Глава 3

Для человека, который не часто выходит из дому, Джеффри Дюран находился в превосходной форме. Это объяснялось отчасти его твердым намерением следить за собой, а отчасти — тем фактом, что на верхнем этаже здания, где он жил, размещался спортклуб. Клуб, в который ходили жильцы Башен, не мог похвастаться размером и современным оборудованием, хотя здесь имелось все необходимое: бегущая дорожка, ступеньки и гири. К тому же из окна открывался прекрасный вид на Джорджтаун и Национальный собор.

Дюран поднимался на тренировку каждое утро ровно в 6.30. Неизменный комплекс упражнений на растяжку, езда на велосипеде, ходьба и работа с отвесами в немалой степени способствовали тому, что его тело оставалось гибким и мускулистым. А благодаря изматывающей рутине накачки пресса живот доктора был плоским и упругим. Пять дней в неделю Дюран пробегал шесть миль по одной из стоящих перед окнами дорожек, любуясь шпилями Джорджтаунского университета и светящимся в лучах солнца изгибом реки Потомак.

Первую милю Джефф неизменно проходил шагом — восьмиминутная разминка перед следующими пятью, которые доктор пробегал за тридцать семь минут. Дюран неохотно отклонялся от установленного порядка и поэтому день изо дня пробегал по три четверти часа (плюс-минус минута). Ускорить темп ничего не стоило, но от этой идеи врач отказался. Во-первых, скорость начинала отрицательно сказываться на частоте пульса и прочих показателях, а во-вторых… Что ж, другая причина его нежелания бегать быстрее была строго индивидуальной. Попросту говоря, когда скорость на бегущей дорожке переходила за отметку восемь с половиной миль в час, тренажер начинал издавать пренеприятнейший писк. Большинство людей этот звук не улавливало, но Дюрана он страшно раздражал. Потому-то психотерапевт и выработал привычку бежать чуть медленнее, чем мог бы.

Тот день ничем не отличался от остальных. Доктор прибыл в клуб вскоре после рассвета, выполнил упражнения на растяжку, походил, поработал с отвесами, не заводя разговоров ни с кем из присутствующих. Затем вернулся в квартиру, принял душ и побрился.

Стоя перед зеркалом, он ворошил полотенцем волосы, как вдруг, взглянув на свое отражение, вспомнил сказанные на днях слова Нико: «Док, тебе надо больше бывать на воздухе. Ты бледен, как призрак».

И верно. Более того, таким он будет и впредь, пока не преодолеет фобию, держащую его в четырех стенах. «Тебе нужен психиатр», — сказал себе Дюран с тихим неубедительным смешком. Джефф действительно выглядел бледновато, и речь шла не о синюшности больного человека, а о белизне кожи. «Вампир во цвете лет», — сострил Дюран.

Вернувшись в спальню, доктор застегнул на запястье часы и засек время: 8.35. Значит, у него осталось меньше получаса, чтобы подготовиться к встрече с сегодняшним пациентом, Хенриком де Гроотом. Дюран наспех оделся и торопливо прошел в кабинет. Сел за письменный стол и включил компьютер.

Когда процессор загрузился, Джефф открыл директорию, где лежали папки пациентов, и просмотрел заведенный на голландца файл.

В свои двадцать восемь Хенрик был преуспевающим, умудренным опытом бизнесменом, беспрестанно летавшим по делам компании из США в Европу и обратно. Его фирма, одна из крупнейших в своей области, занималась проектированием и установкой противопожарных систем в отелях и офисных зданиях, специализируясь, как выразился де Гроот, «на занимаемых людьми площадях». Эта компания одной из первых разработала метод модернизации устаревших систем таким образом, чтобы клиенты несли минимальные издержки. «Сейчас повсеместно отказываются от галлона, — пояснил он. — Выводят его из использования по тем же соображениям, что и фреон — оба газа разрушают озоновый слой». И хотя психотерапевт не интересовался деталями, голландец подробнейшим образом описал, как работает противопожарная система. Устройство автоматически включается при появлении в помещении дыма или при резком повышении температуры, многочисленные сопла выпускают инертные газы, которые снижают уровень содержания кислорода до той точки, когда возгорание невозможно, а дыхание людей не затруднено.

Недавно его фирма заключила договор с крупной сетью отелей в среднеатлантическом регионе, и де Гроот переселился в Вашингтон, чтобы лично наблюдать за ходом работ. Вот таким образом у Дюрана появился клиент-голландец.

Хенрик был хорош собой, отличался могучим телосложением и свободно изъяснялся на четырех языках, утверждая, что еще «может общаться» на португальском и тайваньском диалекте китайского. В свободное от работы и встреч с психотерапевтом время де Гроот предавался своей главной страсти — трансовой музыке. По просьбе доктора голландец описал ее с восторгом фаната: «Это синтетический материал, размер четыре четверти в быстром темпе. Заряжает энергией, теряешься в звуке, танцуешь и уходишь в другое измерение. Мозг словно взрывается». Подергиваясь и поворачиваясь вокруг своей оси, он стал забавно пародировать синтезатор и запел причудливую техноверсию старой церковной песни о том, как Иисус Навин победил иерихонцев.

На Дюрана это произвело впечатление, и де Гроот улыбнулся: «Класс, Док, обязательно послушай». Затем голландец посоветовал парочку клубов в Вашингтоне. На это психотерапевт ответил, что не любитель подобных заведений, и предупредил пациента о вреде наркотиков, обычных в ходе клубных тусовок. (Учитывая прописанные тому лекарства, расслабляющий наркотик мог бы привести к серьезным последствиям.)

К сожалению, имидж голландца — способный бизнесмен-космополит, который следит за последними веяниями моды и владеет языками — оказался иллюзией. Даже не столько иллюзией, сколько глянцем на недуге столь опасном, что остальные качества терялись на его фоне. Голландец находился в крепких тисках «контролирующих галлюцинаций» — он верил, что в его сердце поселился Червь, и пока кровь бежит по венам, это паразитическое существо будет нашептывать ему советы обо всем — начиная от политики, заканчивая ведением дел. Большинство из симптомов заболевания де Гроота перечислялись в темно-бордовом справочнике, заменявшем психиатру Библию, в статье «Параноидальная шизофрения».

Фактически доктор не слишком много мог сделать для Хенрика. Фармакологическое лечение было и без того довольно сильным — голландец принимал «Клозарил», прописанный его европейским психиатром, который время от времени связывался с Джеффом по электронной почте. Главное, что требовалось от Дюрана: используя гипноз и регрессивную терапию, помочь клиенту вспомнить травму, из-за которой у него развилось расстройство психики. Только в этом случае следовало бы реально рассчитывать на выздоровление.

Конечно, де Гроот представлял собой занятного пациента — он довольно интересно интерпретировал свою болезнь, называя ее чем-то вроде одержимости, инструментом которой являлся Червь. Больной считал, что Червь скорее демон, чем паразит, потому что последние не отдают приказов — это прерогатива злых духов.

Поначалу Дюран определил Червя как показатель раздвоения личности и подумал, что голландец страдает от диссоциации, а не от шизофрении. Но, как выяснилось позже, сам пациент считал демона не альтернативным эго, а захватчиком.

Кроме нежелательного присутствия вышеназванного паразита, в личности де Гроота присутствовал еще один вызывающий беспокойство фактор: его неприкрытый расизм. В век политической корректности было странно встретить человека, который отпускал бы направо и налево замечания вроде: «Не знаю, как вы терпите в городе всех этих ниггеров». Над этой проблемой врач с пациентом тоже работали, хотя им пока не удалось обнаружить корней фанатизма де Гроота. В Голландии, конечно, проживало небольшое число чернокожих, но, судя по всему, эти люди не играли особой роли в его жизни. Размышляя над записями, психотерапевт покачал головой: поразительно, как голландцу, привыкшему бросаться высказываниями расистского толка, удалось добиться успеха в деловом мире. А в особенности — в округе Колумбия.

Доктор заглянул в записи и обратил внимание на подчеркнутое слово: «мандала». Этот термин часто фигурировал в мире фантазий де Гроота, который на каждом сеансе настаивал на том, что некая мандала — воплощенное зло и его необходимо искоренить. Дюрану припомнилось, что мандалами называют определенного рода геометрические рисунки. Он заглянул в энциклопедию, надеясь впоследствии подробно разобрать с клиентом значение термина. Однако это не принесло ожидаемого результата. Согласно справочнику, мандала была либо символом вселенной, либо символической картиной, состоящей из заключенных в круг квадратов, либо разновидностью электрического поля. Буддисты используют подобные фигуры для медитации, но что они значили для де Гроота, оставалось загадкой.

На одном из сеансов врач показал голландцу скачанную из Интернета коллекцию тибетских мандал. В ответ пациент вяло пожал плечами и отделался вежливой фразой: «Очень занимательно…» Фигуры его нисколько не поразили.

Но самым интересным оказалось то, что зрительные галлюцинации мандал часто присутствуют в клинической картине шизофрении. Страдающие раздвоением личности находят в жесткой симметрии фигур подобие порядка и стабильности, не существующих в их мозгу. В то время как де Гроот…

Мысли доктора прервал звонок домофона, и он вздрогнул от неожиданности. Это, впрочем, случалось нередко — даже когда клиент приходил точно в назначенный час. Закрыв папку, психотерапевт поднялся из-за стола, прошел в гостиную и нажал кнопку громкой связи:

— Хенрик?

По своей силе недуг де Гроота мог сравниться разве что с его внешностью. Этого привлекательного голландца никто бы не назвал просто блондином: волосы его отливали соломой и собирались небольшими острыми пучками, напоминавшими блестящую шкурку мокрого животного. Высокие скулы, сверкающие глаза бледной синевы, прямой длинный нос и глубоко рассеченный подбородок дополняли картину.

Во внешности де Гроота проявлялось что-то, заставлявшее прохожих оборачиваться на улице. Его окружала аура атлета — ореол физической силы и грации, которые не скроешь под деловым костюмом. На фоне этого недуг голландца казался еще трагичнее.

Хенрик зашел, мурлыча себе под нос неизменную песенку, в которой Дюран опять узнал «Иисуса Навина под Иерихоном». Врач несколько раз интересовался, имеет ли эта мелодия какое-то особое значение для де Гроота. Не был ли он религиозен в юности и часто ли посещает церковь? Это многое бы объяснило, однако пациент ответил на вопрос отрицательно. «Церковь? — Он нахмурился, произнося чуждое ему слово с некоторой долей неприязни. — Нет».

Проводив голландца к мягкому креслу, которое тот предпочитал дивану, доктор ввел его в легкий транс и успокоил наводящими образами:

— Мы сидим на скале у небольшого залива, скрытого от посторонних глаз. Только ты и я, волны и птицы, легкий ветерок доносит запах моря. Здесь наш укромный уголок.

— Ага.

— Здесь никто и ничто не причинит тебе зла.

Де Гроот кивнул.

— Никто, — повторил он.

— А теперь расскажи мне, пожалуйста, о Черве, — попросил Дюран.

— Червь — хозяин, — промямлил де Гроот.

— Я знаю, Хенрик. Только откуда он взялся?

Голландец нахмурился и покачал головой:

— Такое не обсуждается.

— Нет, нам можно об этом поговорить, — ответил врач. — Именно затем мы и встретились. Все равно мы с тобой уже беседовали о нем много раз.

— Нет, вряд ли.

— Сначала ты увидел свет, — напомнил доктор. — Яркий свет. Помнишь? Ты был за рулем…

Выражение лица пациента изменилось: уверенность способного постоять за себя человека сменилась мольбой и страхом.

— Нет, только не сегодня, — попросил он и неожиданно стал клониться вперед, намереваясь сесть или подняться с кресла.

Дюран положил пальцы на запястье здоровяка, удерживая его легчайшим прикосновением.

— Расслабься, Хенрик, — сказал он. — Я рядом, мы в безопасном месте.

Пациент откинулся назад и тихо прищелкнул языком.

— Ладно, — сказал он. — Я помню.

— Что ты помнишь?

— Я видел свет на дороге.

Дюран покачал головой:

— Нет, свет был в небе.

— Да, верно. В небе. Я ехал по сельской дороге.

— В Америке?

— Да, в Штатах.

— Где именно?

Де Гроот пожал плечами:

— В Уоткинс-Глен.

— Что дальше?

— Яркий, слепящий свет на дороге, — сказал голландец, внезапно оживившись. — Он вокруг меня. Я ничего не вижу!

— Ты видишь, Хенрик, видишь. Я хочу, чтобы ты посмотрел.

— Он поглощает меня. — Де Гроот затрясся и вжался в кресло.

— Что ты имеешь в виду?

— Как губка. Свет как губка! Меня втягивает в нее.

— Какого он оттенка?

Пациент отчаянно замотал головой.

— Он синий? — спросил Дюран. — Синеватый?

— Да, синий! Меня окунают в него, погружают и снова вынимают. Он проходит сквозь меня, как призрак.

— Как призрак?

— Да, будто привидение сквозь стену.

— Хорошо, Хенрик. А теперь сделай, пожалуйста, кое-что очень смелое. Я хочу, чтобы ты вспомнил, что почувствовал, когда свет проходил сквозь тебя. Попробуй.

— Нет!

— Ты в безопасном месте, Хенрик. Ничто не причинит тебе здесь вреда. Теперь глубоко вдохни. Медленно. О-о-очень медленно. Вдох… И выдох. Вдох и… Выдох. Еще. Вдох… И выдох. Вдох… Вот так. А теперь пусть твое дыхание поднимется до самой кожи, пусть оно заполнит тебя и выйдет наружу. — Дюран некоторое время следил за дыханием голландца и возобновил тему: — Хорошо, когда через тебя проходит свет, что происходит?

— Он забирает меня. Я поднимаюсь в большом луче.

— Каким образом?

— Свет втягивает меня. Это как лифт без стен, как эскалатор без ступеней.

— И что потом?

— Я в комнате на небе.

— В какой комнате?

— Похожа на аудиторию.

— Что ты делаешь?

— Ничего.

— Почему?

— Я не могу пошевелиться, только поворачиваюсь в воздухе.

— Что-что?

— Я медленно поворачиваюсь в воздухе.

— Каким образом?

— Меня выставили на дисплей, я как жук под стеклом, в стеклянной витрине.

— Ты один? — спросил Дюран.

Голландец покачал головой:

— Вокруг сиденья. Много рядов, под самый потолок.

— На сиденьях люди? — поинтересовался врач.