Рама (№4) - Рама Явленный

— Я попросила вас сходить со мной сюда сегодня, — промолвила Наи, приступая к сортировке белья, — потому что хочу переговорить о Галилее…

— Она помедлила в нерешительности. — Простите меня, Николь, но я — заинтересованная сторона… и я не уверена…

— Что ж тут странного, Наи, — негромко ответила Николь. — Я понимаю… Не забудь, что я тоже мать.

— Николь, я в отчаянии, — продолжала Наи. — Я нуждаюсь в вашей помощи… Ни одно из прежних событий в моей жизни, даже убийство Кэндзи, не повлияло на меня подобным образом… Беспокойство за сына снедает меня, даже медитация не приносит мне мира.

Наи разделила одежду на три кучки. Она положила их в три различные стиральные машины и вернулась к Николь.

— Видите ли, я первой соглашусь, что поведение Галилея заслуживает осуждения… после долгого сна, когда нас перевели сюда, он очень медленно начинал сходиться с остальными… Он не пожелал посещать занятия, которые Патрик, Элли, Эпонина и я устроили для детей, и ничего не делал по дому… Галилей стал мрачным и грубил всем, кроме Марии. Он никогда не разговаривал со мной о своих чувствах… Ему нравилось только ходить в физкультурный зал и наращивать мускулы… в конце концов он очень возгордился своей физической силой.

Наи помедлила какое-то мгновение.

— Николь, Галилей у меня неплохой, — извиняясь, проговорила она. — Он просто ничего не понял… Он отправился спать в шестилетнем возрасте, а проснулся в двадцать один — с телом и желаниями молодого человека…

Она смолкла. Слезы наполнили ее глаза.

— Разве мог он понять, как следует поступать… — с трудом выговорила Наи. Николь протянула ей обе руки, но Наи отклонила объятия. — Я старалась как могла, но ничем не сумела помочь ему, — печальным тоном продолжала Наи. — Просто не знаю, что делать… я боюсь, что теперь уже слишком поздно.

Николь вспомнила собственные бессонные ночи в Новом Эдеме, бесконечные слезы о Кэти.

— Я все понимаю, Наи, — проговорила она негромко. — В самом деле понимаю.

— Один только раз, — произнесла Наи после паузы, — сумела я заглянуть под холодную маску, которую Галилей носит с такой гордостью… Это было посреди ночи, после случая с Марией, он как раз вернулся от Большого Блока. Мы были вдвоем в коридоре. Он плакал и колотил по стене… — Я же не хотел причинять ей боль, мама, поверь мне, — кричал он. — Я люблю Марию… Я просто не мог остановиться.

— А что случилось с Галилеем и Марией? — спросила Николь, когда Наи умолкла на несколько секунд. — Я ничего не слышала.

— О! — ответила Наи с удивлением. — А я не сомневалась, что вам уже рассказали обо всем. — Она помедлила. — Макс сказал мне, что Галилей пытался изнасиловать Марию и, должно быть, справился бы с ней, если бы в комнату не влетел Бенджи и не растащил их… Позже Макс признался мне, что, кажется, переусердствовал в словах, но Галилей, безусловно, переступил границы приличия… Сын мне сказал, что Мария поощряла его, по крайней мере вначале, и что они просто повалились на пол… Если верить Галилею, она охотно содействовала ему, пока он не начал стаскивать с нее трусы, тогда и началась борьба…

Наи попыталась успокоиться.

— Завершение истории, как ее ни излагать, не очень приятное… Галилей не отрицает, что ударил Марию несколько раз, она закричала, а потом он придавил ее к полу и занялся трусами… Дверь-то он запер. Бенджи выломал ее плечом, прежде чем наброситься на Галилея… Из-за шума и ущерба, нанесенного оборудованию, Большой Блок явился немедленно, а с ним и куча свидетелей…

В глазах Наи стояли слезы.

— Наверное, это было ужасно, — проговорила Николь.

— Эта ночь сломала всю мою жизнь, — ответила Наи. — Все винили Галилея. Большой Блок взял его на контроль, а потом вернул в семью. Тут и Макс, и Патрик, и даже Кеплер, его родной брат, решили, что наказание оказалось слишком легким. И с тех пор, когда я пытаюсь просто намекнуть, просто намекнуть, что очаровательная крошка Мария могла быть отчасти виновной в случившемся, все заявляют мне, что я «необъективна» и «слепо верю сыну»…

— Мария превосходно сыграла свою роль, — продолжала Наи с нескрываемой горечью в голосе. — Потом уж только она призналась, что по собственной воле целовалась с Галилеем («Не впервые, уже случалось», — сказала она). Но настаивала, что начала сопротивляться, прежде чем он повалил ее на пол. После случившегося Мария проплакала целый час. Она едва могла говорить. Все пытались утешить ее, в том числе и Патрик. И, прежде чем она сумела сказать что-нибудь, все уже были убеждены, что Марию винить не в чем.

Тихо зазвенел колокольчик, отмечая окончание стирки. Наи неторопливо поднялась, подошла к машинам и переложила вещи в пару сушильных аппаратов.

— Все мы согласились, что Марии следует переехать в соседнюю комнату — к Максу, Эпонине и Элли, — начала Наи. — Я подумала, что время залечит раны. Я ошиблась: все, кроме меня, относились отрицательно к Галилею. Кеплер даже не разговаривал с братом. Патрик держался вежливо, но отстранение. Галилей углубился в себя, перестал посещать занятия и большую часть времени проводил в атлетическом зале.

— Около пяти месяцев назад я отправилась к Марии и просто молила ее помочь Галилею… Я унижалась, Николь. Вот я, взрослая женщина, молила эту девицу… Сперва я по очереди просила Патрика, Эпонину и Элли походатайствовать за меня перед Марией. Наконец, она согласилась переговорить с Галилеем, — с горечью произнесла Наи, — но только после того, как мне пришлось выслушать попреки: дескать, она чувствует себя опозоренной после нападения. Еще она потребовала, чтобы Галилей перед встречей принес извинения в письменном виде и чтобы я сама присутствовала во время их разговора, дабы исключить неприятный поворот событий.

Наи покачала головой.

— А теперь я спрашиваю тебя, Николь: откуда у шестнадцатилетней девчонки, проспавшей всю свою жизнь кроме двух лет, берутся подобные причуды? Наверное, это кто-то из взрослых, скорее всего Макс или Эпонина, советует ей, как себя вести. Мария хотела унизить меня и заставить Галилея страдать. И в этом она преуспела.

— Я знаю, что подобное прозвучит неожиданно, — Николь впервые заговорила за долгие минуты, — но мне приводилось встречать людей, невероятно одаренных от природы, интуитивно знавших в весьма раннем возрасте, как поступать в любой ситуации. Быть может, и Мария из таких?

Наи игнорировала ее комментарий.

— Встреча прошла очень гладко. Галилей не ершился, Мария приняла извинения, которые он написал. И следующие несколько недель старалась привлекать Галилея ко всем занятиям молодежи… Но он все равно чужой среди них. Это могла ощутить даже я, возможно, и он тоже.

— А потом тот день в кафетерии, когда они сидели впятером; все остальные уже поели и отправились в комнату. Тут за их стол уселась пара игуан. Если верить Кеплеру, они вели себя преднамеренно отвратительно… засовывали головы в миски и с шумом втягивали в себя извивающихся червей, которых так обожают, а затем своими желтыми бусинами пялились на девиц, в особенности на Марию. Никки сказала, что сыта, и Мария ее поддержала. Тут Галилей вскочил с места и, шагнув в сторону игуан, крикнул: «Эй, убирайтесь!», или что-то в этом роде. Когда они не пошевелились, он сделал еще один шаг. Тут одна из игуан бросилась на него. Галилей схватил ее за шею и яростно встряхнул, сломав при этом ей шею. Она умерла. Вторая игуана схватила Галилея за руку своими жуткими зубами. Прежде чем кирпичеголовые сумели навести порядок, Галилей до смерти забил игуану о крышку стола.

Закончила свое повествование Наи на удивление спокойно.

— Три часа спустя они увели Галилея. Большой Блок явился в нашу комнату и объявил, что Галилей будет переведен в другую часть космического корабля. Когда я спросила о причинах, глава кирпичеголовых сказал мне ту самую фразу, которой отвечает мне всякий раз, когда я повторяю вопрос: «Поведение вашего сына неприемлемо для жизни здесь».

Новая последовательность коротких звонков, засвидетельствовала что с сушкой закончено. Николь помогла Наи разложить одежду на длинном столе.

— Для посещений мне отведено два часа в день. Галилей слишком горд, чтобы жаловаться, но я вижу, как он страдает… Совет включил Галилея в список пяти людей, задерживаемых без веских причин. Но я не знаю, насколько серьезно отнеслись кирпичеголовые к их жалобе.

Наи сложила одежду и положила ладонь на руку Николь.

— Вот почему я прошу вашей помощи, — проговорила она. — В иерархии чужаков Орел стоит даже выше Большого Блока. Но Орел — ваш близкий знакомый. Не походатайствуете ли вы перед ним за Галилея?.. Прошу вас.

— Так надо! — сказала Николь Элли, забирая свои пожитки из шкафа. — Я должна была с самого начала поселиться в той комнате.

— Мы переговорили обо всем, прежде чем ты пришла к нам, — промолвила Элли, — но Наи решила принять Марию, и та согласилась, чтобы ты могла побыть здесь со мной и Никки.

— Тем не менее… — опустив вещи на стол, Николь поглядела на дочь. — Знаешь, Элли, я провела здесь всего лишь несколько дней, но мне кажется невероятно странным, насколько все вы здесь поглощены повседневными заботами… Я имею в виду не только Наи и ее проблемы. Люди, с которыми мне довелось общаться, — и в кафетерии, и в общих комнатах, — на редкость мало думают и говорят о том, что здесь творится на самом деле. Лишь двое задавали мне вопросы об Орле. А вчера на обсервационной палубе целая дюжина людей смотрела на этот ошеломляющий тетраэдр, но никто не пожелал поинтересоваться, кто построил его и зачем.

Элли расхохоталась.

— Мы провели здесь уже целый год, мама. Эти вопросы занимали всех очень давно, они не сходили с языка не одну неделю, но никто так и не получил удовлетворительных ответов. Человеческая природа велит забыть о вопросе, если на него нет подходящего ответа.

Она собрала вещи матери.

— Мы попросили всех разойтись и дать тебе подремать. В течение ближайших двух часов в комнате не будет никого. Пожалуйста, мама, воспользуйся этой возможностью… Вчера вечером перед уходом Синий Доктор сказала мне, что твое сердце обнаруживает признаки усталости, несмотря на все вспомогательные зонды.

— Безусловно, мистер Ковальский без всякого удовольствия, — прокомментировала Николь, — впустил октопаука к нам.

— Я объяснила ему причины. Большой Блок повторил. Не беспокойся об этом.

— Спасибо тебе, Элли, — проговорила Николь и поцеловала дочь в щеку.

4

— Мама, ты готова? — спросила Элли, появляясь в дверях.

— Кажется, да, — ответила Николь. — Но чувствую себя просто глупо. Если не считать вчерашней партии с тобой и Максом, я не играла в бридж уж и не знаю сколько лет.

Элли усмехнулась.

— Дело не в том, мама, как хорошо ты играешь. Мы же вчера все обсудили.

Макс и Эпонина ожидали в коридоре на трамвайной остановке.

— Сегодняшний день обещает быть интересным, — сказал Макс, приветствуя Николь. — Интересно, сколько еще явится человек.

Вчера Совет проголосовал за продление бойкота еще на три дня. Хотя Большой Блок учел перечень всех жалоб и даже уговорил октопауков, которых в восемь раз больше, чем людей, выделить землянам достаточно времени для исключительного пользования общественными помещениями, Совет все же решил, что не добился адекватной реакции.

На заседании Совета обсуждали меры по ужесточению бойкота. Некоторые из наиболее красноречивых ораторов потребовали установить наказание для игнорирующих резолюцию о бойкоте. В конце концов собрание постановило, что порученцам Совета следует активно заняться теми людьми, которые пренебрегают рекомендациями и продолжают встречаться с другими видами разумных существ.

Поезд в главном коридоре оказался почти пуст. Полдюжины октопауков занимали первый вагон, во втором располагались три или четыре октопаука и парочка игуан. Кроме Николь и ее друзей, других землян в трамвае не было.

— Три недели назад до последнего обострения напряженности, — проговорила Элли, — еженедельный турнир по бриджу мы проводили на двадцати трех столах. На мой взгляд, достаточно весомая цифра. В среднем со стороны людей каждую неделю приходило пять-шесть новых спортсменов.

— Но Элли, — спросила Николь, когда трамвай остановился и еще пара октопауков поднялась в их вагон, — как вам пришла в голову идея проводить эти соревнования по бриджу? Когда ты сказала, что собираешься играть в карты с октопауками, я решила, что дочь моя лишилась рассудка.

Элли расхохоталась.

— Ну что ж, как только мы здесь поселились, я поняла, что следует придумать какое-нибудь совместное занятие. Люди просто не хотели подходить к октопаукам, чтобы начать с ними разговор, даже если рядом находились переводчики — я или кирпичеголовый… Игры создавали какой-то стимул для встреч… На время это удалось, но тут же стало ясно, что не существует такой игры, в которой самый способный человек может составить конкуренцию октопауку, даже с гандикапом…

— В конце первого месяца, — перебил ее Макс, — я играл в шахматы с твоей подружкой Синим Доктором… Она дала мне фору — ладью и две пешки, а потом ободрала как липку… Очень унылая перспектива…

— Последний удар нанес наш первый турнир по скраблу22, — продолжила Элли. — Октопауки взяли все призы, хотя мы пользовались только английскими словами! Вот тогда-то я и поняла, что надо придумать такую игру, в которой люди и октопауки не будут играть друг против друга…

Бридж предоставил идеальную возможность. Каждая пара состояла из одного человека и октопаука. У партнеров нет необходимости общаться. Я подготовила карты с символами, понятными на обоих языках; во всяком случае, даже самый тупой человек способен за один урок заучить цифры октопауков от одного до семи и их символы для четырех мастей… Все сработало просто великолепно.

Николь покачала головой.

— Я все-таки думаю, что ты свихнулась, — сказала она с улыбкой, — хотя признаю безусловный талант и артистизм.

В карточном зале рекреационного комплекса ко времени начала турнира по бриджу находилось всего лишь четырнадцать человек. Элли разделила их на две отдельные группы: в одной пары были смешанными, в другой составлены только из октопауков.

Синий Доктор играла вместе с Николь. Они согласились, что будут играть в пять карт — один из шести вариантов, предусмотренных Элли, — и уселись за стол возле двери. Сидения для октопауков были выше, чем для людей, и поэтому партнеры оказались лицом к лицу…

Николь никогда не была хорошим игроком в бридж. Она научилась играть еще в студенческие годы в Турском университете, когда отец, озабоченный отсутствием у нее друзей, посоветовал дочери активнее общаться с товарищами. Николь приводилось играть в бридж и в Новом Эдеме. Тогда эта игра в первый год после высадки охватила поселение как эпидемия. Однако, невзирая на естественную наклонность к игре и победе, Николь всегда полагала, что бридж занимает слишком много времени и существуют другие, более важные вещи.

С самого начала Николь было ясно, что Синий Доктор, как и другие пауки, оказавшиеся за столом партнерами людей в смешанных парах, были превосходными игроками. Во втором круге Синий Доктор получила три взятки без козырей, что вообще крайне трудно, обнаруживая выучку профессионального игрока «в бридж.

— Сыграно великолепно, — заметила Николь, обращаясь к партнерше, после того как Синий Доктор оставила их соперников без взятки.

— Все просто, если угадаешь, как легли карты, — ответила Синий Доктор.

Ловкость, с которой октопауки оперировали колодой, потрясала. Они перебирали карты двумя последними сегментами конечностей, а перед собой держали карты тремя щупальцами — два по бокам, одно посередине; карты на стол октопаук выкладывал щупальцем, ближе всего расположенным к нужной карте. Между партиями Николь и Синий Доктор обычно оживленно беседовали. Синий Доктор как раз сообщила Николь, что последнее решение Совета озадачило нового Верховного Оптимизатора, когда дверь в карточный зал отворилась и внутрь вошли трое людей, за которыми следовали Большой Блок и один из кирпичеголовых поменьше.

Предводительствовала людьми женщина, в которой Николь узнала Эмили Бронсон, президента Совета. Она оглядела комнату и направилась к столу Николь. Карты были только что розданы — недавно все поменялись местами, и к Николь с Синим Доктором присоединился октопаук Молочный вместе с партнершей, приятного вида женщиной средних лет по имени Маргарет.

— Маргарет Янг, я удивлена вашим присутствием здесь, — проговорила Эмили Бронсон. — Разве вы не слышали, что Совет продлил бойкот на сегодняшний вечер?

Двое мужчин, вошедших в комнату вместе с миссис Бронсон, одним из которых был Гарланд, герой инцидента в бассейне, последовали за ней к столу Николь. Все трое стали возле Маргарет.

— Эмили… простите, — Маргарет потупила взгляд. — Но вы знаете, как я люблю бридж…

— Сейчас решается более серьезный вопрос, чем игра, — произнесла миссис Бронсон.

Встав из-за ближайшего столика, Элли Попросила Большого Блока не допустить срыва игры. Но Эмили Бронсон поторопилась.

— Все находящиеся здесь люди, — проговорила она громко, — обнаруживают свою нелояльность. Если вы немедленно уйдете, Совет забудет про вашу выходку… но если и после предупреждения…

Большой Блок проинформировал миссис Бронсон, что она и ее приятели в самом деле мешают игре. Когда члены Совета направились к выходу, более чем половина людей поднялась из-за столов.

— Какая гадость! — раздался удивительно четкий и сильный голос. Опираясь о стол одной рукой, Николь встала. — Садитесь, — сказала она тем же тоном. — И не позволяйте манипулировать собой людишкам, ничего не знающим, кроме ненависти.

Все игроки возвратились на свои места.

— Заткнись, старуха! — в гневе бросила Эмили Бронсон от выхода. — Не вмешивайся не в свое дело. — Большой Блок выставил ее и компаньонов за дверь.

— Миссис Уэйкфилд, а вы не знаете, что представляют собой эти предметы?

— Не лучше, чем ты, Мария, — ответила Николь. — Возможно, эти вещи имели особое значение для твоей матери. Тогда я решила, что серебряный цилиндр, вшитый ей под кожу, был чем-то вроде инвентарного номера. Но никто из хранителей зоопарка не пережил бомбардировку, о нем вообще сохранилось очень мало материала, и мы едва ли сумеем подтвердить мою гипотезу.

— А что такое гипотеза? — спросила девушка.

— Так называется произвольное предположение относительно сути случившегося, если у Тебя нет оснований для точного ответа, — проговорила Николь. — Кстати, признаюсь, твой английский весьма впечатляет меня.

— Спасибо, миссис Уэйкфилд.

Николь и Мария сидели в нише возле обсервационной палубы и потягивали фруктовый сок. Хотя Николь провела в Гранд-отеле уже неделю, она впервые осталась с глазу на глаз с девушкой, которую обнаружила в руинах зоопарка октопауков шестнадцать лет назад.

— А моя мама действительно была красавицей? — спросила Мария.

— Видная женщина, это я помню, — ответила Николь, — хотя в такой-то темноте судить было трудновато. — Кожа у нее того же цвета, что и у тебя, быть может, чуть посветлее… стройная такая. По-моему, ей было лет тридцать пять или даже меньше.

— А как насчет отца?

— Никаких свидетельств его пребывания там я не заметила. Конечно, в подобных обстоятельствах было не до внимательности… Он мог отправиться в Альтернативный Домен в поисках помощи. Ограда вокруг вашего помещения была разрушена при бомбардировке. Когда мы проснулись следующим утром, я боялась, что твой отец ищет тебя. Но, потом убедила себя в том, что, судя по вашему быту, вы с матерью жили вдвоем.

— Итак, вы предполагаете, что отец к тому времени уже умер? — застенчиво спросила Мария.

— Возможно, — ответила Николь. — Но не обязательно… Я имела в виду другое: просто мне показалось, что кроме вас двоих там никто не жил.

Мария отпила сока, и за столиком установилось недолгое молчание.

— Недавно, вы, когда мы стояли с Максом и Эпониной, сказали мне, миссис Уэйкфилд, — наконец проговорила девушка, — что, возможно, мои отец и мать были похищены октопауками из места, называемого Авалоном… Я не совсем поняла ваши слова…

Николь улыбнулась Марии.

— Мне нравится твоя вежливость, Мария, — начала она. — Но ты уже стала членом нашего семейства, а поэтому ты можешь звать меня просто Николь. — Память ее вернулась в Новый Эдем, в далекие времена… и Николь не сразу вспомнила, что девушка ожидает ответа на свой вопрос.

— Авалоном называли поселок, расположенный снаружи Нового Эдема, на темной и холодной Центральной равнине. Правительство колонии построило его для карантина: туда поместили людей, зараженных смертоносным вирусом RV-41. После сооружения Авалона диктатор Нового Эдема Накамура убедил сенат разместить в Авалоне всех, кто мешал ему, в частности тех, кто протестовал против проводимых им реформ, а также психически больных или умственно отсталых людей…

— Не очень уютное место… — отозвалась Мария.

«Бенджи провел там больше года, — думала Николь. — Он никогда не вспоминает о том времени». Она ощутила свою вину… жаль, что не удалось обстоятельно переговорить с Бенджи после пробуждения. «Но он никогда не жаловался».

И Николь заставила себя вернуться к разговору. «У нас, стариков, мысли вечно улетают неизвестно куда, — сказала она себе. — Все, что мы видим и слышим, навевает столько воспоминаний».

— Я уже успела кое-что проверить, — проговорила Николь. — Увы, вся администрация Авалона умерла в войну… Я описала внешность твоей матери нескольким людям, хорошо знакомым с Авалоном, но никто из них не помнит ее.

— Вы считаете, что она была умственно отсталой? — спросила Мария.

— Этого нельзя исключить, — ответила Николь, — однако скорее всего мы этого никогда не узнаем… Твое ожерелье как ничто другое дает возможность установить личность твоей матери. Она явно входила в орден католической церкви, основанный Святым Микелем Сиенским… Элли утверждает, что на борту есть микаэлиты… Я намереваюсь переговорить с ними, как только представится случай…

Николь смолкла, обернулась лицом к обсервационной палубе, где поднялась какая-то суматоха. Люди и октопауки показывали на окна, отчаянно жестикулировали. Пара людей бросилась в коридор — очевидно, чтобы пригласить остальных понаблюдать за происходящим.

Оставив столик, Николь и Мария направились по ступенькам на палубу и заглянули в большое окно. Там, за светящимся тетраэдром, к Узлу медленно приближался огромный космический корабль с плоской палубой, похожий на авианосец. Николь и Мария глядели несколько минут, космический аппарат делался все больше и больше.

— Что это? — спросила Мария.

— Не имею представления, — ответила Николь.

Обсервационная палуба быстро заполнялась. Двери постоянно открывались, в комнату входили все новые и новые люди, октопауки, игуаны, пришло даже двое птиц. Толпа начинала нажимать на Николь и Марию.

Плоский, как стол, аппарат был удивительно длинным — длиннее, чем транспортный коридор, соединяющий сферы Узла. По его поверхности было разбросано несколько дюжин больших прозрачных «пузырей». Он остановился возле одной из сфер и выпустил длинную прозрачную трубку, точно вошедшую сбоку.

На палубе была сумятица. Все толкались, стараясь пробиться к окну. В невесомости пара игуан поползла по окну, к ним быстро присоединилось десять-двадцать человек. Теснота угнетала Николь, и она попыталась уйти подальше. Но сделать это было трудно: Николь толкали со всех сторон. Она упустила руку Марии. По толпе пробежала волна, и Николь боком ударилась о стену, ощутив острую боль. В суете она могла бы упасть и заработать новую травму, но Большой Блок и кирпичеголовые, вступив в толпу, навели в ней порядок.

Когда Большой Блок добрался до нее, Николь чувствовала себя весьма скверно. Боль в левом бедре сделалась непереносимой. Идти она не могла.

— Все это старость, — проговорил Орел. — Надо быть поосторожнее. — В комнате находились только они с Николь, остальные завтракали.

— Мне не нравится подобная хрупкость, — промолвила Николь. — И я не хочу осторожничать, боясь новой травмы.

— Бедро заживет, но не сразу. Тебе повезло — всего лишь сильный ушиб, а не перелом. В твоем возрасте сломанное бедро может сделать человека инвалидом до конца его дней.

— Благодарю, утешил, — Николь пила кофе, лежа на своем матрасе; под ее голову было подложено несколько подушек. — Ну, хватит обо мне, давай перейдем к более важным вещам… Для чего предназначен этот плоский космический аппарат?

— Люди уже начали его звать Носителем, — произнес Орел. — Вполне подходящее имя.

— Вот что, — сказала Николь с раздражением после непродолжительной паузы. — Не надо играть со мной в молчанку. Я лежу здесь, накачанная лекарствами, мне и без того больно… Зачем мне еще напрягаться, вытягивая из тебя информацию?

— Нынешняя фаза операции заканчивается, — проговорил инопланетянин. — Некоторые из вас будут перемещены на Носитель, остальных перевезут в Узел.

— А что будет потом? — спросила Николь. — Как будут решать — кому куда идти?

— Пока я еще не могу сказать об этом, — ответил Орел. — Но гарантирую — тебя ждет Узел… Однако, если ты расскажешь об этом кому-нибудь еще, учти

— больше я не стану делиться подобными сведениями… Мы хотим, чтобы переход был осуществлен подобающим образом…

— Вы всегда хотите, чтобы все происходило подобающим образом… — Чуть переменив позу, Николь охнула. — Откровенно говоря, не вижу в этих словах особенной информации.

— Ты знаешь теперь больше, чем все остальные.

— Не многим больше, — буркнула Николь, отпивая кофе. — Кстати, а у вас там, в Узле, не найдется таких докторов, которым стоит лишь помахать волшебной палочкой над этим синяком, и он исчезнет?

— Нет, но если хочешь, мы можем подготовить тебе новое бедро. Конечно, ты назовешь его псевдобедром.

Николь покачала головой и дернулась, задев ногу чашкой.

— Скверная штука старость, — проговорила она.

— Мне очень жаль, — ответил Орел, поднимаясь. — Я навещу тебя при первой возможности…

— Постой, — перебила его Николь. — У меня есть к тебе одно дело… Наи просила меня походатайствовать перед вами за Галилея… Она хочет, чтобы его вернули в семью.

— Теперь это ни к чему. Вы все оставите этот корабль через четыре-пять дней. До свидания, Николь. Не пытайся ходить, пользуйся той каталкой, которую я привез. Травма не заживет, если не разгрузить ногу.

5

Было раннее утро, и многие люди еще не проснулись. Николь провела уже полчаса в длинном коридоре, экспериментируя с управлением на ручке своего кресла-каталки, и к немалому удивлению обнаружила, что оно способно перемещаться быстро и плавно. Проезжая мимо конференц-зала в середине километрового коридора, Николь принялась гадать, какого рода устройства спрятаны в металлической коробке под ее креслом. «Ричарду такая каталка понравилась бы, — подумала она. — Он наверняка захотел бы разобрать ее на части».

Николь обогнала группу людей, разминавшихся по утру. Она усмехнулась, когда пара бегунов уступила ей путь. «Должно быть, весьма странный вид, — решила она, — седовласая старуха, несущаяся в кресле по коридору».

Она развернулась, миновав небольшой трамвайчик, в котором несколько пассажиров ехали к раннему завтраку. Николь все продолжала давить на кнопку ускорения, пока наконец, до нее не дошло, что кресло движется быстрее, чем трамвайчик. Пассажиры с удивлением смотрели, как она обгоняла их. Николь помахала им и ухмыльнулась. Но мгновения спустя, когда в сотне метров перед ней внезапно отворилась дверь и в коридор вышли две женщины, Николь поняла, что подобные упражнения небезопасны. Она замедлила движение, все еще радуясь скорости.

Возвращаясь в собственные апартаменты, Николь увидела Орла, стоявшего там, где луч сливался с кольцевым коридором, окружавшим сердцевину «морской звезды». Она подъехала к инопланетянину.

— Развлекаешься, — заметил Орел.

— Возможно, — усмехнулась Николь. — Просто фантастическая игрушка. Едва не забыла о боли в бедре.

— А как ты спала? — осведомился Орел.

— Спасибо, намного лучше, — ответила Николь. — Сегодня по твоей рекомендации я спала на здоровом боку. Вчерашнее лекарство тоже в значительной мере уменьшило неудобства.

Орел махнул рукой в направлении ниши с другой стороны коридора.

— Не посидеть ли нам, — сказал инопланетянин. — Нужно переговорить с глазу на глаз.

Николь направила свое кресло поперек коридора к невысокому пандусу. Орел, шедший позади нее, указал ей, куда ехать. Поскольку около дюжины октопауков уже занимали комнату. Орел и Николь выбрали себе место справа, где можно было остаться вдвоем.

— Носитель завершает свои работы в Узле, — проговорил Орел. — Через двенадцать часов он сделает здесь короткую остановку и примет новых пассажиров… завтра я объявлю, кто будет переведен на Носитель.

Инопланетянин повернулся и поглядел на Николь своими внимательными синими глазами.

— Кое-кто из людей, вероятно, будет недоволен моим объявлением… Когда было принято решение разделить ваш вид на две отдельные группы, я сразу понял, что разделить вас так, чтобы все были довольны, никак не удастся… И я бы хотел, чтобы ты по возможности помогла нам сгладить процесс.

Николь разглядывала удивительное лицо и глаза своего инопланетного друга. Она подумала, что уже встречалась с подобным взглядом. «Это было в Узле, когда меня просили сделать видеопередачу».

— И что же ты от меня хочешь? — спросила Николь.

— Мы решили допустить известную гибкость в этом процессе. Хотя каждый, кто будет переведен на Носитель, обязан принять свое назначение, кое-кому из приписанных к Узлу мы предоставим возможность для повторного обсуждения данного вопроса или позволим действовать по своему усмотрению. Оба аппарата расстанутся навсегда, и в случае сильных эмоциональных привязанностей мы бы не хотели…

— Итак, — перебила его Николь, — вы намереваетесь разделить семьи?

— Да, такое возможно, — ответил Орел. — В ряде случаев один из супругов приписан к Носителю, а партнер остается в Узле. Есть и случаи, когда будут разделяться родители и дети…