Средневековье - Принц полуночи

Он трогал ее грудь и бедра — легчайшими движениями вверх и вниз, покусывая соски, вызывая в ней сладостные стоны. Одна его рука замерла на внутренней стороне бедер, лаская пальцами шелковистые завитки в паху. Другой рукой он развернул Ли лицом от себя — и прижался грудью к ее спине — так, что его возбужденная плоть уперлась ей в ягодицы. Он покусывал нежную кожу под лопаткой, вновь и вновь трогал соски. Он играл, он наслаждался игрою, оттягивая вожделенный миг — и тело Ли откликалось на эту восхитительную любовную ласку. Его пальцы, миновав шелковистый бугорок, скользнули дальше, коснулись разгоряченного лона, вошли в него, — вызвав у Ли изумленный вскрик.

Ли повернулась к нему, не в силах больше сдерживаться.

— Я люблю тебя, — яростно шептали его губы. — Люблю тебя. Люблю тебя. — Порывистое дыхание обожгло ее. Откуда-то издалека она слышала свои прерывистые вздохи и медленные стоны. Она судорожно прильнула к его телу, обвив его руками и ногами. Он внял ее нетерпению и откликнулся на него — с глубоким вздохом наслаждения. Его волосы выбились из-под черной ленты, свободно рассыпались по плечам. Она схватила их в пригоршню, запуталась в них пальцами, потянула к себе, стремясь дотянуться до его рта. Затем голова ее безвольно запрокинулась — она полностью отдалась ему, мерно и глубоко дыша. Ее заворожил ритм его движений — он сотрясал ее, завораживал, доходил до сокровенных глубин существа.

Она постигала мощь его страсти, взмывая к таким вершинам наслаждения, о которых не знала и не догадывалась. Он приобщал ее к науке плотской сладостной любви — она трепетала от радостных открытий и благодарности. Он же готов был ее обучать и обучать…

Она поняла, что заснула, только начав просыпаться. Лунный свет белым огнем еще заливал оштукатуренные стены и низкие балки потолка. В этом свете она отчетливо видела его тело, он лежал на боку — рука поперек живота, и слегка отвернувшееся от нее лицо. Ей казалось, что он спит, так ровно и тихо вздымалась его грудь.

Неподвижная, она любовалась им. Она чувствовала, как ее подчиняет отчаянная, жестокая любовь, — и боялась этого чувства. Хуже всего было то, что оно убивало в ней все другие чувства, она не находила в себе привычной угрюмой решимости, которая двигала ее поступками до сих пор. Она ненавидела Чилтона, но эта ненависть отдалилась. Она сделалась маленькой в сравнении с бушевавшими чувствами, которые внушал ей этот человек. Он безмятежно спал рядом с ней.

А когда она потеряла его… когда он уехал… Она вспомнила, как тогда испугалась, и этот страх поджидал ее впереди, огромный и неумолимый, как чудовища из детских снов. «Их нет на свете, — плачет ребенок, — это только тени». Но они есть.

Они рядом. Они существуют на самом деле. С рассветом исчезают лишь романтические принцы.

Она изучала рисунок его мышц на вытянутой руке, форму его подбородка, то, как он во сне запустил пальцы в спутанную гриву волос.

Еле слышно она прошептала с болью:

— Я люблю тебя.

Он открыл глаза. Медленная улыбка подняла уголки его рта. Он протянул пуку и коснулся ее виска, перебирая в пальцах ее локоны.

Она поняла, что он хочет что-то сказать, и приложила палец к его губам. Слегка отодвинувшись, прошептала:

— Нет. Не говори ничего.

Он приподнялся на локте. Лунный свет озарил его лицо, высвечивая взлет бровей, придавая легкую насмешливость его улыбке.

— Глупое Солнышко… Не говорить, что я люблю тебя?

— Не говори, что любишь. Не говори, что никогда раньше не испытывал такого чувства. Не говори… всего того, что говорил другим, — она закусила губу. — Я этого не вынесу.

Он опустил глаза. Рот посуровел. Кончики его пальцев легким касанием прошлись, лаская кожу ее плеча, вниз по груди.

— Ты оставляешь меня без слов.

Она посмотрела вверх. Легкие прикосновения скользили по ее коже, рисуя круги, спирали, сердца.

— Я хотела только… — прошептала она. — Мне нужна твоя помощь против Чилтона. Мне не нужен был любовник. Я хотела справедливого мщения за то, что сделали с моей семьей. Это все, что я у тебя просила.

— Клянусь, это будет, — сказал он.

— Увы! — она безнадежно рассмеялась. — Ты же Сеньор. Не так ли?

Его рука застыла.

— Великий бандит, — сказала она. — Полуночный Принц. Герой, легенда, миф, — страх сделал ее безжалостной: — Я выбросила твое бриллиантовое колье в пруд.

Она почувствовала, как изменилось его лицо и напряглось тело. Он сжал ее плечо, наклонился к ней, поцеловал ее в губы, грубыми поцелуями покрыл ее лицо.

— Чего ты хочешь? — выдохнул он, наконец. — Хочешь, чтобы я стал на колени?

Она смотрела ему в лицо.

— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

— Ты сама пришла ко мне, — он приблизил свое лицо, но не поцеловал ее.

— Забудь. Чтобы не болела душа… — она прикусила губу. — Чтобы ушла эта боль, боль на всю жизнь.

— Я не причиню тебе боли, — прошептал он. Она закрыла глаза.

— Ты рвешь меня на части.

— Ли, — повторил он, — я люблю тебя.

Отчаянная напряженность его голоса заставила ее отвернуться.

— Оставь меня в покое, — повторила она.

Он откинулся назад, поднявшись на руке.

— Оставить тебя! — Эхом повторил он эти слова отчаяния.

— Я больше так не могу, — ее голос дрогнул. — Почему ты не хочешь пожалеть меня и оставить меня в покое?

Он отодвинулся от нее и поднялся с постели, оказавшись в тени. Но все равно она видела, как великолепна его фигура, как буйно рассыпались по плечам его золотые волосы.

— Зачем ты пришла ко мне? — спросил он. Она молча прижалась лицом к теплому месту, где он лежал.

— Ответь, Ли, зачем ты приходила?

Она схватила подушку и обхватила ее руками.

— Для любви? — спрашивал он. — Только для этого?

— Любовь! — она отшвырнула подушку и села, натягивая на себя простыню. — Тебе ничего не стоит говорить про любовь. Ты болтаешь о любви, не понимая даже значения этого слова. И вряд ли когда-нибудь поймешь.

Он хрипло вздохнул.

— Как ты можешь говорить это теперь, после того… — разведя руки в недоумении, он попытался объяснить: — После всего, что произошло между нами?

— Это был только сон. Ты любишь своих коней, ты любишь Немо, а от меня тебе нужно только твое отражение. Тебя и твоей проклятой маски! — она уже плакала, не скрывая слез, закидывая голову и зажмурив глаза. — Не пытайся выдать это за любовь, потому что я знаю, что такое любовь, — она терзает, терзает, терзает.

— Пусть так, — тихо произнес он. — Это тоже терзает.

Она почувствовала, как он приблизился. Постель рядом с ней прогнулась под его телом. Он коснулся ее лица, и она отодвинулась от него.

— Не надо, — проговорила она. — Сегодня ты получил от меня то, что хотел.

— Это не все, что я хотел.

— Разве? — горько сказала она. — Этого недостаточно? Ты хочешь поглотить всю меня целиком, дюйм за дюймом — мое тело и мою душу, — открыв глаза, она уставилась на него. — А вскоре тебе и этого не будет хватать.

Он опустил взгляд, лицо его было мрачным, озабоченным.

— Ты сказала, мы будем вместе. Ты и я. И я никогда не забуду того, что тогда испытал. Я так этого хотел, — он посмотрел на нее из-под ресниц и тихо произнес: — Думаю, что знаю, что такое любовь, Ли.

— Уходи! — она обнимала подушку. — Уходи, уходи.

— Это ведь ты пришла ко мне, — мягко возразил он.

— Я… ненавижу… тебя.

Он наклонился и прижался лбом к ее плечу.

— Ты не можешь, — прошептал он. — Не можешь ненавидеть меня.

Какое-то время она сидела неподвижно, губы ее дрожали; она замерзла, ощущая тепло только там, где он касался ее.

— Сколькими любовными связями ты можешь похвастаться? Пятнадцатью? Двадцатью? Сотней?

Он не глядел на нее.

— Это не имеет значения.

— Сколькими?

— Не важно. Но я никогда не отдавал своего сердца так, как теперь.

— А я отдавала, — сказала она. — Его звали Роберт. Скольких можешь назвать ты?

Он резко выдохнул воздух и отстранился.

— Зачем?

— Почему бы и нет? Назови мне последних пять

— Для чего тебе это?

Она подняла подбородок и надменно посмотрела на него.

— Бедные дамы, ты что, не можешь их вспомнить?

— Последнюю звали Элизабет. Она оказалась стервой, донесла на меня.

— Одна, — она наблюдала за ним. — Кто была ее предшественница?

Он нахмурился, заерзал, отодвигаясь все дальше.

— Не понимаю тебя. Не глупи.

— Забыл?

— Не забыл, если на то пошло. Элизабет Берерорд, Каро Тейлор, леди Оливия Халл и Анни… Анни, да… Она была из Монтегю, она выходила дважды замуж, так что, прости, я не вспомню ее последнюю фамилию, и леди Либби Селвин.

Она подняла брови.

— Ты вращался среди высокородных особ?

Он пожал плечами.

— Я вращался, где мне хотелось.

— И всех их ты любил?

— А, вот в чем дело. Нет, ни одну из них я не любил. Это совсем не то же самое. На этот раз… — он заморгал с ошеломленным видом и отвел от нее глаза. — На этот раз все иначе.

— Конечно. Собираешься ли ты завести детей? Построить дом на холме? Бросить свое занятие и начать жизнь честного деревенского сквайра?

Он мрачно уставился в темноту.

— Моя голова оценена. Ты же знаешь.

Она отбросила одеяло.

— Тебе везет.

Он резко поднял голову.

— Мне это везеньем не кажется.

— Разве? — Ли ощупью искала свою рубашку и, найдя, стала натягивать через голову.

— Подожди, — он потянулся к ней. — Ли! Не уходи.

— Я не собираюсь оставаться, — она повернулась к двери.

— Ты не такая, как все, — воскликнул он. — Я люблю тебя! Я люблю тебя! Ты… Боже мой, Ли, ты как солнце, ты сияешь так ярко, что мне становится больно. Остальные… все остальные — это свечки.

Приложив руку к сердцу, она пробормотала:

— Прекрасно сказано, галантно и с чувством. Я давно говорила, что тебе надо стать трубадуром.

— Проклятье! — он прыжком выскочил на середину комнаты. — Почему ты не хочешь поверить, что я люблю тебя?!

Она фыркнула.

— Разумеется.

Он схватился за стойку кровати.

— Ли, послушай меня, — голос его звучал искренно. — Я никогда такого не чувствовал.

Она разразилась смехом.

— Это правда, — закричал он. — Никогда у меня не было такого чувства. Никогда! Я люблю тебя! Ради Бога, скажи, как я могу доказать это тебе?

Держа руку на двери, она смотрела на засов.

— Объясни мне, как это сделать? — повторил он.

Задрожав, она поправила у себя на плече рубашку.

— Оставь Чилтона в покое, — медленно произнесла она.

— Что?

— Не появляйся в Филчестере, — она повернулась к нему. — Забудь о Чилтоне. Не трогай его.

— Забыть Чилтона? — эхом повторил он. Руки его напряглись. — Что ты имеешь в виду?

— По-моему, это совершенно ясно.

Он недоуменно потряс головой.

— Нет. Совсем не ясно, — он снова потряс головой. — Нет. Этим я докажу свою любовь? Не помогая тебе?

— Мне уже все равно, — спокойно произнесла она. — Это ведь не вернет назад моих близких. Ничего не изменит. Я догадывалась об этом… — она задержала дыхание. — Но в последнее время это стало мне совершенно ясно.

— И поэтому я должен оставить все как есть?

— Да.

Он замолчал надолго. Она оперлась спиной о дверь, охватив себя руками.

— Я не могу, — наконец, проговорил он. Она опустила голову.

— Не могу, — сказал он громче. — И вообще, это какая-то бессмыслица. Я тебя не понимаю. Она закрыла глаза.

— Знаешь ли ты чувство страха, Сеньор? Разве ни одна из твоих леди не умирала от страха, когда ты надевал эту проклятую маску и уезжал на поиски удачи?

— Ни одна, по крайней мере, не говорила этого. Они верили в мою непобедимость. Сомневаешься? Но скажи, каким образом мое исчезновение из твоей жизни докажет мою к тебе любовь?

— Может быть, то докажет, что ты прислушался ко мне, — страстно воскликнула она. — Но это как раз не входит в твои измерения. Не так ли?

Она отодвинула засов.

— Я думаю о тебе, я принял близко к сердцу все твое горе! Ты не заставишь меня забыть это. Но ты почему-то вознамерилась растоптать мою душу. Хочешь, наверное, превратить меня в ничто?

— А если бы хотела? — презрительно ответила она. — Ты уйдешь и спрячешься под своей маской. Ты ведь непобедим, неуловим, и тебе никто не нужен.

— Ли, — он был на грани отчаяния. — Что, если ты ошибаешься, Ли?

Она вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. С.Т. опустил голову и сжал ладонями лоб. Будь она проклята, откуда она знает, что он чувствует?! Она была так уверена, так непреклонная, так презирала его! Она извратила все его намерения и заставила его усомниться в себе самом.

А тогда все было иначе. Он так любил ее за отвагу! Любил, да леденящий дождь стекал с ее шляпы и мокрые волосы облепляли лицо, — а она не жаловалась ни словом, ни вздохом; любил ее, в мужских штанах, любил, когда она сердилась на Немо и когда промывала глаза слепой кобыле; любил ее, потому что она никогда не плакала, и любил до самой ободранной сердцевины своей души, — когда она наконец заплакала. Он хотел обнимать ее, защищать, и еще он жаждал ее уважения, — больше, чем любой награды в своей жизни.

Он должен был объяснить ей все это. Но не сумел. Да и как выговорить все это? Сказать это женщине? Не тогда же, когда она насмешничала, издевалась над ним. Не тогда, когда она в нем сомневалась. Ему было бесконечно стыдно, что она так плохо ценит его удаль, так жалко боится за него. Все эти рассуждения о Чилтоне стали теперь понятны, наполнились обидным для него смыслом.

Но ведь она пришла этой ночью к нему! Почему? Господи, почему она позволила любить себя? А потом показала, как презирала его. Неудачник, бродяга, никчемный простак, которому не под силу опасные схватки, — и про обидчика Ли ему надо забыть навсегда.

Его охватил ужас — неужели и на этот раз его чувство грубо раздавят, и надежда на счастье оставит его, ускользнув в прошлое? При мысли об этом, он заметался, бросился ничком на постель и сжал в руках подушку, будто хотел ее задушить.

«Я люблю тебя, — яростно думал он. — Я докажу тебе, что сейчас все иначе». Сев на постели, он швырнул подушку в угол кровати. «Все иначе, — он заскрипел зубами и снова набросился на подушку. — Я люблю тебя… я докажу тебе… я люблю тебя… Я докажу тебе…»

Он колошматил подушку, пока она не разорвалась, и облако перьев из пуха и перьев не разлетелось по комнате. Облако, которое нельзя было ни поймать, ни победить, ни подчинить.

20

В сумерках Сладкая Гармония услышала неожиданный звук и выпрямилась над своим шитьем. Ее глаза встретились с глазами Чести. Звук этот четким эхом разнесся по тихой улице: лошадиные подковы звенели по булыжникам мостовой.

Прошло четыре дня. Руки Чести распухли и сочились кровью, обожженные крапивой, которую она должна был всюду носить с собой как знак своего раскаяния в том, что толкнула Дивного Ангела. Пучок крапивы и сейчас лежал у нее на коленях, высохший до твердой метелки, — ядовитые волоски ее стерлись от многих часов пребывания в руках. Утром Ангел выведет ее на пустырь, чтобы срезать новый букет раскаяния.

Гармония опустила глаза — в страхе выдать отчаянный рывок своего сердца. Он вернулся; он сказал, что вернется, — и вернулся. Гармония видела, как покраснела Честь.

Не поднимайся, хотелось закричать Гармонии, не двигайся, не говори. Она не могла сказать ничего вслух о доносящемся цоканье, пока Дивный Ангел сидела с ними. Задерживая дыхание, она продолжала шить, нервными толчками прокалывая иглой льняной полотно.

— Я слышу, Учитель Джейми зовет нас, — сказала Дивный Ангел, откладывая работу.

Гармония не слышала ничего, кроме звука подков по булыжнику.

— Пойдем, — Ангел поднялась. — Честь, захвати обязательно крапиву.

Гармония встала со стула. Честь, поднимаясь на ноги, издала стон, но был ли он выражением боли, гнева, страха или протеста, Гармония понять не могла.

— Ты что-то сказала, дорогая сестрица? — добродушно спросила Ангел.

— Нет, Ангел, — потупилась Честь.

— Скоро время твоих страданий закончится. Ты должна перетерпеть его с кротостью и покорностью в сердце.

— Да, Ангел, — прошептала Честь.

— Учитель Джейми желает, чтобы мы присоединились к нему в уничтожении угрожающего нам зла, — невозмутимо сообщила Ангел и подождала, пропуская их вперед перед собой в дверь.

В глубокой темноте сумерек подходили другие девушки, останавливались около собранных заранее груд камней. Камни им были нужны, чтобы защитить себя и сокрушить козни дьявола. На этот раз они были наготове — и вот в глубине улицы показался дьявол, он ехал на своем бледном коне, укрывшись за насмешливой светящейся маской.

— Убирайся прочь, — раздался чей-то визгливый испуганный крик, — мы не хотим тебя видеть!

Конь продвигался вперед размеренным шагом. Гармония хотела закричать то же самое, чтобы он почувствовал опасность и ускакал восвояси. Она надеялась предотвратить то, что должно было случиться. «Он должен это понять», — с отчаянием думала она. — «Неужели он не почувствует тогда смертельной опасности?»

Церковный колокол ударил один раз. Из-за угла церковного двора появился Учитель Джейми, в руках он держал Библию. Наступало время обеда. Каждый вечер он именно в это время проходил этой дорогой, чтобы произнести свое благословение на церемонии послушания в мужском общежитии.

Он остановился в начале улицы лицом к приближающемуся дьяволу.

Гармония отвернулась от него и снова посмотрела на всадника. Один из мужчин поднял камень и бросил. Он промахнулся, а конь внезапно изменил скорость, устремляясь легким галопом мимо Гармонии и Чести, так что даже Ангел не успела наклониться за камнем.

Правда, камни застучали по всей улице, но большей частью их бросали не сильно и с опозданием. Гармония вдруг испуганно поняла, что она даже не подняла камня и, оглянувшись на Ангела, быстро нагнулась. Мужчины двинулись за всадником, размахивая крупными булыжниками. У некоторых были с собой вилы, у одного — даже ружье. Девушки кидали камни недалеко, без особой охоты. Но мужчины уже давно грозились наказать пришельца, если тот снова появится.

Она с надеждой взглянула на Учителя Джейми как раз когда всадник в плаще поскакал к нему. Кто-то вскрикнул. Гармония, затаив дыхание, видела, как мистер Джейми поднял двумя руками свою Библию.

— Камнями его, — вдруг закричал он мощным голосом, раскатившимся до холма. — Изгоните камнями дьявола!

Мимо просвистели большие камни, но ни один из них не попал в цель. Конь, миновав мистера Джейми, был вне их досягаемости. Тот опустил святую книгу и ликующе закричал:

— Мы победили! Смотрите, как бежит он от праведной руки Господней!

Мужчины стали нестройно выкрикивать радостные возгласы, но Гармония, молчаливо стоявшая среди других, увидела, как белый конь остановился как раз за Учителем Джейми и начал пятиться, изящно ставя одну ногу сзади другой.

Мужчина в маске на танцующем коне выглядывал поверх головы учителя Джейми. Под маской Арлекина Гармония не могла различить его рот, но не сомневалась, что он ухмыляется.

Учитель Джейми не обернулся. Он должен был знать, что происходит за его спиной, но стоял, выпрямившись, а потом направился к ним, как будто продолжал свой обычный путь к трапезной. Белый конь, пританцовывая, двигался за ним. Через каждые два-три шага он натыкался на учителя Джейми, и от этих толчков тот спотыкался. Он остановился, и тогда конь подхватил его шляпу и подбросил ее вверх-вниз.

Раздались смущенные смешки. Мужчины размахивали камнями, но не могли пустить их по прямому назначению, не рискуя попасть в Учителя Джейми. Внезапно человек с ружьем поднял его к плечу и прицелился.

Принц вытащил шпагу из ножен, бросив поводвя. Он держал лезвие шпаги у горла Учителя Джейми.

— Брось ружье на землю, — приказал он звучным, властным голосом.

Гармония с глубоким удивлением увидела, что Учитель Джейми затрясся и его лицо пошло белыми пятнами. Конь переступил ногами, снова подтолкнув его в спину. Он яростно обернулся и вцепился в шпагу.

— Стреляйте! — закричал он. — Убейте дьявола!

Его руки в перчатках без пальцев сомкнулись на лезвии шпаги. Шпага взметнулась. Гармония увидела кровь, услышала вопли людей и визгливый вскрик Учителя Джейми. Принц взмахнул шпагой и, перегнувшись, ухватил Учителя Джейми под грудь свободной рукой и наполовину затащил его на коня. Ноги Учителя Джейми повисли в воздухе.

— Стреляйте! — визжал он. — Стреляйте!

— Не могу, — закричал в ответ мужчина с ружьем. — Я не могу, Учитель Джейми… вырвитесь, вырвитесь от него.

Но Принц крепко держал его, несмотря на то, что священник извивался и брыкался как сумасшедший.

Мужчина отшвырнул ружье, едва не рыдая.

— Отпусти его! Опусти его на землю! Пусти его! — кричал он срывающимся от бессилия голосом. — Оставь нас в покое, чудовище! Что тебе здесь надо?

Принц отпустил Учителя Джейми. Тот упал на колени, но быстро и неуклюже поднялся и попытался бежать. Однако конь двинулся за ним, не оставляя Чилтона своим вниманием. Он схватил зубами воротник его пальто, и Учитель Джейми задергался и, споткнувшись, неловко и смешно плюхнулся задом на мостовую.

— Бедняга, — сказал Принц. — Ему не очень смешно.

Оттолкнувшись локтями от замерзшей земли, Чилтон перекатился на колени и, сцепив ладони, протянул их вперед.

— О, Господи, ты видишь мое унижение! Рассуди меня с ними! Ты видел их месть, их заговор против меня. Я предмет их насмешек. Отплати им, Господи. Да будет им твое проклятье. Преследуй их в гневе своем и уничтожь их под небом своим. Господи!

Дивный Ангел упала на колени и громко начала молиться вместе с ним. Один за другим все падали на колени. Гармония посмотрела на них, на Честь, стоявшую с крапивой в руках. Честь не могла оторвать глаз от Принца. Она вся дрожала. Внезапно она бросила крапиву и подбежала к всаднику.

— Ты говорил… — она замерла, когда Учитель Джейми поднял голову. Он не прекращал своей молитвы и только уставился на нее немигающим взором. Она скрестила руки на груди и застыла глядя на него, как птичка, завороженная змеей.

— Cherie, — Принц махнул ей руку в черной перчатке, его низкий голос прозвучал музыкой на фоне заунывной молитвы Учителя Джейми. — Хочешь отправиться со мной?

Честь радостно встрепенулась.

— Да! — она устремилась к всаднику. — Ты говорил, что я могу пойти за тобой. Разреши, возьми меня с собой…

Она потянулась к нему и охнула от боли, когда он дотронулся до ее распухших рук.

Он отпустил ее, но она прильнула к его руке. Гармония увидела, как он наклонился и нежно погладил ее по голове. Затем маска грозно застыла. Глаза в прорезях неподвижно смотрели на Учителя Джейми.

Гармония подалась вперед, чтобы лучше видеть и слышать. Она увидела гнев в этом взгляде.

— Молись, Чилтон, молись, — зловеще произнес Принц. — Тебе много грехов надо замаливать.

Ранним утром возле грязного окна в трактире «Двойной Эль» Ли смазывала маслом руки девушки, а потом бинтовала их. Хозяйка сама принесла им поднос с едой. Рукава ее были засучены выше локтей. С грохотом поставив поднос, она строго сказала:

— Это поможет. Но мне это не нравится. И что парень твой бродит где-то по ночам… Нам неприятностей не надо.

Честь с ужасом посмотрела на женщину.

— Пожалуйста, мэм, — неужели вы меня выдадите?

Женщина скрестила руки на груди.

— Доносы не по мне. Только ничего хорошего не найдешь, когда лезешь в котел с кипятком, и если твой парень в чем-то замешан, то вы нам здесь не нужны.

— Я поговорю с ним, — тихо ответила Ли. Хозяйка хмуро посмотрела в окно, где на конюшенном дворе Сеньор работал с Мистралем. В это утро, как и в другие, он поднялся на рассвете и учил своего коня ездить кругами, восьмеркой, змейкой. И всадник и конь были поглощены работой. Энергичное пофыркивание Мистраля задавало им темп. Голубка Мира стояла, закутанная в свой плащ, — верная тень Сеньора, всегда готовая подать, принести и оказать любую помощь.

— Что ж, поговори, только вряд ли будет польза, — покачала головой хозяйка, — я слышала как ты ругалась и шумела, а он все равно поехал. Разве не так? — Она тяжело затопала к двери, но, дойдя до нее, обернулась, — он красивый смелый парень, но хорош только для того, чтобы ездить верхом, драться и увиваться за глупыми девчонками, покоряя их своей лихостью. Поговори с ним!

Дверь захлопнулась, и они остались в распивочной одни. Честь сидела, склонив голову.

— Мне очень жаль, мэм, что причинила вам неприятности.

— Это не твоя вина, — ответила Ли, — но послушай меня, — она понизила голос, — ты видела его в маске и, если ты дорожишь его шеей, или моей, или своей, не упоминай об этом никому. Они здесь не знают, кто он такой. Поняла меня?

— Да, мэм, — кротко произнесла Честь. — Поняла.

— В конце дня мы снова сделаем перевязку. Постарайся не расчесывать свои руки. — Ли налила в ложку лекарства. — Выпей его.

Честь проглотила его и прошептала:

— Спасибочки, мэм.

Ли собрала бинты, бальзам и поставила поднос около девушки.

— Ты сможешь есть самостоятельно?

— Да, мэм.

Входная дверь отворилась, и Сеньор стремительно вошел. Он был одет в черный кожаный кафтан и черные высокие сапоги. За ним появилась Голубка. На Ли он не посмотрел, как будто ее не было. Стащил с руки свои перчатки без пальцев и запихал в карман. Уже четыре дня он с ней не заговаривал; работал с Мистралем и потом исчезал в своей комнате. Ли начала верить, что, может быть, он больше не отправится в Фелчестер.

Но, конечно, это было не так.

Она увидела, как посмотрела на него Честь. Глаза девушки, не мигая, впились в его лицо с выражением преданности. Она не прикоснулась к еде, не сказала ни слова и не сводила с него глаз.

— Fu va bien, petite conraqense? [64] — весело спросил он. Честь покраснела. Она стала нервно крутить пальцы, дергая бинт и при этом продолжала безмолвно смотреть на него. Ли сдержала вздох.

— По-моему, ей больно, — ответила она за молчащую девушку, — Я дала ей немного опиумной настойки.

Он нежно потрепал Честь по щеке и сел в кресло с высокой спинкой, около очага. Голубка уселась около него так близко, чтобы касаться его рукава. Она бросила на него искоса взгляд из-под ресниц, полный восхищения и обожания.

Дело было не в том, что он требовал этого. Он только улыбался и принимал то, что предлагалось. Ли видела, как ему, дурачку, это нравится, чтобы вокруг него суетились, ахали, баловали его.

— Хозяйка таверны предупредила, что мы здесь нежелательные гости, — холодно заметила она, — если ты пропадаешь неведомо где.

Он глубоко вздохнул и откинулся на спинку.

— А это создает трудности?

— Только если ты будешь продолжать это сумасшествие.

Он наклонился отстегнуть шпоры.

— А если я перестану? Это ведь для нас все равно что уехать, все бросив.

— Она боится, что ты накличешь на них беду, — Ли поднялась, не в силах больше сидеть спокойно.

Повернула к маленькому утреннему огню, который дымил и трещал в большом очаге.

— Ты должен был убить его сразу, — сказала она тихо. — Ты что думаешь, что так и будешь красть его обращенных по одной, пока всех не освободишь? Некоторые из них могут не очень-то этого хотеть.

— Нельзя ли как-нибудь вернуться за Сладкой Гармонией, — робко спросила Честь, — Я боюсь… — голос ее нерешительно стих.

Сеньор поднял на нее глаза. Лицо его слегка покраснело, подбородок отвердел.

— Боишься чего?

— За нее. Ее накажут. Сладкая Гармония не бросила камень в вас, и еще она стояла… Не стала на колени, когда Учитель Джейми молился. А Дивный Ангел видела это, — она пожевала губами, — они очень рассердятся, ведь еще я уехала с вами…

— Вот видишь? — резко проговорила Ли. — Теперь они будут преследовать другую девушку, Сладкую Гармонию.

Он встал, позванивая шпорами.

— А чего бы ты хотела? — его пронзительный взгляд не отрывался от нее. — Что ты хочешь сказать? Что я должен был оставить Честь там? Ты ведь сама лечила ее руки и видела, что они с ней сделали, только потому, что я обратил на нее внимание.

— Конечно видела! Почему ты ничего не видишь? — Ли схватилась за высокую спинку кресла. — Ты ведь знаешь, на что он способен и все-таки отправляешься туда и будоражишь их. Ты бросаешься в этот омут, не зная, что тебя там ждет Честь рассказала, что у одного из них есть ружье, — она оттолкнулась от дерева. — Просто счастье, что тебя не подстрелили до того, как ты увидел лицо Чилтона.

Он нахмурился, наклонился к ней, облокотился на кресло.

— Но меня ведь не застрелили? Я знаю, что делаю, черт бы тебя подрал! Я стоял и не перед такими опасностями, как сломанное ружье.

— И вижу, совершенно не думал о последствиях!

Он выпрямился, как будто она его ударила.

— О, нет! — мягко произнес он. — Я никогда этого не забываю.

— Тогда хорошенько подумай обо всем, — она подошла к входной двери и с трудом открыла ее, — а я пока оставлю тебя наслаждаться своим гаремом.

Холодный утренний воздух обжег ее лицо. Она захлопнула за собой дверь, прошла мимо Мистраля, который стоял взнузданный, повод волочился за ним по земле. Конь смотрел, как она пересекла двор, но с места не двинулся. «И не двинется, — подумала Ли, — пока не возьмусь за повод. Еще одно бессловесное существо, зачарованное Сеньором».

Конюшня пахла морозом и сеном, ее пронизывали тонкие, не дающие тепла лучи солнца, в которых прыгали пылинки. Поперек ведра для корма лежала шпага в ножнах, с нее свисала перевязь. Сеньор снял их, когда тренировал Мистраля, стоя на земле. Она приперла дверь стулом, чтобы та не закрывалась и было больше света, затем потянулась к ящику со скребницами.

Тень человека заслонила дверь. Сеньор вошел в конюшню и закрыл дверь за собой. Он схватил ее за локоть.

— Гарем? Это и есть тот репейник под седлом, который тебя растревожил?

Краска ударила ей в лицо.

— Пусти меня.

Он не отпускал ее, а, наоборот, притягивал к себе, одновременно плотнее закрывал дверь, запечатывая их вдвоем в темной конюшне.