Средневековье - Принц полуночи

— Голубка Мира, — произнес Чилтон. — Выйди вперед и возьми эту чашу.

Спина С.Т. напряженно выпрямилась. Дыхание его участилось,

— Твоя задача более трудна, — сказал Чилтон. — У тебя должно хватить веры на двоих. Мужчина, которого ты ввела к нам — один из детей мятежа. Его душа — как душа грешников, про которых Господь сказал, что они подобны беспокойному морю, которое не может утишиться, и воды его вздымают тину и отбросы.

Голубка приняла у него из рук чашу, склонив над нею голову.

Чилтон положил руки ей на плечи.

— Ты можешь спасти его. Вера Нежной Гармонии превратила бы кислоту в воду, когда она коснулась ее губ, потому что она верила слову своего господина. Ты веришь моему слову?

Голубка кивнула. С.Т. судорожно сглотнул.

— Тогда слушай меня. Ты должна взять эту чашу и вылить ее содержимое в его левое ухо, чтобы мятежный дух вышел из его уст и исчез навеки, а он пребывал бы в мире.

С.Т. ощутил эти слова физически, как мощный удар. Мгновение он не двигался, не в силах был поверить в то, что услышал. Потом зубы его оскалились.

— Ax ты, ублюдок! — прорычал он. — Бесовский выродок!

Чилтон гладил волосы Голубки.

— Только ты можешь принести ему этот дар, дитя мое. Не уклоняйся от предписанного тебе дела.

Голубка повернулась, держа кувшинчик обеими руками. С.Т. ничего не мог с собой поделать: он подался от нее назад, насколько ему позволили кандалы.

— Чего ты хочешь, Чилтон? — вопросил он. — Какова твоя цель?

— Господь говорит: «Слушайте Меня, вы, знающие правду, народ, в чьем сердце Мой закон», — возгласил Чилтон. — «Не бойтесь упреков человеческих, не печальтесь от их пополнения».

Голубка Мира шла к С.Т. Лицо ее было безмятежно. Она опустилась рядом с ним на колени.

— Не делай этого, — сказала С.Т., часто дыша. — Голубка ты не понимаешь, что делаешь. Подумай, во имя Господне.

Она улыбнулась, но так, как будто даже не видела его.

— Я могу дать вам мир, — проговорила она. — Я сделаю вас счастливым.

— НЕТ! — Он повысил голос. — Я не смогу слышать. Мое второе ухо уже оглохло. О, Боже! Он это знает, Голубка! Ты его орудие, спроси, чего он хочет? Спроси его, чего он хочет?

— Мы все желаем вам счастья, — сказала она. — Вы найдете с нами мир, когда будет изгнан мятежный дух.

Она подняла сосуд. Он отчаянно затряс головой, потом дернул плечом, стараясь выбить чашку у нее из рук.

Кто-то схватил его за волосы. Множество рук заставило его не двигаться.

— Вы должны верить, — сказала она. — Вы должны знать, что я не причиню вам зла. Имейте веру.

— Не делай этого. — Глаза его слезились. — Он безумец. Он всех вас сделал безумными.

Она покачала головой и улыбнулась, как будто он был маленьким испуганным ребенком. Позади нее Чилтон начал молитвы. Она подняла сосуд. С.Т. пытался высвободиться от крепкой хватки, которой пригибали его голову.

— Не двигайтесь, — сказала она. — Молитесь с нами.

— Пожалуйста, — прошептал он. — Пожалуйста. — Ов сопротивлялся с такой силой, что все его мускулы дрожали от напряжения. — Ты не можешь этого сделать. — Сосуд поднялся и наклонился в ее уверенных руках. Он крепко зажмурил глаза. — Ты не можешь, не можешь, не можешь.

Он плакал, не в силах это перенести. О, Господи, быть глухим, так что дверь захлопнется окончательно, остаться беспомощным в безмолвном мире… Обжигающе холодная жидкость ударила в его ухо и залила его, заглушив звуки молитвы Чилтона, размазав голоса.

Тишина стала полной. Они отпустили его. С.Т. с рыданиями пригнул голову к коленям.

17

Она показалась Ли такой же, какой была всегда, эта огромная пустынная местность. Заброшенной. Серое небо и безрадостные пустоши, с хребтом римской стены, торчащим на вершине длинных скалистых цепей, напоминающим змея. Странная погода катилась по холмам: огромные хлопья снега таяли, прикасаясь к черной земле, гром бормотал где-то поверх облаков.

Ветер трепал гриву гнедого. Ли ехала по грязному проселку. Лошадь нервно подняла голову, озираясь по сторонам, как будто из тенистых лощин могли выскочить тигры. Она то семенила, то делала длинные стремительные шаги, пробираясь по глубокому месиву.

Ли молила Бога, чтобы им не попались такие лужи, которых нельзя было бы объехать. То, что животное так боится воды, мешало ей всю дорогу, и двенадцатидневная поездка удлинилась из-за этого еще на две недели. Сеньер сказал, что мог бы справиться с этим страхом, но не задержался, чтобы осуществить это обещание.

Он оставил ее там, в темноте и мороси конюшенного двора в «Русалке». Он не покинул ее в тот вечер, но больше с ней не говорил, он не ночевал в их комнате, а наутро ее ждало сухое распоряжение. Она должна оставаться здесь, пока он не вернется. За ее комнату и еду заплачено, она может просить о чем угодно, за исключением наличных денег. Он взял вороного и серого негодяя. Он оставил ей гнедого, который отказывался пройти по мосту.

Он оставил ее так без единого гроша. Ждать его, как будто она служанка!

Она все еще кипела от гнева. Но это не задержало ее даже на полчаса.

Однако гнедой сильно замедлил ее движение. Она попыталась продать его в городке, но все были слишком хорошо знакомы с этим животным; поэтому ей пришлось отнести в ломбард жемчуг и свое платье. Оценщик унес их в заднюю комнату, чтобы рассмотреть жемчуг, потом вышел и положил на прилавок десять шиллингов вместо четырех фунтов, о которых говорил С.Т. Когда она яростно запротестовала, оценщик только пожал плечами и вручил ей закладной билет. Он отказался вернуть ей жемчуг, а когда она пригрозила, что обратится к констеблю, он облокотился о прилавок и сказал, что она может делать все, что ей вздумается — а он посмотрит, что из этого выйдет.

Они знали ее, — вот в чем было дело; они все знали, что мистер Мейтланд, знаменитый своей щедростью и умением фехтовать, оставил свою жену на попечении в городке. И городок Рай — пристанище бессовестных контрабандистов — охотно готов был печься о ней, в расчете на награду.

Миля стоит два пенса — она сосчитала, что ей понадобится по крайней мере три фунта, только чтобы заплатить за проезд в дилижансе до Ньюкасла, даже в том случае, если она поедет на империале. Она думала, что сможет продать гнедого, когда отъедет подальше, но это тоже было пока неосуществимым. Оказалось, что просто трудно ВЫЕХАТЬ на этой лошади из городка. Когда она увещаниями, толками и побоями заставила животное проехать семь бродов между Рай и Танбридж Уэллз, она обнаружила, что конские барышники — народ остроглазый, подозрительный, привыкший оценивать каждого, кто приводит к ним лошадь для продажи. Вид «мальчишки» в брюках, сидящего на дамском седле, заставлял их не доверять, насмехаться, и они почти сразу же угадывали недостатки гнедого. Ей пришлось ударить одного барышника в лицо, когда он положил руку ей на ляжку, делая вид, что поправляет ей стремя.

Лучшее предложение ей сделал живодер в Ридинге. Два фунта.

Она посмотрела на гнедого. Он отказался приблизиться к живодеру: пугливо закатывая глаза, он пятился к столбу, у которого она его привязала в нескольких ярдах от живодерни.

Чертова кляча боялась абсолютно всего — они и на двор живодерни его завести не смогут.

Она подошла к лошади, и та начала метаться, испуганно оседая и пятясь, как только она отвязала поводья. Она дрожала, настолько напуганная, что не могла даже вырваться.

— Ну, ну, мальчик… успокойся, — пробормотала она, повторяя все те же слова, которые всегда говорила, когда лошадь начинала нервничать. — Успокойся. Ничего не случилось. С тобой ничего плохого не произойдет.

При этих словах она осознала, что лжет — бесповоротно лжет, окончательно предавая то небольшое доверие, которое питает к ней лошадь.

А животное и правда успокоилось при звуке ее голоса — перестало пятиться и дрожать. Лошадь застыла рядом с нею, вытянув шею, сжав губы, повинуясь ее приказанию остановиться. Ей трудно было поверить, что эта просьба не влечет за собой никакой опасности, но лошадь все-таки повиновалась!

И Ли неожиданно передумала.

Живодер поднял цену до трех фунтов — этого хватило бы, чтобы заплатить за дорогу на дилижансе, но она подвела лошадь к приступке, чтобы сесть верхом, и в конце концов сумела это сделать, несмотря на боязливое пританцовывание и взбрыкивания. Но у первого же брода она пожалела об этом и потом жалела очень часто.

Но все-таки они сумели добраться до Нортумберленда. Каковы бы ни были выходки гнедого, но он был бесконечно вынослив, и ему хватало энергии, чтобы бросаться в сторону и рваться, даже если они приезжали к броду в конце дневного переезда миль в тридцать — под дождем и по грязи. Времени ушло много, но они все же добрались.

Гнедой внезапно остановился, уставившись в мрачную вечернюю даль, где облака плыли над пустошами к северу. Ли приготовилась к тому, что лошадь сейчас шарахнется в сторону — по своему обыкновению, но та вместо этого подняла морду и резко заржала.

Издалека принесся ответ. Ли вгляделась в силуэт римской стены, смаргивая с ресниц тяжелые хлопья снега. Через обрушившуюся кладку пробиралась бледная лошадь. С опущенной головой она осторожно ступала между камнями. Гнедой снова заржал, и та другая лошадь остановилась и ответила. Потом она скакнула вперед и понеслась вниз по склону прямо к ним.

Ли спешилась. Она отпустила уздечку взволнованного гнедого. Она уже долго имела дело с этим животным, чтобы знать, как неизвестная лошадь может так взволновать гнедого, — тогда ни верхом, ни находясь рядом, — она с ним не справится. Гнедой повернулся и галопом помчался навстречу приближающейся лошади.

Они встретились на середине склона, выгнув шеи, навострив уши.

Ли продолжала стоять в грязи, чувствуя, как у нее внезапно стало больно в груди. Она узнала бело-серого негодяя: без сомнения, это был он. С того места, где она стояла, ей видны были шрамы на его морде.

Значит, Сеньор приехал. Он был здесь. Она ждала, наблюдая, как две лошади фыркают, прижавшись носами. Потом негодяй вдруг взвизгнул и стукнул о землю передним копытом, и они оба помчались.

Лошади топотали по склону, описав дугу, — сначала прочь от нее, потом обратно, потом галопом понеслись к ней, взметая брызги грязи, смешивающиеся со снежинками. Она осталась на месте, когда они пронеслись мимо, но тут серый, похоже, заинтересовался ею, потому что вернулся, высоко поднимая ноги.

Гнедой последовал за ним, рысью подойдя к тому месту, где стояла Ли. Он опустил голову, вынюхивая траву под грязью и снегом. Она медленно приблизилась и поймала его, поскольку первые восторги встречи уже были позади. Серый негодяй остановился и смотрел на них, широко раздутыми ноздрями, втягивая в себя снежный ветер. Ли повернула гнедого и повела по дороге. Через мгновение она услышала за собой ровные шаги серого. Поколебавшись секунду, серый подошел к ней, хлопая копытами по жидкой грязи.

Она похлопала его по шее, разрешив ему потереться мордой о ее тело.

— Так где же он? — спросила она. — Он жив? Негодяй пожевал развевающийся конец ее шарфа. Потом уши его настороженно поднялись. Обе лошади подняли головы, когда над пустошами разнесся долгий одинокий волчий вой.

Она решила, что он мертв.

Негодяй мог бы улизнуть или быть отпущен, но Немо никогда по доброй воле не оставил бы Сеньора, чтобы бродить, в одиночку. Казалось, волк трогательно счастлив видеть ее. Она вспомнила, как С.Т. обычно приветствовал своего мохнатого друга, и, присев на корточки, позволила Немо лизнуть ее в лицо и положить грязные лапы на плащ. Она потрепала его и потрясла ему голову, зажав ее обеими руками, глубоко зарывшись пальцами в его влажную шерсть, так что они ощутили сухое тепло самого тела. Он восторженно извивался, скуля и взлаивая от волнения.

Низкие облака и зима принесли мрачный вечер уже в середине дня. Она вела свой небольшой отряд вдоль стены, пока укрепление не исчезло, сглаженное столетиями до уровня земли. Она знала эти места со всей любознательностью ребенка, любившего приключения: ей хорошо были известны Колючие Двери и Кровавый Проем, и Трясина; Ли помнила, что нельзя останавливаться и просить приюта в одиноком жилише под названием Ручей Девиот, где было всегда пристанище воров.

Немо рыскал впереди, но недалеко, часто возвращаясь, чтобы прижаться к ней и облизать ей руки или лицо, — куда удавалось дотянуться. Ветер сильно дул им в спину. Ли семенила вдоль дороги, пока не нашла валун, с которого можно было забраться в седло.

За Проемом стена поднялась снова, и с высоты Унишильдс она сквозь крупные снежные хлопья, могла вглядеться в длинные базальтовые уступы Пил Крэг и Хай Шилд: их склоны переходили в черные скалы, глядящие на север, хмурые и молчаливые, как тени римских воинов. Что если он мертв?

В ней спорили гнев и страх. Тупица, тупица! Его глупость выходила за пределы ощущения опасности. Безумец! Как будто это игра.

Что если он мертв?

Ли подумала о Чилтоне — о его возможностях, о том, что он уже сделал, что он может сделать. Она обхватила руками шею гнедого и уткнулась лицом в его гриву. Теплый густой запах лошади наполнил ее нос. Он заставил в ее ушах зазвучать голос Сеньора, спокойный и ровный, приказывающий ей дотронуться до разбитой морды серого негодяя.

Неожиданно ее лошадь подняла голову, задев по лицу. Ли выпрямилась, смаргивая хлопья снега и навернувшиеся на глаза слезы. Рядом с ней серый чуть фыркнул и зарысил вперед, навострив уши. Ли вгляделась, сощурившись, вдаль.

На другой стороне ущелья, где каменное укрепление огибало холм, лицом к ним стоял всадник на вороной лошади. Она не могла разглядеть лицо сидящего верхом. Серый добрался до дна лощины и пустился легким галопом, взбираясь на склон. Немо сделал взволнованный курбет. Он оглянулся на нее, вывалил язык.

Сердце Ли сжало внезапное предчувствие. Она разрешила беспокойному гнедому кинуться вниз по снежному уклону. Она решила, что это, конечно же, Сеньор смотрит на нее из-под потемневшей от влаги треуголки, хотя он ничем не доказывал, что знает ее. Серый взобрался на противоположный склон и остановился перед вороным. Немо медлил рядом с Ли взволнованно внюхиваясь в воздух и неуверенно опустив хвост. Лошади шарахались в сторону, и всаднику приходилось сдерживать свою лошадь, пока серый танцевал вокруг, выдувая тучи пара.

Вороной отступил, и его силуэт четко вырисовывался на фоне серого неба. Ли внезапно поняла, что на нем сидят двое. Она сдержала лошадь у подошвы холма, колеблясь. Сердце ее колотилось.

Сидевший впереди перекинул ногу через гриву вороного и спешился, оставив второго седока бесформенной съежившейся массой в седле. Немо внезапно помчался вперед, перепрыгивая с камня на камень по самому крутому склону ущелья. Добравшись до его верха, волк подпрыгнул, приветствуя человека, и тут Ли оставили всякие сомнения.

Она сидела в седле, окаменев от радости и ярости, чувствуя себя такой незащищенной, слабой, — что любое дуновение могло ее сбросить на землю.

Сеньор обнимал Немо, разрешая восторженному волку облизывать себе лицо, потом оттолкнул его. Огромные хлопья снега падали и взметались между ними в порывах ветра. Он стоял неподвижно, глядя вниз, на Ли.

Живой. Совершенно живой, прежний. И, несомненно, такой же самодовольный, как и всегда.

Зимний воздух сжимал ей горло и обжигал глаза. Она стиснула зубы.

Гнедой внес ее на склон гигантскими шагами. Когда она приблизилась, С. Т. придержал вороного; он смотрел на нее, не говоря ни слова.

— Добрый день, — произнесла она иронично. — Как необычайно приятно снова встретить вас.

Лицо его оставалось неподвижным. Ни насмешливой улыбки, ни самоуверенного излома озорных бровей.

— Солнышко, — произнес он наконец странным невыразительным голосом.

Этот безжизненный голос заставил ее крепче сжать пальцы нa поводьях гнедого.

— Что случилось?

Он пристально посмотрел на нее, потом опустил глаза.

— Мне следовало бы знать, что вы все же сумеете сюда добраться.

Он отвернулся от ее вопросительно нахмурившихся бровей. Его рука лежала на шее вороной лошади, потом он прислонился к ней лбом, словно не желая смотреть на Ли.

— Вы — друг? — спросил женский голос. Голова Ли резко вскинулась. Фигура в седле отвела от лица черную вуаль. На Ли опасливо посмотрели голубые женские глаза.

— Кто вы? — резко спросила Ли.

— Вы друг мистера Бартлетта? — снова спросила девушка. — Вы можете мне помочь? Мы убежали, и мне холодно и я не знаю, куда мы едем. Здесь есть поблизости какой-нибудь дом или еще что-нибудь?

— Что случилось? — резко повторила Ли. Девушка, казалось, что-то скрывала.

— Ничего, — ответила она. — Ничего не случилось. Мы ищем пристанища.

Ли перестала обращать на нее внимание. Соскользнув с гнедого, она схватила С.Т. за плечо, заставив выпрямиться.

— Скажите мне, что случилось!

— Он вас не слышит, — сказала девушка.

С.Т. зашевелил губами, как будто собирался что-то сказать. Он гневно нахмурился, потом вдруг резко сбросил с плеча руку Ли и молча отошел к другому боку лошади. Он вытащил из седельной сумки веревку и, поймав серого негодяя, устроил из нее подобие уздечки. Легким прыжком он уселся на серого без седла и повел за собой вторую лошадь.

Ли взобралась на гнедого и пустила его следом.

— Как это — он не слышит?

— Не слышит. — Девушка сдвинулась на середину седла и обернулась, через плечо. — Он глухой.

Ли резко втянула в себя воздух.

— Совсем?

Девушка кивнула.

— Это не моя вина, — сказала она.

— Это сделал Чилтон! — с болью крикнула Ли.

— Да, — та прикусила губу. — Это не моя вина. Ли его убьет. Она разорвет Чилтона на клочки, вырвет у него сердце, уничтожит у него на глазах все, что ему дорого.

— У меня была вера, — пробормотала девушка. — Но господин Джейми — дьявол. Он заставил меня верить в него, потому что он дьявол, и он заставил меня совершать дьявольские поступки, а дьявол не может превратить кислоту в воду.

— Кислота? — в ужасе прошептала Ли. — В его здоровое ухо?

— Я бы не сделала этого, если бы знала. Но откуда мне было знать? Я думала, что он святой, что он мудрый, а он — дьявол.

— Ты это сделала? — вскрикнула Ли. Она ударила пяткой гнедого и подалась вперед, схватив девушку за волосы и рванув что есть силы. — Ты, потаскушка, дрянь!

Девушка взвизгнула. Наклонившись, Ли ударила ее с такой силой, что локон белокурых волос остался в ее обтянутой перчаткой руке. Она услышала громкий голос С.Т., но не стала его слушать. Она снова дала оплеуху вопящей девице.

— Зловредная уличная дрянь! Слезай с его лошади! — Ли втянула воздух с яростным рыданием. — Слезай!

Девушка уже шаталась, и Ли изо всех сил пихнула ее обеими руками. От ее крика лошади шарахнулись. Она приземлилась в грязь — неуклюжая кукла с черной обвисшей вуалью.

Ли развернула вороного обратно. Она рада была бы растоптать эту несчастную, но все же сдержала лошадь и только плюнула на нее.

— Надеюсь, ты околеешь тут.

Девушка лежала в грязи, рыдая, Ли повернула лошадь и подъехала к Сеньору. Она поймала его за руку. Он встревоженно посмотрел на нее.

— Ли, — сказал он, мотая головой, — я…

Она наклонилась в седле, и ее губы остановили его признание. Она держала его руками за плечи и крепко целовала, как будто могла втянуть его в себя и снова сделать невредимым.

Лицо его было холодным, спина резко выпрямлена. Он поднял руки, словно собираясь ее оттолкнуть. Но Ли не дала ему сделать это: она схватила его руки и прижала его к себе так тесно, как только позволили лошади.

— Ты жив, — прошептала она в тепло его рта. — Только это и важно.

Она прижала ладони к его щекам и снова поцеловала его. Он издал какой-то горловой звук, что-то среднее между возражением и согласием. Его руки нерешительно легли ей на талию.

Серый сделал шаг ближе. Губы Сеньора дрогнули. Он ответил на ее поцелуй, смешав холод с теплом. Руки его сильнее сжали ее тело. Ветер захлестнул ее его плащом, тяжелая влага которого обволокла их вместе.

Он чуть отпрянул назад и посмотрел на нее из-под своих золотых ресниц.

— Ли, — беспокойно сказал он. Она сжала его плечи.

— Все будет в порядке, — сказала она. — Я… я приготовлю порошок.

Казалось, он ее понял: губы его сжались, и он нагнул голову. Потом поднял глаза, неуверенно и нежно улыбаясь, прикоснулся к ее подбородку. Ли прижала кулак к своему сердцу, потом приставила кулак к его груди.

— Ты и я, — сказала она медленно и четко, — Вместе.

Брови его удивленно поднялись.

— Ты и я? — повторил он. В голосе его слышалась взволнованная хрипотца. Она кивнула и улыбнулась, потому что он понял.

Осторожно он наклонился к ней и коснулся губами уголков ее рта. Этот жест был как вопрос, и она ответила, отдав себя всю поцелую. Его руки запутались в ее волосах. Он целовал ее щеки и глаза, наслаждался ее губами, и прикосновение его было манящим и сладостным.

— Ли, — прошептал он у ее виска. Он издал странный лаящий звук, напомнивший смущенный смешок. — Я слышу.

Она резко повернула голову, сильно ударившись об него подбородком. Он подался назад и опасливо смотрел на нее. Она уставилась на него, не находя слов. Он провел пальцами в перчатке по ее щеке. Его улыбка стала прежней, весело озорной и заигрывающей.

— Я пытался сказать тебе, — сказал он. — Но ты была… — он поднял руку, — рассеянна.

— Ты солгал, — выдохнула она. — Ты солгал мне!

— Ну, не совсем так… — Он потянулся, чтобы поймать ее, потому что она дернула поводья гнедого. — Ли, подожди, подожди только минутку, черт тебя побери… ой!

Он отпрянул от ее удара.

— Почему ты не сказал мне? — воскликнула она. — Почему ты допустил, чтобы я в это поверила хоть на одну минуту?

Он потер лоб.

— Не знаю.

Ли чуть не разрыдалась от ярости.

— Ты не знаешь! — голос ее дрожал. — Не знаешь!

— Ну, хорошо! — крикнул он. — Я не хотел тебе говорить. Я не хочу ничего тебе говорить: какого черта ты здесь? Ты должна была ждать меня в Рай!

— Не думал же ты, что я и правда останусь там! — Ли на-клонилась вперед. Она тоже кричала. — Ждать у моря погоды? — Она сжала губы, борясь с поднимающейся в ней волной непонятных чувств. За ее спиной хныкала девица. Ли повернулась в седле, наблюдая, как та медленно встает на ноги, облепленная грязью. — Вон там — постоялый двор «Эль Двойной крепости». — Ли указала на юг. — Можешь идти пешком.

Но С.Т. спешился. Он направился к плачущей девушке и поднял ее с колен. Она упала ему в объятия, всхлипывая и прижимаясь к нему.

— Вы правда слышите? Вы поправились?

— Слышу, — пробормотал он.

— Ох, благодарение Богу! — прорыдала она. — Слава Богу, слава Богу! — она молитвенно сложила руки.

— Прекрати, пожалуйста. — Чуть встряхнув ее, он подвел ее обратно к вороному. — Залезай, — сказал он, подставляя ей руки.

— Да кто ЭТО? — вопросила Ли, разглядывая замурзанную фигурку.

Он не ответил. После того, как девушка плюхнулась в седло и, как смогла, расправила юбки, сидя по-мужски, он подвел вороного к Ли.

— Голубка Мира, — сказал он, чуть наклоняя голову.

— Леди Ли Страхан.

Девушка изобразила поклон и шмыгнула носом.

— Очень приятно познакомиться, — сказала она, будто их представили друг другу в гостиной, потом чуть слышно ахнула. — Страхан? Вы не… не из Сильверинга?

— Сильверинг принадлежит мне, — сказала Ли. — Я намерена получить его обратно.

Девушка заломила руки.

— Господин Джейми умеет заставить сделать такое, что и не хочешь, — обеспокоенно сказала она. — Что-то ужасное.

Ли бросила на нее холодный взгляд.

— Может, и умеет, — сказала она, — если человек настолько жалок и слаб, что позволяет ему это.

Голубка Мира содрогнулась и снова принялась плакать.

С.Т. захватил в горсть гриву серого негодяя и снова сел верхом, ведя за собой вороного.

Ли пустила своего гнедого рядом.

— Она одна из них, — она взглянула в сторону Голубки Мира. — Одна из его.

— Теперь уже нет, — ответил он. Ли скептически выдохнула.

— Она это утверждает?

— Это правда! — воскликнула Голубка. — Я молилась и молилась, и слепота спала с меня. Господин Джейми все же не смог сделать чуда, он не смог превратить кислоту в воду. Мистер Бартлетт знал. Он с самого начала это знал. — Тут она внезапно нахмурилась. Она посмотрела на С.Т. — Но теперь вы МОЖЕТЕ слышать.

Его губы сжались. Он посмотрел вдаль.

— Это человек — шарлатан. Разве ты этого не видишь, Голубка? Он все это заранее спланировал. Я не собирался устроить ему удобное «чудо».

— Но кислота…

— Бога ради, в кувшинчике была всего лишь ледяная вода. Кислота у него была где-то еще — может, в рукаве. Я бы этому не удивился.

Голубка удивленно уставилась на него.

— Но тогда… Вам вовсе и не было плохо! — Она наморщила лоб. — Всё это время вы могли слышать! А Девственность, Нежная Гармония и я так о вас заботились! Прошло целых пять дней, а вы нам ничего и не сказали. Это не по-доброму — не сказать мне! Я думала — это моя вина. Я думала, мне не хватило веры для чуда.

— Не по-доброму! — яростно вскричала Ли. — Не по-доброму?! Как можно винить его за то, что он ничего не сказал тебе? Почему он должен был доверять тебе?

— Он мог доверять мне!

— Доверить тебе свою жизнь? Глупая, самонадеянная пустышка! Это не детская игра — пытаться провести сумасшедшего святошу в его собственном логове! Неужели ты думаешь, твой драгоценный господин Джейми не знал прекрасно, что он может слышать? Что это обман, направленный на то, чтобы разоблачить его? Неужели ты думаешь, что он мог спустить это ему с рук, не попытавшись отомстить? Он пользуется такими доверчивыми, как ты. Бессмысленные дурочки — все вы!

Голубка упрямо выпятила нижнюю губку.

— Что, попытаешься отрицать это? — взвилась Ли.

— Я бы не сделала мистеру Бартлетту ничего дурного.

— Только налила ему в ухо кислоту!

— Это было до того, — воскликнула Голубка. — Мистер Джейми меня околдовал! А потом, это ведь была не кислота, разве не так? Это была просто вода. Так что, может быть, мое чудо все-таки совершилось!

Ли отвернулась, не находя слов. Она была бы рада столкнуть Голубку Мира обратно в грязь, но что пользы от этого?

Сеньор наблюдал за ней с легкой улыбкой.

— Ты выбрался оттуда невредимым, — пробормотала она. — Остальное не важно.

Он ухмыльнулся ей в ответ. Надвигающаяся темнота скрывала его лицо.

— О нет, — мягко возразил он. — Самое важное, что я собираюсь уничтожить этого ублюдка. Я готов к этому, и я это сделаю.

18

В Небесном Прибежище спали: мужчины — в своей единственной спальне, женщины располагались в комнатах тех домов, что выстроились вдоль улицы. Некоторые из них допоздна не ложились, молясь о душе Голубки Мира, которая ушла. Господин Джейми каждый день поминал ее в проповеди и плакал, и говорил им всем, чтобы они простили ее за ее слабость. Он никогда не упоминал о мистере Бартлетте, так что все они понимали, что им не следует думать о нем и о том, как учили его покорять его мятежный дух.

Если некоторые из них не повиновались и проводили вечерние часы, вспоминая мистера Бартлетта, его красивое уверенное лицо, «силу», которой обладал пришелец (господин Джейми назвал бы ее заносчивостью, которая погибла вместе с его слухом), тогда им приходилось читать дополнительные молитвы по приказу священника.

Нежная Гармония стояла на коленях на своем матрасе рядом с Девственностью: они обе изо всех сил молились, чтобы им была дарована сила забыть Голубку и мистера Бартлетта, хотя им в свое время было поручено помогать Голубке ухаживать за ним. Нежная Гармония приносила ему еду, а Девственность брила его и следила за его опрятностью. Иногда, когда он равнодушно сидел в кресле, глядя в никуда, взгляды девушек встречались, и Гармония чуть не плакала.

Она пыталась не винить Голубку. Господин Джейми сказал, что они должны ее простить, и сама Голубка была, несомненно, в отчаянии. Все это время она, не переставая плакала, не отходя от мистера Бартлетта, и только повторяла все снова и снова, что, конечно же, у нее было достаточно веры, но получилось что-то не так, а один раз пожалела, что господин Джейми заставил ее это сделать.

И именно на следующий день они исчезли: Голубка и мистер Бартлетт. Гармония и Девственность поднялись на чердак и обнаружили, что он опустел. Они побежали сообщить об этом господину Джейми, но он с улыбкой поведал им, что такова была его воля. Он только не сказал, куда исчезла Голубка и что случилось с мистером Бартлеттом.

И где-то, в самой глубине сердца, хотя Нежная Гармония усердно молилась и еще более усердно трудилась, вместо чувства безопасности и счастья, затаился страх. Нежная Гармония не узнавала себя.

Она взглянула на Девственность, сгорбившуюся на своем матрасике в тусклом лунном свете, пробивавшемся в окно, и поняла, что Девственность тоже напугана.

Нежная Гармония облизала холодные губы и подняла голову — чуть-чуть, чтобы только можно было выглянуть в окно. За два дня, которые прошли после исчезновения Голубки и мистера Бартлетта, сильный заморозок прихватил грязь, которая обычно заливала немощеные обочины главной улицы. Неожиданно зазвонил церковный колокол, рассыпая громкие удары, и все гудел и гудел в морозном воздухе. На матрасах зашевелились девушки, заставляя себя проснуться на час полуночной молитвы.

Несколько фигур быстро и безмолвно шли по середине брусчатой мостовой: кающиеся, которым надо было стоять в церкви на коленях весь вечер и молиться с господином Джейми. Среди них наверняка идет и его приближенная ученица, Божественный Ангел, которая всегда участвовала в покаянных молитвах, хотя не бывала повинна в тех мелких погрешностях, которые мучили других. Когда Ангел вернется домой, уже нельзя будет выглядывать из окна во время молитвы, иначе господин Джейми почему-то назовет твое имя во время следующего полуночного богослужения и попросит покаяться.