Вампиры в Москве (№1) - Вампиры в Москве

Дорогой братец! ( ишь, какая разлюбезная)

Пишу тебе из деревни( ясно, что не из Парижа), из нашего родительского дома( какая сентиментальность, уж не к праотцам ли собралась?). Наконец-то собралась. Что-то совсем плохо стало у меня со здоровьем, сердце часто пошаливает, да бессонница мучает, почти каждую ночь( так ты все, поди, к самогонке прикладываешься, тестируешь?!).

Сыночка моего Витеньку, радость последнюю( хороша радость, розовощекий ублюдок), кровиночку ненаглядную забрали давеча в армию( ох и бедная наша армия). Провожали всей деревней( скажи лучше, сколько литров выжрали), так что живу я теперь совсем одна.

В саду много ягод, особенно крыжовника и смородины, ожидается отменный урожай яблок, да одной мне никак не управиться.

Приезжал бы ты на лето погостить, может и крышу поможешь поправить, совсем прохудилась.

Твоя единственная сестра Клара.

Последнюю строчку Ганин перечитал два раза, а когда понял ее смысл, от возмущения столь нелепым предложением:

(— еще чего! твои бредни про упырей слушать!!! ишь ты, кровельщика нашла!)

аж поперхнулся глотком воздуха и надолго зашелся хриплым кашлем. Словно все внутренности повыворачивало. Постучать-то по спине некому, а самостоятельное осуществление этой процедуры резиновой мухобойкой успеха не принесло:

(— уж не помираю ли?)

Нет, он не умер. Глоток воздуха отправился по назначению, но стимулировал весьма неприятные размышления и совершенно неожиданный вывод:

(— да ведь не курю и не курил, гантельками и эспандером по утрам разминаюсь, а легкие не в порядке, все Москва виновата — воздух выхлопными газами отравлен, пылища марсианская, по вонючим подъездам пьяные рожи околачиваются, цены космические… а что если действительно, махнуть в деревеньку на месяц-другой — грибы там, ах какие крепенькие, рыбалка — уж не три дохлых лещика, да и в огороде покопаться — в удовольствие, конечно)

Вот она, потрясающая всякое воображение гибкость и шустрость русской мысли — где хвост, где голова? За жалкие мгновения кашля, отношение к сеструхиному предложению зеркально изменилось, сделав поездку почти долгожданной, почти такой, без которой уже и прожить нельзя:

(— а ведь действительно, как же достала эта сумбурная жизнь, эта жирная еврейка, эти ученые идиоты…)

Но только ли эти доводы с поверхности готовы были сорвать Ганина с насиженного места, как ураган срывает крышу с дома? Конечно нет, не все так просто у столь неординарных личностей, у них всегда присутствует глубина. Существовал еще один стимул, вначале — шутливо-мимолетной мыслью, потом — полушутливой, далее — ну при случае можно попробовать.

Через час перед Ганиным уже лежал детально обдуманный план мести подлой сеструхе, именно план, для большей четкости и детализации набросанный на двойном тетрадном листе в линеечку. Под заголовком Как извести старую ведьму роились загадочные значки и закорючки, имеющие мало общего со скорописью, смысл которых сводился к следующему:

Незадолго до отъезда из Пеньков( вдруг инфаркт со старой ведьмой случится, так раньше времени придется в город возвращаться), Ганин отправляется якобы на ночную рыбалку. Берет немудреные рыбацкие снасти, бутерброды, термос, теплый свитер — все, как надо, и идет. Куда? — Как это, куда?! Конечно же на рыбалку… Нет, друзья мои. читать надо внимательно. Хитрец идет якобы на рыбалку, а на самом деле отправляется прямиком к тайнику, который загодя выроет в ближайшем леске. Там уже ждут своего звездного часа бутафорские реквизиты, купленные в магазинчике Смешные ужасы на улице Герцена.

(— ну, это днем они может быть и смешные, может быть, а вот если ночь, рядом старое кладбище, а ты — полоумная мегера, помешанная на упырях…)

Для надлежащего исполнения акта мести приобрести следует весьма искусно сделанную резиновую маску, изображающую нечто отдаленно похожее на разложившееся лицо покойника, из макушки которого «торчит» туристский топорик, тоже резиновый, а один глаз «натурально» вытекает сероватой мерзкой слизью. Также совершенно необходимы две перчатки с огромными «окровавленными» стальными когтями и… даже губная гармошка. На гармошку тратиться не надо, что приятно. Прекрасная, китайская, из полированного красного дерева с золотистыми иероглифами, подаренная ему по случаю лет двадцать пять назад, она всегда лежит на серванте на самом видном месте. Играть на ней Ганин так и не научился, да и что он, музыкантишко какой-нибудь захудалый, но таким душераздирающим звукам, которые он умудряется извлекать из инструмента, и потусторонним силам поучиться бы не грех. Даже мамаша, его полуглухая мамаша, вынужденно слушая эту какофонию, умоляла не в меру разыгравшегося сыночка:

— Ну пожалуйста, Ганюша, ну перестань дудеть! Ну сил никаких больше нет слушать эту…

У тайника в леске Ганин посидит часок-другой, на звезды вечные посмотрит, подождет, пока вредная Кларка не помянет всю нечисть и не уляжется спать. Вспомнит он многочисленные детские обиды, чтобы злее быть, и, со стороны кладбища, прокрадется обратно к дому. Но уже не Ганин это крадется, а страшное-престрашное чудовище. Вот оно подбирается к окну, за которым мирно посапывает ничего не подозревающая Кларка и скребется, скребется, тихо-тихо подвывая.

(— снится ли это? вроде — да, а вроде и нет нет, там кто-то есть за окном, там определенно кто-то есть!)

А потом коварный Ганин зажигает фонарик. Тусклый и призрачный свет пробивается сквозь ночной туман, а чудище медленно-медленно поднимает свою когтистую лапу и начинает скрести уже по пыльному стеклу, не меняя тональности:

— Клара, Клара…

Потом следует диковатый пассаж на губной гармошке, словно кому-то горло перерезали. А потом снова:

— Клара, Клара…

Да, одного этого должно с лихвой хватить, чтобы сестра не просто описалась со страху, но и обделалась. Фу! Впрочем, только этим злопамятный Ганин, конечно, не ограничится — уж слишком недостаточная компенсация за столько лет страха и позора.

И вот уже оживший трупяк становится на лестницу, заранее принесенную под окошко и заглядывает в комнату, где дрожащие руки уже наверняка зажги тусклый ночник, и отдернули шелковую-шторку, отделяющую кровать от комнаты. Наверняка нашарили на тумбочке очки и. Ах, какой музыкой раздастся в ушах ее дикий крик! Это будет ничуть не хуже академиков, нюхающих фекальный раствор. Бенефис, расплата. За все унижения! За все…

СТУДЕНТ В ИЗГНАНИИ

Изгнанный с первого курса механико-математического факультета МГУ Ерофей Межнов являлся прирожденным, а скорее, врожденным аферистом. Так и говорят знающие люди и никаких возражений не терпят — во всем проклятые гены виноваты. Я, как всегда, склоняю голову перед авторитетами и поддакиваю — именно гены, именно они, проклятые. А чем еще, если не генами, объяснить тот непреложный факт, что свою первую аферу Ерофей успешно осуществил пяти месяцев от роду, выкрав у братца соску и спрятав под своей подушкой.

— И куда это сося подевалась? — надрывалась в тщетных поисках наивная бабуля, а Ерофей лежал, как ни в чем не бывало, и дул себе в пеленки.

На последней афере, состоявшей в подделке экзаменационной ведомости, он попался и был с треском отчислен. А не подделать ведомость было никак нельзя, ибо стояла там пара по предмету История КПСС. Помните, такой?! Возможно, этот проступок допускал заглаживание, списание на временное помутнение рассудка, да администрации срочно требовался показательный суд над кем-нибудь из злостных, дабы другими неповадно было. Вот и попал Ерофей под раздачу.

— Такие студенты, как вы, позорят отечественную историческую науку в целом и наш университет в частности. А он, надо сказать, входит в тройку лучших учебных заведений мира. А не будь таких, как вы, был бы лучшим.

А потом, сволочь, наводящий вопрос задает:

— Я правильно говорю, товарищи коммунисты?

— Правильно, правильно!

— А коли правильно, то не место в этих священных стенах аферисту и двоечнику! — высказал общее партийное мнение зам. декана на расширенном заседании кафедры и предложил высказаться уже беспартийным. Единство наблюдалось и в их рядах:

— Выгнать, как паршивую овцу!

— Выкинуть жулика вон!

— В шею!

Видя, что иных мнений нет, было предложено проголосовать. Единогласно.

— Вся ваша История КПСС — одна сплошная афера! — изгнанник не отказал себе в удовольствии последнего слова и громкого хлопка дверью.

Впрочем, на этот демонстративный выпад уже никто не обратил внимания. На месте экзекуции понуро топталась следующая жертва, имевшая аморальную глупость соблазнить дочку самого проректора по учебно-воспитательной работе, совратить саму скромность.

Ерофей не особо огорчился изгнанием. Не запил и повеситься в туалете не пытался. Потерял он, в общем, немного: от обедов в местном «ресторане-тошниловке» уже началась изжога, экзаменационные напряги изрядно подорвали нервную систему, а стипендию ему и так не платили. Да и на хрена нужен этот жалкий полташ, если стоит разок качественно фарцануть или произвести удачный валютообмен — вот тебе и степуха за целый год. Да и Ерофеевский папаша вполне удачно вкалывает на ниве частного предпринимательства, торгуя немецкой гуманитарной помощью( так вот откуда гены — яблоко от яблони…} и иногда подбрасывает сыночку на разживку тысчонку-другую.

Проблема, однако же, появилась, и весьма серьезная — сначала замаячила на горизонте, а потом, гадюка, и ближе подобралась:

Примерно через месяц после отчисления жулика, в почтовый ящик его квартиры посыпались повестки из районного военкомата, куда ябеды из Универа накапали в первую очередь. Суть повесток определялась так: хватит волынить, отсрочка не действует, пора и священный долг Родине отдавать.

Но отдавать долги Ерофею не хотелось, тем более абстрактные священные. Да и на фига он армии нужен — будет прямо по сценарию Райкинского монолога:

Не станет служить, так в карауле никого по ошибке не застрелит, и танком никого случайно не задавит, и в столовой никто не отравится после его кашеварных изысков. А в казарме после его ударной уборки еще грязнее станет.

Но как же довести столь трезвые мысли до военных чинуш? Тупые они, как сибирские валенки и пьяные в подавляющем большинстве — тонкого юмора не просекут. При всем желании не просекут. Что же, остается только одно — скрываться, и подальше от места прописки. Уже и майор на квартиру заявлялся, а папаша, жмот, не додумался денег дать.

В те годы еще практиковались насильственные приводы на сборный пункт и Ерофей его разумно опасался. Поэтому пришлось съехать с отцовской квартиры и временно перебрался к недавно женившемуся и только что справившему медовый месяц брату.

Первые несколько дней совместной жизни на брательниковой территории прошли бесконфликтно, но вскоре выяснилось, что родственных чувств не достает, чтобы каждый день видеть Ерофея, особенно слышать. Уж до чего он доставучий — постоянно подбивает на какие-то сомнительные аферы, особенно ратуя, чтобы заложить квартиру и купить трейлер:

— Ну что, договорились?

— О чем?

— Да о покупке трейлера. Можно для начала 20-ти футовый, но лучше в два раза больше — в два раза больше влезет, в два раза больше навара с каждой ездки будет! Забьем под завязку дешевым польским спиртом и будем наживать целую кучу баксов за каждый рейс. Потом с навара купим еще один трейлер. И наши деньги будут расти в арифметической… нет, братишка, бери шире, в геометрической прогрессии…

Однако не соглашался трусливый братишка заложить хату ради прогрессии, пусть даже самой великой. Не хотел брать шире и Родину спиртиком подогревать. Вот он, классический пример тухлой и безынициативной советской психологии, хоть прямо в учебники вставляй!

Ерофей же, отметим в продолжение описания его личности, отличался не только изрядной коммерческой жилкой, но и бытовой ленью — мусор не выносил, посуду не мыл и чурался любой другой работы по дому. Зато всяких подозрительных личностей к нему немало хаживало, какие-то делишки обсуждали. И вскоре со стороны брата начались намеки, сначала мягкие, а потом все более решительные. Намеки на неудобства, чинимые его длительным присутствием. Или вспомнил украденную соску?

Наконец, намеки кончились:

— По мне, живи хоть постоянно, хоть пропишись, да вот жена напрягается. А квартира, как-никак, ее личная. Женщины, они, брат…

— Понял, — уныло отвечал Ерофей: — Мещанский быт победил творческое начало. Перестройка сознания в отдельно взятой семье не удалась.

Ему дали десять календарных дней, чтобы съехать. Просил пятнадцать рабочих — отказали, свиньи. Ничего, еще хлебушка попросят. Обязательно попросят.

Впрочем, в хлебе Ерофей откажет подкаблучному и малахольному братцу в достаточно отдаленной перспективе, а пока уже третий день ошивается по Банному переулку в поисках удачного варианта съема. Как бы не так! Вариантов вообще немного, а об удачных и заикаться грешно. Нет у честных советских людей излишков жилплощади, отродясь не было и никогда не будет. Откуда у честного излишки?!

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

Быть иль не быть? — какая ерунда!

Вот сколько метров кухня — это да!

Свою квартиру Ганин решил сдать на те полтора месяца, что намеревался провести в Пеньках. Там-то деньги особо и не нужны — лес, пруд, огород кормят, да и у сеструхи в закромах самая твердая жидкая валюта. А в лавке все равно лишь хлеб, да соль — захочешь, не потратишь. Однако, на подготовительном этапе от серьезных расходов, к сожалению, не уйти. Встречают, как известно, по одежке, а уже лет пять его гардероб совершенно не обновлялся. Последнюю значительную обновку — модный югославский галстук с красными петухами, он купил еще работая в школе. Так что приобрести стоило новую одежду и — каламбур, стоило это немало. И даже не самая шикарная. Да и вампирский реквизит — еще один отличный каламбур, кусался. Оно и понятно, импортный, а что делать? — наши умельцы такое убожество сварганят, только со смеху подыхай. Слава богу, дальше бородатого Деда Мороза фантазия отечественных товаропроизводителей не распространяется.

В родную деревню Ганин намеревается заявиться столичным гоголем и щеголем и навешать местным олухам лапши на уши — знай, голытьба, наших — в солидные и уважаемые люди выбились! Ведь большинство местных олухов за всю свою никчемную жизнь дальше Тулы не выезжает, метро в глаза не видело, и перед Мавзолеем со всем партактивом на демонстрациях не проходило. А писал ли кто из них умные письма в Академию Наук? Вот где высший пилотаж!

На этот раз воспоминание о проклятых ученых не вызвало особой злости — пусть поживут себе до его возвращения из Пеньков. Он и для них обязательно найдет маску смерти. Каждому гаду свою очередь. Желательно, автоматную. Ха-ха!

Все это, конечно, замечательно и мечтательно, но сдать квартиру непросто, точнее говоря, непросто сдать ее надежно и выгодно. От соседки Розочки, ранее промышлявшей мелким маклерством, он наслушался многочисленных печальных историй о ненадежных и нечестных квартиросъемщиках и изрядно перетрухал. Ему начали снится тревожные сны, в которых его любимая квартирка в элитном доме на Фрунзенской набережной то взрывалась, то сгорала, то заливалась кипяточной водой. Особенно муторным и сложно дешифруемым являлся следующий сюжет:

Передвигая бельевой шкаф, Ганин неожиданно обнаруживает за ним доселе неизвестную дверь и не может сдержать любопытства, чтобы ее не открыть. Он-то, наивный, думает, там еще одна комната, а оказывается — общий коридор, по которому снуют какие-то некрасивые озабоченные люди. Едва увидев открытую дверь, они со всех ног кидаются туда, грубо отталкивают хозяина, заходят, как себе домой, развязно рассаживаются на креслах и диване. Затем принимаются портить мебель, тушить бычки о полировку, играть в карты, сорить и шуметь. И сколько Ганин ни пытается их выгнать обратно в коридор, все безрезультатно:

— Ты сам пустил…

Так может действительно никого не пускать? Запереть свое гнездышко на два замка, перекрыть воду и газ отключить на всякий пожарный? Увы, тити-мити, как эти уродские ученики любили говорить, шибко нужны, позарез. Никак без них не обойтись. Впрочем, кому они не нужны?!

На Банном переулке, где происходила основная квартирная тусовка тех лет, в засаде постоянно сидел десяток натренированных пауков и паучих, готовых поймать в свои липкие сети и уже не отпускать любого, предлагающего хотя бы клопастый угол с койкой. Все перспективные квартиранты пытались представиться чуть ли не потомками академика Ландау или, на худой конец, русского историка Ключевского, а сами…

А сами так и норовили устроить притон, наговорить на тыщу со своей бедной израильской родней( и сбежать, не оплатив счета) или сделать еще чего плохого — да хотя бы шашлык на балконе готовить( кавказцы), разводить в ванной выдр( новые коммерсанты) или вьетнамскую общагу — семью из восьми студентов, организовать.

Ганин предполагал сдать квартиру настоящему одинокому русскому интеллигенту, такому же настоящему, одинокому и русскому, как и он сам. Ганин хотел видеть в будущем жильце человека достойного и образованного, не какого-нибудь там черного чурку или прощелыгу бестолковую. И чтобы безо всяких детей, без этих сопливых шалунишек( да пальчики им бы всем поотрывать, поганцам). О домашних животных и говорить нечего — даром что биолог, а всех бы этих блохастых хвостатых на живодерню отправил. А иначе нельзя — все загадят, провоняют, погрызут.

Но даже если все первичные признаки устраивают, и тут ведь ошибиться можно, дать маху — в душу-то никому не заглянешь. Так-то оно так, но разве невозможно слегка порыться в мозгу, приоткрыть, образно говоря, черепную коробку? Вполне возможно. В помощь этой трепанации был составлен список из 10 интеллектуальных вопросов по широкому спектру знаний, в которых Ганин чувствовал себя докой( точнее, чувствовал себя докой в кроссвордах, в которых эти вопросы часто встречались). Проходной балл во второй тур равнялся восьми.

Читатель, если хочешь, оцени и ты свой коэффициент интеллектуальности и шансы понравится Ганину. Лично я вряд ли бы въехал в его квартирку.

1. Столица Бенина

2. Что такое гуава

3. Кто написал «Вия»

4. Что мельче атома

5. В какой стране обращаются драхмы

6. Какой пролив разделяет Европу и Африку

7. Самый большой спутник Марса

8. Как расшифровать НАТО

9. Кто такой Шнитке

10. Что такое ямб

Второй тур состоял всего из одного вопроса, правильный ответ на который открывал, даже распахивал настежь, двери Ганинской квартиры:

Является пестик мужским или женским органом

Результаты первых дней тестирования оказались удручающи низкими. Из 15 претендентов наибольшее число баллов, а именно всего-то 5, получил седой профессор, заслуженный изобретатель СССР. Круто поругавшийся со своей стареющей супругой, он подыскивал небольшую жилплощадь, дабы безболезненно переждать ее климаксический гнев. Профессор долго и основательно тужился над вопросником, но больше плюсов выдавить не смог. О всяких же бесквартирных военных и рыночных торговцах и говорить не приходится — в подавляющем большинстве безнадежные круглые нулисты.

И вот уже разочарованный Ганин, которого так и поджимало желание побыстрее отвалить в деревню к Кларке, решился было уменьшить проходной балл, когда к нему подошел щегольского вида молодой человек. Подошел и сказал так:

— Здравствуйте, меня зовут Ерофей. Я хотел снять двухкомнатную квартиру, но теперь передумал и согласен на вашу однокомнатную…

(— ха, согласен… тут уже двадцать человек соглашались, да все мимо…):

— А знаете ли вы, молодой человек, что ищу я в жильцы человека воспитанного и образованного, не тунеядца и не шаромыжника…

— А я и есть образованный, более чем. В университете на первом курсе учусь. Сессию на отлично сдаю, жаль только, зачетку дома оставил…

В доказательство своих слов, Ерофей извлек студак, который не вернул при отчислении, заявив, что он выпал из кармана брюк в унитаз, куда потом и был спущен с дерьмом. Не по злому умыслу, а просто по недосмотру. Так прямо и сказал с дерьмом, заставив поморщиться образованных чистоплюев.

— Тут вот даже один шибко умный профессор долго тужился, и то мимо.

— Подумаешь! У всех этих профессоров мозги давно набекрень. Думают, что гении, а сами живой кошки от дохлой собаки не отличат.

(— молодец, студент! правильно понял их суть):

— Хорошо. Вот вам список вопросов — хотя бы на семь ответите, считайте, зачет сдан! Вот, полюбуйтесь на ключики и — бог в помощь!

Словно приманку, Ганин вытащил связку ключей и не мелодично позвенел ими около уха претендента.

(— отвечу, старый дурак, на все отвечу)

Конечно, Ерофей от рождения отличался изрядной наглостью и самоуверенностью, и причины, как всегда, надо искать в генах, но в данном случае присутствовало и более конкретное объяснение его олимпийскому спокойствию:

Этого типа, в помятом костюме от Большевички, Ерофей приметил уже давно. Тип ходил по пятачку перед переулком со значительным и, одновременно, скучающим видом счастливого обладателя — могу, мол, кое-что предложить, да есть ли среди вас достойные соискатели? И, все таки, он являлся явным лохом — такого провести, как два пальца…

Умудренные соискатели жилья мгновенно вычислили квартиросдатчика и облепили, как голодные мухи бесхозный навоз, а Ерофей благоразумно решил пока не толкаться. Он свое слово чуть позже скажет. Когда, обескураженные своей необразованностью, претенденты стали понуро отходить и тихо материться, Ерофей поинтересовался у одного из отвергнутых:

— Чего сдает?

— Однокомнатная, в центре, недорого, да вот…

— Прописку требует?

— Если бы! Составил список из десяти вопросов, кто на восемь ответит — того и поселит.

(— во черт, как на экзамене…)

Ведомости подделывать здесь не требовалось, а требовалось всего лишь узнать все вопросы и вечером покопаться в энциклопедии. Часть информации досталась хитрецу легко и бесплатно:

— Да идиот он, этот мужик, может и квартиры у него никакой нет, дурака валяет. О столице какого-то Бенина спрашивает, а что это, Бенина?

— Я-то всю жизнь думала, что Шнитке философ, немец, а этот говорит: Неправильно, следующий.

— Да знал я, доподлинно знал, кто написал, ВИЙ, Гоголь, мать его так, но со страху перепутал. Говорю Пушкин, а какой еще Пушкин, Пушкин, тот РУСЛАНА И ЛЮДМИЛУ изобразил, а вот ВИЯ проклятого… — досадливо лепетал маленький нелепый мужичонка в потертой куртке.

— Да не переживай, старина, все равно на другие вопросы ты бы правильно не ответил, кишка тонка — успокаивал его благодарный Ерофей, только что сделавший еще один шаг на пути к заветной цели.

— И вправду, не ответил бы.

Не вся информация досталась Ерофею бесплатно, пришлось немного и раскошелиться. Один шустрила не поверил в абстрактное любопытство и потребовал за вопрос о ямбе гонорар. Ерофей вытащил четвертак:

— Хорошо, хорошо… Сейчас сбегаю за бутылкой.

Шустрила же обиделся:

— Я тебе не сантехник. Давай полтинник.

— За что так дорого?

— А за вопрос. И чтобы промолчал о твоих методах.

(— вот негодяй, пройдоха чертов, так ведь действительно все испортит):

— Ладно, получай и выкладывай.

Вопросы из начала и конца списка скоро стали известны, а вот средние мало кто помнил в полном соответствии с известным психологическим правилом. Пришлось договориться с одним лихим и понятливым пареньком, спрятавшим под ветровку диктофон, прицепившего под воротник маленький микрофон и отправившегося на поднаем. Этот паренек ужасно разозлил экзаменатора своими дурацкими:

— Так, вопрос номер 4:

Что мельче атома?

Буду думать. Вопрос номер 5:

В какой стране обращаются драхмы? Повторяю:

В какой стране обращаются драхмы? Буду думать.

На девятом вопросе терпение Ганина лопнуло, он отнял анкету, но дело уже было сделано. Золотая середина находилась в руках ушлого Ерофея, который не преминул этим воспользоваться.

Зная все правильные ответы, Ерофей начал старательно разыгрывать представление. Ну хоть на актерский поступай с такими талантами! Он краснел, потел, чесал затылок и театрально закатывал глаза. Он часто сглатывал слюну, как от большого волнения и, казалось, старательно копался в дебрях памяти, как усердный золотоискатель в руде. Иногда лицо его озарялось чистой и честной улыбкой и он дипломатично говорил:

— Кажется, я знаю…

Дабы не вызвать особых сомнений в чистоте эксперимента, на один вопрос Ерофей ответил заведомо неправильно, а столицу Бенина просто-напросто забыл. Но ведь это мелочи!

Ганин довольно заулыбался:

— Поздравляю, молодой человек, от всей души поздравляю. Вы прошли во второй тур. Теперь вам предстоит ответить всего на один вопрос.

(— вот это да! издевается, что ли, этот хрен моржовый? и как манера речи похожа на ту, которую слышал в Универе, псевдоинтеллигентность дряхлых импотентов)

— Да вы не бойтесь, вопросик-то совершенно элементарный, средняя школа.

(— какая еще школа? так и есть, издевается!)

О половой принадлежности пестика Ерофей не знал ничего, но шансов ответить было немало, даже больше, чем угадать красное или черное в казино:

(— вот ведь маньяк сексуальный, какие вопросы задает. ну, ладно, была не была):

— Жжженский…

— Поздравляю!

(— угадал… ура!)

Ганин был счастлив ничуть не меньше студента:

(— ну хоть один нашелся!)

От избытка чувств он готов был сдать квартиру чуть ли не даром… Нет, конечно, не даром. Это так, образно, от избытка чувств.

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ОТЪЕЗД

Что будет завтра, я не знаю.

Не знаю я, что будет через миг.

Получив квартирные деньги за полтора месяца вперед и купив билет на ночной транзитный поезд, спозаранку приходящий в Тулу, Ганин отправился прогуляться. Он нередко бесцельно бродил по московским улицам, надеясь на встречу — получается, не так уж и бесцельно! В самых смелых мечтах встречались главный редактор журнала Вопросы Биологии, который назавтра печатает его статью или симпатичная молодая женщина, которая немедленно падает в его объятья или еще кто-нибудь интересный и полезный. Ганин любил заговаривать с прохожими и умел быстро знакомиться. Как правило, через несколько минут «анкетирования» выяснялось, что они не являются носителями нужной встречи, интерес мгновенно пропадал. Ганина посещали запоздалые «воспоминания» об особо важном мероприятии, на которое он уже изрядно опаздывает. Когда ничего выдумывать не хотелось, выручал невыключенный утюг. Впрочем, некоторые знакомства имели совершенно неожиданное продолжение:

Бывший и настоящий уголовник, с которым Ганин имел неосторожность завести знакомство в классическом темном переулке, на стандартную фразу об утюге ответил весьма нетрадиционно, насупившись и вытащив из кармана заточку:

— Беги, мужик, беги, выключай свой утюг, но сначала не забудь вывернуть наизнанку карманы и снять часики. А если нет, если жалко, — бандюга увидел колебания Ганина, не желавшего расставаться со своим добром:

— то твоя квартирка дотла сгорит, но тебе уже будет все равно.

Одна увядающая красотка после стоячка в подъезде отблагодарила исследователя банальным триппером, а одна молодая дурнушка приняла желание познакомиться за попытку изнасилования и вяло начала голосить. Не особо впечатляющие итоги. Ганин с этим умозаключением и не спорил, но верил, в соответствии с куплетом песни Голубой вагон и идеологией оптимистического идиотизма:

Лучшее, конечно, впереди… Еще впереди тот незнакомец, разговор с которым все изменит в его судьбе!

(конечно, как и всякий образованный советский человек, Ганин знал литературный совет господина Булгакова никогда не заговаривать с неизвестными. знать то знал, но что из этого? да и кто такой этот Булгаков, собственно говоря, всеобщий авторитет, что ли? хрен морковкин он, с глубокомысленным видом раздающий бессмысленные рекомендации, да мало ли существует куда более практичных и научно обоснованных советов типа делать зарядку по утрам или не злоупотреблять дружбой с зеленым змием, да и то им никто не следует… а почему, собственно говоря, не надо заговаривать с неизвестными? бояться, что они ненароком окажутся посланцами ада? глупость какая-то. и потом, с кем тогда вообще разговаривать, если круг известных личностей состоит из одних придурков? сплетничать с приподъездными бабулями? с пьяными слесарями из ЖЭКа обсуждать цены на водку? так вот на какое общение вы обрекаете ищущего человека, товарищ Булгаков?! нет уж, дудки! занимайтесь лучше своей литературой!)

Итак, Ганин с вещами только что вышел из дома и медленно брел, напевая свою любимую песню из репертуара Миши Муромова. Песня называлась Ирэн, именно поэтому приходилось в очередной раз объяснять самому себе, что никакой связи между этим именем и тварью Ирчиком нет и быть не может. Просто песня очень уж милая и мелодичная. А ему чувство прекрасного ох как не чуждо.

Неожиданно, аккурат на фразе:

Непогожий день с утра, непогожий

Весь до нитки вымок ранний прохожий

мурлыкающий Ганин узрел высокого и чуть-чуть сутулого незнакомца, несколько не по сухой и теплой погоде одетого в легкий фиолетовый плащ, очень красивый и блестящий:

(— какой яркий экстравагантный цвет! небось, не Большевичка такие производит, фарца, что ли?)

Незнакомец стоял на Крымском мосту, упираясь руками в поручни, и смотрел в еле бегущую мутноватую воду, провожая взглядом то ли доску, то ли дохлую кошку, плывущую вниз по реке. Вид у него был совершенно отрешенный, словно…

(— неужели сейчас бросится в воду?)

Ганин остановился слегка поодаль, ибо не время сейчас, когда билет на поезд в кармане, когда такие грандиозные планы, становиться свидетелем самоубийства. В другое время — да с превеликим удовольствием: и сам посмотрит, и другим расскажет, и показания охотно даст, но не сейчас…

Впрочем, незнакомец не высказывал экстравагантного желания проститься с жизнью, а просто стоял и смотрел на воду. Ганин подошел поближе и принял ту же задумчивую позу. В принципе, этим-вечером он и встреч не искал — зачем знакомиться, если скоро уезжать?! Хотя, конечно, никогда не знаешь, когда случится именно то. Как ни странно, зацепив неожиданно появившегося персонажа боковым зрением, незнакомец первым начал беседу: