Вампиры в Москве (№1) - Вампиры в Москве

ВОСЬМОЕ МАРТА

Сложно однозначно ответить, почему в нашей великой стране стало доброй традицией терять девушкам невинность на 8 марта. Многие местные обычаи объяснить вообще невозможно, но на этот случай я осмелюсь предложить такой логический вариант:

Советские девушки тоже хотят праздновать с чистой совестью, а для этого им надо стать советскими женщинами, а для этого…

Если такой вариант по каким-либо причинам не нравится, предлагаю другой, парадоксальный:

8-е марта, как известно, на календарях отмечается красным цветом. Так вот, нет ли здесь связи с кровью, которая образуется при разрыве плевы…

Впрочем, поскольку способностью к логическому или парадоксальному мышлению девушки и женщины не обладают, данный факт остается без объяснений.

В отечественных деревнях на 8-е марта отвратно и мерзопакостно, особенно если действительно началась ранняя весна — мокро и серо и уныло ровно настолько, насколько уныл серый и подтаявший снег. Валенки промокают быстрее, чем успеваешь добежать до сортира, а в сапогах холодно, да и дырявы они, как бабушкино решето. Вместо романтических подснежников сквозь снег начинает проглядывать самый разнообразный мусор, который всю зиму по лени закапывался в сугробы. В столь сложных условиях плохо действуют абстрактные соображения, которые хорошо действуют лишь когда с жиру бесишься.

А местная печальная конкретность такова — поскольку во всех деревнях России не найти более романтического места, чем сеновал, то и терять невинность рекомендуется где-нибудь в сентябре (впрочем, совершенно неправильно представлять этакое «причесанное» травинка к травинке сено, ароматно пахнущее и нежное, как китайских шелк, все это поэтический вымысел, на сеновале обычно сыро, полно колючек и пронырливых насекомых, для которых не существует понятия интимное место).

Ну, а по большей части, и в городах, и в деревнях, акт дефлорации происходит весьма спонтанно — раз-два и в дамах. Лишь ойкнуть успеваешь, да и то не всегда. Происходит сей естественный акт необязательно в марте или сентябре, а без особой календарной привязки — по пьяни, по скуке и даже… по любви. Даже так бывает, хотя и редко, словно автомобиль в профсоюзную лотерею выиграть.

Так же традиционно и незатейливо и безо всякого очарования все случилось и с Машкой:

Ее паханы отправились в город за колбасой и сахаром и туалетной бумагой (и что им, газет не хватало), а вечером заявился возбужденный Витек. Он что-то нечленораздельно пробормотал про любовь, не дав опомниться, грубо повалил на постель. Даже и не на постель вовсе, а на старенький диван-кровать с выпирающими пружинами, укрытый пыльным выцветшим пледом. Сопротивлялась ли Машка потери невинности? — вполне возможно, но очень-очень вяло, словно в известном анекдоте:

Петух предлагает симпатичной курочке — давай побежим наперегонки на таких условиях: если догоню, то топчу и сколько захочу. Курица соглашается, они бегут, петушок отстает. Курица притормаживает, оборачивается и спрашивает:

— Эй, Петя, не слишком ли я быстро бегу?

А потом, когда Витя шумно и обильно кончил, когда тяжело отдышался и удовлетворенно подумал:

(— вот и свершилось),

когда вытер грязной майкой капельки пота, он неожиданно обнаружил, что прыщавая Машка прижалась к нему всем своим телом, и обнимает его, и целует его, и даже ласково шепчет:

— Дорогой, дорогой…

Не понравились Витьку такие телячьи нежности, грубо отодвинул он прильнувшую Машку:

— Ну все, все… Хватит меня слюнявить. Что ты прилипла, блин, как банный лист?! Дай отдохнуть.

— Витюшенька, а тебе хорошо было, ведь правда?

— Хорошо, хорошо… Дай oтдохнуть…

— Витюш„ а кто я теперь?

— Как это кто, Машка, совсем что ли крыша съехала?

— Ну, я ведь теперь женщина, да?

— Женщина, женщина…

За своей однозначной избранницей (ведь не геронтофил же он или о ужас! — зоофил, не какой-нибудь черт нерусский) Витя не ухаживал и букетики скромных и блеклых полевых цветов не дарил. Не дарил и ничего другого. К сожалению для Машки, не родился он галантным кавалером, даже от очень маленькой части не родился:

(— а ну и что?! а ну и подумаешь! не нравится — так катись колбаской, вот пьянчуга и дебошир Алексей Беспалый жену себе ищет на место усопшей, так может и ты сойдешь, как раз он изрядно подслеповат, авось твои прыщавые «прелести» не узреет)

Впрочем, их сексуальные свидания обычно сопровождались музыкой, с запинками ковылявшей из старенького кассетного мафона. Того самого, оставленного наследством от дезертира Кольки и спрятанного от ушлого следака. А знаете, почему Витя всегда брал мафон, причем с совершенно не лирическим репертуаром? — да просто так куда веселее пилиться. Попробуйте сами — так оно и есть.

(кстати, о птичках, особенно певчих, если Алла Борисовна или Иосиф Давыдович пребывают в наивной уверенности, что Витя слушал именно их песенки, слешу разочаровать. Он уважал лишь Сектор Газа и Матерные Частушки, которые заездил до неузнаваемости, впрочем, других кассет у него не было)

ПОВЕСТКА

Повестка в армию подоспела как раз вовремя, вовремя для блохастого и тощего Проглота, настолько тощего, будто вчера из собачьего концлагеря сбежал. Крыски уже начали изрядно надоедать Охотнику, да и появлялись они на давильне все реже, словно, заразы, пронюхали недоброе. Охотнику же следовало расти и он придумал гениальное режиссерское действо, достойное Эйзенштейна и Рубика — придумал сам, без чьей либо подсказки. Действительно, полным полна талантами и талантищами земля русская, только разглядеть их очень сложно. Сюжет вкратце таков:

Проколоть вилами, а потом раздавить сапогом плешивого и прожорливого Проглота, когда тот воодушевлено отправится полакомиться очередной раздавленной крыской.

Вот как Витюша все здорово придумал — просто и с несомненным вкусом!

Однако, если приходит повестка, крысы, собаки, женщины и прочая живность отметаются, ибо пора бухать. Все, уходящие из Пеньков в армию, обязательно начинали бухать при первых признаках, и это правило никогда не нарушалось. Даже до революции, когда и повесток-то не было, многоградусная жидкость рекой текла на проводах. Местная традиция, так сказать. Продолжительность попойки определялась достатком и здоровьем призывника, но три дня являлись обязательным минимумом. Куда уж меньше?!

Витя прежде не бухал, даже и не пробовал, даже ни капли — поэтому его личное правило трезвости вошло в серьезный конфликт с общественным правилом пьянства.

После долгих и мучительных сражений-размышлений общественное победило, а иначе редко бывает в нашей стране. От ядовитой гидры коллективизма особых противоядий пока не найдено.

Первый стакан дался Вите очень тяжело, а первый глоток просто пробкой застрял в горле и никак не желал проваливаться внутрь. Но вот ведь деликатность — никто и не насмехался над такой необычной проблемой (обычная же деревенская проблема состоит в том, что проваливаться нечему). Призывника активно и громко подбадривали, кто как умел, тот так и подбадривал:

— Тяжело в ученье, легко в бою.

— Мужик ты или баба?!

— Пей до дна, жизнь одна.

Из соседнего села специально притащили разудалого пожилого баяниста — под музыку легче пьется. Любой собиратель фольклора основательно прибалдел бы от такого количество песен и частушек на эту пикантную тему, которые исполнил хмельной мужик. Послушать его, так создается ощущение, что вся деревня от печки до пашни — один большой сексодром, где только этим и занимаются. Но мы то знаем, чем там занимаются, какая жидкость льется. Хотя, говорят, была история — открыли в какой-то деревне бордель. Но это наверняка по пьяни!

То ли под музыку, то ли под шуточки-прибауточки, то ли под домашнюю грудинку с соленьями, но дальнейшее поглощение пьяной жидкости протекало уже легче, а еще дальше — да как по маслу. По утрам, правда, голова побаливала, но грамотный рассол умело снимал похмелье и к обеду Витя снова выглядел, как свежий огурец. Снова был готов к потреблению.

Три дня пролетели, пролетели еще несколько. Конечно, двухнедельный рекорд, установленный несколько лет назад Колькой, перекрыть не удалось, но и жалким минимумом новобранец не обошелся и не отделался. Впрочем, хоть и рекордсмен этот Колька, а нечего ему завидовать, абсолютно нечего.

За время проводов, материально стимулируемой своим бывшим кормильцем (благо мамаша расщедрилась), пес Проглот успел сдохнуть, то ли от старости, то ли от вредности. Таким образом, он подло избежал назревавшей БОЛЬШОЙ ОХОТЫ и не дал возможности реализовать ВЕЛИКУЮ ПОСТАНОВКУ. Вот собака! Его худосочный труп с выпирающими сквозь кожу острыми ребрами подчистую слопали крысы, заскелетировали, так сказать, тем самым несколько восстановив взаимную справедливость. Впрочем, размышляй Витя столь замысловатыми категориями, он бы назвал эту справедливость дерьмовой.

ПОЧЕМУ НЕ НАДО ЗАВИДОВАТЬ КОЛЬКЕ

Не завидуй Крезу.

Его уже давно нет.

А мы все еще жуем

вчерашние бублики.

После службы в Советской Армии мало кто из односельчан (однодеревчан) надолго возвращался в Пеньки — некоторые женились на городских девках, другие оперативно садились на казенные харчи, остальные просто терялись на бескрайних просторах родины. Иногда кое-кто из них наезжал в места счастливого детства на недельку или даже целое лето, любопытствуя, ностальгируя или на похороны родственников, но в итоге отправлялись восвояси. Ловить-то в Пеньках нечего, разве что карасей.

Жизнь скупо делилась с Пеньками не только товарами ширпотреба и продуктами питания, но и событиями. Впрочем, за последнее время в памяти обитателей отпечатался один по-настоящему забавный случай.

Пару лет с хвостиком назад объявился в деревне Колька, дезертировавший из стройбата. Упал, как снег на голову в летний день, при бабках, с кассетным магнитофоном Восток и в обалденном штатском прикиде — модном клетчатом пиджаке с двумя бортами и четырьмя золотыми пуговицами на каждом манжете. Да, конечно, и в остроконечных зеленых ботинках Salamander, правда, на босу ногу. В большой спортивной сумке Nike через плечо базировалась целая батарея заграничной хавки — португальский портвешок, армянский коньячок, несколько бутылок болгарского винища.

Три дня Колька безоглядно пьянствовал в тесном кругу своего младшего братца, Витьки и еще всех желающих, которых хоть пруд пруди на халяву. Пьянствовал, как в последний раз. На четвертый день он признался, что убегая с мирной и трудовой передовой, пришил одного пижона-богатея, у которого и поживился шмотками. Пиджак, говорит, очень понравился, с детства о таком мечтал, в киношке на Джеймсе Бонде видел. Да и ботиночки лакированные — высший класс, супер-мупер! Жмут, правда, слегонца, но это не беда, если без носок носить, то самое оно. Перстень с брюлликом еще хотел с пальца стянуть, да больно плотно сидел, зараза. Собирался уже отрезать, да прохожие спугнули. Вот так, ничего не скрывая, во всем и признался.

На пятый день Колька повесился. Отправился за водой к колодцу, дабы самовар водичкой заправить, и повесился прямо на ржавой перекладине. Непонятно ловким образом, будто всю жизнь тренировался, затянул на шее стальную цепочку, на которой висело ведро, и… привет родителям! Привет и прокурорам — военному и гражданскому. Здравствуй, небесный суд.

На место события сбежались абсолютно все. Даже старая-престарая бабка Нюра, дремучая и полуслепая, которая из дому-то уже два года не выползала, а все сидела на колченогом стуле, прилипнув бородавчатым носом к грязному стеклу, клеенному-переклеенному газетами и изоляционной лентой (и чего там высматривать — жалких и нахохлившихся воробьев, что ли?!), как прослышала о самоубийстве, так заволновалась, словно невинная девушка перед первым свиданием. Заволновалась и принялась тормошить сынка, только что пропустившего по первой:

— Сыночек, родненький, помоги мне до колодца добраться!

— Да как же это, маманя?

— Ну хоть как-нибудь, хоть глазком взглянуть…

Добрый сын оторвался от бутылки, проявил смекалку и посадил маму Нюру на маленькую тележку, на которой возил картошку и прочую овощ с огорода. Сначала, правда, чертыхался себе под нос:

(— ишь, старая, чего надумала! скоро на том свете насмотришься на всяких жмуриков),

а потом благородно успокоился, ибо и сам был не прочь поглазеть:

(—матушка, как никак…)

По мере приближения к колодцу, любопытная бабка все больше оживала, все активнее размахивала руками и жестикулировала. Одного глаза ей уже не хватало, вот она — алчность:

— Ближе, сынок, ближе подвози, чтобы лучше все рассмотреть.

Сновало десяток ребятишек — ну куда без них, без нашего светлоео будущеео?! И сколько бы не шикали в их сторону родители, сколько бы поркой не грозили, все без толку, все вертелись, раздолбили, носы любопытные в колодец совали.

Когда еще теплый труп снимали, он неожиданно сорвался и упал в воду, создав эмоциональную проблему для населения. Несколько дней оно отказывалось брать «мертвую» воду, потом с неделю ее тщательно кипятило перед потреблением, а потом плюнуло. Ну сколько можно дурью маяться?! И чем этот Колька лучше дохлых кошек, которых из колодца периодически вылавливают?!

Местное кладбище приняло внепланового обитателя, а ведь крестов над могилами торчало и так куда больше, чем труб над крышами. С неумолимостью математики это доказывало, что Пеньки знавали лучшие времена, что много невыездных поколений побросали свои уставшие и вспотевшие косточки в родную тульскую землю.

Витюша, как и кладбище, тоже не остался внакладе — он обогатился на старенький, но еще очень хороший кассетный магнитофон и две кассеты МК-60. Все это добро он старательно припрятал в хлеву под слоем сена от ушлого следака, который приперся из райцентра и около недели честно вынюхивал подробности происшествия. Особых подробностей не было. Следак ходил из избы в избу, от угощения нигде не отказывался и всем изрядно надоел своими однотипными расспросами. Впрочем, работа у него такая. В итоге, дело благополучно закрыли, а следах вынес однозначный моральный вердикт:

— Совесть замучила.

На том и порешили.

В кармане ворованного пиджака нашли записку, настолько промокшую, что невозможно было понять, посмертная ли или просто так. Хотя, с другой стороны, писатель он, что ли, этот Колька, чтобы просто так писать? В записке эксперты-криминалисты смогли разобрать только одно слово — СУКИ. Уж не власть ли он ругал так грязно? Нет, конечно же не власть!

Кого-то сей суицидный поступок молодого земляка огорчил, кого-то позабавил, большинству же явился лишним поводом вмазать, а Витю ввел в глубокие раздумья, но не над проблемой бренности бытия, а над поведением своего приятеля Мы бы его назвали неадекватным, а он, из-за незнания столь мудреных слов, назвал… глупым. Нет, еще грубее Не все элементы поведения смущали Витю, а только бегство из армии и последующее самоубийство. В этом крылась какая-то загадка, так и не разгаданная его так себе интеллектом.

Военная служба, конечно, не сахар, но кто у них в деревне катается, как сыр в масле? Может это городским неженкам не по нутру ранние подъемы, простая еда, тяжелая физическая работа, а деревенским-то что? И Колька ведь с зарею вставал, мешки с картошкой тягал… Да и отслужил уже больше года, еще чуть-чуть, ать-два и дембель, ать-два и домой. Нет ответа.

Самоубийство представлялось еще загадочнее. С какой стати вешаться? Что за вожжа под хвост попала?! Муки совести отметались сразу, ибо что еще делать с такой чушью, если не отметать. Набрался до белее снега горячки, вот совесть и померещилась. Тюрьмы боялся? Не курорт, но разве и там жить нельзя? Вот косой Иван из Заболотной уже пятый срок мотает, и ничего страшного — жив-здоров, письма пишет: Приеду, всех перережу. В общем, и это не повод… Нет ответа.

Получалось, что Колька является несомненным и полнейшим придурком, или, как у них любили говаривать в деревне, придурком жизни. Действительно, все его поступки представлялись непоследовательными и глупыми и излишне эмоциональны Но все ли? Честно отвечая на вопрос, Витюша признавал, что все, кроме одного, кроме убийства городского пижона

Именно в этом состояла основная Колькина заковырка, именно в этом он превзошел Витька с его раздавленными мухами, тараканами, крысами, со всей этой животно-насекомой шушерой. Тут ведь против правды не попрешь: захотел — и кончил мужика, захотел — заграбастал его вещички. По какому праву — да по праву сильного, по тому же праву, по какому сильнейшему самцу достается лучшая самка и лучшая территория. Праву куда более древнему, чем УК.

Да уж, уел так уел, чего скрывать. Витя гадал, а сможет ли он убить человека. Сможет ли прикончить, пустить кровь, или сдрейфит, даст слабины? Только честно!

А ведь сможет, сможет. Но не ради импортного барахла, не ради поношенных тряпок. И если его поймают, то не станет лгать и увиливать, а признается:

— Да, убил, чтобы на дороге не пyтaлcя!

— И тебе не жалко?

— А разве бывает жалко слизняка или червяка?!

Но его-то не поймают, он умный и осторожный, он так все следы запутает, что ни один охотник не разберет. Он утрет нос этому Кольке!

КЕМ СТАЛ КОЛЬКА?

Когда умрешь, ты превратись в снег, в солнце, в летний дождь… Но лучше никогда не умирай!

Матушка Ильинична пребывала в полной уверенности, что беглец и убивец Колька, без особых церемоний похороненный на ее кладбище, достойно вошел в семью местных упырей. Такой шустрый парень обязан стать если не лидером — все-таки еще не старожил, то и не мальчиком на побегушках.

Именно вышеизложенную «трезвую» мысль Ильинична с убеждением доказывала тем соседям, которые сочли халявную самогонку достаточной компенсацией за полчаса дурацкого трепа. Уши-то не завянут, а для пищеварения такая смазка более чем полезна. Слушать бредни предполагалось весьма и весьма почтительно, словно церковную молитву. Стоило хотя бы малейшей тени сомнения промелькнуть на лице кого-нибудь из присутствующих, стоило взгляду хоть на секунду стать скучающим или остановиться на облезлой вороне за окном, как начиналась жесткая персональная обработка:

— Вот ты, Николай, человек образованный, радио там какое или электричество всякое починить могешь, а по глазам твоим вижу, не веришь мне. Придумала, мол, все старая Ильинична.

— Ну, не старая и не придумала, а, может, показалось. Николаю совершенно не хотелось напрягов во взаимоотношениях с VIP-персоной местного значения и он старался отвечать максимально дипломатично. Но его оппонентка не унималась:

— Какой такой показалось?!. Сам знаешь, чего надо делать, коли кажется — креститься. Кстати, о крестах — разве я не предупреждала, что Колькин крест надо сбивать из свежесрубленной осины, а не из ворованных гнилых сосновых досок. Вот и наэкономились!

— Да какая разница-то?!

— А очень большая, огромадная. Будь крест из осины справлен, не вылез бы тогда покойничек из могилы, не стал бы тогда шалить да по ночам голодным волком выть.

— А таки и вылез?

— Вылез, конечно, вылез, а кто еще, прямо в ночь похорон, с могилы крест похитил?! Такие «фальшивые» кресты настоящая находка для сосущих кровь. Он утраивает их темные силы, ибо служит уже не богу благостному, а сатане козлоногому. Да и учесть надо, что не простой он покойничек, а убивец и самоубивец одновременно. Тут уже бы и два креста не помешали.

В разговор тем временем по собственной инициативе вмешался один из гостей, некто Гаврилов, почитающий себя главным деревенским энциклопедистом:

— А я знаю, что раньше таких личностей вообще на кладбище не хоронили, а где-нибудь в лесу зарывали.

Данную реплику Ильинична вниманием не удостоила:

(— да мало ли что раньше было)

и продолжала отчитывать Николая, словно он был виновен во всех неурядицах:

— Так что эти глупость и жадность еще все вам боком выйдут. Еще как выйдут!

Тут уже Николай не сдержался:

— Ах, какая ты умная-разумная, Ильинична — может диссертацию напишешь?! Подумаешь, крест с могилы пропал! А я вот лично думаю, что плотник Олег Гуртовой сам и стырил, недаром все свою работу нахваливал, да жаловался, что родственники-скряги мало заплатили. Теперь на другую могилку по второму кругу приладит. А может и цыгане на дрова пустили, в соседних Ельцах табором пять ночей стояли, половину кур поворовали. А ты всюду своих упырей видишь. Тьфу!

Объем дипломатизма в речи Николая снижался пропорционально объему выпитого. Остальные, в том числе и проигнорированный энциклопедист, предпочитали в дискуссию не вступать — уж больно тема специфическая.

Матушка возмутилась не на шутку:

— Да, конечно же, цыгане! Большей ерунды никогда не слыхала. Чушь собачья! На хрена им крест на дрова воровать, когда кругом валежника полно?! Да и кладбищ их воровское отродье уж больно боится — чует за собой грехи смертные, как бы раньше времени черти в ад не утащили А могилу Колькину кто разрыть пытался — тоже цыгане? Может, клад искали?

— Ну…

— Или на мясо покойничка с голодухи позарились?

— Ну почему же именно цыгане? Может крот или бродячая собака какая. Да хотя бы твой Проглот — наверняка не побрезгует.

И то верно — Проглот ничем мясным не брезговал. Остальные собравшиеся, хотя и помалкивали, но явно одобрительно относились к контраргументам Николая. В отличии от Ильиничны, им не доставляло ни малейшего удовольствия верить в соседство с такой гадостью. Да и умозрительная возможность повстречать однажды ночью по дороге в сортир Кольку-упыря не прельщала В том числе и его живого тезку, Николая, продолжащего подзуживать.

— Вот все у тебя хорошо, все вкусно… А ведь укропчик и малинка, которыми нас потчуешь, поди на своем любимом кладбище собирала.

— А я и не скрываю. Они там самые вкусные (кстати Марина Цветаева могла бы ее поддержать своими строчками Кладбищенской малины на свете слаще нет).

— Так может у тебя во дворе покойничков закапывать, все под боком будет — и упыри, и ароматные ягоды.

Та часть гостей, которая хоть как-то следила за ходом беседы, рассмеялась, закрепив идеологический перевес на стороне смутьяна. Единственной поддержкой и серьезным противовесом этим Фомам неверующим мог и должен был стать Алексей Безродный, без преувеличения, местная достопримечательность. Младший сын раскулаченного зажиточного крестьянина, пионер-герой второй мировой войны и нынешний горький-прегорький забулдыга.

Он уже лет десять зарабатывал на пьяную жизнь рытьем могил на Пеньковском, да и на нескольких соседних кладбищах. Да и работа эта трезвых не любит, да и трезвые предпочитают иные занятия, чем в стужу или слякоть ковыряться тупой лопатой в могильной земле.

Безродный от отсутствия заказов не страдал и практически не просыхал. Казалось бы, ну и пей себе на здоровье да молча делай скорбное дело, но вот она, человеческая гордыня — Алексей самопровозгласил себя знатоком и авторитетом загробной жизни. Обнаглел настолько, что грозился, если кто не литрой увожет, отказаться погребать при случае. Более того, он всячески изводил доходящих старичков и старушек своими поучениями о правилах перехода в «лучший мир». И в какой одежде необходимо представать пред очами Всевышнего, дабы стыдно не было, и какие вещи класть в гроб, и каким молитвам научить родственников. Словно действительно побывал там и получил четкие инструкции. Отсутствие даже самого захудалого священника в доступном радиусе необычайно усиливало позиции самозванца, но только не в глазах Ильиничны. Умирали хоть и часто, но не каждый день, а разговеться хотелось всегда. И тогда Беспалый шел к ней и униженно клянчил на опохмелку.

Вот к какому одиозному типу матушка обратилась за подмогой, метнув взгляд.

(— попробуй не поддержи, ни в жисть ни капли авансом не налью):

— Может и ты не веришь в вурдалаков?

А ведь он понял и расшифровал этот взгляд.

— Верю, верю.. ик! Еще как верю. Даже в самого господа бога ик! так не верю.. Даже в отца родного… А если кто сомневается…

Глаза Безродного мгновенно выкатились, налились кровью и выражали готовность номер один к выяснению отношений на кулаках со всеми желающими.

Ильинична брезгливо сморщилась.

(— вот ведь скотина, залил глаза, теперь ерунду порет)

Гости шустро заглатывали первачок, удовлетворенно крякали, закусывали огурчиками и расходились по домам, перешептываясь по дороге:

— Совсем у Ильиничны крыша съехала.

— Да, как бросил ее муженек, так и…

— При чем здесь муженек?! — сам был больной на всю голову. А Ильинична родилась такой, еще братца младшего своего все упырями пугала, аж писался, бедный.

— Кстати, а где он теперь?

— Говорят, живет в столице, в большие люди выбился, в академики…

— А…

Долго еще в пыльных оконцах не гас свет — обсуждение столь нетрадиционного события плавно перешло в семьи. Там споры разгорались тоже нешуточные, но не на надуманную тему, превратился ли Колька в поганого упыря или нет. Обсуждалось более насущное — успел ли он где-нибудь в надежном месте припрятать похищенные деньги или все их прокутил. Основная часть мужского населения сошлась во мнении, что все ушло на выпивку, да на городских девок. Женщины сомневались в подобном расточительстве — наверняка заначку оставил, а в промокшая записка ни что иное, как завещание. Бабы, какие же они дуры бестолковые!

Между тем, когда гости вразвалочку и, удовлетворенно икая и покрякивая, разошлись по домам, Ильинична сильно запереживала. Сегодняшний вечер не принес триумфа ни ей, ни ее идеям, а литра три как в сортир вылила! От этих мыслей аж сердце защемило, аж словно заноза метровая в него вошла. Нет, так не пойдет! Требовалось найти такое доказательство существования упырей, которое ни один местный «умник» не посмеет опровергнуть. И ведь он существовал, совершенно гарантированный метод — еще бабка рассказывала. Итак:

Берется кобыла-девственница и на нее усаживается девушка-девственница не младше 18 лет. В полнолуние кобыла с девушкой выводятся на кладбище и та могила, где кобыла споткнется и есть постоянное пристанище упыря. Кобылу можно одолжить в Дубках за бутылку, а девушка… Да хотя бы Машка Пенькова, должно быть, еще девушка. Если, конечно, собственный сынок уже не испортил — чегой-то больно часто хаживать к ней стал. Говорит, музыку послушать, да вид у него после этой музыки всегда больно довольный.

А пока Ильинична выпила 20 капель валерьянки, погрозила кулаком в сторону соседских домов, загадочно улыбнулась в сторону кладбища и улеглась чуток покемарить. Доброй тебе ночи!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВАЛЛАХИЯ 1694 ГОД

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Если сегодня не полениться, не пожалеть нескольких сотен долларов и пересечь три границы, можно приехать в город Бухарест. Там создается ощущение, что покойный, но, как говорят знатоки вопроса, все еще беспокойный, граф Дракула является прямо-таки национальным героем Румынии. Не больше и не меньше. Для нынешних потомков воинственных даков, вороватых цыган и еще черт знает кого, этот вампир куда большая Super Star, чем Иисус Христос, звезда более яркая и более выгодная. Да, да, я не оговорился в своем правдивом богохульстве — множество туристических агентств активно эксплуатируют эту таинственную тему, так сладко щекочущую дряблые нервы. И вовсе не надо тащиться за тридевять земель к вышколенным «людоедам» Новой Гвинеи или вальяжным «колдунам» Западной Африки — здесь все гораздо дешевле и не менее сердито (хотя, конечно, с Дракулой нельзя сфотографироваться в обнимку на память). Всего за 100-120 долларов вас с ветерком провезут по классическому маршруту Бухарест-Бистрица-Клужа-ущелье Борго. В глубоком и практически незаселенном ущелье, расположенном в сердце румынской Трансильвании, за дополнительные 10 долларов вам обязательно покажут изнутри фамильный замок самого знаменитого вампира на свете, проведут по мрачным и обветшалым залам, помогут спуститься в пустой склеп и сфотографируют на Поляроид на фоне разбитой гробовой доски с непонятными надписями. Еще всего 5 грин — и на целых полчаса вам неофициально разрешат «случайно» отделиться от экскурсии и самостоятельно побродить по темным переходам и галереям, попробовать ощутить дополнительный ужас одиночества.

Особо требовательные по части адреналина могут договориться остаться в замке на целую ночь. Им скажут, что это категорически запрещено, но за хорошую мзду постелют в крохотной гостевой комнатке со столь же крохотным зарешетчатым окошком под самым потолком, выходящим в запустевший и давно не плодоносящий яблочный сад. Острые ощущения, а может даже парочка поседевших волос обеспечены, а значит деньги потрачены не напрасно. Будет чем похвастаться!

На следующий день вы наверняка посетите местный ресторан У вампира, где характерно загримированные официанты никогда не спросят, желаете ли бифштекс с кровью или без. Обед обойдется раза в два дороже, чем в столице, но ведь не каждый день вы вкушаете пищу на том месте, где, по преданию, Дракула выпил кровь своей первой жертвы — местного священника. Приятного аппетита!

Да, да, самого приятного. Уже прожевали? А теперь послушайте: все это сплошной и бессовестный обман, ведь и румыны — не даки, не цыгане, и даже не черт знает кто. Румыны — это такая особая профессия, как правильно заметил еще весьма наблюдательный Бисмарк, и смысл этой профессии — содрать с вас как можно больше денег. И, желательно, на пустом месте. Граф Дракула никогда в Трансильвании не жил, он вообще не любил эти пологие лесистые горы из-за постоянной сырости и периодических землетрясений. Конечно, он неоднократно бывал там проездом или по государственным делам, ну да мало ли где он успел побывать за столько лет? Хотя, честно говоря, именно эта затерянная область Карпат наиболее богата леденящими кровь легендами о вампирах и оборотнях, что не могло не способствовать развитию всяческих суеверий. Обратимся к истории: