Трудно сейчас сказать что-то определенное, но по первоначальным данным - реактор вроде выдержал.
      - Слава Богу! - облегченно вздохнул президент. - Кто-нибудь из команды остался жив?
      - Как сказал командующий флотом, - шанс ничтожный. Уж очень был сильный взрыв. К тому же лодка лежит на глубине более ста метров. Сейчас принимаются меры к осуществлению спасательных работ.
      - Причины взрыва?
      - По всей вероятности, взорвалась готовящаяся к пуску торпеда. Затем сдетонировали другие.
      - Почему она взорвалась?
      - Пока никто ничего не знает. Но мы пока решили озвучивать весию столкновения с американской подлодкой, чтобы избежать лишних вопросов.
      - Понятно. Держите меня в курсе событий.
      - Хорошо. До свидания!
      Президент устало положил трубку и обессиленный опустился на диван. Последние остатки мужества покинули его и он заплакал. В душе были страх и отчаяние от того, что уже ничего изменить не возможно. А ещё его буквально сжигала злость к Сосновскому, к этому мерзкому и страшному интригану, ибо он был более чем уверен, что это его рук дело и верных ему вассалов.
      "Господи! - в панике подумал он, - за что, за какие такие прегрешения ты наказал Россию этим дьяволом?! Почему поволяешь бесчинствовать на моей земле?! И я ещё решил с ним бороться! Глупо. Он наглядно показал, кто в доме хозяин, приперев меня к стенке. У него власть. У меня же, кроме должности, ничего нет. Халиф на час! Впрочем, у него даже часа не было. Нет, ни о какой борьбе пока и думать не приходится. Это в моем положении было бы непростительной глупостью".
      Президент ещё долго пребывал в растерянности и никак не мог сообразить, - что ему следует предпринять. Вот почему на первой прессконференции после трагедии, ему впервые изменило хладнокровие и выдержка, и он в запальчивости раздраженно произнес:
      - Вот теперь пусть олигархи и заплатят по миллиону долларов семьям погибших моряков.
      Потом он очень пожалел об этих словах, клял себя за несдержанность. Но, как говорится, - "слово не воробей, вылетело - не поймаешь".
      Лишь много позже он узнал, что команда подлодки после первого взрыва в считанные секунды перекрыла реактор мощными перегородками и тем самым спасла его от разрушения. Как когда-то пожарные на Чернобольской АЭС ценою своей жизни предотвратили глобальную катастрофу, так и команда подводной лодки спасла Север России и скандинавские страны от радиоактивного заражения.
      "Неужели Сосновский допускал и такие последствия?!", - подумал президент и ему стало страшно.
      Нет, он не отказался от мысли когда-нибудь расчитаться с этим дьяволом за все обиды и унижения. Нет. Но надо было выждать время, настолько сблизиться с Западом, выполнив все их условия, настолько подружиться, чтобы, если что и случиться с олигархом, никто бы не посмел ничего опубликовать. Иначе... Ему было даже страшно подумать, что может быть иначе.
      Прессконфиренцию президента смотрел и Сосновский и прекрасно понял, кого тот имел в виду, говоря об олигархах. Мстительно рассмеялся, проговорил:
      - Догадливый, ага... А то герой какой... Как там у этого?... У Гоголя этого... Я тебя того... Я тебя и ага.
      Глава вторая: Говоров. Неутешительные выводы.
      Когда я вернулся в общежитие, то застал своих коллег спящими и видевшими розовые сны.
      - Подъем!! - протрубил я во всю мощь своих легких.
      Колесов даже не пошевелился. Рома с трудом открыл глаза и захныкал как дитя, правда, дитя стокилограммовое, потому и хныканье у него было соответствующее, напоминающее рев изюбра в период гона.
      - Слушай, отстань, а! Имей совесть!
      - Рома, я тебя не узнаю и все больше в тебе разочаровываюсь. Рано, слишком рано я записал тебя в герои. Ты этого права не заслужил. Придется вычеркнуть из списка. Прости, хоть ты мне и друг, но истина дороже.
      - Вот баламут пристал, - пробасил Шилов, намериваясь перевернуться на другой бок. Но я не дал ему это сделать.
      - Рома, вспомни заповедь древних: "Игнавиа эст яцера, дум поссис сургэрэ - постыдно лежать, если ты можешь подняться". Пойми, наконец, простую истину - мафия не будет ждать, пока ты выспишься, нет, она творит свои черные дела в любое время суток. Поэтому, спать в наше время непатриотично.
      Рома медленно и неохотно свесил на пол сначала одну ногу, потом другую, с трудом сел, и, глядя на меня несчастными глазами, спросил:
      - Ну что тебе нужно?
      - У меня имеется сообщение чрезвычайной важности, но нужно как-то разбудить Колесова.
      - Ага, разбудешь его, как же. Он только под утро пришел.
      - Где же он был? Обуян стратью к перемене мест?
      - А кто его... Сказал, что потом все расскажет. Выпил кружку кофе, лег и отрубился.
      - Я подозреваю, что в его безответственном поведении повинна женщина. Факт.
      - Не, не должно, - с сомнением проговорил Шилов. Затем пожал плечами. - Хотя, кто его.
      - Но разбудить все же придется. Попробуем испытанное средство. - Я сгруппировался и голосом шефа Колесова полковника Рокотова закричал: Подполковник Колесов! Безобразие! Вы почему спите на спецзадании?!
      Через мгновение Колесов был уже ногах и шарил по комнате шальными глазами, обходя нас с Ромой, как неодушевленные предметы, - искал шефа, чей голос только-что позвал его на борьбу за светлые идеалы человечества. Наконец, сориентировавшись во времени и пространстве и поняв, что шефа здесь не может быть в принципе, спросил:
      - А что это было?
      - Где и когда, Сергей Петрович? - вежливо поинтересовался я. Шилов лишь громко хмыкнул, зажав рот рукой, чтобы не рассмеяться. Но Колесов ещё как следует не проснулся и поэтому не обратил на него никакого внимания.
      - Да вот, только-что... голос?
      - Это, Сергей Петрович, не голос, а глас Всевышнего, предупредившего, что тех, кто будет бессовестно транжирить служебное время на разного рода ночные рандеву, неминуемо ждет Армагедон.
      Но мои слова даже не зацепились в вялом мозгу подполковника. Он раскинул руки, сладко потянулся и с блаженной улыбкой выдал:
      - А я вчера с Димой встречался!
      - С каким Димой?! - вскричали мы с Шиловым одновременно.
      - С Димой Беркутовым, - ответил Колесов и с удовольствием рассмеялся глядя на наши глупые вытянутые физиономии.
      - Не может быть! - выдохнул недоверчивый и эмоциональный Рома.
      Я же не стал высказывать своего отношения к услышанному, так как знал, что подполковник не бросает слов на ветер, не тот он человек, не из того материала скроен. Как там у поэта Тихонова: "Гвозди бы делать из этих людей. Не было бы в мире тверже гвоздей". Поэтому был предельно лаконичен:
      - Рассказывайте.
      - Нет, я так не могу, - закапризничал Колесов, как какая-нибудь столичная знаменитость, случайно оказавшаяся в заштатном городе. - Мне надо умыться, выпить кофе.
      - Рома, организуй товарищу подполковнику кофе, - сказал я.
      В другое время и при других обстоятельствах он бы обязательно возник. Но сейчас было не до сантиментов.
      - Ага, я сейчас, - проговорил Шилов и ринулся на кухню, вызвав в комнате мощные завихрения воздуха.
      - Товарищ подполковник, ванная для вашего омовения готова! - Я широким жестом указал Колесову направление движения. И он гордой поступью продефилировал мимо меня.
      Выпив кофе, Колесов рассказал о встрече с Беркутовым и о том, что тот ему поведал. История была удивительная!
      - Ни фига себе!... Здорово! - высказал свое отношение к услышанному Роман.
      - А я всегда утверждал, что Дмитрий Константинович Беркутов родился под счастливой звездой. Здесь одного везения мало. Без помощи Космоса здесь не обошлось. Факт. В экстремальных, я бы даже сказал, - исключительных обстоятельствах ему не только удалось сохранить свою бренную оболочку, но обзавестись таким союзником, как Варданян, добыть интересующую нас кассету и установить человека её запмсавшего. Браво, мэтр! Вот, Рома, у кого надо учиться.
      - А я чего? Я учусь, - почему-то обиделся мой друг.
      - И правильно делаешь. А теперь позвольте сообщить вам принеприятнейшее известие - нас вычислили.
      - В каком свмысле? - не понял Колесов.
      - В самом прямом - только-что меня проводил до дверей института филер.
      - Час от часу нелегче, - вздохнул подполковник. - А что же ты от него не избавился?
      - Я его слишком поздно заметил.
      - Что же теперь делать? - озадаченно спросил Шилов.
      - Операция с твоим внедрением отменяется. Да это сейчас уже и неактуально. Беркутов на свободе, кассета, считай, в кармане. Петрова, как я понял, возьмут без нашей помощи. Наши бесславные гастроли, господа, закончились полным фиаско. С чем я вас и поздравляю. Пора сматывать удочки. Есть другие мнения?
      - Это как решит начальство, - резонно заметил Колесов.
      - Зачем мы вообще сюда... Только деньги потратили, - проворчал Рома, и в принципе был прав.
      - Кстати, Сергей Петрович, вы доложили Иванову о своей встрече с Беркутовым?
      - Нет. Собираюсь вот. Но я лучше - Рокотову.
      - Руководителем бригады является Иванов и в данный момент именно ему вы подчиняетесь. Поэтому игнорировать моего шефа в высшей степени неэтично.
      - Хорошо, - согласился Колесов с моими доводами, садясь за телефон.
      - Рома, друг мой ситный, - обнял я своего друга за плечи, - пойдем, дернем по чашечке кофейку. А то у меня от всех этих треволнений в горле пересохло.
      Мы прошли на кухню. Шилов, как штатный повар, заварил кофе, разлил по чашкам.
      - Рома, а у нас есть что-нибудь посущественнее?
      - Есть полбутылки водки. Достать?
      - Водку? Бр-р! Уволь. Водку с утра пьют одни каннибалы... Врочем, чем мы хуже, верно? Надо же выпить за здоровье нашего общего замечательного друга Димы Беркутова, верно?
      - Верно, - кивнул Шилов.
      - Доставай!
      Рома достал из холодильника водку и банку с маринованными огурцами, опорожненную уже наполовину.
      - В магазине напротив купил. Что-то так солененького захотелось, извиняющимся тоном проговорил он.
      - На солененькое, говоришь, потянуло? Ох, чую, не к добру это, Рома! Уж не забеременел ли ты новой жизнью?
      - Какой еще?... Скажешь тоже.
      - Вот и скажу. Понимаешь, Рома, сейчас мы, в смысле - человечество, подошли к той самой черте, за которой гибель неминуема. На Земле скопилось столько отрицательной энергии, что она неизбежно взорвет мир. Так закончились все предыдущие биологические цивилизации на других планетах.
      - А ты откуда знаешь?
      - Я уверен, - это так. Но, думаю, что именно Земле удасться избежать этой печальной участи.
      - Это как же?
      - Все биологические цивилизации стоят на трех китах - трех мыслящих энергиях: темной, отрицательной энергии Земли, светлой - космической и энергии самого Создателя. Все они в той или иной степени управляют нами, определяют наши поступки. Чем теснее связь человека с Космосом, тем он более велик, тем более ему дано. Гений - это тот, кто непосредственно связан с Космосом. И наборот, чем слабее эта связь, тем больше человек подпадает под вляние и управление Сатаны. Злодей - это приспешник и помощник князя тьмы. Но сейчас ситуация должна коренным образом измениться и Создатель сам уничтожит зло на Земле и создаст новую жизнь, основанную на совершенно других принципах. Так почему бы ему не поселить эту новую жизнь в тело такого Самсона, как ты, Рома? Ведь не зря же тебя потянуло на солененькое.
      - Да ну тебя, - отмахнулся Шилов от моей гениальной теории, разливая водку по стаканам. - Мелишь что попало. Давай лучше выпьем за подполковника Беркутова! Вот человек! Если бы все были такими, то и никакой новой жизни не надо было бы. А что, скажешь - я не прав?
      Выпили и закусили маринованными огурчиками, которые было просто восхитительны.
      - Ты, Рома, прав лишь в том, что Дима Беркутов тот самый человек, который, если верить классику, "звучит гордо". Во всем остальном глубоко ошибаешься. Реалии нашей жизни таковы, что в ней сосновские также необходимы, как и беркутовы. Это, мой друг, аксиома.
      - Ты что, вообще уже, - Шилов красноречиво покрутил пальцем у виска.
      - Вообще или в частности, но только это так, Рома,
      - Для чего они нужны - эти сосновские? Давить их, гадов, надо!
      - Вот для этого и нужны, чтобы всю мощь своей отрицательной энергии мы смогли направить на отражение внешнего зла, ярким представителем которого и является Сосновский. В этой борьбе формируются наши души для последующих уровней жизни. Такова парадигма жизни.
      - А мне кажется, что все это фигня на постном масле. Без сосновских гораздо лучше было бы жить.
      - Без них наши бы души обросли жирком, стали бы слабыми, инфантильными, а мы с тобой были бы навсегда потеряны для Космоса. Единство и борьба противоположностей - основной и главный закон нашей жизни. Добрый человек - это не тот, кто разглагольствует о непротивлении злу и о всепрощении, льет слезы по невинным жертвам. Добрый человек - тот, кто на борьбу со злом в полной мере задействует обе свои энергии.
      - Кончай, Андрюша, - взмолился Шилов. - Ты мне уже все мозги заплел... Да, совсем забыл, - хлопнул он себя по лбу. - Тебе же звонил Потаев.
      - А чего же ты молчал, чучело?! Теперь надо ждать, когда освободиться телефон.
      - Сам ты чучело! - огрызнулся Шилов.
      Когда Колесов закончил, я позвонил Потаеву.
      - Есть разговор, - коротко сказал он. - Жду вас у себя через час на прежнем месте.
      Глава третья: Потаев действует.
      После встречи с Говоровым Петр Эдуардович долго не мог успокоиться, прийти в себя. Обидные слова парня занозой сидели в сознании. Потаев понимал, что говорил их тот вовсе не желая его унизить или обидеть. Нет. Все это тот делал, чтобы заставить его помочь им. Все так. Но в том-то и дело, что в словах этих была горькая сермяжная правда. Он струсил и крепко струсил. Была даже такая мыслишка - бросить все к шутам, рапродать, уехать куда подальше от всего этого безобразия и там, в тиши, спокойно дожить свой остаток лет. Трус, не желая в этом признаваться, тоже подводит теоритическую базу в оправдание своей трусости: "Против лома нет приема", "С ветряными мельницами не повоюешь", "Что, мне всех больше надо что ли", "Своя рубашка ближе к телу" и так далее, и тому подобное. Как он там сказал: "Веревки свои принести, или будут?" Потаев горько усмехнулся, подумал: "Очень похоже на правду. Очень. Кажется, мы окончательно смирились с поражением. Смиренно сидим и ждем, когда "господа" сосновские нас всех по одному".
      Ночью Петр Эдуардович почти не спал. Лишь под утро, когда в окно уже заглядывало солнце, уснул на часок. Чего только он не передумал за эту ночь. Вся жизнь прошла перед глазами. Много в ней чего было - и побед, и поражений. Но никогда он не мог обвинить себя в трусости. Нет. Прав этот парень, тысячу раз прав - лучше умереть в бою, чем... А-а! Да что говорить! Надо помочь Говорову. Вот ведь есть люди, которые не сложили руки, борются. И таких немало. Отрадно и то, что среди них много молодых. А это значит, что ещё не все потеряно. Если бы все, кто желает послужить Отечеству не за страх, а за совесть, объединились, то туго бы пришлось сосновским. Их временный успех ещё ничего не значит. Когда-нибудь их беспардонная ложь, их фарисейство вылезут наружу и люди увидят не благодушные маски, которыми они прикрывают свою черную сущность, а их настоящие лица. А пока... Надо сделать все возможное, что это произошло как можно скорее. Иной альтернативы у него просто нет.
      Утром, придя в офис, Потаев вызвал начальника службы охраны Простакова. Десять лет назад сорокатрехлетний полковник Простаков, категорически несогласный с решением рукововодства о реорганизации КГБ, подал рапорт об увольнении. Петр Эдуардович предложил ему поработать у него. С тех пор они вместе. Потаев был доволен его работой. Хороший специалист. Порядочный человек.
      Потаев с удовольствием рассматривал своего шефа службы охраны. Высокий. Стройный. Подтянутый. Красивое волевое лицо. Вот чем-чем, а красотой Петра Эдуардовича природа явно обделила. Ум? Да. Организаторские способности. А вот красотой... Один нос чего стоит. Как в народе говорят: Семерым рос, а одному достался". Но красивых людей любил, впрочем, как и все красивое.
      - Присаживайтесь, Олег Витальевич, - Потаев указал на кресло. Когда Простаков сел, спросил напрямую: - Скажите, вам что-нибудь известно о видеокассете с записью беседы Сосновского и Лебедева?
      - Нет, Петр Эдуардович. А о чем эта беседа?
      - О планах взрыва домов в Москве, нападении на Дагестан и о новой "победоносной" войне в Чечне.
      Лицо Простакова осталось внешне совершенно споконым. Он спросил:
      - Беседа, разумеется, предшествовала названным событиям?
      - Да.
      - Я подозревал, что за все этим стоит именно Сосновский и ФСБ, но доказательств не было.
      - Значит, тебе о кассете ничего неизвестно? - вновь спросил Потаев.
      - Нет. А такая кассета действительно существует?
      - Да. Мне о ней и её содержании вчера рассказал один симпатичный молодой человек и просил помочь эту кассету раздобыть. Скажите честно, - мы в состоянии это сделать?
      - Прежде всего мы должны точно знать, где её искать.
      - У Сосновского. За эту видеокассету уже погибли многие люди.
      - Следовательно, она уже была у кого-то на руках?
      - Да. У нескольких людей. И, насколько мне известно, все они погибли. У нас есть шанс её достать?
      Простаков развел руками, улыбнулся.
      - Сейчас трудно сказать. Надо попробовать. А тот, кто сделал эту запись, - найден?
      - Мне об этом ничего неизвестно.
      - Это должен быть кто-то из ближайшего окружения Сосновского.
      - Вероятно. Значит, в команде этого черта не все так однозначно?
      - Найти бы нам этого человека. Н-да. Но об этом приходится только мечтать. Если его до сих пор не вычислил опытный Варданян, то нам этого и подавно не сделать.
      - Как же быть?
      - Вот и я думаю... - Простаков надолго задумался. Затем продолжил: - Я думаю, Петр Анатольевич, - надо начинать с самого Варданяна.
      - С шефа службы безопасности?! - удивился Потаев. - А не кажется вам, что это непосильная задача?
      - Вовсе нет. С месяц назад я встречался с Варданяном на совещании руководителей охранных структур и из беседы с ним понял, что в его отношениях с боссом существует определенная напряженность.
      - Ну и что из того?
      - Я слишком хорошо его знаю. Он слишком хитер, осторожен и предусмотрителен, чтобы не воспользоваться возможностью обеспечить себе гарантии безопасности. А копия кассеты и может быть такой гарантией. Уверен, что он сделал себе несколько её копий.
      - Возможно, возможно, - задумчиво проговорил Потаев. - И что вы намерены делать?
      - Пока последить за ним. А там будет видно. Возможно, придется встретиться и предложить сотрудничество.
      - Вы полагаете, что он может согласиться?
      - Все зависит - каковы его отношения с Сосновским. Если положение Варданяна шаткое, то обязательно согласится.
      - Что ж, в таком случае, желаю удачи, Олег Витальевич!
      Через пару дней Простаков позвонил и попросил принять.
      На этот раз он выглядел, как всегда, внешне спокойным, но вот глаза... Таких глаз Потаев у него ещё не видел. Это были глаза победителя настолько ослепителен был их блеск. И Петр Анатольевич понял, что начальник службы охраны раздобыл что-то сверх сенсационное.
      - С чем прибыл? - спросил олигарх.
      Простаков достал и внутреннего кармана пиджака небольшую пачку фотографий, выложил их перед Потаевым и торжественно произнес:
      - Вот, извольте полюбопытствовать, Петр Анатольевич!
      На первой фотографии Потаев увидел двух мужчин, сидящих за столом, очевидно в ресторане. Он узнал мужчину, сидящего лицом к снимавшему. Это был шеф службы безопасности Сосновского Варданян. Другой мужчина сидел спиной. На другой фотографии - Варданян раскрыл "дипломат" и достал из него видеокассету. На третьей - он передает эту кассету другому мужчине. А вот оба встали из-за стола и направились к выходу. Так ведь это же?!... У Потаева едва не выпали из рук фотографии. Вторым мужчиной был директор Федеральной службы безопасности Викторов!
      - Так это та самая кассета? - спросил Потаев, указывая на фотографию.
      - Она самая, - улыбнулся Простаков.
      - А для чего она понадобилась Викторову?
      - Это самый интересный вопрос. - Олег Витальевич раскрыл кейс, достал из него портативный магнитофон, включил.
      Несмотря на посторонние шумы, голоса Варданяна и Викторова были слышны довольно отчетливо. Потаев прослушал запись молча, затем поднял на Простакова глаза, сказал весело:
      - Похоже, что в стане союзников наметился раскол?
      - Этого и следовало было ждать.
      - Замечательно! - Потаев раскинул руки, понянулся. - Молодец! Как вам это удалось?!
      - Работаем, Петр Эдуардович, - скромно ответил Простаков.
      - В этом конфликте я полностью на стороне президента. Надо ему помочь скинуть этого упыря.
      - Я разделяю ваше мнение, Петр Эдуардович. Главное - избавиться от всех этих сосновских, лебедевых, чубайсов и их помощников. А там, с Божьей помощью, поправим дела.
      - А ты что, веришь в Бога?
      - Верю.
      - Вот никогда бы не подумал! - удивился Потаев и нонял, как он ещё плохо знает своих людей.
      - Ну отчего же. Я уверен, что мир наш создан высшим разумом. А как его называть: Бог или Создатель? - не суть важно, верно?
      - Верно, - согласился Потаев. - Теперь, думаю, Варданян с большой охотой нам предоставит копию вижеокассеты. Как считаешь?
      - Не уверен, что с охотой, но только ему ничего другого не остается, усмехнулся Простаков.
      - Ты вот-что, Олег Витальевич, срочно сними мне копию с этой кассеты и размножь фотографии.
      - Хорошо, Петр Эдуардович. - Простаков положил магнитофон обратно в кейс. - Разрешите идти?
      - Да-да. И копию мне срочно.
      После ухода начальника службы охраны Потаев позвонил Говорову, но того на месте не оказалось. Ответил какой-то заспанный голос и сообщил, что тот скоро должен быть.
      - Тогда скажите, чтобы он позвонил Потаеву. Это очень важно.
      - Хорошо. Передам.
      Говоров позвонил лишь через три часа.
      - Здравствуйте, Петр Эдуардович! - сказал он. - Вы хотели меня слышать?
      - Здравствуйте, Андрей Петрович! Есть разговор. Жду вас через час на прежнем месте.
      Потаев сидел на скамейке в зимнем саду, курил трубку. Он любил здесь бывать. В этом живописном уголке с диковинными деревьями и кустарниками начинаешь ощущать сопричастность в великому таинству бытия под названием жизнь. И так мелки и ничтожны кажутся люди с их темными помыслами, корыстолюбием, мелкими страстишками. А ведь при желании планету можно так обустроить, что каждый человек будет чувствовать на ней тепло и комфортно.
      Петр Эдуардович посмотрел на часы. Говоров опаздывал на семь минут. Может быть что случилось? Прежде он был всегда пунктуален. В этот момент на аллее (легок на помине) показался Говоров. Подошел, сел рядом с Потаевым, наклонился и таинственно прошептал:
      - Это вы продаете славянский шкаф?
      - Шкаф продан, - рассмеялся Потаев. Юморной парень этот Говоров.
      - Рад вас видеть, Петр Эдурдович, а ещё более - произошедшую с вами перемену. По моему, вы пересмотрели взгляд на окружающую нас действительность. Или я ошибаюсь?
      Потаев неопределено хмыкнул, покачал головой.
      - Ну и перец же вы, молодой человек. Можете считать, что перемотрел.
      - Как чувствует себя наш общий знакомый Сосновский? Все так же деятелен? Все также мечтает отнять у нас с вами и наших детей будущее?
      - А что с ним может случиться? Мне кажется, что он застрахован от любых неприятностей.
      - В таком случае, чем же вызван мой срочный вызов?
      - Есть кое-что. - Потаев достал аудиокассету, фотографии, протянул Говорову. - Вот, полюбопытствуйте.
      Тот долго молча рассматривал фотографии, спросил:
      - Они что, друзья?
      - Никогда ими не были.
      - В таком случае, чем обусловлена эта встреча, прошедшая, как я понимаю, в теплой и дружественной обстановке? Они озабочены судьбами страны?
      - Скорее, собственными судьбами. На этой встрече обсуждался предмет договора.
      - Интересующая нас с вами видеокассета? И пусть на голову мне рухнет небесный свод - если я не прав.
      - Он не рухнет, - усмехнулся Потаев. - Как вы могли видеть на фотографии, - кассета была передана Варданяном Викторову в ресторане "Космос".
      - А это запись их содержательной беседы? - Говоров указал на аудиокассеты.
      - Вы, Андрей Петрович, и на этот раз оказались правы.
      - Зачем директору ФСБ понадобилась видеокассета? Неужто его заела больная совесть и он не на словах, а на деле намеревается выполнить служебный долг и встать на защиту государственных интересов? Не верю!
      - И правильно делаете. Данная кассета потребовалась ни ему, а президенту.
      - Шутите?! - не поверил Говоров.
      - Нет, совершенно серьезно. Президенту срочно потребовался серьезный компромат на олигарха.
      - Ой-ля-ля! Наш, как вы совершенно верно его охарактеризовали, "тишайший" решил поменять имидж агнца на имидж волка. Но только, хватит ли у него сил?
      - Во всяком случае, я желаю ему в этом деле всяческих успехов.
      - Так-то оно так. Но за спиной Сосновского не только большинство олигархов, ручное правительство, администрация самого президента, купленные на корню депутаты Думы, но и Запад. При таком раскладе сил, не заручившись поддержкой Запада, начинать с ним борьбу больше смахивает на авантюру.
      - Поживем - увидим.
      - Я никак не пойму, - что заставило Варданяна это сделать?
      - Скорее всего - неуверенность в завтрашнем дне. Теперь он нам сам кассету принесет.
      - Спасибо, Петр Эдуардович, но видеокассету мы уже достали по другим каналам.
      - Молодцы! Зря время не теряете. А что с этим собираетесь делать?
      - Пока ещё не знаю. Доложу начальству. Но не использовать данную ситуацию было бы непростительной глупостью. Верно?
      - Верно, - согласился Потаев. - А пока я дал указание своим людям понаблюдать за Варданяном и Викторовым.
      - И правильно сделали. Вы ведь и сами теперь можете их использовать в борьбе с Сосновским и всей его камарильей.
      - Там будет видно, - уклончиво ответил Потаев, раскуривая очередную трубку.
      Глава четвертая: Калюжный. Новый знакомый.
      Меня кто-то тронул за плечо и услышал густой бас:
      - Вам плохо?!
      Открыв глаза, я увидел рядом большое широккоскулое лицо, обрамленное круглой черной с проседью бородой. Мужчина был примерно моего возраста.
      - Да, очень, - надсадно просипел я. - Помогите, пожалуйста!
      - Да, конечно. Я сейчас же вызову скорую помощь, - ответил мужчина, доставая сотовый телефон.
      - Нет-нет, только не скорую, - запротестовал я.
      - Но почему?! - удивился он.
      - Меня разыскивают.
      - Кто?
      - Все. Бандиты, милиция.
      - Вы совершили преступление?
      - Нет. Скорее, наоборот. Это долго объяснять. Просто, я самый несчастный человек.
      - Странно... Впрочем, вам виднее. Вы сможете подняться?
      - Попробую. - Я попытался встать, но низ живота вновь пронзила резкая боль. Застонав, я сел на бетонный пол. - Извините, но у меня это вряд ли получится.
      - Ничего, я вам помогу. - Мужчина оказался могучего телосложения. Он легко меня поднял, перекинул мою правую руку себе через плечо. - Так удобно? - спросил он, держа меня почти на весу.
      - Терпимо, - ответил я, сквозь зубы.
      И мы направились к выходу. Неподалеку от перехода стоял, припаркованным к тротуару, "форд" мужчины. Он открыл дверцу и усадил меня на заднее сидение. Сам сел за руль и, повернулся ко мне.
      - По-моему, нам пора познакомиться. Разрешите представиться. Платов Андрей Андреевич, художник.
      И только тут я обнаружил отсутствие документов и пистолета. Это был новый страшный удар. Ну почему, почему я такой невезучий!
      - Калюжный Эдуард Васильевич, - ответил потеряно.
      - А чем вы занимаетесь, Эдуард Васильевич?
      - Я работаю в прокуратуре.
      - Где, простите?! - не поверил Платов, вероятно посчитав, что ослышался.
      - В прокуратуре.
      - Да, но в таком месте и в таком виде, - с сомнением проговорил он.
      - Я понимаю, что поверить в это трудно, но только это так. Я и сам, порой, в то, что со мной случилось верю с трудом. Все это похоже на страшный сон или бред. Простите, но я себя очень плохо чувствую. - У меня закружилась голова, все перевернулось и я потерял сознание.
      Очнулся я лежащим на диване в большой светлой комнате. Напротив на стуле сидел мой спаситель. Теперь я смог как следует его рассмотреть. У него было открытое симпатичное славянское лицо с широкопосаженными голубыми глазами, несколько великоватым мясистым носом и полными яркими губами. Мое возвращение к жизни он встретил широкой радостной улыбкой.
      - Очнулись! Я то я, грешным делом, испугался. Вынужден был вызвать своего врача. Он должен быть с минуту на минуту. Но вы не беспокойтесь, человек он надежный. Я за него мог поручиться.
      - Спасибо вам, Игорь Игоревич!
      - Да, чего там! - махнул он рукой. - Мы ведь люди.
      - К сожалению, людей уже почти не осталось.
      - Эка вы, батенька, хватили. Это в вас обида говорит. Людей большинство. Просто, в последние годы их поставили в такое унизительное положение, что они на время забыли, кто они есть.
      - Может быть вы и правы, - согласился я. - Но, боюсь, что время это может быть безвозратным.
      - А я оптимист. Верю, что скоро все измениться к лючшему. Так не может долго продолжаться. Не должно.
      - Дай-то Бог!
      - Кто же вас так, Эдуард Васильевич?
      - Команьоны, - усмехнулся я.
      - Компаньоны?! - удивился Платов. - Но какие у вас могут быть компаньоны?
      - Видите ли, Андрей Андреевич, чтобы не умереть с голоду, я был вынужден нищенствовать. Но поскольку я в этом деле новичок, то не знал, что за место обязан был выложить рэкетирам тысячу долларов. Вот за это меня и того.
      - Вы это серьезно?! - вновь засомневался в правдивости моих слов Платов. - Тысячу долларов за место?
      - Да. Сейчас даже за право стать нищим надо платить.
      = Дела-а! - развел руками Андрей Андреевич.
      В это время раздался звонок.
      - Это, очевидно, Сергиенко, - сказал он, вставая и направляясь к двери. Вернулся он вместе с маленьким и щуплым мужчиной лет пятидесяти. Рядом с могучим хозяином хозяином он выглядел совсем несолидно. Он чем-то напоминал мне врача-логопеда блистательно сыгранного в одном из фильмов Роланом Быковым. Да и своими манерами он напоминал тот персонаж.
      - Здр-равствуйте! - весело поздоровался он, на французкий манер "прокатывая" во рту "р". - Ну-с, что тут у нас? Я бы попр-росил р-раздеться.
      Я сел и принялся стаскивать с себя пиджак и рубашку. За это впемя доктор успел рассказать анекдот.
      - На медни один мой постоянный пациент меня свеженьким анекдотцем попотчевал. Значит так. Спит муж с женой дома. Вдр-руг. звонок в двер-рь. Жена спросонок кричит: "Муж!" Муж соскакивет, мечется по комнате. "Куда мне спр-рятаться?" Жена говор-рит: "На балкон!" Стоит он на болконе, мер-рзнет и думает: "Если к ней вер-рнулся муж, то кто я?" - Сергиенко заливисто рассмеялся. - Пр-редставляете! "То кто я?!" Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!.
      "Свежий" анекдот оказался с длинной бородой. Мы с Платовым переглянулись и сочувственно улыбнулись.
      Затем доктор долго ощупывал мое тело быстрыми пальцами, прослушивал через статоскоп, протукивал резиновым молоточком. "Нутес, посмотр-рите сюда, любезный... Так. замечательно! А тепер-рь вот сюда... Пр-ревосходно!"
      Закончив осмотр, он долго думал, подведя глаза к потолку, затем сделал вывод:
      - Ничего сер-рьезного. Кр-р-райняя степень истощения. Кр-райняя! Безобр-разие пр-росто. Обшир-рнейшие гематомы всего тела, ушибы тканей. почек, печени. Пер-реломы двух р-ребер-р. Сотрясение мозга. Вот пока и все.
      - Что же делать? - растерялся Платов от всех этих перечислений.
      - Пр-режде всго, хор-рошее питание и покой, постельный р-режим. Вот так.
      - И это все?! - очень удивился художник.
      - Все. Я выпишу кое-что, но чисто укр-репляющее. - Сел быстро написал два рецепта, протянул Платову. - Это есть в каждой аптеке.
      - Спасибо, Вячеслав Иванович!
      - Не за что, - ответил тот, выжидательно глядя на Платова.
      Тот, прочтя этот взгляд, спохватился.
      - Ах да, извините. - Достал из кармана бумажник, отсчитал несколько сотенных купюр, протянул доктору. - Вот, пожалуйста.
      Тот выхватил деньги. Еще мгновение и они исчезли в его кармане.
      - Ну-с, желаю здравствовать! Если что, звоните, не стесняйтесь, проговорил Сергиенко и буквально выбежал из комнаты. Платов пошел его провожать.
      Я огляделся. Гостинная, где я лежал была не менне сорока кваджратных метров. По стенам было развешано множество картин. Здесь были пейзажи, чем-то напоминающие полотна Левитана, и современные картины, где на фоне геометрических фигур, громоздившихся друг на друга, необычных сооружений, напоминающих то ли космические станции, то ли сооружения будущего, был написаны люди с большими туловищами, длинными шеями и маленькими головами, были и чисто абстрактные полотна. запоминающиеся лишь необычно яркими красками.
      - Это все ваши картины? - спросил я вернувшегося Платова.
      - Да, мои, - кивнул он. - Но это лишь м алая часть.
      - Какие они разные.
      - Я попробовал себя почти во всех направлениях. Где-то что-то получилось, где-то не очень.
      - Вот эти современные картины со странными людьми, - указал я рукой. Недавно вы обвиняли меня в пессимизме, но ведь и вы не верите в будущее человека. Или я ошибаюсь?
      Платов весело рассмеялся.
      - Это, скорее, предупреждение, что урбанизация вкупе с техническим прогрессом могут привести к плачевным результатам. Но я, думаю, до этого не дойдет. Человек в конце концов поймет, что может превратиться лишь в придаток какого-нибудь суперкомпьютера, что ему будет лишь позволено нажимать на клавиши.
      - А это абстракция? - кивнул я в сторону картины с яркой палитрой пятен.
      - Да. Но эта мне не очень удалась.
      - Я конечно мало разбираюсь в живописи, но абстрактное искусство мне непонятно. "Черный квадрат" Малевича мне кажется простым надувательством людей.
      - Я с вами совершенно согласен. "Черный квадрат", ржавая консервная банка, дохлая кошка и тому подобное, выдаваемые за вершины творчества обыкновенное шарлатанство. В абстрактном искусстве я сторонник лишь одного направления, известного под названием "ташизм". Что такое на ваш взгляд музыка?
      - Музыкальное произведение, - ответил я, и тут же понял, что сказал глупость, так и то, и другое по сути одно и то же.
      - Можете вы воспринимать музыку сознанием?
      - Наверное. Когда есть слова.
      - А когда слов нет?
      - Нет. Она воздействует на наши органы чувств.
      - Верно. Следовательно музыка - та же абстракция. Музыкант, в ком развит музыкальный слух ставит музыкальные ноты в такой ряд, что возникают звуки, вызывающие у вас разные состояния - от самого возвышенного, до самого низменного. Верно?
      - Да, - согласился я.
      - Музыкант воздействует на нас через наш слух. Многие художники поняли, что такого же результата можно достичь с помощью цвета через наше зрение. Художники с исключительно развитым чувством цвета так располагают на полотне цветовые пятна, что они вызывают у людей те же состояния, что и музыка. У музыканта всего семь нот. Возможности художника в этом отношении гораздо богаче. Мне по-настоящему удалась всего лишь одна картина. Она висит в мастерской, - Платов указал на потолок. - Она называется страсть. Так вот некоторые из моих знакомых, долго глядя на нее, испытали половое удовлетворение.
      - Да ну, так уж половое удовлетворение, - не поверил я, считая, что Платов, как каждый творческий человек, склонен к преувеличениям.
      - Именно так. Если в вас есть чувство цвета, то вы сможете это испытать на себе. Я уверен, что чувство, которое у нас принято именовать оргазм, и которое присуще всем живым существам, существует и в Космосе. Правда, там человек испытывает его по иному поводу, слушая, к примеру, музыку или смотря на цветовую гамму. Космос поместил это чувство на Землю в виде оргазма для того, чтобы никогда не затухал инстинкт к размножению. Вот поэтому, я считаю что ташизм - как одно из направлений художнического творчества имеет место быть... Однако, я какжется, совсем заговорил вас, Эдуард Васильевич. Вам приписан покой, а я вас загружаю всякого рода глупостями.
      - Ну, что вы. Мне было очень интересно.
      - Вы есть хотите?
      - Честно признаться, - очень хочу.
      - Вот с этого и надо было начинать. Сейчас мы с вами будем ужинать.
      Через полчаса Платов вкатил в комнату хромированный столик, заставленный всевозможными, в большенстве своем. мясными блюдами.
      - Вот, соорудил на скорую руку, - проговорил он, словно оправдываясь, подкатывая столик к дивану. - Налегайте, Эдуард Васильевич.
      - Спасибо! - Я положил к себе на тарелку мясного салата. - Скажите, Андрей Андреевич, вы один здесь живете?
      - Ну, отчего же один. Семьей. Жена сейчас в Германии. Она - известный ученый-биолог. Сейчас борется за чистоту биосферы Земли. У них там сейчас что-то вроде симпозиума. Обещала к моему юбилею быть.
      - А когда у вас юбилей?
      - Через три дня мне стукнет шестьдесят.
      - Шестьдесят?! - очень удивился я. - А я думал, что мы ровесники.
      - А сколько вам?
      - Сорок пять.
      - Эка, батенька, вы хватили.
      - Вы очень моложаво выглядите.
      - Стараюсь. У меня ведь молодая жена. На целых двадцать лет меня моложе. Вот и приходится поддерживать форму. - Неожиданно он хлопнул себя по лбу, всплеснул руками. - Тьфу ты! Кого там - моложаво, когда у меня развился старческий склероз. О спиртном-то я забыл. Я предлагаю выпить водочки за ваше спасение. Как вы на это смотрите. Эдуард Васильевич?
      - Я не против.
      Платов сбегал на кухню и вернулся с бутылкой водки "Кристал" и двумя рюмками. Отвинтил пробку, наполнил рюмки. Поднял свою.
      - Давате выпьем за все хорошее и чтобы то, что сегодня случилось с вами, никогда не повторились.
      Мы выпили и налегли на еду.
      Через некоторое время Платов спросил:
      - Так о чем это мы с вами говорили?
      - О вашей семье. Вы мне рассказали о жене.
      - Она моя вторая жена. Первая умерла от гипертонического криза. В тридцать три года. Представляете?! Мы были на отдыхе в тайге. Мы вооще любили с ней забредать в медвежьи уголки. И это как раз случилось. От первого брака у меня двое детей - сын и дочь. Дочь студентка МГУ, будущий юрист, мастер спорта по альпинизму. Уехала в Альпы покорять очердную вершину. Сын - актер. И, как большинство молодых актеров, ведет слишком неупорядочную жизнь. Дома ночует от случая к случаю. А вообще, я детьми доволен. Она надежной закваски, а это - главное. Давайте ещё по одной. - Он вновь наполнил рюмки.
      - А теперь я хочу сказать тост, - сказал я, поднимая рюмку. - Я хочу выпить за вас, Андрей Андреевич! За то, чтобы таких людей, как вы, у нас в стране было больше. Спасибо вам за мое спасение!
      - Да, чего там, - махнул рукой. Выпив. он, вдруг, спохватился: - Что это я все о себе, да о себе. Вы-то как? Как оказались в столь плачевном положении?
      - Долго рассказывать, Андрей Андреевич.
      - А куда нам спешить, верно? Расскажите.
      И я стал рассказывать. Когда поведал о содержании видеокассеты, Платов не выдержал, вскочил, принялся бегать по комнате, размахивать руками, возмущаться:
      - Ах какие сукины дети! Как они нас?! Я, конечно, кое о чем догадывался, но чтобы такое! Как же их земля после этого носит?! Вот так живешь, пытаешься что-то сделать для людей доброе, а тем временем за твоей спиной они прокручивают свои черные дела и всех нас дурачат. Подозреваю, что все это добром не кончится, нет. Всех нас ждут великие испытания. Извините, что перебил. Продолжайте, Эдуард Васильевич.
      Когда я рассказал, как нашел на даче Друганова труп Анатолия Платов заплакал и с предыханием проговорил:
      - Как же вы все это выдержали, родной вы мой?!
      После того как я закончил рассказ, Платов долго сидел в оцепенении, не в состоянии произнести ни слова. По его лицу продолжали течь слезы, но он, казалось, их не замечал. Наконец, тяжело выдохнув, глухо проговорил:
      - Да, досталось вам! Не приведи Господи испытать такое! Значит, вы приехали в Москву отомстить?
      - Это единственное, что удерживает меня в жизни.
      - Я понимаю, - кивнул Платов, ладонями вытирая слезы. - И чтобы не говорили об этом правозащитники, но мне кажется - вы имеете право на месть. Вы его выстрадали.
      Вечером из телевизионных новостей они узнали о новой страшной трагедии - гибели атомной подводной лодки.
      - Уверен, что здесь не обошлось без Сосновского, - сказал я убежденно.
      - Неужели?! - удивленно воскликнул Платов. - Как же после этого их земля носит?!
      Глава пятая: Иванов. Арест и допрос Петрова.
      В четыре часа ночи позвонил Говоров и сообщил, что Беркутов с "друзьями" прилетают завтра в шестнадцать ноль ноль. Это же время Петров назвал Карпинскому. Что ж, к "торжественной" встрече мы готовы. А Беркутов-то, Беркутов! Титан! Когда у нас работают такие парни, Сосновскому и всей его банде можно только посочувствовать. И все же, почему Варданян решил с нами сотрудничать и сдал Петрова? Не уверен, что сосновские пришли всерьез и надолго? Возможно, возможно. А может быть совесть проснулась? Не уверен. Подобные козлы давно забыли, что это такое. Просто, решил подстраховаться и засвидетельствовать нам свою лояльность, чтобы при любом раскладе сохранить свою поношенную шкуру. Скорее всего. Как бы там ни было, а в стане противника образовалась брешь, и это надо использовать с пользой для дела. Ага.
      Сколько же там натикало? Пять часов. Можно ещё целых два часа спать. Попытался это сделать, но безуспешно. Сон бежал от меня, как черт - от ладана. Отчего-то вспомнилось, как пришел на работу в прокуратуру Заельцовского района, молодой, целеустремленный, с наивной верой покончить с преступностью ещё при своей жизни. Молодо-зелено! Как познакомился со своей первой женой Леной. Сейчас она работает заместителем председателя областной избирательной комиссии. Ее часто, в особенности в выборные кампании, показывают по телевизору. И всякий раз кто-то из наших старых приятелей обязательно позвонит по телефону: "Видел, твоя выступала". Для них она так и осталась "моей". Недавно она в очередной (я уже сбился со счета) раз вышла замуж опять за какого-то предпринимателя. Надолго ли? Каждый её новый брак приносит ей все большее разочарование. Вот женщина! Кажется, все ей Бог дал - и красоту, и ум, а счастья нет. Она никак не может довольствоваться тем, что есть, все ей надо чего-то большего. Недавно она мне призналась, что из всех многочисленных мужей она любила лишь меня. О нашей совместной жизни я нисколько не сожалею, нет. Были и в ней счастливые дни. Но только, чем дольше мы были вместе, тем меньше становилось этих дней. Увы, мы с ней слишком разные, чтобы быть вместе. Наш общий сын Павел в этом году уже кончает школу. Боже, как быстро бежит безвозвратное время, даже не бежит, а мчится бешенным галопом. Кажется давно ли я его баюкал на руках. Хороший парень растет. Говорит - хочет стать юристом, и непременно следователем. Я не против. Нормальная профессия. Мужская. Может ещё поработаем вместе. Кто знает, кто знает. Мы предполагаем, а Он располагает.
      До утра я так и не уснул.
      За час до прилета самолета я был в аэропорту "Толмачево", где уже застал Рокотова со своими парнями.
      - Все нормально? - спросил я, пожимая ему руку.
      - Все хорошо, Сережа, ты не волнуйся.
      - С чего ты взял, что я волнуюсь?
      - А то я тебя не знаю, - усмехнулся Владимир. - Вон даже генеральский мундир надел.
      - Это для солидности. Не так часто мы встречаем московскую "делегацию" такого уровня.
      - Точно, - согласился Рокотов. - Как Светлана?
      - Нормально. Готовиться стать мамой. Почему-то уверена, что будет дочь. Готовит ей "приданое". Ты иди, проверь все ли на месте.
      - Ну вот, а говоришь - не волнуешься. С каких это пор ты стал меня контролировать?
      - Слишком много сейчас поставлено на карту.
      Самолет опоздал на полчаса. Все это время я не находил себе места. А вдруг, Петров в самый последний момент, что-то почувствовал и отказался лететь? Всяко бывает. Но вот диктор объявила, что самолет прилетел и попросила встречающих проити к пункту выдачи багажа. Я прошел к зданию выдачи багажа, расположенном справа от здания порта. Здесь уже собралась приличная толпа встречающих. Среди них я увидел Рокотова с ребятами. Володя подошел ко мне, сказал:
      - Все в порядке, он прилетел. Мне только-что сообщил об этом Хлебников.
      По разработанному Рокотовым плану захвата Петрова пятеро оперативников должны сопровождать его от самолета.
      - Слава Богу! - выдохнул я облегченно.
      - Ты, кажется, становишься верующим? - улыбнулся Владимир.
      - Будешь тут с вами, - проворчал я.
      От летного поля мы были отделены высокими железными воротами и массивным бетонным забором, на корню пресекавшими любое любопытство. Какой идиот все это соорудил?
      Я, а вернее - мой мундир, стал объектом пристального внимания встречающих. Чтобы не "травить гусей" своими лампасами, я отошел и стал наблюдать за происходящим издалека.
      Наконец, показались первые пассажиры. Возгласы, объятия, поцелую. Прошло минуты три. Толпа встречающих заметно поредела, а наших "клиентов" все не было. Но вот в воротах показался как всегда жизнерадостный, улыбающийся Дима Беркутов со светловолосым крепышом примерно одного с ним возраста. А лицо у подполковника было, мягко сказать, нефотогеничным, на нем живого места не было. Да, досталось парню. При виде Беркутова у меня невольно защипало глаза. Старым становлюсь, сентиментальным. Ага. Ничего, Дима, мы за все расчитаемся с этими козлами, и за твои побои, и за все остальное. А вот и они, легки на помине. Петров был одет в светло-серый безукоризненного покроя костюм, белую сорочку с модным галстуком, сопровождающие его два "гренадера" - в джинсы и ветровки.
      К Петрову подошел Карпинский, поздоровался за руку, что-то сказал и, указав на стоянку автомашин, пошел впереди. Петров со спутниками пошел следом. Все они были взяты в плотное кольцо оперативников. Но вот Петров увидел меня. Лицо его выразило недоумение, тут же сменившиеся беспокойством. Он приостановился, оглянулся. Но было уже поздно. Все трое попали в надежные руки ребят Рокотова, не успели даже удивиться, как на их запястьях защелкнулись замки наручников. Захват прошел без сучка и задоринки.
      Петров никак не ожидал, что сибирская земля на этот раз окажется столь негостеприимной, откровенно растерялся и долго не мог сообразить, что же ему делать. Наконец, состояние ступора прошло и он принялся громко и бурно возмущаться:
      - Черт знает что такое! Безобразие!! Вы что себе позволяете?! Мы офицеры Центрального управления ФСБ. Я этого так не оставлю! Вы за это ответите! За все ответите! Кто здесь главный?! Кто санкционаровал этот произвол?! - В голосе было много патетики, мало - героизма. Кого там, героизм здесь и не ночевал. Скорее это походило на самую настоящую истерику. Создавалось впечатление, что он вот-вот грохнется в обморок от страха. Похоже, что подполковник увидел свой стремительно приближающися конец.
      Я подошел и, нарисовав на лице одну из самых впечатляющих улыбок, укоризненно проговорил:
      - Стыдно, подполковник! Офицер ФСБ, а ведете себя, как экцентричная барышня, да к тому же, дурно воспитанная. Не ождал. Никак не ожидал!
      Петров попытался взять себя в руки, перестал орать, как базарная баба.
      - С кем имею честь? - он вызывающе задрал благополучный во всех отношениях подбородок.
      - Вот только не надо, Валерий Маркович. Про честь. Не надо. Вы давно о ней не имеете ни малейшего понятия.
      - Кто вы такой, милостивый государь?! - напыщенно и старомодно, будто вытащил фразу из бабушкиного сундука, спросил Петров. Голос его предательски вибрировал, так как он прекрасно знал, - кто я такой и как здесь оказался. Но из последних сил держал марку столичной знаменитости. Ох, уж этот столичный апломб.
      - Вы правы - пора нам познакомиться. Разрешите представиться начальник следственного управления прокуратуры области Иванов Сергей Иванович. Себя можете не называть. Я и так все о вас знаю - кто вы такой и кому служите.
      - То-есть, как это - кому? Я вас не понимаю, Сергей Иванович. - Голос у него стал тихим и заискивающим. - Вы явно заблуждаетесь, уверяю вас. Вас неправильно информировали.
      Я добродушно рассмеялся его словам.
      - Заблюждаюсь, - говорите. Какой вы, право, шутник, Валерий Маркович. Но только, уверяю вас, - это вы заблждаетесь. И я вам сейчас это докажу. Я достал из папки постановление об избрании в отношении обвиняемого меры пресечения в виде содержания под стражей, санкционированное прокурором, протянул его Петрову. - Вот, ознакомтесь, пожалуйста.
      Он читал постановление долго, беззвучно шевеля трясущимися губами. Вид у него был жалким и несчастным. Он попробовал было вновь возмутиться, но из этого ничего не получилось. Его покинули последние силы. Поэтому, вернув постановление, он лишь растерянно промямлил:
      - О чем вы? Какие убийства?! Вы с ума сошли!... И потом, без предъявления обвинения... Это незаконно.
      Чем вновь меня здорово рассмешил. Смотреть на него было стыдно и противно. Нет, герои так себя не ведут. Ага. "Пакостливый как кошка, а трусливый как заяц". Это о нем.
      - Ну что вы, милейший. Игнорирование закона - исключительно ваша прерогатива. За что и "награждены" этими вот "браслетами". А мы все по закону. Постановление о привлечении вас в качестве обвиняемого готово и жаждет встречи с вами. Не думаю, что она будет вам приятна.
      - У вас нет доказательств, - проблеял Петров.
      - "Оставь надежду всяк сюда входящий". И чем вы это быстрее поймете, тем будет лучше для вас. Вам, Валерий Маркович, пора думать о спасении души, а вы все печетесь о своей алчной оболочке. А спасти душу вы можете лишь покаянием. Только им.
      - Я требую адвоката.
      - Он вам будет предоставлен... Увидите, - сказал я парням. Те посадили Петрова в "Волгу". "Гренадеры" уже сидели в машинах. - Давайте, - махнул я рукой.
      И кортеж из трех черных "Волг" направился в сторону города. Неприятная процедура окончена. Теперь меня ждала исключительно приятная. Беркутов стоял в компании Рокотова, Хлебникова и Сидельникова что-то расказывал, энергично жестикулируя руками. Хлебников и Сидельников покатывались со смеху. Рокотор улыбался и качал головой. Скучно, наверное, им было без него. Спутник Беркутова - блондин-крепыш стоял несколько в стороне и тоже улыбался.
      - Привет, герой! - сказал я, подходя и обнимая Беркутова. - От имени прокуратуры разреши поблагодарить за службу!
      - Здравствуйте, Сергей Иванович! Но смею заметить, что слова, не подкрепленные вещественными доказательствами, - ничто, пустой звук.
      - Это какими ещё - вещественными?
      - Как - какими?! - сделал удивленное лицо подполковник. - Вот шеф, к примеру, обещал мне премию. Вот это я понимаю. А что вы можете конкретно предложить?
      - Мы из другого ведомства, - ответил я уклончиво.
      - А ведь как до этого красиво говорили, - вздохнул Беркутов.
      - Я разве говорил о премии? - спросил Рокотов.
      - А вот этого не надо, господин полковник. Не надо отрабатывать. У меня есть свидетели. Ребята, - обратился Дмитрий к Вадиму и Денису, обещал мне шеф премию?
      - Обещал, - ответили оба, рассмеявшись.
      - Ты видишь, Сережа, - апеллировал ко мне Владимир, - ещё не успел приехать, а уже плетет заговоры против начальства.
      - Сочувствую, - ответил я. - Кончилась, Володя, твоя спокойная жизнь.
      - Сергей Иванович, - серьезно проговорил Беркутов, - разрешите вам представить своего нового товарища, которому я обязан жизнью. Павел Одиноков.
      Одиноков подошел. Его симпатичное широкоскулое лицо было напряжено. В серых глазах явственно читался вопрос: "Как вы со мной поступите?" Но в них можно было найти и ответ: "Я готов ко всему".
      - Здравствуте, Сергей Иванович! - вежливо улыбнулся он. - Мне Дима много о вас рассказывал.
      - Здравствуйте, Павел! - я крепко пожал ему руку. - Спасибо вам за нашего товарища и за оказанную помощь!
      - Да, чего там, - смутился он. - Вообще-то, мое настоящее имя Артем, Артем Александрович Комаров.
      - Сергей Иванович, вы пользуетесь у него исключительным доверием, сказал Беркутов. - Этого он даже мне не сказал.
      Артем достал из кармана крохотный пакетик, протянул мне, пояснил:
      - Это, Сергей Иванович, подлинные микрокассеты записи встречи Сосновского и Лебедева, а также заседания у Сосновского.
      - Спасибо! - я спрятал видеокассеты в карман. - Я думаю, у нас ещё будет время поговорить по этому поводу.
      - Я готов в любое, удобное для вас время.
      - Вот и хорошо.
      - А что вы собираетесь делать со мной? - напрямую спросил Комаров.
      - В смысле? - Я сделал вид, что не понял вопроса.
      - Извините, Сергей Иванович, но я полагаю, что вы прекрасно знаете, что я имею в виду.
      - Давайте считать, что я не слышал вашего вопроса, а вы его не задавали. Договорились?
      - Еще раз прошу меня простить, но ведь когда-никогда, а решать его все же придется.
      - Ничего решать я не собираюсь, Артем Александрович. Пока вы нам очень нужны там, потому как пользуетесь исключительным доверием своего руководства. А все остальное, уверен, вы сами решите.
      - Хорошо, - кивнул Комаров и отошел в сторону.
      - Друзья! - обратился я к остальным. - По случаю возвращения "блудного сына" в родные пенаты завтра в семь ноль ноль всем быть у меня.
      - Опоздал ты, Сережа, - сказал Рокотов. - Я уже протрубил сбор в тоже время у себя.
      Дома меня поджидали любимая жена и ошеломляющая новость.
      - Как прошло задержание? - спросила Светлана, целуя меня. Она была в курсе всех моих дел.
      - По высшему классу.
      - А как Дима Беркутов?
      - Цветет и пахнет, с лицом, которым можно гордится.
      - Это каким же?
      - Как у последней закаменской шпаны - на нем живого места нет, будто дорожный каток проехал.
      - Он "везучий" на это дело. Только-что звонил Андрей Говоров, тоже интересовался - как прошла встреча. Он располагает серьезным компроматом на директора ФСБ Викторова и шефа службы безопасности Сосновского Варданяна.
      - Он сказал, что это за компромат?
      - Да. Как я поняла, - они встречались в каком-то ресторане, где
      Варданян передал Викторову копию интересующей тебя видеокассеты. Встречу люди Потаева зафиксировали на фотопленку и записали на магнитофон.
      - Ни фига, блин, заявочки! - Новость действительно была что надо.
      - Сережа! - укоризненно сказала Светлана. - Ты же обещал больше так не выражаться.
      - Это - не выражение. Это - крик души. И все это он тебе сказал по телефону?
      - Да.
      - Это называется - головокружение от успеха. Пацан совершенно забыл с кем имеет дело.
      - Он обещал ещё позвонить.
      И действительно, не успел я ещё поужинать, как раздался телефонный звонок. Это звонил Говоров.
      - Здравствуйте, Сергей Иванович! Как прошла встреча наших общих знакомых?
      - Привет, Андрюша! Стороны остались очень довольны друг другом.
      - Я очень этому рад. Светлана Анатольевна, вам говорила о нашем разговоре?
      - Говорила. Как думаешь, - что все это значит?
      - Я не думаю, я уверен - президент начинает борьбу с олигархом. Об этом свидетельствует разговор между Варданяном и Викторовым.
      - Дай-то Бог! Это бы облегчило нам задачу. А где сейчас Викторов?
      - Улетел в Сочи на встречу с президентом. Но, как мне только-что сообщил Потаев, вчера он встречался с Сосновским. Лично приезжал к тому в офис. Есть фотографии.
      - Вот те раз! А это ещё зачем?
      - Трудно сказать. Но, думаю, он сдал президента.
      - Решил подстраховаться?
      - Скорее всего.
      - Хитер бобер! Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Как крысы в бочке. И эти люди руководят страной. Жуть! "Рыба гнеет с головы", - воистину так.
      - Что мне делать с фотографиями? Может быть передать факсом?
      - Ну зачем же факсом, Андрюша. Ты лучше опубликуй их в "Коммерсанте" или "Московском комсомольце. Я там с ними и ознакомлюсь.
      - Это, я так полагаю, вы пошутили, шеф?
      - Будем считать, что мы оба пошутили. Кто же подобные фотографии передает факсом? Лучше подумай, - как нам их использовать?
      - Может быть встретиться с Варданяном?
      - Варданян и так "наш". А вот с Викторовым... Надо подумать. Пока я не готов сказать что-то определенно. Завтра часов в шесть жди у телефона. Ну, бывай!
      - До свидания!
      После этого я позвонил в юридическую консультацию и попросил дежурного обеспечить мне завтра к одиннадцати часам опытного адвоката в Городской ИВС.
      Ночью я спал, как убитый - сказалась накопившаяся за последние дни усталость. Поэтому утром я чувствовал себя бодрым и отдохнувщим. Мне даже мысли причесывать не пришлось, все они были одна к одной. Все это вселяло уверенность, что первый раунд моих "переговоров" с господином Петровым должен быть успешным. Ага.
      Придя на работу, передал прокурору-криминалисту Молостову кассеты и попросил срочно снять с них копии на стандартные видеокассеты.
      В одинадцать я был в Городском изоляторе временного содержания, где меня уже поджидал адвокат Юридической консультации Центрального района Полежаев Петр Петрович. Маленький, полный, лысый, всегда жизнерадостный, он чем-то напоминал Вини-Пуха из советского мультфильма. Знакомы мы с ним давно, лет пятнадцать. Он не раз участвовал в моих делах.
      - Здравствуйте, Сергей Иванович! - приветствовал он меня, улыбаясь так, будто только-что получил известие о смерти тещи. - Рад вас видеть!
      - Здравствуйте, Петр Петрович! - я пожал его маленькую пухлую руку.
      - А вы молодцом! - проговорил адвокат, любовно меня рассматривая. Генеральский мундир вам очень идет. Вновь решили заняться следствием?
      - В порядке исключения.
      Мы прошли в кабинет и я попросил надзирателя доставить Петрова.
      Едва я взглянул на подполковника, сразу понял, что совершил тактическую ошибку. Допрашивать его надо было вчера, когда он был деморализован. Сейчас же передо мной стоял совсем другой человек, внешне спокойный, уверенный в том, что его высокие начальники обязательно ему помогут.
      - Знакомтесь, Валерий Маркович. Это ваш адвокат Петр Петрович Полежаев.
      - Очень приятно! - кивнул Петров адвокату. Прошел к столу, сел на табурет, закинул ногу на ногу, закурил. Этакий невозмутивый денди, самодовольный, лощенный, а потому ещё более противный. Ничего, дорогой, скоро весь этот лоск осыпится, как осенняя листва при артобстреле. Это я тебе обещаю. Ага.
      - Однако, я хотел бы, чтобы вы, Сергей Иванович, вызвали моего адвоката, - проговорил этот актерствующий сукин сын, демонстрируя мне свое хладнокровие.
      - У вас есть личный адвокат?
      - Да. Адвокат Московской коллегии адвокатов Овчаренко Борис Абрамович. Иногда он мне оказывает кое-какие услуги.
      - Это на какие же шиши, позвольте полюбопытствовать? Только не говорите, что вы ему платите из должностного оклада. Я все равно этому не поверю.
      Петров отправил в автономный полет несколько ровных и красивых дымных колец, полюбовался ими. И лишь после этого снисходительно усмехнулся моим словам.
      - Я обязан отвечать на эти вопросы? - Правая его бровь резко прыгнула вверх, левая, наоборот, опустилась. И он вмиг растерял всю свою солидность и благовоспитанность, стал походить на замоскворецкого шпану, прибывшего сюда на "стрелку", чтобы розобраться со здешней шпаной.
      - Нет-нет, не извольте беспокоиться, богатенький вы наш. Это я так... Мысли в слух, так сказать. А адвоката вашего, будьте уверены, я обязательно вызову. Всенепременно. Стало быть, вы отказываетесь от услуг Петра Петровича?
      - Ну отчего же. Пусть пока... А там видно будет.
      - Ага. Что ж, разумно. В таком случае, позвольте приступить к тому, ради чего мы вам и предоставили это временное жилье.
      - Вот именно - временное, - усмехнулся Петров.
      - Все течет, все изменяется. Таков непреложный закон диалектики, Валерий Маркович. В мире нет ничего временного, которое бы не стремилось к постоянству. Думаю, что скоро суд определит вам постоянную прописку.
      - Поживем - увидим, - глубокомысленно изрек подполковник.
      - Я в этом уверен. Однако, ближе к делу.
      Я зачитал ему постановление о привлечении его в качестве обвиняемого. И как не готовился Петров к нашей встрече, как не настраивал себя на благополучный для себя исход, но от серьезности обвинения он явно занервничал, - побледнел, уголки губ опустились, ручонки заметно задрожали.
      - Параноидальный бред! - возмутился он. Но возмущение это было слишком наигранным. Оно происходило, скорее, от страха и растерянности моего "подопечного". - Чтобы заслуженного офицера ФСБ! Я вам, Сергей Иванович, гарантирую большие неприятности. Вы за это ответите! За все ответите! продолжал гнать картину Петров.
      К подобному повороту событий я был подготовлен. Дронов через своих своих приятелей в центральном аппарате ФСБ раздобыл информацию под названием - "и это все о нем". И я решил не отказывать себе в удовольствии её использовать и показать этому сукиному сыну кто есть кто.
      - Побойтесь Бога, Валерий Маркович! - рассмеялся я. - О каком заслуженном офицере ФСБ вы говорите? Вы - пожарник, и до недавнего времени успешно тушили пожары в столице нашей Родины. Впрочем, и Родины у вас тоже нет. Вы давно её предали и продали. Для таких, как вы, родина там, где хорошо платят.
      - Ну-ну, - криво усмехнулся Петров. Он никак не ожидал, что я окажусь настолько информирован о его персоне нон-грата. - И что вам ещё об мне известно?
      - Многое, если не все. Правда, не совсем понятно - за какие такие заслуги вас взяли в службу безопасности Сосновского, да ещё поручили руководить группой "Бета", специализировавшуюся в сновном на "мокрых" делах. Оттуда вы стараниями своего босса всей группой перекочевали в центральный аппарат ФСБ под начало генерала Крамаренко, такого же продажного сателлита олигарха. И хоть вы и числитесь на государственной службе, но все служите одному хозяину. Я все правильно сказал? Ничего не забыл?
      - Это ещё надо доказать, - пробормотал Петров, вконец деморализованный.
      - Докажем, не беспокойтесь. Для того мы сюда и посажены. Однако, судя по вашей реакции, вы не согласны с предъявленным обвинением? - спросил я.
      - Самым решительным образом.
      - Жаль. Жаль, что не последовали моему совету и не пожелали облегчить душу покаянием.
      - А-а, бросьте! - раздраженно проговорил подполковник. - К чему весь этот спектакль?!
      - Исключительно из-за вас, Валерий Маркович, из желания вам помочь ещё на Земле встать на путь нравственного обновления. Там, - большим пальцем я обозначил направление, - Уверяю вас, будет поздно.
      - Я был о вас лучшего мнения.
      - А разве мы были прежде знакомы?
      - Во всяком случае, я наслышан о вас. Считал, что в вашем лице встречу грамотного и здравомыслящего человека. Но вы меня, простите, разочаровали. Неужели вы не понимаете, что все ваши потуги напрасны, вы обречены. Невозможно долго бежать впереди паровоза - все равно он настигнит вас и раздавит.
      - Образно. Очень образно. Вам бы, милейший, книги писать, а не заниматься аспидскими делами.
      - Спасибо, Сергей Иванович! Я рассмотрю этот вопрос в ближайшее время.
      - Поздно, Валерий Маркович. "Оставь надежду всяк сюда входящий". Если бы вы были не пожарником, а действительно занимались оператывной работой, то бы знали, что "паровозом" блатные называют главного в совершенном преступлении. Так вот, хочу вас разочаровать - ваш "паровоз" умчался без вас, вы безнадежно отстали.
      - Что вы имеете в виду? - насторожился Петров.
      - Сдали вас ваши хозяева, Валерий Маркович. Ага. На том же блатном жаргоне вы для них "шнырь", "шестерка", которую они частенько сбрасывают, чтобы остаться при козырях.
      По благополучному лицу подручного сатаны прошла судорога, он понял, что я не блефую и по-настоящему испугался.
      - Не может быть! Вы все это только-что придумали.
      - Увы, но только дела обстоят именно так. Все это вам может подтвердить наш общий знакомый Дмитрий Беркутов. Чтобы завоевать мое доверие и тем самым овладеть копией известной видеокассеты Варданян уполномочил его сдать вас, как отработанный материал, что Беркутов с удовольствием сделал. На такое, как вы понимаете, генерал не мог решиться без санкции Сосновского.
      - Нет-нет! - истерично закричал Петров. - Я вам не верю!
      - Это ваше право. Но только, в чем, в чем, а во вранье меня не мог обвинить ни один из моих подследственных. Вы - первый. Ну, ладно, вы мне не верите. Я это как-нибудь переживу. Но, надеюсь, своей логике вы верите? Призовите её на помощь, и она подтвердит правильность моих слов. Варданян, в отличии от вас, никогда не работал пожарником и после ареста Лазарева и Пухова, как опытный оперативник, понял, что ваша песенка спета, рано или позно, но мы вас все равно возмем. Можно было бы от вас избавиться, как от нежелательного свидетеля, но вы не можете сказать больше того, что мы уже знаем. Поэтому они решили за лучшее вас сдать для достижения конкретной цели. Как видите, и логика - эта строгая и беспрестрасная дама, пришла к тому же выводу: кинули вас ваши хозяева, Валерий Маркович.
      Во время моей прочувствованной речи с Петровым происходили серьезные изменения. У него будто где-то открылся клапан и в образовавшуюся брешь стремительно выходила его самоуверенность в купе с надеждой на помощь хозяев. И вот передо мной уже сидело разнесчастное чмо и затравленно смотрело на меня, будто кролик на удава. Лицо его теперь напоминало посмертную маску, свительствующую, что её обладатель умирал в страшных муках. И чтобы окончательно добить это ничтожество, я сказал:
      - А знаете - почему Варданян вас сдал? - Не получив ответа от Петрова, ответил сам: - Потому, как не уверен, что сосновские пришли всерьез и надолго. Вот потому и решил перед нами прогнуться, сдав вас. Однако, мы, кажется, отвлеклись.
      Я достал бланк протокола допроса обвиняемого, заполнил титульный лист биографическими данными Петрова, развернул.
      - Валерий Маркович, здесь записано: "В предьявленном мне обвинении виновым себя... признаю". Вам надо лишь дополнить эту запись недостающим словом и расписаться. Выбор у вас невелик, всего три слова: "полностью", "частично" и "не". Советую очень хорошо подумать, прежде чем оставить эту историческую для вас запись.
      Петров взял авторучку, написал огромное "НЕ" и расписался.
      - Жаль, Валерий Маркович, что вы ещё не созрели для духовного очищения. Жаль! Я надеялся, что вы будете более благоразумны.
      - Прекратите! - фальцетом закричал он. - Прекратите тут мне, понимаете ли! Что вы тут из себя... из меня... Почему издеваетесь?!
      В стане противника царила полнейшая паника и неразбериха - и это грело душу. Теперь я был уверен в успехе наших "переговоров".
      - Помилуйте, Валерий Маркович! - очень "удивился" я. - А мне почему-то кажется, что издеваетесь именно вы. Если не надо мной и своим адвокатом, то над здравым смыслом. Петр Петрович, - повернулся я к адвокату, распишитесь и вы.
      Когда адвокат расписался в протоколе, я начал допрос.
      - Валерий Маркович, арестованные месяц назад Лазарев и Пухов показали, что именно по вашему заданию с целью завладения копией видеокассеты с записью встречи двух олигархов Сосновского и Лебедева они совершили убийство воровского авторитета Степаненко, двух его телохранителей и любовницу Шахову. Что вы можете сказать по поводу этих показаний?
      - Какие еще?... Никаких я не знаю и в глаза их не видел.
      - Что ж, так и запишем: "С Лазаревым и Пуховым не знаком. Их показания не подтверждаю". Так?
      - Да, - кивнул Петров.
      - Распишитесь под своим ответом.
      Он расписался.
      - Кстати, Игорь Лазарев и Валентин Пухов работают в той самой группе "Бета", которой вы в свое время руководили. Вы не находите это совпадение странным?
      - Нет, не нахожу.
      - Эти же обвиняемые показали, что по вашему же указанию, с целью завладения второй копией кассеты и устранения свидетелей, видевших эту запись, они совершили убийство работников Электродного завода Людмилы Гладких и Огурцова, заместителя Новосибирского транспортного прокурора Татьяницеву, супругов Обнорских, жену транспортного прокурора Наталью Грищук. Что вы можете сказать по поводу этих показаний?
      - Я уже говорил, что ни Лазарева, ни Пухова я не знаю. Поэтому не мог давать им никаких заданий.
      - Так и запишем... Распишитесь... Очень хорошо. Распишитесь и вы, Петр Петрович... Валерий Маркович, в конце октября прошлого года вы приезжали в Новосибирск?
      Петров сделал вид, что старательно вспоминает. Но пауза была ему нужна, чтобы немного перевести дух, собрать и мобилизовать последние остатки мужества. Было такое впечатление, что он вот-вот грохнется в обморок.
      - Да, кажется, это было именно в конце октября. Я приезжал в командировку.
      - Один?
      - Нет. Со мной были капитаны нашего управления Александр Колокольцев и Игорь Дуглей.
      - Они с вами прибыли и на этот раз?
      - Да.
      - Какова была цель командировки?
      - Видите ли, - заюлил глазками Петров, - моя работа связана с государственной тайной. Поэтому я не буду отвечать на этот вопрос.
      - Валерий Маркович, Валерий Маркович! - укоризнено покачал я головой. - О чем вы говорите? О какой такой государственной тайне? Когда речь идет лишь о сохранении тайны олигархов Сосновского и Лебедева. Очень им не хотелось, чтобы их коварные планы по взрыву жилых домов, нападении на Дагестан и начале новой "победоносной" войны в Чечне не стали достоянием общественности. Или я снова не прав?
      - Я не намерен отвечать на этот вопрос?! - в истерике закричал этот сукин сын.
      - Кто-нибудь из местных сотрудников ФСБ вам помогал?
      - Да, майор Карпинский.
      - Так и запишем... На допросе Карпинский показал, что прибывшие с вами Колокольцев и Дуглей по вашему приказу, с целью завладения копией вышеназванной видеокассеты и устранения нежелательных свидетелей убили журналиста из Владивостока Вахрушева и его друга - главного технолога Эелктродного завода Устинова. Вы подтверждаете его показания?
      - Нет.
      - Вы считаете, что он вас оговаривает?
      - Вот именно.
      - По какой причине?
      - Не знаю. Это надо спросить у него.
      - Понятно... Распишитесь, пожалуйста... Петр Петрович, - прошу.
      - Да-да, - пробормотал Полежаев, расписываясь. Руки у него заметно. И вообще, вид у него был - нарочно не придумаешь. Ага. Попал мужик, как кур во щи. Он прекрасно осознавал, что услышанного только-что вполне достаточно, чтобы "господа" олигархи приобщили его к большинству.
      - Я не совсем вас понимаю, голубчик, - обратился адвокат к своему подзащитному. - Так сказать, - линию вашего поведения, способ защиты? Вы ведь офицер, военный человек. Верно? И, как военный человек, выполняли чей-то приказ? Разве не так?
      - А тебе какое собачье дело, так-перетак?! - вне себя заорал Петров, оскалившись будто шакал. Сжигавшие его ярость и отчаяние, он решил выместить на адвокате. - Тебе за что деньги платят? Чтобы советы дурацкие давал, да?! Козел старый! Я как-нибудь без них обойдусь.
      - Извините! - стушевался Полежаев. Затем обиженно проговорил: - В таком случае, зачем вы меня вообще пригласили, если вы такой умный? Я не вижу смысла в своем участии.
      - А я тебя не приглашал, так-перетак! - продолжал дурнинушкой орать подполковник, мастер мокрых дел. - Тебя вызвал Сергей Иванович. И если я тебя оставил, то это совсем не значит, что имеешь право лезть ко мне с дурацими советами. Понял?!
      Мне до чертиков надоело хамство этого ублюдка, да и, честно признаться, он сам. Поэтому решил вмешаться. Подготовив голосовые связки к максимальному напряжению, грохнул кулаком об стол и протрубил, словно трехпалубный теплоход:
      - У ну прекрати орать, перерожденец! Черт знаешь, что такое! Стыдно смотреть! Ведешь себя не как мужчина, а худая баба! И прекрати лаяться, редиска! Если ещё раз услышу, так врежу меж глаз, что себя будешь узнавать лишь со второго раза. Ага.
      Кажется, я надолго отбил у Петрова охотку орать. Он сразу весь как-то увял, вновь став гнусным, мерзким и несчастным сукиным сыном.
      Он продолжал все отрицать. Но делал это, скорее, по инерции - так на сегодня был "запрограммирован", чем из надежды на помощь своих могущественных боссов. Но я видел, что цель достигнута - противник полностью деморализован. И уже завтра, в крайнем случае - послезавтра, все выложит, воспользовавшись советом адвоката, станет разыгрывать из себя жертву произвола генерала Крамаренко и олигарха Сосновского, закладывая их с потрохами.
      Глава шестая: Беркутов. Возвращение.
      Рокотов мне сказал, что известил Светлану о моем скором прибытии. Поэтому, решил сделать ей сюрприз. Но перед собственной квартирой у меня так затряслись руки, что я, как не старался не мог попасть ключем в скважину замка. Вот, блин! Хоть службу спасения вызывай.
      Моя возня с замком была услышана Светланой. Раздался её напряженный подозрительный голос:
      - Кто там?
      - Это квартира княгини Трубецкой? - спросил я сильно измененным голосом.
      - Какой еще... - Пауза. И вдруг дверь широко распахнулась и я увидел свою любимую и самую прекрасную женщину на свете с деревянной толкушкой в руке. - Господи! Живой! - Тихо, но с глубоким чувством проговорила она и, приникнув к моей груди, заплакала.
      А я увидел в её волосах несколько серебряных нитей. И мне стало так невыносимо хорошо, захотелось лечь у её ног и по-щенячьи поскулить от любви, нежности и обожания. Твердый ком подступил к самому горлу, глаза защипало, и я понял, что готов расплакаться как какой-нибудь маменькин сын. И чтобы окончательно не растерять мужское достоинство, решил призвать на помощь традиционное средство - юмор, не раз выручавший меня в подобных ситуациях.
      - Светочка, любовь моя, ты не знаешь - по ком звучит колокол и плачут женщины? Нет? Если они считают, что герой преждевременно их покинул, то глубоко ошибаются. Я "живее всех живых" и в ближайшее время покидать этот мир не собираюсь. Определенно.
      - Димочка, - проговорила она так, будто в моем имени содержалась вся информация о таинстве бытия и о том, как можно стать счастливым. Она погладила мое ущербное лицо, поцеловала. - Опять тебе досталось, бедненький! Ну почему ты у меня такой "везучий".
      - А потому я такой везучий, что у меня есть такая жена, дорогая. Тебе пора бы это знать.
      Из детской вышла Настенька и, увидев меня, радостно закричала:
      - Папка приехал! - Подбежала и повисла у меня на шее.
      Господи! Как же хорошо дома! И с тоской подумал, что уже послезавтра мне придется их покинуть и вновь отправиться в пасть дракона. Заколебали, блин, эти олигархи! Пропади они пропадом! Сами не живут по-человечески и другим не дают. Но главное - как я скажу о предстоящей разлуке Светлане?!
      - Ой, ты же, наверное, голоден? - спохватилась она, вспомнив, что путь к сердцу любого героя лежит через его желудок.
      - Да не то, чтобы, а так как-то, - ответил я уклончиво.
      - Пойдем, я буду тебя кормить.
      Мы прошли на кухню. Светлана поставила на конфорку кастрюлю с водой, достала из морозилки пакет с пельменями и в довершении водрузила на стол бутылку водки "Отечество".
      - Светочка, у меня нет слов! Кто из жен без всякого принуждения, добровольно будет спаивать мужа? Ты у меня, золотко, одна такая.
      А потом мы пили водку за любовь, счастье и здоровье присутствующих и закусывали изумительными пельменями. Светлана рассказывала, что ей пришлось пережить, а я её успокаивал, говорил, что самое страшное для нас уже позади и теперь будет все тип-топ.
      Тихо и незаментно подкралась ночь. Наши девочки уже давно спали. Потом... Потом будет суп с котом. Что было потом - это сугубо личное и этим я ни с кем делиться не собираюсь. Просто, друзьям я бы пожелал почаще испытывать то, что испытали мы. Это ни за какие тугрики не купишь, нет. Это вообще бесценно. Определенно.
      Вечером следующего дня мы со Светланой были в гостях у шефа. Здесь же были Иванов с беременной женой, Вадим Сидельников и Денис Хлебников, а также бывший начальник нашего управления, а ныне начальник межзонального территориального управления по борьбе с организованной преступностью, генерал Трайнин с супругой. Именно приказом Трайнина шесть лет назад я был увелен из милиции с весьма "веселенькой" формулеровкой - "за дискредитацию органов", а через четыре года по его рапорту восстановлен.
      Словом, я был среди своих и мог себе позволить немного расслабиться, тем более был в центре внимания и каждый считал своим долгом со мной выпить. Поэтому, на следующее утро многие события этого вечера напрочь стерлись в моей памяти и о том, что там происходило я знал в основном из рассказа Светланы.
      Итак, я пил кофе, слушал рассказ Светланы и мучительно думал над тем, как сказать ей о своем отъезде, когда позвонил Сергей Иванович.
      - Привет! Срочно приезжай, - сказал он.
      Сергея Ивановича я застал чернее тучи. Таким я его ещё не видел. В углу на тумбочке стоял видеомагнитофон и небольшой цветной телевизор. И я понял причину его плохого настроения. Опять олигархи. Нет никакого житья порядочным людям от этих паразитов! Определенно.
      - Привет, герой! Как настроение? - спросил он с таким выражением, будто требовал прошлогодний долг.
      - Здравствуйте, господин генерал! Относительно удовлетворительное.
      - Садись. Сейчас я тебе его буду портить, - хмуро пробурчал Иванов, включая видеомагнитофон.
      От того, что я увидел, так захотелось напиться вдрызг или "уколоться и забыться", а то просто по-волчьи завыть от бессилия и сжигавшей душу злобы. Это что же получается, граждане-товарищи? Это все мы ходим вроде как в заложниках у этих козлов?! Так как неизвестно, что они придумают завтра. Рванет что-нибудь над головой, - и поминай, как звали. Определенно. А то, что на совещании у Сосновского присутствовал директор ФСБ и заместитель главы администрации президента, называется - полный капут.
      - Надо что-то делать, - сказал я растерянно.
      - Что ты предлагаешь конкретно?
      - Ну, не знаю... сообщить надо куда?
      - Может быть позвонить директору ФСБ? - зло пошутил Иванов.
      - Но ведь надо же что-то делать? Не сегодня-завтра они рванут подлодку.
      - А ты что, не смотрел вчера телевизор?
      - Нет. А что? - Я, вдруг понял, что сейчас услышу и мне стало совсем нехорошо.
      - Лодку уже взорвали, - еле слышно проговорил Сергей Иванович. На глазах у него навернулись слезы. Вдруг, грохнул по столу кулаком и закричал так, будто хотел порвать в крике душу: - Суки! Как только этих ублюдков земля носит!
      - Где-то я читал, что у нас сейчас оккупационное правительство. Сейчас я в этом все больше убеждаюсь. Но как же так? Ведь они здесь родились, это их Родина?
      - У этих "господ" нет Родины. Они давно её предали и продали, став пятой колонной "цивилизованного" Запада, - с сарказмом проговорил Сергей Иванович.
      - А чем мы Западу-то не угодили? Вроде, все делаем по их указке.
      - Все, да не все. Они хотят большего, - окончательно задолбать Россию, чтобы она была уже не в состоянии подняться с колен и выпрямиться.
      - Но почему?
      - Спроси что-нибудь полегче. Знать судьба у нас такая - быть козлами отпущения.
      - Чем-то мы очень провинили Бога. Определенно.
      - Скорее - сатану. Сейчас он правит балом. А Россия у него поперек горла. Слишком народ здесь неудобный. Ему мало "хлеба и зрелищ", непременно надо что-то еще, что дьявольским меню не предусмотрено. Однако, вся эта вакханалия не может долго продолжаться. Или мы вместе со всеми провалимся в тар-тарары, или... Или будет и на нашей улице праздник.
      - Вы большой оптимист, Сергей Иванович.
      - Нашел оптимиста, - горько усмехнулся Иванов. - Нет, я просто объективно смотрю на вещи, все более склоняясь к первому варианту... Однако, все это сантименты, Дмитрий Константинович. Нам дело делать надо. Я снял для тебе копии с обоих кассет: одну - с первой и две - со второй. Обе копии передашь Варданяну, скажешь, что это мой ему презент. А ещё одну копию передашь Колесову.
      - А ему зачем?
      - Ее Говоров должен отдать Викторову для передачи президенту. Пусть у того будет дополнительный козырь в борьбе с олигархом.
      - Ё-маё! - присвистнул я. - Что же с нами будет после этого?
      Иванов усмехнулся.
      - Малых неприятностей я гарантировать не могу, а большие - найдут нас сами.
      - Это точно. - согласился я.
      Сергей Иванович достал из ящика стола копии видеокассет и несколько листов бумаги, пояснил:
      - Это постановление об аресте Крамаренко. Передашь его Колесову.
      - Генерала ФСБ?! - не проверил я.
      - Вот именно. Его, голубчика, его.
      - Лихо!
      - А что нам с ним - детей крестить что ли? - неожиданно подмигнул Иванов. Настоение у него заметно улучшилось. - Когда летите?
      - Завтра утром.
      - Жене сказал?
      - Даже страшно представить - как это сделаю?
      - Да, тебе не позавидуешь.
      - Что я. На себя я уже давно махнул рукой. Каково будет ей?
      - Вот работенка! Мало нам своих проблем. Так мы ещё жен мучаем. Иванов встал. - Ну, давай прощаться, герой. Счастливо тебе! Будь осторожен.
      - Буду, - пообещал я.
      Вечером, перед тем как ложиться спать, я наконец решился.
      - Света, мне придется ещё буквально на пару дней съездить в Москву, сказал я как можно беспечнее, будто речь шла о поездке в Криводановку.
      - Не пущу! - твердо и непреклонно сказала она.
      - Что значит - "не пущу"?
      - А то и значит. Тебе что, больше всех надо? Пусть теперь едет кто-нибудь другой.
      - Светочка, ты не права. Я ведь не в шаражке какой работаю, а на государственной службе. К тому же, ты прекрасно знаешь, что заменить меня в этом деле никто не может. Все будет хорошо, моя любимая! На этот раз мы заказываем музыку. Определенно.
      - Господи! За что мне все это?! - расплакалась Светлана. - У других мужья как мужья, а у меня... Сил уже никаких не осталось!
      - У других - мужья, а у тебя - крутой мужик. И ещё неизвестно, кому повезло больше. И потом, кто ещё спасет Отечество от этих отморозков? Другой кандидатуры я просто не вижу. Или я не прав?
      - Да ну тебя, - махнула рукой Светлана. - Все тебе шуточки.
      - А я совершенно серьезно. Ты знаешь, что эти козлы взорвали подлодку?
      - Правда что ли?! - испуганно спросила жена. - А говорят, что она столкнулась с американской лодкой.
      - Они много чего говорят, наводят тень на плетень. Вранье стало сейчас государственной политикой. А ты говоришь - сиди дома. Не время, дорогая. Вот разберемся с этими ублюдками, выведем их на чистую воду, тогда и будем расслабляться. Тогда, обещаю, я из дома и шагу не сделаю.
      - А я думаю, что раньше ты меня сделаешь вдовой, - тяжко вздохнула Светлана.
      - Зато у тебя остануться яркие воспоминания.
      - Утешил, - называется.
      - Как говорит Андрюша Говоров: смерть - это лишь переход в другое состояние, на последующие уровни жизни. Все там будем. Смерти боятся одни негодяи. А знаешь почему?
      - Почему?
      - Потому, что понимают - Там с них за все спросится. - Я обнял Светлану, поцеловал в мокрые и соленые от слез щеки, губы. - Но я почему-то уверен, что у нас все будет хорошо, любимая. Мы проживем долго и счастливо и умрем в один и тот же день.
      А утром я уже летел в самолете. Артем был молчалив, сосредоточен.
      - Слышал про подлодку? - спросил я.
      - Да, - кивнул он. - Подозреваю, что это дело рук тех же олигархов.
      - А ты что, не смотрел вторую видеокассету?! - удивился я.
      - Нет. Не было возможности снять копию. А что?
      - Там как раз об этом говорилось.
      - Понятно. Скажи, Дима, имеют они право после этого жить?
      - Что ты задумал? Решил опять взяться за свое?
      - Тебе показалось, - уклончиво ответил Артем, отворачиваясь.
      Больше мы с ним об этом не говорили. Но на сердце у меня было неспокойно. Я понимал, что Комаров что-то задумал.
      Глава седьмая: Калюжный. Юбилей мастера.
      Дела мои быстро шли на поправку. Постельный режим и хорошее питание быстро восстанавливали мои силы. Благодаря настою календулы и всевозможным мазям быстро проходили мои синяки и ссадины. Через день я уже мог ходить. Даже поднялся в мастерскую Платова. Там я и увидел картину под названием "Страсть", о которой рассказал художник. Постояв перед ней какое-то время, я убедился, что он был прав. Я испытал такое волнение, такое чувство, которое даже с женой не испытывал. Одно меня угнетало - у меня не было пистолета, без которого осуществление задуманного мной было невозможно.
      Через пару дней Платов вернулся домой довольно поздно. Вид у него был чем-то очень довольный и загадочный одновременно.
      - Как дела, Эдуард Васильевич? - весело спросил он.
      - Все хорошо, Андрей Андреевич.
      - Моя благоверная не звонила?
      - Нет.
      - Вот, женщина! Прав был Шекспир, когда говорил, что им имя вероломство. Когда же она собирается юбилей готовить? Хорошо, что я сам предпринял кое-какие шаги.
      - Что это сегодня с вами, Андрей Андреевич?
      - И что же со мной, позвольте полюбопытствовать?
      - У вас сегодня такой интригующий вид. Что случилось?
      - А это потому, что я вам приготовил сюрприз, - рассмеялся Платов.
      - Сюрприз?! - удивился я. - Какой сюрприз?
      - Догадайтесь?!
      - Но как я могу... Я и в детстве не любил загадки разгадывать.
      - В таком случае. закройте глаза.
      - Ну вот еще! - запротестовал я. - Что вы как маленький, честное слово!
      - Нет, это непременное условие. Я настаиваю.
      - Ну, хорошо, - смирился я, закрывая глаза.
      - И не открывать, пока я не скажу, - предупредил меня художник.
      Через пару минут на журнальном столике рядом со мной что-то звякнуло.
      - А теперь откройте! - торжественно провозгласил Платов.
      Я открыл глаза и увидел лежащий на столике револьвер ситемы "Наган" и запасной барабан с патронами к нему. От неожиданности я не смог справиться с нахлынувшими на меня эмоциями и заплакал.
      - Большущее вам спасибо, Андрей Андреевич! Действительно, сюрприз, так сюрприз! Как вам удалось его купить?
      - Оказалось, что нет ничего проще. Сейчас были бы деньги, а купить можно все. Россия превратилась в одну большую барахолку. Поначалу я хотел купить танк, что б уж наверняка. Но потом решил ограничиться этим аппаратом. Мне сказали, что он до сих пор из самых надежных. Прежде чем купить, я сам его опробовал. Никогда в свой жизни не стрелял, но с расстояния двадцати метров умудрился попасть в мишень.
      - И сколько же выбили?
      - Для меня главным было попасть, а не выбить. И я попал. Мне сказали, что у меня неплохие задатки.
      - Спасибо, Андрей Андреевич, это лучший подарок в моей жизни. Вы, можно сказать, возродили меня к жизни.
      Утром следующего дня прибыла жена Платова Людмила Сергеевна. Если бы я не знал, что ей сорок лет, то не дал бы тридцати пяти. Она была из тех женщин, о которых не говорят, бесспорно принимая их лидерство. Красивая статная брюнетка с горделиво поднятой головой и властным, даже несколько надменным взглядом больших агатовых глаз.
      "Похоже, Платов, у неё под каблуком", - сделал я вывод из первого впечатления.
      Она строго глянула на меня, спросила:
      - Вы кто? - голос у неё был низким, но приятным.
      - Разрешите представиться. Калюжный Эдуард Васильевич, - смущенно проговорил. - Рад познакомиться! А вы Людмила Сергеевна? Андрей Андреевич вас ожидал вчера.
      Но она не удосужила меня ответом.
      - Вы художник?
      - Нет.
      - А кто же?
      - Я в некотором роде служащий.
      - И где же вы служите?
      Это походило на допрос. Но у меня не было иной альтернатива, как только отвечать. И вообще, чувствовал я себя бедным родственником на аудиенции высокой особы.
      - В прокуратуре.
      - Андрей что, что-нибудь натворил?
      - Нет, ничего не натворил.
      - Тогда откуда же у него такие знакомые?
      - Просто, случайно познакомились.
      - Странно... А что это у вас с лицом?
      - Так получилось.
      - А где Андрей?
      - Он уехал относительно юбилея.
      - А, ну-ну... - Отвернувшись, она прокричала: - Наташа, где же ты?
      - Я разгружаю сумки, - раздался по-девичьи звонкий голос.
      - Оставь ты их в покое. Успеется. Иди сюда.
      В дверях показалась среднего роста, хрупкая миловидная женщина. Пышные пепельные волосы обрамляли удлиненное, бледное и несколько анемичное лицо. В карих глазах, вопросительно смотревних на меня сквозила грусть. Она конечно же явно проигрывала рядом со статной хозяйкой. Но мне отчего-то понравилась больше.
      - Здравствуйте! - сказала она и улыбнулась. И улыбка её мне понравилась.
      - Здравствуйте! - ответил я, улыбнувшись в ответ.
      - Познакомься, Наташа. Это новый приятель моего мужа Эдуард Васильевич, - сказала Платова. Но прозвучало это так, как если бы она скзала: "Представляешь, что здесь твориться?! Его невозможно оставить одного. Обязательно притащит в дом кого-нибудь!"
      - Очень приятно! Наталья Викторовна. - проговорила она, вновь улыбнувшись. И вероятно с тем, чтобы загладить бестактность подруги, спросила: - Вы москвич?
      - Нет, я издалека. Из Новосибирска.
      - Правда?! - отчего-то не то удивилась, не то обрадовалась она.
      - Да. А отчего это вас удивило?
      - Дело в том, что я тоже из Новосибирска. Работаю там в Биологическом институте Академии наук.
      - Это в академгородке?
      - Нет. Наш институт расположен в центре голрода напротив стадиона Спартак.
      - Так вы, оказывается, земляки, - проговорила Людмила Сергеевна. - Ну надо же.
      - А-а, явилась не запылилась! - раздался зычный бас хозяина. А ещё через мгновение он показался в дверях. - У мужа юбилей, понимаете ли, а её ищи свищи! Это как надо понимать? - строго взглянул он на жену.
      К моему великому изумлению с Людмилой Сергеевной произошла разительная перемена. Из надменной и величественной важной особы она разом превратилась в провинившуся школьницу.
      - Но, Андрюша, я тут не при чем, честное слово! - виновато-просяще ответила она мужу, с обожанием на него глядя. - Вот и Наташа может подтвердить. Правда, Наташа?
      Заметив гостью. Платов смутился.
      - Бога ради извините меня за столь громкое вторжение. Здравствуйте, Наталья... Простите, как ваше отчество?
      - Викторовна.
      - Здравствуйте, Наталья Викторовна! И что же вы должны подтвердить?
      - Нас действительно задержали непредвиденные обстоятельства, ответила Наталья Викторовна, невольно краснея.
      - Это испытанный прием моей дражайшей супруги - представлять свидетеля. Но только, уважаемая Наталья Викторовна, вы ещё не научились обманывать. У вас для этого слишком честные глаза.
      Слова Платова ещё больше смутили гостью. Она настолько растерялась, что, казалось, вот-вот убежит. Это заметил и почувствовал художник.
      - Да Бог с этим, - сказал он, махнув рукой. - Задержались и задержались, Значит были на то причины. Давайте как следует отметим ваше возращение. Надеюсь, поездка была полезной?
      - О, да, Андрюша! - воскликнула Людмила Сергеевна. Она была счастлива, что все так просто разрешилось. - Столько впечатлений, столько впечателений! Я потом тебе расскажу.
      - Вот и хорошо. Разрешите представить моего хорошего товарища, Платов указал на меня рукой.
      - А мы уже познакомились, - сказала Людмила Серегевна. - Эдуард Дмитриевич сказал, что ты меня ждал. Это так приятно было услышать.
      - В таком случае, Люда иди на кухню, там ты найдешь все, что нужно, чтобы достойно отметить ваш приезд.
      - Хорошо. Наташа, ты мне поможешь?
      - Конечно.
      Женщины ушли на кухню.
      - Ну и как она тебе? - спросил Платов, пытливо на меня глядя.
      - Красивая, - ответил я, понимая, что его интересует другое.
      - Немного взбаломошная, но в общем славная. Я доволен.
      А потом мы сидели за столом. Платов был весел, много шутил. Людмила Сергеевна громко смеялась над его шутками и смотрела на мужа влюбленными глазами. А ей поражался. Что делает с людьми любовь. И откровенно по-хорошему завидовал художнику. Меня так никто никогда не любил. Мне было тепло и уютно в компании этих людей.
      Я вышел на лоджию покурить. Было прохладно. Уже чувствовалось приближение осени. На чистом небе сияли многочисленные звезды. Как красиво! Может быть уже послезавтра я всего этого не увижу.
      На лоджию вышла Наталья Викторова.
      - Душно там что-то, - проговорила она.
      Я ничего не ответил. Не знал, что сказать. Я уже не помню когда общался с женщинами, как говорится, в неформальной обстановке.
      - Вы здесь в командировке? - спросила Наталья Викторовна.
      - Нет, - ответил. И неожиданно для самого себя ляпнул: - Я приехал убить человека.
      Она рассмеялась.
      - Ну и юмор у вас, Эдуард Васильевич... Какой-то уж очень черный.
      - Но я и не думал шутить. И потом, я и шутить-то не умею. Вот вы представте, что перед вами Гитлер и вы прекрасно знаете, что ожидает мир, если его не остановить. Вы бы смогли его убить?
      После небольшого раздумья, она твердо сказала:
      - Да, смогла бы.
      - Вот видите. Значит не все так однозначно. Иногда и убийство может быть благим делом.
      - Не знаю, - ответила она задумчиво. - Странно как-то все это слышать. Особенно от вас.
      - Почему?! - удивился я её словам. - Ведь вы меня совсем не знаете.
      - Да так, - пожала она плечами. - Вы мне кажитесь очень добрым человеком, только много пережившим.
      Когда я уже лежал в постеле, вспомнились эти её слова. И мне захотелось встретиться с ней в Новосибирске. Пусть не скоро, но встретиться. Интересно, замужем она или нет? Впрочем это не имело никакого значения.
      Шестидесятилетний юбилей Платова отмечали на его загородней даче огромно деревянном двухэтажном особняке с открытой верандой и мансардой. Как пояснил сам художник эта дача ему была предоставлена Союзом художников, а в годы сплошной приватизации куплена по остаточной стоимости за мизерную по тем временам сумму.
      - Она конечно уступает особнякам новых русских, но лично мне нравится. напоминает мне Тургеневскую Русь.
      - В смысле - дворянскую Русь, - уточнил я.
      - Кстати, я сам принадлежу к старинному дворянскому роду. Только учти, я тебе это сказал под большим секретом. Этого даже моя Людмила не знает. Потому как все эти - "голубая кровь", "белая кость", глупость несусветная. Кем кому быть закладывается не здесь, а там, - указал он пальцем в небо.
      Народу на юбилей прибыло человек сорок, никак не меньше. Было много цветов, подарков, памятных адресов, красивых тостов. От всего этого я очень скоро устал и вышел на веранду, сел в плетеное кресло, закурил.
      Вскоре на веранду вышел молодой человека лет двадцати пяти. Он был уже в изрядном подпитии. Это чувствовалось по его неуверенным движениям. Закурив, он принялся возмущаться:
      - Бездари! Пустозвоны! Как только он их терпит?! Отчего не замечает их лживых улыбок, их фальши?!
      Видя, что я никак не реагирую на его слова. он сам обратился ко мне:
      - Как вам это нравится?
      Похоже ему необходимо было "спустить пар", излить перед кем-то душу. Я решил ему помочь.
      - Что вы имеете в виду?
      - Весь этот балаган! Знаете почему все они сбежались?
      - И почему же?
      - Чтобы иметь возможность лягнуть мастера. - Смешно кого-то копируя. он проговорил: - "Был вчера на юбилее Платова. Мне кажется, что старик вконец выработался, потерял чувство формы и цвета". Они его все ненавидят. А знаете почему?
      - Почему?
      - Потому, что он талант, личность! Ему никто не нужен. Он сам по себе. Он самодостаточен! - с трудом выговорил молодой художник трудное слов заплетающимся языком. - А они бездари! Сами по себе они ничего не могут. Потому-то и сбиваются в стаи. Скопом легче выжить. Сейчас это называется тусовкой. В искусстве у нас сейчас сплошные тусовки. Если ты попал в тусовку, ты гарантирован от непрятностей. Если же ты талант, личность сожрут, не подавятся. Платов им конечно не по зубам, он уже застолбил свое место в истории. А вот молодого сожрут. Или будь как все, не высовывайся, или - пеняй на себя. Ненавижу! А-а! Что говорить! - Молодой человек махнул рукой и возвратился в дом.
      А я ещё долго размышлял над его словами. По существу, он прав. Но только тусовки существуют не только в искусстве, но и политике, бизнесе, науке. Власть в стране захватили воинствующие бездари. И это в конечном итоге ни к чему хорошему не приведет.
      На веранду вышла Людмила Сергеевна, спросила:
      - Эдуард Васильевич, вы не видели Наташу?
      - Нет.
      - Куда же она запропастилась?! - не на шутку обеспокоилась Платова. Громко позвала: - Наташа!
      - Да, - отозвалась та издалека.
      - Ты что там делаешь?
      - Гуляю. Здесь так чудесно!
      - Эдуард Васильевич, сходите за ней. А то я боюсь, как бы что не случилось.
      - Хорошо, - охотно согласился я, так как был откровенно рад этому предложению.
      Наталью Викторовну я нашел сидящей на скамейке под огромной раскидистой березой. Отсюда действительно отрывался чудесный вид. Повсюду, насколько хватал взгляд. были видны холмы, поросшие сочной зеленью и плавно переходящие один в другой. Огромное оранжевое солнце тихо и незаметно скользило за горизон. Вдалеке излучина какой-то реки в его лучах отливала червонным золотом. Природа отдыхала. Во всем чувствовался покой и умиротворение.
      - А меня послали за вами, Наталья Викторовна, - сказал я.
      - Вот и напрасно. Я вовсе не собираюсь туда возвращаться. Не люблю я этих шумных застолий.
      - Честно признаться, - я тоже. Можно мне здесь с вами посидеть.
      - Буду только рада, - улыбнулась она.
      Я сел рядом, сказал:
      - Все хотел спросить вас, да стеснялся. Вы замужем?
      - Нет. Мой муж умер два года назад.
      - От чего?
      - Совершенно нелепый случай. Муж прямо-таки патологически боялся зубного врача. У него заболел коренной зуб. Он заглушал боль таблетками, все откладывая визит к врачу. Это привело к тому, что на корне образовалась гнойная киста, которая прорвалась и гной пошел в кровь. Началось общее заражение крови. Когда мы вызвали скорую, то было уже поздно.
      - Да, действительно нелепый случай, - согласился я.
      - А вы?
      - Что я?
      - Вы женаты?
      - Был до недавнего времени. Моя жена погибла.
      - Что значит - погибла?
      - Ее убили.
      - Какое несчастье! - сочувственно проговорила Наталья Викторовна. Глаза её наполнились слезами. - За что?
      И столько в ней было участие, что я поведал ей свою невероятную и страшную одиссею.
      Она долго беззвучно плакала, затем едва слышно проговорила:
      - Значит, вы тогда не шутили.
      - Что? - не понял я.
      - Когда говорили, что приехали убить человека.
      - Не шутил.
      - Я не могу вам сказать - как отношусь к вашему решению. Я просто не знаю. Все очень сложно. С одной стороны - евангелиевкое "Не убий" и, вообще, вправе ли человек решать судьбу другого человека? С другой - если Сосновский останется безнаказанным, то это будет в высшей степени несправедливо. Потому, если твердо для себя решили, могу лишь сказать: "Бог вам судья".
      - Спасибо!
      - Когда вы решили это сделать?
      - Завтра.
      - Я буду за вас молиться! - И не сдержавшись она вновь заплакала.
      А я, глядя на нее, вдруг, с пронзительной ясностью понял, что люблю её. Но только слишком поздно это случилось. Не мудрено. Я всегда и везде безнадежно опаздывал. Глупо как-то прожита жизнь. Глупо, мелко, никчемно.
      Глава восьмая: Говоров. Аудиенция.
      Как сказал в свое время Гораций: "Квидквид агис, прудэнтэр агас эт рэспице финэм" - "Цари беснуются, а платятся ахияне". Воистину так. Неужели этот мерзкий гомункулюс и все его многочисленные сателлиты не понимают, что роют яму, в которую сами же неминуемо попадут? Затмение разума. Это и есть свобода по сосновскому. А по существу - надругательство над людьми и здравым смыслом. Скольких ещё жертв будет стоить такая свобода? Мракобес с высоким научным званием. Нонсенс! Абсурд! Да и вся наша жизнь становится все более и более абсурдна. Может быть правы экзистенциалисты? Нет, чушь конечно. Просто, Создатель решил довести ситуацию до критической точки. Зачем? Никто этого не знает. Приходится лишь надеяться на лучшее, другого нам не дано.
      О содержании второй видеокассеты мне рассказал по телефону Сергей Иванович. После чего сказал:
      - Две копии этой видеокассеты привезет сегодня Беркутов. Одну вручишь Викторову в "торжественной" обстановке и скажешь, что если ему понадобится - у меня ещё есть. А также передашь фотографии и аудиокассету с записью его разговора с Варданяном.
      - Вы хотите, чтобы я с ним встретился?
      - Обязательно и всенепременно.
      - Да, но как это сделать?
      - Скажешь, что у тебя есть копия видеокассеты очень любопытного содержания. Обязательно клюнет.
      - Что я должен ещё ему сказать?
      - Скажешь, что если он откажется сотрудничать с нами, то копия видеокассеты будет тут же направлена президенту, а фотографии Сосновскому.
      - В чем должно заключаться это сотрудничество?
      - У него наверняка есть компромат на Генерального прокурора. Его патриотический долг - поделиться им с нами.
      - Лихо! - удивился я.
      - А как же. Я давно об этом мечтал. Иначе о благополучном исходе нашего дела нечего и думать. Его обязательно затребует Генеральная и, как это было уже не раз, благополучно похоронит.
      - Хорошо. Что я ещё должен делать?
      - Беркутов привезет также постановление об аресте Крамаренко. Организацию его ареста поручишь Колесову. Однако, арестовывать его нужно непосредственно перед вылетом. Отпечатай фотографии и сними копию аудиокассеты для Беркутова. Пусть отдаст их Варданяну, "порадует" старика.
      - Да вы садист, Сергей Иванович. Никогда прежде не замечал у вас подобных наклонностей.
      - Будешь тут, когда они такое вытворяют.
      - А что мне делать со второй копией видеокассеты?
      - Отдашь Потаеву. Это для страховки. Ну, бывай, ковбой! Возникнут сложности, звони.
      Этот разговор у нас был вчера. Ночью Колесов принес копии видеокассеты. Мы заперлись в кабинете нашего однокашника и тут же её просмотрели. От увиденного и услышанного долго не могли прийти в себя.
      - Вот, суки, что вытворяют, так-перетак! - выдал в сердцах Рома.
      И это, заметьте, сказал Шилов, от которого я никогда не только матерного, но ругательного слова не слышал. Уж если эти нелюди достали нашего "малыша", то уж что говорить о всех прочих. По моему телу забродили мощные флюиды. Я буквально распадался на молекулы, атомы и элементарные частицы. А что, унестись бы куда подальше, на задворки Вселенной, переждать там это лихолетье, а вернуться, когда людям будет жить тепло и уютно на родной планете, а их жизнь будет наполнена добротой и смыслом. Как сказал бы Дима Беркутов - мечты идиота. Факт. А пока, куда не кинешь взгляд, - все мерзость запустения. Как сказал поэт: "Для веселья планета наша малооборудована". Трещит она бедная по меридианам и параллелям от человеческой злобы, ненависти и отчаяния. Она давно отдана в заклан сатане, она - его вотчина. Он уже давно празднует тризну по нашим душам. Неужели же нет никакого выхода?! Неужели черная энергия так и сожрет разум и смысл? Во всяком случае, я не вижу выхода. Тогда для чего все это? На какие муки ещё должны пойти, чтобы получить искупление? Создатель, ты не прав! Нельзя доводить ситуацию до абсурда и так долго потакать князю тьмы и его многочисленным приспешникам - этим мракобесам, наделенными высокими должностями и званиями.
      До утра я так и не уснул. В десять позвонил референту "ясновельможного" пани.
      - Здравствуйте! Вас беспокоит следователь по особо важным делам прокуратуры (какой именно - уточнять не стал) Говоров Андрей Петрович. Мне необходимо срочно переговорить с Петром Анатольевичем.
      - По какому вопросу? - строго и отстранено спросила она.
      - Государственной важности, - придал я голосу соответствующее звучание.
      - Одну минутку.
      Вскоре трубка проговорила начальственным тоном - чуть лениво и слегка небрежно:
      - Алло! Я слушаю?
      - Здравствуйте, Петр Анатольевич! - радостно, даже восторженно проговорил я, будто всю жизнь мечтал услышать его голос. - Вам пламенный привет от Иванова Сергея Ивановича.
      - Какого еще?... А... ну да... - сразу стушевался большой начальник. А почему, собственно?... Не понимаю.
      - Он очень просил меня передать вам ну очень любопытную видиокассету и ряд фотографий о вашей незабываемой встрече с шефом службы безопасности олигарха Сосноского Варданяном. А потому прошу аудиенции.
      Наступила долгая пауза. Я уж, грешным делом, стал подумывать, что у большого начальника пропал голос. Так иногда бывает при сильных стрессовых ситуациях. А сейчас, уверен, Викторов испытал одно из самых сильных потрясений в своей жизни.
      - Хорошо, - наконец раздался его усталый, измотанный переживаниями голос. - Когда вас ждать?
      - Через час, если это возможно.
      - Я распоряжусь, чтобы вас пропустили.
      И вот мы сидим напротив и молча внимательно изучаем друг друга. Наружный осмотр моего визави произвел на меня удручающее впечатление. Торчит в высоком начальственном кресле этакий серый, невзрячный и сверх всякой меры посредственный тип с длинным помятым лицом, большими ушами и большим вислым носом, и маленькими воспаленными глазками угрюмо и враждебно взирает на меня, из самой глубины которых за мной одновременно втихоря подсматривают страх и ненависть. Картина! Но это, так сказать, "гроб повапленный" в сравнении с тем, что твориться у него внутри. Ничтожнейшая личность. И вот такие нами управляют! Воистину: "Бывали хуже времена, но не было подлей".
      Наконец, директор ФСБ, так и не прочтя на моем лице нужной для себя информации, решил нарушить молчание:
      - Вы говорили, что у вас... Простите, запамятовал ваше имя, отчество.
      - Андрей Петрович.
      - Что у вас, Андрей Петрович, что-то для меня есть?
      - Ах. да, извините! - "спохватился" я. Раскрыл дипломат и достал видеокассету. - Вот, как и обещал.
      - Что это?
      - Фильм ужасов. Заседание упырей и вурдалаков, строящих черные планы против Отечества нашего. Весьма любопытно. - Я встал, прошел к видеомагнитофону и телевизору, стоявших справа у стены. - Вы позволите?
      - Да. пожалуйста. - В голосе Викторова было сильное напряжение. Вероятно, он уже догадывался о каком заседании идет речь.
      Так и оказалась. Стоило ему лишь увидеть на экране длинный стол и всех участников той "тайной вечери", как он торопливо панически проговорил:
      - Не надо! Выключите!
      - Как прикажите, - ответил я, нехотя выключая магнитофон. - Только зря вы так, Петр Анатольевич. Уверяю, там есть что посмотреть. - Я вернулся м сел за стол.
      - Что вы за неё хотите?
      - В каком смысле?
      - В смысле денег или ещё чего.
      - Как вам не стыдно, Петр Анатальевич! - укоризненно покачал я головой. - Эта кассета - достояние страны, она бесценна и будет сдана в анналы истории на вечное хранение.
      Но, похоже, что чувство юмора у Викторова напрочь отсутствовало, поэтому все мои слова он понимал буквально. Утомленные отвественной службой щеки его затряслись, прятавшийся внутри глаз страх выскочил наружу. Директора ФСБ обуяла жажда к перемене мест. Он выскочил из-за стола и побежал к окну. У меня даже мелькнула мысль: "Уж хочет ли он выброситься наружу". Это совсем не входило в мои планы и едва не бросился его останавливать или ловить за ноги, но он во-время повернул обратно. Остановился передо мной, развел руками и беспомощно пробормотал:
      - Тогда почему вы ко мне?... Не понимаю.
      Я решил, что пора заканчивать импровизации на заданную тему, он вполне созрел для сотрудничества с нами, а потому надо дать ему шанс.
      - Успокойтесь, Петр Анатольевич. Я только сказал, что она не продается. А вот за определенные услуги с вашей стороны я готов вам уступить её даром.
      Викторов сразу обрел твердую почву под ногами, приободрился. Предательство было для него обычным делом. Снова сел за стол, сказал:
      - Я вас слушаю.
      - Нас интересует генеральный прокурор. У вас есть что на него?
      - Есть, - кивнул Викторов, совсем успокаиваясь. - Он, как и большинство высокопоставленных работников, человек Сосновского. Именно по его настоянию, был преведен в Москву и назначен генеральным. Знаю также, что квартиру, дачу и машину прокурору купил Сосновский через посредников.
      - И вы можете это доказать?
      - Да. У меня есть ксерокопии кое-каких документов.
      - Нам они нужны.
      - Хорошо. Приходите завтра в это же время, я их вам передам. Это все?
      - Все.
      - Да, но вы говорили о каких-то фотографиях?
      - Простите великодушно! "Что-то с памятью моей стало". - Я достал из внутреннего кармана пиджака фотографии и аудиокассету, выложил их на стол перед Викторовым. - Вот, пожалуйста. Посмотрите и послушайте на досуге. Но за это вы должны будете информировать нас о всех планах Сосновского.
      - Хорошо, - охотно согласился и с этим предложением директор ФСБ.
      Я встал и стал прощаться. Часть задания Иванова мною выпролнена. И выполнена по моему твердому убеждению совсем даже неплохо. Факт. Осталось арестовать генерала Крамаренко и в целости и сохранности доставить его в Новосибирск. Создатель, помоги нам в этом праведном деле! Не для себя стараемся, а пользы дела для. Поэтому, с позволения сказать, генералу давно веревка плачет. Факт.
      На следующий день в назначенное время я получил от Викторова обещанные документы.
      Арест Крамаренко прошел без сучка и задоринки. Помогали нам двое рябят с Петровки. Арестовали генерала в тот момент, когда он направлялся к подъезду собственного дома. Он было дернулся, попытался звать на помощь, но Рома так ему наладил, что отбил охоту к сопротивлению на всю оставшуюся жизнь. В самолете он вел себя достаточно спокойно, много пил минеральной воды и обильно потел.
      Глава девятая: Беркутов. "Мы странно встретились..."
      По возращении в Москву я в тот же вечер встретился со своим лучшим корешем Сережей Колесовым и передал ему видеокассеты. Взамен он мне всучил фотографии и аудиокассету.
      - Дядя Алик будет "в восторге", - сказал я, пряча фотографии и кассету в карман.
      - Ты Лену мою видел? - спросил Колесов.
      - Видел.
      - И как она?
      - Как всегда - цветет и пахнет. Просила передать тебе горячий и пламенный поцелуй. - Я обнял друга и поцеловал в крутой лоб.
      - Да ну тебя, - отстранился он. - Что ты меня как покойника.
      - Не могу же я тебя целовать так, как это делала она. Нас могут неправильно понять.
      - Ты что это имеешь в виду?! - Колесов теперь смотрел на меня как бык - на тореадора. - Как она делала?!
      - Ах, Сережа! - мечтательно вздохнул я. - Разве же это можно передать словами!
      Наконец, Колесов понял, что опять попался на мой прикол, натянуто рассмеялся.
      - Ну и тип же ты, Дима! Никак не можешь без балагана.
      - Когда планируете возвращаться?
      - Завтра ночью. Если, конечно, все получится.
      - Получится, - убежденно проговорил я. - У меня примета такая.
      - Какая?
      - Если уж покатило, то это надолго.
      - Хорошо бы. А ты когда думаешь отбывать?
      - В зависимости от обстоятельств. Но долго здесь задерживаться не намерен. Ну, будь, Сережа, здоров и не кашляй. - Я крепко пожал другу руку и отправился в обратный путь.
      Утром в офисе Мосел мне поведал приятную во всех отношениях новость в подъезде собственного дома выстрелами в голову был убит руководитель группы "Бета" Май Михайлович Кондратюк. Я видел его всего один раз и он мне откровенно не понравился. Красивый, гладкий, скользкий, противный, с манерами гомика или метрдотеля пятизвездочного борделя. Говорят, что он из бывших комсомольских вождей. А у меня на них всегда была аллергия. Определенно. Словом, день начался замечательно. Чем меньше этих клопов будет ползать по телу моей Родины, тем лучше.
      И тут я вспомнил довольно странное поведение Артема, тогда ещё Павла Одинокова, перед нашим отъездом, как он куда-то спешил и с неохотой согласился обмыть мою квартиру. И понял - это его рук дело. Найдя его, напрямую спросил:
      - Колись - это ты шлепнул этого "гомика"?
      - О чем вы, Дмитрий Константинович?! - сделал он удивленные глаза.
      - Только не надо мне тут, понимаешь ли, отрабатывать. Не надо! Ты убил Кондратюка?
      - У вас богатая фантазия, господин Беркутов, - улыбнулся Артем. - Я уже давно такими вещами не балуюсь.
      - Фиговый ты артист, Артем. Говоришь, а глаза насквозь лживые. И хотя я твоих методов не одобряю, но все равно доволен, что одним гаденышем на земле стало меньше... Ладно, пойду испорчу настроение нашему маразматику Варданяну, а то, наверное, совсем отвык старый хрен от общения со мной.
      Дядя Алик встретил меня, как сына родного. Вышел из-за стола, обнял за плечи.
      - Рад видеть вас в добром здравии, Дмитрий Константинович. Рассказывайте - как съездили?
      - Петрова и его... - начал я, но Варданян меня перебил:
      - Я в курсе. Одиноков мне уже доложил. Я о другом. Иванов принял мое предложение?
      - Не только принял, но всецело одобрил и велел кланяться. Очень ему понравилась ваша готовность помочь следствию.
      - Ну-ну, - усмехнулся генерал. - Все шутите, Дмитрий Константинович?
      - Никак нет. Я совершенно серьезно. Не до шуток сейчас, Алик Иванович. Вот когда с вашей помощью мы покончим с этими уродами рода человеческого, тогда и будем шутить. Вы согласны со мной?
      Варданян лишь кисло улыбнулся, вероятно вспомнив, что сам совсем недавно имел несчастье принадлежать к этим уродам.
      Я раскрыл дипломат, достал видеокассеты и выложил перед ним на стол.
      - А это маленький презент от Иванова.
      - Но почему две?
      - А вторая с иным содержанием. Но уверяю - сюжет не менее захватывающий и интригующий, чем на первой. Можете сами убедиться, - указал я на видеомагнитофон.
      Варданян тут же решил удовлетворить сжигавшее его любопытство. Смотрел запись молча, сопя и покрякивая от увиденного. Не досмотрев до конца, выключил видик. По всему, он был очень доволен. Его несимпатичное лицо сияло будто золотой рубль царской чеканки. Еще бы! У него появился ещё один весомый аргумент в споре с боссом. Теперь тот станет хранить своего шефа службы безопасности, как заветный талисман, и оберегать, как любимую жену. А куда денешься, верно?
      - Тут, Алик Иванович, вам ещё один "подарок". - Я достал фотографии и аудиокассету и передал их генералу. Но их просмотр не произвел на него должного впечатления. Он усмехнулся, покачал головой и даже позволил себе похвалить:
      - Молодцы! И кто же это сделал?
      - Патриоты, - ответил я уклончиво.
      Варданян вновь усмехнулся.
      - Ну-ну. А это, стало быть. запись нашего разговора? - указал он на кассету.
      - Вы, как всегда, проницательны, шеф.
      - И что я с ними должен делать?
      - Можете оставить на память, можете уничтожить, а лучше - подарите "любимому" боссу на день рождения. Думаю, - он будет очень "доволен".
      Мои слова отчего-то очень рассмешили дядю Алика. И вскоре его помятая жизнью и мелкими страстишками рожа до того от натуги раскалилась, что плюнь - зашипит.
      - Ну и шутник же вы, Дмитрий Константинович, - наконец устало проговорил он, доставая носовой платок и вытирая порядком взопревший лоб.
      - Только этим и спасаюсь от мерзости жизни. Вы со своим боссом и подобные вам до того её загадили, что без юмора стало просто невозможно жить.
      - Опять вы за свое, - укоризненно покачал головой Варданян.
      - Не нравится? А вы думали, что если вы сдали босса, то уже новый человек, да? Нет, Алик Иванович, процесс вашего нравственного возрождения долог и труден. И надо будет очень постараться, чтобы очистить душу от налипшей на неё грязи. Так что - терпите.
      Сказал все это и сам собой возгордился. Ведь могу иногда выдать этакое. Молодец!
      Мои слова и на дядю Алика подействовали. Лицо стало суше и строже, весь как-то разом подтянулся - мобилизовал свои нравственные ресурсы для возрождения.
      - Я считаю, что моя миссия здесь окончена и пора отбывать на обетованную малую Родину. Надоел мне ваш Сосновский с его подлянками хуже горькой редьки. Определенно.
      - А что я ему скажу? - озадачился Варданян.
      - Скажите, что в Новосибирске я нужней, чем здесь.
      - Верно, - согласился он со мной. - Это должно его убедить. У меня принципиальных возражений нет. Когда собираетесь отбыть?
      - Да хоть завтра. - Я встал, протянул ему руку. - До свидания, Алик Иванович! Сотрудничество наше было сложным, но плодотворным.
      - Рад был познакомиться, - искренне сказал генерал, пожимая мне руку. - Мне будет вас не хватать.
      Мы странно встретились, но расстались вполне прилично. Каждый получил то, что хотел.
      Глава десятая: Комаров. Подведение итогов.
      После знакомства с Ивановым, Рокотовым и их замечательными парнями меня перестали мучить кошмары и я обрел свое Я. Даже не предполагал, что в нашей, казалось, беспросветной действительности ещё остались такие люди. Сергей Иванович сказал: "Решай сам". А что тут решать. Пора подводить итоги. А они у меня неутешительные. Нет. Я сам завел себя в тупик, из которого нет выхода. Нет, конечно можно пойти в прокуратуру и все рассказать. А потом получить пожизненное заключение. Но это не для меня. А жить с этим грузом в душе я больше не могу, нет. Лучше уж сразу. Я все досконально обдумал и все решил. Перед поездкой в Новсибирск рассчитался ещё с одним мерзавцем. Помню, как перекосилось лицо Кондратюка, когда он увидел меня в подъезде, Трус! Мелкий, ничтожный и жалкий трус! Я понимаю, что это не метод. Но в моем положении поздно менять привычки. Слишком мало у меня времени. Теперь осталось последнее - освободить людей от этого паука, опутавшего липкой паутиной всю страну. В конце-концов он сам же в этой паутине и запутался. И никто из него не будет делать героя, нет. Это я знаю точно. Слишком он всем надоел.
      Рано утром проводил Беркутова. Он обнял меня на прощание, сказал:
      - Спасибо тебе, Артем, за все! Но прошу - не делай глупости. Обещаешь?
      - О чем это ты? - сделал я удивленное лицо.
      - Вот только не надо тут мне. Не надо. Ты прекрасно знаешь - о чем. Мы с ним и без тебя разберемся.
      - Там видно будет, - ответил уклоничиво.
      - Нет, ты обещай, - настаивал Дмитрий.
      - Хорошо. Обещаю, - сдался я.
      Хороший он, Беркутов, парень. Чем-то похож на Мишу Чугунова. Если бы я его встретил после госпиталя, то все в моей жизни было бы иначе. Но увы. Знать у меня судьба такая. Устал. Как же я смертельно устал! Такое впечатление, что прожил не тридцать четыре, а все сто лет. Злоба и ненависть, бывшие долгие годы смыслом моего существования, уничтожили внутри все иные чувства. Осталась гнетущая пустота и эта вот усталость.
      Жаль, что не увижу родителей, сестренку, брата. А так хочется хоть одним глазом взглянуть. Они у меня славные. Но я запретил себе даже думать об этом. Я исчез из их жизни тринадцать лет назад. Пусть так и будет. Не надо бередить былую рану.
      Это я решил сделать сегодня ночью, когда Ссосновский будет спать. Войду в его спальню и пристрелю. А уж потом разбирусь с собой.
      В два часа вместе со своими парнями заступил на дежурство. Раньше Сосновский довольно часто подходил ко мне, заговаривал, называя то Димой, то Толей, - разыгрывал из себя хозяина-демократа. Чем-то я ему нравился. Вернувшись с обеда, подошел и на этот раз. Похлопал по плечу и, заглядывая в глаза, спросил:
      - Как дела, дружочек?
      - Все хорошо, Виктор Ильич.
      - Хорошо - это того... хорошо, ага... А то если чего... надо чего... говори?
      - Спасибо.
      - Спасибо - не того... Сыт не будешь... Ладно, дружок... Давай... Охраняй давай. - Он вновь похлопал меня по плечу и прошел в приемную.
      Как всегда, ровно в семь к офису подъехали машины. Я с Лествянко и Поповым прошли к машине Сосновского. Владимир Вишняков и два Александра остались для сопровождения самого олигарха. Минуты через две в дверях появился Сосновский. И в этот самый момент я увидел седого мужчину в прокурорской форме, стремительно к нам приближающегося. Я слышал, что оперативники Варданяна ижут какого-то "прокурора". Наши взгляды встретились и я понял, что этот человек имеет гораздо большее право сделать то. что собирался сделать я. Не знаю - почему? - возможно из желания приободрить, но я ему подмигнул. Удачи тебе, прокурор!
      Глава одиннадцатая: Страшно умирать.
      А Людмила после того как... Шелковой, ага... Стала шелковой... Вот так-то вот... Будешь тут... А то права ему, ага... Права качать... Сама сегодня ночью... Пришла сегодня ночью... А он, как назло, ни того... ни чего... Это из-за Этого, ага... Не успел он еще... Лечь не успел... Увидел Этого... На привычном, ага... В кресле. Сидит и того... Зрачками. Но я уже... привык уже. Не старшно, ага... Только он сегодня не такой какой-то... Какой-то не такой... Не привычный... То больше мрачный... больше злой. А сегодня веселый какой-то... возбужденный. Почему? Странно.
      Этот встал... Большой какой... Прошелся. Остановился перед этим... Перед ним остановился. Спросил насмешливо:
      - Ну что, негодяй, готов ли ты к смерти?
      - Это к какой еще?... Зачем? Извините, - пролепетал Сосновский помертвевшими губами. Ему, вдруг, так стало... страшно стало... Никогда ещё так, ага.
      - У каждого своя. Твоя уже на пороге стоит.
      Виктор Ильич невольно покосился на дверь, но ничего там не увидел.
      - Зачем вы меня... пугаете, ага? Зачем?... Что я вам... сделал? Что? Сами ж говорили... Что служил вам - говорили... Прилежно, ага.
      - Оттого-то я тебя и ненавижу больше других. От тебя, Витя, за весту сволочью несет.
      - Странно от вас... Такие слова от вас... Странно.
      - А ты считал, что я в любви тебе буду объясняться? Так что ли?
      - Ну, зачем?... Но все-таки.
      - Нет, не из любви я тебе, негодяй, помогал, а в наказание. Понял?
      - Как это?
      - А так это. Потому как сам был великим грешником, возомнил из себя черт знает что. Вот теперь и отдуваюсь, помогая таким ничтожествам, как ты.
      - Зачем вы пришли?... Оскорблять - пришли?
      - Больно надо, - проворчал дьявол. - Просто, хочу сказать - до чего ж ты мне надоел. Вот скажи, мерзавец, честно - ты хоть раз был счастлив?
      - В каком смысле?... Не понимаю.
      - Вот ограбил ты народ, денег миллиарды нахапал, подлостей совершил немеряно, реки крови пролил, а был ли ты от всего этого счастлив?
      - Но ведь я ж это того... этого... Не для себя я... Для страны и все такое.
      - Какая все же ты, Витя, дрянь! - возмутился дьявол. - Даже здесь не можешь, чтобы не врать. Так я тебе скажу - кроме самодовольства и распирающей тебя гордыни, у тебя ничего нет. По существу ты мелкий, ничтожный и глубоко несчастный человек. Скажи - у тебя есть какие-то желания?
      - Я пирожки того... хочу, ага, - робко признался Виктор Ильич и даже оглянулся на дверь - не услышал ли кто его слова.
      - Какие пирожки? - недоуменно спросил дьявол.
      - С ливером, ага. Раньше их почему-то "котятами" того... Называли "котятами"... Это ещё когда студентом... По пять копеек... Напротив института эта была... Как ее? "Пирожковая". "Пирожковая" напротив, ага... Возьмешь три и стакан этого... бульона этого... Вкусно! Двадцать пять копеек и того... сыт по это... по горло, ага.
      - Так купил бы. Иль денег жалко? - насмешничал дьявол.
      - Как можно... Олигарх, ага, и того... пирожки.
      - Вот я и говорю. Жалкий ты, Витя. "Денег куры не клюют", а не можешь сделать то, что хочется. Сидишь на своих деньгах, как собака - на сене, сам не ам и другим не дам. Выходит, что если ты и был когда счастлив, то лишь тогда, когда ничего не имел. Потому и вспоминаешь то время. Ну ладно, притомил ты меня своим ничтожеством. Пойду. А ты готовся.
      - Как это?... К чему это?
      - А ж уже говорил - к смерти. Смерть твоя вон уже в кресле сидит.
      Сосновский посмотрел на кресло, но вновь никого не увидел. Спросил униженно и заискивающе:
      - Шутите?
      - Увы, Витя, - развел руками дьявол. - На этот раз для тебя все слишком серьезно.
      - Но я никого... ничего, извините.
      - Это потому, что она в шестом измерении, а ты дальше четвертого ничего не видишь.
      - Как это?... Шутите, ага?
      - Ты ж ученый, а задаешь подобные дурацкие вопросы.
      - А я этот... Узкий этот... Специалист этот...
      - Впрочем, какой ты ученый. Так - недоразумение. Купил себе ученые звания.
      - А нельзя ли того?... Прогнать эту... смерть, ага?
      - Она мне не подчиняется. А если бы и подчинялась, то не стал бы этого делать, потому как ты, Витя, упырь и последняя сволочь. И чем люди быстрее от тебя избавятся, тем будет лучше. Вон, Лукреция твоя стучит. Встречай. Герой любовник! - презрительно рассмеялся дьявол и исчез.
      Действительно, ага... Виктор Ильич явственно услышал... стук в дверь услышал. Это была эта... жена, Людмила - жена. Но он, раастроенный Этим никого... ничего. Какая там... если эта в кресле... Если правда, эта в кресле... Жутко! Даже мурашки, ага, по этой... по коже по этой.
      Утром, едва Сосновский появился на работе, как позвонил Варданян и напросился на прием.
      По возбужденному этому Виктор Ильич сразу того... понял, ага, что у генерала что-то есть... Серьезное что-то есть.
      Стоило ему лишь взглянуть на Варданяна, как сразу понял, ага...что ничего хорошего... От встречи ничего хорошего... Слишком вид того... Как это?... Независимый. Слишком независимый вид, ага... Никогда раньше... Раньше - никогда... А сейчас... Почему?
      Шеф службы безопасности олигарха держал в руках две видеокассеты. Вид у него был действительно необычный - грудь колесом, глаза блестят, будто разом помолодел на добрый десяток лет. Алик Иванович прекрасно осознавал, что сейчас произойдет возможно самый главный разговор в его жизни, и был к нему готов. Сейчас у него было больше козырей, чем у этого уродца. И этим надо воспользоваться.
      Молодцеватой походкой он прошел к столу Ссосновского и выложил перед ним одну из кассет.
      - Вот, Виктор Ильич, это копия той самой кассеты. Беркутов выкрал её из сейфа Иванова.
      - Ну да, это конечно... Молодец, ага... А эта? - Виктор Ильич указал на вторую кассету. - Что это?
      - А это копия другой кассеты, оказавшаяся в том же сейфе. Разрешите? Варданян указал на видеомагнитофон.
      - Давай, ага... Конечно давай.
      Генерал подошел к видеомагнитофону, включил его, вставил кассету, нажал на кнопку воспроизведения записи.
      Первые же увиденные кадры буквально ошеломили Виктора Ильича. Он на мгновенье представил, что эта запись попадет на телеэкран и ему стало страшно. Стремительно выскочил из-за стола, подбежал к видеомагнитофону и выключил его. Повернулся к Варданяну и засучил перед его лицом кулаками, гневливо закричал:
      - Это почему такое?!... Зачем?!... Кто?!
      - Вы имеете в виду - кто сделал запись? - спокойно ответил тот, с удовольствием наблюдая за реакцией босса.
      - Да!... Кто?!
      - Очевидно тот же источник, кто сделал первую запись. - ответил Варданян и помимо своей воли ухмыльнулся.
      Даже не сами слова шефа службы безопасности, а эта вот ухмылка ещё более взбесили Сосновского. Он не сдержался и дважды ударил его в грудь.
      - Какой еще!... Дурак!!... Что б духу твоего, дурак!... Сегодня же!... Скотина!!... Я тебе покажу этот... истояник этот!
      Варданян неспешал прошел к столу, сел с таким видом, будто намеревался здесь остаться навсегда и, с вызовом глядя на Сосновского, сказал:
      - Ничего у вас не выйдет, Виктор Ильич. Меня моя работа вполне устраивает и увольняться, во всяком случае, в ближайшее время я не намерен.
      Виктор Ильич ошарашено смотрел на своего подчиненного и никак не мог понять - что же происходит?
      Это он почему так... наглец!... Ведет себя почему?... Уверенно почему?... Может, кто стоит, ага?... За ним кто?... Может, этот... Как его... Президент... Может, президент?... Может, одна того... шайка, ага?... Это же бунт на этом... На корабле на этом... Бунт?!... Но ничего, они ещё того... Они ещё пожалеют!... Очень, ага.
      - Это ты почему такое, дурак?!... Забыл с кем, ага?!... Обнаглел!
      - Да вы садитесь, Виктор Ильич, - спокойно посоветовал Варданян и даже улыбнулся при этом. - А то мне неудобно говорить, когда вы стоите.
      Сосновский окончательно растерялся. В подобной нелепой ситуации он оказался впервые. Голова кружилась. А пол кабинета, будто палуба корабля в восьмибальный шторм, уходил из-под ног. Поэтому он счел за лучшее воспользоваться советом генерала и вернулся на место. Тот продолжал:
      - Вам, Виктор Ильич, придется с этим смириться. И знаете - почему?
      - Ну-ну... Интересно, ага?
      - А потому, что зная ваши методы, я решил себя обезопасить и снял шесть копий с обеих кассет, которые отдел надежным людям. Искать этих людей не советую. Вы все равно их не найдете. Увольняясь из КГБ, я уничтожил все свои архивы. А теперь представьте, что будет с вами, если что-то случиться со мной. Так что, Виктор Ильич, мы теперь с вами обречены на сотрудничество. И потом, более опытного, знающего свое дело работника вам все равно не найти.
      Сосновский вдруг ощутил, как внутри у него что-то клокочет, рушится, распадается и он уже не в силах это остановить. И от этого ощутил такую усталость, Так стало жалко себя, что захотелось убежать от всего этого куда подальше.
      Как же так?... Ни на кого... ничего... Сволочи!... Сколько сил, чтобы все это... А они?... Он их того... В люди, можно сказать... А они?... Самые надежные, ага... А что уж эти... Другие?... Что?... За что?... Что он им того... сделал, ага?
      И от бессилия что-либо изменить в данной ситуации и беспомощности, он проговорил так, будто жаловался самому себе:
      - Как же тебе не того... не стыдно? Как?!... Ты мне... Я тебя... Шантажист!
      - Ну зачем же вы так! - укоризненно проговорил Варданян. - Работа у вас явилась для меня хорошей школой. Я многому у вас научился, Виктор Ильич.
      - А-а! - лишь махнул рукой олигарх. - А где эту... кассету? Где?
      - У того же Иванова в сейфе.
      Сосновский долго смотрел перед собой невидящим взглядом, что-то обдумывая, затем перевел его на Варданяна.
      - А не ты ли, Алик Иванович, все это... организовал все это?... Очень уж того... похоже, ага.
      - Как вам, Виктор Ильич, не совестно такое говорить! - обиделся генерал. - За все мои годы меня ещё никто не смел упрекнуть в нечестности.
      - Да ладно... Чего уж тут... Передо мной тут? Чего?... Такой же того... Как все, ага... Ты вот что... Устал я... Ты ступай давай.
      Варданян встал и спокойно покинул кабинет босса. Он торжествовал. Теперь этот уродец не посмеет его и пальцем тронуть, так как в сущности своей он трус. Трус и ничтожество!
      После того, как за шефом службы безопасности закрылась дверь Виктор Ильич дал волю обуревавшим его эмоциям и заплакал.
      Никто его того... не любит, ага... Никто... Вот она - смерть, о которой Этот... говорил Этот... Это есть его смерть... Стоит только одному... как все здание того... Рухнет все здание... Сколько сил... Неужели все этому... псу этому... под хвост, ага?!... Зачем тогда все... все это? Зачем? Он - зачем?... Страшно!
      Ровно в семь Виктор Ильич в сопровождении трех телохранителей вышел из офиса и направился к своей машине. Расстояние до неё было метров пятнадцать, не больше. И тут он заметил незнакомого седого мужчину в прокурорской форме, направлявшегося прямо к нему, и сразу понял о какой смерти говорил Этот. Почувствовал себя таким маленьким и несчастным, захотелось поскорее преодолеть эти десять метров и юркнуть в спасительную бронированную машину. Но от непомерного страха ноги будто свинцом налились, и он с трудом ими передвигал. Во рту пересохло. В сознании промелькнула глупая, нелепая мысль о том, что вот сейчас он умрет, но так и не поест любимых когда-то им пирожков с ливером. Расстояние между ним и "прокурором" стремительно сокращалось. И вот за спиной того он увидел Этого, огромного, черного, страшного. Он презрительно смотрел на Сосновского и злорадно смеялся. "Поделом тебе, мерзавец! Поделом! - громко проговорил Этот. Много ты, вурдалак, попил людской кровушки. Настало время ответ держать. Скоро все там будем".
      - Не хо-о-очу-у! - истошно завопил Виктор Ильич. - Умирать не хочу-у!
      Крик отнял последние силы и он потерял сознание. Потому не мог видеть, что случилось уже в следующий миг. А жаль!
      Глава двенадцатая: Калюжный. Поступок.
      Я решил это сделать вечером, когда Сосновский выйдет из офиса. В это время на улицах больше народа.
      Утром я сходил на вокзал и забрал из камеры хранения сумку. Вернувшись, достал из него мундир и долго, тщательно гладил. Принял ванну, побрился, внимательно осмотрел себя в зеркало. Порядок. Следов побоев почти не было видно. Вот только взгляд какой-то странный, холодный и блестящий, как у наркомана. Он будто мне не принадлежал и рассматривал меня уже с обратной стороны жизни, из другого мира, Глупость. Мистика! Нервы. Надо взять себя в руки. Внешне я был спокоен, но внутри шумело и звенело от напряжения. И это скверно. Нервы могут подвести в самый критический момент. Я понимал, что надо успокоится и взять себя в руки. Не знал только как это сделать.
      В четыре тридцать я надел форму, положил револьвер во внутренний карман кителя, а запасной барабан - в боковой, и пошел в мастерскую попрощаться с Платовым. Я нашел его с кистью в руке, работающим над очередной картиной. Увидев меня в мундире, он отложил кисть, серьезно глянул на меня, слегка побледнел.
      - Уже идешь? - спросил.
      - Да, - кивнул я. - Вот, пришел попрощаться и поблагодарить за все. Спасибо вам, Андрей Андреевич! Если бы не вы... Словом, огромное спасибо!
      - А мы что, снова перешли на "вы"?
      - Извини. Это от волнения.
      - А вот с волнением надо кончать. Оно тебе сейчас ни к чему.
      - Ничего. Все будет хорошо, - пообещал я.
      - Дай-то Бог. - Он подошел, крепко обнял меня и трижды расцеловал. Удачи тебе, Эдуард! Жаль с тобой расставаться. Хороший ты человек.
      - Прощай, Андрей! Мне тоже очень жаль! Если бы таких людей, как ты, было побольше, то у нас все было бы хорошо.
      - Нас много. Просто, мы разобщены. Этим они и пользуются.
      - Может быть.
      - Ступай. Если, вдруг, появится такая возможность, позвони.
      - Хорошо, - пообещал я и спустился вниз. Натальи Викторовны нигде не было видно. Может, это и к лучшему.
      Покинув квартиру Платовых, вышел из подъезда и направился к станции метро. Вдруг услышал за спиной знакомый звонкий голос:
      - Эдуард Васильевич!
      Я остановился, повернулся. Она подбежала. Лицо растерянное, несчастное.
      - Что же вы так?... Даже не попрощались, - сказала она укоризненно.
      - Я посчитал, что вас нет. Извините!
      - Эдуард Васильевич, может быть все же передумаете?! - жалобно и просительно проговорила она.
      - Нет, Наталья Викторовна, все уже окончательно решено. Я должен это сделать. Иначе... Иначе я окончательно потеряю к себе всякое уважение.
      - Я так и думала, - совсем упадшим голосом произнесла она.
      - Что вы думали?
      - Что вы так ответите. Я сегодня всю ночь не спала, все думала, думала... Не знаю, возможно я и ошибаюсь, но только во всем этом есть что-то неправильное, нездоровое. Нельзя так. Нельзя до такой степени ожесточаться.
      - Не знаю, возможно вы и правы, но только у меня обратной дороги нет. Извините!
      - И потом... Я очень за вас боюсь, Эдуард Васильевич. Очень!
      - Прощайте, Наталья Викторовна! Желаю вам всего хорошего. Даст Бог, ещё увидемся. - Я повернулся и зашагал прочь, будучи уверенным, что уже никогда её не увижу.
      На место я прибыл без пятнадцати шесть. Обычно Сосновский заканчивает работу в семь. Но я не мог сегодня рисковать. Моя встреча с ним должна обязательно состояться.
      Купил в киоске пару свежих газет, зашел в летнее кафе, которое наметил заранее, сел за столик. Всоре ко мне подошел официант и с уважением взглянув на форму, спросил:
      - Что желаете?
      - Черный кофе и бутерброд с сыром.
      После того как официант ушел, развернул одну из газет. стал просматривать. Журналисты по-прежнему муссировали трагедию с атомной подводной лодкой. Но я, по опыту прежних провокаций, был уверен, что это лишь начало чего-то ещё более страшного и грандиозного. Господи! Как устали люди от всей этой крови, грязи, лжи, унижений. А сосновским все неймется, все мало. Знаю, что мой поступок, если все получится, вызовет неоднозначную реакцию, большинство меня осудит. Очень даже осудит. Но будут и такие, кто поймет. Ведь понял же меня такой замечательный человек, как Андрей Андреевич Платов. Не только понял, но и помог. Я много над этим думал. Были и у меня сомнения. Как им не быть, когда идешь на такое. Но интуитивно, каким-то шестым чувством я понимал, что поступаю правильно. Для меня это даже больше, чем вопрос жизни и смерти. Гораздо больше.
      Официант принес заказ. Я стал пить кофе. зорко следя за происходящим около офиса. Я собой был недоволен, так как никак не мог побороть волнения. Когда же минутная стрела перевалила цифру "6", мое волнение усилилось. Стала колотить нервная дрожь. Сколько не уговаривал взять себя в руки, ничего не помогало. Нет, так не пойдет. В таком состоянии я только все провалю. Что же делать?! Может быть выпить для храбрости. Говорят помогает.
      Я подозвал официанта и заказал сто грамм коньяку. Но выпить не успел. Увидел, как к офису подкатило два лимузина: "мерседес" Сосновского и машина сопровождения. Пора. Я достал пистолет из внутреннего кармана и переложил его в боковой, оставил на столе все деньги, которые были у меня в наличии, встал и медленно направился к офису. Удивительно, но волнение прошло. Была лишь одна решимость. Прокурорский мундир вызывал доверие и на меня поначалу никто не обратил внимания. Однако, когда до машин оставалось метров двадцать, меня заметил один из телохранителей Сосновского. Наши взгляды встретились. Не знаю, к каким он пришел выводам, увидев меня, но только, как мне показалось, он мне подмигнул. В это время из офиса вышел Сосновский и направился к машинам. Расстояние между нами стремительно сокращалось. Я уже ничего и никого вокруг не видел, кроме этого уродливого, нелепого и страшного человека.
      Он обратил на меня внимание, когда нас раделяло не более десяти метров. Вероятно, он сразу все понял, так как его лицо исказила гримаса панического страха. Он что-то закричал. Но я ничего не слышал, выхватил из кармана револьвер и принялся стрелять в Сосновского. Кажется, я разрядил в него весь барабан, прежде чем был сбит его телоханителями. Они принялись с ожесточением меня пинать. Но мне это уже было глубоко безразлично. Я даже не чувствовал боли. Главное - я это сделал! Сделал! Я видел поверженным своего злейшего врага, его стеклянные глаза. И это сделал я. Я впервые совершил по-настоящему мужской поступок. Это и есть мое покаяние. Теперь мне не стыдно будет посмотреть в глаза Анатолию. Все остальное не имеет никакого значения.
      2002 год г.Новосибирск