Расследователь: Предложение крымского премьера

— Обнорский! — возбужденно сказала трубка голосом Галины. — Обнорский, ты уже в курсе?

— А что такое?

— О Господи! Ты еще ничего не знаешь?!

— Да что случилось?

— Включи радио. Немедленно включи радио. У тебя есть под рукой радио? — быстро говорила Галина. Чувствовалось, что она очень взволнована.

— Есть, — ответил Андрей. — А какой канал?

— «Материк»… или любой другой. Все об этом говорят.

— Сейчас, — ответил Обнорский. Он притормаживал на красный свет, параллельно говорил по телефону и поглядывал в зеркало на стремную «шестерку». Он нажал на кнопку магнитолы, сразу попал на «Материк». В салон ворвался возбужденный голос диктора:

«Час назад лидер соцпартии Александр Стужа обвинил президента Бунчука в организации похищения и убийства Георгия Горделадзе».

Обнорский остановился перед светофором.

— Включил? — спросила Галина.

— Включил… ну и что?

— Ты слушай, слушай, — ответила Галя и оборвала связь.

Взволнованный комментатор «Материка» вещал:

«Сползанию общества во тьму криминала и бандитизма, — сказал Стужа, выступая в Верховной Раде, — необходимо положить конец. Именно поэтому, имея достаточные основания, я обязан заявить, что заказчиком исчезновения журналиста Георгия Горделадзе является президент Украины Леонид Бунчук». Также господин Стужа заявил, что располагает данными, которые свидетельствуют о том, что заказчик "систематически контролировал ход выполнения своего поручения ". "В курсе подготовки и осуществления этого заказа, — говорит Александр Стужа, — с самого начала был глава администрации президента Владимир Латвин. Непосредственным разработчиком сценария и организатором осуществления операции является министр внутренних дел Юрии Марченко". В качестве доказательства своих слов Александр Стужа продемонстрировал аудиокассеты с записью фрагментов разговора президента с Латвиным и Марченко…"

Сзади засигналили. Обнорский бросил взгляд на светофор — уже вовсю горел зеленый.

— Началось! — сказал Обнорский. — Началось!

"Кассеты, со слов лидера соцпартии, ему передал один из офицеров СБУ, который обеспечивает информационную безопасность президента. Александр Стужа уверен в подлинности кассет и готов передать записи в специальную следственную комиссию Рады по исчезновению Горгия Горделадзе. «Я не хотел бы, — сказал Стужа, — чтобы обнародование записей выглядело так, что я иду „на вы“ против Леонида Бунчука. Меня беспокоит то, что в государстве исчезают политики, депутаты, журналисты, и никому нет до этого дела».

У Андрея снова зазвонил телефон.

— Ты знаешь, что Стужа… — услышал он голос Повзло.

— Знаю, — бросил Андрей. — Через десять минут буду дома, тогда и поговорим. Отбой.

Но телефон зазвонил снова. На этот раз позвонил Соболев.

— Андрей Викторович, — сказал премьер, — ты уже в курсе?

— Слышал, Сергей Васильевич. А что это за кассеты, которыми размахивает Стужа?

— Я знаю не больше тебя, Андрей, — мрачно произнес Соболев.

— Фальшивка? Подлинник?

— Не знаю. Скажу только, что Стужа — очень умный и выдержанный человек. Он почти не совершает ошибок. Не думаю, чтобы он так подставился…

Андрей выехал на Крещатик… «Шестерка» плелась следом.

— Сергей Васильевич, — сказал Обнорский.

— Да?

— Сергей Васильевич, вы бы хотели, чтобы мы прекратили расследование? — спросил Обнорский осторожно.

— Ни в коем случае! Бог с тобой, Андрей. Вот как раз сейчас-то и нужно напрячься до предела, — ответил Соболев. — Я ведь знал, что что-то готовится, что-то зреет… Не предполагал только, что удар нанесет Стужа… Ну да ладно. Я завтра буду в Киеве, тогда и поговорим.

— Отлично, — сказал Андрей. — Жду вашего звонка.

***

Из киевских СМИ:

"Александр Стужа призвал депутатов парламента обратиться к посольству США с просьбой о независимой экспертизе «таращанского тела».

«Лидер соцпартии заявил, что обнародование имеющихся у него записей может привести к импичменту президента Леонида Бунчука».

"Стужа обвинил Бунчука в «заказе» Горделадзе. От имени своей парламентской фракции "Левый центр " ее лидер Александр Стужа заявил: «Профессионально организованное исчезновение, пассивность следствия, игнорирование элементарно необходимых действий, неубедительность пояснений высоких милицейских чинов наводит на мысль о специфичности спланированного дела»

Владимир Латвин:

«На Украине было время и хуже, но не было времени подлее».

«Пресс-служба президента уполномочена заявить, что обвинения Александра Стужи в адрес Президента Украины Леонида Бунчука и главы администрации Президента Владимира Латвина о причастности к исчезновению журналиста Георгия Горделадзе не имеют под собой никаких оснований и являются инсинуациями, и, соответственно, как оскорбление и клевета подпадают под действие Уголовного кодекса Украины».

«Александр Стужа… потерпев поражение на президентских выборах и катастрофически теряя остатки своего политического рейтинга, не в первый раз прибегает к скандальным методам, чтобы привлечь к себе внимание и как-то удержаться во властных структурах».

«Глава администрации президента Владимир Латвин заявил о намерении подать в суд на лидера соцпартии Стужу. Сумма ущерба, которую Латвин намерен истребовать с Александра Стужи, равна тридцати трем гривнам. Видимо, по аналогии с иудиными сребрениками».

"Центр общественных связей МВД Украины обратился к Генеральному прокурору Украины Михаилу Щкопенко «для проверки фактов, изложенных в заявлении Александра Стужи и соответствующей правовой оценки по этому поводу».

«Александр Стужа заявляет, что записи, переданные ему сотрудником СБУ, — подлинные, они уже прошли экспертизу на аутентичность за границей. Как сообщает наш корреспондент, запись не очень четкая, однако голос президента Бунчука на ней различим хорошо».

«Бунчук — палач!»

***

Обнорский подъехал к дому. Чертова «шестерка» наконец-то отвалила. Андрей запомнил ее номер, проводил внимательным взглядом и сквозь зубы матюгнулся.

Коля Повзло кружил по квартире, как зверь в клетке.

— Чернобыль! — сказал он Обнорскому.

— Чернобыль уже был, Коля.

— Это политический Чернобыль.

— Не горячись, Коля. Еще неизвестно, что это за пленки. Подлинные или фальшак? Ты сам их слышал?

— Нет, разумеется. Но даже если фальшак — все равно это политический Чернобыль. Оппозиция навалится на Бунчука так, что мало не покажется. Вполне возможен импичмент, даже если записи — левые… Люди в таких случаях реагируют нервно: хоть пять экспертиз проведи, и если даже все пять дадут заключение, что пленки фальшивые, народ все равно скажет: э-э, нас не проведешь. Горделадзе убил Бунчук. Тем более что Стужа на Украине пользуется известным уважением.

— Я пошел в сортир, — проорал Родя в прихожей.

— Относительно реакции населения ты, безусловно, прав… К власти люди — что в России, что на Украине — относятся с большим недоверием, подозревают во всех смертных грехах… Положение у Бунчука незавидное. Надо достать эти записи. Сможешь, Коля?

— Сделаем, — сказал Коля. — Но все равно — Чернобыль. Вот ведь абсурдная ситуация: президент «заказал» журналиста! Абсурд? Полный абсурд! Но хрен кому чего докажешь. Сейчас начнется! Сейчас такое начнется, что шалости Билла с Моникой покажутся детским пустяком…

Обнорский сидел за столом, курил, а Коля ходил по кухне туда-сюда и рассуждал о геополитическом значении «пленок Стужи» и о размахе предстоящих политических штормов на Украине. Потом он подошел к туалету, встал против двери и заорал:

— Ты, полярник хренов! Ты что — зимовать там собрался?

Дверь распахнулась, и выскочил Родя с рулоном туалетной бумаги в руках.

— А я что? — сказал Родя. — Я ничего… Я вот тебе, Мыкола, бумажки припас… мягонькой.

Коля молча взял у Родиона рулон, повертел в руках:

— Мягкая, говоришь?

— Мягкая, Коля, мягкая.

— Все равно — Чернобыль, — сказал Коля и скрылся в сортире.

— Дурдом, — прошептал Обнорский.

***

Когда Повзло ушел добывать записи, Обнорский сказал Родиону:

— Слушай, Родя… есть темочка одна. Давай обмозгуем.

— Давай. А что за темочка?

— А вот слушай. У Горделадзе всю дорогу были проблемы с деньгами… Так?

— Так.

— Но все же он как-то выкручивался.

— Занимал, перезанимал.

— Занимать-то занимал. Но долги ведь отдавать надо. Около трех тысяч он в конечном итоге так и не отдал… Бог с ними. Но остальные-то свои долги он как-то гасил. Значит, где-то он брал деньги, а?

— Действительно, — озадаченно произнес Родион.

— Вот давай-ка сядем и прикинем доходы Горделадзе, начиная с января, и его расходы за тот же период.

— Логично, шеф, — поддержал Родион. Через минуту Обнорский и Каширин сидели, обложившись бумагами. Родя выписывал в столбик все известные доходы Горделадзе, Андрей — расходы. Многое приходилось прикидывать приблизительно.

— Интересно, — сказал Обнорский, когда они сличили свои цифири. — Что скажешь, Родион?

— Бухгалтерия — увлекательная наука, — ответил Каширин.

— Весьма, — согласился Обнорский.

Сравнение видимых доходов и расходов Георгия Горделадзе за двухтысячный год показало превышение расходной части над доходной на сумму не менее десяти тысяч долларов…

***

Зазвонил телефон. Каширин снял трубку, потом протянул ее Андрею:

— Тебя.

— А кто там?

— Не знаю, мужик какой-то.

— Алло, — сказал, взяв трубку, Андрей.

— Андрей Викторович? Мы с вами не знакомы, и моя фамилия вам ни о чем не скажет, поэтому я, извините, не представляюсь… Вы расследуете дело об исчезновении Георгия Горделадзе?

— А вы кто? Как, простите, вас зовут?

— Николай.

— Весьма приятно. Я вас слушаю, Николай.

— Я хочу вам помочь, Андрей Викторович.

— Как же вы собираетесь мне помочь?

— Вас интересует полная версия записей Стужи?

— Предположим. Сейчас это всех журналистов интересует.

— Я могу ее вам продать, — сказал человек, представившийся Николаем. — Полную версию и за разумную цену.

— Любопытно. Сколько же вы хотите?

— Недорого. Сто долларов кассета.

— А сколько у вас кассет?

— Одиннадцать штук. Полный комплект.

— Тысяча сто баксов? Не такие уж и маленькие деньги, Николай.

— А где вы еще эти записи возьмете? А у меня товар с гарантией, качественный. Полная, подчеркну, версия. Без купюр.

— Хорошо, давайте поступим так — я куплю у вас одну кассету…

— Нет! Или все, или ничего. Я и так здорово рискую. Если надумаете — приходите в двадцать ноль-ноль к монументу воссоединения Украины с Россией. Знаете, где?

— Знаю, — ответил Обнорский.

— Приходите один. Только один. Если еще кто-то с вами будет — контакт не состоится. Все.

В трубке пошли гудки отбоя. Обнорский задумчиво почесал затылок телефонной трубкой… Полная версия?

***

Повзло и Каширин уговаривали его не ходить.

— Эти «кассеты» ничем не лучше конверта, который подбросили нам, — убеждал Коля. — Откуда ты знаешь, что это за тип и что он тебе подсунет с этими кассетами? Откуда он взялся? Кто дал ему этот телефон?

— Коля, — отбивался Андрей, — я тоже задаю себе эти вопросы. И ответа пока не знаю.

— Тем более не надо ходить на эту встречу, — сказал Родион.

— Послушайте меня, ребята. Во-первых, у этого человека есть корыстный мотив. Это очень важно… Вот если бы он сказал: хочу вам помочь бескорыстно, тут я бы, пожалуй, насторожился. А он откровенно корыстен и, кстати, труслив. Во-вторых, риск всегда есть. Если ты хочешь совсем без риска, то надо менять ремесло. Так что я пойду — встречусь с этим Николаем. Ты же добыл только двадцать минут записи? — Андрей кивнул на диктофон.

— Столько, сколько Стужа обнародовал и позволил записать…

— Ну вот. А теперь появился шанс — пусть и неопределенный — получить запись.

— А если он тебя кинет?

— Посмотрим… Может, и кинет. Но если упустим шанс — будем потом локти кусать. Так что надо идти.

— Мы тебя подстрахуем, шеф, — сказал Родион.

— Не стоит. Засечет вас этот Николай — и обломится контакт. Да и чем вы мне поможете, если он впарит мне наркоту?

— Ну… мы для моральной, так сказать, поддержки…

— На фиг. Вы меня морально поддержите, если этот конь впарит мне кассетки с Пугачевой за тысячу сто баксов… Вот тогда мне действительно понадобится моральная поддержка.

В девятнадцать сорок Андрей оделся и вышел из дому. Было довольно холодно, дул ветер. Обнорский сел в машину, прогрел пару минут движок и поехал на встречу с Николаем.

***

По привычке Андрей немного попетлял по центру, приглядываясь к машинам на предмет «хвоста»… Никого не засек, пожал плечами. Без трех минут восемь он выехал на Европейскую площадь, поставил машину у Малого зала Филармонии.

Посидел, прислушиваясь к ощущениям, потом неохотно вылез из теплого салона.

Сразу навалился ветер с Днепра.

Андрей поднял воротник куртки, пошел к площадке с монументом Воссоединения Украины с Россией. Огромная, монументальная дуга врезалась в небо. Снизу ее подсвечивали прожектора, она серебрилась от инея. Кроме Андрея на площадке никого не было. Он прошел под аркой Воссоединения, остановился у парапета. Рядом с огромной, но несколько нелепой конструкцией человек казался маленьким и ненужным. Арка вибрировала, распространяла невидимые волны. Вниз уходил крутой, покрытый голыми деревьями спуск к Днепру. Деревья качались под порывами ветра. По дороге вдоль реки мелькали фары машин… Темный Днепр был почти невидим. Но Обнорский представлял его себе — широкий, мощный, в полосах седой пены на ледяной воде.

Андрей посмотрел на часы — «лонжин» показывал ровно восемь. Ну и где этот Мыкола? Андрей зябко поежился, обвел взглядом пустую площадь… Признаться, ему было очень неуютно, он уже жалел, что отказался от помощи Коли и Родиона. В случае провокации помочь они бы, конечно, все равно не смогли (Обнорский представил себе, как все может быть: Николай — встречная передача денег и «кассет с полной версией» — стремительное появление мужчин в штатском — наручники и т. д.), но если бы они сидели сейчас в салоне «девятки» в сотне метров отсюда, Андрею было бы легче. Вообще-то, Обнорский понимал: то, что он сейчас делает, является грубым нарушением одного из правил безопасности при проведении журналистских расследований. Нельзя встречаться с незнакомыми людьми в уединенном месте. Понимал — и все равно пошел на встречу. Заело его.

Андрей снова посмотрел на часы — «двадцять годын, дви хвылыны». В кармане запел телефон.

— Але, — ответил он, быстро поднеся трубку к уху. Телефон, пригревшийся во внутреннем кармане, был теплым.

— Вам следует сейчас спуститься вниз, к Днепру, — сказал голос Николая.

— Мы так не договаривались, Николай, — сказал в ответ Андрей.

— Я помню. Вы не понимаете, Андрей, чем я рискую… Извините, но я обязан подстраховаться… Вы деньги принесли?

— Принес. А вы — кассеты?

— Разумеется. Сейчас, Андрей, вы пройдете налево, мимо зданий Филармонии, по Владимирскому спуску и спуститесь по лестнице к Днепру.

Обнорский колебался. Ситуация ему определенно не нравилась. Человек, назвавшийся Николаем, молчал. Свистел ветер.

— Хорошо, — произнес Андрей, — я иду.

«Слава Богу, — подумал Обнорский, — что меня не видят сейчас мои студенты».

Он сунул телефон в карман. Снова прошел под аркой, ощутил ее тревожную вибрацию. В принципе, в действиях этого Николая нет ничего необычного… Навряд ли эти кассеты (если, конечно, они существуют) попали к нему легальным путем.

Возможно, это тот самый офицер СБУ, который осуществлял запись… Теперь он спешит срубить бабок. Возможно, он «напек» копий, как пирожков, и сейчас распродает их налево и направо. Впрочем, что гадать?

Андрей прошел мимо зданий Филармонии, оставил Европейскую площадь за спиной слева, довольно скоро увидел лестницу, ведущую к Днепру. Он посмотрел назад — никого. Взглянул на длинную бесконечную лестницу, уходящую в темноту…

Лучше не придумаешь места для конспиративной встречи. Скорее всего, этот Николай ждет его где-нибудь посредине, спрятавшись среди деревьев.

Обнорский вздохнул и, обозвав себя дураком, ступил на лестницу. Он прошел один пролет по ступенькам, чуть запорошенным снегом, второй… Господи, ну куда меня несет? Прошел еще один пролет. И еще. А потом оглянулся и посмотрел наверх — наверху, на фоне освещенного Владимирского спуска, стояли две черные мужские фигуры… Вот, значит, как! Конспиративная встреча? Для передачи кассет? По корыстным мотивам?

Два черных силуэта были видны четко, как на фото. Фары проезжающей по спуску машины на секунду мазнули по ним ярким светом… Тускло блеснули кожаные куртки. Но лиц все равно было не разглядеть, И никаких других деталей тоже. Да и нечего их разглядывать! Фары машины лизнули их и умчались. Обе фигуры сделали синхронный шаг на первую ступеньку.

Андрей почувствовал, как бухнуло у него сердце… По той спокойной уверенности в себе, которая ощущалась даже на расстоянии, по манере двигаться легко и свободно, он понял, что перед ним — боевики. Молодые, здоровые, крепкие, привыкшие решать вопросы решительно и жестко. Торпеды!

Андрей повернулся и быстро пошел вниз. А ноги в добротных теплых кроссовках двинулись вслед за ним… «Интересно, — думал Обнорский, — видят они меня или нет? Здесь темновато, но снег уже дал белый фон, и человека в темной одежде почти наверняка можно различить…» Андрей оглянулся и понял, что торпеды приблизились. Теперь их разделяло всего три пролета. Они двигались легко и бесшумно с неотвратимостью настоящих самонаводящихся торпед.

Андрей шепотом матюгнулся и побежал. Впереди, далеко-далеко внизу, виднелась освещенная набережная. Там ехали машины, там плыл, как маленький кораблик, трамвай. Но все это было страшно далеко. А преследователи за спиной — моложе, тренированней, с хорошей дыхалкой, с крепкими ногами. На бегу Андрей оглянулся и увидел, что двое тоже перешли на бег. Неторопливый бег, с ленцой.

Он снова посмотрел вниз — на бесконечную лестницу, сжатую перилами…

Ох, как далеко еще было до набережной. И все же прорываться нужно туда. Вступать с ними в схватку здесь, на лестнице — бесполезняк. Их двое, они имеют преимущество в позиции — находятся выше, они моложе и почти наверняка вооружены. Скорее всего, из оружия у них что-нибудь уличное, хулиганское — кастет, цепь, нунчаки… Они догонят, и тогда — проломленный череп, вывернутые карманы… В общем, банальный разбой.

Андрей бежал, бухало сердце, скользили ноги по снежку, и холодил лицо ветер. Рискуя оступиться и свернуть шею, он снова оглянулся. Двое преследователей заметно отстали. Это придало ему сил. Пролет! Еще пролет…

Странно, что они не торопятся. А может, им просто дали команду попугать питерского писаку? Провести «психическую» атаку, но не трогать?

Еще пролет, еще… еще… И вот уже виден темный зев тоннеля, ведущего под улицей к набережной. Из тоннеля дуло, как из аэродинамической трубы. Мощный напор воздуха нес вихри снега, мертвых листьев и мусора. До тоннеля оставалось всего три пролета, когда Андрей наконец понял. Он понял, почему так медленно движутся по лестнице преследователи. Так, как будто и не пытаются догнать…

А они действительно не пытаются. Они не догоняют — они гонят. Они гонят его, как загонщики волка, туда, где уже стоят на номерах стрелки. Через несколько секунд разгоряченный Обнорский влетит в тоннель, где его встретят. А двое сверху «запечатают» обратный выход. Тогда шансов не останется вовсе.

Андрей резко затормозил. До входа в тоннель осталось два пролета, а сзади уже подпирали загонщики. Ветер леденил лоб, завывал в трубе тоннеля…

Андрей положил левую руку на холодные перила, еще раз оглянулся назад — двое приближались, тускло отсвечивали куртки… Да вот хрен вам! Обнорский резко оттолкнулся и перелетел через перила.

— Стой! — ударил крик сзади.

От перил до земли было метра два или даже побольше. Андрей сгруппировался, подогнул ноги, упал, как на занятиях по парашютной подготовке.

Уже целая вечность прошла с тех пор, когда он последний раз прыгал с парашютом, но тело все помнило и действовало само. Слой листьев спружинил, захрустели под ногами ветки. Андрей перекатился, вскочил, быстро побежал налево от лестницы.

Налево — и вниз. Он петлял как заяц, оскальзывался, прикрывал лицо рукой. Он не слышал, как спрыгнули с лестницы его преследователи, но нисколько не сомневался, что они это сделали.

Он бежал, сознавая, что шансы не так уж велики, но все же есть. Первый раунд он выиграл, он не дал загнать себя в ловушку. А дальше: что будет, то будет… Главное — не влететь в какую-нибудь яму.

Преследовавшие его боевики замешкались, сообщая по рации другой двойке, что Араб выкинул номер, сорвался и сейчас уходит в сторону Почтовой площади:

— В «Макдоналдсе» на площади сидят Туз с Кузей… Пусть попробуют перехватить.

На разговор они потратили всего несколько секунд, но именно эти секунды дали возможность Обнорскому оторваться.

Он выскочил на Почтовую площадь. Освещенную, чистую и почти безлюдную.

Ярко светился павильон «Макдоналдса», женщина с детской коляской боролась с ветром на пешеходном мостике над дорогой.

Андрей почувствовал боль в перебитой шесть лет назад ноге. «Значит, — подумал он, — спрыгнул я не так уж и удачно. Ладно, теперь это уже не важно. Сейчас я нырну в метро. А там милиция, там полно людей, там они уже ничего не смогут…» Он оглянулся назад, никого не увидел и быстро пошел к входу в метро… Боль в ноге стала сильней. Черт с ней — лишь бы дойти, там уже безопасно… Почти безопасно.

Двери «Макдоналдса» распахнулись и выпустили на улицу двух бойцов в кожаных куртках и вязаных шапочках. Один говорил по телефону. Второй толкнул его локтем и показал на Обнорского.

— Да сколько же вас здесь? — прошептал Андрей, раздражаясь.

Путь к метро был отрезан. Двое уродов смотрели на Обнорского. Андрей резко повернул влево, пошел, прихрамывая. Он не знал, куда идет. Знал только, что дальше здесь оставаться нельзя — спустя несколько секунд на площади появятся еще несколько охотничков. И что тогда делать?

…Он увидел станцию фуникулера — знаменитого киевского фуникулера — и пошел туда, предполагая, что там будут люди. Много людей, которые, сами того не зная, станут его щитом. Он вошел в нижнюю станцию… Никто его не преследовал. Что, неужели получили команду «отбой»?

— Когда поедем? — спросил Обнорский у кассира… Неужели они получили команду «отбой»?

— Сейчас. С вас пятьдесят копеек… Ой, шо то у вас кровь на щеке и курточка порвана?

— Упал, — буркнул Обнорский и пошел к вагону.

Сел у окна, продолжая поглядывать на вход на станцию… Неужели его отпустили? Нет, не отпустили — в помещение станции вошли двое из «Макдоналдса».

Один все так же говорил по телефону. Практически не скрываясь, они разглядывали Обнорского в упор, но ничего не предпринимали. Прошла минута, другая.

Вагон дернулся и со скрипом поехал наверх. Двое из «Макдоналдса» остались внизу. — "Ну и что? — спросил сам себя Обнорский. Встретят наверху…

Почти наверняка машина с парой торпед уже едет наверх. Почти наверняка они успеют. Фуникулер-черепашка ползет медленно. Ах как медленно он ползет…"

Скрипел трос, мелькали за окном голые деревья. Андрей сидел, привалившись головой к холодному стеклу. Вместе с ним в купе фуникулера ехали полная дама с крашеными волосами и девушка — по виду студентка.

«Надо позвонить, — подумал Обнорский. — Надо позвонить ребятам… или лучше в милицию… еще лучше эсбэушнику Костенко. Или его приятелю — таксисту Сереге. Они помогут. Должны помочь. Я позвоню, попрошу Серегу подскочить к станции фуникулера. Обязательно его дождусь… Можно, в конце концов, позвонить прямо Соболеву. Премьер сейчас в Крыму. Но даже из Крыма он сможет помочь».

Андрей сунул руку в карман… Телефона не было. Обнорский понял, что выронил его, когда прыгал с лестницы. Андрей выругался сквозь зубы и перехватил неприязненный взгляд пожилой дамы. Подумал, что выглядит не лучшим образом — кровь на щеке, полуоторванный рукав куртки…

Вагон фуникулера выкатился на двухколейный участок, где разъезжаются два вагона. За окном мелькали шпалы, наматывался трос, черный от мазута…

Внезапно в свете, падающем из окна, Андрей увидел человека. Человек стоял, прислонясь к дереву, и поднимал правую руку. Рука была длинной… Не бывает таких длинных рук, подумал Андрей и вдруг все понял.

— Ложись, — закричал Обнорский.

Рука человека за окном полыхнула пламенем. Андрей рванулся вниз, на пол, увлекая за собой девушку-студентку. В стекле фуникулера образовалась огромная дыра. Посыпались сверху стеклянные осколки, потянуло холодом. Кто-то изумленно вскрикнул. Грохнул второй выстрел. Провизжала пуля. Андрей лежал, прижимая к полу девушку. Прошла секунда, другая, третья… Больше никто не стрелял. Стало тихо. И в этой тишине пронзительно закричала пожилая дама.

Обнорский поднял на нее взгляд: ранена?

Дама не была ранена. Она сидела и кричала на одной ноте. В крашеных волосах искрились осколки стекла.

…Когда вагон-черепашка дополз до верхней станции, Обнорский чувствовал себя подобным выжатому лимону. Он вышел и бессмысленно уставился на диораму, изображающую фуникулер. В пояснении к диораме было написано, что фуникулер был открыт в девятьсот пятом году. «Почтенный возраст», — автоматически подумал Обнорский.

Возбужденные пассажиры толпились, гомонили. Откуда-то появился молоденький сержант в милицейской форме.

— Это в него стреляли, — прорезал гомон истерический голос дамы с крашеными волосами. Она показывала на Обнорского пальцем. — Это из-за него всех нас чуть не убили… из-за него! Из-за него нас всех чуть не поубивали!

Толпа как-то незаметно растеклась в стороны, Андрей остался один.

Сержант (или как он там называется?) подошел к Андрею и неуверенно сказал, козырнув:

— Предъявите документы.

***

В отделении милиции Обнорского продержали почти три часа. Сначала Андрея допрашивал милицейский следак. Потом, когда он узнал, что Обнорский — журналист из России, да еще проводящий здесь, в Киеве, расследование по «делу Горделадзе», он куда-то позвонил, и вскоре в кабинете появились люди в штатском. Они тоже представились сотрудниками милиции, но у Андрея сложилось впечатление, что они работают в другой организации… Держались люди в штатском вполне доброжелательно, но вопросы задавали быстро и много.

— Как вы оказались в фуникулере, Андрей Викторович?

— Гулял… Увидел фуникулер, захотел прокатиться.

— Гуляли в такую погоду?

— Я с севера, господа. Из Санкт-Петербурга. У нас такая погода — обычное дело.

— А что вы делаете в Киеве, Андрей Викторович?

— Я уже говорил вашему сотруднику, — ответил Андрей, улыбаясь, и кивнул на следака.

Тот явно был лишним в собственном кабинете. Держался скованно, в разговор не встревал.

— Расскажите нам еще разочек, Андрей Викторович.

— Ради Бога, господа. Я журналист, директор Агентства журналистских расследований… В Киеве я и мои коллеги заняты расследованием исчезновения Георгия Горделадзе…

— Это благородно, — сказал один, которого Обнорский про себя окрестил «Полковником». — А кто дал вам задание заниматься этим расследованием?

— Задание? Мы независимая организация и сами выбираем темы расследований, — ответил Андрей.

— А что — в «бандитском Петербурге» вы уже все дела расследовали? — спросил второй. Его Андрей окрестил «Милашкой».

— Нет, не все. Осталась заначка на черный день… далеко не все.

— Тогда почему же вас так волнуют киевские дела?

— Дело очень необычное, резонансное. Грех пройти мимо.

— Вас нанял Стужа?

— Нет. Первоначально исчезновением Горделадзе нам предложили заняться сотрудники Фонда «Виктория». Потом уже мы сами не могли бросить расследование… Понимаете?

— Как движется расследование?

— Спасибо, хорошо…

Полковник и Милашка переглянулись.

— Давеча вы обмолвились, что гуляли… в одиночестве гуляли?

— Да, я люблю прогуляться один.

— Можете описать маршрут вашей прогулки?

— Могу…

— Опишите, пожалуйста, Андрей Викторович.

— Можно закурить? — спросил Обнорский у хозяина кабинета.

Вместо него ответил Полковник:

— Курите.

Андрей закурил, выпустил струйку дыма, и спросил:

— Это беседа или допрос?

— Это беседа, Андрей Викторович, — сказал Полковник.

— Но она может перейти в допрос, — добавил Милашка.

— В таком случае я, как иностранный подданный, требую присутствия российского дипломатического представителя.

— Андрей Викторович, — сказал Полковник, — фуникулер в котором вы ехали, подвергся обстрелу…

— В нем ехало еще полтора десятка человек.

— Но пассажиры считают, что именно из-за вас обстреляли фуникулер.

— Ну допустим, не все пассажиры так считают, а одна истеричная бабенка…

— Эта, как вы выразились, «истеричная бабенка» — преподаватель университета.

— Какое совпадение, — сказал Андрей. — Я, представьте себе, тоже читаю лекции в Санкт-Петербургском университете… Стало быть, мы коллеги? Не ожидал.

— Андрей Викторович, мы уже проанализировали список пассажиров фуникулера. Среди них нет ни одного человека, который мог бы вызвать интерес киллеров… за исключением вас.

— Да бросьте вы! Во-первых, в вагоне ехало полтора десятка человек. На практике это означает, что фуникулер тащил в гору полтора десятка проблем и даже, я бы сказал, тайн… Даже «маленький» человек из тех, кто живет на зарплату и ни в чем крамольном властями не замечен, может мучиться от ревности, например.