Вампиры в Москве (№1) - Вампиры в Москве

Впрочем, внешне эта важность не чувствовалась. Барон сильно дисгармонировал с символом своего древнего дакийского рода — сутулый и тщедушный старикашка, может, и не столь старый, сколь немощный. Он даже не мог самостоятельно выбраться из кареты и обратился за помощью к слуге, вышедшему встречать гостя, после того как экипаж въехал внутрь крепостной стены.

Так впервые обитатели Келеда познакомились с Ференцем Надсади, о котором были немало наслышаны.

Барон являлся весьма зловещей и одиозной фигурой даже для того смутного времени. Известный астролог, присутствовавший при его рождении, с явным прискорбием отметил Луну под вредным влиянием Марса и Меркурия. Как известно, именно эта комбинация планет порождает маниакальные психозы, частые помутнения рассудка и длительные периоды, когда человек совершенно не способен укрощать или сдерживать свои желания. А желания эти почти всегда буйные и кровавые, почти всегда далеко за рамками дозволенного.

Именно Луну, мрачные силы которой довлели над его разумом и волей, еще очень юный Ференц лихорадочно искал глазами во время безумных конных прогулок, сумасшедших катаний в полночь на лодках по топким озерам, диких головных болей. Всю жизнь барон видел ее отражение в снеге, в росе, в себе, в зрачках своих жертв, в меланхолии и неумении совладать с сатанинскими прихотями. Видел не Луну слащавых поэтов, одетую в серебристые шелка и прозрачную вуаль, воплощение доброты и гармонии Матери-Природы, отнюдь. Его Луна другая, черная и гнойная, делающая убийц беспощаднее, раны более кровоточащими, а боль еще невыносимее для одних и желаннее для других.

С течением лет бледность лица Надсади постепенно уходила от аристократической и приближалась к мертвой, вампирической, а родовые болезни — подагра и эпилепсия, уступали место сумасшествию, периодически зажигавшемуся в его глазах недобрыми огоньками. И с каждым разом все ярче. Лет в 30 он самозабвенно увлекся алхимией и черной магией, одновременно перестав интересоваться женщинами и развлечениями. Большая часть его жизни теперь проходила в обществе местных колдунов и колдуний, изготовлявших амулеты на все случаи жизни. Стены комнат замка испещрили заклинания, написанные куриной и голубиной кровью, повсюду валялись перья, кости и черепа мелких животных, курились магические травы. Тогда еще мало кто подозревал, каким кошмаром обернутся эти детские шалости.

Вскоре, посчитав себя достаточно посвященным в азы алхимии, барон приступил к поискам философского камня, которыми руководил его кузен, известный оккультист. В лабораториях без умолку звенели колбы и реторты, были потрачены огромные суммы денег, килограммы золота и серебра переправлены в тиглях, но безрезультатно. В конце концов, Надсади решил, что и так достаточно богат, и сконцентрировал все внимание на другом классическом объекте — эликсире молодости.

В Италию и Францию поскакали гонцы, чтобы разыскать и привезти знатоков этой деликатной темы. Им было дано указание не скупиться и доставить лучших из лучших, и как можно быстрее,

Между тем, на фоне безуспешных самостоятельных экспериментов. Надсади определенно стали овладевать демонические силы. Все чаще неожиданно приходили помутнения сознания, во время которых он выл волком, в кровь срывал ногти на пальцах, царапая каменные стены и кидался на слуг, вгрызаясь в их плоть своими гнилыми зубами. Наконец, из Италии приехал флорентийский монах Франческо Прелати, известнейший магистр черной магии и сатанист, за астрономический гонорар взявшийся помочь созданию эликсира. Но, вопреки всем ожиданиям, его чары и заклинания оказались бессильны. Все с меньшим энтузиазмом Надсади смотрел по утрам в зеркало на свое стареющее лицо с увядающей морщинистой кожей и вдавленными глазами, все чаще бесился и кидался на людей, и тогда Прелати посоветовал барону подписать кровью некий документ, в котором говорилось, что за молодость он отдаст все, что потребует дьявол, жизнь и душу. Конечно отдаст, какие вопросы?! Дабы усилить воздействие заклинания, в полночь накануне праздника всех святых в церкви отслужили мессу дьяволу, сопровождавшуюся богохульствами. Тогда же начался отсчет и человеческим жертвам. Прелати собственноручно зарезал двух девушек и наполнил их кровью большие глиняные чаши — пей, сатана. Но и это не остановило старения его подопечного. Тогда, в специальном помещении по соседству со спальными покоями Надсади, установили дровяные печи для подогрева воды, где служанки без конца размешивали в горшках густые мази, рекомендованные все тем же Прелати. Единственной темой разговоров отныне являлась чудодейственность той или иной мази или бальзама, их магические свойства, «правдивые» истории исцеления с их помощью. После каждого сеанса барон пристально вглядывался в зеркало.

Он старался отыскать следы омоложения, но увы! Столь же неудачно закончились и многочисленные попытки раздобыть всемогущую целительницу-мелиссу, в которой еще Парацельс видел утерянный секрет вечной молодости и несокрушимого здоровья.

И тогда, разочарованный Надсади, небезосновательно решил, что Прелати просто-напросто наглый обманщик, умудрившийся выманить из доверчивого барона изрядную долю огромного состояния. Уязвленное самолюбие потребовало немедленного и жестокого отмщения. Судьба незадачливого магистра была предрешена, а он, как и следовало ожидать, этого даже не почувствовал. И однажды, напоив Прелати до беспамятства молодым виноградным вином, барон искромсал его тело острыми ножами. Рубашка Надсади пропиталась кровью убитого и оказалось, что в местах ее соприкосновения с телом, кожа неожиданно помолодела и разгладилась, с нее сошли угри и болезненная сыпь, посветлели пигментные пятна.

С этого-то все и началось, тогда-то и возникла сумасбродная идея принимать ванны из крови своих крепостных, благо их множество. Крепостных, конечно, нельзя убивать без веской причины, но кто будет портить отношения с могущественным родом из-за такой мелочи?! Вскоре барону подсказали, что лечебные свойства крови существенно увеличатся, если жертву перед смертью основательно помучить, пропитать страхом. Эта садистская идея понравилась и незамедлительно начала реализовываться. И не сосчитать, сколько иголок было загнано под ногти, сколько раз прижигались молодые тела огнем смоляных факелов и вырывались куски мяса острыми серебряными клещами! Созерцание чужих мучений так заводило, заводило все существо!

Но сил у барона немного даже на любимые пытки и вскоре он устает и дает сигнал верному подручному здоровяку Тодо. Тот понимает все с полуслова и тотчас с потолка на середину комнаты опускается зловещая металлическая конструкция — большая цилиндрическая клетка из острых лезвий.

Лезвия крепко скреплены железными обручами, внутри усеянными острыми шипами. Обезумевшую от ужаса жертву запихивают внутрь и запирают, nocле чего устройство поднимается вверх. Барон переодевается в белое льняное белье и садится на стул прямо под клеткой. Затем Тодо берет острый штырь или раскаленную с одного конца кочергу и старается как можно сильнее ткнуть узника, который, откинувшись назад, неминуемо натыкается на шипы. С каждым ударом поток крови усиливается. Он падает прямо на барона, полубессознательно уставившегося в пустоту неподвижным взглядом.

Вокруг замка Надсади — Сатуры, живет множество девушек и юношей, весьма добросовестных и работящих, но суеверных и невежественных. Доверенным слугам барона не составляет особого труда заманить их в замок обещанием хорошего заработка и сытой жизни. После каждого из таких рекрутских набегов они возвращаются в сопровождении нескольких молодых созданий, беззаботно входящих за ворота, чтобы уже никогда не вернуться. Довольно скоро их обескровленные тела окажутся под плитам в водосточной канаве, но большинство будет тайно похоронено под покровом ночи, как умершие от неведомой эпидемии.

Вскоре о многочисленных преступлениях своего подданного прознает даже король, но сознательно пропускает мимо ушей невероятные по чудовищности слухи. Очень состоятельный, Надсади оказывает серьезную финансовую помощь небогатой королевской семье, да и породниться они успели — младшая сестра барона Ангелина является женой великовозрастного принца-шалопая.

Ничто не мешает Надсади в его злодеяниях, да только не особо омолаживают ванны из крови крепостных. Время берет свое. Оно ведь всегда берет свое, вопрос лишь в том, с какой скоростью. Барон совершенно неоригинально считает, что относительно него эта скорость явно завышена. Где-то таится ошибка, возможно, в самой процедуре кровотерапии, и в какой-то момент даже кажется, что причина неудач обнаружена:

Для омовений используется кровь простолюдин, не сильно отличная от крови животных (?), а ведь еще римский император Тиберий, основоположник этого метода омоложения, утверждал, что лечебна лишь голубая кровь, то есть принадлежащая знатным людям. Да и зарезанный Прелати, сам того не подозревая, осуществивший главное злодеяние своей жизни, тоже являлся аристократом, жуликом, но аристократом. Однако же, как заманить к себе столько представителей голубых кровей и безнаказанно их убить? В сумасбродной голове зреют планы устройства грандиозного бала, на который будет приглашено множество гостей, а потом… Приходя в себя, барон в очередной раз признает нереальность этой затеи.

Вот какой необычный человек нежданно-негаданно нарушил уединенную жизнь семейства Дракулы, привезя в подарок великому и грозному соседу двух юношей и девушку, которых вытолкнули из подошедшей следом кареты с решетками на окнах. Одурманенные раствором опиума, они и не помышляли о побеге и послушно шли к своей смерти в «столовой» Келеда. Столь достойный подарок не делают из вежливости, по крайней мере, такие люди, но граф недолго гадал, что же нужно посетителю. Еще поднимаясь по лестнице в гостиную, Надсади начал пространную речь, видимо, заранее подготовленную и неоднократно проговоренную:

— Граф, вы знаете, я знатен и богат. Я дожил до 45 лет, я поборол фамильный недуг — чахотку, от которой умерли все мои родственники в весьма юном возрасте. Я, с помощью чудодейственных мазей, справился с дикими мигренями и приступами эпилепсии. Но во мне, словно кол в сердце, сидит никому не известная болезнь, от которой я слабею день ото дня. Жизнь уходит, как вода сквозь решето и никакие ухищрения не способны ее удержать. Мне очень страшно.

Это признание не произвело на графа ни малейшего впечатления. Он равнодушно пожал плечами.

— Участь всех людей…

— Людей — да. А я хочу стать одним из вас и жить вечно!

— Вечно не живет никто. Даже мы.

— Хорошо, пусть не вечно. Пусть еще сто, двести лет Пусть еще несколько

— Зачем?

— Зачем??? Вам, видимо, не понять того, кто чувствует в спину ледяное дыхание могилы.

— Возможно, и не понять. Но о вашей жестокости и о количестве жертв ходят легенды, неужели так страшно умирать? Или боитесь расплаты на том свете?

Надсади криво усмехнулся, обнажив в черной дырке рта почти до корней раскрошившиеся зубы:

— Умирать страшно всем, а что касается жертв… То и вы ведь не херувимы с крылышками.

Но граф даже не усмехнулся весьма удачной шутке. Даже не улыбнулся:

— Это наша судьба, это наш крест, это дано нам свыше. Людям, насколько я понимаю, дано другое.

— Мы говорим не о людях вообще, мы говорим обо мне. Считайте меня ошибкой природы, я родился не тем, кем должен. Ведь и вы такой не от рождения.

— Да, наверное.

— Значит, ошибку можно исправить…

— Возможно, но не нам. Если захотят, вызовут сами.

— Вызовет кто? Разве не вы определяете правила?!

— Нет, отнюдь. Все правила четко определены задолго до моего рождения. И если люди не особо послушны, то я придерживаюсь наших заповедей и слушаюсь наших богов.

— И кто же они, эти боги?

Дракула не ответил, ибо и сам точно не знал. Неизвестные силы стерли из его памяти подробности той поездки в горы Трансильвании, после которого он стал вампиром. Тогда произошло что-то очень важное, но что именно? Возможно, его призвали какие-то древние боги, большей частью уже забытые. Этим богам когда-то приносились кровавые жертвы и именно они дали ему силу.

Возможно, это был сам сатана. Но может и нет никаких высших сил, а просто так заведено — люди, звери, вампиры. И кое-кому дано перешагнуть эту грань — не так уж и велика дистанция.

В любом случае, идея барона энтузиазма не вызвала, но Надсади продолжал настаивать.

— Я не за подарком приехал. Я готов купить право на бессмертие. Купить. Я владею бескрайними землями, поистине несметным количеством крестьян. А в их жилах течет кровь, вкусная и сладковатая деревенская кровь. Называйте цену, не поскуплюсь.

Влад задумался, но не над цифрой, а над человеческой глупостью. Повисшую паузу не преминул заполнить Раду, до этого лишь внимательно слушавший разговор:

— А откуда вы знаете вкус крови? Мы-то думали, вы в ней только купаетесь…

Граф метнул на сына недовольный взгляд, но тот не унимался:

— Значит, хотите влиться в нашу семью?

Ну, это уж слишком. Гость у них, конечно, неприятный, но эти язвительные реплики явно больше рассчитаны на самого Влада. Как очередная демонстрация свободы мыслеизъявления. Надо бы приструнить сына, ставшего не очень-то почтительным:

— Твоего мнения никто не спрашивает. И, вообще, изволь оставить нас одних.

Раду послушно вышел, на прощание громко и демонстративно хлопнув дверью.

Между тем, Надсади не уловил или не захотел уловить издевку в вопросе и отвечал с полной серьезностью:

— Я много лет изучал человеческую кровь. Это такой же мой напиток, как и ваш. Иногда я ложился в ванну, а надо мной на крюках подвешивали еще живые тела. Слуги их резали ножом, и кровь лилась вниз. Иногда я хлестал их прутьями из ясеня, полосовал бритвой набухшие кровью рубцы и прижимался к ним всем телом. И когда брызги крови попадали мне в рот, никогда не сплевывал…

Слушая это, Дракула не мог сдержать раздражения:

— Барон, вы — маньяк, а рассказ о ваших злодеяниях слишком долгий и малоинтересный. По крайней мере, для меня. Я сажал на колья тысячи — и совершенно в открытую. Опишите свои оргии в мемуарах. А по существу отвечу так:

Денег и у нас немало, а что касается крови, тут мы привыкли жить скромно и не переводить ее попусту. Для нас это поистине драгоценный напиток. К тому же, существует древнее предание, что когда появляется новый вампир, кто-то из старых умирает.

Надсади усмехнулся. Суеверность графа казалась весьма забавной, особенно в силу своей выборочности. Те же черные кошки, в которых иногда превращались его не по возрасту шаловливые дети, почему-то не вызывали особо неприятных эмоций, а тут, ишь, предание!

— Итак, у вас все? Если хотите, можете остаться в замке на ночь — я распоряжусь, чтобы приготовили комнату для гостей.

Но барон сюда приехал не спать, а потому решил, что пришла пора демонстрировать главный козырь. Он с максимальной вальяжностью и чувством собственного достоинства уселся в кресло, выдержал паузу и произнес:

— Я ведь, в принципе, догадывался, что ни деньги, ни крепостные вас не заинтересуют. Но это далеко не все, что я могу предложить.

Барон ожидал услышать от графа заинтересованное или хотя бы язвительное Что же?, но тот равнодушно молчал.

— Я могу обеспечить вам нечто не менее необходимое, чем глоток свежей крови.

— Вычурно выражаетесь. О чем это вы?

— Средство Локкус. Слышали о таком?

Еще бы не слышать! Среди вампиров всех стран и земель веками ходят легенды о чудодейственном средстве, один глоток которого позволяет очень долго безбоязненно находиться под солнцем и отбрасывать тень. Это — рай вампиров, из которого их изгнали за какой-то серьезный проступок, и солнце стало их беспощадным врагом. Конечно, несколько минут даже на солнцепеке не убьют молодого здорового вампира, особенно, недавно сытно покушавшего. Но если он стар, голоден, или просто слегка замешкаешься, тогда беда. Небесное светило сначала парализует, а потом и испепелит. Поэтому лучше не вылазить на свет, но одна лишь ночная жизнь не только неполноценна, но и опасна. Днем вампир существенно беспомощнее, особенно вне своего убежища.

— Вам известен рецепт?

И не передать, сколько иронии граф вложил в этот вопрос. Барон же являл полную невозмутимость.

— Не до конца. Но уверен, что за несколько месяцев смогу его полностью определить.

— Да ну? Вы серьезно???

— И не сомневайтесь.

— Сомневаюсь. Многие пытались, да все бесполезно. Для нас это столь же недоступно, как эликсир молодости для людей. Так не проще ли вам искать именно секрет эликсира, чем организовывать такие сложные комбинации?

— Не проще, отгадка Локкуса у меня почти в руках. Я обладаю уникальными документами и надо лишь кое-что проверить.

— Допустим, допустим на секунду. А как вы думаете проверять? Уж не на нас ли?

— Нет, но и без вашей помощи не обойтись — именно поэтому я не могу пока предоставить конечный результат.

— И что же от нас требуется?

— Не так уж и много. Всего лишь один поцелуй одному из тех… как их лучше назвать… — подопытных кроликов, которых я буду привозить.

Граф удивленно поднял брови:

— Поцелуй?

— Вот именно. Будучи осведомленным о ваших детях, я просто уверен, что вы прекрасно знаете, о чем идет речь. И не отнекивайтесь.

— Вы уверены?

— Уверен.

Знал ли Дракула о поцелуе или укусе любви? Конечно, но это сокровенное знание пришло не сразу. Однажды он сам не понял свой поступок, когда, приблизившись к спящей молодой женщине, сначала впился, по обыкновению, в ее шейную вену, а вот потом… Потом нижними резцами неожиданно прокусил свою нижнюю губу и их кровь смешалась. С каждым новым визитом в эту бедную хижину все больше крови Дракулы бежало в жилах девушки и очень скоро более сильная и холодная кровь вампира победила слабую и теплую кровь человека. Девушка стала женой графа, таким же вампиром… как и он. Но о своей жене граф предпочитал не вспоминать, дабы не бередить былые раны — во время охоты в горах она бесследно и загадочно исчезла.

Именно так же, повинуясь неведомому порыву, в другом деревенском домишке, Влад выбрал себе детей — двух маленьких мальчиков-близнецов и крохотную девочку, чьих родителей он только что убил. По церковной метрике, мальчики появились на свет почти одновременно, но Владу нужен был старшой сын. Им стал тот из близнецов, который отличался более шумным и непокорным нравом, и нрав этот, к большому сожалению отца, сохранился и в дальнейшем. Своих избранников Влад перевез в замок и несколько лет они росли, как обычные дети, впрочем, лишенные общества сверстников. И только потом граф начал потихоньку заменять их кровь.

— Мне-то известно. А откуда у вас эти сведения?

— Есть, скажем, большой трактат бенедиктинца Бертолле Описание ламий. Вот он.

С этими словами барон извлек из кармана вышеупомянутое издание и продолжал:

— С этих-то страниц и почерпнута часть информации. Вдобавок, элементарная наблюдательность подсказывает, что у вас в арсенале имеется не только укус смерти, но и нечто более романтичное.

— Описание ламий? Надо же, слово-то какое вычурное! Так может оттуда почерпнут и секрет Локкуса? Бенедиктинцы такие проныры, могли и раскопать… В фантазиях. Знаете, барон, сколько ни встречал монахов этого ордена, все они пьяницы, дебоширы и пустобрехи, носящие под рясой бутыль и арбалет, а на языке десяток дурацких небылиц. Сомнительный источник. Впрочем, не могли бы вы зачитать, что именно там написано. Может, и я смогу почерпнуть что-нибудь новенькое?

— Граф, вы напрасно иронизируете. И будь причина визита менее значительна и злободневна для меня, давно бы развернулся и уехал. Так что знайте, я буду до упора терпеть все ваши выпады и насмешки.

— Полно, барон. Мне действительно интересно.

— Ну, что же, тогда слушайте:

Глубоко ошибочно мнение, что у вампиров полностью отсутствует кровь и совершенно не бьется сердце. Бьется, но очень и очень медленно, не чаше одного удара в минуту. Поэтому оно почти не изнашивается, можно сказать, работает вечно. Конечно, если никто не проткнет его осиновым колом.

Сердце вампира гонит по телу особую черноватую маслянистую жидкость, которую можно назвать вампирической кровью. Ее немного и, в силу своей высокой вязкости, она никогда не вытекает из ран.

Когда вампир убивает свою жертву обычным укусом, он просто выпивает ее кровь. Когда же вампир выбирает себе жену или детей, он использует так называемый УКУС ЛЮБВИ или ВАМПИРИЧЕСКИЙ ПОЦЕЛУЙ. Цель этого укуса не только высосать всю человеческую кровь, но и заменить ее на свою. Во время укуса вампир как бы надрезает себе резцом нижнюю губу и выдавливает свою кровь в вену избранника. Обычно, через два-три подобных сеанса происходит полная замена крови.

Надо признать, что именно вампирическая кровь способствует полной перестройки бывшего человеческого организма. Постепенно происходит отказ от обычной пищи, начинается отрицательная реакция но солнце. Что же касается чеснока и распятия, следует признать их действие малоэффективным…

Во время чтения граф иногда даже кивал головой:

(— хм, почти все правильно, интересно бы найти этого Бертолле да расспросить, откуда все это знает):

— Стоп, стоп, спасибо. Надеюсь, вы не собираетесь читать всю эту книгу до конца.

— Как угодно.

— Барон, позвольте задать вам один вопрос.

— Пожалуйста.

— А автор этой книги, он еще жив?

— Не думаю, она написана более ста лет назад.

— Нда… Как неприлично давно. Значит, даже такой квалифицированный специалист, наверняка общавшийся с кем-нибудь из наших, не знал секрет средства. Или не додумался его обменять. А вы хотите…

Страдание исказило и без того малосимпатичное лицо барона и Дракула постарался смягчить ситуацию:

— Не надо обижаться, любезный друг, прошу вас. Вы должны правильно понимать мой скептицизм. Кругом шастает масса шарлатанов-чернокнижников, готовых чуть ли не завтра превратить железо в золото. Когда их резонно спрашиваешь, почему они не сделают это самостоятельно и не озолотятся в одиночку, то рассказывают одну и ту же традиционную байку. Уж вы то должны знать.

— Да уж, знаю — ограбили по дороге и не хватает денег закончить эксперименты. Сплошная ложь. Поэтому я в алхимиках разочаровался, а кое-кто из них и жизни лишился. Но моя уверенность касается только Локкуса.

— Почему?

— Скажем так: я обладаю некими не вызывающими сомнения документами.

— Допустим, но повторяю, как вы думаете проверять средство? Вы предлагаете мне делать вампиров и посылать их на смерть под лучами солнца?!

— Нет, другое. После одного соответствующего укуса человек никогда не станет вампиром, но уже будет отрицательно реагировать на солнечный свет и людскую пищу. Ведь так?

Ведь так. И, в принципе, экспериментировать в переходный период можно не нарушая заповеди Не убий брата своего, которую вампиру куда сложнее преступить, чем человеку. Однако, к чему эти опыты, пусть и безобидные, если основной цели не достигнуть?!

— Барон, примите мой искренний комплимент — вы хорошо подготовились к нашей встрече.

— Спасибо. Так вот, на подопытных кроликах мы и будем проверять действие Локкуса и, даже если ничего не получится, пища останется вам компенсацией за потраченные силы и время. Это устраивает?

— Вполне. Но, боюсь, вы могли бы иначе использовать оставшееся время — например, молиться за спасение своей грешной души.

Однако Надсади уже не обращает внимание на мелкие колкости. Он добился главного — возможности экспериментировать и теперь не хочет терять ни минуты. Однако, за спорами из разговора исчезло главное:

— Но перед отъездом я хочу услышать ваше обещание сделать меня вампиром в случае успеха.

( — и после этого ты отстанешь?):

— Обещаю.

С неожиданное резвостью барон устремляется к карете. Он чувствует шанс.

С тех пор, примерно каждые два месяца, Надсади появлялся в Келеде с парнем или девушкой, иногда крепостными, а иногда и приговоренными к смертной казни и выкупленными у короля. Перед опытом их заставляют долго дышать над тлеющим дурманом и другими галлюциногенными травами, после чего он становится спокойным и безразличным. Один или два укуса любви, несколько капель «чудодейственного» средства и его выставляют на солнечный свет во внутреннем дворе Главной Башни. Йон или Раду, легко жертвующие ради этого действа своим дневным сном, внимательно наблюдают за происходящим действом сквозь специально закопченное стекло.

Проходит несколько мгновений и кролик падает на землю, страшно агонизирует и бьется в конвульсиях. От заторможенности и равнодушия не остается и следа. Он кричит нечеловеческим голосом, что его тело и душу жжет солнце, умоляет, чтобы поскорее убрали в темноту. Эмиль и здоровенный верзила Тодо — верный охранник барона, выполняют просьбу, переводя беднягу обратно в подземелье и сажая на цепь у одного из столбов. Его дальнейшая участь предрешена.

Хозяева Келеда только посмеивались над очередным фиаско незадачливого экспериментатора и сыпали колкостями, но барон сохранял редкостное спокойствие и не унывал. В нем чувствовалось непонятная уверенность в положительном итоге и беспокоило только одно — лишь бы хватило времени, лишь бы смерть не явилась слишком рано.

ИЗГНАНИЕ РАДУ

Старый граф Влад злобно расхаживал по просторному залу на третьем этаже своего мрачного замка. Вдоль стен стояли рыцарские доспехи, звеневшие от каждого шага, стены украшали многочисленные мечи и секиры, шлемы и латы. Все это хранилось в память о самых разных войнах, которые вели на этих землях и сам Влад, и его предшественники. Именно здесь, медленно переходя от предмета к предмету, часами разглядывая их детали, он любил вспоминать ту жизнь, полную сражений и интриг, именно здесь обсуждал с семьей наиболее важные вопросы. Хотя, обсуждал — громко сказано. Пока еще ничьи советы и ничье мнение не могли серьезно повлиять на его решения. Но сегодня — особый случай.

Огромные стенные часы отбивали полночь — удивительный миг смерти старого дня и зарождения дня нового, тонкая грань вчера и завтра. Острая бритва незримо разрезала ткань времен и тяжелый медный звук заставлял непроизвольно сжиматься сердце. Даже такое, холодное и почти не бьющееся, как у Дракулы.

У раскрытого окна стоял младший сын Ион и рассеянно смотрел на звезды. Он прекрасно знал, что если отец не в настроении, лучше первому разговор не начинать. Вообще лучше молчать.

— Я ему сказал, чтобы пришел ровно в полночь! Он специально сидит в своей комнате, дабы опоздать, хоть на пять минут, но обязательно опоздать.

— Может, какие дела…

— Я знаю его дела! Сначала вырезает свои дурацкие поделки, а потом, как дикий зверь колобродит по деревне. Но ничего, сейчас ему будет не до…

Граф не успел закончить фразу. Медленно открывая скрипучую тяжелую дверь, в зал столь же медленно вошел Раду. Он не спешил, как бы говоря:

(— я послушный сын, но не очень):

— Здравствуй, отец!

— Ты опаздываешь…

— Совсем чуть-чуть…

— Но я хотел, чтобы ты пришел ровно в полночь. Что же задержало ваше величество?

Но Раду не собирался извиняться и тоже перешел в наступление:

— Отец. мы живем очень долго, безумно долго. Тысячи часов ты бессмысленно расхаживаешь по этом дурацкому замку, перелистываешь бестолковые трактаты и фолианты, смотришь в пустоту. И пять минут опоздания приводят тебя в дурное расположение духа?! По-моему, ты несколько предосудителен, по крайней мере, относительно меня.

— Возможно и так. А что касается моего духа, он как раз спокоен, хотя сам я в бешенстве. И причина не в минутах опоздания и даже не в том, что ты опаздываешь демонстративно. А вот своими сомнительными подвигами ты ставишь под угрозу ту жизнь, которую мы уже давно ведем в согласии с жителями моих владений. Веская причина для бешенства?!

И опять Раду не желал что-либо объяснять или оправдываться. Он критиковал:

— Это не жизнь, а прозябание, так живут пауки на стенах, часами стерегущие мух.

Впрочем, отец совершенно не воспринял столь образное сравнение:

— Ты убиваешь местных жителей, вопреки нашим давним договоренностям. Вопреки моему слову.

— Слова, это всего лишь слова, и никогда не заменят пищу. Мы ведь еще не научились питаться святым духом, не так ли? Да и могилы разрывать как-то не хочется.

— Твое остроумие сейчас не уместно. И не уместно вообще. Мы говорим об очень важном деле.

— Хорошо, давай о деле. Отец, ты словно заморозился тогда, когда сажал на колья турок и недовольных бояр. Реальность сегодняшнего дня совершенно Другая. Ты уже не воевода Валлахии, не наследник трона, а всего лишь местная достопримечательность, на которую даже самые любознательные предпочитают опасливо смотреть издалека. Путешественники давно обходят стороной эти места. Кучера отказываются ехать сюда или требуют сумасшедшие деньги. Дурная слава про нашу семью летит по свету, а ты все пытаешь изображать из себя невинного старичка.

— Ты говоришь очень путано. Времена изменились, и именно поэтому нельзя действовать в открытую, как раньше. Королевская семья чтит мои былые заслуги и гарантирует неприкосновенность, но не желает конфликта со своими подданными.

— Поэтому каждый раз приходиться отправляться за едой все дальше и дальше. Уже до Трансильвании и Молдавии добрались. Какую страну будем открывать следующей? Русь?

Мириам, до этого тихо наигрывавшая на старинной и скрипучей фисгармонии вариации на темы каких-то смутных мелодий, подняла на брата спокойные светло-зеленые глаза, глубокие и пустые, как морская бездна. Странные аккорды утонченного ночного отчаяния, смутного предчувствия готики, жутких зимних штормов, словно вырванные из стонущего сердца, затихли в воздухе. Они в последний раз заставили задребезжать огромную хрустальную люстру, в которой горело несколько черных восковых свечей, и канули в тишину:

— Ты прав, добывать пищу стало несколько сложнее, но попробуй объяснить другое — три дня назад мы отменно поужинали торговцами шерстью на берегу реки Оловат, в нашей столовой находятся два пленника, привезенных Джелу и кролик от Надсади. Это правда?