26

Он был в Лондоне уже целый месяц. Месяц он знал, где найти ее в доме кузины на Брук-стрит. И не ехал туда. Каждое утро он вставал, одевался, чтобы ехать туда, и каждое утро находилось какое-то отвлечение, мелкое поручение, случайный знакомый, какой-нибудь предлог подождать.

Возможно, он встретит ее в новом Пантеоне или в саду на музыкальном вечере, где-нибудь в более романтичном месте чем в гостиной, полной утренних посетителей. Возможно, он встретит ее на улице, возьмет за руку и увидит, как вспыхивает от удовольствия ее лицо. Возможно, она уже слышала о его прощении, узнала о его успехе, возможно, она напишет ему письмо, пошлет записку, сделает что-нибудь… что угодно… О, Господи!

Уже месяц С. Т. был любимцем лондонского светского сезона, призом, который оспаривали на приемах, и абсолютной сенсацией, когда он появился на маскараде в Восхолле в своей маске Арлекина и усаженных серебром перчатках. Его фамильное имя всегда давало ему доступ в общество, и если в прошлом его приветствовали как пусть не вполне респектабельного, но пикантного гостя, то теперь он был открыто признан Полуночным Принцем — он стал криком моды.

Все свободное время он проводил, репетируя слова, которые он скажет, когда ее увидит. На любом приеме он беспокоился и бродил, оглядывая гостей, мрачный и нервный, пока не убеждался, что ее нет, и тогда уже чувствовал себя непринужденно. По прошествии первых двух недель он понял, что не встретит ее… Она вообще не бывала в обществе, ее никто не знал, никто о ней не говорил, и вскоре дамы начали с радостью убеждаться, что он становится совсем ручным и доступным для всех.

Он даже принял приглашение на бал в Нортумберленде. Последний раз, когда С.Т. был гостем Хью и Элизабет Перси, он днем или спал, или играл в карты, а ночью занимался любовью под эшафотом. Перси был тогда простым парнем, теперь он наслаждался своим герцогством. Сегодня и эшафот, и незаконный любовник давно были в прошлом, и интерьеры, обновленные Робертом Эдемом, сияли всей своей радужной краской: мрамор в прожилках, красные, золотые и зеленые мозаичные полы, позолоченные статуи, ковры, специально сотканные, чтобы отражать каждую деталь сложного узора разрисованных потолков. Под стать обстановке были и гости герцога, яркие, как экзотические птицы в цветущих джунглях. Трепетали веера, изящно взлетали кружевные манжеты, и запах духов, вина и нарядной толпы наполняли воздух этого теплого июньского вечера.

— Я просто умру, обещаю вам, умру, — кокетничала леди Блэр с С.Т., — если вы не расскажете, что стало с моей жемчужной шпагой и этими крохотными бриллиантовыми капельками.

Он поднял палец и игриво качнул изумруд, свисавший с ее ушка, позволив руке коснуться ее белой шейки.

— Кажется, я отдал ее вашей второй горничной, — улыбаясь, он поднес свою руку к губам и поцеловал ее в том месте, где она коснулась шеи, — после того, как вы уволили ее за нахальство. Неужели ваш муж не мог купить вам ничего лучшего mа paurne? [65]

По ней пробежала восторженная дрожь, ее обнаженные плечи передернулись, а губы кокетливо по-детски надулись.

— О… Может быть, я была несправедлива со своей горничной, но теперь вы не попытаетесь украсть мои серьги?

— Может быть, и украду, — он заглянул ей в глаза. — И потребую поцелуй под угрозой шпаги на пустой дороге.

Она поводила закрытым веером по зеленому бархату его рукава.

— Вы так пугающе свирепы, — пробормотала она. — О, уверена, что буду кричать.

— Но ведь от этого станет еще интереснее, — С.Т. повернул голову. — А что, если ваш муж придет на помощь? Я вижу, что он мчится сюда, вооруженный шампанским и стаканом клерада.

Она со значением закатила глаза, но С.Т. только улыбнулся и наклонил голову в вежливом поклоне, краснощекому мужчине, который пробирался к ним через толпу.

— Лорд Блэр, — произнес он, — рад встрече.

Мужчина холодно вернул кивок.

— Мейтланд, — коротко буркнул он. Он передал жене шампанское и вытащил кружевной платок, вытирая пот, выступивший с краю его напудренного парика.

— Мы занимались воспоминаниями, — сказал С.Т., — я как раз собирался пожаловаться леди Блэр, что по сей день ношу шрам от вашей шпаги.

— Э? — хмурая гримаса лорда Блэра пропала. — Бог ты мой, это было, наверное, лет десять назад! — он покосился на С.Т. — Я думал, что, может, подколол вас, но не был уверен.

— Я месяц пролежал в постели, — жизнерадостно соврал С.Т. — У вас какой-то хитрый выпад налево в квинде. Он застал меня врасплох.

— Вот как? — Лорд Блэр порозовел. Он поглядел направо-налево, потом наклонился к С.Т. — Я ничего не говорил в обществе о нашем поединке. Да и вообще, по-моему, не принято хвалиться своей храбростью, не так ли?

— Несомненно, — подмигнул С.Т. — Но не сердитесь, если я все-таки буду предупреждать других, что с вами ссориться не стоит.

Блэр откашлялся, ярко покраснев. Он ухмыльнулся и хлопнул С.Т. по плечу.

— Что ж, давайте забудем прошлое, а? Вы позволили себе уклониться с пути истинного, устроив засаду на меня и леди Блэр… но не сомневаюсь, что большинство ваших жертв заслуживали своего наказания.

— Мне хотелось бы так думать, — мягко пробормотал С.Т. и воспользовался моментом, чтобы удалиться. Вторая горничная, если он не ошибается, была уволена за нахальство позволить себе быть изнасилованной героическим лордом Блэром и забеременеть от него. С.Т. оставил победителя расписывать во всех красках своей жене схватку, которой никогда не было. Ни один англичанин, кроме Льютона, не мог похвастать тем, что ранил Сеньора дю Минюи. Однако Льютон не смог бы сейчас претендовать на признания и почести, ибо его настоятельно убедили в том, что его интересы требуют продолжительного путешествия по континенту.

Возможно, что его поездку оплатил герцог Клэйборн.

— Вы бесстыдник, — проговорил женский голос в ухо С.Т. Тот обернулся, поклонился хозяйке бала и поднес ее руку к губам.

— Но, надеюсь, не зануда, — сказал он. — В каком проступке вы собираетесь упрекнуть меня? Мне кажется, что я не обесчестил ни одной герцогини.

— О, не сомневаюсь, что вы слишком робки для этого. Кроме того, иметь дело со мной — совсем не то же самое, чем с Блэром, — она задрала нос и надменно посмотрела на него.

— Да, готов держать пари, что со шпагой вы управляетесь лучше него.

Герцогиня тряхнула своими темными локонами.

— Ну вот! Я же говорила, что вы бесстыдник. А Блэр пытается убедить всех, кто соглашается его слушать, что ему когда-то повезло ранить вас!

С.Т. улыбнулся.

— Ранил он вас? — она подняла брови.

— Я не вправе отвечать на этот вопрос, леди.

— Это означает, что не ранил, — удовлетворенно заметила она. — Я так и думала… я так и буду отвечать всем, кто меня спросил об этом. Я слегка улыбнусь, так, как сейчас сделали вы, и шепну: «Он сказал мне, что не вправе говорить об этом» Это доведет Блэра до исступления. Правда?

— Какая забавная мысль. Как поживает ваша очаровательная племянница?

Герцогиня обмахнулась веером.

— О! Она обедает в восемь, ложится спать в три и спит до четырех пополудни; она купается, ездит верхом, танцует.. впрочем, вы сами можете все это увидеть, если присоединитесь к ее поклонникам.

С.Т. нетрудно было вообразить себе юную леди в кругу воздыхателей.

— Я, пожалуй, поберегу силы.

— А она приберегла первый полонез для вас, если, конечно, вы сможете доковылять до нее, мой бедный, мой слабый.

Он поклонился.

— Но, может быть, и вы приберегли этот танец для меня, герцогиня? Пока еще я испытываю некоторый вкус к женщинам, может быть, вы окажете мне честь?

Она улыбнулась и протянула ему руку. С.Т. повел ее мимо колоннады в белый с золотом бальный зал, где при первых торжественных звуках музыки толпа преобразилась в элегантные группы.

Став во главе шествия, он поклонился, а его партнерша присела в поклоне. Он двигался в привычных фигурах танца, одновременно ведя легкий разговор, которому обучился еще сызмала. Не зря его мать, миссис Роберт Мейтланд, была в свое время царицей балов в Лондоне, Париже и Риме. Такую бесцельную легкую болтовню С.Т. считал своей наследственной чертой.

Требовалось лишь проявить немного внимания, чтобы выглядеть галантным и успевать вовремя менять позиции под звук флейты, гобоя и арфы. Он бросил взгляд вдоль ряда танцующих, когда поднял руку герцогини и сделал пирует вокруг нее.

Он увидел Ли. Инстинктивно он продолжал двигаться. Он закончил пирует и двинулся вдоль ряда, механически совпадая в такте с движениями герцогини, уже не слыша музыки, не видя танцоров, занятый только той, кто окажется напротив него в следующей фигуре.

Он не мог сказать, заметила ли она его. Ее лицо было невозмутимо, изумительно прекрасно, ее волосы были подняты наверх и напудрены. Около угла рта была маленькая черная мушка. Казалось, что он не может набрать в легкие достаточно воздуха, что ему не хватает дыхания, что когда он занял свое место напротив ее в фигуре, его тело стало действовать само, независимо от разума. Он даже не глядел на нее, только поднял ее руку, сделал пирует вокруг нее и передвинулся дальше по ряду.

Придя в себя, он задышал тяжело и часто. Идиот! Проклятый болван! Столько он готовился к их встрече, столько сочинил слов, которые собирался ей сказать, оттачивал их в уме, добиваясь их убедительности и неоспоримости… О, Господи… О, ад и все дьяволы… Он поверить не мог в то, что натворил.

Он не увидел ее в упор. Сделал вид, что не знает ее. Может быть, она не поняла этого… Может быть, и она поступила так же? Может быть, после этого бесконечного танца он сможет подойти к ней и объясниться и она поймет его.

Но он посмотрел на нее, и сердце замерло в его груди, и все изящные слова исчезли из памяти.

Танец, наконец, кончился. С.Т. предложил руку герцогине. На какое-то мгновение ему показалось, что она двинется к дальнему концу ряда, но кто-то из дам позвал ее, и С.Т., воспользовавшись случаем, провел герцогиню к ее приятельнице.

Ли прижалась щекой к резному дубу панелей коридора, где она спряталась после танца. Танцевать и веселиться она больше не могла, а видеть, как он смотрит мимо нее, будто ее не существует, было для нее невыносимо.

Она не знала, чего ждала. Объяснения в любви? Сеньора на коленях пред ней? Возможность сказать ему, что она о нем думает?

Лжец! Лицемер! Предатель, кокетливый петух, весь разодетый в зеленое с золотом, с небрежно завязанными на затылке и даже напудренными для приличия волосами, которые так и сверкают в свете свечей.

О-о, все эти ночи, которые она провела без сна, в тревоге за него, думая, что с ним, думая, какая ему грозит опасность. Все эти утренние часы, когда сердце поднималось к горлу, едва они заговаривали с кузиной Кларой о свежих газетах. Что пишут новенького? Какие светские сплетни? Не поймали ли какого-нибудь грабителя на дорогах? Ах, да, такая скука. Нет, пожалуй, ей не хочется сегодня идти в театр.

И потом однажды объявление о его поимке, прощении и прибытии в Лондон. Она ждала.

Ну, почему она допустила, чтобы это так ранило ее? Она ждала любви, нет. Она ни на секунду не верила ему. Она знала, что он из себя представляет. И все-таки, когда Сильверинг и все, что осталось от ее жизни, сгорело перед ее глазами, она повернулась и положила к его ногам свое сердце и все свое существо. Почему он не шел?

Она, действительно, ненавидела его. Ненависть, казалось, заполнила ее жизнь: она все еще ненавидела Джейми Чилтона в его логике, и Голубку Мира, и всех этих глупых девчонок, которые пришли к ней и сказали, что мистер Мейтланд послал их к ней, потому что она знает, что им делать.

Конечно, она знала. Очень легко оказалось заставить голубку назвать свое настоящее имя, легко предсказать, что могущественный Клэрбери примет обратно наследницу такого значительного состояния, куда бы та ни убегала.

У Сладкой Гармонии тоже была семья, готовая с радостью принять ее обратно и сделать все, лишь бы избежать скандала. Ли пристроила и Честь; она постаралась, чтобы все девушки, которых секта Чилтона сделала бездомными, могли где-то устроиться… Но она не простила. Она ненавидела каждую из них.

А больше всего она ненавидела С.Т. Мейтланда. И себя за то, что была такая дура, за то, что страдала, страдала, страдала.

Ей не надо было приходить на этот бал. Конечно, С.Т. должен был быть на нем, овеянный своей легендарной славой. Она слышала о Воксхолле… явился туда в своей маске, индюк надутый, он даже притащил с собой Немо и напугал до смерти всех дам. А ведь волк — это не попугай, чтобы развлекать этих визгливых куртизанок. Тем более, что С.Т, знал, как реагирует Немо на женщин. Надо было Ли остаться дома у кузины, как она делала все эти месяцы… ожидая, надеясь, ненавидя.

Она испугалась, очень испугалась того, что с ней произойдет. Она чувствовала, что превращается в зловредного черного паука, запрятавшегося в свою щелку и глядевшего оттуда на мир, презирая всех и вся за то, что у них было то, чего не было у нее.

Кто-то шел по коридору. Она услыхала, как открылась дверь и звуки отдаленной музыки стали громче. Она почти решила убежать, не в силах отвечать на любые самые доброжелательные вопросы о ее самочувствии, но это привело бы к новым, более подробным расспросам. Так что она осталась на месте, повернувшись к двери в холл, гордая и надменная.

— Ли? — мягко произнес он, и при звуке его голоса ее подбородок поднялся выше, а спина стала еще прямее, пальцы сомкнулись на краю стола, до боли крепко.

Сеньор вышел из тени на свет. Ли яростно глядела на него, мечтая только об одном — чтобы убить его взглядом. Но он остановился на месте, живой, сверкающий, в мягком свете люстры над головой.

— Я хотел тебя увидеть, — тихо сказал он. Она высоко держала подбородок.

— Прошу прощения? — спросила она ледяным голосом.

— Я хотел тебя видеть, — повторил он, — Я… не знаю почему я не пришел.

Она просто стояла и смотрела на него, подавляя подступающее жжение в глазах. Когда слезы были уже готовы пролиться, она резко отвернула лицо в сторону.

— Ты слышала, что меня простили? — спросил он.

— По-моему, это известно всем, — напряженно ответила Ли.

Он замолчал. Она уставилась на угол стола, рассматривая на его полированной поверхности отражение своего лица.

— Ли, — сказал он странным голосом, — не окажешь ли ты мне честь…

Он не договорил. Она посмотрела вверх. Он глядел на нее, как будто ожидая, что она скажет. Когда она посмотрела ему в глаза, он отвел взгляд, как будто был чем-то смущен, и неуклюже наклонил голову.

— Я больше не танцую сегодня, спасибо, — деревянным голосом ответила она, — У меня болит голова.

Он опустил глаза на кисточки, украшавшие эфес его парадной шпаги, перебирая пальцами плетеный шелк.

— Я вижу, — сказал он, — сожалею.

Он коротко поклонился, повернулся и исчез в тени неосвещенного коридора.

Ли сглотнула. Плакать она сейчас не могла. Слез было недостаточно для ее страдания.

С.Т. явился на Брук-стрит на следующий день. Он должен был это сделать. Должен был. Он стоял в холле, пока его визитную карточку понесли наверх к Ли, губы его были сжаты, глаза смотрели строго перед собой на пятую ступеньку лестницы. Он повторял про себя, что он собирается ей сказать.

Во время этого ожидания он почувствовал, как покидает его мужество. Дворецкий провел его наверх. Пока слуга провозглашал: «Мистер Мейтланд», С.Т. стоял в дверях гостиной и пытался разглядеть Ли среди визитеров, сидевших на составленных в кружок стульях. Но встала и встретила его у дверей маленькая пухленькая женщина.

— Я миссис Пэттон, — пробормотала она, когда после многозначительной паузы возобновился общий разговор. — Моя кузина еще не спускалась.

С.Т. склонился к ее руке. Кружево его манжет падало бледной пеной.

— Я счел за честь выразить свое почтение, — произнес он нейтрально строгим тоном, неуверенный, однако, как примут его с его сомнительной репутацией в этом респектабельном доме. — Боюсь, что я вам неизвестен.

Но кузина Ли, миссис Пэттон, только с любопытством посмотрела на него и прошептала:

— Так входите и познакомьтесь со всеми, — на ее круглом пице появились лукавые ямочки. — Хотя ваша любопытная репутация опередила вас. Мы все безумно хотим встретиться с мистером Мейтландом. Уверена, что Ли не упоминала, что знакома с вами, иначе я бы заставила ее представить вас, сэр, нашему дому.

— Да, я много потерял, что до сих пор не представлен вам, — вежливо сказал он. Она улыбнулась.

— Вы, наверное, встретили Ли во Франции? Несчастное дитя, она почти ничего не писала нам оттуда, — она наклонилась к нему. — Ей столько досталось. — Она продолжала, понизив голос, — это было так благородно со стороны подруги ее матери, как ее имя? — да, миссис Льюик-Харет, увезти ее для перемены обстановки после всех этих трагедий. Мне грустно, что я не смогла сама этого сделать, но я должна была родить моего маленького Чарльза. Боже мой… Это было слишком тяжело для такой молодой девушки, все это вынести… Бедняжка, я плакала над ней. И так долго отсутствовать! Больше года! Мы получили только одно письмо из Авиньона. Полагаю, что она не могла заставить себя писать. А потом этот пожар… Это невыносимо! — миссис Пэттон положила руку на локоть С.Т. — По правде сказать, мне не кажется, что ей становится лучше. Мне, наконец, удалось прошлой ночью уговорить ее в первый раз за все время, что она у нас, выехать в свет, а сегодня, — она грустно покачала головой, — я рада, что вы пришли, сэр.

— Вы великодушны, — сказал он, — спасибо вам. Я не ожидал, что встречу в вашем доме столько гостей.

— Я считаю, что ей нужно отвлечься, — нахмурилась миссис Пэттон. — С тех пор, как она вернулась, она не видится даже со своими друзьями детства, — она импульсивно взяла его за руку. — Мистер Мейтланд, я буду рада любому, кто заставит ее хоть раз улыбнуться так, как она улыбалась раньше. Кому угодно буду рада. Даже трубочисту! — она покраснела и прикусила губу. — Трубочист! Не принимайте это на свой счет. Конечно, я не хочу сказать, что ваша душа так черна, как сажа. Прошлое есть прошлое, но я не имею права попрекать вас им, если сам король этого не делает. Кроме того, — она кокетливо глянула на него, — вы ведь светский лев — желанный гость всех гостиных. Я буду всем рассказывать, что удостоилась принимать в своем доме знаменитого грабителя!

— Благодарю вас, — он поискал слова и потом, посмотрев на ее пухленькое милое личико, добавил, — за ваше доброе сердце.

С ее лица исчезло лукавство. Она задрала голову и посмотрела на него с новым интересом:

— Какой вы необычный человек!

С.Т. переступил с ноги на ногу, чувствуя себя неуверенно под этим проницательным женским взглядом.

— Как вы думаете, погода еще продержится, — спросил он небрежно.

— Не имею ни малейшего понятия, — сказала она, подтягивая его к кругу сидящих. — Можно предложить вам чаю? Миссис Чолмонд, разрешите представить вам мистера Мейтланда, нашего потрясающего грабителя с большой дороги. Пожалуйста, займите его, а я поднимусь наверх посмотреть, что задерживает леди Ли.

С.Т. стоял, цедил чай и делал все возможное, чтобы казаться этим достойным леди ручным и кротким. Их первоначальная настороженность начала таять, и к тому времени, как миссис Пэттон вернулась, они извлекли из него интересную информацию: оказывается, он остановился у Чайльдов в Остер-парке, и смог поэтому описать им новые стулья миссис Чайльд со спинками в виде античной лиры.

Миссис Пэттон подошла к нему.

— Я должна принести вам свои извинения, мистер Мейтланд. Леди Ли нездорова. Боюсь, что сегодня она к нам не присоединится.

С.Т. опустил глаза под ее проницательным взглядом. Конечно, Ли не захочет увидеться с ним. Черт! А чего он ожидал? Он почувствовал, что краснеет. Все дамы смотрели на него.

— Мне очень жаль слышать это, — проговорил он бесстрастным тоном.

Миссис Пэттон взяла его руку, когда он раскланивался на прощание.

— Может быть, в другой раз, — сказала она.

Он почувствовал, как ему в ладонь вложили маленький сложенный листок бумаги. Его пальцы сжались.

— В другой раз, — повторил он механически. Дверь гостиной закрылась за ним. Он остановился в полутемном холле и развернул записку. «Она гуляет в саду, — говорилось в ней, — Джексон вам покажет».