— Понятно.

— Никогда ничего не пишете про это и никому ничего не рассказываете, — продолжил Николай.

— Понятно. Я хочу видеть своего сотрудника.

— Легко, — кивнул Николай. — Пойдемте. Он встал, встал и Обнорский.

Николай вышел первым, за ним один из бойцов, потом Андрей и, замыкающим, второй боец. Они оказались в недлинном, захламленном коридоре. Слева была дверь, и Андрей интуитивно понял, что она ведет на улицу. На свободу. Справа — лестница на второй этаж. Над головой мигала лампа «дневного света».

— Здесь ваш сотрудник, — сказал Николай, — здесь…

Один из бойцов достал связку ключей, выбрал нужный и вопросительно посмотрел на Николая. Тот кивнул. Боец вставил ключ в дверь, соседнюю с тем помещением, где держали Обнорского. На серой краске было написано: «Инструментальный склад». Ниже — «Ответственный за пож.безопасность Глущенко Г. И.».

Замок щелкнул, боец распахнул дверь… Обнорский увидел Родиона, сидящего на голой кровати. Правая рука Роди была наручником прикреплена к спинке. Глаза Обнорского и Андрея встретились.

— Родя! — сказал Обнорский. — Роля, ты как?

Каширин перевел взгляд на людей в масках, потом снова на Андрея… улыбнулся.

— Нормально, — сказал он. — В кои-то веки выспался как человек.

— Вот и поговорили, — сказал Николай и захлопнул дверь.

Обнорский посмотрел на него с ненавистью. Боец в маске закрыл на два оборота замок.

— На хер вы держите его в этом карцере? — зло спросил Андрей. — Неужели нельзя перевести куда-то в отапливаемое помещение?

— Переведем, Андрей Викторович, переведем… Сейчас мы побеседуем с вами, потом с Родионом Андреичем. Чем быстрее вы расскажете все, что потребно, тем быстрее отсюда уйдете. Вам понятно?

— Да… Но я хотел бы позвонить своему…

— Ради Бога, Андрей Викторович, — сразу сказал Николай. — Давайте пройдем наверх, оттуда и позвоните. Есть, правда, один нюанс.

— Какой?

Жестом фокусника Николай достал из кармана шапочку. Такую же, какая была на нем. Вот только надел он ее на голову Андрея «глазами» назад.

— Наверху снимем, — пообещал он. — Прошу вас… Я поддержу под локоть… Осторожно, ступеньки… Площадка… Снова ступеньки. А здесь налево.

Андрей почти ничего не видел — сквозь плотную шерсть чуть пробивался люминесцентный свет, да маячило впереди черное пятно — спина одного из бойцов.

— Сюда, Андрей Викторович… входите… садитесь.

Андрей опустился на стул. Шапочка все еще была на нем, и он по-прежнему ничего не видел, но ощущал, что в помещении тепло и светло. И что рядом находятся люди.

— Сейчас с вас снимут наручники, — сказал Николай. — Потом и шапочку. Вы, наверно, понимаете, что глупостей делать не нужно.

Андрей промолчал.

— Вы меня поняли, Обнорский?

— Да.

— Очень хорошо. Снимите наручники. Кто-то снял с Обнорского «браслеты». Андрей с удовольствием потер запястья. Тот, кто никогда не был в «браслетах», не может оценить, какое это удовольствие… И дай Бог вам этого не знать.

— Снимите куртку, Обнорский, — скомандовал Николай. Андрей снял куртку.

— Теперь можете снять и шапочку, но головой вертеть не надо… Смотрите перед собой.

Андрей снял шапочку. Оказалось, что он сидит лицом в угол комнаты. Он видел перед собой две сходящихся стены, покрашенные краской салатного цвета. Из— за спины высунулась рука с телефоном:

— Звоните. Текст простой: Коля, у нас все в порядке. Через несколько часов будем дома, в полицию не звони.

Андрей усмехнулся, взял в руки свой собственный телефон, набрал номер. Он чувствовал, что человек за спиной внимательно за ним наблюдает.

— Алло, — нервно сказал Повзло.

Как, черт возьми, приятно было слышать Колин голос!

— Коля, это я.

— Андрюха! Где ты? Что происходит?

— Все в порядке, Коля. Мы с Родиком у ДРУЗЕЙ. Беседуем на животрепещущие темы.

— Где вы? Кто они? Что они хотят?

— Все в порядке, Коля… Надеюсь, что скоро мы будем дома. Наши друзья просят, чтобы ты никому не звонил.

Из— за спины снова вылезла рука, отобрала телефон.

— Текст, который я вам рекомендовал, вы, конечно, исказили. Надеюсь, никаких условных фраз там не было?

— Ну, голубчик, куда вас занесло! Всю секретную информацию я, как Буба из «Неуловимых мстителей», передаю в танце… Хотите, станцую танго?

Ответил Андрею другой, незнакомый ему голос:

— Вы нам сейчас споете, Обнорский… Арию варяжского гостя.

Когда дверь за Обнорским закрылась, Родион снова остался один. Поговорить не дали… От досады он сплюнул на пол и сказал: «Сволочи».

Родион плюхнулся на кровать, и она противно завизжала всеми своими стальными сочленениями. Родя поморщился и подумал, что в его положении реализовалось расхожее выражение «прикованный к постели». Это, правда, говорится о людях больных, а Родион был здоров. «Что, конечно, относительно, — добавил про себя Родя, — и в самое ближайшее время может перемениться… Весь вопрос в том, какие методы общения предпочитают ребятки. Вон с Горделадзе так поговорили, что он совсем голову потерял… От счастья, наверно. От роскоши человеческого общения».

Родион покачался на пружинах, вслушиваясь в их мерзкий скрип, и выругал себя за то, что не спросил у своих тюремщиков закурить. По классическим канонам гордый и несгибаемый пленник ничего у своих тюремщиков просить не должен. Родион смотрел на вещи здраво: ничего тут зазорного нет. Эти уроды сами отобрали у меня курево — можно и спросить. Тем более, что на «роскоши человеческого общения» это никак не отразится — церемониться эти ребятки не будут и ежели начнут беседовать с помощью горячего утюга или тисков, то вопрос о несгибаемости отпадет сам собой. На этот счет Родя особых иллюзий не испытывал.

— Товарищ! — сказал Родя сам себе. — Не надо драматизировать, товарищ. Ситуация под контролем. ЦК готовит пленум. Вольфыч — наш рулевой! Давайте займемся делом — поищем окурки.

Родион внимательно осмотрел пол и вскоре увидел то, что искал — «жирный» хабарик. Кровать, к которой приковали Каширина, была тяжелой, но на колесиках. Родя уперся в спинку и, толкая кровать перед собой, двинулся вдоль стены. Это требовало немалых усилий, но все же «экипаж» двигался, оставляя за собой борозды в толстом слое пыли и производя страшный скрежет.

— Используя притупившуюся бдительность своих палачей, — торжественно произнес Родя, — граф… э-э… (Родя поднял окурок, прочитал: «Мальборо») граф Мальборо, подло закованный в кандалы, достиг своей высокой цели — хабарика… То есть кисета с добрым табаком из Вест-Индии.

Родя присел на корточки, сдул с окурка пыль, полез в карман за зажигалкой…

— Граф понял, что он последний мудак, — грустно сказал Родя. — Весь его титанический труд пошел насмарку, так как враги отобрали у него не только доброе имя, но и кресало, и он лишен возможности высечь огонь… Эх, Прометея бы сюда… Хотя бы и совсем паршивенького.

Родион посмотрел на окурок и назидательно произнес:

— Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья.

С этими словами он вдавил окурок в трещину между кирпичами… и вдруг замер. На грязной побелке кирпича он разглядел выцарапанные острым предметом буквы.

— Сейчас вы нам споете арию варяжского гостя, — произнес незнакомый голос за спиной. Андрею очень хотелось обернуться, но он не стал оборачиваться. А голос добавил:

— Выйдите все, я хочу поговорить с господином журналистом тет-а-тет.

— Мы освободили ему руки…

— Ничего. Деться ему отсюда все равно некуда… Выйдите. Он отлично все понимает.

Андрей услышал, как открылась дверь и несколько человек… трое? четверо?… вышли. Дверь затворилась. В комнате было очень тихо. Андрей пытался уловить движение или дыхание человека, но не смог этого сделать. Он удивился — обычно ему это удавалось. В этот раз ощущения присутствия человека за спиной не было, и Обнорский подумал, что из комнаты вышли все, включая того, кто отдал приказ: выйдите все. Он уже собрался было обернуться, но человек вдруг кашлянул и сказал:

— Так на кого же вы работаете, Обнорский?

— На Агентство журналистских расследований.

— Мы наводили справки о вашем Агентстве в Питере.

— И что?

— Агентство — хорошее прикрытие для разведывательно-аналитической структуры… На Черкесова работаете или прямо на Путина?

— Вы нам льстите… Вас, простите, как величать?

— Николай Николаич, — ответил Заец.

— У вас, похоже, сплошь одни Николаи собрались.

— Обнорский, вы отдаете себе отчет, в какую неприятную ситуацию вы попали?

— Кажется, да. Отдаю.

— А мне кажется — нет, не отдаете. Вы влезли туда, где вам делать нечего. Ваше присутствие здесь нежелательно. Вам намекали тактично, но вы не поняли. Вам намекнули всерьез, и вы опять ничего не поняли… Я мог бы посчитать, что это от недомыслия… Я мог бы так посчитать. Но я вижу, что вы профессионал. — Заец умолк, потом спросил, как будто выстрелил:

— ГРУ? ФСБ?

— Глупости, Николай Николаич, — ответил Обнорский. — Я действительно когда-то служил в ГРУ. Но это было очень давно.

— Но старые связи остались, и однажды вас попросили поработать на благо Родины… Так?

— Нет, не так. Я не имею никаких контактов с ГРУ. И не являюсь сотрудником. Я журналист.

— Странно было бы, если бы вы заявили обратное… Но наш с вами разговор не закончится до тех пор, пока я не узнаю, на кого же вы работаете.

— Я уже сказал: на себя. На Агентство журналистских расследований.

— Вы же служили в ГРУ… Вы ведь знаете, как допрашивают пленного в реальных условиях. А, Обнорский?

— Знаю, — сказал Андрей глухо.

— Тогда вы должны понимать, что вас ждет, — спокойно произнес Заец.

Андрею стало не по себе. За его спиной слегка заскрипел паркет — видимо, подумал Андрей, Николай Николаич подошел ближе. Но Андрей по-прежнему не ощущал его присутствия. Щелкнула зажигалка, и Заец произнес почти в ухо:

— Либо вы сейчас расскажете мне всю правду, либо я зову своих костоломов. Дальнейшее понятно… Ну, звать людей-то?

Родион тряхнул головой и снова посмотрел на стену в шелушащейся серой побелке. Нет, не приснилось. Корявые буквы не исчезли, все так же оставались на стене. Бурый кирпич проступал из-под них, как запекшаяся кровь:

«Тому, кто это найдет. Мое имя — Георгий Горделадзе. Меня похитили люди Отца. Пытают. Навер. — убьют. Сообщите Алене. 235-… -…».

— Вот это сюжетец! — пробормотал Родя. — Даже Дюма-папахен не мог такого придумать… Куды Дюме?

Родион забыл про наручники, про то, что холодно и хочется курить. Он сидел на корточках, прислонившись к спинке кровати, и смотрел на зловещие буквы цвета запекшейся крови… Значит, здесь держали Горделадзе. Вероятно, здесь же его и пытали… Здесь и убили. Возможно, он спал на этой кровати. Возможно даже, что окурок, который нашел «граф Мальборо» — остаток сигареты, которую курил Георгий… Ай да дела!

«А может быть, — подумал вдруг Родион, — есть и другие надписи?» Он стал внимательно разглядывать стену. Иногда ему казалось, что он видит текст, но всякий раз это оборачивалось обманом — трещинки на кирпиче и лохмотья побелки создавали иллюзию нацарапанных букв.

Родион сел на кровать, задумался. Он представил себе измученного, обреченного человека, выцарапывающего буквы на стене. От его дыхания шел пар.

Стоп! Не было никакого пара — Георгия держали здесь в сентябре, когда еще тепло… Измученный человек царапал чем-то острым по стене в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь это найдет. И тогда его убийцы будут наказаны.

Но будут ли? Сумеет ли почерковедческая экспертиза доказать, что каракули на кирпиче принадлежат Горделадзе? А если сумеет, то явится ли это достаточным основанием для предъявления Отцу обвинения?

В любом случае, это улика. Железная, забойная улика… В оперативном, по крайней мере, плане… А чем, кстати, нацарапал Г.Г. этот текст? Копейкой не нацарапаешь — буквы врезались довольно глубоко. Родион снова начал шарить глазами по пыльному полу. Спустя несколько минут он нашел то, что искал…

— …Ну, звать людей-то?

— Это каких таких людей? Гоблинов, что ли? — зло спросил Обнорский.

Заец рассмеялся. Отсмеявшись, сказал:

— А ведь дрогнул голосок-то… дрогнул. А, Андрей Викторыч? Страшно стало? А зря… мы же не звери. Не буду я вас пытать. Не буду. Зачем это? Дико, грубо, пошло. Незалежная ненька Украина семимильными шагами движется на сближение с цивилизованным миром, а тут — пытки какие-то… Ну к чему это? Вы согласны?

Андрей молчал. Что можно было ответить на это словоблудие?

— Мы будем разговаривать по-другому, Андрей Викторович. Цивилизованно, вполне по-европейски… Доктор! Эй, доктор!

Заец подошел к двери, распахнул ее:

— Эй, доктор! Вы где?

— Я здесь, Констан… Николай Николаич.

— Начинайте, доктор.

Родион поднял с пола то, что искал — обломок трехгранного напильника…

«Как штык, — подумал Родион, — как штык». Вот этим «штыком» Горделадзе, видимо, и нацарапал свой последний «материал». Как всегда — разоблачающий. Вот только у этой его «статьи» не было читателей. За исключением Родиона Каширина.

— Вот как обернулось, Гия, — сказал Родя. — Я — единственный читатель твоего последнего опуса, Дон-Кихот ты наш.

— Мы будем работать вполне цивилизованно… Начинайте, доктор.

Сзади к Обнорскому подошел еще один человек.

— Снимите пиджак, — сказал он.

Андрей снял пиджак, и чья-то рука тут же его подхватила. Рука была ухоженной, почти женской. Обнорский стал закатывать рукав рубашки.

— Это ни к чему, — сказал доктор.

— Сквозь рубаху колоть будете?

— Совсем колоть не будем, молодой человек… Вы что себе вообразили — «сыворотка правды» и прочее? Глупости. У нас есть средство получше — наш старый друг Полиграф Полиграфыч. Не знакомы?

Детектор лжи, понял Обнорский, ответил:

— Нет, не знаком.

— Ну что же? Сейчас и познакомитесь, — почти добродушно сказал доктор или кто он там был на самом деле. — Встаньте, пожалуйста… Мне неудобно крепить датчики.

Андрей встал.

— Поднимите руки… Вот так… хорошо.

Грудь Обнорского охватила эластичная широкая лента с отходящими от нее проводами.

— Не туго? — поинтересовался доктор заботливо.

— Нет.

— Замечательно. Знаете, что это такое? Руки, кстати, можете опустить.

Андрей опустил руки, пожал плечами.

— Это датчики дыхания — верхнего и нижнего. Они «слушают», как изменяется ваше дыхание, когда вы волнуетесь. А волнуется человек, когда лжет. Он сам не замечает этого, а датчик замечает… Так, теперь под ножки стула подложим «треморы». Это, голубчик, датчики двигательной активности… Они расскажут нам, в какой именно момент ваши мышцы начинают непроизвольно сокращаться… Кстати, вы можете сесть.

Андрей сел на стул. Доктор продолжал что-то болтать. У Обнорского появилось желание взять его за горло и… Нельзя! Кроме доктора, есть еще Николай с пистолетом и двое гоблинов с дубинками. Плюс Николай Николаич, которого даже не ощущаешь за спиной… А в холодной сидит Родя, прикованный к кровати. Нельзя!

Обломок трехгранного напильника похож на штык. Им можно выцарапывать надписи по кирпичу… Но можно сделать и кое-что еще. Родион не сразу сообразил, что именно можно сделать обломком напильника — он был слишком ошеломлен предсмертным письмом Георгия Горделадзе. Он сидел и вертел в руках этот обломок — грубый ржавый трехгранный кусок металла длиной около пятнадцати сантиметров… Вот чем написал журналист Горделадзе свое последнее послание.

— Последнее, — повторил Родион, — последнее… А я — его единственный читатель… И если я не выйду из этой «камеры», то, возможно, окажусь последним читателем.

Эта мысль обожгла вдруг Родиона. И тогда он по-другому посмотрел на напильник… Не как на последнее «стило» Горделадзе, а как на обычный слесарный инструмент, пригодный для того, чтобы перепилить никелированную трубу в спинке кровати.

— Полиграф Полиграфыч, голубчик, регистрирует «симптомокомплексы», — говорил доктор, опутывая Обнорского проводами. — Его действие основано на регистрации непроизвольных… я подчеркиваю — непроизвольных! — неконтролируемых реакций человеческого организма. Когда вы напряжены (а когда вы лжете, вы всегда в той или иной степени напряжены), ваш организм обязательно на это отзывается. У вас меняется частота и глубина дыхания… У вас напрягаются мышцы, усиливается потоотделение… и так далее. Искусный, хороший лжец запросто может обмануть своего собеседника. Но обмануть машину нельзя. Она «умнее» человека.

— Очень интересно, — буркнул Обнорский.

— Правда интересно? — живо отозвался врач. Андрей промолчал. А эскулап продолжил:

— Первый полиграф изобрели в Штатах еще в тысяча девятьсот двадцать первом году два офицера калифорнийской полиции — Джон Ларсон и Леонард Килер. Тот прибор был еще очень несовершенен.

— Но прогресс не стоит на месте, — сказал Андрей.

— О да! Нынешнее поколение полиграфов практически невозможно обмануть… Проверено многочисленными экспериментами.

— Это радует.

— Я вижу, вы человек с чувством юмора… Это хорошо… Так, дайте мне, пожалуйста, вашу правую руку… Спасибо… На пальчик мы наденем датчик, регистрирующий кожно-гальванический рефлекс… Отлично. А теперь левую ручку… на палец левой мы наденем датчик плезиограммы. Он регистрирует изменения в работе сердечно-сосудистой системы… Ну вот и все. Мы готовы, Николай Николаич.

Родион даже не предполагал, как легко напильник перережет тонкостенную трубу. На вид труба казалась солидной и массивной. На деле толщина стенок не превышала миллиметра, и, даже работая левой рукой, он сделал работу за двадцать минут. Роде было жарко. Он пилил как механическая пила, опиливал трубу по окружности… Он все время косился на дверь, ожидая, что вот — войдут…

Увидят. И тогда ничего не выйдет. Он пилил как заведенный. Сыпались горячие опилки, визжал нагревшийся напильник, вибрировала труба. Когда она стала «дышать» по месту надреза, Родион нажал на нее руками — труба лопнула и наручник соскользнул… Родя вытер пот со лба.

— Мы готовы, Николай Николаич. Можно начинать?

Заец посмотрел на доктора, застывшего у прибора, на затылок Обнорского.

— Начинайте, — бросил он. — Я сейчас вернусь. Заец вышел в соседнее помещение — там сидели быки и Николай. Курили, смотрели телевизор. Когда Заец вошел, дружно обернулись к нему.

— Как там этот? Второй гусь? — спросил Заец.

— Сидит, — ответил Николай и пожал плечами.

— Дайте ключи.

Один из бойцов достал связку ключей. Выбрал один, показал который, протянул шефу.

— Мне сходить с тобой, Григорич? — спросил Николай.

— Отдыхай, — бросил Заец. Он ушел — одна рука в кармане, в другой ключи. Он спустился на первый этаж, вставил ключ в замок.

Родя услышал шаги за дверью, потом звук вставляемого в замок ключа. Он отлично понимал, что шансов у него немного. Если за ним придут как за Обнорским — втроем, с дубинками, — то шансов вообще нет. Если вдвоем, или — предел мечтаний! — один человек, то некий шанс все же имеется. Из «камеры» он сумеет вырваться. А вот что дальше — непонятно… Возможно, он сразу напорется на охрану. Возможно, заблудится в коридорах… Да он вообще не представлял, где находится. Может быть, даже вырвавшись из здания, окажется на охраняемой территории с трехметровым забором, колючкой по верху и собачками… Его быстренько поймают и отмудохают дубинками (Родя поежился) по полной программе. Возможно, и Обнорскому подкинут. Но самый главный шаг был уже сделан, отступать поздно.

Замок щелкнул, дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий мужчина в костюме, с галстуком, в маске… без дубинки… один.

Заец окинул взглядом помещение. Что-то ему не понравилось, но он не понял, что именно. Каширин сидел на кровати, положив правую руку на спинку. От его дыхания шел парок, глаза смотрели исподлобья. Люди, которые в Киеве присматривали за Кашириным, доложили, что объект шустр, хитер и, возможно, из бывших ментов. Да Заец и сам нашел время взглянуть на объект и пришел к тем же выводам: прикидывается простаком, но это далеко не так. Ничего, найдем к нему подходы.

Заец вошел в «камеру», прикрыл дверь и сказал вполне дружелюбно:

— Холодно тут у вас.

— Дубак, — согласился Каширин.

Мужчина в маске вошел и сказал:

— Холодно у вас.

Не у нас, а у вас, хотел ответить Родион, но не ответил, а пожал плечами и произнес: «Дубак». «Подойди поближе, — думал Родя, — в упор ко мне подойди… Я нежно тебя обниму».

Но мужчина не приближался, стоял около двери. От Родиона его отделяло метра три — слишком много, чтобы атаковать. А рисковать никакого права нет. Если не удастся вырубить этого гада сразу — с одного, максимум с двух ударов, — он поднимет шум. Тогда пиши пропало… Ну подойди! Подойди поближе, дядя.

— Закурить не будет у вас? — спросил Родион.

— Разумеется, Родион Андреич, — ответил Заец и улыбнулся.

Улыбку «съела» маска. Он опустил руку в карман, вытащил сигареты и сделал несколько шагов к кровати. Он протягивал руку с раскрытой пачкой, приближался… шаг… еще шаг… Он подошел почти вплотную, что и требовалось.

Родион ощущал запах хорошего одеколона, который исходил от мужика. Мужик был явно не из рядовых быков. «Видно, — подумал Родя, — именно он тут все и разруливает, сволочь». Накручивая себя, Родион думал о мужике только плохо: «Это он, сука, приказал нас тут запереть. Это он приказал грохнуть Горделадзе и отрубить ему голову… он. Он!»

— Курите, Родион Андреич.

Родя протянул левую руку и… из рукава выпал, звякнул о бетонный пол «штык» — обломок трехгранного напильника. Заец быстро посмотрел вниз, под ноги.

И, кажется, понял.

Родион схватил его свободной левой рукой за руку, дернул правой — распиленная перекладина спинки сложилась, «браслет» соскользнул. Родя, не прерывая движения правой руки, ударил противника в пах. Заец охнул, присел.

Обеими руками Каширин взял его за голову — рванул вниз, выбрасывая одновременно навстречу колено. Заец завалился в сторону.

Родион вскочил, ударил несколько раз ногой в неподвижное тело, метнулся к двери… Вернулся обратно, еще раз ударил ногой. Потом он поднял с пола связку ключей и запер дверь изнутри. Сел сверху на тело, дрожащими руками вытащил из пачки сигарету, прикурил… Зажигалка была испачкана в крови. Кровь бежала из носа мужика, собиралась маленькой лужицей на бетонной пыли. Родя затянулся сильно раз, другой, третий. Голова закружилась. Он докурил сигарету, растер ногой окурок и быстро обыскал тело. Оружия, к разочарованию своему, не нашел… Нашел телефон, бумажник с деньгами и документами. Не глядя сунул все это в карман.

Закурил новую сигарету, брезгливо вытер испачканные липкой зажигалкой руки о костюм Зайца и задумался.

— Граф Мальборо, — сказал он, — был толковый малый… Но и мудак немалый… Че дальше-то делать, товарищ?

Доктор отработал на полиграфе стандартный установочный тест и стал ждать Зайца — без него работа не имела смысла, так как доктор был простой исполнитель. Он даже не знал, какие именно вопросы следует поставить испытуемому. Доктор подождал минут пять, потом вышел в приемную. Спросил:

— Где шеф?

— Шеф, — сказали ему, — где надо… Ты, доктор, не суйся, занимайся своим делом.

Доктор боевиков боялся. Он имел очень смутное представление о том, чем они занимаются, но догадывался, что чем-то криминальным. А он, доктор, всего лишь технический специалист, привлекаемый к делу периодически. За хорошие, впрочем, деньги. Доктор сказал:

— Понял, — и ушел обратно в кабинет.

— А чего-то действительно долго Григорича-то нет, — сказал Туз, — схожу погляжу, чего там.

— Сиди, — строго ответил Николай. — Раз шеф пошел один — значит, так надо. Сиди, не дергайся. Туз пожал плечами: ты начальник, тебе видней.

Родион сидел, курил Зайцевы сигареты и думал: а что дальше? Там (где именно «там» он не знал. «Там» — это все то, что находится за дверью) как минимум три крепких мужика с дубинками. Скорее всего, не только с дубинками, но и со стволами… У них Обнорский. В наручниках, между прочим, значит — не боец… А может, там не три мужика, а десять. Затеять здесь рукопашный бой в стиле голливудских боевиков? Глупо. Не катит… Завалят обоих и отвезут в Таращанский лес.

— Спокойно, — сказал Родя, — спокойно. Граф Мальборо не сдается никогда. Он, конечно, немалый мудак, но славный малый…

Пока что Родион находился в некоторой безопасности — за крепкими стенами и железной дверью. Но эта безопасность была весьма относительной — как только гоблины врубятся, что слишком долго нет их начальника, они мигом припрутся сюда. Дверь, запертая изнутри? Так это не очень серьезное препятствие… А время идет, и надо что-то решать. Иначе все решат за тебя.

Родя посмотрел на своего пленника. Тот дышал тяжело, веки подрагивали — значит, скоро очнется. Родя пнул пленника ногой. Заец застонал и открыл глаза.

Родион резко сдернул с него шапочку, пропитавшуюся кровью, рывком посадил. Лицо пленника исказила гримаса… Родион достал его бумажник, вытащил права, прочитал: Заец Константин Григорьевич.

— Ну что, гражданин Заец, очухался?

Заец смотрел бессмысленными глазами, мотал головой.

— Тьфу! — сказал Каширин и набрал на Зайцевом телефоне номер Повзло.

Коля отозвался сразу.

— Слушай меня, Коля.

— Родька! Родька, ты где?

— Сам не знаю. В каком-то складе, что ли… Видимо, в районе Таращи. А может, за двести верст от нее. Слушай внимательно. Нас с Обнорским взяли какие-то отморозки. За старшего у них некто Заец Константин Григорьевич, родившийся, — Родион снова заглянул в права, — четырнадцатого сентября пятьдесят седьмого года в Киеве. Номер водительского удостоверения… Записываешь?

— Да, да…

— Нас держат в помещении типа производственного или складского. До нас здесь держали Горделадзе… Похитил его Отец.

— Ни х… себе!

Заец снова застонал, но взгляд у него стал гораздо более осмысленный. Он изумленно посмотрел на свои руки, стянутые его же брючным ремнем.

— А где Андрюха? — спросил Повзло.

— Не знаю… Увели куда-то. Похоже, на допрос. Ты меня не перебивай, времени нет. Я попробую вырваться отсюда в компании с этим Зайчишкой. Если через час не позвоню — включай ментов.

— Я свяжусь с ментами сейчас, — быстро сказал Коля.

— Толку-то? Только шухер поднимем, и тогда нас точно — даже если отсюда выкарабкаемся — с Украины выпрут. Да и не успеют менты. Я даже приблизительно не знаю, где мы находимся, а счетчик щелкает… Сейчас я попробую вырваться отсюда, но что из этого выйдет — не знаю. Подожди часок, Коля. И — поболей за нас. А если не отзвонимся — тогда уж поднимай хай вселенский. — Каширин хотел как-то попрощаться на всякий случай, но постеснялся — подумал, что уж больно по-киношному получится. Он выключил аппарат, опустил его в карман и поднял с пола «штык».

— Можешь вывести меня отсюда? — спросил Родион, поигрывая обломком напильника. С запястья свисали наручники. — Могу, — сказал Заец. — Я бы и так вас отпустил.

— Как Горделадзе? — Заец молчал. Родион подождал несколько секунд и сказал:

— Если выведешь нас отсюда — разошлись краями. Я тебя не знаю, ты нас не знаешь. Понял?

— Это нереально. Все зашло уже слишком далеко.

— Есть другой вариант: сейчас я забаррикадирую дверь и начну пилить тебя этим напильничком, пока ты не скажешь, где мы сейчас находимся. Через пару часов здесь будет вся украинская ментура и СБУ… Тебя это больше устроит?

Родион говорил с напором, но сам себе не очень верил.

— Дай сигарету, — попросил Заец. Родион сунул ему в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Заец затянулся. Было очевидно, что он сосредоточенно что-то обдумывает. Что-то очень важное.

— Ну? — сказал Родя.

— Предлагаю размен.

— Это какой же размен? Что разменивать будем?

— У нас есть крепкий компромат на вас…

— Какой? — быстро спросил Родя.

— Не важно… Важно, что вы оба по уши в дерьме. По три статьи УК на каждого, — устало сказал Заец.

— Какой компромат? — повторил Родион. — Колись быстро, пан Заец.

— Предположим, вы изнасиловали ту деваху…

— Какую? — удивился Родион.

— Ах да… ты же спал. Ту, что вас тормознула. Расстегни рубашку и посмотри на свою кожу.

— Зачем? — спросил Родион, холодея.

— Посмотри, посмотри… сам все поймешь. Каширин расстегнул рубашку и сразу увидел красные полосы — следы от ногтей… Вот, значит, как! Ловко. Ловко, сволочи, обули.

— А еще у меня есть свидетели, которые подтвердят, что вы силой тащили Танюшу в «ниссан». Есть масса отпечатков ваших пальцев и обуви в салоне. Ваши волосы, следы на теле потерпевшей и, разумеется, ее собственное заявление.

— Слабовато, — сказал Родя бодро. На самом деле он не был в этом уверен. Захотят закрыть — закроют. Да еще по изнасилованию!

— Хватит, — сказал Заец. — Вам — хватит.

— Значит, вот так ты собирался нас отпустить? А, пан Заец?

— Ладно, не пыли… Мы вас сюда не звали. Вы сами пришли.

— Здорово! Так в чем твой размен?

Заец отшвырнул в сторону окурок. Фильтр был окрашен кровью.

— Я, — сказал он, — забуду про «изнасилование», а вы забудете, что были здесь. Что ты меня сделал.

— Идет. Но мне нужны гарантии, что мы выйдем отсюда живыми.

— Я прикажу своим. Никто вас пальцем не тронет.

— Э-э, нет. Сейчас мы выйдем отсюда вдвоем. Снаружи есть охрана?

— Дед-сторож у ворот. Вечно бухой. Какая из него охрана?